Текст книги "Последний рубеж"

Автор книги: Андрей Стерхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Андрей Стерхов
Последний рубеж

ПРОЛОГ

Пестрый камень угодил меж двух кувшинок, и перепуганная лягушка, которая еще миг назад так громко и отвратно квакала, с шумом плюхнулась в тину.

«Какая же она все-таки глупая», – подумал Тамрофа-ица и, услышав чьи-то осторожные шаги, обернулся.

По ступеням беседки медленно, будто с грузом на плечах, поднимался заспанный Экоша-тофо.

Дойдя до порога, мерклый склонился в почтительном поклоне и, не смея поднять глаз, произнес обязательную фразу:

– Слышащий Всех и Всегда явился к Первому и Единственному Триангулятору империи не один.

Тамрофа-ица попытался угадать по его лицу, кто именно вышел на связь, но – как и всегда прежде – лицо живого передатчика ничего не выражало. Осознав, что сквозь маску безразличия и на этот раз не пробиться, светлейший повелел:

– Войди. – И как только Экоша-тофо переступил порог, спросил, с трудом скрывая нетерпение: – С кем пожаловал, Слышащий?

– Со Стоящим на Перекрестке, – доложил Экоша-тофо. Бесцветным голосом, еле слышно, но очень внятно.

Несколько секунд Тамрофа-ица собирался с духом, а после произнес, уже обращаясь к резиденту:

– Приветствую тебя, незамутненный. Готов принять и выслушать.

– И я тебя приветствую, Первый и Единственный, – ответил устами Экоша-тофо Стоящий на Перекрестке и огорошил дурной вестью: – Как ни прискорбно, светлейший, но сбываются твои худшие опасения – Пророчество Сынов Агана становится явью.

И больше ни слова.

Лицо Тамрофа-ицы окаменело, в глазах сделалось темно, оба его чутких сердца сжались от боли. Ему показалось, что рухнуло небо.

Но небо не рухнуло.

Оно, затянутое тучами, еще держалось.

Найдя в себе силы одолеть приступ вселенской тоски, Первый и Единственный смахнул капли холодного пота со лба и спросил со смесью тревоги и надежды:

– Скажи, незамутненный, готовятся ли к Охоте наши добрые друзья муллваты?

Стоящий на Перекрестке сначала успокоил:

– Разумеется, светлейший. Охотники никогда не забывают, кто они и зачем рождаются на свет. Все, как и прежде. Все, как всегда. – А потом вновь растревожил: – Но грядет нечто страшное. Настоящая беда. Времени в обрез, а Человека Со Шрамом все еще нет. Да и с металлом у муллватов…

– Что там у них с металлом?

– Может не хватить.

Тамрофа-ица охнул и огорченно закачал головой:

– Скверно. Очень скверно. Надо что-нибудь придумать. Обязательно.

– Светлейший, муллваты уже придумали.

– И что же?

– Решили напасть на конвой пятипалых.

– Вот как… И когда свершится?

– В свой срок.

Тамрофа-ица помолчал, обдумывая новость, а после паузы спросил:

– Ну а что пятипалые? Узнали хоть что-то о Пророчестве эти диковинные существа, которые поклоняются тысячам богов и не верят ни в одного?

– Должен огорчить тебя, светлейший: они пронюхали.

Это сказал тот, кому можно, даже должно верить, и у Тамрофа-ицы сразу заскакали в голове лихорадочные мысли: «Необходимо опередить землян. Необходимо опередить этих проныр. Необходимо опередить их, во что бы то ни стало».

И тут же, не откладывая в долгий ящик, он начал предпринимать безотлагательные меры. Встал в подобающую позу, топнул три раза ногой и произнес церемониальным тоном:

– Именем и словом Ончона-хице Семнадцатого, непобеждавшего и непобежденного императора тморпов, повелеваю тебе, Стоящий на Перекрестке, отправить на помощь муллватам одного из Спящих. – И уже понизив торжественность речи, добавил: – Сам выбери подходящий экземпляр. А чем снабдить и чем озадачить, знаешь лучше меня.

