Текст книги "Самая страшная книга 2014"
Автор книги: Андрей Буторин
Соавторы: Ольга Дорофеева,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Алексей Жарков,Альберт Гумеров,Ирина Скидневская,Михаил Павлов,Дмитрий Костюкевич,Александр Юдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)
А поэтому к осмыслению ситуации ученый приступил, задумчиво похрустывая тостами и запивая их ароматным какао.
По всему выходит, что кто-то побывал у него в комнате. Предположение о случайном характере находки он отмел сразу и полностью. Ну, если и не полностью, то по крайней мере процентов на девяносто девять. А значит, надо определить время и способ проникновения. Впрочем, это как раз очевидно: окно и балконная дверь оставались открытыми всю ночь. Правда, второй этаж… Но не двадцать же второй! И ветви гибискуса дотягиваются аккурат до самых перил… Книгу он положил на прикроватную тумбочку, когда укладывался в постель, следовательно, некто побывал у него в номере уже ночью, пока он спал.
Да, но кому это могло понадобиться? Сторожу Антону? Майору Ковалеву? Поварихе Степаниде? Желание покопаться в его вещах теоретически могло возникнуть у любого из них. Чужая душа – потемки. Но зачем совать тетрадный листок в книгу? Или неизвестный посетитель так увлекся ее содержанием (кстати, сугубо научным), что даже оставил закладку, дабы в следующий раз продолжить чтение с нужного места? Ерунда какая-то! Чушь! Реникса!
…М-да, ерунда. Если только не допустить, что этот листок бумаги – предупреждение. Предупреждение ему, Костромирову. А что? Дескать, будешь совать нос не в свои дела, закончишь, как этот комар. Смешно? Пожалуй… А может, и нет.
Но отчего неизвестный злоумышленник решил действовать столь замысловатым способом? Не проще ли, как оно принято между интеллигентными людьми, написать записку с угрозами? Хотя свой резон в этом есть. Ведь если сия «кровавая метка» попадет в руки человеку, ни в чем не замешанному, он на нее и внимания-то не обратит! Или сочтет совершеннейшим пустяком… Но разве он, Костромиров, в чем-то замешан? Увы, да, вынужден был признаться себе ученый, замешан. Договор подписал? Подписал? Секретное (ну, хорошо, приватное) поручение Сладунова взялся исполнить? Взялся, взялся, чего теперь заниматься пустым самооправданием…
Ладно, продолжал строить логическую цепь профессор, но если это и впрямь некое предупреждение или угроза, тогда… тогда вполне допустимым становится предположение, что бумажку подсунул никто иной, как… Муль!
Неужели Муль – не болезненный фантазм нечистой совести капиталиста-эксплуататора? Выходит, заклятый друг владельца Сладулина и впрямь может обретаться где-то здесь, на острове!
…И какой же из этого всего следует вывод? А вывод такой: раз злоумышленник, скорее всего, прячется на острове – надо обследовать остров. Это ясно. Только-только Муль может скрываться и в самом доме, разве нет?
Впрочем, в доме ему пришлось бы постоянно опасаться прислуги… Ну, пусть! Дом тоже надо будет осмотреть. Но во вторую очередь. Сначала – сам остров.
Тут размышления Костромирова были прерваны. Из-за внутренней двери, видимо с кухни, донеслись приглушенные голоса управляющего и кухарки. Разговор, судя по всему, носил сугубо личный, даже интимный характер:
– А ну, отлезь, кобель красноносый!
– Ну, ты чего? Чего ты, Степанида?
– Отлезь, говорю, скаженный!
– Я ж по-хорошему…
– Убери руки, сказала! Щас от сковородкой охерачу!
– Поду-умаешь, фря! Корова!
Раздался грохот каких-то тяжелых металлических предметов. Через мгновение в столовую ворвался Василий Васильевич Ковалев. Вид он имел не по-военному растрепанный: волосы всклокочены, на рубахе расплывалось жирное масляное пятно, и не хватало двух пуговиц.
– Хорошо ли спалось на новом месте, Горислав Игоревич? – как ни в чем не бывало спросил он Костромирова.
– Спасибо, неплохо.
Майор кивнул и с озабоченным видом принялся закрывать на окнах жалюзи. Столовая тут же погрузилась в приятный полумрак.
