Текст книги "Последний рубеж"

Автор книги: Андрей Стерхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

– Ну да, – сказал Старик. – Официально говоря, она была связана с объединенной единой идеологией, единой целью, единым руководством, иерархически построенной экстремистско-террористической сетью, известной под самоназванием «Возмездие».

Харднетт пропустил мимо ушей процитированное из преамбулы Антитеррористической доктрины определение. Он думал о девушке.

– Даппайка, выходит. Я, честно признаться, думал, что из каких-нибудь повстанцев.

– Даппайка, – подтвердил Старик. – Сомнений нет. Самая что ни на есть настоящая даппайка.

– Вот же!.. – Харднетт с трудом сдержал возмущение. – И чего ей спокойно-то не жилось? Молодая, умная, красивая… Очевидно, что на Даппайе во время Известного Инцидента не проживала, значит, попала под амнистию Райдера – Чуева. Чего, спрашивается, еще надо? Живи и радуйся. Цвети и пахни. Зачем нарываться?

Терпеливо выслушав его пламенную тираду, Старик поинтересовался:

– А тебе знакомо такое понятие – «вендетта»?

Харднетт стушевался.

– Думаю, знакомо, – сделал вывод из его молчания Старик. Но полковник на больную тему разговаривать не желал принципиально. И Верховный это понял.

– Не думай о ней больше, – сказал он. – Сам знаешь, собирание империи – дело кровавое, грязное и подлое, но…

Старик замолчал, предлагая Харднетту закончить мысль. И тот закончил:

– Безальтернативное.

– Верно, Вилли.

– Шеф, скажите, а…

– Выяснили ли мы, как она на тебя вышла?

– Ну да.

– Обязательно.

– Крот?

– Не совсем. Но что-то вроде того. Сдали тебя.

– И кто эта гнида?

– Вообще-то я…

Харднетт поперхнулся:

– Не понял, шеф?

– А чего тут, Вилли, не понять? – вздохнул Старик. – Это я тебя сдал.

– В смысле?

– Догадайся с трех раз.

– Плановый контроль эффективности агента? – предположил полковник.

– Именно, – подтвердил Верховный. – Ты уж извини, Вилли, старого дурня. План этих мероприятий на полугодие я подписал еще в декабре, ну и тут же выкинул это дело из головы. Забыл начисто. Знаешь, как оно всегда бывает?

– Знаю. Очень хорошо знаю. Сам иногда… того-самого. Подписал и обнулил.

– Если бы помнил, конечно же, прервал бы проверку. В свете текущего мероприятия. Еще раз извини, что так вышло.

Харднетту показалось, что Старик сокрушается вполне искренне, поэтому принялся успокаивать:

– Да что вы, шеф! Ерунда. Зато я в тонус себя привел. Взбодрился. После года кабинетной работы – самое оно.

– Это-то да… Но если бы она тебя завалила, не простил бы я себе… срыва операции по Тиберрии. Но, как говорится, хорошо все то, что хорошо кончается. Да, Вилли?

– Это точно, шеф.

– А теперь вот что… Связался я с тобой, Вилли, не из-за вчерашнего покушения. Там-то все как раз ясно: объект ликвидирован, квалификация твоя подтверждена, акты подписаны и сданы в архив – можно дальше плыть. Дело совсем в другом.

– А в чем тогда, шеф? – поторопил Харднетт.

– Не терпится узнать? Копытом бьешь? Ну, хорошо. Скажи, Вилли, ты, наверно, уже измучил себя вопросом: «Зачем Старик именно меня отправил на эту чертову Тиберрию?» Да? Есть такое дело?

Полковник опешил и начал было юлить:

– Ну что вы…

– Не лги мне, Вилли! – резко оборвал его Верховный.

– Ну, хорошо, шеф. Не буду врать – задумывался.

– Еще бы ты не задумывался. Голова-то не без мозгов. Ну так вот, Вилли, настало время объяснить, почему мой выбор пал на тебя.

– Я весь – внимание.

– Дело, Вилли, вот в чем. Несколько дней тому вышел со мной на связь наш человечек на Тиберрии – Элан Грин. Знаешь такого?

– Элан Грин?! – удивился Харднетт. – Тот самый капитан из Отдела обеспечения специальных операций?

– Он уже майор.

– Как это?! Но разве, шеф, вы его не вышвырнули после того случая?

– Ты имеешь в виду провал группы Воробьева?

– Ну да. Ведь парни провалились из-за этого малахольного.

