355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Стерхов » Последний рубеж » Текст книги (страница 8)
Последний рубеж
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 17:44

Текст книги "Последний рубеж"


Автор книги: Андрей Стерхов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Глава третья

1

«Ненавижу!» – попытался крикнуть Влад измотавшей его жаре. А получилось:

– Ыаиу!..

Как будто жабу трактором раздавили.

Разбухший язык, уже не помещаясь во рту, ворочался плохо и своим наждаком царапал нёбо. Губы потрескались, стали лопаться и шелушиться. Едкий пот затекал под защитную маску и заливал глаза. Всякий вдох набивал легкие очередной порцией стекловаты. Каждый шаг давался с таким трудом, что тянул на подвиг. Лишь в силу былых тренировок Влад сохранял сосредоточенную невозмутимость и держался.

Если верить карте (а почему ей не верить?), от обнаруженной дыры в электризуемом заграждении он намотал за девять часов шестьдесят пять километров. До Айверройока, где Влад надеялся разжиться нужной информацией, оставалось еще тридцать. Три перехода по десять. Три неслабых таких перехода по опостылевшей равнине, где нет ничего, кроме выжженной солнцем земли и времени, трудно и вязко текущего в палящем воздухе. Три перехода легкой трусцой. Дыц, дыц, дыц!.. Роняя проклятия, глотая пыль, вдыхая гарь. Гарью тянуло откуда-то с востока. Похоже, где-то там горела сухая трава.

Что касается дыры в ограждении, долго искать не пришлось. Он шел от вездехода строго на юг и обнаружил ее напротив места вынужденной остановки. Дырища оказалась знатной. Аборигены, наплевав на запретительные плакаты (исполненные, между прочим, аж на четырех языках), куда-то дели целый пролет между двумя изоляционными столбами. Испарились на раз восемь с половиной погонных метров системы ЭКП-501, в простонародье – Сетки.

Каково!

Чтоб вот так вот, не имея специальной подготовки к работе с высоковольтными установками, аккуратно управиться, – это, между прочим, особый инструментарий надо иметь. Видать, имеют, раз место не усыпано трупами людей и лошадей. Никто на Сетке не сгорел и от шагового напряжения не погиб. Чисто сработано. Чисто и с ходу – без изнуряющих организационных и технических мероприятий.

С картой Влад сверялся только на коротких привалах. Во время передвижения старался не думать о том, сколько осталось. Знал: будешь об этом думать, обязательно начнешь, путаясь и сбиваясь, считать шаги. А какой в этом толк? Помимо того что устанешь физически, измотаешь себя и психически. И неизвестно еще, что хуже. Тут не думать надо, а ногами веселее перебирать. Глядишь, и доберешься к ночи, куда наметил. Как говаривал Джон Моррис (дай Бог ему навек здоровья и до краев в его стакан!), если все время грести от одного берега, обязательно догребешь до другого. Здравая мысль. Глупо с ней спорить. А раз так, нечего мозги подсчетами парить. Греби себе да греби!

Правда, отключиться не так-то просто – ненужная мысль, что та же липучка. Но выход есть: не можешь отключиться – переключись, постарайся думать о чем-нибудь другом. О чем угодно, только не о километрах. О горячем ветре, например, которого – ищи в поле. О пыльных армейских ботах, о превратностях судьбы, о мокрых подмышках, о ставшем вязким шоколаде, о Курте… О Курте?! А почему бы и нет? Можно и о нем. О Курте Воленхейме. О человеке, под начало которого попал случайно, из-за чьей-то внезапной болезни.

И Влад, действительно – пока мысль не сбилась на что-то другое, – размышлял о покойном напарнике.

Слышал, что родился тот и вырос в Копшшоло. Есть такой промышленный центр на захолустной и вонючей Сарме. И вот верно говорят: чтобы понять человека, надо взглянуть на место, где он вырос. Видел Влад как-то раз это самое Копшшоло. Есть там на что посмотреть. Посмотреть и ужаснуться. Перекошенные бараки под латаными-перелатаными крышами, бесконечные цеха допотопных заводов, чадящие трубы теплоцентралей, свалки химических отходов, радиоактивные могильники, вонь и чад наползающих на город мусорных полигонов. Дрянь, а не город. Город Копшшоло – дрянь, а Курт – маньяк из дряни.

