Текст книги "Последний рубеж"
Автор книги: Андрей Стерхов
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
Харднетт кивнул дважды – да и да. Потом пожал плечами, дескать, а как же еще?
Тут ему показалось, что с губ Седого вот-вот сорвется какой-нибудь дурацкий рецепт установления социального мира. Вроде того, что нужно срочно переходить от политики принуждения к убеждению, от подавления – к сотрудничеству, от жесткой иерархии – к системе гибких горизонтальных связей. И уже приготовился объяснить, почему реализация такого и ему подобных сволочных рецептов ни к какому миру не приведет, а только вызовет еще большее кровопролитие.
Но только Седой так глубоко копать не стал.
– Боюсь, что после рейда Особой Бригады Возмездия там бы и курортов никаких не осталось, – хмурясь, сказал он. – Да и самой Прохты, возможно, тоже. И не летели бы вы, уважаемый, туда греться на песочке, вдыхать йод и слушать крики чаек.
– А я туда вовсе не на отдых, – ляпнул вдруг полковник. Не от большого ума ляпнул, скорее по инерции – противоречить, так во всем.
– Да? – удивился Седой. – А что еще там, на Прохте, делать?
– Что делать? – Харднетт задумался, мысленно ругая себя за несдержанность, но через секунду нашелся: – Я туда работать лечу. В миссии «Красного Кристалла».
– Вот как?! – еще больше поразился Седой. – Так вы, оказывается, врач?
– Ну да… Друг и слуга больных. Хирург я. Психохирург. Специализация – прямые вмешательства в мозг с целью регулирования психических отклонений. В курсе, насколько это сейчас актуально на Прохте?
– Ну как же! Представляю себе масштаб проблемы. – Седой сокрушенно покивал. – Увы, увы, увы… Печальные последствия длительной войны.
– Вот и направляюсь туда несчастных пользовать, – сказал Харднетт и, чуть помолчав, добавил: – Знаете, есть нечто воодушевляющее в том, чтобы постучать в дом больного и на вопрос «Кто там?», ответить: «Откройте, доктор пришел».
– Благородная у вас профессия.
– «В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного», – процитировал Харднетт клятву Гиппократа, приложив руку к сердцу. – Впрочем, профессия как профессия. Ничем не лучше иных. Но и не хуже. Н-да… А вы, если не секрет, куда?
– Никаких секретов! С Саулкгаста прямиком на Вахаду. Я, уважаемый, тоже не на отдых. Я, видите ли, физик.
– А что забыл ученый-физик в тамошних песках? – поинтересовался полковник.
Седой оживился, глаза его заблестели. Он по-петушиному встрепенулся и воскликнул, удивляясь неумному вопросу:
– Как это – «что нужно»?! Вообще-то, собираюсь на практике проверить кое-какие собственные теоретические наработки. Дело, видите ли, в том, что моя специализация – механика сыпучих тел, а там, на Вахаде, как вы понимаете, этого добра навалом. Вся планета – сплошной стенд для экспериментов.
– Что есть, то есть, – согласился Харднетт.
– Вы не поверите, три года добивался включения в состав постоянной научной экспедиции, – пожаловался Седой. – Ноги по колена стер, обходя по кругу кабинеты. Но вот, видите, своего добился.
– Поздравляю. Искренне.
– Спасибо.
– Теперь, видимо, развернетесь?
– О да! Возьму в оборот «поющие ловушки». Слышали о таких?
– Еще бы.
– Замечательные объекты!
– Вы находите?
– Уверяю вас.
– Но эти, как вы выражаетесь, замечательные объекты людей кушают почем зря, – напомнил Харднетт. – Читал, человек по сорок в месяц пропадает. А иной раз и все шестьдесят.
Седой смешался и дал задний ход.
– Виноват, виноват, виноват, – забормотал он и показал открытые ладони. – Подобрал неудачный эпитет. Проскользнуло, понимаете ли, сугубо профессиональное восприятие предмета. Видимо, прозвучало цинично? Да?
– Немного.
– На самом деле я, конечно же, согласен, «поющая ловушка» – весьма опасная штуковина. Весьма! Шутки с ней шутить нельзя. Чревато.
