Текст книги "Казаки против Наполеона. От Дона до Парижа"

Автор книги: Андрей Венков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

«НЕ БОЙТЕСЬ, МЫ КАЗАКИ…»

Так назвал свою картину один из немецких художников, изобразивший въезд казачьего отряда в немецкий город. Действительно, на территории Германии донские казаки вели себя «примерно».

Донские казаки в Европе, формирование героического образа

Казачий образ жизни всегда был идеалом для населения России, особенно для той его части, которая плохо представляет, что такое казачий образ жизни. Идеализация казачества была всегда. Сначала его идеализировали простые люди, которые не нашли в себе силы порвать с рутинной жизнью и встать на путь экстрима. Затем его стало идеализировать государство, которое прежде всего видело в казаках дешевую военную силу. Зачастую похвалами и громкими словами о любви к службе и верности долгу государство компенсировало недостаточную экономическую поддержку казаков. В итоге была создана некая казачья легенда, которая жива до сих пор. Сами казаки в общении с представителями власти и всем остальным населением России поддерживают эту легенду и сейчас. Они прекрасно знают, что казачий образ жизни очень тяжел, но у них за сотни лет сформировался стереотип поведения, который отличает их от других жителей России, и отказаться от него значит отказаться от своей казачьей идентичности.

В начале XIX века в связи с передвижением огромных армий, задействованных в наполеоновских войнах, массы казаков появились на просторах Европы.

Разбитый Наполеон считал казаков прекрасными воинами, но напастью для Европы. «Если бы я разбил коалицию, Россия осталась бы столь же чуждой Европе, как, к примеру, Тибетское царство. Благодаря этому я обезопасил бы мир от казаков», – как-то высказался он ^{792} . Более того, Наполеон пугал население Франции казаками, многократно преувеличивал их число. «Время ли сейчас делать замечания, когда 200 тысяч казаков перешли наши границы?» – вопрошал он французских законодателей 1 января 1814 года ^{793} .

Европейское население опасений Наполеона довольно часто не разделяло. Никогда не были Матвей Иванович и донские казаки в такой «моде», как в Европе, в заграничном походе. И даже недоброжелатели Платова признавали, что он «более чем нежели кто-либо из предшественников его имел влияния на предводимые им войска». И прославил донцов безмерно. «Здесь не место рассматривать, до какой степени он лично способствовал успеху донцов, – писал не любивший Платова военный историк, – но нельзя забыть, что во время его начальствования они стяжали бессмертную память в истории. Когда русские знамена понесли от Москвы по всему пространству Европы, казаки постоянно были впереди армии. Они первые заняли взорванный Кремль, в Кенигсберге первые объявили о независимости пруссаков, и провозгласили ее в Берлине перед окнами королевского дворца, тогда как товарищи их, при рукоплесканиях саксонцев, прежде всех входили в Дрезден. В Гамбурге, Кассиле, Бремене, Лейпциге, на берегах Рейна, в Роттердаме, в столице Карла Великого, питомцы Дона были свидетелями первых радостных слез…» ^{794} .

Встречали казаков восторженно. Исключение, видимо, составляла одна лишь Польша. Восторг объяснялся предыдущим наполеоновским господством, и это было естественно для многих стран Германии. И еще имел место некий парадокс – освобождение от наполеоновского господства несли люди, всегда считавшиеся эталоном варварства.

Впрочем, прагматичные европейцы вскоре несколько скорректировали свое отношение к казакам. Интересны по этому поводу рассуждения Р. Дендерфилда по поводу вступления казаков в Гамбург весной 1813 г.: «Приветствуя казаков так, словно они освободили их из рабских цепей, граждане древнего торгового центра предоставили им доступ к своим богатейшим запасам товаров, провизии и напитков. Если бы они знали казаков лучше, они бы понимали, что такая щедрость в данном случае является явно неуместной. Рядовой казак был самым отъявленным грабителем в мире, не исключая и грабителей профессиональных, и в любом случае в походе он не упускал шанса приобрести то, в чем он мог нуждаться или что он мог пожелать в своей собственной стране или в любой другой. Именно это он и делал в Гамбурге, причем следуя примеру своих командиров» ^{795} .

Причиной таких настроений была страсть казаков к добыче.

Трофеи («добыча»)

Добыча даже в XIX веке была важнейшей составляющей казачьей жизни на войне, причем любая война рассматривалась казаками как узаконенный «поход за зипунами». Добыча, взятая с бою, даже одежда, снятая с пленного, рассматривалась казаками, как освященная правом войны казачья собственность.

