Текст книги "Казаки против Наполеона. От Дона до Парижа"

Автор книги: Андрей Венков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Система подготовки к службе, обучение молодежи, воспитание универсального воина

Поскольку для казака не было иного пути, кроме пути воина, подготовка к этому пути и сам путь становились смыслом его жизни с рождения. Родители изначально отдавали себе отчет – если их ребенка не обучить, он погибнет в первом же бою, и соответственно строили его воспитание.

Коллективное выживание в условиях постоянного экстрима заставляло все казачье сообщество готовить воинов, на которых можно положиться, и в воспитании ребенка принимала участие вся станица – родственники, друзья, сверстники, соседи.

В хорошей кавалерии нуждалась любая армия того времени. Прусская кавалерия Фридриха II, считавшаяся в свое время лучшей кавалерией Европы, своего рода эталоном, огромное внимание уделяла индивидуальной подготовке всадника. Генерал Зейдлиц в одиночном обучении требовал – езду без стремян, повороты на скаку вправо и влево, сохранение равновесия при всех неожиданных движениях лошади, умение брать в поле препятствия и управлять конем вплавь.

Сам Наполеон прежде всего обратил внимание на индивидуальную подготовку каждого казака: «Русские ценят обученный полк казаков наравне с тремя необученными. В этих полках ничто не стоит внимания, кроме самого казака: он хорошо сложен, силен, ловок, сметлив, хороший кавалерист и неутомим. Он рожден на коне, вырос среди гражданских войн и на равнине представляет собой то же самое, что бедуин в пустыне, что горный житель в Альпах. Он никогда не живет в доме, не спит в постели и на заходе солнца меняет место ночлега, чтобы не проводить ночь в месте, где он мог быть замечен неприятелем» ^{18} .

Великий полководец, относившийся к казакам со смешанным чувством ненависти и восхищения (о чем будет сказано ниже), не разглядел важнейшую составляющую в подготовке казака – «сыгранность», сработанность с такими же казаками.

Обе эти составляющие – индивидуальная подготовка и сработанность с товарищами – готовились всей системой воспитания и обучения молодого казака.

С момента возникновения казачества на Дону было известно своеобразное ученичество. Существовали группы «молодых товарищей», которых также называли «чурами» (от тюркского «джура» – слуга). Они выполняли функции оруженосцев при казаках (как пажи при рыцарях), а в мирное время выполняли в Войске всю черную работу. Обучение проходило на практике, и, научившись по-настоящему воевать, уцелевшие чуры со временем становились полноправными казаками.

По мере того как общество становилось замкнутым и все больше пополнялось за счет своих же казачьих детей, функции военных слуг (пажей, оруженосцев) в определенной степени были перенесены на казачат.

С 3-х и примерно до 13 лет мальчик наряду с женщинами выполнял в доме и по хозяйству всю черную работу. Отличительной чертой этого периода в его жизни было отсутствие штанов, ношение одной длинной рубахи. Лишь в 12—13 лет он получал право одеть штаны с лампасами – знак принадлежности к воинскому сообществу.

И в это же время старшие родственники и даже старшие братья начинали обучать ребенка необходимым для воина навыкам – верховой езде, стрельбе, приемам рукопашного боя. Мальчик проходил ряд инициации и во время них уже с трех лет демонстрировал умение владеть конем, а затем скакать, стрелять, драться, бороться и участвовать в военных играх.

Практическое обучение сопровождалось «словесностью» – рассказами о славных победах и героических предках.

Воспитание проходило не только и не столько в семье. С малых лет все дети казачьего поселения объединялись в своеобразные «шайки» и в свободное от занятий по хозяйству время играли в разные военные игры, либо «сражались» со сверстниками из других поселений или «краев» (кутков) станицы или хутора. Старые казаки не видели ничего зазорного в том, чтобы участвовать в этих играх, показывать приемы построения, перестроения, приемы коллективного нападения и защиты.

С определенного времени мальчика учили не только учиться, но и обучать. У него появлялись младшие братья или племянники, которым уже он передавал свой небольшой опыт.

