Текст книги "Трагедии Финского залива"

Автор книги: Андрей Платонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Восьмой раздел Плана определял организацию связи, а девятый – флагманский командный пункт КБФ в Военно-морской академии и запасной командный пункт в Кронштадте.

План имел несколько приложений, в том числе уже упоминавшаяся «Сводная таблица кораблей и судов, подлежащих уничтожению». Кроме этого имелась «Таблица по распределению корабельного состава по закупорке гаваней, фарватеров и рейдов». Согласно ей на подходах к Кронштадту с Запада предполагалось затопить на створе Кронштадтских маяков две группы кораблей: эсминцы «Стойкий» и «Сильный» у банки Олег, это приблизительно на меридиане западной оконечности острова Котлин, и крейсер «Киров» вместе с эсминцами «Сметливый» и «Стерегущий» на входе на Большой Кронштадский рейд. Линкор «Октябрьская революция», базовые тральщики и транспорт должны были перегородить проход между Котлином и Кроншлотом. В самом Кронштадте заградитель «Марти» топился поперек Лесных ворот (вход в Среднюю гавань), «Урал» – Западных (вход в Купеческую гавань), плавбаза «Иртыш» – Военно-почтовых (вход в Купеческую гавань), учебный корабль «Курсант» и транспорт «Леваневский» – Ряжевых. Аналогичную задачу на входе в гавань Ораниенбаума решали крейсер «Аврора» и гидрографическое судно «Базис». Лидер «Ленинград» и эсминец «Грозящий» планировали уничтожить у входных буев Ленинградского морского канала. Северо-восточнее Кронштадта, на Северном фарватере, между фортами № 4 и № 5 затапливались по плану транспорта «Берута», «Артуза», «Миина» и спасательное судно «Сигнал». Линейный корабль «Марат» планировалось затопить поперек огражденной части Морского канала. В средней части канала поперек должен был встать плавдок и далее транспорт «Иосиф Сталин». Непосредственно в районе нефтебаков имеются разрывы в дамбах ограждения канала, так вот на этом пяточке хотели положить на грунт транспорта «Нева», «Астра» и «Эвероланда». Крейсер «Максим Горький» должен был закончить свой век между Северной и Раздельной дамбами, закрыв вход в Морской канал. Недостроенный крейсер «Петропавловск» вместе с транспортом «Аурания» хотели затопить между Разделительной и Угольной дамбами. Корпус транспорта «Ото Шмидт» закупорил бы проход в акваторию завода им. Жданова. Учебное судно «Комсомолец» и транспорт «А. Жданов» уничтожались между Железной стенкой и Канонерским островом. Остальные корабли и суда подлежали затоплению там, где их застанет приказ, но поперек русла реки.

Следующее Приложение к Плану распределяло по районам подрывные партии. Проще всего обстояло дело с первым районом, где сосредоточились преимущественно боевые корабли, а они имели свои штатные подрывные команды. Причем линкоры, крейсера и минные заградители располагали такими командами I разряда, то есть наиболее многочисленными и обеспеченными имуществом. По этой причине, как видно из Сводной таблицы кораблей и судов, подлежащих уничтожений, на первый район совсем не выделялось дополнительного подрывного имущества. Недостающее для транспортов и кораблей, стоящих в ремонте без боезапаса полагалось получать непосредственно в Кронштадте. Таким образом, почти все боеспособные корабли собирались уничтожить путем подрыва штатного боезапаса – так что все разговоры о том, что, например, причиной гибели «Марата» стала детонация специально загруженных на него глубинных бомб – это, скорее всего, досужие домыслы.

Во втором районе кроме штатных подрывных партий линкора «Марат», крейсера «Максим Горький» и спасательного судна «Коммуна» дополнительно формировались пять партий численностью по пять человек во главе с главными старшинами. В третьем районе также создавали пять новых подрывных партий к имеемым на эсминцах «Строгий» и «Стройный», плавбазах «Ока», «Смольный» и «Полярная звезда», а также подводных лодках. Дополнительно в распоряжение ответственного за район выделялись два минера, лейтенанты Попов и Применко.

