Текст книги "Самая страшная книга 2014"
Автор книги: Андрей Буторин
Соавторы: Ольга Дорофеева,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Алексей Жарков,Альберт Гумеров,Ирина Скидневская,Михаил Павлов,Дмитрий Костюкевич,Александр Юдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)
– Странно, – кивнул шотландец, – Под землей вообще много странного происходит, уж поверь мне.
И люди не первый раз пропадают.
Виккерс снова промолчал. Шотландец, покончив, наконец, с проверкой, развернулся к нему.
– Вот что я тебе скажу, – процедил сквозь зубы, – панику надо пресекать. Сразу же. Если ты не хочешь потом пулеметами загонять сюда людей. Страх может пожрать любого.
Они вернулись в клуб, после чего МакКинли, воспользовавшись ранним приходом Виккерса, сдал ему дела и ушел наверх. Сержант Дьюрри проводил капитана долгим взглядом.
– Как здесь, Рон? – негромко спросил Виккерс, садясь за стол. Сержант дернул плечом.
– Понемногу. Копаем. Один из насосов остановился, пришлось переключать на резерв. Сейчас Кертис им занимается. Удивительно, что эти штуки вообще работают в таких условиях.
– Где Харт?
– Харт? В десятом, мне кажется. Сменил Дага – у парнишки случился приступ.
Виккерс поднялся, направляясь к выходу.
– Пойду, проверю слушающих, – бросил он сержанту, озадаченно глядящему ему вслед.
Унылое однообразие узких тоннелей поглотило Райена. Пропитанные влагой брусья, деревянная обшивка стен, вечная грязь под ногами, хлюпающая и вязкая, словно квашня.
Харт сидел неподвижно, как статуя. Фоноскоп лежал у него на коленях – непохоже, чтобы он был нужен шахтеру.
– Лейтенант, – не оборачиваясь, приветствовал он Виккерса. Райен сел рядом с ним.
– Все тихо? – шепотом спросил он. Харт кивнул. Какое-то время молчали.
– Что думаешь о Хейле? – спросил, наконец, Виккерс. Харт меланхолично пожал плечами.
– Испугался.
– А Диллвин?
Шахтер не ответил. Он продолжал буравить взглядом глинистую стену перед собой и, казалось, даже не мигал. Райен какое-то время ждал ответа, но затем, отчаявшись, встал и двинулся прочь.
– Темнота.
Харт произнес всего одно слово, но чувствовалось в нем не меньше, чем в рассказе Дугласа. Виккерс замер, ожидая продолжения, но шахтер снова умолк.
К полуночи Виккерс отправился проверить коммутационный узел, с которого шли провода сразу к трем минам. Протянутый под потолком провод входил в небольшую коробку, откуда расходился по трем тоннелям.
Райен расставил и поджег пару свечей по обе стороны коробки, достал из сумки небольшую отвертку, аккуратно развинтил уже подернувшиеся пятнами ржавчины болты, удерживающие крышку. Коммутация здесь была самой примитивной, и все же проверять ее надлежало тщательно – малейший сбой мог привести к преждевременной детонации, которая, случись не вместе с остальными взрывами, означала бы бесполезную трату аммонала.
Неожиданно лейтенант услышал тихий, скребущийся звук. Он шел откуда-то сверху и почти растворился в монотонном плеске воды, но тренированное ухо тут же выделило его из общего фона, заставив Райена взяться за пистолет. Звук повторился уже отчетливей, затем, в потолке, в паре шагов от Виккерса, образовалась дыра, из которой хлынул мутный поток воды.
– Дьявол! – выругался лейтенант, спешно закручивая коробку. Вода время от времени просачивалась в небольшие щели в глинистом слое, когда ее накапливалось достаточно много.
Нужно было укреплять потолок, чтобы течь не расширилась и не обвалила весь свод. Для этого понадобится человек десять, винтовые домкраты и дощатые щиты…
Кусок глины, не меньше десяти квадратных футов, обвалился, и вода ударила сплошной стеной, едва не сбив Райена с ног. Вместе с водой в тоннель упали две человеческие фигуры.
Не думая, Виккерс выстрелил. Ему тут же ответили, но, ошеломленные падением, боши не смогли толком прицелиться. Следующий выстрел Райена достал одного из них, повалив на землю. Второй, с короткой лопатой в руке, бросился на лейтенанта.