Натурально маньяк. Как же ему хотелось кого-нибудь убить! Нестерпимо хотелось. Все равно кого. Лишь бы.

Самое забавное, что таких, как он, по всей Большой Земле – миллионы. Ей-ей! Миллионы миллионов. Миллионы миллионов, втайне желающих кого-нибудь прикончить, обнаруживают однажды в себе такую манию и живут с ней, скрываясь и мучаясь. Не дай бог оказаться с одним из них на необитаемом острове. Они и казнь-то на электрическом стуле, и всяческие акты возмездия приветствуют вовсе не оттого, что жаждут справедливости. Какое там! Зависть, доводящая до неврозов, гложет их. Зависть, что те сумели перейти черту, а они – нет. Сводят счеты.

А за черту страсть как хочется. Им кажется… Нет, они на все сто и даже двести уверены, что там, за этой табуированной чертой, есть нечто такое, что могло бы сделать их обыденную, пустую, никчемную жизнь яркой и осмысленной. И, пожалуй, рванули бы толпой, когда бы не страх расплаты. Страх перед наказанием – единственное, что их сдерживает. Слова же не вразумляют. Нет, не вразумляют. И сколько ни говори, что нет за этой чертой ничего, кроме черного холода и липкой пустоты, они не верят. Думают, это надежный способ завладеть приставкой «сверх». На самом же деле – стать никем, навсегда утратив корень «человек». Солдат знает, солдат там был. Солдат уже не человек. Ну и пусть их, глупых! Самому бы хоть чего-то понять о себе и о мире, в котором живешь…

Ручей, на который Влад вышел к восемнадцати тридцати, оказался для него полной неожиданностью.

Сбежав с крутого склона, поросшего цепким безлистым кустарником, Влад хрустнул внизу, не сумев притормозить, попавшим под ботинок обглоданным черепом крупнорогатого скота, встал в раскоряку, а тут глядь – ручей. Течет себе такой бодрый, журчит между валунами.

Поначалу Влад огорчился – подумал, что сбился с пути. Не должно было быть в этом районе никакого ручья. Вытащил карту, развернул, проверил себя. Нет, все верно. Вот он, этот самый холм – безымянная высота 609,6. А там вон, километрах в трех, каменная гряда, флегматичным ящером ползущая на юго-восток. На карте почему-то обозначена, как Тугая Тетива. Ориентиры стопроцентные.

Он еще раз посмотрел на карту.

Е-мое!

Оказалось, что просто-напросто не заметил значка речушки, усохшей в летний сезон до ручья. Из-за того не заметил, что узкая светло-синяя лента пришлась на сгиб. Вот и причина – сгиб. Хотя, конечно, никакая не причина. То, что значок слегка затерся, опытного солдата не оправдывает. Где глаза были? На заднице? Оплошал. Стыдно. Хорошо, что это не карта минных полей и что он не в боевом рейде. Хотя кто знает, может, уже и в боевом.

Ладно, ручей так ручей.

Сам бог велел организовать привал.

Приняв решение, Влад скинул с плеча мешок, пристроил на него винтовку и надолго припал к воде. Чуть рекорд лошади барона Мюнхгаузена не побил. Затем разделся – тридцать шесть секунд. Смыл с себя три потных дня и две липкие ночи и, толком не успев просохнуть, облачился. Тоже, кстати, с опережением норматива – за тридцать восемь. Перекусывать не стал, решил – потом. Мешок под голову, винтовку рядом, шляпу на лицо – все, пятнадцать минут сна. Время пошло!

И случилось привычное сновидение. Все тот же запредельный сон. Кошмар, который мучил его уже без малого год.


Сначала, как всегда, крик.

Истошный такой, отчаянный крик.

Влад оборачивается. Обезумевший «гаринч» выскочил из укрытия, встал в полный рост и долбит короткими очередями. Влад не видит, он знает – в руке «Ворон», и прежде чем подумать, нажимает на курок.

Лови!

Пуля входит меж глаз безумца. Тот вскидывает руки, будто надумал взлететь, но вместо этого бухается в жижу. Он уже мертв, а его палец все еще давит на гашетку, и винтовка, задрав ствол, продолжает дырявить небесную дрянь.