Сложнее всего обстояло дело в четвертом районе, где вообще не было боевых кораблей. Здесь формировались десять подрывных партий от Научно-исследовательского минно-торпедного института и три партии из экипажей строящихся кораблей. Кроме этого в распоряжение ответственного за район направили специалистов капитана 2-го ранга Ф.В. Сакун и капитана 3-го ранга Левицкого. Личный состав этих подрывных партий и являлся непосредственным исполнителем Плана уничтожения.

Последнее Приложение к Плану представляло из себя указания о расположении подрывных средств при уничтожении кораблей, утвержденных Трибуцем и Смирновым. Указания сводились к следующему.

1. При уничтожении кораблей торпедами надлежит стрелять в одни из бортов, чтобы корабль затонул с максимальным креном.

2. Глубинные бомбы и другие ВВ надлежит закладывать рядом с узлами сопряжения второго дна (днища) с главными водонепроницаемыми переборками, в междонных отделениях под котлами, турбинами, дизелями с целью подорвать одновременно корпус и механизмы и вызвать затопление не менее двух смежных отсеков.

3. При уничтожении крупных кораблей, разрушать взрывом не менее трех главных поперечных водонепроницаемых переборок, расположенных не смежено и отделяющих наиболее крупные отсеки.

4. Средства подрыва подводных лодок располагать в дизельном отсеке и в одном из аккумуляторных отсеков.

5. На транспортах средства подрыва располагать у переборок котельного и машинного отделений, граничащих с одним из грузовых трюмов.

6. На буксирах средства подрыва располагать у переборки котельного или машинного отделения со смежными отсеками.

7. Кроме уничтожения взрывчатыми веществами дополнительно открывать машинные кингстоны, со вскрытием крышек холодильников и других кингстонов.

8. При уничтожении кораблей выводить из строя оставшееся вооружение.

9. Плавучие доки обладают большой живучестью, поэтому надлежит подрывать не менее 25 % отделений одного борта, закладывая подрывные средства по днищу у продольной переборки, отделяющие днищевые отделения от бортовых с открыванием всех приемных кингстонов и магистральных клапанов. Обязательно должны быть подорваны машинные отделения с механизмами.

Указания подписали Зозуля и зам. начальника технического отдела КБФ, инженер-капитан 3-го ранга Гончаров.

Несмотря на то, что План мероприятий по уничтожению кораблей и судов вроде бы имелся в единственном экземпляре, сам факт его существования скрыть стало невозможно. По крайней мере, о нем знали в штабе КБФ, командиры объединений и соединений флота. Поскольку План невозможно было реализовать без довольно большого объема подготовительных мероприятий, то очень много людей, не ведая о существовании этого документа, отлично представляли себе что корабли и суда готовятся к уничтожению. Причем это в большей степени касалось личного состава береговых служб и гражданских специалистов, так как на боеготовых кораблях никаких специальных подготовительных мероприятий не проводилось. Но именно этот нюанс и делал возможную трагедию почти обыденной. В середине сентября весь Ленинград готовился превратиться в руины: к взрывам готовились не только промышленные предприятия, но и все объекты жизнеобеспечения города, мосты, железнодорожное хозяйство и так далее. На этом фоне минирование судостроительных заводов, недостроенных и ремонтирующихся кораблей да и стоящих судов не выглядело чем-то очень не ординарным. По воспоминаниям очевидцев, на причалах Ленинградского порта в районах стоянок судов складировали глубинные бомбы, и все знали для чего.

Не стоит думать, что все происходящее оставляло людей равнодушными. Ведь речь шла не просто об уничтожении кораблей и судов, а о вполне реальном собственном плене или гибели. Деваться из Ленинграда было некуда. Недаром в плане вспомнили даже о Ханко – хоть какой-то шанс, если не предотвратить, то хоть оттянуть неизбежный конец.