– Трудно не согласиться…
– Да, да, да и еще раз – да! – воскликнул физик. – Но, замечу, как раз потому-то и важно досконально изучить механизм ее действия. А механизм этот, доложу я вам, фантастичен.
В его голосе вновь послышались ноты неподдельного энтузиазма. Он уже видел себя на Вахаде.
– Вот прилечу и сразу выдвинусь на Точку! Приближусь на «матрасе» к границе зыбучих песков и зависну. Осмотрюсь… Потом достану шарик. Вот этот вот. – Седой вынул из кармана и продемонстрировал Харднетту оранжевый шарик для пинг-понга. – Достану, значит, и брошу. И как только упадет он на песок, так в ту же секунду… Знаете, что произойдет?
По интонации собеседника, да и по приглашающему жесту полковник понял, что ему предлагается ответить, поэтому из учтивости сказал:
– В общих чертах – да, знаю.
Зря старался. Физик не услышал его реплики. И не собирался слышать. Он уже сам отвечал на собственный вопрос:
– А произойдет следующее. В тот же миг нарушится существовавшее до того равновесие. То самое, которое мы называем хрупким. Едва шарик коснется песка, миллиарды песчинок вдруг сорвутся с места и одновременно устремятся куда-то вниз. При этом вокруг шарика создастся огромная тяга. И эта тяга будет в миллионы раз превышать силу, которая ее породила. Можете себе такое представить?
Харднетт мог. Но не хотел. Вместо того чтобы по призыву ученого включить фантазию, налил бокал до краев и осушил его по-плебейски – залпом.
А физик остановиться уже был не в состоянии.
– Равновесие песчинок нарушается всего на один процент, – рассказывал он. – А мощь, которая порождается этим слабым возмущением, огромна. Она просто чудовищна! Я когда долго смотрю на запись работы такой воронки, мне начинает казаться, что она готова всосать в себя всю Вселенную. Я не знаю, с чем это еще можно сравнить. – Он на секунду задумался, после чего допустил: – Разве только с термоядерной реакцией. Или лавинообразным испарением массы черной дыры.
– Или с распространением ложных слухов, – вяло вставил Харднетт.
– Или с У-лучом, – продолжил физик смысловой ряд. Услышав знакомый термин, полковник оживился:
– Вы сказали – с У-лучом?
– Ну да, – кивнул физик. – Видимо, слышали?
– Кое-что и краем уха.
– Тоже удивительная вещица. Сейчас, кстати, увлекательные процессы наблюдаются с одной мембраной Гагича, в которую ткнулся недавний У-луч.
– Интересно, – заметил Харднетт, надеясь на то, что разболтавшийся сосед продолжит тему.
Но тот вдруг, бросив взгляд на часы, засобирался.
– Да-да, все это интересно, – сказал он, вставая. – Очень даже интересно. И я бы, пожалуй, рассказал вам, уважаемый, об этом увлекательнейшем феномене, но…
– Не расскажете?
– К сожалению, я вынужден покинуть вас по причинам, о которых, в виду их сугубой интимности, вынужден умолчать.
«Ну вы, господин ученый, и загнули, – усмехнулся про себя полковник. – Нет, чтобы просто и по-человечески сказать: так, мол, и так, извини, дружище, но мне нужно перед Проникновением облегчиться». А вслух, приподняв пустой бокал, пожелал:
– Всего вам доброго. И удачного Проникновения.
– Вам того же, – сказал Седой и откланялся. Причем откланялся настолько стремительно, что в спешке забыл свой фолиант. Книга так и осталась лежать на столе.
Оказавшись в одиночестве, полковник осушил еще один бокал. К еде не притронулся, аппетита по-прежнему не было. С завистью покосился на Проводника. Тот, судя по пустым розеткам, уплетал уже четвертую порцию мороженого.
Харднетт, мысли которого пока еще крутились вокруг разговора с физиком, вдруг подумал, а что, если целью существования симбиоза человек – Проводник является Воскрешение через реальное объединение человечества?
Почему бы и нет?