«Дальше, солдат! Дальше! – беззвучно кричит себе Влад. – Работать!..»

И работает.

Тупо.

На поражение.

Легкий поворот руки, и глаз набегающего справа «гаринча» взрывается фонтаном красно-розовых брызг. Убитый оскальзывается, по инерции делает шаг и плюхается в зловонную хлябь.

«Дальше! Дальше! Работать, солдат!..»

Влад слышит фырканье «шмаза» и краем глаза успевает заметить, как луч режет бегущего чуть впереди и слева бойца. Братишка валится на землю по частям: пулемет стволом вниз – верхняя часть тела – все остальное. Влад пробегает мимо, стараясь не глядеть на дымящую плоть.

«Дальше! Дальше! Нужно работать, солдат!..»

И работает.

Ищет глазами, находит и «делает» ту тварь, которая свалила пулеметчика.

«Сдохни, сука!»

На лбу «гаринча» вспыхивает кровавая язва, он роняет лейку «шмаза» и роет мордой глину.

Сдох.

«Дальше! Дальше! Ра… Вот же дерьмовое дерьмо дерьма!»

Рядом, захлебываясь кровью, падает на колени молодой боец. Оружие вываливается из его отказавших рук – пуля пробила горло и вошла в позвоночник.

«Дальше, солдат! Дальше! Жалеть некогда – нужно ра… О, е-е-е!»

Выглянувшего из-за бруствера «гаринча» сметает чья-то очередь, но гад успевает засадить. Влад исполняет причудливый танец и, загипнотизировав пули невиданными па, уходит незадетым. И с ходу, продырявив столб серого дыма, достигает рубежа. Первым – первого. Который здесь последний.

«Не ждали, суки?..»

«Гаринч», сидящий на дне окопа, вжимает голову в плечи и лупит в упор. Влад разворачивает корпус – пули скользят по пластинам бронежилета – и разряжает из-под руки последний заряд в перекошенное страхом лицо.

Все – пуль больше нет, «Ворон» пуст.

«Всем спасибо, все свободны…»

Но ни хрена подобного – бой не окончен. Рядом падает чья-то серая тень – какой-то не такой-то подкрался сзади.

«Вот же б…»

Щелчок.

«Осечка!»

Пронесло.

Влад выдергивает нож, перехватывает и бьет с разворотом наотмашь. Стоящий сзади валится без вскрика. Скатывается по размокшей глине в окоп и падает в мутную лужу на дне.

Перерезав недомерку горло, Влад разрывает еще и лямку его каски. Безразмерный горшок слетает с неестественно запрокинутой головы и откатывается в сторону.

«Что за хрень?!»

Длинные соломенные пряди. Вплетенные в косы бусы…

«Девчонка…»

«Ребенок…»

«Змея».

Змея – это уже не сон.

Заползла без спроса на правую ногу, блестит чешуей, сучит языком и, похоже, собралась ползти выше.

Влад не стал дожидаться, когда та пойдет в атаку, подкинул гадину вверх метра на два.

Достигнув верхней точки взлета, змея вильнула всей своей мерзкой длиной и, обнаружив, что ни хрена не птица, тут же устремилась вниз. Но до камней не долетела. – Влад изловчился и схватил ее мертвой хваткой. Тут же выдернул тесак и снес языкатую башку к такой-то матери.

После этого все и началось.

Когда поджаривал на костре добровольно приползшую к нему свежатину, почувствовал, что кто-то подсматривает. Сначала решил, что показалось, поскольку никого вокруг не было. Ни единой живой души. Попробовал отмахнуться. Не ушло.

Попытался расслабиться: помял затылок, потер виски, помолотил кулаками воздух. Но нет, не уходило ощущение. Наоборот, усиливалось. Появились характерный холодок в груди и чувство пустоты в желудке – первые признаки того, что кто-то держит за дичь. Словно кто-то подкрался и, готовясь к прыжку, глаз не сводит. Или целится через оптику.

Но Влад все еще не верил – подумал, дурной сон разболтал нервишки.

Чтобы заглушить эту несвоевременную беду, он попробовал разговаривать вслух. Сам у себя спрашивал в голос:

– А не сожрать ли тебе, Кугуар, еще один кусок этого офигительного жаркого?