Были и другие более радикальные предложения. Например, прибыв 15 сентября на корабль после совещания-инструктажа в Военном совете флота, военком крейсера «Киров» полковой комиссар В.П. Столяров собрал командиров боевых частей. На повестке дня стоял один вопрос: о целесообразности прорыва «Кирова» к острову Эзель, а в дальнейшем, возможно, и в Атлантику для перехода на Север. Офицеры знали (!), что в случае оставления Ленинграда крейсер планируется уничтожить – однако все же высказались против безумного похода. Но сама идея вырваться из окружения через проливы между Данией и Швецией витала в головах и других начальников.

Ни для кого не секрет, что тысячи моряков бросили на сухопутный фронт в качестве пехоты. Конечно, военные моряки – это не гражданские ополченцы, но их полевая выучка была где-то равноценна: и те и другие общевойсковому бою обучены не были. Не обошла мобилизация на сухопутный фронт и подводников. Из них формировали батальоны и роты морской пехоты и под руководством своих же командиров-подводников буквально через день бросали в бой. При этом их потери сопоставимы с потерями дивизий народного ополчения. С плавучих и береговых баз подводных лодок изъяли до 70 % личного состава. Сняли значительную часть экипажей со строящихся подводных лодок. Все это сильно отразилось на готовности подводных лодок, а главное подводников к боевым действиям.

В связи с создавшейся обстановкой командир бригады подводных лодок капитан 1-го ранга Н.П. Египко и военком бригады Г.М. Обушенков предложили Военному совету флота идею прорыва наших подводных лодок из Балтийского моря на Северный морской театр. Военный совет, находясь под впечатлением создавшейся тяжелой обстановки и зная, что в случае сдачи города все равно и подлодки и их экипажи погибнут, 7 сентября обратился к наркому ВМФ с предложением: начать подготовку всех больших и средних подводных лодок для форсирования пролива Зунд и перехода их в состав Северного флота. Свои предложения Военный совет КБФ просил доложить Верховному главнокомандованию и в случае положительного решения сообщить все разведданные по обороне и заграждению проливов.

Приведенный факт наглядно иллюстрирует морально-психологическое состояние командования бригады подводных лодок и флота. Дело в том, что не надо быть опытным подводником или офицером-оператором штаба, чтобы не понять нереальность, фантастичность подобного плана. Это на школьной карте проливы, соединяющие Балтику с Атлантикой, представляют из себя обширные водные просторы. На самом деле они сродни нашей Маркизовой луже между Кронштадтом и Ленинградом: воды кругом много, а суда могут идти только по узким фарватерам. Никакая подводная лодка не сможет пройти эти проливы в подводном положении, а идти порядка 6 часов в надводном положении через узкость, берега которой полностью контролируются противником, через его дозоры и мимо его баз, можно только в плен. Это настолько очевидно, что почти наверняка «вырабатывая» свои предложения комбриг и комиссар не то что не сделали каких-либо предварительных расчетов, они смутно себе представляли условия плавания в проливе Зунд в тех конкретных военных условиях.

Получив предложения ВС КБФ, народный комиссар ВМФ на нем написал: «Пройдут ли?» – то есть он явно сомневался в реалистичности плана, но, посчитав, что балтийцы знают, о чем просят, 11 сентября доложил его Ставке… и получил «добро», нарком ВМФ, сообщая на КБФ о посылке материалов по проливам, предупреждал Военный совет флота о том, что проход труден. Рекомендовал посылать только командиров подводных лодок, добровольно идущих на этот прорыв.

По некоторым косвенным признаком можно судить, что, получив разрешение Сталина на прорыв в Атлантику, командование флота и бригады здорово пожалело о своей инициативе. Может, комбриг, выходя со своим предложением, в душе надеялся, что где-то наверху оно «затеряется» или его «тормознут». Но его одобрили.

