Текст книги "Самая страшная книга 2014"
Автор книги: Андрей Буторин
Соавторы: Ольга Дорофеева,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Алексей Жарков,Альберт Гумеров,Ирина Скидневская,Михаил Павлов,Дмитрий Костюкевич,Александр Юдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)
Вот, собственно, в этом и состоит моя к Вам приватная просьба: обследовать Сладулин, ну и дом, понятно. Только не подумайте сгоряча, что я безответственно подвергаю Вашу жизнь опасности. Скорее всего, никакой опасности и вовсе нет. Тем более, на острове Вы не один будете, верно?
Разумеется, теперь, когда Вам стали известны вышеизложенные подробности, Вы вправе отказаться от сделки. Я Вас пойму. Вы можете сесть на обратный рейс еще в Дохе или уже в Мале – по выбору. И делу конец. Понятно, условиями Договора одностороннее его расторжение не предусмотрено, поэтому обратный полет будет уже за Ваш счет. И еще Вам придется возместить стоимость двух билетов. Но, уверен, для Вас это не столь обременительно.
Все же искренне надеюсь, что Вас не так легко напугать, и мы окажемся друг другу полезными.
С уважением и в расчете на дальнейшее сотрудничество,
Б. Г. Сладунов».
«А вот редьку тебе в зад, а не «дальнейшее сотрудничество»», – в раздражении пробормотал Горислав Игоревич и скомкал сладуновское послание.
* * *
В Дохе Костромиров тем не менее пересел на рейс 8666 до Мале.
И дело было вовсе не в деньгах. Хотя перспектива тратиться на обратный перелет, а потом еще платить Сладунову свои кровные, профессору тоже никак не улыбалась. С одной стороны, Костромирова чрезвычайно разозлило, что Сладунов фактически его использовал, а с другой – взыграло природное любопытство. История-то могла выйти преинтересная! И оба этих обстоятельства в совокупности побудили его продолжить путешествие.
В конце концов, решил Костромиров, взять обратный билет он успеет всегда.
И потом, чему он удивляется? Ведь Сладунов делец и к тому же – нувориш. То есть принадлежит к той разновидности россиян, для которых все остальные граждане интересны лишь постольку, поскольку тех можно использовать в своих целях. Вот Сладунов его и использовал. Все естественно, все закономерно. Кроме того, договор он подписал сам, пускай и не во вполне здравом уме, но добровольно. А за собственные ошибки следует платить. Самому.
В конверт с инструкцией, помимо карты, были еще вложены три фотографии. На одной красовался мордатый усач в черном морском кителе и белой офицерской фуражке; надпись на обороте гласила: «Ковалев Василий Васильевич, управляющий». Другая фотография была сделана явно на каком-то курорте, скорее всего где-то в Анталии; грушевидной формы женщина с мужеподобным лицом, увенчанным монументальной копной белых волос, полусидела на пляжном лежаке под чахлой пальмой и, сдвинув брови, сурово смотрела прямо в объектив. «Татьяна Степановна Костерьянова, повар» – значилось на обороте. И наконец, на третьем фото, сделанном, по-видимому, для загранпаспорта, был запечатлен белобрысый парень с круглыми голубыми глазами, в костюме и при галстуке; его веснушчатое лицо выражало крайнюю степень простодушия; парень являлся Антоном Степановичем Безруким, сторожем-садовником сладуновского субэкваториального поместья.
Аэропорт Мале, представлявший собой узкую взлетно-посадочную полосу, справа и слева от которой плескались воды Индийского океана, встретил Костромирова тропическим ливнем. Ничего удивительного, апрель-май на Мальдивах – период муссонов. Впрочем, дождь быстро закончился.
Горислав Игоревич обменял триста долларов на мальдивские рупии (больше менять не стал, поскольку знал, что американская валюта здесь в ходу) и присел в одном из открытых кафе тут же в аэропорту. К нему подошел официант, по виду – выходец с Ближнего Востока. Здешним языком дивехипрофессор не владел, а потому наудачу спросил по-арабски, где ему найти водное такси, которое доставило бы его на нужный остров? Услыхав из уст европейца родную речь, официант удивленно заулыбался и пояснил, что лодку можно нанять прямо на выходе из аэропорта, поскольку тот непосредственно граничит с причалом. А потом, вероятно расчувствовавшись, добавил, чтобы профессор ни в коем разе не давал хозяину дони– так здесь называли небольшие суденышки, заменявшие местным жителям автотранспорт, – больше тридцати долларов. Еще официант, представившийся Турханом, поведал Костромирову, что на причале можно нанять и гидросамолет; им выйдет, конечно, быстрее, но дороже. Профессор ответил, что никуда не торопится, поблагодарил Турхана и, допив пиво, вышел к причалу.
