Текст книги "Самая страшная книга 2014"
Автор книги: Андрей Буторин
Соавторы: Ольга Дорофеева,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Алексей Жарков,Альберт Гумеров,Ирина Скидневская,Михаил Павлов,Дмитрий Костюкевич,Александр Юдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)
Парфенов М. С.
Свое место
Петр сел за письменный стол напротив решетки. Разложив позаимствованные у следователя документы, бросил взгляд на круглое лицо настенных часов. Времени в запасе не так уж и много.
Тусклый свет грязной настольной лампы оставлял большую часть помещения погруженной в сумрак, в том числе и камеру. Та предназначалась для бесед с ЗК и допросов и представляла собой, по сути, обыкновенную клетку. Как в зверинце. Там, в темноте и сырости, за бурыми от ржавчины прутьями сгорбилась на привинченной к полу скамье молчаливая фигура. Черная и плоская, как персонаж театра теней.
– Итак, Савелий, – Петр взял карандаш, – с чего мы начнем?
– О… – донеслось из темноты, но сама фигура при этом даже не шелохнулась. – Добрый день, гражданин писатель. Как нынче погодка?
Петр знал: это игра. Он уже много раз становился невольным участником таких незамысловатыхразвлечений. Милые шалости смертников. Когда приходишь к ним со своим предложением, социопаты, садисты всех мастей частенько начинают строить из себя всеведущих ганнибалов. Каждый стремится показать себя этаким мессией, ветхозаветным мудрецом, познавшим все тайны сущего. Иные поначалу отказывались от беседы, но лишь для того, чтобы потом как бы сделать одолжение ненавистному миру. Кто-то смиренно замечал, что совершенно раскаялся. Мол, жаждет как можно скорее покинуть юдоль земную и не желает ворошить кровавое прошлое. Но во время разговора, когда беседа начинала по-настоящему увлекать «раскаявшегося» смертника… Ах, как же загорались тогда их глаза! Ах, как же все они смаковали воспоминания! Выуживали из подвалов памяти хранящиеся под замком и в строжайшем секрете детали, самые сладостные мгновения… И почти всегда настаивали на собственной исключительности, едва ли не избранности. Вели себя, словно отмеченные печатью высшего знания, которого у них никогда не было; уж кто-кто, а Петр это знал лучше всех.
– Погодка ничего, – сказал он. – Весенняя.
Тень за решеткой удовлетворенно кивнула. Это было ее первое движение с того момента, как Петр вошел в помещение.
– Весна, хорошо. Цикл Природы. Сначала умирает, потом возрождается. Жизнь течет своим чередом.
– Не для вас, – заметил Петр осторожно.
Провоцируя собеседника, главное – не переборщить. А то ведь все пойдет насмарку. Пару лет назад у него уже был такой неприятный случай: педофил и убийца оскорбился и вообще отказался от разговора. Правда, как подозревал Петр, маньяку просто нечего было рассказывать. Кое-что в деле намекало на это. В отличие от дела Савелия, вина которого была доказана в свое время более чем убедительно.
– Я не боюсь смерти. В каком-то смысле я и есть смерть, почему же я должен ее бояться? Знаю, мне немного осталось, сегодня или завтра это случится. И что? Все ведь когда-то умирают.
Многих тянет пофилософствовать. Подавленный комплекс вины обходится, как неприятное препятствие, за счет общих категорий, оправдание можно найти и в законах мироздания, и в знаках высшей силы.
Вес это Петр слышал не раз, и посвященная псевдо-философским оправданиям глава будущей книги уже была набрана, отредактирована и сохранена на нескольких дискетах. Дебри подсознания ни его самого, ни читателей уже давно не интересовали. Мясо. Кровь. Безумие. Вот что нужно толпе. А уходящего времени жалко.
– Кому-то срок жизни сократили вы, Савелий, – Он посмотрел в дело и подвинул диктофон ближе к решетке. – Например, этой школьнице… Яне.
– Да! – Монстр в камере оживился. В голосе послышалось воодушевление. – У нее еще фамилия такая смешная была…
– Адамукайте.
– Точно… Красивая, стройная, длинноногая. Настоящая фотомодель… А щечки? Вы видели ее щечки, господин писатель? Вот о чем писать надо! Воспевать в стихах и в прозе… Пухленькие, розовые, как у младенца. Я вырезал их столовым ножом и засушил, как гербарий, на память.