Прежде чем Виккерс выстрелил еще раз, немец ударом в запястье отвел его ладонь, затем, навалившись всем телом, повалил на пол. Заточенный край лопаты приближался к горлу Райена. Двумя руками он сдерживал натиск немца, не в силах вывернуть кисть с пистолетом для выстрела. Захрипев от напряжения, он перевалился на бок, так что собственный вес уже не помогал бошу. Тот прекратил давить и резким ударом выбил пистолет из руки англичанина. Второй удар был направлен в лицо, но Райен успел подставить руки. Локтевая кость отозвалась на удар острой болью.
Подогнув ногу, Виккерс отпихнул врага от себя, туг же рванув из голенища штык. Немец приподнялся на локте, замахнувшись лопатой для рубящего удара, но Райен оказался быстрее – коротким ударом он вогнал штык в грудь боша. Тот замер, тяжело и надсадно хрипя, рука с лопатой застыла в воздухе. Вырвав окровавленное лезвие, Райен ударил еще раз. С этим ударом слился тяжелый, вязкий звук – потолок тоннеля позади медленно просел.
Райен поднялся на ноги и посмотрел вверх. Там уходил в бесконечную темноту колодец бошей. Сверху доносились какие-то крики, возня. Нужно было уходить.
«Правый рукав имеет связку с четвертым тоннелем», – услужливо подсказала память. Райен, не размышляя, бросился туда. Прежде чем прозвучал взрыв, он успел отойти на пятнадцать ярдов.
Взрывная волна, пронесшаяся по тоннелю, ударила его в спину, швырнув вперед почти на пять ярдов. Упав лицом в грязь, он замер, ежесекундно ожидая, что сверху на него обрушатся тонны глины. Прошла секунда, другая…
Поднявшись, Виккерс первым делом отряхнул руки и полез в карман за спичками. Вокруг царил непроглядный мрак, и сказать, в каком состоянии тоннели, было совершенно невозможно. Сухо чиркнув о терку, спичка в пальцах Райена вспыхнула, контрастно очертив окружающие предметы. Фитиль свечки загорелся неохотно, треща и плюясь крошечными искрами. Прикрыв его ладонью, Райен дал огню разгореться и осмотрелся.
Тоннель за спиной завалило, и, судя по всему, завалило основательно. Боши все проделали чисто – удача в этот раз была на их стороне. Лейтенант, пошатываясь, побрел вперед.
Он ошибся. Может, неверно запомнил, а может, побежал не в тот тоннель. Теперь это было не важно. Ход оканчивался тупиком, заваленным взрывчаткой.
Присев на один из ящиков, Райен постарался унять охвативший его страх. В висках стучало, перед глазами плыли круги, дыхание стало частым и судорожным.
– Когда-то это должно было случиться, – сам себе произнес он, – Два года – большой срок.
За пазухой что-то тихонько и мягко хрустнуло. Достав из внутреннего кармана письмо, Райен какое-то время изучал его. Затем, взяв карандаш, положил лист на планшет.
Он не знал, для чего это делает. Никто и никогда не найдет его останков, никто не обнаружит это письмо, не прочитает. И все же Райен ощущал необходимость закончить его, не оставлять так, словно разговор, прерванный на полуслове.
Карандаш зашуршал по бумаге, выводя непослушные, прыгающие буквы – или это руки дрожали? Всего пару строк, коротких строк… Огонек свечи вздрогнул, будто тронутый сквозняком. Райен поднял на него глаза.
Она начала собираться в углах, незаметно, как густой черный туман. Казалось, это странные испарения, которые исторгает сама земля. Райен готов был поклясться, что даже ощущает их запах.
Он отложил письмо в сторону, словно хотел, чтобы оно было как можно дальше. Темнота лизнула его сапоги, поползла выше. Пальцы будто сковал холод, а каждый вздох давался все тяжелее.
«Как мало мы знаем о мире, в котором живем, – вдруг подумалось ему. – Как наивны мы, полагая, что покорили и поняли его».
