Текст книги "Казаки против Наполеона. От Дона до Парижа"

Автор книги: Андрей Венков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Партия шла всегда совокупно, имея авангард, арьергард и еще один отряд со стороны большой дороги, но все сил отделения весьма близко от самой партии. Я ехал между обоими полками иногда верхом, иногда в пошевнях, которые служили мне ночью вместо квартиры и кровати.

Когда не было неприятеля, то за полчаса до сумерков оба полка спешивались и от того приходили на ночлег с выгулявшимися лошадьми, коих немедленно становили к корму. По приведении в устройство всей военной предосторожности мы немедленно ложились спать и во втором часу садились снова за трапезу, на конь и пускались в погоню» ^{227} .

Но сам Платов с основными силами казаков не торопился обходить и отрезать французов.

Как вспоминал С.Г. Волконский: «Вслед за французами показался и Платов со своими полчищами, и весь наш отряд поступил в его команду. Платов, знавший меня, приказал мне, чтобы мой отряд шел с его полчищами. Он сам ехал в санях и посадил меня на облучок оных, и так он и все войско прибыли к Смоленску, в который входили все соединенные корпуса французской армии. Вытеснить французов из Смоленска было ему не по силам, но он бы лучше сделал не останавливаться в виду Смоленска, а опередить отступление французов и, при большой силе его отряда, затруднить их отступление по дороге к Дубровне. Но Платов стал бивуаком под Смоленском, тревожа только французов не спереди их, а с тыла.

Тут я при нем пробыл целую ночь и был свидетелем того, что грустно мне передавать о нем. Не отнимая заслуг его в эту войну, я должен сказать, что он многое упустил по невоздержанности своей. Став на бивуаке, он приказал себе подать горчишной, т.е. водки, настоянной на горчице, и, выпив порядочную чапарочку, огруз и заснул. Отрезвившись немного, он велел себе подать другую, опять отрезвившись, велел подать третью, но уже такого размера, что свалился, как сноп, и до утра проспал; и поэтому уже пропустил время к распоряжению, дал время французам беспрепятственно продолжать свое отступление и, вступив в Смоленск, захватил только отсталых; а между тем занятие Смоленска по реляциям представлено как значительный его подвиг» ^{228} .

Объяснение такому поведению М.И. Платова следует искать не в «горчишной», а в распоряжении, сделанном им в схожей ситуации П.С. Кайсарову 12 октября 1813 г.: «Чтобы воспользоваться расстройством его и нападать на отделяющиеся части его, тревожить и доводить до дальнейшего расстройства, нахожу я надобным, чтобы Ваше превосходительство с отрядом войск следовали вперед к Готте и далее по Вашему усмотрению, куда найдете удобнее для преследования неприятеля, ибо вообще всеми войсками моими не так удобно действовать на оного соединено, а лучше частыми, чтобы разрывать его и беспокоить: денно видеть, а в ночное время малою частию не дать им спать, и полагаю, что от сей нашей налеглевости больше он расстроится и побежит, тогда в будущие дни сделается слабее, надеюсь, что мы больше его можем вредить» ^{229} .

Второй проблемой для Платова стало обилие пленных и необходимость выделять войска для их конвоирования.

23 октября М.И. Платов рапортовал М.И. Кутузову: «Неприятеля побито множество, пленных же не собираем, а все раненые и захваченные во оной остаются по дороге с предоставлением участи их жителям.

А я иду за ними с малым уже числом за раскомандированием от меня донских полков по повелениям и за взятием у меня всех егерей, кроме 300 человек 20-го егерского полка» ^{230} .

24 октября М.И. Платов снова доложил М.И. Кутузову, что «пленные частью собраны, а большею частию, чтобы не занимать ся ими и не отвлекать для конвоя их людей, отданы жителям» ^{231} .