И сам себе громко отвечал:

– А фиг ли не съесть!

Потом, вгрызаясь в хрустящую змеиную плоть, громко нахваливал, причмокивал и просто откровенно чавкал. А потом на сытый желудок еще и фрагмент песни застольной спел. Старинной. Даппайской. Вытанцовывая вокруг костра нечто среднее между лезгинкой и сиртаки, орал во все горло:

 
Ой-хм, зачем ты в башне старой,
Где свирепствуют ветра,
Глаз под всхлипы арморгары
Не смыкаешь до утра?
 
 
Став сестрой родною ночи,
Ты печалишься о ком?
Ты кого увидеть хочешь
За распахнутым окном?
 
 
Окна б ты позакрывала,
Моя девица-краса —
Воронье уже склевало
Его мертвые глаза…
 

Несмотря на все старания, гадостное ощущение не рассеялось. Не исчезло. По-прежнему испытывал Влад неясную угрозу на физиологическом уровне.

И в который уже раз огляделся по сторонам. Пусто. Нет ни человека, ни зверя. Никого нет. Никогошеньки.

Вообще-то, казалось, что смотрят откуда-то слева. Но там, в принципе, спрятаться было негде – голый склон холма, переходящий в каменистую гладь, где самый крупный камень максимум с кулак. Не мог там никто прятаться. Если только не вообразить, что позарился на солдата какой-нибудь местный саблезубый суслик. Чушь!

Когда бы неприятная эта эманация исходила с правой стороны, другое дело. Там как раз было, где укрыться – метрах в двадцати произрастала непроходимая роща чего-то непонятного: не то высокого кустарника, не то низкорослых деревьев.

Во мраке этого буро-коричневого безобразия, куда, кстати, и убегал ручей, вполне можно было схорониться. Когда за хворостом ходил, видел.

А еще сзади, за огромными валунами на вершине холма, можно было бы зашкериться. Или впереди – в ожидающих очередного разлива сухих зарослях высокого прибрежного травостоя. Очень удобно.

Но глядели все же откуда-то слева. Владу даже стало казаться, что щека левая нагревается.

Он вновь покосился в ту сторону.

Нет.

Пустынная местность и никаких нычек.

Дальше, метров через сто, все, конечно, терялось в раскаленном, дрожащем мареве, и хоть дивизию там прячь, но только источник напряга находился где-то рядом. Метрах в пятнадцати, максимум – в двадцати. Так он чувствовал. А на этой дистанции – шаром покати.

На всякий случай, расстегнув кобуру «Ворона» и сняв винтовку с предохранителя, Влад крепко задумался.

Если нет там никого, и ощущение порождено больной фантазией перегревшегося мозга, то можно сворачивать бивуак и идти себе дальше, куда шел. А если нет? Если не фантазия? Если этот неизвестно кто просто удачно замаскировался? Тогда глупо оставлять его у себя в тылу. То, что он сейчас не нападает, еще ничего не значит. Может, не голоден. Пока. А быть может, не уверен в своих силах и минуту удобную выжидает. Например, когда стемнеет. Вон Рригель уже покатился по наклонной – еще немного, и дело к ночи пойдет. Дождется тать темноты и накинется. Где гарантия, что нет? Нет гарантии. Поэтому хорошо бы сразу с этим делом разобраться. На месте и по светлому часу. А для этого надо как-то этого тихушника выманить. Спровоцировать его каким-то образом на активное действие.

«Возможно, и пустое все, – подытожил Влад, – но тут лучше, как говорится, перебдеть, чем потом дохлым лежать с пробитым затылком или разорванной глоткой».

А тут и вообще началось.

Пока прикидывал, что к чему, да решение судьбоносное принимал, сидел. А как принял – встал. И сразу почувствовал себя погано – голова кружиться стала. Подумал, жара допекла. Пошел, не выпуская пистолет из рук, к ручью освежиться, и тут произошло нечто совсем странное – по пути к воде почувствовал себя еще хуже. Мутить стало нешуточно, и сердце заколотилось просто как бешеное. Как сердце зайца, схваченного за уши.

Страх обуял.

Натурально – страх.