– Это не доказано, Вилли.

– Шеф, а чего там доказывать? – Полковник недоуменно покачал головой. – Грин допустил непозволительное малодушие. Он всех подставил… Я не узнаю вас, шеф.

– Остынь, Вилли. Грин просто не смог поступиться принципами. Бывает. К тому же никто не погиб.

– Спасибо Воробьеву. Этот парень, светлая ему память, всегда просчитывал каждую операцию на сто шагов вперед и всегда готовил тридцать три пути отхода. Это он тогда всех своих людей вытащил. А что касается Грина, то я бы на вашем месте…

Старик громко хмыкнул:

– Спишь и видишь себя на моем месте?

– Шеф, не ловите меня на слове, – возмутился Харднетт. – Просто этот ваш Грин…

– Он не мой, Вилли, – оборвал подчиненного Верховный Комиссар. И после секундного молчания спросил: – Хочешь начистоту?

– Хочу.

– Этот парень хотя и слабое звено, но я не мог его вышвырнуть.

– Как это?! – не поверил Харднетт. – Он что, какой-то особенный?

– Нет, – сказал Старик. – Но его прислали по квоте конторы Райдера.

– Комитета по гуманизации?

– Да.

– Вот дерьмо-то!..

– Все, что я смог сделать, это перевести его в Отдел внешнего мониторинга.

– Нет слов, – задохнулся от негодования Харднетт.

Оставив без внимания его реплику, Верховный продолжил:

– Его имя по текущей легенде – Андре Глюксман. Сейчас служит в Киарройоке на должности атташе по культурным связям в консульстве Большой Земли.

– Завидная позиция, – хмыкнул полковник.

– Вилли, оставь, ради бога, в стороне личную неприязнь и послушай, что скажу!

– Не обращайте внимания, – взял себя в руки Харднетт. – Я слушаю вас, шеф. Внимательно.

– Отлично. Так вот. У Грина на днях состоялась занимательная встреча с неким Боррломом Анвейрромом Зоке. Это известный тамошний историк. Впрочем, не только историк. Он еще и археолог, антрополог и бог его знает кто он там еще такой. Но вообще-то считается личностью весьма одиозной. Держат его местные за чудака, фантазера и мистификатора. В связи с этим все его научные разработки и гипотезы объявлены бредом. Настоящие – по факту, будущие – загодя.

– Кто его так прессует?

– Академия наук Схомии по заказу тамошней администрации.

– Дружные на Схомии живут ребята.

– А как ты думал? Но не суть. Это их собственные туземные разборки. Я не об этом. Я о том, что этот самый Боррлом Анвейрром Зоке, отчаявшись добиться аудиенции у собственных боссов, обратился за помощью в наше консульство.

– Зачем?

– А затем… Подожди. Тут меня срочно по внутренней гаврики из Департамента урегулирования отношений. Не отключайся. Побудь на связи…

Несколько секунд спустя Харднетт услышал, как Верховный уже отвечает невидимому собеседнику:

– Да… Да… Хорошо… И непременно внесите в шестой пункт ссылку на причину. Да… Нет-нет, лучше так отпишите: «С целью открыть дорогу для возобновления переговоров о всеобъемлющем политическом урегулировании конфликта, путем отказа от попыток навязывания сторонам неработающих Формул…» Думаю, вот так будет нормально… Да… Все. Спасибо.

Отключившись от внутренней линии, Старик вернулся к Разговору с Харднеттом:

– Вилли, друг мой, я вновь с тобой. На чем остановились?

– На том, что к Элану Грину явился…

– Да-да, я вспомнил: Боррлом Анвейрром Зоке. Явился и объявил без обиняков, что древнее Пророчество сбывается и что Мироздание в опасности. Вот так – бах и бах.

Харднетт скептически поморщился:

– Душевнобольные – не по нашей части.