Когда-то давно умнейшие из живших на Земле полагали, что Творец создал расы белых, черных и желтых в соответствии с тремя свойствами человеческой психики – рациональность, интуиция и эмоции. Эти свойства вообще-то присущи всем трем расам, но в каждой расе преимущественно выражено одно. Белые особо рациональны, черные – эмоциональны, а желтые славятся интуицией. А все в совокупности благодаря развитию этих качеств обеспечивают оптимальное воплощение Божественного Замысла.
Почему бы не пойти дальше и не представить, что Творец при создании видимого Мира разделили Самое Себя на огромное множество кусков. И куски эти вложил в людей. Никого не обошел. В каждого – по куску. По бессмертной душе.
Что, если так?
Нет, не в метафизическом плане, а в самом что ни на есть практическом.
Быть может, когда человечество, разбросанное по закоулкам космоса, соберется вместе, Создатель воссоединит части своей сущности и станет Самим Собой. Только уже обновленным, познавшим страдание, а потому – мудрым. И добрым. Обязательно – добрым. Все муки людские потонут тогда в милосердии, которое наполнит собою весь мир. И жизнь станет сладкой, как… Как крем-брюле. И будет людям… Будет тогда всем счастье. И никто не уйдет обиженным.
«А кто не хочет воссоединения человечества под эгидой Большой Земли, тот Создателю есть первый враг, – сделал Харднетт политически грамотный вывод из своих соборных размышлений. – И мы их будем гасить. Без колебаний. Где поймаем, там и будем».
В этот миг Проводник, будто услышал мысли Харднетта. Вздрогнул, оторвался от лакомства и посмотрел на офицера тайной службы рассеянным взглядом.
Полковник быстро отвернулся и потянулся к забытой физиком книге.
Книга как книга. Небольшой том в черном кожаном переплете с закованными в металл углами. По всему, побывал во многих руках. Автор не указан. Название – тоже. И никаких выходных данных. Только на обложке вытиснен странный знак – голова хищной птицы в обрамлении переплетающихся колец.
Полистав книгу с придирчивостью криминального эксперта, полковник отметил, что страницы изрядно потрепанны, печать бледная, а текст набран на дореформенном английском. Бросался в глаза и небольшой дефект переплета – хотя все страницы держались крепко, но создавалось ощущение, что некоторые из них вклеены позже. Будто кто-то вынул из книги родные и вставил другие. И, что характерно, бумага, шрифт – все подобрано один в один, и текст нигде не обрывался, все сходилось до последней запятой, знаки переноса тоже совпадали, смысл предложений нигде не терялся, но только некоторые страницы у основания были приклеены к соседним и не образовывали единого целого с переплетом.
«И книги имеют свою судьбу», – припомнил Харднетт древнюю мудрость и закрыл том.
Некоторое время полковник сидел, задумчиво глядя на вялое дрожание пламени свечи. Потом, почувствовав привычный интерес к незнакомым строкам, вновь раскрыл книгу там, где раскрылась, отложил в сторону салфетку и начал читать. С того места, куда упал взгляд:
«…пещеры оказался колодец, в темноту его пропасти шла лестница. Я спустился по ней.
Пройдя путаницей грязных переходов, очутился в сводчатом помещении. В потемках стены были едва различимы, но я увидел двенадцать дверей. Одиннадцать из них являлись ложными. Они вели в лабиринт и обманно возвращали в то же самое подземелье. Двенадцатая через другой лабиринт выводила в другое подземелье, такой же округлой формы, как и первое.
И там тоже оказалось двенадцать дверей.
И одна из них вела в третий склеп с двенадцатью дверями.
Не знаю, сколько всего их было, этих склепов. Возможно мне, пребывающему в страхе, казалось, что их больше, чем на самом деле.
Стояла враждебная и почти полная тишина. Ни один звук не проникал в эту путаницу глубоких каменных коридоров. Слышался только шорох непонятно откуда взявшегося подземного ветра и журчание сбегающей по расщелинам мутной воды.
К ужасу своему, я начал свыкаться с этим странным миром. Я уже не верил, что может существовать на свете что-нибудь, кроме склепов и бесконечных разветвляющихся ходов.