Но до ручья все же дошел, плеснул пару раз на лицо и возвратился. А возле костра заметно легче стало: голова все еще кружилась, но сердце на более спокойный ритм перешло.

Показался Владу такой перепад в состоянии организма неправильным. Сомнения неясные возникли. Поэтому взялся экспериментировать. Недолго думая вновь отошел к ручью.

И там сердце снова заходиться стало. Вернулся к костру – отпустило.

Удивился не на шутку: что за ерунда? Впервые с ним такое. Сколько раз ходил на всякие опасные задания – и в группе и в одиночку – ничего подобного никогда не испытывал.

Стал прислушиваться к себе.

Может, это и есть животный страх? Тот самый, который возникает из ниоткуда, проникает в кровь и лишает воли. И что самое страшное – не контролируется. Бесконтрольность – вот его главная черта.

«А как у нас с контролем?» – подумал Влад, встал и, проявляя настырность, вновь направился к ручью. Едва тронулся, чуткое сердце опять забеспокоилось. И с каждым шагом билось все чаще. Тут, наконец, осознал Влад умом то, что сердце его без всякого ума давно сообразило: нельзя от костра отходить.

Для подтверждения догадки не стал у ручья останавливаться, перешагнул, пошел дальше. Решил длину поводка определить. И в какой-то миг между ударами сердца вообще перерывов не стало. Еще два шага сделал, и сердце сказало: мол, все, браток, пришли! Перебои начались. Еще шаг из ослиного упрямства – и голову словно прессом сдавило, да так, что кровь носом пошла. В глазах круги появились, овалы, звезды, еще какие-то, более сложные и не имеющие имени, фигуры. А когда Влад невольно закрыл глаза, забились они под веками бабочками, пойманными в сачок. Тут он окончательно понял, что еще секунда-другая, и случится с ним кирдык. Упадет и не встанет.

«Так, – подумал испуганно, – геройство в задницу. Нужно возвращаться к костру. И как можно скорее».

А состояние такое, что как бы уже и невозможно. Одно желание – упасть, уснуть и видеть сны. Из «быть – не быть» выбрать «не быть», и ну его все к чертям собачьим!

Но Влад пересилил себя, приказал:

– Стоять, солдат!

Задрал нос, чтоб не так хлестало, и на остатках воли попятился, что твой рак. И с каждым шагом будто кино назад отматывалось, легче делалось. А у костра совсем хорошо стало. Ну не совсем, конечно, но сносно. Жить можно. Только кровь из носа все бежала и бежала между пальцами тонкими струйками.

«Ни черта себе! – взяло Влада возмущение. – Не хватало, чтобы меня к костру, как козла к столбику, привязали».

Развернулся в ту сторону, откуда исходила магнетическая волна, и, размазывая кровь по лицу, заорал:

– Эй ты, ублюдок занюханный! Выходи, тварь, на контакт! Как взрослые рубиться будем!

В ответ – тишина.

Лишь легкое дуновение ветра.

Хотел выругаться как-нибудь погрязнее, но передумал – пустое место разве огорчишь? Да и вообще разговаривать с невидимым не стоит. Выглядит довольно глупо. Хоть со стороны, хоть изнутри, хоть как.

Тогда он выхватил «Ворон» и саданул наобум.

Не успел затихнуть звук выстрела, с той стороны случился такой порыв, что солдат едва на ногах устоял. Шляпа с головы слетела, огонь в костре охнул и потух, искры разметало, головешки, угли, даже тяжелый мешок – все сорвало с места и поволокло. Едва-едва успел задержать ногой родное, и тут вообще завертело. То неведомое, что так изматывающе на него пялилось, перестало отсиживаться, покинуло свой наблюдательный пункт и пустилось по кругу. Не пыталось приблизиться, не нападало, а именно двинулось по кругу, в центре которого стоял Влад. Лихо закружился этот некто. Или это нечто. Жах, жах, жах – понеслось по часовой стрелке и с нарастающей скоростью поднимая пыль, разметая камни, пригибая траву.

Влад ткнул «Ворон» мордой в кобуру, подхватил винтовку и завертелся следом. Топтался на месте, стараясь догнать, и целился в это… Не понять, во что. А потом не выдержал и – получи зараза! – стал лупить от плеча.