– Не торопись, Вилли, с выводами, – придержал его Старик. – Сначала выслушай, а потом давай оценку. Этот Боррлом Анвейрром Зоке вот что рассказал. Согласно Пророчеству, каждые двадцать четыре…

Старик прервался на полуслове. Харднетт решил, что шеф запнулся. Но нет. Бездыханная линия на эквалайзере подсказала, что случилась какая-то неполадка в канале связи. Картинка на экране замерла. Гомер Симпсон застыл в момент почесывания четырехпалой ладонью пивного пуза и слегка развалился на цветные квадраты. Но не совсем. «Глупость завела меня сюда, глупость отсюда и выведет» – сумел прочитать Харднетт надпись на майке главы самого знаменитого мультяшного семейства и несколько раз нажал на кнопку вызова. Связь не восстановилась, зато на экране поверх картинки засветилось:

ЗАС КАНАЛ 0001

ПРИОРИТЕТНАЯ, ДВУСТОРОННЯЯ, НП-РЕТРАНСЛЯТОР 657, ОПЕРАТОР «СЛАЙТ»

«МАХАОН» НА СВЯЗИ СО ШТАБ-КВАРТИРОЙ ЧКПП ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ ПАУЗА 0009

Некоторое время полковник озадаченно смотрел на экран. Потом сообразил, что без специалиста не обойтись, и вышел из отсека. Внимательно оглядел рубку, но дежурного оператора спецсвязи не обнаружил. Парень куда-то делся.

«Обиделся и прыгнул за борт?» – подумал Харднетт, недовольно покачал головой и решительно подошел к пульту капитана. Встал рядом, прислонившись к невысокой стойке, к которой подходили пучки мощных силовых и худосочных коаксиальных кабелей. Постоял, ожидая, когда мистер Донг соизволит обратить на него внимание. Но тот, то ли не замечая, то ли делая вид, что не замечает, продолжал заниматься текучкой – отдавал распоряжения пилоту. А закончив, наклонился над консолью и стал вводить какой-то запрос. Харднетту ничего не оставалось, как обратить на себя внимание. Не мальчик же, в конце концов, чтоб в приемной переминаться.

– Мистер Донг, можно на секунду, – позвал он. Капитан оторвался от пульта и медленно, будто нехотя, обернулся. Весь его вид в это миг выказывал крайнюю степень недовольства. Внутри него явно все клокотало. Но, являясь тертым калачом, Донг волю эмоциям, конечно, давать не стал. Поиграл желваками и сказал подчеркнуто спокойно:

– Слушаю вас, господин полковник.

– У нас проблема со связью, – объяснил Харднетт причину своего появления. Заметив, что капитан поморщился, добавил в голос недовольства и уточнил: – У вас проблема со связью, мистер Донг.

Капитан скосился на экран, проверил текущие параметры и, снисходительно ухмыльнувшись, покачал головой:

– Никаких проблем, господин полковник. Связь есть. Будьте так добры, вернитесь на место и дождитесь окончания коррекции положения ретранслятора.

Выдал и тут же отвернулся. Мол, некогда мне с вами тут лясы точить, своих дел по горло. И еще: ну вас к чертям собачьим с вашими государственными тайнами.

– Все как всегда, – пробурчал Харднетт в спину капитану. – Связь есть, только она не работает.

Качать права не стал – смысла не было. Этот нарывающийся на грубость капитан явно ни при чем, а его техники – тем более. Железяки чего-то там мудрят? Ну пусть мудрят. Подождем.

Но все же подумал про капитана, что та еще штучка.

Впрочем, чему тут было удивляться: капитан – уроженец планеты Падмания. Все падманцы отличаются болезненным честолюбием, переходящим в излишнее самомнение. Из них выходят первоклассные капитаны и никакие старпомы. И бог с ними.

Полковник вернулся в отсек и, снова втиснувшись в кресло, стал ждать.

Коротая минуты вынужденного безделья, он раскрыл вахтенный журнал и сделал короткую запись:

«Проверил несение дежурства постом специальной связи. Замечаний нет. Начальник Особого отдела полковник В. Харднетт. Дата. Подпись».

Чтобы было.

После этого еще минуты три прошло, прежде чем на экране появился красный круг, и в нем замелькали цифры обратного отсчета. Все те же веселые – «5», «4», «3», «2», «1» и «0». Когда растаяло «зеро», круг исчез, а Гомер Симпсон, человек который научил несколько поколений простых землян принимать на себя бремя отцовства и нести его с честью, дернулся, собрался в кучу и ожил.

Харднетт тут же проверил связь:

– Алло, шеф! Вы меня слышите?

– И даже вижу, – ответил Старик. – Знаешь, чем я занимался во время паузы?

– Посвятите.

– Бумажку одну интересную изучал. Не поверишь – письмо от Иосипа Крайца.

– Исполнительного директора «Замзам Корпорации»?

– Ну да. Слезно просит рассмотреть возможность размещения логотипа фирмы на щитах бойцов дивизионов усмирения.