Там Горислав Игоревич обратился к первому попавшемуся ему на глаза пожилому, смуглому до черноты мальдивцу, уныло сидящему на корме видавшего виды катера. Арабского старик не знал, зато бегло говорил по-сингальски. Название «Сладулин» ему ни о чем не говорило, тогда профессор показал карту. Увидев красный кружок, лодочник кивнул и заявил, что ходу туда около часа, и обойдется эта поездка Костромирову в пятьдесят американских долларов. Профессор попробовал сбить цену до тридцати, но старик заупрямился. Сторговались, с учетом вечернего времени, на сорока долларах. Когда Костромиров умостился на одной из двух деревянных скамеек, лодочник натянул выгоревший клеенчатый навес и завел дизель.
Легкая дони крылатой рыбешкой прыгала с волны на волну, а Горислава Игоревича вдруг ни с того ни с сего охватила непонятная, какая-то отчаянная веселость. Да черт с ним, с нуворишем этим вместе с его приятелем-маньяком, подумал профессор. Из-за чего он, в самом деле, переживает? Не впервой ему ввязываться в подобные авантюры. Далеко не впервой… Конечно, возраст уже не тот… Ну вот и будет повод вспомнить молодость. Еще поглядим, кто кого в конечном итоге использует!
Но вот лодочник каким-то чудом – ориентируясь по звездам, не иначе – привел дони к нужному островку и, ловко вписавшись в узкий разрыв кораллового ожерелья, пришвартовался к простому дощатому причалу-освещенному единственным фонарем.
Горислав Игоревич перебрался на причал и бросил взгляд на воду. В кругу света, падающего от фонаря, дефилировали несколько акул; одна из них – не менее двух метров в длину.
– Это коралловые акулы с черными плавниками, – махнул рукой старик-лодочник, увидев замешательство Костромирова. – Они не опасны. Но после заката лучше не купайтесь. Особенно за рифом. Может приплыть и акула-молот.
– Спасибо за предупреждение, – искренне поблагодарил его профессор.
На противоположном конце причала мелькнул луч карманного фонарика.
– Кого тама лешай принес, е? – раздался из-за стены мрака гундосый голос.
– Костромирова, – отозвался профессор, – Горислава Игоревича. Разве Сладунов не предупредил о моем приезде?
– A-а… Ну да. Борис Глебыч звонил про вас.
Доски настила заскрипели под чьими-то увесистыми шагами, и из темноты выступил широкоплечий мужчина в гавайской рубахе, шортах-бермудах и надвинутой на глаза бейсболке.
– Антон Степанович, если не ошибаюсь? – спросил Костромиров, приглядевшись к конопатой физиономии встречающего.
– Антоха я, ага, – протяжно прогнусавил тот, – Сторож, е, тутошний. Багаж свой давайтя, что ля.
Горислав Игоревич протянул Антону один из двух дорожных баулов.
– Пойдемтя, – повернулся к нему широкой спиной Антоха, – да под ноги глядитя, спотыкнетеся, не ровен час.
«Что у него за выговор? – размышлял профессор, следуя за Антохой. – Нарочитый какой-то. Так сейчас и в деревнях не говорят. Разве что в самых глухих… Да не придуряется ли он?»
Сторож сошел с причала и заскрипел по песку, светя под ноги фонариком. В стороны прыснули какие-то мелкие ракообразные. Сразу за причалом тьма стала совершенно непроглядной, и Горислав Игоревич мог лишь догадываться, что Антоха ведет его по узкой тропке среди кустарников и высоких травянистых растений.
Всюду понизу угадывалось движение неких живых существ, слышалось сухое шебуршание множества лапок. Профессор помнил, что на Мальдивах опасных для человека животных не водится, но ступать все равно старался аккуратнее.