Официально в первый эшелон включили подводные лодки С-7, С-8 и Л-3. Первые же проработки плана прорыва показали очевидное. Лодкам при проходе Зундом пришлось бы следовать в течение нескольких часов, на виду у противника по узкому фарватеру с глубинами 8–8,5 м в надводном положении. Ни миновать линии дозора, ни уклониться от сил ПЛО из-за малых глубин они не могли. Инициативу пришлось признать ошибочной, о чем доложили Военному совету флота. Тем ничего не оставалось делать, как докладывать выше. В Главном штабе это известие встретили… с облегчением и уже 3 октября нарком ВМФ дал «отбой» [51]51
  Полностью директива приведена в Приложении II.


[Закрыть]. Провал операции, причем громкий, на виду у якобы нейтральной, а фактически антисоветской шведской прессы был гарантирован. Но Ленинград далеко и в блокаде – а Главный штаб рядом, и первым делом спросили бы с него.

К тому времени подлодки уже готовились к уничтожению. 13 сентября командир и военком бригады собрал командиров дивизионов, командиров подводных лодок и военкомов и поставил задачу по подготовке к выполнению этого решения. Таким образом, после 13 сентября подготовка уничтожения корабельного состава флота для большей части командного состава не являлась тайной. Естественно, все это налагало свой отпечаток на поведение и мысли людей. Донесения партийных органов и особых отделов тех дней изобилуют всевозможными фактами о низком морально-психологическом состоянии отдельных военнослужащих.

На самом деле, количество подлецов, скорее всего, не увеличилось – просто логика мышления у этих самых органов и отделов была какая-то своеобразная. Например, лектор Дома ВМФ военюрист 2-го ранга Н.И. Юдин 18 сентября выступал перед личным составом эсминца «Сильный», после чего собрал в кают-компании офицеров и партийно-комсомольский актив корабля, чтобы рассказать им о «стратегии войны». После доклада кто-то из присутствующих задал вопрос: «Мы все кричим, что победа будет за нами, а немец прет и прет, когда это прекратится?» Что ответил лектор – неизвестно, но вопрос ему очень не понравился, так как он считал, что уже все объяснил, да и сами слова о том, что победа будет за нами, принадлежат товарищу Сталину – какие могут быть тут вопросы. Дальше завязался разговор о войне вообще и о нашем противнике. В частности «механик корабля» высказался в том плане, что немецкая нация – носитель высокой культуры, она сделала большой вклад в мировую науку, а значит немцы как противники не дураки. Восхваление фашистской культуры – делает вывод лектор. Затем «какой-то лейтенант» высказался, что война по-своему прогрессивна, так идет бурное развитие науки и техники. Причем он говорил совершенно безотносительно, без какой-либо национальной привязки. Восхваление фашисткой науки и техники – делает вывод юрист. «Главный старшина, фамилию которого я не запомнил» заявил, что нужно говорить правду, а не лозунги. Это высказывание лектор оценил как паникерство.

Свои наблюдения Юдин оформил в виде докладной и отослал ее в Политуправление и Особый отдел флота для «тщательного разбирательства». Небезынтересно, почему в донесении отсутствуют фамилии высказывавшихся. Оказывается, в ходе самого разговора он их не запомнил или не расслышал – а когда беседа закончилась, прозвучал сигнал воздушной тревоги. Лектор решил, что ему не стоит задерживаться на эсминце и посмотреть на его экипаж в действии, а потому поспешил сойти с корабля.

Конечно, были случаи и явного нарушения дисциплины, в основном связанные с употреблением спиртных напитков и самовольными отлучками к семье. Например, командир Щ-406 капитан-лейтенант В.В. Максимов 22 сентября самовольно уехал в Ленинград попрощаться с эвакуирующейся сестрой. На прощание он сказал ей, что наверно они видятся в последний раз. К сожалению, пророчество сбылось. После возвращения 24 сентября на корабль его арестовали и расстреляли.