– Так ночная прохлада подольше сохранится, – пояснил он, – а то кондиционер столько, доложу вам, электричества жрет! А Борис Глебыч меня за это не похвалит. Ну, ладно… прием пищи вы, вижу, уже закончили? Как вам, между нами, Степанидина стряпня?
– Очень вкусно. А Татьяна Степановна на кухне? Я хотел лично выразить ей благодарность.
– Так точно, – несколько смущенно подтвердил управляющий, – на камбузе кашеварит. Вы ее пока, того… не отвлекайте, хорошо? Она не любит, когда ее от готовки отвлекают. И тут еще… повздорили мы с ней малость.
Так, ерунда, конечно – Ковалев сел за стол и, заговорщически понизив голос, пояснил – Уж очень она горяча, Степанида-то. Прям удержу нет! Как пристанет… Только меня она в этом смысле мало интересует. Как женщина, то есть. Мне бы кого, хе-хе, помоложе. Чтобы все эдакое было… крепенькое. И тут и там. Чтобы все торчало и топырилось. Понимаете, о чем я?
Он подмигнул Костромирову.
– Понимаю, – важно кивнул профессор.
– Понимаете! – обрадовался майор, – А не желаете ли по маленькой хлопнуть?
– С утра? Нет, нет.
– А пивком освежиться?
– Благодарю, но нет.
Майор заметно поскучнел.
– Что же вы теперь собираетесь делать? – спросил он с недоумением.
– Да вот, хочу осмотреть остров. Заодно искупнусь.
– Желание вполне уставное, – кивнул Ковалев – Если прикажете, могу лично показать вам всю диспозицию.
– Зачем же я вас буду отвлекать по пустякам? Заблудиться здесь, полагаю, невозможно.
– Это так точно, – согласился управляющий. – Тогда на посошок?
Костромиров покачал головой и принялся собирать грязную посуду, чтобы отнести на кухню. Майор Ковалев замахал на него руками:
– Нет, нет, нет! Даже не беспокойтесь! Ступайте себе по своим делам. Мы тут со Степанидой сами управимся. Нам за это деньги платят.
Горислав Игоревич вернулся в свою комнату, прихватил цифровой фотоаппарат, трубку и плавки.
Для начала он осмотрел снаружи дом, обойдя его кругом.
Обширное прямоугольное здание, сложенное из природного камня, явно завезенного откуда-то с материка, было, по всей видимости, еще колониальной постройки. Конечно, не времен португальского владычества, а, скорее, британского протектората. Костромиров приблизительно датировал его первой половиной двадцатого века. По всему периметру дома шла открытая терраса из пальмового дерева. Ее, вероятно, пристроили позднее. Террасу плотно обступали мощные стволы гибискусов; их оранжево-желтыми и махровокрасными цветами было усыпано все пространство вокруг дома.
Профессор отыскал на втором этаже свой балкон и обследовал территорию под ним. Следов никаких, но вскарабкаться по древесному стволу мужчине в приличной физической форме и впрямь не составило бы особого труда.
От дома уводила недлинная – шагов в двадцать – аллея, усаженная теми же гибискусами. Он прошел по ней и оказался на песчаной поляне, поросшей мясистыми кустами сцеволы и пемфиса. А чуть дальше, за колоннадой кокосовых пальм, уже виднелась лазоревая гладь лагуны.
Над мелкими бледно-голубыми соцветиями сцевол с жужжанием кружили какие-то жирные насекомые. Костромиров принял их поначалу за жуков, но, присмотревшись, понял, что на самом деле это шмели. Только черные. Причем черными у них были даже крылышки. Заметив движение у корней ближайшего куста, он, любопытствуя, осторожно наклонился и встретился взглядом с гекконом. В следующее мгновение тот развернулся и умчался, смешно задрав хвост; из-за более мощных, в сравнении с передними, задних лап, с тыла ящерица слегка напоминала крысу.
Пожалуй, прежде всего необходимо искупаться, решил профессор и легкой спортивной трусцой направился к берегу.