Луч фонарика высветил ряд древесных стволов, нечто вроде недлинной аллеи, в конце которой взору Костромирова открылась сладуновская усадьба. Из-за облаков как раз вынырнула полная луна, и профессор смог отчасти разглядеть приземистое двухэтажное строение с открытой верандой или террасой; из трех окон первого этажа струился неяркий желтоватый свет.
Антоха провел Костромирова через веранду и открыл дверь.
Миновав темные прихожую и короткий коридор, они попали в обширное слабоосвещенное помещение вроде гостиной. По периметру стояли семь кресел в стиле «рококо», никак не согласующийся с ними черный кожаный диван и несколько столиков из ротанга со стеклянными столешницами. По стенам висели старинные на вид зеркала и несколько картин; над креслами – цветные бра в турецком стиле. Но горели из них только три, отчего гостиная тонула в полумраке.
– Располагайтеся, – повел рукой сторож, – дядя Вася сейчас прийдет. Коли в силах, е. Покажет вам апартаменты. А я покамест – на кухню. Гляну, како тама у Степаниды с ужином.
Антоха опустил багаж на пол, косолапо переваливаясь, пересек гостиную и скрылся за одной из четырех дверей.
* * *
Горислав Игоревич посидел минут пять в кресле, Потом это ему наскучило, он поднялся и стал разглядывать картины. Как и мебель, картины совершенно не гармонировали между собой. Две из них были выполнены в манере южных полотен Гогена – с обнаженными туземками и пальмами, два других полотна являли собой пасторальные пейзажи а-ля Франсуа Буше, а на пятой картине был изображен Борис Глебович Сладунов собственной персоной. Хозяин острова стоял в полный рост в строгом костюме с медалькой на левом лацкане; он опирался правой рукой об усеченную античную колонну и бесстрастно взирал на потенциальных зрителей. Самодержец да и только, усмехнулся про себя Костромиров.
Тут послышались чьи-то нетвердые шаги, дверь, за которой недавно исчез сторож-садовник, распахнулась, и в комнату вошел пузатый мужчина лет пятидесяти пяти – шестидесяти, отдаленно напоминающий Сладунова. Одет он был в застегнутую на все пуговицы белую рубаху с короткими рукавами и синие брюки; на ногах – черные лакированные ботинки. Его круглое, испещренное красными прожилками лицо украшали пышные прокуренные усы и старорежимные бакенбарды; картофельный нос блестел, точно начищенная армейская бляха. Он поставил на ближайший столик принесенный с собой бронзовый канделябр с пятью горящими свечами и, чуть качнувшись, шагнул к Гориславу Игоревичу, приветственно протягивая руку.
– Ковалев Василий Васильевич, – зычно, по-военному, представился он, дыхнув на профессора злым водочным духом, – майор в отставке. Служил в морской авиации.
– Очень рад, – поздоровался Костромиров, – Ну а я, как вы понимаете, Горислав Игоревич Костромиров, ваш временный жилец.
– Профессор из Москвы, – кивнул майор – Знаем про вас, так точно. А я здесь в должности управляющего состою. Что ж, кубрик вам уже обустроен, на втором этаже, по трапу и направо… Гхм… Я-то полагал, что вы эдакий старичок в пенсне и ермолке, ну да ладно. Так-то еще и лучше. Ужин у Степаниды будет готов через тридцать минут. А пока я провожу вас в кубрик – тьфу, отставить! – в гостевую комнату.
Ковалев взял одну из сумок Горислава Игоревича и потянулся за канделябром. Но вдруг замер и, откашлявшись, предложил:
– Или желаете с дороги рюмашку хлопнуть?
– Благодарю, нет, – отказался Костромиров. – Жарко. За ужином, может быть. Пивка холодненького.
– Как прикажете, – неодобрительно пробурчал Ковалев.
– Электричество нам велено экономить, – пояснил он, ведя профессора длинным темным коридором, – на острове только один генератор; солнечные батареи есть, но те так… воду только греют. Борис Глебович обещался второй генератор к осени доставить… Ну, вы, чай, не хуже моего знаете, что Борис Глебович личность, гхм… бережливая. Но я считаю, это правильно! Потому, всему должен быть учет. Иначе порядка не видать, это уж так точно! А вы, между прочим, с ним давно ли знакомы?