– Осмелюсь доложить, светлейший: уже исполнено, – чуть помедлив, признался Стоящий на Перекрестке.

Когда Экоша-тофо произносил эти чужие слова, его голос передал помимо сути еще и смущение. Но Тамрофа-ица, учитывая серьезность обстоятельств, не стал пенять резиденту за нарушение режима подвластности, спросил о главном:

– Спящий разбужен?

И услышал в ответ:

– Разбудим, когда наступит срок.

– Чем?

– Запретной Книгой.

– С Черной Птицей?

– Да, с Черной Птицей.

– Пусть так и будет, – благословил Тамрофа-ица и напоследок распорядился: – Когда угроза вторжения щиценов минует, не забудь тотчас доложить. Мне. Императору отрапортую лично. Слышишь меня, незамутненный?

– Слышу тебя, светлейший, – отозвался Стоящий на Перекрестке. – Слышу и повинуюсь.

– Чистых звезд тебе, незамутненный.

– Чистых и тебе, светлейший.

Распрощавшись с вернейшим из соратников, Тамрофа-ица, Первый и Единственный Триангулятор империи тморпов, величественным взмахом отправил мерклого прочь и неспешно вернулся к парапету. Вытащил из плошки гладкий камень (на этот раз темно-бурый), швырнул без замаха и стал наблюдать за тем, как разбегаются по воде круги. Кругов было много, и разбегались они долго.

А потом гладь пруда покрылась волдырями.

Пошел дождь.

Давешняя лягушка оказалась не такой уж и глупой.

Глава первая

1

В двадцать восемь сорок местное солнце (на государственном языке Схомии – Рригель, по Единому классификатору – Эпсилон Айвена 375) окончательно свалилось к линии горизонта, и подсвеченные снизу тучи, прежде убийственно свинцовые, вспыхнули цветами раскаленного для ковки металла.

Закат расцвел, но та картинка, что наплывала из глубины экрана, никак не изменилась. Все тот же песок. Все те же камни. Те же плешивые холмы, овраги с рваными краями, нещадно пинаемые ветром колтуны перекати-поля и безлистые кусты, похожие на раскуроченную взрывом арматуру. И все также, упорно стремясь разнообразить вид, вырастали то слева, то справа от Колеи огромные кактусы – колючие кривляки в три человеческих роста. Только их феерическое уродство уже не впечатляло. Заканчивались вторые сутки рейда, глаз окончательно замылился и не выделял корявые суккуленты из общей унылости.

Несмотря на то, что пейзаж на обзорном экране повис столь безрадостный, да и в дальнейшем не сулила Колея взбодрить чем-нибудь занятным, Влад Кугуар де Арнарди, борт-оператор актуального конвоя, не раскисал. В прежней жизни, в незабываемую пору службы бойцом Штурмовой Дивизии Экспедиционного корпуса, доводилось ему видеть ландшафты и потоскливее. На Таргалане, к примеру. На том выжженном, покрытом толщей спрессованного песка, безжизненном шаре, который бывалые люди справедливо окрестили Пляжем Дьявола. Или, допустим, на отведенном под космодром подскока Саулкгасте, мрачном спутнике Порфаса, где помимо гранитного крошева вперемежку с ледяным месивом больше и нет ничего. Вот там действительно тоска зеленая. А здесь – терпимо.

Не мармелад, конечно, но терпимо.

А потом скучать Владу было просто некогда. Накануне отключил программу автопилота, теперь приходилось лично, не отвлекаясь ни на секунду, отслеживать параметры, которые сплошным потоком шли от многочисленных систем, как головного вездехода, так и ползущего на виртуальной сцепке грузового тягача.

Ручной режим – режим нештатный. Это всем известно. И что изматывает капитально – ни для кого не секрет. Только отважился Влад не от хорошей жизни. Вынужденно взялся за девственно шершавую рукоять манипулятора. Обстоятельства заставили.

Тут такое дело.