Иногда имели место случаи, трудно объяснимые, но, скорее всего связанные с желанием сохранить людей хотя бы и ценой кораблей, которые в тот момент многим казались обреченными. Например, 27 сентября севшая на мель у Кронштадта подлодка Щ-308 попала под артиллерийский обстрел с берега. Командир корабля капитан-лейтенант А.Ф. Маркелов подозвал к боту катер ОВРа, пересадил на него весь экипаж и свез на берег в безопасное место. Его сняли с должности. А вот командир крейсера «Аврора» капитан 3-го ранга И.А. Саков за аналогичное поплатился жизнью. 26 сентября, во время бомбежки и обстрела, при стоянке в Ораниенбауме уже разоруженного к тому времени корабля он увел экипаж в укрытие. Командира и политрука Н.Т. Филатова расстреляли. Тогда «Аврора» не пострадала, но 4 октября ее все равно потопили, при этом погибли люди.

Очень трудно оценить поступки этих командиров. Сейчас то мы знаем, чем все завершилось, а тогда корабли многим представлялись просто уже никому не нужным железом. Действительно, какой-толк от крейсера «Аврора» если с него сняли всю артиллерию? А что могла дать для обороны Ленинграда Щ-308?

Что касается спиртного, то пить, наверное, больше не стали – только меньше это скрывали. Причем «светились» прежде всего те, кто был вынужден сравнительно пассивно ожидать своей участи. Очень сильно это коснулось подводников, оставшихся на своих кораблях: и в море не выйти, и обороне города реально помочь нечем. Отсюда и такие эксцессы, как с командиром Щ-307 капитан-лейтенантом Н.И. Петровым. Тем самым, который 10 августа потопил германскую подлодку U144 – самая значительная победа советских подводников к тому времени [52]52
  За всю Великую Отечественную войну советские подводники потопили всего две подводные лодки противника, так что заслуга Петрова очень значима.


[Закрыть]. Так вот, будучи не в трезвом состоянии при стоянке в Кронштадте он приказал сниматься для перехода в Ленинград, где подлодку затопить, а экипажу идти на фронт. Якобы за этот проступок его 21 октября осудили на 10 лет. Якобы – потому что, как следует из политдонесений, настоящей причиной явились его резкие критические высказывания в адрес командования КБФ и РККА, а также сомнения в возможности массового применения подводных лодок на Балтике в сложившихся условиях обстановки. Если бы не представился этот случай с попыткой увести экипаж на фронт, возможно, нашли бы какой-либо другой повод.

Судите сами. 6 сентября на плавбазе «Иртыш» в каюте капитана 2-го ранга А.Е. Орла [53]53
  До 1 сентября он командовал 2-й бригадой подводных лодок, которую расформировали в связи с реорганизацией сил флота.


[Закрыть]собрались вчерашний начальник штаба бригады, командир дивизиона подлодок и примкнувший к ним командир отряда канонерских лодок. Решили немного расслабиться, но развели их по своим каютам только через сутки. Ну и что? Естественно, поругали и даже наказали, но под суд их не отдали.

Можно было бы привести и другие примеры по этому поводу, но уж больно тема скользкая. Тем более что с 1 сентября на КБФ ввели «наркомовские сто грамм», таким образом узаконив употребление спиртного на кораблях и в служебное время. Однако вскоре пришлось вводить ограничения. Например, своим приказом от 4 октября командующий флотом разрешил выдавать водку только в дни фактических вылетов и выходов. Причем на кораблях только рядовому и старшинскому составу.

Работы по подготовке к уничтожению сил флота находились под пристальным вниманием особых отделов. Вот, например как выглядело одно из их донесений.

Командующему Ленинградским фронтом

генералу армии тов. Жукову

Совершенно секретно

Подготовка специальной операции по уничтожению плавсредств и боевых единиц проходит весьма неорганизованно.