Он быстро скинул одежду, натянул плавки и разлегся на песке, с удовольствием подставив тело солнечным лучам. Песок на пляже был мелкий, бархатистый; его ослепительную белизну нарушала лишь россыпь пустых ракушек всех возможных размеров, форм и расцветок. Однако уже через минуту он выяснил, что раковины отнюдь не пустые – почти все они пребывали в непрестанном движении. В каждой из таких раковин – от крохотной, размером с ноготь, и до самой крупной, величиной с детскую головку, – имелся членистоногий жилец, вооруженный парой клешней. Впрочем, вокруг хватало и обычных, «бездомных» крабов. Одни, долговязые, похожие на пауков, деловито сновали у самой воды, другие – крупные, солидные – важно таращились из песчаных норок.
Налюбовавшись представителями местной фауны, Костромиров вошел в воду; несколько акульих детенышей, длиной сантиметров по пятьдесят – шестьдесят, метнулись прочь от береговой линии. «Ну, такие навряд ли сумеют меня схарчить», – подумал профессор и побрел по направлению к коралловому рифу, на глубину. За риф, помня совет старика лодочника, он ре шил не заплывать. Во всяком случае, пока как следует не освоится.
Вдоволь наплававшись, профессор оделся и приступил к методичному и тщательному обходу острова. Но все равно, несмотря на тщательность и методичность, это мероприятие отняло у него меньше часа. Островок действительно был крохотным.
Под конец обхода он пришел к однозначному выводу: спрятаться на таком острове от посторонних глаз, а тем более оставаться незамеченным сколь-нибудь длительный промежуток времени абсолютно нереально.
Костромиров снова вышел к пляжу, только на противоположной стороне острова. Ему захотелось еще разок искупнуться. Но, зайдя по щиколотки в воду, он передумал: лагуна здесь была слишком мелкой и к тому же сильно поросла водорослями.
Профессор принялся задумчиво наблюдать за парой резвящихся акулят. Через некоторое время те подплыли почти к самым его ногам. Но стоило ему шевельнуться, как они в испуге скрылись в водорослях.
Тут он вспомнил, что за все время поисков ему нигде так и не встретился здешний сторож Антон. Безрукий вроде его фамилия? А ведь Степанида, кажется, говорила, что он пошел на рыбалку. Странно.
И словно в ответ на его недоумение откуда-то слева вынырнула утлая лодчонка, а в ней – Антон Безрукий, собственной персоной.
– Как рыбалка? – крикнул профессор.
Но Антоха лишь высморкался в воду и поднажал на весла.
«Тьфу, свинота», – поморщился Горислав Игоревич.
Небо резко заволокло тяжелыми тучами, и Костромиров решил возвращаться, пока не ливануло. Тем более время было обеденное, да и он уже порядком проголодался.
Вернуться до дождя он все-таки не успел, поэтому пришлось переодеваться – вся одежда промокла под тропическим ливнем до нитки. Облачившись в сухие шорты и футболку с символикой родного университета, профессор вышел на балкон, уселся в плетеное кресло и закурил трубку.
Итак, он воочию убедился, что никакой маньяк на острове прятаться не может… Но как же закладка? Тьфу, черт! Или Сладунов зараз ил-таки его манией преследования, и все это лишь результат пустой мнительности?
Горислав Игоревич выпустил целое облако ароматного дыма и растерянно взъерошил волосы. Ситуация складывалась патовая. Как поступить?
Как? А так же, как он поступал всякий раз, когда оказывался в подобном тупике. Профессор достал мобильный И набрал номер старшего следователя по особо важным делам Вадима Вадимовича Хватко.
Вадим был его старинным – еще со студенческих лет – другом и не однажды выручал Костромирова.
Как советом, так и делом. Вот и сейчас Горислав Игоревич рассчитывал на его помощь.
– Славка? Приветствую, пропащая душа! – раздался в трубке добродушный рык Вадима. – Где пропадаешь?
– Приветствую, Вадим. На Мальдивах.
– Ого! Эвон куда тебя нечистый занес! А еще говорят, наука у нас в загоне. Отдыхаешь там, или по делу?
– И то, и другое.
– Понимаю. Так просто позвонил, или случилось чего?
– Не то чтобы случилось… Сможешь быстренько собрать информацию на двух людей?
– О Господи! Я так и знал! – возопил Хватко трагическим голосом. – Опять влип в историю?