– С кем? – не понял Костромиров.
– С Борис Глебычем, с нашим отцом-командиром.
– Дело в том, – замялся профессор, – дело в том, что я с ним познакомился, в общем-то, совсем недавно. То есть буквально пару дней назад.
– Вот те раз! – удивился Ковалев. – И он вас вот так сразу, шагом марш, и сюда… Чем же вы его, гхм, подцепили?
– Ничем я его не цеплял. Скорее, наоборот. Впрочем, не знаю, вправе ли я рассказывать…
– Секретное дело? – прищурился управляющий. – Понима-аю. Мыслю, у Борис Глебыча насчет личного состава, то есть на наш личным счет, кое-какие сомнения возникли. Так точно?
– Вовсе нет, – ответил Костромиров, злясь на самого себя – Я приехал сюда, чтобы продолжить свою научную работу. Просто у вашего Бориса Глебовича попутно возникло… некоторое ко мне поручение… просьба. Да, именно – просьба приватного характера. Ее характер…
– Ни, ни, ни! – замахал рукой Ковалев. – Раз сведения под грифом «ДСП», ничего не говорите! Мне ли объяснять: я человек военный, все понимаю… А вот и ваша комната! У нас не отель, номеров на дверях не имеется, поэтому просто запомните – вторая дверь направо от трапа.
Костромиров оглядел помещение, в котором ему предстояло провести почти месяц. Что ж, достаточно просторное – примерно сорок квадратных метров – с широким окном, напротив которого стоял массивный письменный стол красного дерева. Стол профессору сразу понравился. По левой стене – двуспальная кровать с балдахином, по правой – трюмо. Вся мебель, кроме письменного стола, имела стандартный гостиничный вид. Слева от входной двери располагался встроенный гардероб, справа – дверь в туалетную комнату. Горислав Игоревич поднял глаза к потолку: ага, кондиционер в наличии, замечательно. А вон и пульт к нему, на прикроватной тумбочке. В общем, комната представляла собой нечто среднее между спальней и кабинетом. Правда, никаких книжных полок, а тем паче книг не было и в помине. Но это понятно. Для людей типа Сладунова литература, как правило, заканчивалась на последней странице школьной хрестоматии.
– Ну как, годится? – поинтересовался Василий Васильевич.
– Для работы вполне.
– Вот и лады. Там, в гальюне – тьфу, черт, отставить! – в туалете, душевая кабина. Располагайтесь, а я на камбуз схожу. Как бы Антоха не того…
В дверях Ковалев неожиданно остановился, словно о чем-то вспомнив, и, поворотившись к Гориславу Игоревичу, спросил:
– Со сторожем-то нашим вы уже познакомились?
– Да. Сладунов говорил, что Антон здесь еще и за садовника?
– A-а, – небрежно махнул рукой управляющий, – вроде того, да.
Он еще потоптался у двери, икнул и, доверительно понизив голос, сообщил:
– Подзашибить он любит, Антохало. Я Борис Глебычу пока ничего не докладывал. Молодой еще – я про Антоху – устава не знает. А у Борис Глебыча разговор короткий, не посмотрит, что родственник. На месте кругом и шагом марш! Я к тому, что вы уж Антохе водки-то не предлагайте.
Костромиров взглянул на управляющего с недоумением.
– У меня нет водки. На Мальдивы спиртное провозить нельзя.
– Это так точно, – вздохнул Ковалев. – А местное пойло откровенная дрянь! Просто беда. Хоть самому за дело берись. Вот вы ученый, так верно знаете: из кокосов самогонка получится?
– Я по другой части ученый, – усмехнулся Горислав Игоревич.
– Понято, есть.
Управляющий развернулся на каблуках и, едва не снеся дверной косяк, вышел в коридор.
– Степанида! – раздался оттуда его зычный глас. – Что там с ужином? Гостю спать пора, а он не жрамши!
«М-да, весьма колоритный типус этот отставной майор Ковалев, – подумал профессор. – Одни бакенбарды чего стоят. Настоящий литературный персонаж. Впрочем, нос у него явно на месте. И преизрядный».