– Во ребята дают! – изумился Харднетт. – Сам циник, но чтоб такое… Ну и как – разрешите?

– Что хорошо для «Замзам Корпорации», то хорошо для Большой Земли, – помедлив с ответом, сказал Верховный. – Будем думать. Ладно, оставим это. На чем нас, Вилли, прервали?

– Некий Боррлом Анвейрром Зоке, – напомнил полковник, – довел до нашего человека на Тиберрии, что сбывается некое Пророчество, и мир на грани краха.

– Ну да, Пророчество, – вспомнил Старик. – Пророчество муллватов. Муллваты – это…

– Я в курсе.

– Молодец, что в курсе. Значит, знаешь и то, что аррагейцы с муллватами испокон веков на ножах.

– Знаю.

– Вот поэтому правительство Схомии, которое на сто процентов сформировано из аррагейцев, на всякие там муллватские Пророчества… Ну, сам понимаешь.

– Понимаю – игнорируют. А что за Пророчество-то?

– С муллватскими верованиями знаком?

– Немного. Демиург – Аган. Он создал Мир, а теперь крутит Колесо Времени. В результате этого беспрерывного вращения то плохое время наступает, то хорошее. Вера учит – с этим ничего не поделать, таково незыблемое положение вещей. Надо смириться. Хорошему времени радоваться, а плохое пережидать. С достоинством.

– Вот-вот-вот. Все так. А о сакральном круге Охотников за Зверем знаешь?

– Нет. Не добрался до этого. Я же по вершкам. Кто такие?

– Не то воины, не то жрецы, а быть может, и одновременно – и воины и жрецы. В Пророчестве говорится: когда наступает «плохое» время, на Тиберрию приходит Зверь. А Охотники…

– Откуда приходит?

– Кто?

– Зверь.

– Ну как откуда? Как и во всяких прочих религиях – из потустороннего мира, конечно. Через дырку в небе. И когда он появляется, Охотники начинают за ним гоняться. Такова их миссия – убить Зверя.

– Ну и замечательно. Нам-то что с этой сказки, шеф?

– Да подожди ты! – возмутился Старик. – Чего ты меня, Вилли, все время гонишь-подгоняешь?

– Простите, шеф, – смешался Харднетт.

– Прощаю. Так вот, Вилли. Дальше. В Пророчестве говорится, что Зверь силен, хитер и способен принимать облик жертвы. И еще – Зверь хочет выгрызть Сердце Мира. И идет на его стук.

– Ну шеф, ну… Нет слов. Сказка сказкой!

– Не торопись смеяться. Сейчас тебе будет не до смеха. Боррлом Анвейрром Зоке утверждает, что Сердце Мира действительно существует. И биение его время от времени слышно. Находится Сердце Мира в колодце. А колодец – в храме. А храм… Знаешь где?

– Откуда мне знать.

Старик выдержал паузу и сообщил:

– В Айверройоке.

– Не может быть?! – поразился полковник.

– Это тебе первый факт для осмысления.

– Не может…

– И это еще не все. Ты вряд ли знаешь, а я уже в курсе. Объект ГРС 1915, в который уперся известный тебе У-луч, инвертировал. Мне вчера приносили одну хитрую справку.

– Объект ГРС 1915 – это…

– Мембрана Гагича. Диаметр 36 тысяч световых лет. Находится внутри галактического кластера Абель 4597.

– Я не понял, что с ней там случилось?

– Говорю же – инвертировала.

– Вывернулась наизнанку?

– Точно. Была черной, стала белой. При этом случился выброс энергии. Причем энергии темной.

– И куда этот обратный поток хлынул?

– Луч падения равен…

– На Тиберрию?

– Именно туда, Вилли. Это тебе второй факт. Начинает картинка в голове складываться?

Харднетт задумался, потом принялся размышлять вслух:

– Сердце Мира – источник энергии, удар Сердца – У-луч, дырка в небе – мембрана Гагича. Так?

– Что-то вроде того, – согласился Старик. – А про Зверя что скажешь?

– Ну, Зверь – это… это… Неужели, думаете, шеф, что Чужие?

– Не думаю – надеюсь.

– Интуиция говорит «горячо»?

– Скорее – «тепло».

Дав Харднетту время осмыслить услышанное, Верховный спросил:

– Знаешь, Вилли, почему Большая Земля не объявляет войну империи тморпов?

Полковник пожал плечами, дескать, что за вопрос – яснее ясного.

– Мы мирные люди, шеф.