– Твоими молитвами, – отшутился Костромиров – Так как, разузнаешь?
– Сделаю, что могу. Давай имена-фамилии, записываю. Только поспеши, а то у меня сейчас деньги на телефоне кончатся из-за твоего роуминга.
– Значит, Сладунов Борис Глебович, родился в Южно-Сахалинске, году примерно…
– Знаю такого, – перебил следователь, – телевизор, чай, смотрю. Второго давай.
– Второй – личность менее известная. Некий Яков Семенович Муль, родился там же; по возрасту, скорее всего, ровесник Сладунова.
– Готово, запротоколировал. А какая конкретно инфа тебе нужна? В каком направлении копать?
– Компромат, естественно. Ну, если что-то любопытное найдешь – тоже шли. Только общеизвестные факты биографии Сладунова мне не нужны. Вообще, сделай упор на этом Муле.
– Добро, жди. И поаккуратнее там. Не осироти российскую науку.
– Ты о чем? У меня все под контролем.
– Ага, как же… – пробурчал Вадим и дал отбой. Или у него действительно закончились деньги.
Поскольку было уже два часа дня, а к обеду никто не звал, Горислав Игоревич решил проявить инициативу и спуститься в столовую. Выйдя из комнаты и запирая ее на ключ, он вдруг хлопнул себя по лбу. Экий болван! А дом-то! Сам дом он так и не смотрел!
Профессор прошелся по этажу из конца в конец. И насчитал шесть комнат. Если судить по количеству дверей. В северной половине дома было две двери по одной стороне коридора (вторая дверь вела в комнату Костромирова) и одна дверь – напротив; также и в южном крыле, только в зеркальном отображении. Подергав за ручки, он убедился, что все помещения заперты. М-да, пожалуй, эта информация ничего ему не прибавляет. Однако и брать на себя роль взломщика он не собирался. Тем паче, «Принципал» его подобными полномочиями не наделял, ни письменно, ни устно.
Помянув в сердцах Сладунова и всю его родню, он спустился в столовую.
Там в гордом одиночестве сидел Антоха и с громким хлюпаньем ел суп из морепродуктов. Помимо супа, на столе стояли тушеная баранина, зеленый салат, тарелка с тонко нарезанными кусочками вяленого мяса и кувшин с апельсиновым соком. В столовой царили духота и полумрак. Кондиционер, вероятно, в целях пресловутой экономии, по-прежнему не работал, и чтобы хоть как-то оградиться от дневного зноя, жалюзи на окнах были плотно зашторены.
Управляющий то ли уже отобедал, то ли запаздывал. Ну а Степанида, предположил Костромиров, скорее всего, питается у себя на кухне.
А может, владелец Сладулина и вовсе запретил прислуживающим ему родственникам есть за общим столом? Что ж, с него станется.
Впрочем, нет. Вот же Антоха сидит себе и поглощает креветочно-устричный супец. А сторож-садовник, как догадывался профессор, самый последний в местной табели о рангах.
Вид Антон Безрукий имел какой-то… неопрятный. Его белобрысые волосы словно никогда не знавали расчески, глупое веснушчатое лицо блестело от пота.
– Приятного аппетита, – пожелал Горислав Игоревич, усаживаясь от того как можно дальше, чтобы не испортить собственного аппетита.
– Угу, – прочавкал Антоха.
– А что ж Татьяна Степановна с Василием Васильевичем к нам не присоединяются? – спросил ученый, зачерпнув половником из большой фарфоровой супницы.
Лицо сторожа расплылось в сальной ухмылке.
– Небось того, – неразборчиво, из-за набитого рта, пробормотал он, – любовь, е, где-нить крутят.
– Дело молодое, – решил подыграть ему профессор.
– Гы! Гы! Гы! Га! Га! Га! – заржал Антоха, разбрызгивая пищу.
Поняв, что эмоциональный контакт установлен, Горислав Игоревич перешел к интересующему его предмету.
– Какой, однако, здоровенный дом для столь маленького островка, – заметил он между прочим.
– Ага, – согласился сторож.
– А стоит практически пустой.
– Угу, – снова не стал тот спорить.
– Полагаю, потом, когда Борис Глебович окончательно сюда переедет, жильцов здесь прибавится?