Костромиров принял душ, переоделся в белые хлопчатобумажные брюки и белую же льняную рубаху с короткими рукавами и принялся распаковывать дорожные сумки. Но тут зазвонил его мобильный. Но» звонившего был ему не знаком.
– Слушаю, Костромиров!
– Как добрались, Горислав Игоревич? – раздался голос Сладунова.
– А… Борис Глебович. Очень кстати. Как раз хотел вам звонить. Знаете, я прочел вашу так называемую инструкцию и хочу заявить…
– Только не горячитесь, Горислав Игоревич, – прервал его Сладунов. – Давайте без скороспелых решений.
– Просто хочу сказать, что возмущен.
– Чем же?
– Вы меня использовали.
– Так уж и использовал, – хмыкнул Борис Глебович. – Скорее, задействовал. Ну да, я вас задействовал. В целях решения, скажем, некоторых вопросов. А чего вы ожидали?
Действительно, подумал профессор, чего иного можно ожидать от подобной личности?
– Будет вам, Горислав Игоревич, – увещевательным тоном продолжил Сладунов, – Не принимайте эту историю с Мулем близко к сердцу. Скорее всего, это только моя мнительность.
– Все же так дела не делаются, – заупрямился Костромиров. – Вы должны были сразу мне все рассказать. А не ставить в дурацкое положение.
– Э! Уж не испугались ли вы, профессор?
– Причем тут испугался? – возмутился Горислав Игоревич, – Суть совсем не в этом, вы же понимаете!
– Между прочим, я тут по случаю снова столкнулся с Пфаненштилем. Так вот, он просил передать, что планирует издать вашу мальдивскую монографию тиражом шестьдесят тысяч экземпляров.
– Шестьдесят? – поразился профессор. – Не шесть?
– Именно, именно шестьдесят, – хихикнул Сладунов. – Неплохо для научной книжки?
– Послушайте… – замялся Костромиров.
– Слушаю, – с иронией в голосе отозвался Борис Глебович.
– Но… Но я даже не представляю, как выглядит этот ваш Муль! Кого прикажете искать?
– Свежей фотографии у меня, увы, нет, – переходя на деловой тон, сказал Сладунов, – а детские фото вас только дезориентируют. Дело в том, что Яков не любил сниматься. Как-то даже болезненно не любил. Бывало, если меня кто фотографирует, а он просто окажется рядом, сразу норовит выскочить из кадра, представляете? А то лицо ладонью закроет. Или уж рожу такую скорчит, что мама родная не признает! Что-то типа фобии, короче…
– Вот как? Любопытно. Но словами-то вы можете его описать?
– Могу! Понятно, могу, – с готовностью подтвердил Сладунов. И тут же замялся: – Вот только… внешность у него эдакая… незапоминающаяся, что ли? Просто-таки никакая. Среднестатистическая, короче. Рост и вес средние, лицо круглое, глаза… глаза тоже круглые и, помнится, зеленые. Или карие? Нет, точно зеленые! Хотя…
– Да уж, – не без ехидства заметил Костромиров, – по таким приметам опознать его будет несложно.
– Нет, нет! – заверил Борис Глебович, – Вы его в момент узнаете. Если встретите, конечно. Муль рано облысел и уже к тридцати годам был как колено. Еще за время отсидки он потерял все зубы. Но их-то вставил и – чики-чик, а вот, хе-хе, волосы отрастить – задача потруднее, согласны?
– Он может и парик нацепить, – мрачно возразил профессор.
– Да, вы правы, – протянул Сладунов. Однако тут же воскликнул: – Но ведь на Сладулине никого, кроме троих моих родственников, нет, так? А их внешность вам известна. То есть посторонних на острове быть не может. И, главное, не должно! Значит, любой посторонний, если он подозрителен, скорее всего и будет Мулем, верно?
– Ну… похоже на правду, – вынужден был признать Костромиров.
– Вот и чики-чик! – обрадовался Сладунов. – Да, еще одно возьмите на заметку, профессор. Яков всегда отличался чрезвычайной физической силой, особенно если его из себя вывести. Тогда он становится просто каким-то двужильным! Хотя, так, со стороны, глянешь – вроде ничего особенного… Помню, как-то поехали мы с ним на рыбалку – когда еще партнерами по бизнесу были – и мой джип завяз в болотине, так Муль в одиночку его за задний бампер приподнял, ей-богу!