Система сигналов, построенная порайонно, не отличается гибкостью и лишает права уничтожать объекты по участкам. Таким образом, может случиться, что взрывы и потери начнутся раньше, чем следует, в таких местах, где они не нужны, подвергая опасности прилегающие к этому району объекты (мосты, заводы, стройки).

Сама организация сигнализации создает предпосылку к помехе или преждевременному уничтожению боевых единиц.

Характерно, что 18 сентября с. г., неожиданно по флоту был дан сигнал «Тюльпан», что по ТУСу, установленному для спецоперации, означает – прекратить проведение мероприятий по уничтожению. Вскоре выяснилось, что этот сигнал был дан по таблице артиллерийских переговоров, означающий – немедленно прекратить огонь.

Мероприятия по подготовке спецоперации, с одной стороны, в большинстве случаев передоверены второстепенным людям; так, по отряду особого назначения их проводят т. т. Янсон, Клитный, командование же в лице командиров дивизионов капитанов 2-го ранга Маслова, Евдокимова предпочитает стоять в стороне, и с другой, – приняли широкую огласку.

В результате этого отмечено наличие отрицательных настроений, предрешающих печальный исход обороны Ленинграда.

Так, например:

Капитан 2-го ранга Маслов 16.09.41 г., будучи на эсминце «Строгий», заявил: «Да, я вам привез нехорошие вести. Ленинград готовят к сдаче германскому фашизму На эсминцах „Стройный“ и „Строгий“ уже положен крест. Большое начальство удирает из Ленинграда на самолетах».

Заместитель начальника штаба КБФ капитан 2-го ранга Зозуля пессимистически говорил: «Ждать нечего, остается пустить пулю в лоб».

Начальник 3-го отдела КБФ дивизионный комиссар Лебедев

20 сентября 1941 г.

Резолюции на документе:

Т. Исакову

Срочно расследовать, арестовать провокаторов.

Доложите, почему такая ответственная работа проходит преступно плохо.

Жуков

Военному совету КБФ

Произвести расследование.

Доложить ВС, что отмеченные недочеты и ошибки устранены в окончательной разработке.

Осиновец, 24.09.41 г.

Исаков

Рутковскому

Проследите за сменой условных сигналов. 28.09.41 г.

Исаков

ТУС заменен.

4.10.41 г.

Рутковский

Во второй половине сентября бои за Ленинград, казалось, достигли кульминации. Руководству города и фронта, а вместе с ними и КБФ, иногда казалось, что германские войска вот-вот перешагнут городскую черту. Вместе с сухопутными войсками оборону держали пять бригад морской пехоты, к которым уже в сентябре присоединилось еще две. Активную поддержку сухопутным войскам оказывала корабельная и, особенно, береговая артиллерия КБФ. Можно с полной уверенностью сказать, что Ораниенбаумский «пятачок» мы сохранили исключительно благодаря флотским артиллеристам фортов Красная горка и Кронштадской крепости. 4 сентября город впервые подвергся артиллерийскому обстрелу. Когда после 10 сентября германские войска вышли к Финскому заливу в районе Стрельня – Петергоф, под воздействие их артиллерии попал Морской канал – главная коммуникация между Кронштадтом и Ленинградом.

Ожесточенные бои шли не только на сухопутном фронте, но и в воздухе. Германская авиация сначала в основном наносила бомбовые удары по переднему краю обороны и лишь периодически по объектам в самом городе, а также кораблям поддерживающим войска из района Ленинградского порта. При этом до 19 сентября в Кронштадте обстановка была относительно спокойной. Но с этого дня начались систематические налеты авиации противника и на Главную базу КБФ о чем более подробно рассказано в следующей новелле.

Здесь же интересно другое: последний массированный удар германские самолеты нанесли 27 сентября – именно в этот день германское командование окончательно отказалось от штурма Ленинграда. Ставка делалась на блокаду города. Однако маленькая «щелочка» в кольце вражеских войск все же осталась – это Ладожское озеро. Чтобы и ее прикрыть, нужно было создать второе кольцо блокады, но уже восточнее озера, где планировалось соединение германских и финляндских войск.