На девяносто шестом километре, сразу после подъема, который обозначен на карте как «Проклятый», случился основательный трындец – ни с того ни с сего заглох маршевый двигатель тягача. Вел себя достойно, кряхтел помаленьку без всякого скулежа и вдруг затих на выдохе. Скончался. Внезапно. Как говорится, скоропостижно. Естественные попытки реанимировать его перезапуском к успеху не привели: Влад попробовал раз, другой – бесполезняк. Взревев, движок заходился надрывным кашлем и тут же глох. А когда и при третьей попытке не вышел на режим, стало окончательно ясно, что конвой застрял основательно и, вероятно, надолго.

Дело осложнялось тем, что дублирующая водородная турбоустановка на грузовых тягачах данной модели отсутствует как таковая. Она здесь не предусмотрена конструктивно. Что, конечно, досадно, но, с другой стороны, понятно. Тут, собственно, и понимать-то нечего: грузовой тягач не машина бойцов атаки – в десятки раз дешевле, в сотни примитивнее. Словом, пришлось засучить рукава и вникнуть.

Поначалу Влад грешил на клапан регулирования соотношения компонентов топлива. Довелось однажды помучиться с капризной финтифлюшкой, так что какое-никакое представление об этом слабом месте антикварной «Катьки» имел. Однако предварительный тест выдал на-гора иной диагноз: движок глохнет из-за критического перегрева, вызванного неполадкой в системе охлаждения. Ознакомившись с отчетом, Влад почувствовал себя пристыженным, энергично поскреб пятерней затылок и принял эту плюху к сведению.

Принять-то, конечно, принял – куда деваться, – но прежде чем пускаться во все тяжкие, все-таки (а вдруг?) ударил ломом фортуне по хребту – перезагрузил бортовой контроллер тягача. Грубо и с размаха – на тебе, дрянь коварная! Отгреби! И…

Чуда не случилось. Донесение о наличии неисправности с экрана не исчезло, по-прежнему издевательски мигало-подмигивало красным транспарантом. Неисправность, черт ее дери, оказалась не пустяшным сбоем.

Тогда уже, не мудрствуя лукаво, прошелся Влад по обвиненной в измене системе охлаждения. Обстоятельно, не торопясь, то и дело сверяясь с алгоритмом технического руководства, прошерстил параметры всех ее элементов. Точечно. Сверху донизу. А потом и снизу доверху. И так – два раза. К позору диагностической программы, а также к своему удивлению, перемешанному со злорадством в пропорции два к одному, дефектов не обнаружил. Не было никаких дефектов в системе охлаждения.

Вывод напрашивался сам собой, был он однозначным и тянул на откровение: накрылся медным тазом температурный датчик.

И тут уже – без вариантов.

Пометив самому себе, что вот оно, то самое место, где придется окопаться в полный рост, Влад немедленно сообщил о результатах анализа удачно подвалившему на смену Воленхейму. По всей, кстати, форме сообщил. Как оно это, по его разумению, новичкам всех времен и народов и предписано. Дескать, разрешите, сэр, доложить, пока зеваете? Есть доложить!

И доложил:

– Конвойное время – пять часов сорок восемь минут. Текущая точка маршрута – девяносто шестой километр Колеи. Зафиксированное состояние системы по Формуляру классификации событий – нештатная ситуация четвертого уровня с индексом неисправности три яйца 2387 полсотни девять. Анализ обнаруживает выход из строя температурного датчика ЭРТС-6 системы непрерывного контроля параметров двигателя ВТГ-137М универсального тягача КТК-НН-78У. Укладка резервного устройства данной спецификации в одиночном комплекте запасных изделий и приборов не предусмотрена. Доклад закончил.

Отбарабанил и, как положено, сделал соответствующую запись в бортовом журнале, аккуратно выводя каждую букву. А цифру – тем более. Стараясь, как говорят почтенные ветераны, истоптавшие на дорогах чужих миров не одну пару рифленых подошв, «для прокурора».