– Правильно. А почему империя тморпов не идет войной на земную юдоль?

– У них такой же боевой потенциал, как и у нас. Видимо, боятся. Заварушка-то неслабая выйдет. Им достанется.

– Правильно. Так все и есть. Силы Большой Земли и империи тморпов равны. Втихую повстанцев спонсируют, конечно. Сам знаешь – гадят нам многопалые исподтишка. Не без этого. Но в открытую воевать пока опасаются. Ну а теперь скажи, Вилли, что будет, если они первыми выйдут на Чужих?

– Это смотря что из себя представляют Чужие…

– Допустим, что Чужой «силен, хитер и способен принимать облик жертвы». И предположим, тморпы овладеют такой технологией. Что тогда?

– Тогда равновесие нарушится.

– И что из этого выйдет?

– Шеф, я не дурак. Тогда они попытаются задать нам трепку.

– Обязательно! – воскликнул Верховный. – Всенепременно! Никаких сомнений! Поэтому в чем состоит наша задача?

Харднетт никогда не подавал вида, что его раздражает манера Старика проговаривать уже тысячу раз проговоренное и обсасывать со всех сторон очевидное. И в этот раз не подал. Четко сформулировал:

– Наша задача состоит в том, чтобы добраться до Чужих первыми. Если они появятся.

– Верно. Чужие должны стать нашим оружием. Нашим. И только нашим! Теперь понимаешь, почему я послал на Тиберрию тебя?

– Не совсем, – признался Харднетт.

– Неужели непонятно? – поразился его недогадливости Старик. – Ты – единственный, кому я доверяю как себе. Это во-первых. Во-вторых, по образованию ты биолог.

– Врач…

– Неважно. А в-третьих… Как понимаешь, это дело касается особого аспекта национальной безопасности. Рядового агента я не мог послать.

– Я, конечно, польщен вашим доверием, шеф, и высокой оценкой моих функциональных способностей, но…

– Что?

– Почему вы сразу не сказали?

– На это есть причина.

– Не доверяете стенам?

– И это тоже.

Верховный замолчал. Харднетт не стал ничего выпытывать. Хотел бы Старик открыть все карты, открыл бы. Значит, не хочет.

И полковник просто уточнил задачу:

– Итак, шеф, основная моя миссия на Тиберрии: выяснить, является ли Зверь из Пророчества Чужим. Я правильно понял?

– Да, Вилли. Будь уж добр.

– А дальше?

– А дальше действуй по обстановке.

– Как быть с делами по вертолету и раймондию?

– Не отменяется, – предупредил Старик.

Харднетт удивленно вскинул бровь:

– Однако.

– А как ты думал?

– Я думал… Я все понял, шеф.

– Вот и хорошо, что понял, – удовлетворенно сказал Верховный. – И вот еще что, Вилли…

– Слушаю, шеф.

– Не откажи в любезности, держи меня в курсе. Будет срочная необходимость, не стесняйся, используй дипломатический канал.

– Хорошо, шеф. Тогда передайте нашему человеку на Тиберрии пароль.

– Какой?

– «Глаза и уши».

– «Глаза и уши»? Забавно. Передам. Если не забуду.

– Шеф, но…

– Шучу. Передам, конечно. Ну все, работай, Вилли. И помни, у Большой Земли нет друзей…

Старик прервался в своей манере, и Харднетт закончил фразу за него:

– …потому что они ей не нужны.

– Верно. Все, Вилли. Конец связи. И – удачи.

– Единое из многого!

Попрощавшись, Харднетт отключил связь. Гомер Симпсон, не самый примерный работник атомной станции города Спрингфилд, исчез. На экране повисло стандартное меню.

Выглянув из отсека, полковник обнаружил, что искать оператора спецсвязи не нужно. Тот стоял у двери.

– Заходи, – приказал ему Харднетт.

Связист зашел. Он был хмур и озабочен. Полковник отдал ему ключи от сейфа, ободряюще похлопал по плечу и с наигранной веселостью доложил:

– Пост сдал.

– Пост принял, – без особого энтузиазма отозвался парень и брезгливым движением скинул его руку с плеча.

– Что – обиделся? – прищурился Харднетт.

Связист, скривившись, мотнул головой:

– Нет, сэр.

– А чего тогда бычишься? В твоем положении не стоит бычиться. Глупо.

– Я, сэр, не бычусь.

Харднетт включил интуицию:

– Видать, кто-то уже шепнул, откуда я?