Антоха перестал жевать и с интересом уставился на ученого.
– Когда? – вдруг спросил он.
– Что «когда»? – не понял Костромиров.
– Когда, грю, Борис Глебыч переезжает?
– Не знаю, – пожал плечами профессор. – Это я так… фигурально выразился.
Сторож разочарованно хмыкнул и возобновил процесс насыщения.
– Скажите, Антон, я все никак не соображу, сколько в этом доме комнат? На втором этаже, так понимаю, их шесть, да?
– Угу.
– А на первом?
Антоха, который к этому моменту уже закончил с супом и перешел ко второму блюду, попытался ответить. Но из-за плотно набитого рта у него ничего, кроме мычания, не вышло. Тогда он, выпучив глаза, не жуя, проглотил целый кусок баранины и жадно запил стаканом апельсинового сока. Наконец, отдышавшись, он произнес, загибая пальцы:
– Столовка, кухонка, бойлерная… гостиная ишо… Все ли? Е! Ишо тубзалет. Вот и считай, – предложил он, демонстрируя Костромирову кулак.
Профессор недоуменно нахмурился.
– А где же комнаты прислу… кхм… хотел спросить, где ваши комнаты?
– Ну-у, – протянул Антоха, морща от напряжения лоб, – Василии, значица, на втором этаже, в двухкомнатном нумере. Как барин, е!
– На втором этаже? А я полагал, там все комнаты, помимо моей, пустуют.
– Ваша, вить, справа?
– От лестницы? Да.
– Вот! А Василича – слева. По той стене, где одна дверь, видали?
– Ясно. А Татьяна Степановна?
– Степанида на первом. При кухонке. Тама у ней каморка, типа чулана. Закуток с койкой, е.
Дом стоит пустой, поразился Костромиров, а женщина ютится в каком-то чулане при кухне.
– Ну а вы?
– Я-то? Я – в бойлерной.
Профессор только головой покачал. Закончив с супом, он положил себе несколько тонких, почти прозрачных ломтиков вяленого мяса. Попробовал. Прямо во рту тает, до того вкусно. Однако он так и не смог определить, что это за мясо – не то телятина, не то индейка.
– Вот еще о чем хочу спросить вас, Антон. Правда, мой вопрос, наверное, покажется вам немного странным…
– Чиво? – спросил сторож и часто заморгал.
«А может, и не покажется», – подумал Костромиров.
– Предположим, что здесь, в доме, кому-нибудь захотелось бы спрятаться… Это реально?
– Спрятаться? – округлил глаза Антоха, – Е! На кой ляд?
– Да ни на кой. Я же говорю: предположим. Может ли кто-то, находясь в доме, оставаться тем не менее незамеченным для вас?
– Дык… А вам оно на кой?
– И мне ни на кой, – поморщился профессор. – Это я так… теоретически.
– Чиво?
– Короче, можно в доме где-нибудь спрятаться или нет?! – теряя терпение, воскликнул ученый.
Антоха засунул указательный палец в ноздрю и закатил глаза. В такой, почти роденовской позе он пребывал где-то с минуту. А потом изрек:
– Не-а.
– Почему же нет?
– Дык, глядитя сами: Степанида, вить, кажные два дня убирается. Во всех, е, комнатах!
– Что ж там убирать? – удивился Костромиров. – В нежилых комнатах.
– Пыль. Ишо следит, чтобы мураши или кака, е, друга дрянь не наползла.
– Но зачем так часто? – удивился Костромиров.
– Дык, Борис Глебыч в любой момент могет, того… нагрянуть, е.
– Понятно. А подвал в доме есть?
– Подвала нету.
Профессор вздохнул. И вздохнул скорее с облегчением. Итак, укрыться потенциальному злодею ни в доме, ни на острове невозможно. Вот и ладно. В самом деле, довольно уже ему играть в детектива. Пора делом заняться. Тем единственно важным делом, ради которого он и согласился на авантюрное предложение Сладунова. Все! Сразу после обеда он возьмется за монографию. Тем паче, что Пфаненштиль и впрямь…
Но тут его размышления были прерваны мелодией мобильного телефона. Может, Хватко? Так скоро? Нет, звонил Сладунов. Костромиров извинился и вышел из столовой.