В условиях «цивилизованной» европейской войны эта традиция считалась банальным мародерством и достаточно жестко преследовалась, и ответ в первую очередь держали высшие казачьи чины. Достаточно прочитать письмо М.И. Платова П.И. Багратиону после победы под Миром, в котором атаман фактически извиняется за внешний вид пленных поляков:

«№ 447 Получено в Несвиже, в полдень 28 июня 1812

Неудивляйтес, ваше сиятелство, что пленные безрубашек и голые; не козаки рубашки сняли, а оне сами их уже в лагире в виду моем, подрали наперевяску ран, ибо голстины нет, а послать для взятья в местечко вышлоб гробежом и все ето делалос в перевяски скоростию, чтобы спасти их. Вашему сиятелству извесно, что в таком случее посланные заполотном точно наделалиб чего небудъ жителям тревожного и обидного, а порятком изделать сего не было возможности, потому что в местечке ни головы ни управителя нет, все разбежались, и всякой по своей мисли скриваетца; мундири и кивера пленные сами брасают, два раза им, поднявши, отдавали сподтверждением, чтобы оне того неделали, но так упрямы: не слушаютца из них многие, хочь убей ево. Вашего сиятелства покорнейши слуга

Матфей Платоф

Князя Кантакузина, подателя сего, представляю в милостивое Вашего сиятелства уважение. Я нездоров, однакож, должен все переносить». ^{796} .

Однако попытки систематической борьбы с казачьими грабежами усматриваются в начале и в конце кампаний. В остальное время у командования до систематической борьбы руки не доходили, да и сама борьба с грабежами была бесперспективна, как борьба с неотъемлемой сущностью казачества.

Определенным сглаживающим моментом было то, что по большей части казаки грабили французов, которые до этого грабили Россию.

Как вспоминал С.Г. Волконский, прибыв в освобожденную от французов Москву, он явился к командующему временно отрядом, как старшему генерал-майору, Иловайскому 4-му, «человеку нераспорядительному, даже скажу, трусоватому». Все распоряжения – о преследовании неприятеля, о первых мерах устройства Москвы – делались по указанию полковника А.Х. Бенкендорфа. «Но зато Иван Дмитриевич Иловайский с попечительным вниманием рассматривал отбиваемые обозы у французов, которые, без исключения, препровождались к нему на личный осмотр. Он тогда имел свое пребывание на Тверской в теперешнем доме Белосельского. Все вносилось на личное его обозрение, и как церковная утварь и образа в ризах были главной добычей, увозимой французами, то на них более обращал внимание Иловайский и делил все это на два отдела: что побогаче в один, что победнее в другой. Эта сортировка Бенкендорфу и мне показалась странным действием, и Александр Христофорович спросил его: "Зачем этот дележ? ведь все это следует отдать духовному начальству, как вещи, ограбленные из церквей Московских и следующие обратно в оные". Но на это Иловайский отвечал: "Нельзя, батюшка, я дал обет, если бог сподобит меня к занятию Москвы от рук вражьих, все, но побогаче, все ценное, доставшееся моим казакам, отправить в храмы божьи на Дон, а данный обет надо свято исполнить, чтоб не разгневать бога". Попало ли все это в церкви на Дон или в кладовые Иловайского, – мне неизвестно, но верно то, что ни убеждения Бенкендорфа, ни мои увещания не отклонили Иловайского от принятого им распорядительного решения» ^{797} .

В декабре 1812 г. часть захваченной церковной утвари была передана, но не в московские храмы, откуда ее вывозили французы, а в Петербург: «Санкт-Петербургский Казанский собор снабжен будет достаточным количеством пудов серебра, у извергов отнятого, для вылития апостолов, – писал М.И. Платов А.И. Горчакову. – Казаки, будучи движимы усердием к вере, стараются собирать все церковное серебро, дерзскими французами награбленное, и доставляют в дежурство мое для отдачи на богоугодное дело» ^{798} .

Высшее командование, как ни странно, не возражало, предлагало лишь изменить апостолов на евангелистов. Так, М.И. Кутузов ответил М.И. Платову 26 декабря (7 января 1813 г.): «Вы желаете, чтобы из присланного вами серебра вылиты были священные лики 12 апостолов, для украшения церкви Казанской Божьей матери. Я полагаю, что сии 12 ликов в столь высоком храме будут мало замечены и что они должны исчезнуть между великолепными его украшениями. Гораздо было бы приличнее, когда бы все серебро было употреблено на изваяние только 4 евангелистов, которых величественная огромность соответствовала бы тогда огромности самого храма, а потому и производила бы большое благоговение в душе молящегося при входе его в храм. Изваяния сии первые поражали бы его взоры и в месте с благоговением пробуждали бы в душе его мысль о делах великих» ^{799} .