Не знаю, как долго я блуждал под землей, помню только, что наступило мгновение, когда, запутавшись в подземных тупиках, я в отчаянии уже не помнил, о чем тоскую – о городе ли, где родился, или об отвратительном поселении дикарей.
Но вот в потолке одного коридора неожиданно открылся ход, и сверху на меня упал луч далекого света. Я поднял уставшие от темноты глаза и в головокружительной выси увидел кружочек неба. Невыносимо синего неба.
По стене уходили вверх железные ступени. От усталости я совсем ослаб, но принялся карабкаться по ним, останавливаясь лишь иногда, чтобы глупо всхлипнуть от счастья. Поднимаясь, я видел капители и астрагалы, треугольные и округлые фронтоны, неясное великолепие из гранита и мрамора. И оказался вознесенным из слепого владычества черных лабиринтов в ослепительное сияние…»
Дочитав до этого места, Харднетт подумал: «Все на свете когда-нибудь заканчивается».
И захлопнул книгу.
Забавно, но именно в этот миг пианист, отыграв свою программу, сделал перерыв. Он осторожно закрыл крышку рояля, встал, неловко, как-то боком и не поднимая глаз, поклонился публике и быстро вышел.
Едва умолкла музыка, стал слышен гул кондиционера, рокот застольных разговоров и звон посуды. Особенная атмосфера места куда-то улетучилась. Стало до боли ясно, что на самом деле все вокруг поддельное. Захотелось немедленно уйти.
Харднетт сделал последний глоток, потушил пальцами огоньки на всех пяти свечах и встал из-за стола.
Вернувшись в пассажирский салон, Харднетт упал в свое кресло под номером четырнадцать и от нечего делать включил терминал. А включив, невольно усмехнулся: по первому федеральному каналу передавали еженедельное обращение Верховного Комиссара к народам Большой Земли.
В силу своего должностного положения полковник прекрасно знал, что такие сорокаминутные выступления Старика обладают двумя хитрыми свойствами. Во-первых, в каждом обращении содержится огромный объем информации. Во-вторых, выдает Верховный Комиссар эту информацию на рассчитанной по специальным методикам скорости. В результате сознание отдельно взятого гражданина переварить получаемые установки не может, поэтому они сразу проникают в подсознание, облегчая гражданину дальнейшую жизнь в общественно-политическом пространстве.
А еще Харднетт знал, к каким двум незамысловатым выводам сводится всякое обращение. Прежде всего, к тому, что Большая Земля, будучи родиной идеи и практики «гражданской нации», никогда не отступит от принципа: «Один народ, один язык, одна нация». А второе заключение: Большая Земля является лидером по продвижению свободы, демократии и замзам-колы в темные глубины космоса и впредь будет оставаться таким лидером.
«Привет, шеф, – мысленно поздоровался Харднетт с проповедующим Стариком и, помахав ему рукой, процитировал любимого классика: – Старик научил мальчика рыбачить, и мальчик его любил».
На этот раз мастера графической крипто-визуализации представили Верховного Комиссара в виде Стока Ганта. Служил еще совсем недавно такой федеральный агент в Особом отделе. Числился под номером 0876. Погиб года два назад при исполнении. Погиб глупо. Был внедрен в низовую группу религиозно-экстремистской организации «Такхт», да не слишком удачно. Все у него с ходу наперекосяк пошло. Как говорится, гладко было на бумаге. Вычислили его ублюдки за двое суток. Точнее – за сорок семь часов. А как вычислили, так сразу – аутодафе. Казнили. Предали неверного очистительному огню. Проще говоря, облили бензином и поджарили. Суки! Это у них быстро. Жаль. Неплохим парнем был покойник. И забавным. Всё пробки от пивных бутылок собирал…
Потом уже, при разборе полетов, выявились грубые ошибки, которые привели к провалу. Стало очевидно, что всю комбинацию надо было по-другому выстраивать. А главное – проверить и перепроверить сведения, полученные из агентурных источников, доверие к которым, мягко говоря…
Впрочем, дело прошлое, нет никакого смысла крутить-перекручивать. Дорога ложка к обеду, и всякой псине – свой день.