Курт Воленхейм, сорокадвухлетний рыжий детина, которого по понятным причинам в их пару назначили старшим, слушал доклад с таким видом, будто что-то понимает. А выслушав, почуял нутром, что «пришла – отворяй», и окончательно проснулся: засучил копытами, забарабанил веснушчатыми кувалдами по стеклопластику столешницы и пошел на чем свет стоит крестить нехорошими словами парней с Базы комплексного технического обеспечения. Парней – скопом, а их начальника Грэя Саймона, по прозвищу Грэй Карте Место, персонально. Крестил так, что аду стало жарко, и такие завороты, как «три-мудро-гадская звезда-пробоина» со «злобно-жгучим хурма-плодом», являлись самыми добродушными связками в извергаемом потоке.

Смешав с дерьмом Саймона, Воленхейм не успокоился, а, продолжая упражняться в построении многоярусных словесных конструкций, вынудил икать еще и всех высших менеджеров Всемирной Сырьевой, которым, по его глубокому убеждению, совершенно плевать, на каких развалюхах приходится ишачить мужественным парням из корпоративного конвоя. И до того себя раззадорил, что в запале собрался вызвать на Колею борт технической поддержки с групповым ЗИП-комплектом. Прямо сюда и немедленно. Вот так вот круто.

Обнаружив, что его заполошный начальник одной рукой заграбастал позорную, в двух местах стянутую грязным скотчем трубку микрофона, а второй потянулся к замусоленной тысячами нажатий клавише прямой связи с орбитальной станцией, Влад хладнокровно, как бы между прочим, просчитал расклад. Вслух просчитал. И загибая пальцы.

Составление служебного донесения по форме МК № 128 – раз, ожидание подтверждения – два, отправка заявки в Базу КТО – три, сбор ремонтного расчета – четыре, тягомотина процедуры отдачи официального распоряжения на проведение ремонтных работ в соответствии с разработанным, согласованным и утвержденным сетевым графиком устранения неисправности – пять.

Дальше – больше.

И по той причине, что от рождения не тморп, – уже на другой руке.

Раз – это получение расчетом оборудования на складе, два – доставка его на аэродром, три – сбор экипажа, четыре – погрузка и наконец, пять – предполетная подготовка.

По этому нехитрому раскладу – обе ладони сжаты в кулаки – выходило на все про все как минимум два с половиной эталонных часа. А если приплюсовать сюда время на всенепременную раскачку и обязательную бюрократическую волокиту, считай, что и все три с четвертью. И тут уже пыжься не пыжься, потей не потей, но чисто физически до ночи никак не успеть. А ночью… Вы же еще помните, сэр, что ночью летать нельзя? Или, виноват, вылетело из головы от тряски?

Где-то, наверное, с полминуты Воленхейм не мог врубиться, на что это намекает борт-оператор. А потом озадаченно захлопал ресницами. Еще бы! Забыл все напрочь.

Влад напомнил.

На инструктаже перед рейдом Патрик Колб, начальник штаба их 104-го дивизиона корпоративного конвоя, лично довел среди прочего. Третьего дня, вернее как раз ночи, разбился транспорт, доставлявший новую партию рабочих на горнообогатительный комбинат. По не выясненным пока причинам «вертушка» отклонилась от маршрута, зацепилась при развороте несущим винтом за одну из вершин Кардиограммы – горной гряды, лежащей вдоль северной границы Зоны Отчуждения, и рухнула на скалы. В минуту трагедии на борту находилось тридцать семь парней – тридцать четыре пассажира плюс три члена экипажа. Никто не выжил. Как цинично, но метко выразился старина Колб: «Гикнулись ребятки всмятку».

Разумеется, как только весть об этом печальном происшествии дошла до штаб-квартиры Корпорации, оттуда немедленно поступила команда «стоп» на все без исключения рискованные воздушные перемещения. Причем под «рискованными» предлагалось понимать полеты, как в темное время суток, так и в иных условиях плохой видимости, наподобие грозы или тумана.

Команду эту – нервную по форме, но верную по сути – пока еще никто не отменял.

Воленхейм, осмыслив невеселые расклады и вынужденно признав, что на ночь глядя ремонтников на Колею никак не выманишь, с силой шмякнул о панель без того на ладан дышащую трубку. Потом поднял ее, осмотрел, жива ли. И еще раз шмякнул. После чего вознес молитвенно руки и заорал дурным голосом. Так заорал, будто на гвоздь уселся. Размером не менее «сотки».