Но 27 октября, судя по такому же рапорту, ситуация изменилась: «Для доставления пленных и пушек в Дорогобуж оставил я полк войскового старшины Галицина, и впредь к препровождению пленных будут определяемы от меня казачьи команды, хотя это и сопряжено с развлечением от полков казаков, …ибо мужики убивают пленных нещадно. Но в продовольствии пленных по неимению и в полках хлеба будет неминуемое затруднение» ^{232} .

А 13 ноября Платов уже жаловался Кутузову: «Пленные наводят мне великое затруднение, которым за быстрыми моими движениями счету свесть не могу, ибо армия французская, не имея верного продовольствия, части ее отлучаются в сторону для пропитания. И так сими днями случается, что мы ночуем в деревнях друг подле друга» ^{233} .

19 ноября 1812 г. новая проблема: «Из числа пленных приказываю я здоровых собирать, а слабые и раненые оставляются по дороге, при селениях; но и из здоровых немало шатаются по сторонам дороги, которых за скоростию преследования моего по следам неприятеля не успеваю я собирать… не изволите ли приказать забирать таковых шатающихся войскам, за мною следующим» ^{234} .

И в-третьих, опираясь на свой огромный боевой опыт, Платов видел, что французская армия и так гибнет, и изо всех сил «не давал в трату» казаков, которые попали наравне с французами в тяжелейшую ситуацию – с боями шли зимой, по морозу, по разоренной, опустошенной местности. «…Смело могу утвердить, что одному только Донскому войску можно перенесть и исполнить то, а никому другому, не имевши чрез полуторамесячное преследование неприятеля денно и ночно ни одного дня раздыха, и не получая продовольствия, которое находить надобно было самим», – рапортовал М.И. Платов ^{235} .

После боев под Красным (3—7 ноября 1812 г.) и до Березины (14—17 ноября 1812 г.) преследование остатков Великой армии велось одними казаками, то же самое – после сражения при Березине.

«Кутузов предоставил казакам преследовать армию с тыла. Сам же с главными силами двигался в стороне от большой дороги…» ^{236} . «Каждый вышедший из рядов солдат, если он не попадал в руки казаков, был уже не в состоянии нагнать свою часть», – писал военный теоретик Жомини ^{237} .

«К столь многочисленным бедствиям (зловещие подробности, которые вовлекут меня в повторения, почти неизбежные в рассказе и простительные для солдата) следует присоединить еще сонмы казаков и вооруженных крестьян, которые окружают нас. Дерзость их доходит до того, что они пробиваются сквозь наши ряды, похищая ломовых лошадей и фургоны, которые они считают богато нагруженными. У наших солдат нет силы противиться этим похищениям. Тех, кто удаляется с дороги с целью грабежа, убивают крестьяне. Есть и такие, которые покидают ряды нарочно для того, чтобы быть убитыми или захваченными в плен казаками; но даже казакам их больше не нужно, и последние если не убивают их, то довольствуются тем, что грабят их, раздевая донага», – вспоминали французы ^{238} .

После переправы через Березину ситуация во французской армии еще более ухудшилась. «Каждый привал, каждый ночлег ее – был ужасным полем проигранной битвы; тысячи погибали в величайших мучениях. Воины, пережившие, может быть. Аустерлиц, Эйлау и Бородино, доставались нам теперь очень дешево. Каждый казак брал их десятками в плен и приводил их в каком-то бесчувственном состоянии. Они ничего не знали, не помнили, не понимали. Дороги были усеяны их трупами, – во всякой хижине валялись они без призрения», – вспоминал участник войны P.M. Зотов ^{239} .

19 февраля 1813 г. М.И. Платов в рапорте М.И. Кутузову подвел итог преследования: «В продолжение сей кампании взято нами 547 пушек, знамен и эстандартов более 30 и более 70 тысяч пленных, в том числе и более 10 генералов разных классов и более 4 тысяч офицеров.