– Кого на фук решил взять, демон?! – орал Влад. – Героя Луао-Плишки?! Шалишь!

Послушные пули рванули выискивать того, кого орущий благим матом солдат не видел, но так остро ощущал всем нутром.

Только пули оказались дуры дурами – они не только не видели, но, в отличие от человека, даже не чуяли цели. Не находя на кого навести себя, улетали дальше, туда, где на излете обессилено падали на грунт бесполезными железками. Только немногие из них, наверное, самые удачливые, нашли себе занятие – стали тупо уничтожать стаю крикливых птиц, поднятых шумом выстрелов. Вспорхнули птицы с перепуга из зарослей дружной стаей, тут-то их и накрыло. Пошли разрываться – огонь, ор, кровь, куски плоти, перья, гарь. Всего одна и сумела спастись. Рванула отчаянно к вершине холма.

И тут Влад увидел такое, что его сильно озадачило.

Он даже стрелять прекратил.

Когда пустившаяся наутек черная птица пролетала над вершиной холма, путь ей пересек короткий огненно-фиолетовый росчерк. Птица замерла. Перестала месить воздух крыльями и застыла. Будто стоп-кадр случился. А когда через миг, всего через один взмах ресниц, все растаяло и ожило, птиц стало две.

Влад не поверил своим глазам. Вот только что была на этом месте птица в единственном числе, и вот уже их две! И это не в глазах двоится – одна дальше полетела и скрылась за холмом, а другая рухнула камнем.

Потрясенный Влад, продолжая держать винтовку наперевес, рванул наверх разбираться. Уже на ходу, с трудом поднимаясь по крутому склону, заметил, что отбегает от кострища, и ничего – все в порядке. Насос качает, дыхалка в норме, голова не кружится, кровь носом больше не идет. А самое главное – никто не буравит взглядом.

Дохлая птица и падала камнем, и на ощупь оказалась камень камнем. Когда Влад ее разыскал и поднял, то увидел, что произошло с этой, очень похожей на земного черного дрозда, птицей нечто невероятное. Полное обезвоживание и мумифицирование. Тело твердое, перья слиплись – не расцепить, глазницы – те вообще пусты, потеряла птица где-то по пути свои гляделки.

«Так не бывает», – подумал Влад и тут же уловил, что ощущение постороннего присутствия возвращается. На этот раз на него смотрели откуда-то сверху. Он задрал голову и увидел птицу, парящую высоко в небе.

Она парила свободно, легко, то взмахивая крыльями, то отдаваясь потоку. Но общая траектория ее полета шла по нисходящей. Этого почти не было видно, но Влад это чувствовал. С каждым новым витком птицы по невидимой воздушной спирали ему становилось хуже. Сердце вновь напомнило о себе учащающимся пульсом. Голову стало стягивать железным обручем. Тошнота подступала к горлу.

Он понимал, что нужно спуститься вниз. Понимал, что там, внизу, у кострища, его спасение. Отлично понимал. Но человек – зверь иррациональный и склонный к саморазрушению, чем от всех прочих зверей и отличается. Вместо того чтобы благоразумно отойти, Влад, превозмогая боль и страх, вскинул винтовку. Стал целиться. Он был абсолютно уверен, что источник его проблем находится в птице. Мало того, если бы кто-нибудь в те секунды спросил у него, где находится вселенское зло, он бы показал на пернатую тварь и, не раздумывая, сказал бы, что вон там.

«Птицы часто не то, чем кажутся», – подумал он перед тем, как выстрелить.

И выстрелил.

Сначала одиночным. Птица сделала кульбит и увернулась. И тогда он пальнул очередью. Результат оказался неожиданным. Ни одна пуля вреда птице не причинила, зато сама она пошла в атаку.

Она понеслась вниз на такой скорости, что Влад услышал свист трения крыльев о воздух. Хотя, возможно, это был вовсе не свист крыльев, а его собственная кровь сорвалась в запредельное стаккато и долбила на невозможной частоте по перепонкам.

Владу стало совсем погано, но он еще не дошел до того состояния, при котором все происходящее безразлично. Он еще мог держать оружие в руках. И он знал, где его враг. Теперь он его видел. А когда видишь врага, сражаться легче, даже если совсем невмоготу.