– Слушаю вас.
– Здравствуйте, Горислав Игоревич! Как обстановка?
– Без происшествий. Что может случиться за неполные сутки?
– Ну да, ну да… Короче, пока ничего подозрительного, так?
– Проверяете, насколько добросовестно я выполняю договорные обязательства? – не удержался от сарказма Костромиров. – Докладываю: я обшарил весь остров. И дом тоже. Муля здесь определенно нет.
– Ну, ну, не кипятитесь. Я ж так, на всякий случай. Вдруг что подозрительное заметили.
Горислав Игоревич вспомнил об утренней находке. Но не рассказывать же Сладунову про чужую закладку и раздавленного комара? Тем более что и в глазах самого профессора все это происшествие как-то утратило былую значимость.
– Увы, нет, – подтвердил он.
– И слава богу! Слава богу! Пишите свою книжку, отдыхайте, все дела… А как ведут себя мои родственнички? Не передрались там друг с дружкой, хе, хе?
– Борис Глебович! – возмутился профессор. – Давайте начистоту. Подписав договор, я проявил несвойственное мне легкомыслие. Но что сделано, то сделано. Человек я ответственный и взятые обязательства привык выполнять до конца. Но шпионить за вашими родственниками?! Докладывать вам об их поведении?! Увольте!
– Ох уж мне это интеллигентское чистоплюйство, – неприятно захихикал Сладунов. – Будет вам, Борислав Игоревич! Ничего такогоя не имел в виду. Просто, эти трое, хоть и родня, но между собой до приезда на Сладулин знакомы-то не были. А мне тут недавно один человек сказал, что ограниченное пространство и узкий круг общения…
– Постойте, – прервал его Костромиров, – вы хотите сказать, что ни Василий Васильевич, ни Татьяна Степановна, ни Антон, э-э, Безрукий не знали друг друга, пока не встретились здесь, на острове?
– Ну да. А что такое?
– Нет… ничего. Так, возникло кое-какое соображение по ходу…
– Ну, ну, – насторожился предприниматель, – я слушаю.
– Мне еще надо как следует его обдумать.
– А все-таки?
– Как только у меня появится конкретная информация, я вам обязательно сообщу.
* * *
Костромиров вернулся в столовую. Сторожа Антона уже след простыл.
Профессор продолжил обед, время от времени поглядывая на развешанные по стенам широкоформатные фотографии, числом семь штук. На всех семи был запечатлен хозяин острова: вот он с карабином в руках стоит над трупом поверженного им кабана, вот сидит в начальственном кабинете на фоне портрета Ельцина, вот разрезает ленточку на открытии какого-то объекта, а вот – на борту моторки с трудом удерживает в руках огромного осетра; остальные четыре фотографии продолжали ту же героическую тематику. «Семь подвигов Геракла», – усмехнулся ученый. Но вдруг настороженно прищурился, силясь что-то разглядеть. Потом встал и медленно прошелся вдоль «галереи», тщательно рассматривая каждый фотопортрет в отдельности. Завершив осмотр, он недоуменно покачал головой и поежился: на всех фото без исключения глаза у Сладунова были кем-то аккуратно выколоты! М-да, это уже не раздавленный комар, случайностью сей зловещий факт не объяснишь.
Горислав Игоревич в глубокой задумчивости закончил обед и поднялся в свою комнату. Но к рукописи, как планировал до разговора со Сладуновым, даже не притронулся.
Вместо этого он открыл гардероб, отыскал в кармане дорожных брюк письмо-инструкцию «Принципала», расправил изрядно помятые листы и внимательно перечитал. Затем набил любимую пенковую трубку и вышел на балкон.
Ситуация вновь требовала безотлагательного осмысления.
После слов Сладунова о том, что обитатели дома не были знакомы друг с дружкой вплоть до самого прибытия на остров, профессор неожиданно осознал, что Мулем может быть любой из них.А перечитав полученное им в аэропорту письмо, он только утвердился в этом парадоксальном на первый взгляд выводе.
«Оставив бизнес, Муль вернулся в свою изначальную профессию – пошел актерствовать в областной театр», – вот что черным по белому написал Сладунов. Вернулся в изначальнуюпрофессию! Значит, до того как заняться коммерцией, Яков Семенович Муль был профессиональным актером. Возможно, даже соответствующее образование получил. Наверняка получил!