Пройдя ряд инициации, подросток примерно с 17 лет переходил в следующую возрастную категорию – выростка. С этого времени он (вернее – его семья) получал положенный ему пай земли и угодий и на него возлагались различные натуральные повинности всем сообществом. В основном это были различного рода дежурства и задания по принципу «подай – принеси – стой там – иди сюда». В Черкасске, среди донской казачьей элиты, чьи дети изначально готовились в «казачьи чиновники» (офицеры), казачата привлекались к таким заданиям с 10—13 лет (пример М.И. Платова, многочисленных Иловайских, Грековых, Мартыновых, Карповых, Кутейниковых).

Весь этот период в свободное от повинностей и забот по хозяйству время продолжаются «воинские забавы», которые становятся все менее безобидными, все более приближенными к реальным боям, дракам, перестрелкам (уже в 70-е годы XX века в станице Вешенской у автора этих строк с головы сбивали стиральную резинку выстрелом из пневматического ружья).

С 19 лет юноша приводился к присяге, и его привлекали к служебным обязанностям «по Войску» – конвоированию грузов, арестантов, почтовому разгону внутри Войска. На реальную службу в полки старались посылать лишь с 21 года. Казаков из одного хутора и станицы обычно зачисляли в одну сотню.

В итоге на службу выходили прекрасно индивидуально подготовленные, инициативные, «сработавшиеся» бойцы.

И еще одно качество вырабатывала такая система воспитания. Поляк на русской службе Ксаверий Бискупский, оказавшийся в 1812 г. вместе с казаками в партизанском отряде А. Фигнера, отметил характерную черту, отличающую казаков от других кавалеристов отряда, – «удивительно, как самосохранны всегда и везде» ^{19} .

В экстренных случаях, в 1812 г., когда все взрослое мужское казачье население выступило в поход, запасные полки были составлены «из оставшихся здесь 19, 18 и 17-летних малолетков, не бывших еще у присяги, тех из них, которые по росту и виду своему способны к служению… с придачею к ним в каждый десяток по 2 и более старых казака, имеющих хотя малую к тому способность и годность». Полки должны были быть «в такой исправности и готовности, чтобы по первому востребованию… на походную службу могли поспешнейше из домов своих выступить и действовать, как повелено будет» ^{20} . Через год эти полки из малолетков действительно выступили на войну…

Знаменитый писатель Фредерик Стендаль (он же Анри Мари Бейль), в молодости – драгунский офицер, участник Наполеоновских войн, написал такие строки в своем «Vie de Napolon» («Жизнь Наполеона») в 1818 г.: «Я видел, как двадцать два казака, из которых самому старшему, служившему второй год, было лишь двадцать лет, расстроили и обратили в бегство конвойный отряд в пятьсот французов; это случилось в 1813 году, во время Саксонской кампании…»

И позже, в начале XX века, во время Верхне-Донского восстания, к повстанцам примкнули «деды и подростки», которых сразу же поставили в строй. «…Достаточно было нескольких перестроений, как казаки поняли и приспособились к конному делу» ^{21} .

Естественно, подготовленные молодые казаки не были «машиной для убийства». А.К. Денисов вспоминал, как во время схватки, когда сам Денисов саблей отбивался от двух поляков, молодой казак его полка Варламов «подскакал к одному из моих врагов сзади, нацелился в него дротиком, но не бьет. Я закричал ему: «бей!», и тогда только Варламов сильно ударил поляка… При этом объясню, почему Варламов медлил бить врага: 16-ти лет отдан он был мне на службу, дабы заранее приобвык к перенесению военных трудов, и состоял он при мне для посылок. Несколько раз Варламов оказывал свою отважность, но редко пускал я его в бой; теперь же, увидев меня в опасности, он оторопел, смешался до того, что не нашелся что делать, пока я его не ободрил» ^{22} .