…И неприятель, утвердительно доношу, не более как в тысяче человеках, кроме корпуса Магдональда, без одного орудия, изгнан тем самым путем, которым пришел.

Мы исполнили по верноподданническому долгу нашему присягу и священную обязанность» ^{240} .

М.И. Кутузов в письме М.И. Платову 17 января 1813 г. по достоинству оценил дела казаков: «Почтение мое к войску Донскому и благодарность к подвигам их в течение кампании 1812 г., которые были главнейшею причиною к истреблению неприятеля, лишенного вскорости всей кавалерии и артиллерийских лошадей, следовательно и орудий, неусыпными трудами и храбростью Донского войска. Сия благодарность пребудет в сердце моем, донеже угодно будет Богу призвать меня к себе. Сие чувствование завещаю я и потомству моему…

Наполеон в 29-м бюллетене своем, написанном из Молодечно, говорит сими словами: "Лишен будучи всей кавалерии и потеряв всех артиллерийских лошадей, не мог уже я отважиться без конницы и артиллерии ни на какое сражение"» ^{241} .

Действительно, в своем поражении 1812 г. Наполеон чаще всего винил казаков. Как считал французский министр Коленкур: «Все свои затруднения он приписывал исключительно помехам со стороны казаков» ^{242} .

«"…Мы не имели кавалерии, которая разведывала бы о неприятеле и сохраняла бы связь между нашими колоннами. Такие неудобства вместе с чрезвычайною, внезапно наступившею стужею, сделали положение наше невыносимым. Русские, видя по дорогам следы злополучия, угнетавшего французскую армию, старались воспользоваться этим и окружали со всех сторон наши колонны казаками, которые, подобно аравитянам в пустыне, отхватывали обозы. Эта негодная конница сделалась грозною в тех обстоятельствах, в какие мы были поставлены"… Так изливал свой бессильный гнев против "аравитян" и "негодной конницы" недавний властелин Европы…» ^{243} .

Военные историки считали, что поход Наполеона на Россию из-за наличия в ней казаков был обречен с самого начала. «Как только выказалось превосходство казаков в малой войне, фуражировкам был положен конец, и скоро, под влиянием голода и лишений, во французской армии ослабла дисциплина и упал дух. Эти обстоятельства более холода способствовали уничтожению ее…

Если армия бросается зря в середину скифской конницы, не имея возможности получать из своей страны продовольствие и фураж, го она неминуемо погибнет… Уже одно то огромное количество повозок, которое должна иметь европейская армия, вторгающаяся в азиатскую страну, губит ее, потому что увеличивает ее балласт и ускоряет минуту, когда армия, окруженная неприятельскими всадниками, должна погибнуть он недостатка продовольствия. Поэтому поход Наполеона против России был неправилен в самом своем основании по той самой причине, по которой все попытки цивилизованных народов вторгнуться в пустыни Востока оканчивались неудачами» ^{244} .

Донские казаки на марше

«Способность их к быстрым движениям допускала совершение усиленных маршей с чрезвычайной легкостью в короткое время, и в этом отношении никто в Европе не мог с ними соперничать», – писали о казаках военные историки ^{245} .

Скорость и направление их передвижения мало зависели от условий местности. Перед нами предписание М.И. Платова генерал-майору Кутейникову 2-му от 24 июня 1812 г.: «Следование извольте иметь форсированными маршами денно и нощно, несмотря на изнурение лошадей, и самыми прямейшими дорогами, так как Вы, не имея никаких тягостей, можете везде пробираться и малыми стежками» ^{246} .

При выступлении в поход в первую очередь учитывалась скрытность передвижения. Вот рапорт командира донского полка полковника Сысоева начальнику штаба 2-й армии генералу графу Сен-При от 5 августа 1812 г.: «Получив приказание г<осподи>на Главнокомандующего армиею, я с двумя казачьими полками к назначенному пункту сделал было движение и, отойдя несколько, заметил уповательно нарочитое за мною неприятельское наблюдение. Я, дабы скрасть от него свой путь, тож умышленно поворотил налево и остановился на прежнем месте с тем, чтобы предпринять марш с сими полками ныне вечером и наградить некоторую потерю времени скорым маршем ночью, о чем Вашему сиятельству честь имею донести» ^{247} .