Впрочем, как тут не заорать – из-за какой-то там недоделанной пендюльки ломалось утвержденное серьезными людьми расписание доставки очередной партии раймондия к грузовому доку космопорта. А это такой облом. Такая, мать его, непруха!

И что самое обидное – на оставшемся участке, приходящемся большей частью на Долину Молчания, где Колея дает самые путаные кругали, нагнать потерянное время представлялось нереальным. Даже если управиться с ремонтом к завтрашнему полудню, все одно – нереально. Так что, как ни крути, расписание действительно летело к чертям собачьим. А соответственно делали ручкой и положенные премиальные. Кровные хрусты-хрустики. Пойди потом докажи безмозглым куколкам из отдела логистики, что не по своей вине в сроки не уложились. Запаришься рапорта писать. Ага. И докладные с объяснительными.

Когда донельзя расстроенный Воленхейм, пытаясь утихомирить разбушевавшиеся нервишки, задымил в рукав веселой травкой, Влад как раз и предложил сотворить одну из тех штуковин, что у поднаторевших бойцов Экспедиционного корпуса именуются «фокусами дядюшки Афигли».

Осторожно, кстати, предложил, ни на чем не настаивая. Первый рейс есть первый рейс. Пока еще не знал и знать не мог, принято ли в подобных случаях взбивать молоко в сметану у этих непуганых клоунов с пластмассовыми кокардами, пусть и наряженных на охрану и даже кое-чем вооруженных, но все же (по повадкам, подходу и тем тонким делам, которые словами не передать) безнадежно штатских.

Не знал он этого и своим писанием чужую казарму загружать не собирался. К тому же ни на миг не забывал, что числится в расчете вторым номером, что его кресло за пультом правое, а не левое. Прекрасно помнил. А уж для кого, для кого, но для него давно не секрет: то, что для «первого» во-первых, то для «второго» должно быть…

Не-а, не во-вторых.

Где-то так в-десятых.

И дело тут не в желании или отсутствии такового брать на себя ответственность. Дело в субординации, на которой все в этом мире и держится. «Взявшийся грести, рулить не должен» – вот те железобетонные слова, которые во время прохождения курса в Центре боевой подготовки имени командора Брамса вбил в его стриженную под ноль голову главный сержант Джон Моррис. В голову через задницу, между прочим, вбил. А это значит – раз и навеки. И даже сейчас, пребывая в глубоком запасе, не хотел он, Владислав де Арнарди (личный пожизненный позывной – «Кугуар»), отступать от одного из тех немногих принципов, следование которым не раз спасало ему жизнь. Да и не только ему.

Словом, посчитал своим долгом предложить возможный выход, а принятие решения, как оно и полагается, оставил за старшим.

Только медноголовый тугодум про такие дела слыхом не слыхивал. Откуда? Тяжелее ключа «на восемь» ничего в руках отродясь не держал. И ни аза не понял.

Пришлось растолковать подробно, что к чему.

А речь, вообще-то, шла о том, чтобы, презрев «красные» указания инструкций и жесткие запреты «промыслов», исключить не дрогнувшей рукой навернувшийся датчик из схемы. Удалить из цепи эту чертову штуку, выдающую ложный сигнал.

Начальничек, конечно, заартачился. Выдохнул долгой струей дым в решетку кондиционера и заявил, что пломбы срывать не даст. Ни за что. Не положено-де. И понес какую-то чушь про то, что не всегда возможно наложить на наложенное и положить на положенное.

Влад переждал мутную волну, а тогда уже – с чувством-толком-расстановкой – объяснил непутевому, что предлагается вовсе не аппаратное вмешательство, а напротив – программное. То самое, которое позволит по прибытии на место легко и непринужденно вернуть аппарат в исходное (то есть, получается, в данном конкретном случае – неисправное) состояние.