– Эта характеристика особенно обнадеживает, – съязвил ученый.
– Еще Муля, по идее, должно выдавать поведение. Я в том смысле, что он и раньше был психопатом, а сейчас, наверняка, и вовсе – ку-ку. После стольких-то лет отсидки!
– Замечательно! Просто феерично! Сумасшедший силач!
– Короче, спокойно занимайтесь своими делами, профессор, отдыхайте. Ну а если вдругзаметите там, на острове, кого подозрительного – сами ничего не предпринимайте, а сразу звоните мне, договорились? Номер мой теперь у вас есть. Все! Будьте здоровы, мне пора на встречу – волка, так сказать, ноги кормят…
Связь прервалась.
«Матерь Божья, во что я опять ввязался, – пробормотал Горислав Игоревич, – Затерянный в океане тропический остров, на котором, возможно, затаился опасный маньяк. Просто триллер, да и только… С другой стороны – шестидесятитысячный тираж! Таким тиражом меня, пожалуй, никогда не издавали. Да и существует ли сей безумный Самсон в реальности?… Нет-нет, необходимо срочно выкурить трубочку».
Он вытащил из дорожного баула футляр змеиной кожи и достал из него любимую пенковую трубку; внимательно осмотрел – янтарный мундштук, слава богу, цел – набил ароматным табаком и закурил. По ходу дела принялся выкладывать на стол бумаги и необходимые для работы книги; вещами он решил заняться после ужина.
Где-то через четверть часа в дверь трижды постучали.
– Да, да, войдите! – отозвался Костромиров.
Дверь чуть приоткрылась.
– Ужин в столовой на первом этаже, – не заходя в комнату, сообщил управляющий и спешными шагами удалился прочь.
– А где там у вас столовая? – спросил Горислав Игоревич.
Но вопрос его канул в пустоту. Он пожал плечами и вышел в темный коридор. Видно, порядочный куркуль этот Сладунов, размышлял профессор, пробираясь впотьмах к лестнице, целый остров купил, а на электричестве экономит.
Кое-как спустившись по довольно крутым ступенькам, он остановился: куда теперь, направо или налево?
– Василий Васильевич! – крикнул он.
– Здесь! – слабо отозвался управляющий невесть откуда.
Костромиров заметил полоску света, выбивающегося из-под третьей двери справа по коридору, и направился туда. Его шаги звучали гулко и одиноко; казалось, весь дом замер и настороженно прислушивается к пришельцу. Горислава Игоревича неожиданно посетило какое-то зябкое ощущение, сродни тому, что возникает порой на кладбище, особенно в сумерках. А вдруг и впрямь где-то здесь, в доме, затаился сумасшедший убийца?
Он толкнул дверь и очутился в пеналообразной комнате, центральное место в которой занимал длинный стол, укрытый белой скатертью; стол был почти пуст, если не считать трех зажженных бронзовых канделябров о пяти свечах каждый, да в самом дальнем конце его стояли столовые приборы, рассчитанные явно на одного едока. Так-так, очевидно, это и есть столовая, решил профессор. Из-за отсутствия электрического освещения здесь, как и в гостиной, царил таинственный сумрак. По стенам столовой, точно портреты предков, через равные промежутки висели какие-то фотографии в металлических рамках. Канделябры, полумрак, портреты и сама прямоугольная форма помещения – все это порождало ассоциации с готическими залами.
Костромиров осмотрелся вокруг – никого.
– Василий Васильевич? – негромко позвал он.
Тишина…
«Да что они, в прятки, что ли, со мной играют?» – подумал Костромиров в некотором раздражении.
И тут он заметил, как ручка двери в противоположной стороне комнаты осторожно поворачивается – туда-сюда, туда-сюда – точно некто пытается потихоньку проникнуть внутрь; потом дверь жалобно заскрипела и начала медленно-медленно отворяться… Профессор невольно напрягся. Что за черт?! Наконец дверь распахнулась, и в столовую величаво вплыла… толстая женская задница. В следующий момент ее обладательница выпрямилась и повернулась к несколько обескураженному ученому.