И потом, раз существует соблазн поставлять «верхам» сведения для подтверждения официальных ложных посылок об обстановке, значит, кто-то все равно соблазнится. Кто-то соблазнится, и кто-то из-за этого…
Резко оборвав неприятные воспоминания, полковник вслушался в то, что говорил Старик.
А тот оседлал своего любимого конька и пришпоривал:
– Теперь я хочу обратиться к тем, кто задается вопросом, нужна ли нам, землянам, империя? Так вот. Отбросьте сомнения. Землянам империя нужна! И нужна совсем не потому, что нам требуется некое «полиэтническое окружение», не потому, что нам непременно необходимо взваливать на себя «имперское бремя» и просвещать инородцев, наслаждаясь «культурным смешением» с ними. И вовсе не потому нужна нам империя, что настораживает нас существование и укрепление империи тморпов. И даже не потому нужна она нам, что вопрос расширения земных владений – вопрос физического выживания. Все значительно проще – «imperium» (имею в виду «имперскую власть», а не «бремя») является важной составной частью идентичности землян. Этот мотив является одной из определяющих ее черт. Задайтесь вопросом: могли бы римляне остаться римлянами, если бы их насильственно заперли в пределах…
Харднетт не успел ни задаться этим бессмысленным вопросом, ни услышать на него духоподъемный ответ. Вино на пустой желудок, удобное кресло и усыпляющее бормотание сделали свое дело – он уснул.
2
И видел сон.
Сновидение походило на поделку модного режиссера Люка Гаврла, в интерактивных лентах которого количество монтажных склеек в минуту в два раза превышает количество ударов здорового сердца, а серая мирская логика покоряется высшей правде актуального искусства.
Началось это сумбурное, жестокое и насыщенное очевидными символами «кино» с того, что Харднетт увидел себя подходящим к кассе супермаркета.
И было так.
Он подошел к терминалу, пристроился в очередь за столетним, совершенно дряхлым, да к тому же одноруким дедом и стал ждать.
И вот он ждет, а дед, никуда не торопясь (куда ему торопиться?), выкладывает из тележки на транспортер нехитрые приобретения: два блока сигарет, бутылку дорогого коньяка, ХХХ-таблоид, упаковку туалетной бумаги, золотую одноразовую зажигалку и пачку стимуляторов. Освободив тележку, дед прикладывает костлявый палец к устройству оплаты. Читает высвеченные цифры и недовольно качает головой. Выказав таким образом недовольство, все же покорно акцептирует сумму, начинает укладывать покупки в пакет и суетится. Слишком суетится. В результате рвет углом сигаретного блока целлофан, вскрикивает и роняет бутылку на бетонный пол.
Осколки стекла и брызги маслянистой жидкости разлетаются во все стороны. Что-то попадает на брюки Харднетта. Незадачливый дед охает-ахает и просит прощения, но Харднетт, что для него вовсе не характерно, извинений не принимает и называет деда старым козлом. А потом и импотентом.
И тут начинается.
Вздорный старикашка молниеносным движением выхватывает из кармана куртки духовую трубку «сумпитана» и с криком: «Смерть палачам!» выплевывает в Харднетта целую стаю отравленных игл.
Харднетт уклоняется, падает на пол и отползает к стеллажам с головоломками для альтернативно-одаренных детей. Переворачивается на спину. Выдергивает из-за пазухи «Глоззган-112». Снимает с предохранителя. Передергивает затвор…
И в этот миг краем глаза видит, как стоящий у эскалатора менеджер зала – коротышка в желтой, чем-то похожей на хаори, фирменной тужурке – совершает рондад, три фляка и высокое двойное сальто назад с поворотом на сто восемьдесят градусов. В полете ловкач умудряется выдернуть из потайных ножен катану и, приземляясь, устремляется к поднимающемуся на ноги Харднетту.
Харднетт успевает выстрелить. Не целясь.
Пуля сама находит цель и отбрасывает акробата назад. Он неуклюже валится на эскалатор и в нелепой позе уезжает на второй этаж.
Густая кровь обильно заливает подвижные ступеньки.
В зале тихо, слышно только, как где-то урчит трудяга кондиционер.
Время тянется как прилипшая к подошве жвачка.