Все, что французы успели награбить по дороге в Москву и в самой Москве, попало в первую очередь в руки казаков. 8 (20) декабря 1812 г. М.И. Платов писал А.И. Горчакову об уничтожении французов и добавил: «а вся добыча их досталась большею частию в руки победителей» ^{800} .

Впрочем, казаки не ограничивались «грабежом награбленного». 23 ноября (5 декабря) адмирал Чичагов писал Платову, что офицеры его армии постоянно сталкиваются с фактами ограбления казаками местных имений. Так, один из офицеров «объявил, что нашел тамошнего князя Пузина совершенно ограбленным от сотника Гордеева казачьего Донского Чернозубова полка, и что им, Гордеевым, не только забрато все без изъятия домашнее оного помещика имущество и причинено ему крайнее разорение; но чего забрать не мог, то было разлито и рассеяно по земле. А сверх того он, Гордеев, и самого моего офицера, бывшего очевидцем такового грабежа, когда он начал сие воспрещать, угрожал смертию, ежели только станет мешать ему продолжать и заграблевать все в деревне сей находящееся. Сей случай, подтверждаемый другими к тому на сей счет сторонними сведениями, дал мне основание просить Вашего сиятельства о воспрещении казакам лишать нас таковым образом продовольствия» ^{801} . Как видим, протесты против грабежа имеют предельно прагматичную подоплеку: казаки своими грабежами лишают другие войска продовольствия.

По окончании кампании возобновились попытки борьбы с мародерством. На казаков посыпались жалобы от общевойсковых начальников.

Кавалерийский генерал Чаплиц рапортовал командующему армией адмиралу Чичагову 5 (17) декабря 1812 г.: «При сем священнейшим долгом поставляю себе донести Вашему высокопревосходительству, что грабительство, неистовства казаков превосходят все границы. Если на сей предмет не возьмутся строжайшие меры, то неминуемо произойдут от оного худые последствия на все наши предбудущие операции. Казаки переодели мужиков в свои платья, ходят по домам, будучи сопровождаемы ими, грабят и разоряют оные до основания. Жалобы чрезмерны, и я со всеми заботами, со всеми стараниями не в состоянии помочь жителям в несчастии сем» ^{802} .

М.И. Кутузов 25 ноября (7 декабря) 1812 г. отдал приказ №81: «За всеми неоднократными подтверждениями, встречаю я ежедневно сведения о грабеже, буйстве и насилии жителями края сего, казаками чинимых; имея высочайшую волю на совершенное искоренение зла сего, я настоятельно требую, чтобы командующие казачьими полками и отрядами, где таковые состоят, не упускали из виду наказывать жестоко плетьми и за малейшие шалости, влекущие непосредственно к всяким угнетениям поселян, за поступки же злонамеренные отдавать немедленно под суд, и конча оные в 24 часа, представлять ко мне на рассмотрение» ^{803} .

М.И. Платов, чутко уловивший, что с окончанием кампании порядки изменятся, отдал 5 (17) декабря свой приказ, явно отличающийся от кутузовского по тональности: «Последний раз прошу и молю всех полковых командиров, как и офицеров каждого в особенности, употребить все меры к искоренению зла того, и тем показать мне, как начальнику, ваше попечение… из таковых офицер будет разжалован, а казак расстрелян или наказан кнутом, да и полковой начальник будет отвечать, в котором полку сие откроется» ^{804} .

Поход в Европу обострил проблему. Освободителям не пристало грабить освобождаемых. Казалось, командование следило за каждым шагом казаков, и некоторые результаты были налицо. Начальник императорского штаба П.М. Волконский писал М.И. Платову 20 сентября (2 октября) 1813 года: «По случаю скорого вступления в Саксонию наших армий не благородно ли будет Вашему сиятельству приказать всем войскам под командою Вашею наблюдать при собрании продовольствия должную умеренность, дабы наши армии не встретили разоренный только край.

Хорошее обращение с жителями, конечно, будет главнейшею причиною для отвращения сего недостатка, что ясно доказано было примерным поведением наших казачьих полков в Пруссии» ^{805} .