Это оказалась высокая тучная женщина с тяжело нагруженным подносом в руках. Ее щекастое, с грубыми, точно у древнего идола, чертами лицо было столь ярко и густо напомажено, напудрено и нарумянено, что, казалось, одно резкое движение – и косметика начнет осыпаться кусками, как старая штукатурка. Голову женщины венчала монументальная прическа обесцвеченных до платиновой белизны волос. Одета она была в длинный, до пят, цветастый сарафан.
– Уфф! – тяжело выдохнула она и заговорила грудным и каким-то распевным голосом. – Насилу двери открыла, руки-то, вишь, заняты, а леший этот красноносый, Василии, усвистел куда-то, черти его дерут. А вы, значица, профессор из Москвы? Горислав э-э…
– Игоревич, – подтвердил Костромиров, не сдержав улыбки, поскольку представил, как той пришлось отворять дверь, – Он самый. А вы, полагаю, Татьяна Степановна?
– Татьяна Степановна, ага, – согласилась женщина и, поблескивая золотым зубом, со смешком добавила: – Повариха и ткачиха, и сватья баба Бабариха. Едина в трех лицах, от так от. Садитесь-ка за стол, профессор, чай исть-то хочите? Оголодали, поди? Ничего, сейчас я вас накормлю хорошенечко. Чем бог послал. Вот бараньи ребрышки. Уж не обессудьте, свиные были б, понятно, лучше, только свинины здесь взять негде – басурманская страна, одно слово. Вот тут картошечка жареная на гарнир. Вот – оливки. А это салатик. И пивка бутылочка. Пивко холодненькое – из холодильничка. Василий сказал, что вы хотели пивка-то? Да хватит ли одной бутылочки?
– Вполне, спасибо, – поблагодарил профессор, с любопытством поглядывая на словоохотливую повариху. В жизни она оказалась совсем не столь суровой, как выглядела на фотографии.
– Ага. Ну, когда не напьетесь, я еще принесу. А потом можно и баиньки – время-то уже позднее.
– Благодарю, Татьяна Степановна, именно так я и собираюсь поступить.
– Ага. Завтрак у нас в девять. Но коли проспите с дорожки, большой беды не будет, у нас тут просто, по-домашнему.
– А на завтрак сюда приходить?
– В столовую, – подтвердила Татьяна Степановна. – На обед и ужин тоже. Обед обычно в два, а на ужин часам к восьми спускайтесь, раньше я никак не поспеваю. Комнату Василии вам показал? Нормально обустроились?
– Да, вполне. Скажите, Татьяна Степановна… а сколько всего комнат в доме?
– А вам на что? – подняла брови повариха.
– Просто любопытно, – пожал плечами ученый.
Татьяна Степановна мгновение буровила его маленькими заплывшими глазками, а потом, резко склонившись к самому его лицу, рявкнула:
– Любопытство кошку сгубило, от так от!
И ушла, громко топая. Да еще хлопнула на прощанье дверью. Профессор в недоумении покачал головой. Странная реакция на простой вопрос. Он вздохнул… и принялся за еду.
После ужина, вернувшись к себе в комнату и разобравшись с вещами, Горислав Игоревич выкурил по обыкновению трубочку. Курил он на балконе – большом, глубоком – удобно устроившись в покойном плетеном кресле. Курил, анализировал случившиеся за день события и наблюдал за тремя крошечными полупрозрачными ящерками, что суетились в свете тусклой лампы, закрепленной на балконной стене.
Кондиционер на ночь он включать не стал, поэтому оставил открытыми окно и балконную дверь, лишь задернул их портьерой, чтобы комары не налетели. А чтобы свежее спалось, решил перед сном еще разок сполоснуться под душем.
Но когда он включил в ванной свет, то обнаружил на полу и даже в раковине целые полчища здоровенных черных муравьев. Они принялись с угрожающим видом кружить вокруг него, по-скорпионьи приподнимая брюшки; предводительствовали ими несколько муравьев-солдат – крупнее остальных, с тяжелыми прямоугольными головами. Костромиров быстро установил, что ползут черные захватчики из сливного отверстия душевой кабины. Лишь с немалым трудом ему удалось смыть большую часть непрошеных визитеров обратно.