Диктофон работал. Петр начал рисовать на полях уголовного дела гробик с крестиком на крышке.
– Еще я поиграл с ее левой грудью, – хихикнула тень, – Понимаете, левая, там, где сердце. У нее были хорошие груди, большие для ее возраста, не детские. А сердце маленькое и совсем невкусное.
– Вы ведь специализировались не только на девушках.
– Нет, что вы, гражданин писатель! Я не из этих.
Раздался звук плевка, вязкий мокротный сгусток прилип к пруту решетки. «Метко», – подумал Петр.
– Я не тронул ни одну из них, ни до, ни после. Мне просто… нравится убивать. Всегда нравилось, с детства. Знаете, первые опыты на кошках… Это ведь как наркотик. Как власть. Только это больше чем, скажем, власть политическая. Я дарил смерть и забирал жизнь. И всегда хочется большего. Я хотел быть Жнецом.
Уже интересно. Оригинальнее, чем попытки некоторых самооправдаться, назвавшись «санитаром рода человеческого». Или бредовые рассказы о том, что жертвы, дескать, сами их соблазняли, распущенные и уродливые, портящие своим существованием безупречнуюкартину мира.
– Я подобен мифу, образно говоря. Знаете, есть нити жизни, судьбы, и три сестры-богини заведуют ими. Одна плетет, другая еще что-то там делает… третья в нужный момент обрубает. Вот и я. У меня нет пола. Я – Парка. Я приходил, когда хотел, к тем, к кому хотел, и обрезал своим ножом нить их жизни. Тот мальчик, помните?
– Максимов?
– О да! Я выколол ему глаза и обрезал пальцы на руках и ногах, а вокруг головы обмотал шнурки от кроссовок. Не зря… Это был символ! Нити, нити судьбы, вот что это было. Говорят, еще и язык откусил. Может быть, не помню. Просто поцеловал на прощанье, перед тем как отправить в лучший из миров.
– Вы ощущали, что несете какую-то Миссию?
– Вряд ли у кого-нибудь из нас она в самом деле имеется. – По интонации было ясно, что человек за решеткой улыбнулся. – Нет, я делал все сам, без всяких там указаний свыше и голосов из телевизора. Что здесь такого? Разве вам никогда не приходила в голову мысль, что ваш якобы нормальный мир, с его моральными устоями, с точки зрения безумца, выглядит абсолютно ненормальным? Мне просто нравится, нравится мучить и убивать. Как и всем, кто мучает и убивает. Как и всем… Все остальное: божья воля, происки сатаны, козни инопланетян и тому подобное – идиотские домыслы. Выдумки тех, кто недостаточно смел, чтобы признать ответственность за совершенное.
Петр мельком глянул в справки.
– Но на суде вы настаивали, что вас что-то подвигло к… к тому, что вы совершили. Сухой смешок из темноты:
– И что? Я не хотел торчать тут и ждать, когда же явятся за мной ребята с ружьями. Или как это тут делается – повешение, расстрел, смертельная инъекция? Неизвестность мучает… Гораздо удобнее отсидеться в клинике, потом выйти на свободу, переждать некоторое время и снова заняться тем, что нравится делать. Поэтому там, на суде, я лгал. Мне не поверили. А может, врачи просто слишком по-человечески отнеслись к своим обязанностям и решили, что так будет лучше для всех. Как думаете? Их можно понять. Вот вы бы на их месте как поступили?
– Не знаю. Я не был на их месте.
– Брось, Петруша! Не делай вид, что совершенно лишен воображения! Ты же у нас писатель, хоть и документалист… Впрочем, считай, я тебе подкинул идейку для первого художественного произведения.
Разве не интересно поставить себя на место человека, оказавшегося перед подобным моральным выбором? Признать сумасшедшего сумасшедшим и позволить ему жить, существовать, оставить надежду на освобождение. Или же предать убийцу правосудию и обречь на ожидание неминуемой казни?
– Интересно. Но вы-то не сумасшедший, и сами это признаете.
– Теперь да. Мои апелляции не были приняты во внимание. Адвокат и прокурор – лучшие друзья, а может, даже любовники. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит.