Словно из последних сил на доли мгновения вспыхнула свеча, но вспышка эта уже не могла победить темноту. С легким шипением огонек погас, оставляя лейтенанта Райена Джей Виккерса в бесконечном мраке. Его сиплое дыхание слилось с дыханием темноты, ровным и глубоким. Ее липкие щупальца забрались под одежду, заскользили по коже, обволакивая каждый ее дюйм. И не было никого, кто бы видел это. Никого, кто бы мог понять, что именно здесь произошло.
Завал смогли разрыть тремя часами позже. Кроты нашли двух мертвых немцев: одного заколотого, другого с дыркой от пули. Также они обнаружили пистолет Виккерса. Поиски лейтенанта ничего не дали. Только в одном из тоннелей на ящике с аммоналом нашли сложенный вчетверо лист бумаги. Это было письмо, написанное рукой Виккерса. Последние строки были выведены карандашом.
– Нужно отправить письмо этой Дженни, – робко предложил сержант Дьюрри. МакКинли покачал головой:
– Нет. Она умерла с полгода назад. Тиф. Виккерс знал это, но продолжал писать. Наверное, ему просто хотелось думать, что где-то там его кто-то ждет.
Он задумчиво поглядел на исписанный лист, который держал в руках. Последние карандашные строки словно горели огнем под его взглядом.
«Бессчетных дней поток я прожил лишь тобою,
И сладкой встречи миг я вижу радостной картиной,
Моя любовь к тебе прольется чистою водою,
Со мной навек исчезнув в бездне под Мессиной».
Олег Кожин
…Где живет Кракен
Вблизи цистерна казалась еще больше. Огромная, некогда белая, а ныне увитая трещинами и ржавыми потеками, будто плющом, она возвышалась над детьми, как самый настоящий небоскреб. Вообще-то, когда ты маленький, над тобой возвышается абсолютно все: дома, автобусы, грузовики, непонятные и вечно занятые взрослые. Даже мальчишки из старших классов, которые отбирают у тебя деньги, данные родителями на завтраки, – и те нависают над тобой словно башни. Правда, мало кто считает себя маленьким в десять лет. Первая в жизни круглая дата, первый официальный юбилей как будто завершает некий цикл, по окончании которого слово «маленький» к тебе больше не применимо. Словно ноль на конце десятки – не зацикленная в круг линия, а спираль, переводящая тебя на новый виток.
Из стоящих на холме шестерых детей только Лысик все еще относилась к разряду малышей. У нее даже собственного велосипеда не было. Именно потому она всю дорогу тряслась на раме Димкиного велика, тихонько ойкая всякий раз, когда тот неосторожно подпрыгивал на ухабах неровной дороги. Остальным заветная десятка уже стукнула, и транспорт у них был свой собственный.
Генке, самому старшему из шестерки, через месяц исполнялось двенадцать, и возраст автоматически делал его вожаком маленького велосипедного войска. В другое время он бы вряд ли стал возиться с мелюзгой, даже если она не считает себя таковой, но сейчас у него просто не было выбора. Летом родители стараются отослать детей подальше из хоть и провинциального и маленького, но тем не менее грязного, пыльного и очень загазованного городка. Чада разъезжаются по бабушкам и дедушкам, по тетям и дядям, по дачам, приусадебным хозяйствам и летним лагерям. Генке не повезло. Именно это лето его родители выбрали для того, чтобы раз и навсегда выяснить отношения, – они разводились. И дела им не было до того, что все друзья сына объедаются фруктами, трескают бабушкины пирожки или ночами рисуют соседям по комнате усы из зубной пасты.
Впрочем, не повезло в это лето всем шестерым. «Велосипедное войско» сформировалось только по той причине, по которой обычно и появляются недолговечные детские сообщества с продолжительностью жизни чуть длиннее, чем у бабочек-капустниц, – этим детям некуда было податься.
У Пузыря, которого на самом деле звали Сашкой, не было бабушек и дедушек, а доверить свое пухлощекое чадо незнакомым людям его мама и папа боялись.
Родители Стаса были слишком бедны для того, чтобы вывезти его куда-нибудь дальше пригорода, куда они периодически и выбирались всей семьей на так называемые «пикники». Стас никому не говорил, но все ребята знали, что он держится вместе с ними и терпит подзатыльники и обидные прозвища, которыми награждал его Генка, только потому, что его уже тошнит от жареных сосисок и хлеба с кетчупом.