Выслушать Воленхейм его выслушал, но в принципиальную возможность подобного колдовства не поверил. Заметил, что легче президенту Корпорации Максу Стокману в рай попасть, чем простому смертному в узкоспециализированную, а потому намертво зашитую, операционную систему. Дескать, контроллер бэушного трактора – это тебе, служивый, не навороченный нейрокомпьютер НП-лайнера. Искусственные сгустки хитро переплетенных нейронов сами легко на контакт идут. Те еще балаболы. А вот с железными контроллерами такие шутки не проходят. Остынь.

Тогда Влад признался, что знает дырку.

Мамой не клялся, зуб на кон не ставил, руку на отсечение не давал, а просто сказал, что так, мол, и так – войти сумею. Но сказал весомо.

Воленхейм, нервно пожевав заусенцы и взвесив все «про» и «контра», сдался. Хмыкнул, раздавил косяк о матовый плафон подсветки и дал добро. Но, правда, сразу предупредил: если что, то он ни при чем. Дескать, если спецы за одно место потом прихватят, то он про «кряк» знать ничего не знал и ведать про него не ведал. И приказа официально на это дело отдавать не будет. Ни устного, ни тем более письменного. Никакого. И, с важным видом помолчав, добавил зачем-то, что у него семья.

В глубине души офонарел, конечно, Влад от такого дешевого подхода, от неприкрытой гнили такой, но вслух согласился стрелки на себя перевести, если вдруг прижмут. Ему не привыкать. Проходил такие темы.

Дальше уже без лишнего трепа расстегнул верхние пуговки казенного комбинезона и вытащил из-за пазухи заветный жетон – личный знак, который по всем приказам полагается сдавать при выходе на дембель. Разумеется, не сдал. Еще чего. Перетопчутся. Введенный три года назад «медальон смерти» вернул «погонщикам» от греха подальше, а с жетоном обошелся, как это оно и принято у правильных мужчин: поставил в кадровом департаменте штаба Дивизии ящик того, чего надо, на стол тому, кому надо, огреб по полной выговор за мнимую потерю и оставил цацку себе на память.

На аверсе пластинки из крутейшего аргоната красовался его учетный военный номер и ниже – шифр генетической регенерационной карты. Это так и должно быть. У всех бойцов Экспедиционного корпуса точно так же. А вот на реверсе Влад когда-то собственноручно нацарапал ремонтным лазером в режиме форсажа семнадцать волшебных цифр и букв – универсальный код доступа к реестрам всех операционных систем, выходящих из недр корпорации «Пластичные Вычислительные Технологии». Причем вывел он эти символы мало кому известной – даже, пожалуй, и самим оставшимся в живых после Известного Инцидента даппайцам – древнедаппайской клинописью. Именно таким вот экзотическим образом зашифровал секретный код на тот подлый случай, который, как известно, «всякий».

Можно было бы, конечно, и проще поступить – в «сопелку» скинуть. Но где гарантия, что не позабудешь затереть перед очередной плановой диагностикой? Нет гарантии. Ну а позабудешь – выявят на раз. За жабры тебя тогда и на кукан. В строгом соответствии с Актом о копирайте Цифрового тысячелетия. И тогда уже ни Фонд электронного рубежа, ни Комитет по гуманизации, никакие другие правозащитные организации не помогут избежать Коррекции.

Честно говоря, Влад и без использования оперативной памяти вживленного микропроцессора прекрасно помнил все эти символы наизусть. Ночью разбуди – отчеканил бы. Но если предоставлялась возможность, всегда сверялся со шпаргалкой. Обязательно. Ведь тут все донельзя строго и круче просто некуда: достаточно допустить одну-единственную ошибку, сразу же случится глухая блокировка аппарата. Падай потом в ножки дельфиномордым мальчикам из Агентства информационной защиты, винись перед чугунными лбами из службы безопасности ПВТ, объясняй разъяренным начальникам, какого черта пытался код подобрать. Не дай-то бог – дерьма не оберешься.

Так что, принимаясь за столь тонкое дело, лучше (если только, конечно, петух бойцовский в задницу не клюет и прямой наводкой по тебе не лупят) семьдесят семь раз отмерить, а только потом…

Еще раз отмерить.

И только потом забабахать.