Мне было смешно слушать весь этот бред. Какие-то свидетели, мамы, сестры… Как они кричали и плакали, пытаясь разжалобить присяжных! И те, разумеется, поддались. На суде я сидел и улыбался, глядя на весь этот нелепый спектакль. Но, несмотря на молчание, именно я оставался главным действующим лицом на сцене.
Лязгнул замок. В комнату заглянул молодой надзиратель, со значением кивнул на часы. Петр дал знак, что понял намек, и дверь закрылась.
– У нас мало времени, Савелий. Скоро вас поведут обратно в камеру.
– Вам интересно, что я там буду делать? Буду ли я ласкать себя на койке, представляя, как вспарываю ваше брюшко?
Петр фыркнул.
– Нет, если честно, совсем не интересно. Все равно ведь вы этого не сделаете. Вы не из таких. Более утонченная натура.
– Что тогда? Хотите, чтобы я оставил маленькое послание миру в лице ваших читателей?
Писатель задумался.
– Пожалуй, это мысль, – Он пододвинул диктофон еще чуть ближе к решетке. – Надеюсь, вы сообщите им нечто… значительное.
– Никак иначе. – Существо в камере наклонилось к разделяющей их ограде. Свет лампы упал на бритый череп, отразился в блеклых маловыразительных глазах, зрачки которых вспыхнули на мгновение желтым светом, будто мертвые огоньки.
– Вам снились когда-нибудь кошмары? – вкрадчиво прошептал Савелий. – Мне – да. Особенно часто в детстве, как и всем, наверное. По крайней мере, когда я спрашивал у своих знакомых: Адамукайте, Максимова и прочих – они обычно отвечали утвердительно. Ну, пока им было, чем отвечать… Я начинал с малого: воробьи, голуби, другие мелкие твари… Мне было приятно рассматривать, что у них внутри. Потом были кошки. Но с возрастом аппетиты росли, и я не смог вовремя остановиться. И вот теперь я говорю вам, я спрашиваю: чем ВЫ отличаетесь от меня? На самом деле?! Разве вам никогда не хотелось сделать то, что сделал я? И разве не останавливал вас страх? Этот липкий, неприятный, стесняющий вас страх? Мелочная боязнь потерять работу, друзей, семью, стать изгоем в обществе… Так чем же ВЫ лучше меня? Я – свободен, даже сидя в камере. Даже умирая. А вы все – рабы, рабы общества вместе с его дешевой рабской свободой!
Безумец задохнулся в экстазе, оскалив зубы, как бешеный зверь. Руки крепко-накрепко перехватили прутья решетки и тряхнули их с такой силой, что Петр невольно отшатнулся. Неожиданно Савелий сник, хватка его ослабла, а затем сам он медленно отошел назад, чтобы вновь слиться с тенью.
– Все… – прошептал убийца несколько удрученно. – Хорошая глава получится.
– Это точно. – Петр медленно протянул руку и взял диктофон. Выключив его, подобрал с пола кейс и начал неспешно складывать туда бумаги и принадлежности, разложенные на столе.
Пока он был занят бумагами, в комнату зашли двое в форме. Со всеми предосторожностями открыли камеру, заставили осужденного встать на колени и сложить руки за спиной, сковали. Один мужчина пошел впереди, другой позади Савелия. У выхода молодой надзиратель обернулся к Петру:
– Вы идете, гражданин писатель? Мне еще двери закрывать.
Петр кивнул, извиняясь.
Выйдя, он проследовал за первым надзирателем, который вел сгорбившегося Савелия по тускло освещенному коридору от одной решетчатой перегородки к другой. Смертник тащился, вяло реагируя на приказания пошевеливаться, не оглядываясь по сторонам, словно на его плечах висел груз неимоверной тяжести. В одном из глухих поворотов, когда охранник сказал Савелию встать лицом к стене и тот выполнил приказ, Петр догнал их, достал из кармана куртки пистолет и выстрелил в затылок маньяку. Надзиратель отвернулся, а палач еще дважды нажал на курок. Чтобы наверняка.
…Давно это было. Петр нажал кнопку, останавливая плеер, и снял наушники. Сколько лет прошло с того дня, когда отменили смертную казнь? Точно уже и не скажешь. Память старика, а он осознавал свои годы, слаба, выборочна. Савушка и другие давным-давно уже сгнили в своих безымянных могилах, их плоть и кровь напитала травы и деревья.