Форсированный марш казаков того же Сысоева описан Денисом Давыдовым: «Нужно заметить, что казацкий полковник Сысоев выступил хотя несколькими часами позже из Яловки, но прибыл, по крайней мере, одним часом прежде меня в Зельву. Сему причина та, что я, хотя уже сделал тогда семь кампаний, но отдельно нигде не командовал и не знал [как] водить кавалерию. Сей полковник в форсированных маршах следовал всегда до 30 или 35 верст. Тогда он останавливался кормить лошадей часа 3 или 4 и следовал снова на 30 или 35 верст. Если же на маршу и останавливался, то бывало на минуту для облегчения лошадей от естественной нужды.

Я же, напротив, тогда делал на 15 или 20 верстах привалы по часу и по два без корму, а на 30 или 35 верстах с кормом. Вот почему он у меня всегда выигрывал в сутки часов несколько» ^{248} .

Передвижения казаков не замедлялись «излишними» обозами. «У партизанов и казаков нет других повозок, кроме тех, кои они отхватывают у неприятеля, да и этими повозками они не иначе пользуются, как для дальних предприятий, а не в набегах, прдолжающихся несколько часов. Обыкновенные их обозы состоят в вьючных лошадях, кои в совокупности называются кошами», – вспоминал Денис Давыдов ^{249} .

В походе казаки постоянно заботились о лошадях: «Партия моя, быв тридцать часов беспрерывно в походе и действии, требовала отдохновения… Для облегчения лошадей я прибегнул к способу, замеченному мною на аванпостах генерала Юрковско-го еще в 1807 году. Исключив четыре казака для двух пикетов и двадцать – для резерва (который хотя должен был находиться при партии, но всегда был в готовности действовать при первом выстреле пикетов), остальных девяносто шесть человек я разделил надвое и приказал в обеих частях расседлывать по две лошади на один час для промытая и присыпки ссадин и также для облегчения. Чрез час сии лошади вновь седлались, а новые расседлывались; таким образом в двадцать четыре часа освежалось девяносто шесть лошадей. В тот же день, по просьбе резерва, я позволил и оному расседлывать по одной лошади на один час» ^{250} .

Для отдыха в походе казакам требовались минимальные условия. Вот отрывок из воспоминаний Надежды Дуровой: «Я увидела группу казаков, разведших огонь и варивших себе ужин. Сошед с лошади, я подошла к ним: – Здравствуйте, братцы! Вы, верно, будете здесь ночевать? – Будем, – отвечали они. – А лошадей как, пустите на траву?

Они посмотрели на меня с удивлением: – Да куда ж больше! конечно, на траву. – И они далеко не уйдут от вас? – А на что вам это знать? – спросил меня один старый казак, смотря в глаза мне пристально. – Я хотел бы пустить с вашими лошадьми свою пастись на траву, только боюсь, чтоб она не отошла далеко. – Ну, посматривайте за нею, привяжите ее на аркан да обмотайте его около руки, так лошадь и не уйдет, не разбудя вас; мы своих пускаем на арканах.

Сказавши это, старый казак пригласил меня есть с ними их кашу. После этого они спутали своих лошадей и, привязав их на арканы, обмотали концами их каждый свою руку и легли спать» ^{251} .

В зависимости от обстоятельств переходы делались обычные или «усиленные». Так, 26 июля 1812 г. М.И. Платов предписал выслать в армию подкрепления: «Переходы делать им сряду 3 дня от 30 до 35 верст в сутки, а на четвертый день иметь расстах» ^{252} . Но после Бородинского сражения требования ужесточились: «открытое повеление» Платова требовало выступать на Москву «форсированно без раздыхов, делая переходы по шестидесяти верст в сутки, разве случится дурная погода, то не менее 50 верст» ^{253} .