Димка же полгода назад потерял мать, и теперь его отец чаще вспоминал о бутылке, чем о родном сыне. Даже когда он подрался в школе и сломал себе палец, в травмпункт, а потом и в поликлинику его водила классная руководительница Зинаида Карповна. В последнее время в их доме часто стали появляться неприятные озлобленные тетки, похожие на давно не кормленных собак-ищеек. Вооружившиеся папками, в которых, роясь по дому, вечно что-то записывали, они громко отчитывали Димкиного отца и постоянно угрожали странными буквами Кэ-Дэ-эН. Что это такое, не знали ни его новые друзья, ни сам Дима. Но в одном он был уверен твердо – ищейкоподобные тетки хотят забрать его у отца. Видимо, из-за сложной семейной ситуации Генка донимал его меньше остальных. У Димы даже не было обидного прозвища.
Хуже всех приходилось Лысику. Из всей компании, пожалуй, один лишь Димка знал, что ее зовут Рита. И то знал лишь потому, что жил с ней в одном дворе. Лысику вообще не везло по жизни. Из родни у нее была только старенькая бабушка – седая, сухонькая и почти слепая. Бабушка была предельно нищей – даже на одежду из «секондхэнда» (а только ее она и могла позволить своей внучке) ей приходилось откладывать. Вот и сейчас на Лысике, точно на вешалке, болталось короткое серое платьице в белый горошек, которое едва доставало до вечно покрытых закоростеневшей кровью и разводами йода и зеленки коленок. Какой уж там велосипед? Она скромно сидела на самом краешке рамы и иногда оглядывалась на Диму, точно боялась, что тот передумает и заставит ее идти пешком. То и дело Лысик нервно поправляла синюю косынку, из-под которой в разные стороны торчали оттопыренные обезьяньи ушки. Рита была Лысиком именно потому, что была лысой. Тонкая синяя ткань скрывала ежик русых волос, коротких настолько, что не каждый мальчишка ее возраста отважился бы такой носить.
Виной всему была Ритина бабушка. Именно в ее начинающий сдавать под давлением маразма разум пришла гениальная идея профилактики педикулеза.
– Так надо! – сказала бабуля и старой металлической советской машинкой для стрижки волос обкорнала внучку под ноль. А Рита терпеливо снесла экзекуции) и молча превратилась в Лысика. Прозвище появилось с легкой Генкиной руки. А вот своим местом в их маленьком временном союзе Рита была обязана Кате.
Как костюм итальянского модельера выделяется среди китайского ширпотреба, так и одиннадцатилетняя Катюша выделялась на фоне остальных ребят. Пятерка неудачников – так она их называла.
– Пятерка неудачников, и я – ваша королева! – улыбаясь, говорила она и заливалась искренним смехом, отсвечивая на солнце белозубой улыбкой.
И на нее никто не обижался. Любую, даже самую жестокую ее шутку мальчики принимали как игру, раболепно ожидая маленьких милостей своей повелительницы, а Лысик молчаливо терпела, как терпела она все невзгоды, выпавшие на ее маленькую жизнь. Будучи неглупой девочкой, она прекрасно понимала, что нужна Катюше только для оттенения ее красоты в глазах мальчишек, но все равно послушно исполняла свою роль.
Сама Катюша якшалась с «Неудачниками» именно из-за мальчишек. Ей нравилось это странное, пока еще не совсем понятное обожание в их глазах. Нравилось, как они стремительно глупели и превращались в послушных комнатных собачек, стоило лишь оказать им малейший знак внимания. Катя была маленькой женщиной. И, как и всякая настоящая женщина, она умело манипулировала своим мужским окружением. Как сейчас, например.
У Катюши был свой велосипед – красивый, новенький, безумно дорогой, того нежно-розового цвета, от которого млеют все девчонки в возрасте до пятнадцати лет. Среди грязных, украшенных драными наклейками, цепочками, птичьими косточками и трещотками из игральных карт великов мальчишек он смотрелся «Роллс-ройсом» среди «Запорожцев». Для своей дочери Катины родители могли позволить все самое лучшее. Но в последнее время девочка предпочитала кататься «на раме» у Генки, проверяя таким образом верность своего фаворита.