Когда Влад, внутренне подобравшись, стал через обычную командную строку скармливать аппарату пригретую на груди комбинацию, заинтригованный Воленхейм не удержался от вопроса. Вытягивая шею и безуспешно пытаясь заглянуть через намеренно приподнятое плечо борт-оператора, полюбопытствовал наивно, откуда это у бывшего «кирпича» секретный код. Ничего ему Влад не ответил. Рыбные места выдавать глупо, а в хорошо известном смысле еще и подло. Промолчал. А на повторный вопрос (Воленхейм настырничал) плечами пожал. Мол, откуда-откуда? Откуда надо.

А вообще-то, оттуда же, откуда вот этот безобразный шрам на правой щеке, умение спать на бегу и привычка пропускать мимо ушей тупые вопросы тупых тупиц.

С войны, конечно.

Как только черный ход в операционную систему «Курс Один В Один» отворился, сама собой распаковалась скрытая от рядовых трактористов утилита редактирования системного реестра. Влад сразу, чтоб лишний раз потом не париться, скопировал для будущей реставрации текущие значения разделов и уже со спокойной душой минуты две шаманил – обрубал на правах администратора в мудреном «дереве» лишние «ветки». А когда все необходимые ключи обнулил, перезагрузил контроллер и «поднял» мнемосхему. Прошелся пальцем по лабиринту разноцветных линий и, отыскав нужное место, обнаружил, что все получилось, и получилось как нельзя лучше: неисправный датчик на схеме отсутствовал. Не читался. Будто и не существовал никогда в природе.

Порадовавшись тому, что не подвела солдатская смекалка, Влад задорно подмигнул сисястой «Мисс июль 2231», которая по-прежнему призывно улыбалась с кожуха блока управления системой жизнеобеспечения, и тут же (не забыв, конечно, без тени какой-либо иронии испросить разрешение) стал запускать турбогенератор в пошаговом режиме. Вбивал команды в аппарат и по армейской привычке, от которой теперь только могила излечит, озвучивал поступающие на экран донесения. Что вылетало, то вслух и выдавал, ничего не придумывая. И понеслись фразы, делящие секунды на мгновения:

– Есть вращение ротора компрессора!..

– Есть давление окислителя!..

– Есть продувка магистралей компонентов!..

Обдолбаный Воленхейм смотрел на него как на сумасшедшего, только что пальцем у виска не крутил. И хихикал в открытую. Мол, ты чего, в самом деле, служивый? Пилота стартующего НП-лайнера из себя корчишь?.. Это, что ли? Да?.. Нет?.. Если нет, то к чему изгаляешься?

Но Влад, ничуть не смущаясь, упрямо продолжал бубнить под нос:

– Есть срабатывание клапанов управления впрыском!..

– Есть подача компонентов в камеру сгорания!..

– Есть воспламенение!..

– Есть вращение турбины!..

И, когда загорелся вожделенный «изумрудный глаз», последнее:

– Есть выход на режим малой тяги!

Зарегистрировав удачный запуск, Влад подождал с минуту и вывел двигатель на номинальную мощность. Только после этого доложил, что параметры в норме. И на этот раз – что вполне естественно – никакую запись в журнале делать не стал.

Воленхейм хмыкнул, поаплодировал с дурашливой наигранностью, но команду проверить ход все же отдал. А куда ему было деваться?

Во исполнение приказа – слушаюсь, сэр! – Влад запустил давным-давно выработавший ресурс, но вполне еще борзый дизель, перешел на ручной режим, проверил параметры сцепки и, убедившись, что телеметрия в порядке, подал головной вездеход вперед. Машина прочихалась, вздрогнула и пошла. Ровно и мощно. Колея вновь стала плавно уходить под траки гусениц, а картинка, выведенная на экран с допотопной (да к тому же изрядно запылившейся) камеры заднего вида, хотя и нечетко, но показала, что тягач послушно потянулся следом. Влад поманеврировал: взял мягко влево, потом – круто вправо. Тягач аккуратно повторил движения. Хорошо шел. Плотно. На строго заданной дистанции. Шел, будто слоненок за слонихой.

К слову сказать, Влад тогда на самом деле ярко представил себе это зрелище: бредет по саванне такая вальяжная слониха, а за ней трусит, ухватившись хоботом за мамашин хвост, слоненок.