Цикл природы. Жизнь продолжается. А у него осталась лишь коллекция кассет да старенький плеер, чтобы время от времени оживлять любимые из воспоминаний. Можно было бы, конечно, почитать одну из книг, которые он сам же и писал. Но его книги, даже лучшие из них, те, что разошлись миллионными тиражами, все наполнены ложью и недомолвками. Читатель не ведал, откуда в книгах материал. Читатель не знал, кем работает автор. Читателя было весело обманывать, так же весело, как и играть с теми, у кого он брал предсмертные интервью. Савелий мнил себя Жнецом, а Жнец сидел напротив. Савелий думал, что это он развлекается, смеется над собеседником, а все было наоборот.
В молодости это доставляло Петру известное удовлетворение. Ведь всякий раз, когда он брал в руку перо (карандаш, ручку – неважно), когда описывал на бумаге свои беседы с людьми из камеры смертников, его воспоминания вставали перед ним живой и яркой картиной. Сейчас, после многих лет без работы, они померкли и стерлись из памяти. Но зато с ним оставались голоса…
Даже теперь, спустя многие годы, голоса действовали безотказно: члены его дрожали, дыхание учащалось, внизу живота становилось горячо и приятно. Старик стонал от наслаждения, запершись в комнате, чтобы старуха и внуки не услышали. Бился в конвульсиях, раз за разом переживая сладостные моменты: тьма, выстрел, брызги на стенах, теплая плоть, мертвая плоть…
Живые мертвецы говорили с ним в наушниках – визжали, ревели, стенали, хвастались, угрожали, смеялись, плакали, кричали, шептали, мечтали. Доверяли ему сокровенные мысли, идеи, последние предсмертные послания, последние мгновения своих жизней. Рассказывали о детских ночных кошмарах…
И Петр наслаждался. Всякий раз, когда приходило и охватывало все его существо Понимание, Понимание с большой буквы: он – лучший. Он могущественнее их всех, он сильнее всего мира. Он – лучшая Парка. Он отнимал жизни и рассказывал о своих жертвах, не боясь наказания. Он сделал на них миллионы, обеспечив себя и свою семью. Он нашел свое место в обществе, и общество принимало его таким, какой он есть.
И старик совсем не боялся смерти, того мгновения, когда Жнец Жнецов коснется его невидимой рукой. Петр был готов пожать эту руку.
А кошмары…
Кошмары ему никогда не снились.
Вадим Волобуев
Буря
Шторм бушевал весь день. Пронизывающий ветер швырял на заросший папоротником берег ледяные волны, злобно трепал траву на горном склоне, ревел в черном поднебесье. Океан выбрасывал на раскисшую почву водоросли, ракушки и мелкую живность, уносил потоки грязи и вырванные с корнем растения.
Очередная волна, схлынув, оставила на размытом и скользком берегу двоих – мужчину и женщину. Мужчина медленно поднял из склизкой жижи чумазое лицо, заморгал, поводил туда-сюда головой. Осторожно отпустив ярко-красный спасательный круг, он перевернулся на спину и подтянул к себе колени. Прибой ударил его в грудь, потащил обратно в море, но мужчина судорожным движением успел схватиться одной рукой за распластанные по земле папоротники, а другой – за круг. Дождавшись, пока волна отступит, он встал на колени, подхватил свою спутницу под мышки и поволок ее прочь от берега. Оттащив женщину на полсотни метров в глубь острова, наклонился к ней, поцеловал в губы. Та вяло пошевелила руками, закашлялась и открыла глаза.
– Мы на земле! – прокричал ей мужчина, перекрывая шум ветра. – Ты можешь идти?
Женщина что-то ответила, ее слова унес шторм.
– Что? – Мужчина наклонил к ней ухо.
Прикрыв глаза, женщина медленно кивнула.
Повсюду колыхалась трава. Ни бугорка, ни выемки, ни малюсенького деревца вокруг. Но выше по склону – о счастье! – обнаружилась неглубокая пещера. Не пещера даже – выемка, пробитая столетиями бурь и штормов. Поддерживая друг друга, спасённые вскарабкались на косогор, вползли на четвереньках в укрытие и рухнули без сил. Спустя мгновение оба уже спали, не замечая рокотавшего за каменными сводами тайфуна.