А что стоит актеру принять обличье другого человека?
Скажем, наклеил, а лучше – отрастил усы с бакенбардами, нацепил (если своего нет) накладной живот, положил нужный грим – и вот ты уже Ковалев Василий Васильевич, отставной майор морской авиации. Костромиров и раньше неоднократно убеждался, сколь кардинально усы меняют лицо человека. А у Ковалева даже не усы – усищи! Да плюс к тому еще и бакенбарды. И с какой стати двоим настоящим родственникам сомневаться, что перед ними майор Ковалев, если они никогда этого майора в глаза не видели? Остается только погуще пересыпать свою речь всякими морскими и армейскими жаргонизмами, и тогда даже некий почитающий себя за умника профессор из Москвы не заподозрит подмены.
Или иначе: нарисовал веснушки, принял дураковатый вид… Впрочем, нет. У Антона Безрукого на фотографии – голубые глаза. И в жизни тоже. Несмотря на вечно надвинутую на лоб бейсболку, профессор успел это разглядеть… Правда, Сладунов цвет глаз своего врага точно так и не назвал, лишь вспомнил, что были они не то зелеными, не то карими… Но голубые бы он наверняка запомнил!
А с другой стороны, Муль вполне может использовать специальные контактные линзы. Опять же выговор этого Антохи сразу показался профессору каким-то нарочитым. Все эти «дык», «чиво», «глядитя», «ишо», «тама» и прочее… Очень даже походит на грубую имитацию! Да, сторож Антон Безрукий – без сомнения второй кандидат в Мули. Тем более, он ведь здесь и за садовника. Убийца – садовник. Классический вариант!
А Татьяна Степановна? Повариха Степанида? Чем не вариант? Да, женщина… Так что с того? Арбузные груди и тыквенные бедра изобразить проще простого. Тем паче, лицо у нее точно топором вырублено. А косметики столько, будто она ее штапелем накладывает… Архитектурная прическа? Проще простого, даже говорить не о чем. И вообще, Муль лысый! Ему в любом случае, под чьей личиной не скрывайся, парик нужен. Лысому в смысле перевоплощения, даже, пожалуй, удобнее… Золотой зуб? Коронка! Стоп, стоп… Сладунов, помнится, упоминал, что Муль потерял в колонии все зубы. Следовательно, опять же, использует вставные! Итак, Степаниду тоже исключать нельзя.
Хорошо, продолжал рассуждать профессор, а голос? Как с голосом? Его тоже надо уметь имитировать. Пускай эти трое до прилета на остров не знали друг друга, но наверняка хозяин Сладулина поддерживает с ними мобильную связь. Из этого следует, что Муль должен был хотя бы какое-то время пообщаться с жертвой, прежде чем с ней расправиться (в том, что имело место злодейство, Костромиров практически не сомневался). С другой стороны, маловероятно, что Сладунов станет регулярно обзванивать всех троих. Скорее всего, он общается только с кем-то одним… И этот один как раз может быть настоящим, не подмененным. И потом, насколько близко Сладунов был с ними знаком раньше? Из его первого рассказа как раз можно сделать вывод, что не очень близко. Если вообще знаком. Да с какой стати ему, сопредседателю «Конкретной России» и миллиардеру, знаться со столь малозначительными личностями?!
Когда и как могла произойти подмена? В какой момент Муль (если, конечно, догадка верна) занял место одного из трех обитателей Сладулина? Вариантов предостаточно. Это могло случиться еще в России, до отлета. Причем когда и где угодно. Или, например, в Мале. Проще всего осуществить подмену было уже здесь, на острове. А раз проще, следовательно, это и есть самый вероятный вариант… Э, нет! на острове натянуть чужую личину Муль имел шанс только в одном случае: если родственники Прибывали поодиночке. Ну, или хотя бы кто-то один из них прилетел первым… Эх, надо было спросить об этом у Сладунова! Впрочем, какая по большому счету разница? От перестановки мест слагаемых…
За всеми этими рассуждениями Горислав Игоревич даже не заметил, как солнце закатилось за горизонт.