Напоминало.

Правда, их «слоненок» размерами своими превосходил «слониху», пожалуй, раза в три. И еще к тому же контейнер на себе тянул. Хотя груза в контейнере нынче было с гулькин нос, но и без груза – махина махиной.

Через полтора километра ровного хода Влад проверил на подвернувшемся холме, насколько плавно состав набирает скорость в гору, потом опробовал резкое торможение при спуске. Никаких замечаний не возникло. Все было пучком. И даже лучше. Сам собой напрашивался перевод системы управления движением на автоматический режим. Но вот тут-то как раз Влад и решил, что после случившейся бодяги, пожалуй, не стоит этого делать. Не то чтобы сильно переживал за адекватность взломанного аппарата, но предпочел не рисковать. Перестраховался.

Воленхейм не стал возражать, только сам управлять составом в ручном режиме отказался. Наотрез. Перевел тумблер отношения к службе в положение «САМОСВАЛ» и заявил беспардонно, что он – пас, что не царское это дело и что вообще – раз служивый взялся аппарат курочить, ему и карты в руки. Потом скинул копыта с пульта и демонстративно перебрался в спальный отсек.

Ничего Влад ему на это не предъявил, только молча сотворил «торжественный подъем среднего пальца перед парадным строем» да крепче прихватил рукоять манипулятора. И после этого четыре смены подряд – «людскую», «собаку» и еще две «людских» – в одиночку рулил. Без минуты сна и отдыха. Чисто на характере. Ну и немного, конечно, на стимуляторах. Не без того. Но больше все же на характере. Даже режим навигационной коррекции в урочный час самостоятельно провел – не стал будить рыжего поганца. Из принципа. Тот, правда, сам выбирался пару раз пожрать и отлить, но потом вновь заваливался.

Влад особо на него не злился. Было б на кого. И не ныл. Потому что знал о себе главное. И знал твердо. Знал, что куда бы ни занесло, каким бы статусом ни наделила судьба, что бы ни случилось, он – солдат.

Прежде всего.

Он десять лет тянул лямку в действующей армии, и чем бы теперь ни оказались заняты руки, они всегда будут помнить тяжесть винтовки с заводским номером НЛГ 3952371134. Говорят, настоящий солдат не бывает бывшим. Верно говорят. Так и есть. Влад перестал быть бойцом Дивизии, но по-прежнему чувствовал себя солдатом. Звание «солдат» – это теперь для него не позиция в формуляре Департамента учета трудовой деятельности, а крест на всю оставшуюся жизнь.

Правда, он теперь такой солдат, который сам выбирает, кого защищать, но по сути – все то же.

Ну а коль это в жилу, то не пристало на пустом месте заводиться. И скулить негоже. Солдат, когда ему тяжко, должен сжать зубы и переть танком. А если повезет, то в танке. В прорыв и без обоза.

Да, в прорыв и…

2

На «полетном» хронометре высветилось двадцать восемь сорок четыре местного, когда Влад почувствовал что-то неладное. Именно так: сначала почувствовал и только потом засек. В глубине обзорного экрана. Краем глаза. Какое-то неясное движение.

Накинув мощности центральному прожектору, он увеличил масштаб панорамной картинки, добавил контрастности и обнаружил дикую вещь: впереди на Колее, прямо по курсу, выдержанному на этом участке строго на запад, расположились всадники.

Машинально отсек время запуском секундомера, отсканировал расстояние – сто пятьдесят шесть метров – и только потом ахнул:

– Не может быть!

Какие могут быть, к черту, на удаленной от поселений Колее всадники? Неоткуда им взяться в Зоне Отчуждения.

Не-от-ку-да!

Если только, конечно, это не всадники апокалипсиса.

Подумал встревоженно: «Может, от переутомления того самого… с крыши спрыгнул?»

Легко допускал такую штуку.

Но через секунду сенсоры проснулись, и система наблюдения запоздало подтвердила наличие неизвестной групповой цели, пошла выдавать параметры и автоматически врубила ревун тревоги.