Обучение продолжалось и на поле боя. А.К. Денисов вспоминал, что под стенами одной турецкой крепости «турецкая конница выезжала из крепости, но наши полки не имели приказания сражаться и оставались посему в бездействии; в левой же стороне, куда пошел с особым корпусом генерал Кутузов, казаки под командою Платова весьма наездничали. Конечно, Платов, пользуясь случаем, приучал новых казаков» ^{23} .

Иностранные исследователи выделяли бесспорную подготовку казаков: «…Главную силу русской конницы составляли… казаки, которые при объявлении войны призывались в огромном числе под знамена и действительно оказали выдающиеся услуги… Казаки, занимающиеся дома хлебопашеством и скотоводством, с детства приучаются ездить верхом и дают такую неутомимую, выносливую конницу, какой нельзя встретить ни в какой другой стране Европы… Их умение ездить верхом, управлять лошадью и владеть оружием позволяло им не бояться и не избегать рукопашного боя» ^{24} .

Неутомимость и выносливость, которыми казаки превосходили кавалерию других стран, были наиболее ценными качествами.

«Первейшее качество солдата – это выносливость. Что касается отваги, то это второе качество», – говорил Наполеон ^{25} .

Всеобщие походы и ополчения

На Дону часто практиковались «всеобщие», или «поголовные», походы. Но были они, как правило, кратковременны, и, выступая в поход, казаки оставляли четвертую часть поднятых по тревоге боеспособных дома – на всякий случай.

Исключение составлял всеобщий поход 1783 г. на ногайскую орду, которая отказалась переселяться за Волгу и взбунтовалась. Атаман Иловайский получил от Суворова приказ: десять полков в ночь под Покров выставить скрытно к устью Лабы.

Такого количества свободных от службы казаков в Войске не было. Большинство боеспособных ушли к тому времени на пограничную службу. Нужное количество полков набрали, пополнив их подростками с 15 лет. Полки составили, сведя вместе сотни городовых станиц (Черкасской, Павловской, Средней, Прибылянской и других) с сотнями верхних и низовых станиц. Рыковские, манычские и мигулинские оказались в полку Серебрякова; павловские, бессергеневские и еланские – в полку Денисова, скородумовские и вешенские в полку самого атамана Иловайского.

В назначенный час донское ополчение, пройдя степь, беззвучно спустилось в кубанскую пойму. Здесь уже ждали их три полка служилых казаков, пехота, регулярная кавалерия, сам А.В. Суворов.

Лазутчики донесли: орда стоит за Кубанью, у Керменчика, растянулась по-над Лабой верст на десять. Не медля, начали переправу – 75 сажен чуть ли не вплавь – на ту сторону Кубани. Пока пехота отогревалась, казаки пошли вперед и на рассвете накрыли ногайцев… Одно сражение решило дело.

Казаки пригнали на Дон тридцать тысяч коней, сорок тысяч голов скота, овец без счета. Четыре тысячи ногайцев привели и разобрали в работники, в рабство.

Закубанские черкесы ногайцев добили. По слухам, забирали их в рабство тысячами, двух ногайцев меняли на одну лошадь. С тех пор ногайская орда исчезла.

Таков был итог кратковременного, но с напряжением всех сил и нарушением традиции, всеобщего похода.

Повторно схожая, но несоизмеримо более сложная и требующая не меньшего напряжения сил, ситуация сложилась в 1812 г. Еще до начала вторжения наполеоновских войск на Дону, из-за тянувшихся до этого войн с Турцией, Персией, Швецией, оставалось меньше четверти боеспособных казаков.

Всего на начало XIX века казачьего населения на Дону числилось 320 тысяч. Если не считать женщин, детей и стариков, то мужского боеспособного населения насчитывалось на 1 июня 1812 г. 51 500 человек. Из них 41 300 в это время уже находились в Донских казачьих полках, на службе.

Уже в марте 1812 г. очередные полки, набранные на Дону, отличались большим количеством «малолетков». Командир полка Власов 3-й доносил 1 марта 1812 г. с похода: «Полк имени моего людьми и лошадьми хотя исправен, но в комплект оного помещено малолетков до 200 (почти половина полка. – А.В.)и осьмнадцать калмык, из коих в течение похода от разных болезней померло 3 человека» ^{26} . И это при том, что полк был набран в январе 1812 г.