И Генка проверку выдерживал с честью! В тот же вечер, когда Катюша впервые попросила покатать ее, а потом пожаловалась на жесткую раму, он отыскал на свалке старое мотоциклетное сиденье и при помощи ножа и веревок соорудил мягкий и довольно удобный валик. От этого стало похоже, будто на раму надели глушитель, но Королева такой подход восприняла благосклонно, а это все окупало. С тех пор Катюша передвигалась только так. Вот и сейчас она облокотилась на широкий руль Генкиного «байка» и, щурясь, смотрела на цистерну.
– Это здесь? – болтая в воздухе ножкой, поинтересовалась она у своего водителя. Ветер, взявший разгон где-то у подножия резервуара, взлетел на холм и, подхватив ее золотистые волосы, швырнул их в Генкино лицо.
– Здесь… – Голос его вдруг стал хриплым и сухим, будто горло покрылось глубокими трещинами, и слова застревают, теряются в них. До боли в животе ему хотелось уткнуться носом в эти мягкие душистые локоны. Так захотелось, что задрожали крепко сжимающие руль пальцы.
– Ну, так чего ждем? – не оборачиваясь, Катюша довольно улыбнулась. Она знала, как влияет на Генку, и не стеснялась этим пользоваться. Торчащим из босоножки пальцем Катюша зацепила трещотку, и та приглушенно щелкнула по спицам колеса, – Поехали?
– Нельзя туда ехать! – внезапно вмешался Пузырь. Его расплывшаяся физиономия была еще краснее обычного, толстые, как оладьи, щеки висели едва не на плечах, а футболка намокла от пота, – Мне мама говорила…
– Me мямя гавалиля, – скривившись, передразнил его Генка. – А тебе мама не говорила, чтобы ты жрал меньше? Из-за тебя, свинья жирная, час сюда добирались!
Пузырь обиженно насупился, но промолчал – сказанное было чистой правдой. Во время поездки группе приходилось то и дело останавливаться, чтобы дать раскрасневшемуся Сашке догнать их и немного отдохнуть.
– Большая… – глядя на цистерну, задумчиво сказал Стас. – Геныч, ты не говорил, что она такая большая!
– А самому головой подумать слабо? – разозлился вожак. – Знаешь, какой он здоровый? Где он, по-твоему, жить должен? В ведре, что ли?
Стас неопределенно пожал плечами, как бы не опровергая, но и не соглашаясь с доводами. Он пристально смотрел на цистерну, будто мысленно обмерял ее рулеткой.
– А кто там живет? – робко поинтересовалась Лысик.
Она все и всегда делала очень робко. Со стороны могло показаться, будто девочка боится, что ее могут обидеть, обозвать, ударить, но наделе это было совсем не так. Риту никто не бил, и даже обижали ее не больше других. Просто она всегда вела себя так, будто смирилась. Она напоминала перегоревшую лампочку – тусклую, безучастную, выгоревшую изнутри. Никому не нужную.
– Конь в пальто, – огрызнулся Генка. Лысика они подобрали уже по дороге, и потому подробностей она не знала, но объяснять что-то ей вожак считал ниже своего достоинства.
– Кракен, – ответил вместо него Стас. По голосу было слышно, что он ну ни капельки не верит в официальную цель их визита. Бросив мрачный взгляд на загорелую Катю, он презрительно сплюнул в дорожную пыль и счел нужным добавить: – Геныч говорит, что он там Кракена видел.
– Ну, ты дебил! Не видел я его! – заорал Генка.
– А чего ж ты нас сюда приволок? – Стас вновь сплюнул сквозь зубы. Этому трюку он научился совсем недавно и харкался теперь с такой частотой, что легко уделывал любого «корабля пустыни». – Чего мы сюда перлись, раз здесь нет ни фига?
– Не, ну ты точно дебил! – Генка постучал костяшкой согнутого пальца себе по лбу. – Все пацаны знают, что он тут есть…
– Я не знал, – вставил свое веское слово Пузырь.
– А ты и не пацан, ты баба жирная! – сбрил его Генка. – Еще раз перебьешь – всеку! Понял?