Если казаки двигались по своей, а не по занятой врагом территории, на марше предполагалось тщательно следить за лошадьми и проводить занятия с молодыми казаками. При движении на «Москву форсированно без растахов, делая переходы в сутки по шестидесяти верст», командиры должны были наблюдать, «чтобы лошади не были доведены не только до какого-либо малейшего изнурения, а состояли бы в совершенной сытости и справности к делу противу неприятеля. И в таком случае людей весть в каждый день перехода сколь можно более пеши, снабдевая лошадей пастбищными местами и водопоями благовременною посылкою офицер для получения оных от стороны земского начальства. Всемерно заботиться, чтобы казаки во время похода приучаемы были правилам казачьей службы, то есть чтобы ловко сидели на лошадях, умели бы ими и дротиками управлять с быстротою, свойственною казакам, так чтобы все чины доведены были до такой степени совершенства, дабы при первом действии с неприятелем могли быть такими казаками, которые много уже лет находились на походной службе и сражались многократно с неприятелем» ^{254} .

При свойственной казакам выносливости большие переходы на них не сказывались. Так, полк Попова 13-го прибыл с Дона в партизанский отряд Дениса Давыдова. «Сей полк, невзирая на усиленные переходы от самого Дона, представился мне в отличнейшем положении и усилил партию мою пятью сотнями доброконных казаков», – вспоминал Давыдов ^{255} .

Полководческое искусство донских генералов

Современники отметили, что донские офицеры не имели такого образования, как штабные офицеры, но превосходили обычных офицеров памятью, глазомером, способностью ориентироваться на местности. Так, в Вероне в 1799 г. Суворов приказал Денисову идти с казачьими полками впереди в авангарде и, по распоряжению австрийского генерал-квартирмейстера, маркиза Шателера, начать кампанию. Последний посоветовал запастись для каждого офицера планами и верными часами, необходимыми для действий в такой стране, как Италия.

Сначала Денисов встревожился, «что буду! делать офицеры, не имеющие понятия о планах и не умеющие обращаться с ними, да и часы, по бедности наших офицеров, не могут многие купить. Почему отвечал его превосходительству, Шателеру, что того нельзя сделать, а по усмотрении вначале придумаем о способах».

С первых же верст все устроилось само собой. Если начальники отряженных казачьих команд не могли передать старшему командованию названия местности, то указывали на то или другое место по строениям и отличающим их фигурам и краскам. Шателер имел возможность удостоверяться в верности показаний казаков, и когда они указывали на особенности здания, то итальянцы, бывшие при Шателере, тотчас же узнавали местность и называли ее, «тогда и казаки припоминали, что так и жители говорили, а посему и уверялись, что точно то селение, где французов видели; да и по карте показания казаков о расстоянии и направлении согласны были». По получении и сверке всех донесений начальников казачьих команд генерал Шателер сказал, «что ежели бы он не был самовидцом, то никогда бы тому не поверил, и прибавил мне, чтобы я действовал по своему усмотрению, а сам он возвратился к фельдмаршалу Суворову» ^{256} .

Но это было проявление обычного опыта, наработанного непрерывными походами и войнами в самых разных местах и в самых разных уголках бескрайней империи. И современники единодушно отдавали казакам должное в превосходстве за счет опыта. Но вот в стратегических способностям они казачьим военачальникам почему-то отказывали.