После вторжения наполеоновских войск на территорию России 6 июля 1812 г. был издан правительственный Манифест о сборе земского ополчения. На Дону он был получен 20 июля. Донское казачье руководство немедленно отреагировало. В донесении Платову от 23 июля Войсковая канцелярия сообщала, что в ополчение решено призвать «всех имеющихся в наличии при войске служилых, отставных всякого сорта льготных и маловажными иногда должностями занятых штаб– и обер-офицеров, урядников и писарей, казаков и выростков до 17-летнего возраста, включая и оный, не изъемля ни единого могущего только носить воинское оружие, кроме весьма дряхлых, равно сущих калек и жестоко больных, совершенно не способных к походу». Кроме того, решено было отправить с ополчением рабочие полки – полки донских казаков, набиравшиеся на общих основаниях, но используемые для строительства города Новочеркасска ^{27} .

Новый Манифест правительства от 18 июля созыв ополчения определил по 16 губерниям, а остальные, в том числе и войско Донское, исключались. Но работа по сбору ополчения уже была начата. Кроме того, необходимость продолжать формирование ополчения была подтверждена предписанием Платова наказному атаману А.К. Денисову от 26 июля 1812 г.

Необходимость в свежих силах возникла после того, как 19 июля две русские армии, П.И. Багратиона и М.Б. Барклая де Толли, соединились у Смоленска. М.И. Платов отметил тогда нехватку казачьих частей в своем корпусе, поскольку все воинские начальники требовали казаков в свои войска для организации охранения и разведки. 20 июля он рапортовал об этом Барклаю де Толли, а затем 30 июля написал самому Александру I, что «осмелился, по всемилостивейше дарованной мне от Вашего Императорского Величества по начальствованию моему над оным Войском доверенности, выкомандировать с Дону еще казаков» ^{28} .

Сбор ополчения действительно стал «поголовным». Дома после долгих препирательств оставили лишь 17—18-летних «выростков». В предписании Платова о выступлении ополчения от 22 августа 1812 г. говорилось, чтоб «высланы были по получении сего в 24 часа в поход кроме 17– и 18-летних выростков, которых не посылать, ибо они по молодости лет своих будут составлять один только счет, а притом надобно, чтобы они оставались в домах, сколько для отбытия по внутренности войска повинностей, столько и для надзора за имуществом; положить же в число выступающих в поход только 19– и 20-летних выростков» ^{29} .

Официально сборы ополчения начались с 28 июля, с прочтения на Дону царского манифеста. Казакам было приказано готовиться и но особому приказу собираться с месячным запасом продовольствия для выступления на Смоленск. Однако из-за сельхозработ сборы затянулись на все лето. Казаки отдавали себе отчет, что уход в поход всего мужского населения в разгар страды обречет Дон на голод. И казачье начальство это понимало. Официально в походе казаки числились с 1-го сентября, но реально в походе тогда были всего 2 полка, а остальные выступили уже после оставления русскими войсками Москвы, 8 сентября. Отправка войск шла с 8 по 18 сентября, и двинулись они, конечно же, не на Смоленск, а на Тулу. Выступили не единой массой, а по округам. Казаки с Хопра и Медведицы подошли к Тарутино раньше, низовые полки – позже. Седые старики выступили вперемешку с малолетками, безусыми юнцами. У есаула Ивана Сысоева из ополченческого полка Иловайского 3-го в послужном списке этот поход ополчения назван походом «против совокупившихся народов и царств, вошедших в Россию».

Всего выступили 26 полков, объединивших в своих рядах 3943 служилых офицеров и казаков и 8752 поступивших добровольно.