Побледневший Пузырь утвердительно тряхнул головой, отчего его щеки и складки на шее колыхнулись, как застывший холодец. Когда Генка серчал на Пузыря и «всекал» ему, это было больно.
– Короче… – восстановив порядок, Генка успокоился и вернулся к своей обычной манере разговора. – Пацаны говорят, что он только этим летом тут завелся. До этого сто раз сюда ездили – не было. И еще… говорят, что это он братьев Копытиных сожрал…
Все невольно притихли. Даже Катюша, которая вроде бы находилась на своей волне и не вмешивалась в разговор, перестала болтать ногами и с интересом прислушалась. Про братьев Копытиных в городе ходили самые разные слухи. Хулиганы и оторвы, однажды они пропали все трое разом. Через месяц их нашли. Мертвых.
Гришка Подольский, который был лучшим другом самого младшего Копытина и потому присутствовал на похоронах, говорил, что хоронили братьев в закрытых гробах. На поминках он подслушал разговор двух уже изрядно поддатых гостей и зуб давал, что слышал, как один из мужиков сказал:
– И все трое – без головы!
После того случая в городе было много шума. Родители еще долго загоняли детей домой, едва на улице чуть-чуть темнело, милиция шугала мальчишек из подвалов и с чердаков, а сами мальчишки передавали из уст в уста страшилки о жуткой смерти братьев Копытиных, обраставшие невероятными подробностями с каждым новым рассказчиком. Но по-настоящему никто ничего не знал.
– А еще его пацаны с «пятьдесят шестого» видели, – продолжал Генка. – Они раньше сюда ездили покрышки жечь, а потом, как Кракена увидели, – сразу перестали. Поэтому они теперь в Гнилой Балке тусуются. Косой говорит, у него три щупальца, и на каждом голова одного из братьев. И все головы – живые…
– «Пятьдесят шестым» соврать – раз плюнуть! – скривившись, перебил его Стас. – Косой прошлым летом всем трындел, что он летающую тарелку видел, ты и этому веришь?
– А че?! Может, и видел?! – Генка не был бы лидером, если бы не умел отстаивать свое мнение, – Чем докажешь, что нет?
– Я у бабушки в деревне тоже… – начал было Пузырь.
– Заткнись! – одновременно рявкнули на него оба спорщика, и Сашка испуганно стих, по-черепашьи втянув голову в плечи.
Только теперь все осознали, что на корабле назрел бунт. Капитан Гена сверлил недобрым взглядом мятежного штурмана Стаса, а тот в свою очередь хмуро разглядывал его, выискивая слабину, брешь, в которую можно будет ударить. И Генка понял, что подставился. Но отступать уже было поздно, ведь на раме, с безмятежной улыбкой поглядывая в их сторону, сидела золотовласка Катюша, и ее кудрявые локоны приятно щекотали Генке предплечья всякий раз, когда она поворачивала голову. Надо было идти ва-банк, и Генка пошел.
– Яего не видел…
Стас криво ухмыльнулся и откинулся в седле, будто говоря – что и требовалось доказать.
– Но я его слышал.
И. не дожидаясь, пока команда оправится от таких откровений, он оттолкнулся от земли ногой и покатился с горки навстречу цистерне. Звонко завизжала довольная Катя – скорость ей нравилась. Пожав плечами, Стас напоследок сплюнул еще раз и, мягко толкнувшись, покатился следом, поднимая за собой низкое облако пыли. За ним, пыхтя и отдуваясь, промчался Пузырь.
Димка еще раз поглядел на неровный, разбитый грузовыми машинами, мотоциклами и дождями склон и страдальчески вздохнул. Скатиться подобно Генке, да еще и с девчонкой на раме, у него не хватило духу.
– Слезай, – бросил он Лысику. Та покорно соскочила на землю и снизу доверчиво посмотрела на Димку. Наткнувшись взглядом на ее большущие синие глазищи, тот вздохнул еще раз и, лихо перекинув ногу через раму, тоже слез с велосипеда. Сланцы тут же утонули в густой и горячей пыли, и Димка поморщился, представив, как вечером придется мыть ноги. Но ощущение было приятным, и уже через пару секунд он принялся загребать пыль специально, стараясь пропускать ее наполненное солнцем тепло через всю стопу.