Первой проснулась женщина. Открыв глаза, она поспешила выбраться из холодной пещеры на свежий воздух – благо шторм уже закончился, и теперь остров заливало ласковое полинезийское солнце. Тело, продрогшее до костей, согревалось медленно, женщина замерла, усевшись на подсохшую траву и прикрыв от удовольствия глаза. Короткие мокрые волосы холодком овевали шею, слабый ветерок гладил влажную грязную футболку. Спустя короткое время женщина подняла веки и едва не вскрикнула от изумления. Вдоль кромки океана, проваливаясь по колена в нагромождения водорослей, брело двуногое существо, похожее на уродливую безволосую обезьяну. Правая нога существа была вывернута под углом девяносто градусов, левая искривлена рахитом; мясистое несуразное тело колыхалось при каждом движении, нелепая бесформенная голова с прядями длинных черных волос глубоко сидела меж массивных плечей. На чреслах болталась бесцветная тряпица, спускавшаяся до колен. Уродец то и дело нагибался, подбирая что-то с земли и кидая в грубо сделанную корзину, болтавшуюся в недвижимо вытянутой правой руке, больше напоминавшей двупалую клешню. В какой-то момент существо повернуло к женщине лицо, и та взвизгнула от ужаса. Более кошмарного создания она ещё не видела. Глаза монстра терялись под огромным выпуклым лбом, левая часть головы была покрыта огромными наростами, скрывавшими один глаз, а правая хотя и походила отдалённо на человеческую, но была так чудовищно искажена, словно была сделана из пластилина, растаявшего под солнцем. Женщина не выдержала и метнулась в пещеру.
– Коля, вставай, – затрясла она за плечо спавшего товарища. – Там… там…
– Что случилось? – вскинулся тот, ошалело озираясь.
– Ужас…
– Что такое?
– Чудовище.
– Чудовище? – Мужчина нахмурился, потер глаза, зябко повел плечами.
Он осторожно выглянул из пещеры, покрутил головой. Спутница пряталась за его спиной.
– Ты видишь его?
– Нет.
Женщина высунула, голову из-за его плеча, вышла на солнце. Берег был пуст, лишь птицы деловито бродили по гниющим останкам морской флоры и фауны, выклевывая пищу.
– Не знаю. – Она растерянно развела руками. – Мне показалось, там кто-то шел… кто-то очень страшный… отвратительного вида…
– Ночной кошмар, – предположил мужчина.
– Нет, это что-то иное…
Мужчина тоже выбрался из пещеры, потянулся, зевая.
– Не бери в голову. Посмотри, как здесь хорошо. Райское место! Нам повезло, что мы попали сюда.
Его била мелкая дрожь, но не от страха, а от холода, который впитался под кожу и не хотел уходить. Влажная гавайская рубашка, налипшая на тело, была вся измазана в глине и траве.
– Может, снимем шорты? – предложил он. – Они слишком медленно сохнут.
– Ни за что! А вдруг здесь кто-нибудь есть?
– Это – необитаемый остров.
– Откуда ты знаешь?
– Все острова в округе необитаемые.
– А если сюда кто-нибудь причалил? Хороша же я буду в одних трусах!
Мужчина засмеялся.
– Думаю, здешним жителям к такому не привыкать.
– Вот уж нет!
– Ну хорошо. Тогда давай узнаем, куда нас занесло.
– Как мы это сделаем? – спросила женщина.
– Поднимемся на вершину горы.
– Уверена, там полно колючек и каменной крошки. Без обуви мы далеко не уйдем.
Мужчина наклонил голову, посмотрел на ступню и пожал плечами.
– Другого выхода у нас нет.
– Я туда не пойду.
– Ладно, тогда я сам схожу. А ты жди здесь.
– Оставишь меня одну?
– А чего тебе бояться? Это крохотный островок, здесь нет крупных хищников. Самое большее – мыши и маленькие свинки.
– Все равно… Мы не знаем, что здесь водится.
Мужчина ухмыльнулся.
– Никак не можешь забыть своего призрака?
Он хотел пошутить, но женщине было не до шуток.
– Если бы ты видел его, – прошептала она. – Если бы ты только его видел…
Наконец, он все же уломал подругу, и они направились вверх по склону.