На экваторе сумерек не бывает, поэтому стемнело сразу; высыпали первые, по-южному яркие звезды. Вот и наступает его вторая ночь на Сладулине, вздохнул профессор. А сколько событий за одни лишь сутки!
Но переживет ли он эту ночь, задумался вдруг Костромиров. Ведь, под чьей бы личиной ни скрывался маньяк, он наверняка уже догадался, что московский гость знает о его существовании. И прислан сюда владельцем острова не случайно. Или еще не догадался? Профессор принялся лихорадочно вспоминать все сказанные им за день слова и совершенные поступки… Нет, пожалуй, каких-либо весомых причин для подозрений он Мулю не предоставил… С другой стороны, маньяку и не нужны весомые причины!
Ложиться спать без гарантии увидеть рассвет Костромирову как-то не улыбалось. Решено! Необходимо еще до наступления ночи выяснить, кто из жильцов дома Муль.
Ученый, стараясь не шуметь, вышел в коридор и вновь осмотрел все двери. Заперты. Он остановился у входа в одно из помещений в южной половине здания. Именно здесь, со слов сторожа Антохи, проживает управляющий Ковалев. Мгновение поразмыслил и негромко постучался. Никакого ответа. Постучал еще раз, уже настойчивее – тот же результат. Приложил ухо к двери. Тишина. Попробовал заглянуть в замочную скважину. Но смог разглядеть лишь пустое пространство в центре комнаты и кусочек зашторенной балконной двери. По словам того же Антохи, майор один занимал двухкомнатный номер. М-да, однако, не похоже, чтобы здесь вообще кто-нибудь жил. Тут профессор припомнил, что ни разу не видел майора заходящим в эту дверь или выходящим из нее. Ну, положим, времени прошло еще недостаточно. Он мог запросто пропустить эти моменты… Однако за сутки он не слышал даже хлопанья двери!
Гориславу Игоревичу захотелось немедленно дернуть Ковалева за усы. А заодно и за нос. В его душе росло и все более укоренялось убеждение, что в этом случае пышные усы майора непременно отклеятся, а картофельный нос отвалится.
Он спустился вниз, прогулялся по первому этажу, заглянул в гостиную, потрогал запертую дверь бойлерной. Так, а где туалет? Сторож, помнится, про него упоминал… Ладно, бог с ним. Кто станет прятаться в туалете? Костромиров вошел в столовую. Там тоже никого не было, к ужину еще не накрывали. А где же все?
Вдруг профессор услышал звуки глухих ударов – хряп!… хряп!… хряп! – словно где-то чего-то рубили. По его спине невольно пробежал предательский холодок. А мозг услужливо нарисовал жуткую картину: красноносый Ковалев в забрызганном кровью фартуке, азартно топорща усищи, расчленяет топором тело очередной жертвы.
Удары доносились из-за чуть приоткрытой двери в дальнем конце столовой. Костромиров огляделся вокруг в поисках какого-нибудь увесистого предмета. Ага, бронзовый канделябр! Он взвесил его в руке, удовлетворенно кивнул и отправился на звук.
Держа импровизированную палицу наготове, он аккуратно толкнул дверь. Та медленно и бесшумно отворилась. Взорам Костромирова предстала квадратная комната, каменные стены которой были сплошь увешаны всевозможной кухонной утварью: сковородами, кастрюлями, горшками, половниками и прочим. Справа от двери располагалась огромная, пышущая жаром плита, слева – массивный деревянный стол. В помещении также имелись вместительный холодильник и морозильная камера. Рядом со столом возвышалась Татьяна Степановна и что-то рубила тяжелым сверкающим тесаком. Всякий раз, отводя руку в мощном замахе, она угрожающе произносила: «А вот тебе…», и, нанеся сокрушительный удар, выдыхала: «На!»
Уже догадываясь, что увидит, профессор все же подошел ближе и заглянул ей за плечо. Так и есть – женщина разделывала птицу. Ему оставалось только мысленно посмеяться над своими страхами.
Тут повариха смахнула готовые куски в сковороду, а на разделочную доску шмякнула новую тушку индейки. Размахнулась, сказала: «А вот тебе…» и первым же ударом разрубила индейку пополам: «На!»