Палец на спусковом крючке подрагивает от нетерпения.
Харднетт крадучись отступает за стеллаж и, раздвигая разноцветные упаковки с мюсли, осторожно осматривает зал. Деда нигде нет. Но когда Харднетт осторожно высовывается из-за угла, игла впивается в стойку стеллажа перед носом и вибрирует пестрым оперением. Харднетт отдергивает голову и стреляет в ответ.
Звенит разбитое стекло.
Харднетт разворачивается и бежит. Пропускает четыре прохода и поворачивает в пятый. С разбега падает на колени и катится по отполированному бетону до морозильной камеры. Прячется за ней. Несколько секунд выжидает.
Все тихо.
Харднетт осторожно приподнимает крышку и вытаскивает порцию мороженого. Разворачивает, надкусывает и отшвыривает – ваниль! Потом дотягивается и хватает с ближайшей полки журнал с комиксами. Раскрывает на середине и видит, что это история о новых похождениях Сверхчеловека. Харднетт перелистывает журнал до последней страницы – окончилось хорошо. Сверхчеловек спас всех тех, кого не убил.
Красавец!..
Слышны шаркающие шаги – старикан не выдержал и перешел в наступление.
Харднетт резко вскакивает и, выставив журнал на уровне лица, с криком: «Каждому свое!» бросается вперед.
Иглы втыкаются в глянцевую грудь Сверхчеловека.
Харднетт приседает, отбрасывает в сторону отравленный журнал и, стоя на одном колене, несколько раз жмет на спусковой крючок. Деда откидывает на витрину.
Раскуроченное тело сползает на пол.
Бронебойное стекло покрыто паутиной трещин.
Харднетт поднимается с колена, отряхивает брючину и подходит к однорукому. Контрольным выстрелом вскрывает третий глаз.
Осколки черепа и брызги мозгового вещества летят на брюки, окончательно портя дорогостоящую шмотку.
Пустая обойма «Глоззгана-112» с благородным звоном падает на пол.
Харднетт вынимает запасную и вставляет в паз рукояти. До щелчка.
Входные двери разъезжаются. Харднетт оборачивается. На пороге супермаркета стоит самодовольного вида толстяк с пошлыми усиками. Увидев картину побоища, он перестает вертеть связку ключей на пальце, мечтательная улыбка сползает с его вмиг побледневшего лица. Он мгновенно понял, что здорово влип.
Харднетт с удрученным видом разводит руками – извини, мол, дружище, но ты ведь в курсе, что оставлять свидетелей нельзя. Поднимает пистолет, наводит мушку на искаженное страхом лицо, опускает ствол чуть ниже и…
Пол под ногами вдруг перестает быть бетонным. Он становится песчаным. Слышится звук, похожий на горловое пение, и Харднетт проваливается в бездну. Его всасывает песчаная дыра. Он кричит от ужаса и…
Открыв глаза, Харднетт увидел, что его трясет за плечо огромный чернокожий стюард. Трясет настойчиво, но вместе с тем как-то очень и очень вежливо.
Добившись своего, стюард не то напомнил, не то спросил:
– Мистер Харднетт?
– Тут мой сон исчезает, как вода в воде, – предупредил сам себя полковник и окончательно проснулся. – В чем дело, брат?
– Простите за беспокойство, сэр. Вы мистер Харднетт?
– Допустим. С вероятностью девяносто девять и девяносто девять.
– Вас, сэр, просят пройти в командную рубку.
– Кто?
– Мистер Донг, сэр.
– Кто такой мистер Донг и с чем его едят?
– Капитан, сэр.
– Капитан «Махаона»?
– Да, сэр. Он приглашает вас, сэр.
– Что, прямо сейчас? – уточнил Харднетт.
Стюард кивнул:
– Это срочно, сэр. Я провожу вас.
Полковник, не имея ни малейшего представления, зачем он мог понадобиться капитану, но, понимая, что по пустякам тот не стал бы беспокоить, согласился:
– Почему бы, собственно, и нет. Куда идти, брат? Где Магомед?
– Не Магомед, сэр, – поправил его стюард. – Капитана зовут Донг.
– Ну хорошо, пусть будет Донг. Где он?