Поход, как и предсказывала женщина, получился тяжелым. Не привыкшие ходить босиком, они быстро искололи себе ноги о торчавшие из земли камешки и острую траву. Женщина бурчала:
– Говорила я тебе, нечего соваться в море. Сезон дождей – не шутка. Приспичило, теперь вот расхлебывай. Приключений ему захотелось…
Мужчина сначала молчал, потом начал огрызаться. Когда они взобрались на вершину, то шли уже порознь и старались не смотреть друг на друга. Мужчина окинул взором окрестности и глубоко вздохнул:
– Н-да.
Островок имел вытянутую с востока на запад форму, четко посередине его пересекал продолговатый холм. В высоту холм едва ли достигал пятидесяти метров, в длину же был километра два, круто обрушиваясь прямо в морской прибой с восточной и западной оконечностей островка. Северная часть – та, куда бурей выбросило людей, – была покрыта лугами, а южная радовала глаз густым тропическим лесом. Судя по обилию птиц, где-то в зарослях журчали ручьи, а может быть, текли маленькие речушки.
– Ну что? – обернулся мужчина к своей спутнице. – Двинули вниз? – Он кивнул на чашу.
– Погоди, – женщина поморщилась, – дай отдохнуть.
Она присела на теплую, нагретую солнцем траву, вытянула израненные ноги.
– Как же хочется есть! Робинзоны чертовы. Ну вот что мы теперь будем делать?
Заросли папоротников на склоне внезапно раздвинулись, и из них вышел пожилой краснорожий бородач в сопровождении смуглой молодой женщины с растрепанными выгоревшими волосами до пояса. На мужчине была белая залатанная в нескольких местах рубаха и холщовые штаны, на женщине – старое платье желтого цвета, едва прикрывавшее колени. Платье было порвано в нескольких местах, но женщину это, как видно, нисколько не беспокоило. Разбитые сандалии туземцев шуршали порванными подмётками. Бородач остановился и поднял руку в знак приветствия.
– Здравствуйте, – сказал он по-французски. Улыбнулся щербатым ртом и добавил по-английски: – Добрый день.
– Здравствуйте, – медленно ответил по-французски мужчина.
– Меня зовут Проспер. А это – моя дочь Афродита.
– А мое имя – Николай, – оживился мужчина – Это – моя жена Светлана, – он махнул в сторону настороженно застывшей спутницы.
– Прекрасно! – воскликнул бородач – Николай и Светлана. Вы из России?
– Да. Археологи. Попали в бурю и вот оказались на вашем замечательном острове…
– Должен заметить, вы прекрасно говорите по-французски.
– Странно было бы плыть во Французскую Полинезию, не зная здешнего языка.
– Вы правы. Но все равно ваш французский безупречен.
Проспер помолчал, созерцая своих гостей. Потом сказал:
– Вы, наверное, проголодались и хотите пить?
Николай переглянулся с супругой.
– Признаться, да.
– Мне будет приятно угостить пришельцев из далекой страны. Прошу вас, следуйте за мной.
Он развернулся и, поманив за собой русских, исчез в зарослях. За ним прошлепала и девица, развязно улыбнувшись Николаю.
Гости двинулись было за ними, но уже через несколько шагов повалились на траву. Николай, мыча от боли, выдирал колючки из ступни, Светлана шипела, потирая пятку. Проспер обернулся, сочувственно поджал толстые губы.
– Вам трудно идти? Понимаю. Возьмите мои сандалии.
– А как же вы? – спросил Николай.
– Пустяки. Я привык бродить босиком.
Археолог бодро напялил его обувь, взял жену на руки и понес ее через джунгли.
– Простите, что не предложил обуться и вашей супруге, – пророкотал француз. – Но у моей дочери не столь грубая кожа, как у меня…
– Мы и так благодарны вам, – пропыхтел Николай. Вдруг Светлана взвизгнула и спрыгнула на землю.
– Опять он! – верещала она.
– Кто?
Муж поводил глазами и оторопел: сквозь заросли папоротника, скрытая тенью пальмовых листьев, на него взирала такая жуткая морда, какая не могла присниться ни в одном страшном сне. Огромный выпяченный подбородок, губчатые складки кожи, закрывающие правый глаз, уродливые наросты на щеках, а вместо носа – какая-то тряпица. Видение это длилось всего миг, затем Проспер рявкнул:
– Пошел прочь! Чтоб я тебя не видел, негодяй.