Во главе полков стояли и дали полкам свои имена:

генерал-майор Иловайский 3-й,

полковник Иван Кошкин 1-й,

войсковой старшина Алексей Греков 17-й,

полковник Андрей Слюсарев 1-й,

полковник Григорий Иловайский 9-й,

войсковой старшина Карп Шамшев,

войсковой старшина Траилин,

генерал-майор Борис Греков 3-й,

полковник Сергей Белогородцев 1-й,

полковник Ягодин 2-й,

войсковой старшина Гревцов 2-й,

полковник Илья Чернозубов,

полковник Степан Греков 5-й,

подполковник Николай Сулин 9-й,

подполковник Шумков,

войсковой старшина Данилов,

генерал-майор Дмитрий Греков 1-й,

полковник Иван Андриянов 1-й,

полковник Павел Попов 3-й,

войсковой старшина Ребриков,

войсковой старшина Андриянов 3-й,

полковник Степан Чернозубов 4-й,

майор Степан Ежов 2-й,

войсковой старшина Сучилин,

войсковой старшина Кутейников 6-й,

войсковой старшина Попов 13-й.

17—18-летние юноши оставлялись на Дону, чтобы стать основой запасных полков, которые предстояло выслать в действующую армию в будущем, 1813 г.

«Похваляю предположение Ваше о 18-летних выростках, – писал М.И. Платов наказному атаману А.К. Денисову, – чтобы приготовить из них видных и способных к перенесению службы на нужный случай к выступлению в поход, и утверждаю оное. Они на случай надобности должны быть во всей готовности к походу, если бы случилось и в зимнее время, и могут в будущую весну поступить на укомплектование полков» ^{30} .

В целом прибытие донского ополчения сыграло очень большую роль. Французская армия разлагалась в разграбленной, сгоревшей Москве, боеспособность сохраняли лишь некоторые части, в том числе авангард под командованием Мюрата (26 тысяч, из них 8 тысяч кавалерии). Русская армия (62 тысячи регулярных войск на 22 сентября 1812 г.) после страшных потерь в Бородинской битве и оставления Москвы по своему количеству и по боевому духу тоже была далека от совершенства. В таких условиях появление на фронте 12,5 тысячи свежей донской конницы резко изменило расстановку сил и создало все условия для расширения так называемой «малой войны», которая собственно и погубила французов осенью 1812 г.

Роль масс конницы, особенно иррегулярной, способных придать иное направление войне, высоко оценивал известный военный теоретик Жомини: «Какая бы ни была принята система организации, несомненно, что многочисленная кавалерия, как регулярная, так и нерегулярная, должна иметь огромное влияние в придании событиям войны нужного направления. Она может вносить смятение в отдаленной части страны неприятеля, она может уничтожать его колонны, она может окружать его армию, подвергать большой опасности его коммуникации и нарушить согласованность его операций. Одним словом, применение конницы дает почти такие же результаты, как подъем на борьбу народных масс, что создает проблемы на фронте, флангах и в тылу армии, оставляя полководца в состоянии полной неопределенности в своих расчетах.

Следовательно, хорошей будет любая система организации, которая обеспечивает огромное увеличение кавалерии во время войны за счет привлечения ополчения, потому что из ополчения можно подготовить много хороших регулярных эскадронов отличных партизан. Такие ополчения, конечно, не будут обладать всеми качествами тех воинственных кочевых племен, которые всю жизнь проводят в седле и как будто рождены, чтобы стать военными кавалеристами. Но они могли бы в какой-то мере занять их место. В этом отношении Россия выглядит намного лучше, чем кто-либо из ее соседей, как с учетом количества и качества ее наездников на Дону, так и характера и иррегулярного ополчения, которое она может выставить на поле боя за очень короткий срок.

Двадцать лет назад в главе XXXV «Трактата о великих военных операциях», когда я писал о данном предмете, сделал следующие замечания:

«Огромные преимущества казаков русской армии неоценимы. Эти легкие отряды, которые незначительны в потрясении большой битвы (за исключением атаки флангов), ужасны в преследовании и позиционной войне. Они являются самым грозным препятствием для осуществления планов полководца, потому что он никогда не может быть уверенным в доставке и выполнении его приказов, его колонны всегда в опасности, его операции неопределенны. Если у армии всего несколько полков из этих полурегулярных кавалеристов, их истинная ценность еще неизвестна, но когда их число возрастает до пятнадцати или двадцати тысяч, их польза полностью признается, особенно в стране, где население им не враждебно.