Парень не ответил, лишь хмыкнул. Но потому, как старательно избегал встречи глазами, стало понятно – шепнули. И тут уже не трудно было догадаться, что к чему. Случай был в некотором смысле типовой.

– Все с вами ясно, мой юный друг, – устало протянул полковник.

– Что вам ясно, сэр? – сквозь зубы спросил связист. Он перестал скрывать неприязнь. Пошел в открытую.

– А то и ясно, – ответил Харднетт, – что у тебя в башке идеалы светлые колобродят. Свобода, равенство и братство. Крэкс, фэкс и пэкс… Я угадал?

Парень промолчал.

– Ну, ничего, – по-отечески подбодрил его Харднетт, – по молодости оно даже полезно переболеть стремлением разрушить строй и победить отцов и дедов. Сам в свое время… Н-да!.. Крэкс, фэкс и пэкс. Мальчишеская идеалистическая дурь.

Парень слушал-слушал и не вытерпел:

– Вы, сэр, хотите сказать, что я молод и глуп?

– Я не хочу. Я говорю. Ты молод и глуп. А поэтому невдомек тебе, что братство отменяет равенство, а свобода – и то и другое. Ты глуп и молод.

Парень вспылил:

– А вы, сэр, тогда! А вы…

Он не находил нужного слова. Харднетт помог:

– Ты, наверное, хочешь сказать, что я палач?

Парень зыркнул, но промолчал.

– Хочешь – скажи, – разрешил полковник. – Чего уж там. Раз уж случилось обострение свободомыслия. Давай-давай. Стерплю.

Парень сжал зубы и поиграл желваками.

– Ну да, я – палач, – признал Харднетт. – Это очевидно. А что поделать? Кому-то, мой юный друг, нужно делать эту работу. Черную и неблагодарную. Ты ведь не хочешь. Или хочешь? Вижу, не хочешь. Приходится мне. И не думай, что мне это в радость. Я, между прочим, всегда мечтал врачом быть. Чтоб ты знал. Веришь?

Парень опять промолчал, а Харднетт продолжил мечтательным тоном:

– Можешь не верить, но я хотел бы быть врачом. Это такой кайф – больных пользовать. Днем больных пользовать, а по ночам… А по ночам, к примеру, возвышенные стихи писать о всяком разном. О всяком высоком. Причем по старинке писать – пером. Вот. Хочу.

– А для чего тогда в Чрезвычайную подались? – спросил парень, глядя на него исподлобья.

– Для того, мой юный друг, что кто-то должен защищать наше и наших.

Парень осуждающе покачал головой и спросил с вызовом:

– А кто это – «наши»?

– Для меня «наши» – земляне, – спокойно ответил Харднетт. – Земляне, а также те люди, которые стремятся стать землянами. Те, кто собрался плыть в нашем кильватере.

– А те, кто не хочет? Кто они?

– Никто. Для меня – никто.

– Отвратительно все это. Просто отвратительно…

– Что именно?

– Все! – Парень начал заводиться. – Абсолютно все, что вы творите. Ну, взять, допустим, ту же Прохту…

– Ну-ну, – усмехнулся полковник. – Возьми. Только не надорвись.

– Чего вы туда лезете?

Харднетт пожал плечами:

– Тут просто. Помогаем тем, кто объявил себя землянами.

– Но это же жалкая кучка! Большинство-то не хотят.

– И что?

– Пусть они между собой сначала разберутся.

– Это как?

– Ну как… Демократически. Как еще?

– Тот есть – голосованием? В смысле – массовым и свободным волеизъявлением?

Парень кивнул:

– Им самым.

– Забавные слова говоришь, – усмехнулся Харднетт. Посмотрел на паренька внимательней и вдруг спросил: – Сколько тебе?

– Зачем это вам? – напрягся связист.

– Сколько?

– Ну, двадцать четыре.

– Большой уже мальчик. Подружка есть?

– Нет.

– Нет?! – удивился Харднетт. Покачал изумленно головой и подмигнул: – Если у тебя нет подружки, значит, у кого-то их две… Ладно, не тушуйся. Будет когда-нибудь у тебя подружка. Обязательно будет. Или гей?

Парень вздрогнул и, отметая подобные подозрения, быстро сказал:

– Ну, допустим, будет у меня подружка. И что с того? При чем тут все это?

– При чем? А вот при чем. Будет у тебя подружка. И будешь ты ее любить. И она тебя будет любить. И дело до того дойдет, что однажды ты сделаешь ей предложение. А она возьмет и даст тебе свое согласие. Почему бы не дать? Такому-то красавцу да не дать? Глупо не дать. Да?