– Следуйте за мной, сэр.
Стюард провел его по запутанным служебным галереям закрытой для пассажиров «красной» зоны, помог преодолеть три контрольных шлюза и оставил на пороге в святая святых – командную рубку.
Центр управления кораблем представлял собой полусферу выгнутые стены которой служат одновременно и экранами. Большинство из них были заполнены различными блок-схемами, колонками справочных данных и быстро сменяющими друг друга строками технологических донесений. Некоторые экраны пустовали, но светились матовым светом в готовности в любую секунду приступить к работе. Центральный же, самый большой (надо думать – обзорный) накрывало металлопластиковое жалюзи.
«И действительно, – подумал Харднетт, – чего там, за бортом, обозревать-то на запредельной скорости? Очевидную избыточность Пространства? Перетекание времени из пустого в порожнее? Бесформенные пятна и полосы? Лишнее все это…»
За пультами, раскиданными по рубке на первый взгляд в хаотическом порядке (на самом деле, конечно, в строго выверенном с точки зрения эргономики), дежурила вахтенная команда: пилот с помощником, баллистик, бригада навигаторов, два администратора бортового вычислительного комплекса, а также техники-операторы систем – энергетической, биометрической, связи, телеметрии и жизнеобеспечения.
«Особенные люди», – с уважением подумал полковник о вахтенных.
Лично его все эти многочисленные кнопки, тумблеры и приборы никак не вдохновляли. Калачом его не заманишь ни за один из этих пультов. Ни-ни! Оттого и поражали до восхищения люди, которым за счастье быть звеньями сложных систем с обратной связью.
«Железные парни! – восторгался Харднетт. – Включаются и пашут, пашут, пашут на этом бесперебойном конвейере».
Из всех кресел рубки пустовало лишь одно. Кресло Проводника. Но, как полковник понимал, это только до поры до времени. До начала подготовки к Проникновению.
Пульт капитана лайнера располагался в центре и возвышался над всеми прочими. Мистер Донг, высокий, но сутулый падманец с надменным и неподвижным лицом, не сидел – стоял. Будто морской капитан на мостике фрегата. Сложив руки на груди, он громко и чеканно выдавал многочисленные распоряжения, а в ответ на бодрые донесения подчиненных нарочито бесстрастно произносил одно и то же слово: «Принял».
Харднетт усмехнулся: «Похоже, когда стакашек за столом опрокидывает, тоже сообщает во всеуслышание, что принял. Хлоп, и с кислой рожей – “Принял!”».
Заметив вошедшего, капитан поприветствовал его вежливым, но не более того, полупоклоном. Как официальное лицо равное по рангу официальному лицу. И сделал он это, не сходя с подиума. Харднетт, который на самом деле титульным рангом был выше на три ступени, тоже не бросился капитану на грудь – сдержанно кивнул.
Напускать туману Донг не стал, сразу перешел к делу. Глядя на Харднетта сверху вниз, сначала сообщил:
– Господин полковник, вас вызвали на связь по закрытому каналу. – После чего решил показать, кто в доме хозяин, и начал с гонором: – Вообще-то во время рейса у нас не принято…
– Кто? – оборвал его блеяние Харднетт.
Донг понял, что номер не пройдет, стушевался и выдал через губу:
– Верховный Комиссар Чрезвычайной Комиссии. Он на линии.
– Куда пройти?
Капитан молча указал на дверь отсека специальной связи.
Отсек располагался между узлом управления гидроблоками и одной из аппаратных бортового нейрокомпьютера. Вопреки драконовским инструкциям, дверь оказалась незаблокированной – на информационной табличке приглашающе горел зеленый светодиод. Харднетт вошел без стука и застал оператора спецсвязи за странным занятием. Связист стоял к входу спиной и, подложив под одну ногу стопку толстенных инструкций, а под другую – каркас фальшблока, крепил изрезанный на полоски бумажный лист к решетке воздуховода.
«Хорошо еще, что не онанирует», – подумал Харднетт и спросил:
– Зачем это?
Спросил тихо, чуть ли не шепотом, тем не менее, оператор испуганно дернулся и едва не упал. Но, продемонстрировав чудеса циркового эквилибра, все же удержался, обернулся и смущенно ответил:
– Напоминает шум листвы, сэр.