Если они поблизости, следует, чтобы каждую колонну сопровождал сильный конвой, и не могут быть ожидаемы никакие движения, которые не были бы пресечены. Таким образом, регулярной кавалерии противника необходимо затратить много непредвиденных усилий, и она вскоре выходит из строя из-за непривычной усталости» ^{31} .

С подходом донского ополчения русская армия перешла в контрнаступление. Так, 29 сентября стали подходить ополченцы, а 3 октября русское командование приняло решение атаковать французов.

Подход ополчения был замечен и оценен всей русской армией: «В сие время между прочими ополчениями прибыли в Тарутино 20 казачьих донских полков. Войска сии составлены были из престарелых казаков, выслуживших уже срочное время, и молодых людей, еще не достигших зрелости лет. Они двинулись с берегов тихого Дона по предварительному' зову своего атамана и внезапным прибытием много обрадовали самого светлейшего князя, который о воззвании их ничего дотоле не ведал. Приятно было видеть ополчения сии, в рядах которых бодрые юноши являлись между воинами, заслугами, ранами и сединами украшенными. Отцы встречали тут детей, и даже внуки находили дедов. Целые семейства переселились с Дона на поле брани. Прибытие их сделалось тотчас известным и страшным неприятелю. Армия французская увидела себя, так сказать, осыпанною многочисленными роями конницы, которая с быстротою ветра носясь вокруг нее, смерть и страх повсюду рассеивала» ^{32} .

Прибывшие с пополнением на фронт казачьи полки не уступали остальным донским полкам в боеспособности. Так, полк Попова 13-го был послан в партизанский отряд Дениса Давыдова и сразу же принял участие в боях. «В сем сложном поиске Попова полк не уступил ни в чем войскам, партию мою составлявшим, – вспоминал Денис Давыдов. – В оном оказались казаки отличной меткости и отважности» ^{33} .

Польские конные егеря, столкнувшись с ополченцами под Медынью, вспоминали: «Казаки в тот день дрались упорнее, чем я когда-либо видел в своей жизни. Это были полки, состоявшие из уже отслуживших свой срок казаков, которые недавно прибыли с Дона. У каждого – длинная седая борода, а голова лысая, как колено. Они имели отличных лошадей…» (Дембинский); «никогда не видели так слепо и отважно нападавших казаков» (Калачковский) ^{34} .

Естественно, М.И. Платов помнил о традициях и как только русские войска изгнали наполеоновскую армию и вышли к границе, просил начальство отпустить часть ополчения, особенно отставных казаков, домой и заменить их молодежью: «Ежели отпустить в дома одних отставных, в ополчении сюда прибывших, то все еще останется при армиях кроме их более 30 очередных полков, для укомплектования которых недостающим до полного комплекта количеством за убитыми и от ран умершими и сделавшихся от ран калеками приготовлено уже предписание моему на Дону еще в сентябре месяце 19-летние по 20-му году выростки и теперь о том же подтвердить наказному атаману генерал-майору Денисову, чтобы они были готовы.

Выростки сии должны быть выкомандированы Дону в феврале месяце, до которого времени сделаю я счет, сколько в какой полк надобно будет и должны прибыть к полкам не [по]зже будущего апреля месяца.

Отставных казаков отпустить на Дон и потому нужно, что они все престарелые, больше уже 30 лет в службе находящиеся, и есть настоящие хозяева, без коих как собственная домовность их придет в совершенный упадок, так и вся вообще внутренняя часть по войску расстроится.

При армиях, по моему мнению, довольно бы было и 32 или по крайней мере 35 полков, ежели будут уметь употреблять их, а притом, кроме донских, есть еще и другие казачьи полки, как то: уральские и вновь сформированные бугские, татарские, калмыкские и башкирские» ^{35} .