Он долбил, он засаживал по птице, не жалея патронов. Но только выходило, что зря, – пули уходили либо мимо, либо каким-то непостижимым образом пролетали сквозь нее, не причиняя вреда.

А с птицей тем временем начало происходить нечто невероятное. Влад глядел на эту неистребимую тварь сквозь прицел и с удивлением отмечал, что прямо на глазах она становится все больше и больше. Птица разбухала, разрасталась и, пытаясь охватить размахом крыльев весь горизонт, вскоре достигла невообразимых габаритов. Сначала она стала размером с облако. А потом – с тучу. И эта огромная черная туча в какой-то миг накрыла все. Весь мир. И накрыла его, Влада, со всеми его шрамами, мозолями, геморроями и потрохами.

Нельзя сказать, что он совсем исчез. Просто наступившая тьма теперь присутствовала не только вне, но и в нем. Тьма стала им, а он стал этой тьмой. Растворился в ней и растворил ее в себе. И растворенные друг в друге зазвучали они мелодией, красивее которой свет еще не слышал.

И почувствовал Влад, что боль и страх ушли. Что ему ни холодно, ни жарко. Что все его проблемы, напасти и ментальные заморочки куда-то сами собой исчезли. Что стало легко и свободно, как, может быть, никогда в жизни не было. Что он теперь в полном шоколаде. И что желаний, которые, как известно, являются источником всех бед, теперь у него нет. Ни одного. Даже жить не было желания. Зачем жить, если не жить так чудесно?

Но если честно, одно желание все же еще присутствовало. Одно-единственное. Очень хотелось, чтобы исчез раздражающий звук – невнятное тарахтение, доносящееся издалека. Этот звук напрягал и мешал звучать мелодии.

Влад невольно прислушался и понял, что это человеческий голос. Голос звучал откуда-то сзади, удалялся и был женским.

Влад сосредоточился.

Да, так и есть – истошно кричит какая-то туземная женщина. Он даже умудрился разобрать, что именно кричит эта безумная. Она повторяла одну и ту же фразу на аррагейском: «Не смотри на него! Не смотри на него! Не смотри на него!..»

«Дура, на кого мне не смотреть-то, если кругом тьма кромешная?» – подумал Влад, и тут тьма отступила. Не совсем и не сразу, но отступила. Мир стал проявляться как что-то, о чем давно забыли, но нежданно-негаданно вспомнили.

Но только это был какой-то неправильный мир.

Он имел обратную перспективу и негативное изображение. То, чему положено быть светлым, нарисовалось темным, а то чему испокон веков вменено быть темным, стало зачем-то светлым. То, что раньше находилось вдалеке, теперь торчало рядом, а то, что всегда было под рукой, оказалось хрен знает где.

А еще мир был перевернут.

Влад видел мир, как видит его новорожденный в первые минуты жизни.

Единственным правильным объектом в этом вывернутом наизнанку и перевернутом с ног на голову мире был только Влад Кугуар де Арнарди. Он стоял собственной персоной напротив и так же, как и Влад, целился из выпотрошенной винтовки. Влад целился в него, а Влад номер два – в него. Это если с этой стороны смотреть. А если с той, то все наоборот.

«Нормально, – подумал Влад, глядя на двойника. – Оказывается, я есть я и еще вот он. И оба мы здесь, а это “здесь” непонятно где. Рассказать кому, не поверят».

Он глядел сам на себя во все глаза, не обращая внимания на то, что женский голос продолжал предостерегать его. Голос, кстати, звучал все глуше и глуше. Видимо, женщина подходила все ближе и ближе. Может быть, даже бежала, стремясь не допустить какой-то, ей одной ведомой катастрофы. Она умоляла, но Влад не мог не смотреть. Это было выше его сил. И он смотрел.

И видел, что между ним и двойником бьется темно-лиловая огненная дуга. Она исходила из его, Влада, груди и, извиваясь будто змея в конвульсиях, тыкалась другим концом в грудь двойника. А может быть, наоборот, начало ее было там, а конец здесь. Определить было невозможно. Да и не нужно – не хотелось ему утверждаться в собственной первичности. Зачем?

И потом – другим был занят.

В голове вдруг закрутилось-завертелось бесплатное кино – случилось что-то вроде видения или сна, только насквозь реалистичное.