Сначала наступление противника развивалось для него успешно, и вопрос о возможной потере Ленинграда вновь стал актуален. По этой причине реанимировали все уже начавшие забываться планы уничтожения основных объектов города, а вместе с ними и кораблей Балтийского флота. Но теперь делалось все это как бы на местном уровне. В частности, 13 ноября члены Военного совета КБФ подписывают директиву начальнику штаба флота вице адмиралу Раллю о подготовке к уничтожению кораблей и судов в случае сдачи Ленинграда противнику. В целом эта директива повторяла уже известный план от 12 сентября. Несколько изменились ответственные исполнители и расстановка кораблей и судов. В основном это было связано с учетом потерь понесенных флотом во время сентябрьских воздушных ударов, а также близившимся ледоставом, когда большинство кораблей и судов придется уничтожать там где они вмерзнут в лед. Так же в директиве уже не шла речь о прорыве катеров на запад, на Ханко или на восток, на Волгу.

В конце ноября советские войска перешли в контрнаступление на тихвинском участке фронта, а в начале декабря – на волховском. В конце концов к 28 декабря противника отбросили на те рубежи, с которых 16 октября он начинал свое наступление на Тихвин для создания второго кольца блокады. Таким образом, прямой захват Ленинграду уже не грозил, перестал быть актуальным план его уничтожения. Спрятали поглубже в сейф и последнюю директиву по взрыву и уничтожению кораблей Краснознаменного Балтийского флота.

Но началась блокада. Чтобы в ней выстоять, нужны были как минимум три вещи: боезапас, топливо и продовольствие. Первое у балтийцев было если не в достаточном количестве, то, по крайней мере, на первое время. Хуже обстояло дело с топливом и продовольствием. Но и их могло бы хватить по крайней мере до весны – если бы не пришлось делится… с Ленинградом и Ленинградским фронтом.

С 4 июля по 1 ноября 1941 г. тыл КБФ переработал 74 613 т жидкого топлива и масел, распределив 2599 железнодорожных цистерн и вагонов. За это время склад в Ораниенбауме принял 35 500 т, в Кронштадте – 24 700 т. После этого свободные емкости исчерпались. Предложили ленинградскому объединению Нефтесбыта заполнить их нефтебаки в городе, но они отказались. Тогда пришлось часть нефтепродуктов отгрузить на Северный флот.

Несмотря на все потери на 1 сентября КБФ имел в районе Кронштадт – Ленинград 51 832 т мазута, 4091 т соляра, 2124 т бензина, 24 373 т угля и 17 723 м³ дров. Всего этого могло хватить до весны. Однако поступило приказание 7000 т мазута и 2000 т соляра передать ленинградской промышленности. Причем все это пришлось переправлять из Кронштадта. В частности для перевозки соляра использовались подлодка П-2, а также корпуса недостроенных подлодок типа К.

Поскольку поставки жидкого топлива прекратились еще в первых числах сентября, а расход оставался значительным, то на 1 января 1942 г. флот имел 1872 т мазута (на 26 суток), 1090 т соляра (на 41 сутки), 165 т авиабензина (на 41 сутки), 23,9 т автомобильного бензина (на 12 суток), 2081 т угля (на 8 суток) и 7709 м³ дров. При этом приказали отдать Ленинграду еще 6298 т мазута и 495 т соляра. Емкости опустели, мазут уже доставали из хранилищ ведрами – насосы «не забирали». Только 23 февраля 1942 г. флот получил первые с начала блокады 170 т мазута, который прямо «с колес» пошел на корабли. Шуточное ли дело – на линкоре «Октябрьская революция» оставался лишь суточный запас топлива. Тогда же получили первые 250 т соляра. Дальше стало чуть легче. За месяц с 22 марта по 22 апреля получили 4852 т мазута, 2523 т. соляра, 153,4 т бензина II сорта, 282,4 т авиабензина, 10,2 т спирта, 190,2 т различных масел.