Парень по-прежнему недоумевал:

– Не пойму, сэр, к чему это вы?

– А к тому, – вздохнул Харднетт, – что однажды вы решите пожениться. Вы-то решите, а ее родители возьмут и скажут – нет. Скажут, что не пара ты ей. Скажут, рылом не вышел. Может такое случиться? Легко. Сплошь и рядом такое происходит. Подруга твоя, конечно, взбрыкнет – не без этого. Завизжит, что у вас-де любовь. Мать в ответ наорет на нее последними словами. Потом отцу: «Да она у нас под кого попало ложится!» Отец с дивана сползет и кулаком дочурке по лицу, чтоб не дурила. Вот так вот – кулаком и по лицу. И еще раз по лицу. И еще раз. Реализуя волю демократичного большинства – по лицу, по лицу, по лицу. В мясню! В кровь!.. Вот такая, понимаешь, любовь. Как говорится, нет повести печальнее на свете. Сечешь, о чем толкую?

– Вы… Вы…

– Ну?

– Вы, сэр, казуист!

– Возможно. Казуист и путаник. Только знаешь что?

– Что?

– Сейчас сформулирую. – Харднетт сделал вид, что напряженно думает. – Все, сформулировал. Записывай.

Парень хмыкнул:

– Так запомню.

– Ладно, запоминай. Так вот. Демократия – это не диктат большинства. Демократия – это охрана прав меньшинства. Вот так. Хорошо сказал?

Парень не ответил, какое-то время молчал, потом, уставившись в угол, устало сказал:

– Все у вас, сэр, как-то… Шиворот-навыворот. Я, признаться, уже запутался.

Воинственный пыл его угас, он заметно успокоился и выглядел растерянным. Видимо, какая-то озвученная полковником мысль подействовала на молодого связиста, как укол сульфазина с аминазином на буйнопомешанного.

– Я и сам, когда в этом тумане маяк теряю, путаюсь, – признался Харднетт. – Потому стараюсь об этих делах лишний раз не думать. И тебе не советую. Искренне… Нейрокомпьютер и тот не лишен внутреннего конфликта. А ведь искусственный. Что уж там о нас-то говорить…

– Вы, сэр, какой-то странный.

– В смысле?

– Вроде из Чрезвычайной, а какой-то…

– Какой?

– На злодея не очень похожи.

– Это потому что зла вокруг столько, что на него у меня зла не хватает. Кстати, знаешь, где мы в ловушку попадаем?

– Где?

– А вот послушай. Мы все знаем, что делать, когда ударят по левой щеке. Все. Абсолютно. Ты ведь знаешь?

– Ну знаю. Простить и подставить правую… Вроде так.

– Во-от! И тебя научили. А тому, что делать, когда по щеке бьют не тебя, а другого – этому научили? – Харднетт снял с рукава прилипший обрывок бумаги. Поиграл его наэлектризованностью, бросил на пол и спросил: – Что делать, когда по щеке бьют твою любимую?.. Ну или не любимую, а, допустим, матушку? Или ребенка? Твоего ли, чужого ли – неважно. Что тогда делать? Знаешь?

Парень пожал плечами.

– Не знаешь, – заключил полковник. – И я не знаю. Никто не знает. А когда не знаешь, как поступить, лучше поступать по закону. Согласен?

– Законы люди пишут, и применяют их тоже люди, – упавшим голосом произнес парень. – Людям свойственно ошибаться.

– Не спорю. Бывает. Допустимые издержки.

Сказав это, Харднетт посмотрел на бумажные лоскуты, прикрепленные к воздуховоду, и прикрыл глаза. Лоскуты действительно шелестели. Тревожно. Словно листва перед грозой. И во второй раз за последний час воображение перенесло полковника в даль дальнюю. И вновь он оказался у открытого окна в комнате старой усадьбы. Тусклый огонь камина отбрасывал смутные тени. За окном сияла тяжелая луна. Где-то у реки шумел рогоз и поскрипывал под копытами настил деревянного моста. Но кто именно к нему спешит посреди ночи, Харднетт так и не узнал – связист безжалостно вернул его на борт НП-лайнера.

– Для кого-то, может быть, и издержки, – сказал он. – А для кого-то – поломанные судьбы.