Но зло было неискоренимо, и М.И. Платова не раз еще «доставали» повелениями и предписаниями, как это сделал М.Б. Барклай де Толли 30 октября (11 ноября) 1813 г.: «Доходят до меня отовсюду жалобы на шалости, деланные казаками войска Донского. Ваше сиятельство разделяете, без сомнения, вместе со мной неудовольствие таковых поступков и чувствуете, сколько подобное сему поведение может быть вредно во многих отношениях для общей пользы и противно видам Государя Императора, клонящимся единственно к облегчению участи, а не к угнетению германских народов. А потому Вашему сиятельству как верховному начальнику оных отношусь с покорнейшею просьбою моею о принятии строжайших мер к прекращению всех таковых беспорядков и насилий» ^{806} .

Когда началась кампания 1814 г., Наполеон высказывал надежду, что «бесчинства казаков восстановят против них жителей и удвоят наши силы» ^{807} .

А. Лашук подтверждает: «Особенно наглыми грабителями, как обычно, были казаки, ненависть к которым была всеобщей» ^{808} . Своих собственных грабителей и уголовников Наполеон называл «местными казаками» ^{809} .

Все беды, связанные с отсутствием продовольствия для армии, объясняли действиями казаков. «Но в деревнях нет хлеба – все взяли казаки» ^{810} .

И все же во Франции мы не наблюдаем массового или хотя бы заметного протеста местного населения против грабежей. Видимо, ветераны наполеоновских войн и их родственники помнили поведение солдат самой Великой армии. Не зря говорили: «Где император провел своих солдат, там крысы помирали с голоду».

Мы опустим разошедшиеся по Европе рисунки о приключениях казаков на парижских улицах: казаки знакомятся с местными «жрицами любви», обнаженные мускулистые ребята купают своих коней в Сене, казаки демонстрируют парижанам своего собрата-калмыка (или башкира)…

Не станем заострять внимания и на факте ограбления посланника короля Неаполитанского в расположении Черноморского казачьего полка.

Недолго музыка играла. Овеянные славой полки той же весной стали возвращаться в любезное отечество…

Цена победы

От западных границ России до Парижа казачьи полки графа М.И. Платова нанесли французской армии ощутимый урон: в боях уничтожили 18 366 солдат и офицеров, взяли в плен 10 генералов, 1 тыс. офицеров и 39 511 солдат; захватили 115 знамен, 364 пушки и 1066 зарядных ящиков. Указом императора Александра I от 19 ноября 1817 г. Войску Донскому было пожаловано Георгиевское знамя с надписью «В ознаменование подвигов, оказанных в последнюю французскую войну в 1812,1813 и 1814 годах» ^{811} .

Вопрос же о потерях донских казаков в войне с Наполеоном весьма интересен и противоречив.

3 (15) декабря М.И. Платов, докладывая о бое у Ковно, сделал интересное замечание: «Урон с нашей стороны, благодарение Богу, весьма не велик, в прочем, в войске Донском в рассуждении урона в бывших на прошедших днях сражениях ведется домашний счет» ^{812} . То есть казаки сами считали своих убитых и раненых, и не всегда этот счет совпадал с официальными данными.

Устоявшиеся данные о потерях донских казаков в походах 1812, 1813 и 1814 гг. достаточно противоречивы. В 1812—1813 гг. Войско Донское с учетом служилых, отставных казаков, малолеток с 19 лет, мобилизованных в поголовное ополчение, выставило до 60 тыс. воинов. Потери в Отечественной войне с французами составили до 22 тыс. (36,6%) казаков. Во время войны численность только служилых донских казаков с 1 июля 1812 г. к 1 июля 1815 г., несмотря на пополнение за счет подростков после 17-летнего возраста, уменьшилась с 47 765 до 34 503 человек, и лишь к 1819 г. она достигла довоенного уровня – 47 786 человек ^{813} .

Потери в 1812 г. и методика их подсчета вызывают вопросы. Во-первых, невозвратные ли это потери?

Пойдем от известных цифр. Пополнения казаки получили в ноябре 1813 г., подошли 2000 молодых казаков, которые в 1815 г. были включены в состав служилых. Без них в конце 1813 г. количество служилых условно составляло 32 500 человек. Таким образом, потери среди служилых к концу 1813 г. составляли около 15 000. Чтобы согласиться с 22 000 потерь в 1812 г., надо допустить, что 1) добровольцы-ополченцы (8752 человека) потеряли 80% состава и 2) в 1813—1814 гг. казаки потерь вообще не имели. Ни первое, ни второе допущение не соответствуют действительности.