В предыдущих войнах с французами, турками, поляками и шведами выделилась весьма достойная плеяда донских военачальников. А.В. Суворов во время боев с поляками и в Итальянском походе весьма отличал А.К. Денисова. Уже тогда выделился М.И. Платов, возглавлявший казачьи полки в Персидском походе Валериана Зубова. В 1806—1807 гг. во время войны с французами в Восточной Пруссии и Польше ярко заблистала звезда того же А.К. Денисова и началась европейская слава М.И. Платова. Затем была изнурительная, но не менее богатая сражениями и подвигами война с турками. И там отличились те же Платов и Денисов, а еще многие Иловайские и Грековы. Лейб-казаки со своими командирами, Орловым-Денисовым и Ефремовым, прекрасно показали себя в Финляндии.

Но все это трактовалось, как обычная тактическая выучка и хорошее руководство на уровне сотенных командиров. И через век, в годы Гражданской войны, белые офицеры-«добровольцы», боровшиеся за влияние на рядовое казачество, пытались распространить мнение, «что казачьи низы способны и доблестны, а верхи бездарны и невежественны». Даже верховный вождь «добровольцев» М.В. Алексеев говорил, что у казаков «некоторые сотенные командиры были на своих местах, но выше – сплошные неудачники», В унисон с Алексеевым звучат слова донского офицера И. Плахова: «У нас были хорошие командиры полков (часто из прапорщиков) и очень часто плохие генералы…» ^{257}

Зато о донских генералах, поступивших служить не в Донскую армию, а в Добровольческую, белые отзывались в превосходных тонах: «…выдающийся кавалерийский начальник, кавалер ордена Св. Георгия 4-й и 3-й степени, генерал Савельев» ^{258} , «блестящий кавалерийский начальник, прекрасно разбиравшийся в обстановке, храбрый и решительный…» – о том же Савельеве ^{259} . Справедливость требует сказать, что Виктор Захарович Савельев был действительно выдающимся военачальником, заслужившим за время Мировой войны Георгиевское оружие и два ордена Святого Георгия. Заслужил он их на посту начальника штаба 1-й Донской дивизии, а затем командира уланского полка.

Попробуем разобраться самостоятельно.

Принципы ведения войны формулировались многими теоретиками и во все времена. Признанным авторитетом в области военного искусства в первой половине XIX века стал генерал Жомини – швейцарец на французской службе, перешедший в 1813 г. на сторону союзников, врагов Наполеона.

 
Жомини да Жомини,
А об водке ни полслова…
 

Этой фразой поэт-партизан Денис Давыдов выразил свое сожаление, что молодые офицеры ударились в военную теорию, но не знают реальной военной жизни.

Что же рекомендовал Жомини, какие военные принципы?

«Основополагающий принцип войны

Этот раздел призван показать, что все военные операции охватываются одним основополагающим принципом и этому принципу необходимо следовать во всех операциях. Он включает в себя следующие постулаты:

1) бросать силы армии, применяя стратегические маневры, на решающие пункты театра войны и, максимально возможно, против неприятельских коммуникаций, не подвергая при этом риску собственные коммуникации;

2) совершать маневр так, чтобы главные силы вступали в бой лишь с частями неприятельской армии;

3) на поле боя бросать основную массу сил на решающий пункт или на тот участок расположения противника, на котором важно прорваться в первую очередь;

4) расположить силы таким образом, чтобы эти массы не только были брошены на решающие пункты, но чтобы они и вводились в бой в подходящий момент и энергично» ^{260} .

Сами постулаты, как мы видим, предполагают равенство в качестве вооружения и касаются лишь принципов построения и маневрирования с целью добиться превосходства над противником в нужный момент в нужном месте и отрезать его от баз снабжения.

Но принцип «иметь больше войск в нужное время в нужном месте» казаками используется постоянно и как нечто само собой разумеющееся. Вот ситуация в июле 1812 г. под Могилевом – полковник Сысоев громит польский конно-егерский полк: «По прибытии же сегодня генерал-майора Сиверса с 2 драгунскими и 2 казачьими полками Сысоев подвинулся вперед и, открывши неприятеля, из одного конно-егерского полка состоящего, в 5 верстах от Могилева, обошед его со всех сторон, атаковав, разбил, получив в плен полковника – одного, обер-офицеров – 8 и более 200 рядовых. Спасшихся преследуя до Могилева, встретил 4 батальона пехоты с 6 орудиями и возвратился в соединение к Сиверсу» ^{261} (поляки признавали, что их 1-й конно-егерский полк потерял половину личного состава – 10 офицеров и 240 нижних чинов) ^{262} .