С продовольствием обстановка к началу блокады была хуже чем с топливом, но и здесь флот мог бы обеспечить моряков, без переданных в морскую пехоту, почти до весны. Естественно многое пришлось отдать, прежде всего фронту. Поэтому приказом командующего флотом 14 сентября вводятся сокращенные нормы суточного довольствия.

«Базовые» суточные продовольственные пайки после 14 сентября, граммов

На базе этих пайков, в основном за счет каких то дополнительных продуктов, формировались всякие специальные и временные пайки. Например, летному составу к пайку летно-технического состава полагалось в день дополнительно в граммах: пшеничного хлеба – 200, крупы – 20, макарон – 10, овощей разных – 200, мяса – 100, свежего молока – 100, масла коровьего – 30, сахара – 25 и кофе суррогатного – 3. Морской паек предназначался для рядового и старшинского состава плавающих кораблей и судов ВМФ. Офицеры получали дополнительный паек. После завершения кампании, когда корабли вмерзли в лед в Ленинграде и Кронштадте, морской паек сократился, причем на боевых кораблях он был один, на стоявших в длительном ремонте – другой, на вспомогательных судах – третий, но везде был богаче красноармейского.

20 ноября нормы выдачи продуктов уменьшили, и они стали самыми низкими за всю блокаду. В частности, по морскому пайку полагалось 500 г хлеба, столько же получали и бойцы на передовой, а по базовому красноармейскому – 300 г. В это же время рабочие получали 250, а все остальные гражданские лица – 125 г хлеба.

Справедливости ради надо отметить, что дифференцированная система питания существовала не только на флоте или в армии: все то же самое имелось в любом ленинградском учреждении и на любом заводе. Существовали дополнительные пайки для руководителей, внутризаводские столовые для отдельных категорий специалистов и так далее – но это уже тема отдельного исследования. Были там и свои «скрытые резервы». Во-первых, не думайте, что рабочие продовольственные карточки выдавались именно рабочим. Существовала специальная «Инструкция о разбивке контингентов населения по группам в зависимости от установленных норм снабжения». Так вот, кроме собственно рабочих, их продовольственные нормы получали еще девятнадцать категорий граждан, включая работников партийных, профсоюзных, комсомольских и советских организаций, работающих на освобожденных выборных должностях. Список служащих включал семь групп граждан. Причем по целому ряду позиций эти списки настолько сближались, что один и тот же человек вполне законно мог получать рабочую карточку, а мог – служащего. Например, продавец-хлеборез или продавец-мясник – это рабочий, а просто продавец – служащий.

Во-вторых, для целого ряда граждан существовали дополнительные пайки. Причем некоторые связывались с их производственной деятельностью: например, члены паровозных бригад обеспечивающих «дорогу жизни» внутри блокадного кольца получали дополнительно 125 г хлеба. Другие надбавки зависели от нормы выработки. В частности, так получали люди, занимавшиеся вывозом трупов умерших. Некоторые надбавки вообще с производством никак не связывались: например, дополнительный паек получали доноры за сданную кровь. В-третьих, по крайней мере в 1941 г. можно было получить продуктовые карточки взамен якобы утерянных. Например в октябре населению дополнительно выдали 4800 таких карточек, в ноябре – 13 000, а в декабре – 24 000.

Вернемся к нашей теме. Даже на кораблях, официально живших по одинаковому пайку, кормили по-разному: здесь очень много зависело от командира. И дело не только в элементарной порядочности, а иногда и чувстве меры. Например, на корабле имеются офицеры, которые в силу своих служебных обязанностей должны снимать пробу с приготовленной на камбузе пищи перед ее раздачей личному составу. Но ведь можно действительно «снять пробу» – а можно съесть полноценную порцию, а потом еще одну в кают-компании. Такое было, есть и будет, видимо, всегда – и об этом можно было и не упоминать, если бы разговор не шел о блокадном Ленинграде.