И чудовищная морда исчезла.
– Г-господи, кто это? – пролепетал Николай.
– Всего лишь мой сын, – скорбно произнес Проспер. – Мой несчастный отверженный сын.
– Что с ним случилось? Он болен?
– Ужасная неизлечимая болезнь, из-за которой мы вынуждены были покинуть отчий дом и перебраться сюда, подальше от любопытных глаз. Не бойтесь его, он совершенно безобиден. Ему сейчас восемнадцать лет, но по уровню развития он остался глубоко в детстве. Это счастье для него, ведь в противном случае он бы мучился осознанием своего уродства.
– И давно вы здесь живете? – спросил Николай, содрогнувшись.
– Шестой год, – ответил Проспер.
Его дочь неотрывно пялилась на русского, чуть заметно шевеля губами. Ее беспардонный взгляд начал нервировать обоих супругов. Светлана, поднявшись, спросила:
– Он живет с вами?
– Нет, – ответил Проспер, – В другой пещере.
– Так значит, вы живете в пещере!
– Конечно. Самое подходящее место. Сухо, тепло и прекрасно защищает от ветра.
– А ваша дочь… Она тоже больна?
Проспер бросил ласковый взгляд на Афродиту, поцеловал ее в щеку.
– Увы, да. У нее тоже отсталость в развитии. Она почти не говорит. Очевидно, какой-то генетический порок, передавшийся обоим детям.
Русские переглянулись. В хорошую же компанию они попали!
– Это мой крест, – развел руками Проспер. – И я вынужден нести его, раз таково желание Господа.
– А ваша жена? – не отставала Светлана, – Она тоже здесь?
– Она скончалась при родах. Мне пришлось выбирать: спасти ее или ребенка. Я выбрал ребенка, – он снова поцеловал девушку в щеку. Та стояла, не шевелясь, неотрывно глазела на Николая. Должно быть, кроме отца, она и не видела мужиков. Археолог посмотрел на жену, подставил руки:
– Ну что, запрыгивай?
– Сама дойду, – буркнула та, отчего-то ожесточившись.
Осторожно вытягивая носок, она двинулась вперед. Проспер одобрительно хмыкнул.
– Я вижу, вы не пасуете перед трудностями. Это хорошо. Пригодится для жизни на острове.
– Не думаю, что мы задержимся здесь надолго, – ответила Светлана.
– Напрасно. Суда здесь проходят редко. Хорошо, если увидите одно в месяц.
– Поэтому вы и выбрали этот остров? – спросил Николай.
– Да.
– Неужели у вас нет даже лодки? А если кто-нибудь заболеет? Как вы попросите о помощи?
– Когда-то у меня был небольшой парусник. На нем я приплыл сюда. Но, увы, он не пережил здешних штормов.
Русские обескураженно переглянулись. Трудно было смириться с мыслью о жизни на богом забытом клочке суши, в компании с уродом и сумасшедшей. Всюду им теперь мерещилась рожа отверженного людьми монстра. И пусть гостеприимный хозяин уверял, его сын безвреден, чувства подсказывали обратное.
– Вы очень неблагоразумно поступили, выйдя в море, – благодушно гудел бородач, обращаясь к Светлане, – Сезон дождей – не лучшее время для путешествий.
– Я предупреждала об этом мужа, но он мне не верил.
– К женщинам надо прислушиваться, – наставительно произнес Проспер, оборачиваясь к Николаю, – Их интуиция точнее нашей логики.
– Меня обманули местные матросы, – угрюмо сказал тот, чувствуя укол ревности. – Они сказали, что нам ничего не грозит.
В лесу было душно и жарко. Гудели стрекозы, птицы перепархивали с ветки на ветку, буравя горячий воздух крыльями. В мешанине вздувшихся корней, висящих лиан и раскидистых лопухов ядовито горели большие яркие цветы.
– А куда вы направлялись, прежде чем попасть в шторм? – спросил Проспер.
– В Таиоахэ, – пробурчала Светлана. – Нам нужно было отправить несколько писем на родину.