Когда он засыпал, в голове его навязчивым рефреном звучал куплет шлягера советских времен:
Там живут несчастные люди-дикари,
На лицо ужасные, добрые внутри…
* * *
На следующее утро профессор Костромиров проснулся в девять пятнадцать от командного рева майора Ковалева:
– Эй, там, на камбузе!
Голос управляющего доносился откуда-то с первого этажа.
– Степани-ида! Степанида, мать твою за ногу!
– Чего орешь, оглашенный? – отвечала та, видимо с кухни.
– Завтрак у тебя готов?
– Ты ж уже ел, черт красноносый!
– Сама ты чертовка! А Антоха?
– Чего Антоха? Твой Антоха уж полчаса как усвистел.
– Куда усвистел?
– Нетто я ему сторожиха? Рыбачит, небось, как всегда. Чего, спрашиваю, разорался?
– Так гостя к завтраку будить, что ли?
– Не надо. Сам встанет. От твоего крика и мертвый встанет.
Горислав Игоревич мысленно с ней согласился. Он с кряхтением потянулся и нехотя сполз с постели. И зачем, спрашивается, перекликаться через весь дом? Неужели этому Ковалеву тяжело дойти до кухни? Впрочем, у военных, пускай и отставных, своя, недоступная штатским, логика.
Костромиров отдернул тяжелую штору и вышел на балкон.
Экваториальное солнце уже вовсю поливало островок обжигающими лучами. Но здесь, благодаря стенам и нависающей крыше, было довольно прохладно. Горислав Игоревич огляделся.
Обзор изрядно закрывало разлапистое дерево, усыпанное крупными оранжево-желтыми цветами. Гибискус липовидный, определил профессор. Но кое-где сквозь густую листву, действительно очень похожую на липовую, все же проглядывала акватория лагуны, окольцованной коралловым рифом; за его пределами вода резко меняла цвет с бирюзового на темно-синий. Профессор втянул солоноватый воздух и блаженно зажмурился: настоящая идиллия! Все вчерашние опасения и ночные страхи казались ему теперь смешными и даже глупыми. Впереди ждала интересная плодотворная работа, а Сладунов пускай сам разбирается со своим мифическим недругом. Подобная паранойя – удел миллионеров, политиков и им подобным, у кого совесть нечиста. И ему, ученому, это глубоко параллельно.
Костромиров вернулся в комнату и прошел в ванную. Муравьев и след простыл, исчезли даже трупы тех, кого он подавил ночью. Естественно, ведь муравьи павших товарищей на поле боя не бросают.
Он уже оделся к завтраку и собрался выходить, когда взгляд его упал на прикроватную тумбочку. Точнее, на лежащий там второй том «Криминальной истории христианства» Карлхайна Дешнера, который он собирался почитать перед сном. Из книги торчал кончик закладки. Костромиров удивленно поднял бровь. Странно, он же так и не приступил к чтению – дорожная усталость взяла свое. Откуда тогда закладка? Что ж, наверное, раньше когда-то сунул, а после забыл.
Профессор взял книгу, раскрыл и обнаружил внутри тетрадный листок в клеточку, сложенный несколько раз в узкую полоску. Вдвойне странно. Ведь он всегдапользовался закладками из папируса. Случайность? Маловероятно. Дело в том, что Костромиров, возможно в силу профессии, отличался склонностью к педантизму. И знал об этом. В частности, он никогда не изменял своим привычкам.
Хмыкнув, он машинально развернул листок.
Никаких угрожающих надписей, типа: «Если тебе дорога жизнь, убирайся с острова!», он там не нашел. Зато обнаружил раздавленного комара. Перед смертью тот, очевидно, успел-таки перекусить – на бумаге образовалось крошечное пятнышко засохшей крови.
Профессор нахмурился, сложил листок и сунул обратно в книгу.
Когда он спустился к завтраку, в столовой не было ни души. Однако на столе дымилась чашка горячего какао, стояли кофейник, фарфоровая масленка и три блюда: одно – с поджаренными тостами, на втором лежали ломтики сыра нескольких сортов, на третьем – омлет с зеленью. Вот и хорошо, подумал Горислав Игоревич, одиночество сейчас только кстати – ситуация требовала срочного осмысления. Пустячное на сторонний взгляд происшествие с невесть откуда взявшейся чужой закладкой здорово его озадачило. Даже заинтриговало. Но аппетита не лишило.