Парень оказался молод и ушаст.
– А почему дверь не заперта? – напуская строгости, спросил полковник и тут же предъявил медальон лицензии.
Оператор мигом спрыгнул на пол, развернулся и, швырнув на пульт рулон скотча, встал навытяжку. Что ответить в свое оправдание, он не знал. Только хлопал огромными ресницами. Потом и вовсе зарделся по-девичьи.
Харднетт терпеливо ждал ответа на свой вопрос.
– Виноват, – наконец промямлил связист.
Харднетт сдвинул брови:
– Виноватых, между прочим, бьют. И больно. Иногда – ногами. Бывает, что и по лицу.
Оператор насупился и опустил голову в готовности получить по самые помидоры. Только Харднетт не стал продолжать выволочку. Все тем же начальственным тоном приказал:
– Закройте, юноша, дверь. – И уточнил: – С той стороны, конечно.
Обиженный связист пулей вылетел из отсека. Настолько быстро ретировался, что впопыхах забыл закрыть сейф с шифровальными матрицами. Связка ключей с металлической печатью так и осталась болтаться в приоткрытой дверке. Полковник осуждающе покачал головой – беспечная глупая молодость! – и дверку прикрыл. Замок запер, опечатал, сунул связку в карман. После чего уселся в оказавшееся немного узковатым для него кресло, нацепил гарнитуру и осмотрелся.
Интерфейс оказался интуитивно понятным, поэтому сообразить, что здесь к чему, особого труда не составило. Полковник быстро нашел и утопил кнопку отмены паузы. Машина отреагировала бодрым миганием индикаторов, но, прежде чем исполнить команду, запросила имя и личный код допуска к линии правительственной связи.
Харднетт ввел данные, машина отрапортовала:
ПОЛНЫЙ ДОСТУП.
После чего раздалось несколько мерзких звуковых сигналов, и на экране коммуникатора загорелось:
ЗАС КАНАЛ 0001
ПРИОРИТЕТНАЯ, ДВУСТОРОННЯЯ, НП-РЕТРАНСЛЯТОР
657, ОПЕРАТОР «СЛАЙТ»
ШТАБ-КВАРТИРА ЧКПП ВЫЗЫВАЕТ «МАХАОН» ВРЕМЯ ОЖИДАНИЯ 0623
Затем, сменяя друг друга, промелькнули в красном круге цифры: «5», «4», «3», «2», «1» и «0».
Когда «зеро» исчезло, экран еще какое-то время оставался пустым, а потом Харднетт увидел хорошо знакомое лицо. Лицо Гомера Симпсона.
– Ну здравствуй, Вилли, – поприветствовал Старик голосом с детства знакомого мультяшного персонажа.
– Приветствую вас, шеф, – ответил Харднетт, подивившись тому, как точно совпадала артикуляция мультяшки со словами, которые произносил Верховный Комиссар.
– Удивлен?
– Немного. Но не вашим видом. Дело в том, что я только что вас… Впрочем, неважно. Что-нибудь случилось, шеф?
– Нет, Вилли. Все по плану. Просто несколько уточнений в связи с вновь вскрывшимися обстоятельствами.
– Понятно. Новые вводные. Видимо, шеф, это что-нибудь связанное со вчерашним покушением? Кстати, вам передали мой рапорт?
– Читал и плакал.
– Что-то не так?
– Да нет, отчего же, все так. Просто восхитился. Как тут не восхититься? Сначала ты ее… А потом ты ее… Хм. Силен!
Харднетт несколько смутился, но спросил:
– А вы бы, шеф, предпочли, чтобы я ее сначала… А потом… Да? Нет, шеф, я не извращенец.
– Спасибо, Вилли, успокоил.
– Шеф, расследование что-нибудь дало?
– А как же! – воскликнул Старик, – Конечно же, дало. Контора сухари не сушит.
– И что там?
– Интересует?..
– Еще бы!
– Девчонка была подвязана на сеть «Возмездие». Причем напрямую.
– На «Возмездие»?! – не поверил Харднетт.