Кроме того, мы установили, что личный состав полков в конце 1813 г. соответствует их личному составу в августе 1812 г.

Будем придерживаться основных показателей. В 1812 г. служивых казаков – 47 765. В 1815 г. – 34 503.

На службу в 1813-м поступили малолетки, но в 1814 г. были отчислены казаки, выслужившие свой срок. Это поступление и этот отток в значительной мере компенсируют друг друга.

Итак, потери среди служивых за три года войны —13 262.

Примерно такие же потери в процентном отношении понесли ополченцы. В сумме получим 15—16 тысяч.

В итоге и служивые, и ополченцы вместе потеряли более четверти состава. Римляне, понеся такие потери, вместе с ними теряли боеспособность…

Но донские казаки боеспособности не потеряли.Вернувшись из прославившего их похода, они продолжали тяжелую службу, охраняя границы Великой России.

ПРИЛОЖЕНИЯ И СПРАВОЧНЫЕ МАТЕРИАЛЫ:

Конные части Великой армии в 1812 г. под общей командой Мюрата

Гвардейская кавалерия маршала Бессьера: 27 эскадронов, 6000 человек;

1 корпус Нансути:

2 кирасирская и 1 легкая дивизии, 60 эскадронов – 12 000 человек;

II корпус Монбрюн (позже Себастиани):

2 кирасирская и 1 легкая дивизии, 60 эскадронов – 10 000 человек;

III корпус Груши:

1 кирасирская, 1 драгунская, 1 легкая дивизии, 60 эскадронов – 10 000 человек;

IV корпус Латур-Мобура:

1 кирасирская и 1 легкая дивизии, 44 эскадрона – 8000 человек.

Итого 251 эскадрон – 46 000 человек.

Дивизии состояли из 2—3 бригад; бригады из 1—3 четырехэскадронных полков. Кроме того, при 2 корпусах (VII и VIII) было по одной, при 5 (I, II, IV, IX и X) – по две, при одном (V) – 3 и при одном (IV) – даже 4 конные бригады, из 1—3 четырехэскадронных полков, из числа которых легкие придавались по очереди резервной коннице для авангардной службы. Гвардейские и австрийские конные части состояли из тяжелой и легкой конницы. Вся сила собранной против России конницы доходила до 526 эскадронов, всего около 96 000 человек ^{814} .

Состав русской регулярной конницы в 1812 г.

Гвардия: 2 кирасирских, 1 драгунский, 1 гусарский и 1 уланский полки по 5 эскадронов, 1 казачий в 3 эскадрона, 2 сотни казаков; всего 6 полков (28 эскадронов и 2 сотни), 5308 человек и 4416 строевых лошадей;

Армия: 8 кирасирских полков по 5 эскадронов – 949 человек и 727 строевых лошадей, 36 драгунских по 5 эскадронов – 955 человек и 727 лошадей, 11 гусарских и 5 уланских, по 10 эскадронов – 1825 человек и 1432 лошади. Всего 60 полков, 380 эскадронов, 71 172 человека и 54 900 строевых лошадей, сверх того 74 резервных эскадрона.

Итого в коннице 66 полков, 484 эскадрона, 88 892 человек (70 490 строевых лошадей, в том числе 329 действующих эскадронов с 47 605 лошадьми, 81 запасный эскадрон с 11 711 лошадьми и 74 резервных эскадрона с 11 174 лошадьми. Кроме того, учебный кавалерийский эскадрон.

В иррегулярной коннице к началу 1812 г. было 80 донских, 10 уральских и 2 ногайских полка, по 5 сотен и 578 человек: 10 черноморских, 3 бугских и 2 дунайских полка, по 5 сотен и 501 человеку; астраханский полк в 5 сотен и 6 отдельных команд; оренбургский – 1074 человека; 5 поселенных кавказских полков и 3 отряда разной силы; 10 пятисотенных полков, по 552 человека и 4 отдельные сотни в 425 человек сибирских линейных казаков. Всего 124 казачьих полка и более мелкие части в 73 000 человек. Затем 2 тептярских и 2 башкирских полка по 5 сотен и 518 человек, 4 калмыцких и 4 татарских полка по 5 сотен и 578 человек, 1 тунгузский и 4 бурятских полка по 5 сотен и 500 человек и моздокская горная команда. Всего в иррегулярной коннице 141 полк и 3 отряда, около 90 000 человек. Кроме того, сибирские пограничные и городовые казаки 8000 человек, иррегулярные туземные кавказские и сибирские части, киргизы и т.д. ^{815}