– В таком случае вас должны скоро найти. Вы ведь предупредили местные власти о своем прибытии?
– В том-то и дело, что нет! Надеюсь все же, матросы как-нибудь сообщат о нас.
– Кстати, где они?
– Если б мы знали! Наше суденышко разломилось пополам от удара волны. Муж едва успел схватить спасательный круг.
– Вам повезло, что вы остались в живых. Здесь немало акул.
– Светлана прикрыла глаза ладонью и потерла лоб. Вы встречались с людьми после того, как уединились на этом острове? – спросила она.
– Иногда к нам заплывают туристы. Но это бывает нечасто и всегда случайно.
Лес резко оборвался, и люди оказались на каменистой пустоши, за которой виднелся резкий спуск к морю. Пещера, в которой жил Проспер с дочерью, замыкала восточную оконечность горы; с северной стороны её прикрывал высокий скальный изгиб.
– Прошу прощения за скромность обстановки, – произнёс хозяин, делая приглашающий жест, – Но чем богаты, тем и рады.
– После наших морских приключений мы счастливы иметь хотя бы крышу над головой, – ответила Светлана.
Она ступила под каменные своды, упёрла руки в бока:
– Ну что ж, ничем не хуже нашего полевого лагеря. Даже лучше. Я гляжу, у вас и спальники имеются.
– Да, ночами здесь холодновато.
Николай ступил в пещеру последним, пропустив вперед Афродиту.
– Да у вас прямо дворец! – подивился он. – Табуреты, столик, одеяла… А там что? – В полутьме он разглядел стопку фолиантов.
Хозяин подступил к нагромождению старых, раздутых от сырости книг.
– Вот это, – показал он на одну из них, – «Город Солнца» Кампанеллы. А это, – поднял он из пыли другую, – «Утопия» Томаса Мора. Здесь у меня есть Платон, Фурье, Сен-Симон, кое-что из Маркса и Энгельса… Как видите, я не такой уж дикарь! – Он хвастливо задрал бороду.
– Удивительно, – вымолвил Николай потрясенно. – Но зачем вам всё это? Вы собираетесь строить идеальное общество?
– Да, была такая мысль. Мне представлялось, что я населю эту землю добрыми людьми, и мы создадим нечто вроде образцового государства. Увы, реалии оказались другими... – Он поджал губы.
– С кем же вы намеревались строить это государство? Здесь никого нет, кроме ваших детей.
– Желающих поселиться на тропическом острове немало! Но они хотели жить как дикари, как животные. Я не мог пойти на это.
Светлана вдруг вскрикнула, и мужчины обернулись.
– О господи, – выдохнула женщина. – Опять. Я прямо вздрагиваю каждый раз, когда вижу его. Пустите, ничего не могу с собой поделать. Мне просто надо привыкнуть…
Хозяин выскочил из пещеры, схватил какую-то го ку и исчез за скальным выступом. Оттуда донесли ругательства и грудные стоны.
– Я тебе говорил не появляться здесь до темноты скотина? Говорил? Ты чего приперся? Проваливай мерзавец, не пугай наших гостей.
Мимо пещеры, отмахиваясь левой рукой и припадая на правую ногу, торопливо проковылял урод. За ним, нещадно колотя собственное дитя, прошествовал хозяин острова.
– Не надо его бить, это я виновата, – попросила Светлана. – Мне следовало держать себя в руках.
– Вы ни при чем, мадам, – заверил ее Проспер, возвращаясь. – Я строго-настрого запретил ему появляться здесь до захода солнца. Он нарушил мой приказ и будет наказан.
– Вы уж как-то помягче с ним, – сказал Николай. – Если у него разум двухлетнего ребенка, он не может отвечать за свои поступки.
– Вы правы, – вздохнул Проспер. – Мне стыдно. Понимаете, я связывал со своим первенцем такие надежды… Большим горем было узреть то, что появилось на свет. Мне следует быть сдержаннее. Но за долгие годы я так намучился, что иногда теряю голову.
– Как жестоко обошлась с вами судьба, месье Проспер! – произнесла Светлана.
– Это так. Но не будем унывать. Вы у меня в гостях, и я искренне рад этому, хотя обстоятельства, приведшие вас на этот остров, печальны. Быть может, наша встреча не случайна, и вас послал мне Бог.