Лысик молча шагала рядом, и ее ноги в стоптанных голубеньких босоножках утопали в пыли почти по щиколотку. Спуск оказался не таким уж и крутым, хотя и очень неровным. Осенью стекающая со склона вода превращала его в непроходимое болото, а сейчас, жарким и душным летом, все колеи и протоки полностью высохли, и земля оказалась изрезана высохшими длинными шрамами, перевитыми, точно змеи или корни деревьев.
Пока они спускались, Димке приходилось вести велик обеими руками, но внизу он по привычке перехватил руль за середину и уверенно повел его уже одной рукой. Задумавшись о своем, он даже вздрогнул, когда в свободную руку вцепилась маленькая теплая детская ладошка. Но тем не менее не повернулся, чтобы посмотреть, и, что уж совсем удивительно, не отнял руки. Почему-то это показалось ему очень приятным, вот так вот идти под жарким солнцем, загребать горячую пыль сланцами и ощущать в своей ладони слегка влажную ладошку семилетней девочки. Ему уже давно не было так хорошо. С тех пор, как не стало мамы, ему редко бывало хорошо.
– Дима, – позвала Лысик и, чтобы быть уверенной, что он точно ее услышит, слегка подергала его за руку.
– Мммм?
– Дим, а там, правда, Кракен живет?
– Правда.
– Такой, как в «Пиратах»? Как у Дэбби Джонса?
– Дэйви, – поправил ее Димка, – Дэйви Джонс. Дэбби – это женское имя.
– Дэйви, – согласно кивнула Лысик. – Такой же?
– Точно такой, – подтвердил Димка, – Только еще больше. Видишь, какую здоровую бочку себе занял?
Он мотнул головой в сторону «бочки», которая с каждым их шагом становилась все громадней. Казалось, это не они приближаются к ней, а сама цистерна ползет им навстречу, постепенно захватывая небо, облака, раскаленное солнце, редкий лес, горизонт… весь мир. Любое заброшенное здание выглядит страшным и зловещим, но это ко всему прочему носило на себе еще и какую-то особенную печать мрачности. Окруженная изогнутой и ржавой оградой, похожей на кривые зубы давно умершего чудовища, цистерна выглядела, как замок злого колдуна, который по странной прихоти сделал его в виде большой бочки. Полуразрушенные смотровые вышки по углам ограды только усиливали сходство, выглядя этакими стрелецкими башенками, развалившимися под меткими выстрелами катапульт и требушетов.
– А правда, что это он Вальку Копытина съел? – не унималась Рита.
– Правда. И Вальку, и Серегу, и Мишку. Всех троих. А головы себе оставил.
Лысик удивленно раскрыла рот. Глаза ее испуганно округлились.
– Зачем?!
Направив колесо велосипеда в глубокую колею, Димка задумчиво посмотрел на Лысика, прикидывая, действительно ли она такая доверчивая или просто издевается. Рита продолжала преданно смотреть ему в рот, ожидая ответа.
– Чтобы было с кем поговорить, – ответил он наконец. – Тоскливо же весь день в бочке сидеть. Пока дождешься, чтобы к тебе еще какой-нибудь дурак свалился, сто лет пройти может. Так и со скуки помереть недолго.
– И что, вот так целыми днями с ними разговаривает – и все?
Димка сделал вид, что глубоко задумался.
– Нууу… Нет, наверное. Еще в шахматы играет… в шашки, в «Чапаева» там…
Лысик неожиданно посмотрела на него со взрослой серьезностью и, еще крепче сжав его ладонь, доверительно сказала:
– Я бы не хотела, чтобы нам головы оторвали… Дим, давай не пойдем?
И это прозвучало так искренне и доверчиво, что у Димки против воли сжалось сердце. Он остановился, повернулся к Лысику и, глядя в ее большие, небесно-синие глаза, честно сказал:
– Нет там никого. И не было никогда. Это нефтебаза старая, мне… – он запнулся, дернул щекой, но все же справился с собой и закончил: —…мне мама рассказывала. Мы раньше этой дорогой часто ездили. Осенью за грибами, зимой на лыжах, летом на речку. Там, дальше, – Димка махнул рукой в направлении убегающей за горизонт и прячущейся между деревьями разбитой грунтовки, – классное место есть. Папка рыбу ловил, а мы с… мамой… мы костер жгли. А потом шашлыки все вместе ели… или уху варили…
Он мотнул головой, отгоняя воспоминания, как назойливую пчелу, норовящую ужалить побольнее.