Рапорт самого Сысоева: «Генерала от инфантерии и кавалера князя Багратиона имел я приказание со вверенными мне от него в командование 5 казачьими полками взойти на Могилевскую большую дорогу. Неприятель, пред сим занявший сей город, выслал до несколько эскадронов своей кавалерии с намерением атаковать меня. Лишь только он сближился с таким покушением ко мне к селению Новоселке, то я, предупредя его в том, сам сделал на него удар и по сильном противоборстве разбил все сии эскадроны и погонею до Могилева чрез 15 верст истребил их до остатка. Вместе с ними убит и командовавший ими генерал, в плен взят полковник – 1,8 офицеров и более 200 рядовых, в том числе было несколько настоящей Наполеоновой гвардии» ^{263} .

Донское командование очень хорошо умело само создать «превосходство в силах». На второй день боя под Миром, когда поляки не поддались на «вентерь», Платов разыграл иной сценарий. Удерживая главные силы противника, он перебросил свежий отряд (бригаду Кутейникова) с другого участка фронта, рассчитал время и место удара переброшенного отряда во фланг связанного боем противника. Так в 1808 г. французы разгромили испанцев под Туделой, так в 1815 г. Веллингтон и Блюхер разбили Наполеона при Ватерлоо.

Поляки были смяты и опрокинуты. Как доносил М.И. Платов П.И. Багратиону 28 июня 1812 г., «сильное сражение продолжалось часа 4, грудь на грудь, так что я приказал придвинуть гусар, драгун и егерей.

Генерал-майор Кутейников подоспел с бригадою его и ударил с правого фланга моего на неприятеля так, что из 6 полков неприятельских едва ли останется 1 душа или, быть может, несколько спасется» ^{264} .

Но бывали случаи, когда добиться численного превосходства было невозможно. Что ж, и тогда казачьи военачальники «выжимали» из ситуации максимум возможного. Рейд казачьего корпуса Платова в Бородинском сражении – пример того, как с малыми силами можно решать глобальные задачи. По диспозиции полки Платова стояли за 1-й армией. В 6 утра, как только началось сражение, они получили приказ переправиться через речку Колочу, искать и поражать неприятеля. В 7 часов 32 сотни отряда выступили, перешли Колочу и за лесом стали скрытно. Неприятеля непосредственно перед казаками не оказалось. Разведка, переходившая речку еще ночью, донесла, что левый фланг французов прикрыт незначительными силами кавалерии, а пехота левого фланга сосредоточена против русского центра у деревни Бородино. Оказалось, что два русских корпуса стоят практически против пустого места, а французы сосредоточили свои войска против русского центра и левого фланга.

Платов послал известить о том Кутузова и предложил произвести диверсию против французов, если в помощь ему пришлют регулярные войска и артиллерию.

Когда платовский посланец, Эрнст Гессен-Филипп-Стальский, обратился к любимцу Кутузова генерал-квартирмейстеру Толю, ситуация на поле боя была крайне тяжелой. Три часа прошло с начала сражения, а левый фланг русских был уже отброшен, Багратион ранен, и за малым не прорван центр русской позиции. Расстроенные войска приводились в порядок. Пробитые французской атакой бреши в обороне закрывались резервами и полками с правого фланга. Толь предложил Кутузову послать на поддержку Платова гвардейскую кавалерию Уварова, чтобы отвлечь французов от левого фланга русской армии.