– Что поделать, такова жизнь, – стряхнув наваждение, заметил Харднетт. – В обычаях человеческих много разнообразия и много нелепостей. И ты вот что… Давай-ка без этого всего, без глубокого погружения. А то наговоришь лишнего и…

– Что? Скрутите и сдадите на коррекцию?

Полковник не удостоил его ответом. Пропустил вопрос мимо ушей. Не хватало еще отвечать на дурацкие вопросы запутавшегося мальчишки. Но сам спросил:

– Ты, похоже, техническую «вышку» заканчивал?

– Допустим. Заметно?

– А как же! Реальность усложняешь. Умник.

– А что – реальность, по-вашему, элементарна?

– Не то чтобы элементарна. Просто… требует верного истолкования. – Харднетт направил указательный палец в потолок и произнес назидательно: – Верное и вовремя сделанное толкование позволяет добропорядочному гражданину с легкостью выбрать путь безупречного поведения.

Парень попытался возразить:

– Позвольте, сэр, а кто будет…

– Хватит! – резко оборвал его Харднетт. – Утомил ты меня. Помолчи… И я помолчу. Вместе давай помолчим.

Парень прикусил язык, и они действительно помолчали. Душевно. Правда, недолго. Нарушая тишину, полковник ни с того ни с сего, оттолкнувшись от случайной, мимолетной и незафиксированной мысли, задумчиво произнес:

– Знаешь, дружище, как иной раз бывает? – Он выдержал театральную паузу. – Бывает так, что человек бросит камень в море, а сам возьмет да и умрет. И получается ерунда: человека уже нет, а камень, им брошенный, все еще летит. На дно. Летит и летит. И летит, и летит, и летит… А человека нет. Странно, правда?

– Я не понял, это вы к чему, сэр?

– К слову.

– К какому?

– Непроизнесенному.

– Намекаете, что времена такие, что лучше помалкивать?

– Да не намекаю я! Что ты, ей-богу? Не намекаю, прямо говорю. Как римлянин римлянину говорю: иногда молчание – раймондий. И понимай как хочешь. А времена… Что – «времена»? У тебя есть свое мнение, ты вправе его иметь. В любые времена. Только знай, на самом деле это не ты имеешь мнение. Пока еще мнение имеет тебя. К тому же оно не твое. Чье-то чужое. Подумай об этом на досуге. А я все сказал.

Харднетт подошел к двери, но, взявшись за ручку, остановился.

– Кстати, – обратился он к связисту через плечо, – кто это тебе шепнул, что я из Чрезвычайной?

– Никто, – ответил парень.

Харднетт нахмурился:

– Геройствуешь?

– Честно, сэр, никто, – поклялся тот и напомнил: – Вы же мне сами показали лицензию, когда вошли.

– Совсем плохим стал! – хлопнул себя по лбу Харднетт и, уже закрывая дверь, добавил: – А хорошим никогда и не был.

3

В ожидании черного стюарда полковник задержался в командной рубке. Самому вернуться в пассажирский салон представлялось делом непростым. И даже опасным. Ничего не стоило заблудиться в бесконечных закоулках корабля и сгинуть навеки. Рисковать не стал – перспектива превратиться в местного призрака не грела. Нагло занял пустующий ложемент у пульта Проводника и, отхлебывая замзам-колу, которую принесла ему гостеприимная девчушка в форме стажера, попытался осмыслить полученную информацию.

«Итак, что у нас имеется», – начал он свой анализ.

А имелось следующее.

Прежде всего, один из тех странных объектов в пространстве-времени, которые носят гордое название «мембрана Гагича». «Гагича» – это потому что подобный объект первым обнаружил астрофизик Гагич. В 1123-м далеком году. Только он, Иосиф Гагич, решил тогда, что обнаружил белую дыру. И ошибся.

И немудрено.

Свойства объекта один в один совпадали со свойствами белой дыры. А главное – гравитационное притяжение объекта оказалось предельно малым. Никакая материя или энергия (включая свет) не могла попасть внутрь обнаруженного объекта. Покинуть – пожалуйста, внутрь попасть – нет.

Словом, натуральная белая дыра.

Белее не бывает.

Только вот вышла с этой белой дырой форменная незадача. Спустя двенадцать лет вдруг обнаружилось, что на ее месте зияет черная. Глянули на нее как-то в очередной раз по графику, и – вот те на! Была дыра белая, стала черная. Проверяли, перепроверяли – черная. Удивились и ничего не поняли. Мало того, через какое-то время чудо повторилось – черная дыра вновь стала белой.