– Нет там никакого Кракена. Просто Геныч перед Катькой рисуется.
Глядя ему в глаза, Лысик маленькими пальцами сжала его ладонь и кивнула. Димка отвел взгляд первым, в горле стоял комок, глаза щипало, сердце гулко бухалось о грудную клетку, как застрявшая между оконными рамами ласточка. Отвернувшись, он резко вырвал руку из теплых объятий Ритиной ладошки и зло зашагал вперед, за ограду. Туда, где раздавались громкие спорящие голоса. Туда, куда мальчику и девочке ни за что нельзя приходить, взявшись за руки. К товарищам по играм.
Приподняв велик, он выволок колесо из глубокой колеи и уверенно направил в раззявленный проем между частоколом гниющих железных зубов. Сорванные с петель ворота валялись прямо на земле, и на них четко отпечатались три змеящихся следа – проехавшие здесь недавно велосипеды. Металлические листы гулко выгнулись, когда Димка наступил на них, а потом и загрохотали, когда по ним быстро пробежались запыленные синенькие босоножки Лысика.
Ребята стояли у самой стенки бывшего нефтяного резервуара и о чем-то горячо спорили. Точнее говоря, спорили только Генка и Стас. Пузырь трусливо жался на приличном расстоянии, чтобы быть твердо уверенным, что не подвернется под горячую руку, а Катюшка демонстративно делала вид, что ей все это неинтересно. Она брезгливо ковыряла палочкой какое-то маслянистое пятно, на вид довольно свежее, вытекающее из дыры в цистерне. Димке вся эта картина напомнила передачу про дикую природу, которую им в школе как-то поставил вместо урока учитель краеведения. Там матерые рогатые олени бились друг с другом едва ли не до смерти, а большеглазая стройная самочка безучастно следила за ними со стороны.
– Было, блин! Сам же слышал! – От крика на шее у Генки вздулись маленькие венки, пульсирующие и синие. – Не слышал, скажешь?
– Че я слышал? – Изо рта Стаса с каждым словом вылетали маленькие капельки слюны. – Че я слышал? То, что вода булькнула? И что? Кракен вылез? Нет его ни фига!
– Есть!
– Нету ни фига!
Подкатив велосипед к сваленным в общую кучу «байкам», Димка положил его и, обогнув орущую парочку, подошел к Сашке.
– Чего не поделили?
– Кракена, – глупо улыбнулся Пузырь. Однако, заметив, что шутить Димка не настроен, тут же поспешил исправиться: – Геныч сказал, что, если по «бочке» постучать, можно услышать, как оно ворочается… Ну, Стасян и постучал.
– И как, – Димка с интересом посмотрел на уходящий в небо бесконечный гладкий бок цистерны, – услышали?
– Нуууу… – уклончиво начал Сашка.
– А ты сам попробуй!
Вздрогнув, Димка обернулся. Болтая с Пузырем, он даже не заметил, как со спины к нему подошли остальные ребята.
– Попробуй, – повторила Катюшка, протягивая ему свою, измазанную в чем-то тягучем и черном, палку.
– Давай, Димон, – поддержал ее Генка. – А то Стасян глухой, похоже.
– Сам глухой, – зло огрызнулся Стас. Бунт продолжал развиваться. В обычное время Генка бы такого не стерпел и непременно «веек» бы непокорному по «тыкве». Бунтарь Стас понимал это лучше других, а потому поспешил закрепить свой успех:
– И нет здесь никакого Кракена. Просто железная бочка с водой.
Бессильно зарычав, Генка вырвал из рук Катьки палку и сунул ее Димке. Катюша обиженно ойкнула и отодвинулась к Стасу, но Гена не обратил на это никакого внимания:
– Давай, Димон! Сам послушай!
Палка была нагрета Катиной ладонью и оттого казалась приятной на ощупь. Взвесив ее в руке, Дима подошел к стенке цистерны вплотную. Пристально оглядев напряженно следящих за ним ребят, он недоуменно пожал плечами и с силой ударил по ржавому металлическому боку.