В начале 11-го корпус Уварова тронулся, но двигался медленно. Платовские казаки сбили противостоящую им баварскую конную бригаду, отогнали ее к речке Войне, до плотины, прикрытой пехотой. Место, где Уваров с корпусом мог бы развернуться, было расчищено, а сам Платов с казаками взял правее и через лес вышли еще дальше во фланг французам. Здесь они сбили еще одну баварскую бригаду и подоспевшую ей на помощь итальянскую кавалерию.

Наполеон приостановил общую атаку на русскую армию. Появление казаков на фланге встревожило его. Платов же, как на зло, не показывался из леса, скрывал свои силы, и французы долго не могли определить, насколько реальна опасность, угрожающая их флангу. На всякий случай послали туда пехоту и часть гвардейской кавалерии.

Конечно же, 32 донские сотни не могли нанести значительного урона 135-тысячной французской армии. Платов, опытный военачальник, прекрасно это понимал. Он лишь грозил и тем самым отвлекал французов. Если бы он вывел из леса и развернул все свои наличные силы, Наполеон просто перестал бы тревожиться, двинул на казаков любую из своих дивизий (этого оказалось бы вполне достаточно) и снова взялся бы за русский левый фланг… В общем, Платов сделал, что мог, выиграл время и дал русской армии передышку, возможность подвести резервы и закрепиться на новых позициях.

Д.Н. Болговский, дежурный штаб-офицер 6-го корпуса, вспоминал: «Этот маневр Платова решил участь русской армии, потому что Наполеон, извещенный о происходившем на его крайнем левом фланге, приведенный в сильное раздражение этой помехой, направил на его поддержку возможно поспешнее колонну в двадцать три тысячи человек—диверсия, которая лишила его на остальную часть дня средств воспользоваться успехами, одержанными его правым крылом… Таковы факты, которые многим неизвестны. Они доказывают, что если бы Платов действовал соответственно предписанным ему приказаниям, что если бы он считал своей обязанностью только строгое повиновение своему начальству, поражение нашей армии было бы весьма вероятным; потому что, пока он со всеми своими пиками оставался в дефиле, он угрожал; но если бы он атаковал неприятеля силами, которые не имели никакого значения в регулярном бою, очарование исчезло бы, и двадцать три тысячи человек, отделенных от победоносного неприятельского крыла, несомненно довершили бы разгром нашей армии» ^{265} .

Вскоре Уваров после безуспешных атак ушел за Колочу, а вслед за ним ушел и Платов.

В сражении под Романово летом 1812 г. Платов продемонстрировал способность драться на любой позиции и в любых боевых порядках.

«Надеясь, что после этого урока поляки оставят его в покое, он на ночлеге заботился, как обыкновенно, о выгоде лошадей и людей и расположился около речки, не переходя на другой берег, а переправив одну только пехоту. Утром 28-го аванпосты, расположенные в 5 верстах, дали ему знать, что неприятельская кавалерия сильно на них наступает. То была польская дивизия генерала Рожнецкого, составлявшего авангард Вестфальского короля. Генерал Платов высмотрел неприятеля и приказал отыскивать броды. Речка была глинистая, лошади вязли и бродов не отыскано. Для переправы оставался деревенский мостик. Платов сказал: "Не топиться же нам, ребята", и решился драться. Сам засел в кусты по одной стороне дороги. Иловайского спрятал на другой, а перед неприятелем оставил только два полка. Шесть полков уланов на них бросились и занеслись по обыкновению слишком далеко до самого моста. Платов ударил во фланги; дело завялюсь, и сначала не знали, чем оно кончится» ^{266} .

По воспоминаниям Д.В. Давыдова, «передовые польские полки были опрокинуты и много потерпели. Но новые их силы подошли и наши принужденными нашли отступить за реку в неожиданном порядке, ибо если б неприятель более усилил натиск свой, то, конечно, большая часть казацких полков погибла в болотистой реке, окружающей Романово» ^{267} .