И было так.

Будто стоит он в огромном зале с каменными сводами, а посреди этого наполненного молочным светом зала висит прозрачная сфера. Сама по себе, между прочим, висит, ни к чему не прикрепленная. А внутри нее устроен желоб, вывернутый в не имеющую ни начала, ни конца Ленту Стэнфорда. И по трем переплетенным между собой лепесткам катятся шары. Много-много шаров. И все сделаны из чего-то тяжелого, блестящего и живого. Вроде как из ртути. Или из стекла Грума. И вот он, Влад, смотрит на всю эту конструкцию и понимает, что шары катятся преступно медленно. Что на самом деле надлежит им катиться в тысячу, в десятки, сотни тысяч раз быстрее. Но чтобы они покатились правильно, для этого нужно кое-что сделать. И сделать это «кое-что» не так уж и сложно. Нужно в девяти ячейках каменного квадрата, расположенного у стены зала, изменить расположение пластинок. Всего лишь. На пластинках знаки вырезаны. Ориентируясь по этим знакам, и необходимо выстроить нужную комбинацию. И комбинацию эту Влад знает. Квадрат же каменный…

Тут кино закончилось, и Влад обнаружил, что фиолетовая дуга перестала ходить ходуном и натянулась.

Ему, сил нет, как захотелось дотронуться до этой, связывающей его с двойником пуповины. Захотелось дернуть ее, как дергают струну гитары. Захотелось услышать, как она звучит. Подыграть хотел мелодии, которая все еще слышалась. Но не успел.

«Умри, гадина!» – услышал он все тот же голос и оглянулся. И увидел огромный наконечник огромной же стрелы. Эта стрела, похожая размерами и формой на католический костел, летела прямо в него. Влад не испугался и не стал дергаться – он каким-то, бог его знает каким, чувством понял, что такова судьба. И смирился, поддаваясь бесстрастному фатализму.

Правда, в какую-то секунду просветления подумал, что стоит, пожалуй, взглянуть в глаза пославшей стрелу женщины – не так уж часто выдается возможность взглянуть в глаза своей судьбе.

Но та либо находилась еще настолько далеко, что была неподвластных глазу огромных размеров, либо вовсе была прозрачна. Что Влад легко допускал. Он понимал, что в этом неправильном мире возможно все. Даже то, что в принципе невозможно.

Стрела летела неспешно, как летают снаряды при замедленной съемке. Но приближалась неумолимо, как день казни или тормозящий на льду грузовик. И чем ближе она подлетала, тем меньше становилась. В тот миг, когда стрела пробила Владу спину под левой лопаткой, она достигла привычных для ума размеров.

Влад ничего не почувствовал. Стрела прошла сквозь него легко, как иголка сквозь ситец, и совсем безболезненно. Только сладостная мелодия оборвалась. Это было неприятно, но не смертельно.

Когда он понял, что не пострадал, тут же обернулся. И для того чтобы проследить за дальнейшим полетом стрелы, и – вообще.

«И вообще» навалилось в полный рост. Двойник исчез. На том месте, где он стоял, Влад увидел пробитую стрелой черную птицу. Подумал, что та самая, и сделал (не без труда) три шага, чтобы разглядеть, но птица – фьють! – исчезла. Правда, не совсем – превратилась в змею. Хотел пнуть куда подальше гадину, но и она исчезла. На сей раз с концами.

В результате с ума сводящих метаморфоз и трансформаций обратной эволюции на песке осталась лежать одна только стрела.

Одна, но не простая.

Испытывая любопытство, Влад подобрал ее и повертел в руках. По виду, вроде как арбалетная. Стало быть – болт. Сантиметров тридцать, не больше. Наряжен оперением из сероватого пергамента. Наконечник восьмигранный и отчего-то золотой. И тянется от его острия какая-то непонятная лиловая спираль. Мало того, ее саму оплетают две спирали потоньше – бежевая и темно-желтая. Эти две, правда, через секунду-другую растаяли, а вот лиловая осталась. Продолжала струиться как дым от сигареты. И не только струилась, но еще и шипела злобно. Да так разило от нее какой-то пакостью, что в носу свербело и хотелось чихнуть.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю