Текст книги "Самая страшная книга 2014"
Автор книги: Андрей Буторин
Соавторы: Ольга Дорофеева,Олег Кожин,Дмитрий Тихонов,Алексей Жарков,Альберт Гумеров,Ирина Скидневская,Михаил Павлов,Дмитрий Костюкевич,Александр Юдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)
– Убил бы за такое. Загрызть родного внука на глазах у его беременной жены.
– А татуировки? Посмотри на татуировки! – Чьи-то руки бесцеремонно шарили по моему телу, задирая одежду.
– Боже правый! Да он псих!
– С такими татуировками старикан на зоне хорошо приживется.
– He-а, с такой психикой ему только в дурку.
– Это если выживет после инфаркта. Второй за месяц.
– Надо же, еще этой гадине и жизнь спасаем. Может, пустим одну капельку воздуха в систему? Пусть похрипит.
– Он и так сдохнет, без нас и нашей капельки. А нам грех на душу брать.
И все-таки я выжил. Старая плоть и молодой сильный дух не желали умирать. Я нахожусь в доме умалишенных, за городом. Очень красивые тут места. Леса, речка, воздух сладкий. Ночью комары грызут, днем птички поют. Держат меня в одиночке, но я к другим психам и не стремлюсь. Кровь как-то медленно течет по венам, по-стариковски, непривычно так, из-за этого я уже никуда не тороплюсь. Хотя в одно место мне непременно нужно поспеть. Я веду себя очень смирно. Докторам лишнего не болтаю. Все сваливаю на помутнение рассудка. Проще говоря: ничего не помню, ничего не знаю. Почти склероз. Таблетки, вонючую желтую жидкость и прочую химию, старательно смываю в унитаз. Мозги мне еще пригодятся, выбраться отсюда нужно. Подслушал раз говор, скоро меня собираются переводить из строгого в общий режим. Тогда и рвану. Дело у меня одно осталось на воле. Алисонька, невестушка моя, женушка верная… Три дня ветер дул со стороны города, много чего интересного мне рассказал. Сидит она одна в доме, никуда не выходит. Одной рукой по животу водит, малыша успокаивает, другой зеркальце перед Библией держит. Читает ее задом наперед. Бессмертной, как я, сучка, хочет стать. Уже на двести пятьдесят шестой странице. Долгонько ей читать еще. Думаю, успею к сроку…
Ирина Скидневская
Черная дама
Вернувшись из отпуска, супруги N. застали у себя в квартире женщину в черном, которая тут же растворилась в воздухе.
(Из газет)
Если призывать Черную Даму, она обязательно придет.
(Житейская мудрость)
1
В маршрутке удушливо пахло дешевыми, на розлив, женскими духами. Перед Ларой сидел парень, по виду студент – в пуховике, в легкой трикотажной шапочке «смерть ушам», с потертым дипломатом и бутылкой пива – и отвратительно пьяными глазами наблюдал, как она парит, ухватившись за верхний поручень. Ни дать ни взять сельдь, подвешённая для копчения. Другой рукой Лара крепко прижимала к груди сумочку. Сзади и с боков напирали, выдавливая ее прямо на студента; он дышал ей в лицо перегаром, и коленки их терлись друг о друга. Лара болезненно морщилась. Из-за такого транспортного интима каждая поездка становилась для нее испытанием.
– А я бы за тебя подержался, – сказал студент после нескольких колыханий-прикосновений. – Че, не нравлюсь? А то давай познакомимся. Я Евгений. А ты, наверно, Юля. У меня девчонка знакомая есть, на тебя похожа, Юлькой зовут.
Далее он поведал заплетающимся языком, что у Лары не лицо, а открытая книга, по которой легко читается ее высшее образование и несчастливая женская судьба. И что если она наденет очки с диоптриями, тогда, конечно, кранты, а так еще остается надежда выйти за какого-нибудь бюджетного работника. Так что лучше пусть не отворачивается, а смело садится к нему на колени. Не фотомодель.
О свадьбе-то и речь… Скажи-ка мне, Джульетта, к замужеству ты как бы отнеслась?
– Дать ему в рыло? – предложил покачивающийся справа от Лары мужской голос.
Деритесь, если вы мужчины!
– Не надо, – сказала Лара. – Спасибо.
Студент возразил было против рыла, завозился в попытке встать на ноги и – обессиленно затих.
О своем коротком замужестве Лара вспоминала редко, потому что вспоминать там было нечего. Он – здоровенный накачанный футболист, она мелкая, как птичка, ниже его плеча, дипломированный филолог с неясными перспективами. Он влюблен, и подруги вокруг щебечут: смотри, не прозевай. Так что она не против. Это было первое серьезное решение, которое она приняла без мамы. Стремительно сыграли свадьбу – лучше бы ей шубу купили, честное слово! – а через год брак сошел на нет. Скучно с ним было, тоскливо до невозможности. Раскачиваясь на поручне, Лара вспомнила, что поначалу он еще острил, пытаясь сгладить противоречия, возникающие из-за разницы в интересах:
– Спустись с небес на землю, к своему мужчине, у которого нет восьми зубов… – И широко улыбался, поблескивая золотыми коронками.
Когда к Ларе приходили подруги – попить чайку, поговорить о литературе и новых фильмах – он слонялся по квартире в своем неизменном адидасовском костюме, потом дезертировал и возвращался при луне. По выходным их навещала свекровь, работавшая шеф-поваром в ресторане. Это была пытка почище испанского сапога. Молча, как немой упрек неумехе, которой достался ее единственный сын, «мама» готовила каких-нибудь немыслимых карпов в вине и все с тем же скорбным лицом удалялась – до следующего воскресенья.
В финал они вышли на дне рождения Татьяны, знакомой Лары по университету, и решающий пенальти забил Виктор. Было очень мило: приятные люди, прекрасное вино. Наверное, муж-футболист всей кожей чувствовал, насколько он чужой в этой компании, наверняка его злила ободряющая Ларина улыбка и преувеличенно-доброжелательный тон, каким к нему обращались, будто он неизлечимо болен. В ответ на безобидное замечание Лары он вдруг вывалил в руку недожеванный пельмень и, держа на весу, громко переспросил:
– Что ты сказала, дорогая? – Глаза у него были радостно-жестокими.
Лара весь вечер проплакала, уже не пытаясь ничего понять или добиться, как же так можно? Расстались мирно. Нет, уж лучше одной жить, чем с чужим.
– Девушка, вы выходите?
…По проспекту расползался вечерний сизый туман, подсвеченный городской иллюминацией, достаточно яркой, чтобы бороться с влажным февральским мраком. Набрать чернил и плакать?
– Мариша, здравствуй, – сказала Лара в трубку. – Извини, что так поздно.
Троюродная сестра отозвалась настороженно:
– Здорово. Только ты быстро, чтоб телефон не занимать.
– У меня вчера Мишка пропал. Вдруг его… собаки? Я всю округу обошла, в подвальные окна кричала… – В горле у Лары заклокотало.
– Ага, давай еще из-за кота поплачь. Вернется, куда он денется. Ты где? Але?
– Я здесь… Знаешь, сегодня на редкость неудачный день. Сначала не могла закрыть дверь, что-то с замком. Потом смотрю, взяла непарные перчатки. Одна черная, другая коричневая. Не могу же я так – как рассеянный с улицы Бассейной. Пришлось снова возиться с дверью. До чего не хотелось никуда идти в выходной…
– Ну и сидела бы дома.
– С работы позвонили, очень просили купить картридж для принтера. Я поехала в фирму, а мне продали не тот.
– Как это?
– Там лента Мебиуса, – с отчаянием сказала Лара. – А мне нужен был другой. Сказали: «Конечно, подойдет, девушка!» А он, конечно, не подошел.
– Идиоты.
– А на сдачу дали разорванную десятку. Кондукторша в автобусе устроила скандал, не хотела принимать. Я в сердцах швырнула эту десятку на пол, а она еще больше раскричалась: «Сейчас кто-нибудь поднимет и будет мне снова совать!» Представляешь, она не поленилась, подобрала с пола и выбросила в окно. Люди смотрят, стыдно… Бесплатный концерт какой-то.
– Можно было в банк сдать. Они принимают.
– Ты, пожалуйста, извини, что я на тебя вываливаю свои неприятности. Просто мне необходимо услышать от кого-нибудь разумное объяснение. В маршрутке наговорили гадостей. В булочной продавщица подала пакет, я только протянула руку, а дно лопнуло, и хлеб вывалился на прилавок. Я стою, как пришибленная, думаю, как бы мне живой до дому добраться…
– Ясно. – Марина вздохнула. – Эх ты, темнота с чернотой. Сегодня ж двадцать девятое февраля, Касьянов день. Это ты Касьяна рассердила.
– Чем я его рассердила?
– А я знаю? Если в этот день все наперекосяк, ляжь на диван, руки по швам, и не вставай.
– Нет, нет… Это ведь трусость, – безжизненным голосом произнесла Лара. – Пусть ночь… домчимся… озарим кострами…
– Да в конец концов! – В голосе Марины зазвенело раздражение. – От тебя муж сбежал из-за этих словечек! Ты у себя в библиотеке так говори, а не с нормальными людьми!
– Не сердись, – торопливо сказала Лара. – Придешь сегодня ночевать?
– Да ни за что! Ночью свет загорается, а потом гаснет. Жуть с ружьем…
– Мариша, я же тебе уже объясняла. У меня в спальне выключатель с реостатом. Это очень удобно, можно приглушить свет, когда захочешь. Он иногда мигает, но только если до конца не выключить. Ты же знаешь, у нас напряжение все время скачет. У соседа импортный телевизор сгорел.
– Напряжение, как же. А дверь в кладовку как открылась? И ветром по ногам. Чуть со страху не померла.
– Может, тебе показалось?
– Поганая квартира, – отрезала Марина – Зря ты на нее сменялась. Алкашиха, ну, которая до тебя жила, малого во сне задавила. Знаешь, да? Ладно, пока. Завтра из Турции должны новую партию привезти, звякну, может, купишь чего. – В трубке раздались короткие гудки.
В свою «хрущевку» с двумя проходными комнатами и тесной кухонькой Лара переехала три года назад. Обстановка была куплена еще на старой квартире мамой, которая пользовалась славой отличной портнихи и шила на дому. Заказчицы роем вились вокруг нее и уходили осчастливленными, и когда мама провожала их до дверей – такая невозмутимая, с благородно-сдержанной улыбкой – она казалась Ларе королевой в окружении подданных.
Ароматы, обволакивающие этих хорошо одетых и уверенных дам, стали для Лары символом благополучия. Она пристрастилась к дорогим духам и даже теперь со своей крошечной библиотекарской зарплата копила деньги, чтобы раз в год купить флакон «J’adore» Christian Dior или «Mademoiselle Сосо» от Chanel. Из модных ей очень нравился чувственный «Angel» Tierry Mugler, но она не хотела бы расстраиваться из-за того, что на каждом шагу от других будет пахнуть духами. Она цеплялась за старую привычку баловать себя роскошными эликсирами, как за спасательный круг в цунами, разбившем вдребезги прежнюю жизнь. При этом Лара все яснее понимала, что эти нестойкие эфирные субстанции – достойная метафора ее нынешних иллюзий. Нужно ли делать вид, что все хорошо, когда все плохо?
На комоде в спальне упокоилась под кружевной накидкой древняя швейная машина «Подольск», осовремененная автоматическим приводом. За ней мама и умерла в одночасье, дошивая срочный заказ. В тот же миг вслед за ее чистой душой вспорхнули и улетели, как голубки, души умерших вместе с ней предметов – ниток всех мастей, мелков, утюга, лекал, подушечек с иголками и английскими булавками, ножниц и одноногого манекена. Лара похоронила их в большую картонную коробку и убрала с глаз долой – потому что от них больше никогда не смогло бы родиться такое же ошеломительно прекрасное платье, как у мамы. Или шикарный жакет. Или отменный деловой костюм.
Грустно, но ей не передался ни один из маминых талантов. Из квартиры быстро выветрился запах пирогов и свежевыглаженной ткани, и поселилась оглушительная тишина. Она бежала оттуда, с места своего бедствия, сменила квартиру, район. Но до сих пор ей казалось, что она сменила планету.
Лара достала из ящика стола свой пухлый личный дневник (со школьных времен их накопилось уже немало), посмотрела в подмороженное черное окно, которое скребла голыми ветвями липа, и записала:
«29 февраля. Касьян рассердился».
Указанный в бумажке адрес она нашла не сразу, пришлось идти в горку и бродить меж почерневших двухэтажных домов, срубленных еще при царе Горохе. В центре было много таких зданий, и отнюдь не все они изукрашены кружевными наличниками и прочей резной атрибутикой, которую любили фотографировать приезжие. По подсказкам встречных Лара вышла к неказистой пристройке, засыпанной снегом. Дверь открыла миловидная женщина средних лет, полноватая, в светлых кудряшках. От нее чуть слышно пахло «Paloma Picasso».
– Ольга Николаевна? Здравствуйте. Я по объявлению.
Пригласили войти. Как всегда бывает в тесных квартирах, комнатка с низким потолком была сплошь заставлена вещами.
– Ну, давайте посмотрим, – доброжелательно сказала хозяйка, когда уселись на диван, и поднесла к глазам поданную Ларой фотографию, – Живой ваш котик. Очень даже живой. Просто загулял.
Лара всплеснула руками.
– Слава Богу! А где мне его искать?
– Где котов ищут? В подвале, милая. Далеко он от вас не ушел. А почему вы такая грустная? Молодая, здоровая, а в глазах тоска.
Лара уже прониклась доверием к этой незнакомой женщине и в пять минут рассказала ей всю свою жизнь. Ольга Николаевна смотрела понимающе.
– А теперь новая напасть. Каждую ночь просыпаюсь в два часа сорок пять минут. Смотрю на часы и вижу: два сорок пять. Понимаете? Каждую ночь.
– А потом?
– Лежу, прислушиваюсь к себе, к шорохам, звукам… примерно с час. Я никогда не была трусихой, а тут такой страх наваливается… даже ноги отнимаются. Когда у меня ночует Мариша, как-то спокойнее. Это моя троюродная сестра. Она из деревни приехала, торгует на рынке. На съемных квартирах не очень уютно, вот она и соглашается ночевать. Но ей у меня не нравится.
– Лунатизмом не страдаете?
– Да вроде нет.
– Углы святой водой обрызгивали, когда въехали?
– Конечно. И свечкой кресты над дверными проемами выводила. И молитвы читала.
– Вы верующая?
Лара ответила уклончиво:
– Крещеная…
– Понятно. А конкретно чего боитесь, когда просыпаетесь?
– Н-не знаю…
– Это самый тяжелый час, с двух до трех ночи. – Ольга Николаевна подумала. – У вас фотография ваша есть? Можно на паспорте.
Лара снова полезла в сумку.
– Вот…
Они с Виктором в городском саду. Лица веселые. Лето, жара, а он в парадно-выходном костюме – сам вызвался надеть, чтобы сделать ей приятно. Медовый месяц…
Ольга Николаевна поводила рукой над фотографией.
– Вы не сказали мне… Да, жалко, такой молодой.
У Лары вытянулось лицо.
– О чем вы?!
– А вы не знаете? Этого человека нет в живых. – Ольга Николаевна снова прикоснулась к снимку. – Вот здесь черная брешь, в области живота. Скорее всего, рак.
– Быть этого не может, – твердо сказала Лара – У него мать шеф-повар.
– На ранение не похоже, но не буду спорить. Лариса Евгеньевна… Ваше душевное состояние вызывает тревогу. Если вы и дальше будете впускать в себя тоску и другие ненужные эмоции, вы себя погубите. Вы ни в чем не виноваты, и в смерти мужа тоже.
Лара резко поднялась.
– Я пришла к вам кота искать. Спасибо, что обнадежили. Сколько я должна?
– Ну зачем вы так, милая? Деньги – дело десятое. Вам сейчас очень нужен мужчина, и не столько в женском плане, сколько в моральном. Надежное мужское плечо. Опора. Здравый смысл. Потому что вы не от мира сего и очень уязвимы. Извините, конечно, за такие слова, но кто-то же должен вас предостеречь? Может, сходите в церковь? У нас тут рядом храм, подниметесь по тропинке и сразу увидите. Помолитесь. И пожалуйста, оглядитесь, мой вам совет. Все-таки что-то мне подсказывает, что мужчина рядом с вами есть.
– Надеяться мне не на кого, Ольга Николаевна. Я уж сама как-нибудь…
Лара положила на стол деньги, сухо попрощалась и вышла.
Мужчина… Если он и появится в ее жизни, то при одном условии: чтоб сердце из груди выпрыгивало, и руки тряслись, когда губы красишь. На меньшее она не согласна. Меньшее уже было. Поглядывает тут на нее один шатен. Невысокий, широкоплечий, и, в общем-то, да, исходит от него ощущение силы… И глаза хорошие. Осталось только полюбить его страстно. Смешно!
Уже стемнело и слегка вьюжило. Поколебавшись, Лара свернула направо. Из сугробов тропинка вывела ее к улочке, улочка – круто вверх – к церкви.
Конечно, и как она сразу не сообразила? Это же Юрточная гора с Казанской церковью на территории мужского монастыря. Храм выплывал из сумерек, как белый корабль, с поблескивающими маковками и крестами, продолговато устроенный, на восток обращенный, от обеих стран к востоку притворы имеющий.Ковчег спасения от греховного потопа среди бурных волн моря житейского…
Мимо Лары прошли двое мужчин. Тот, что пониже, в дубленке и мохнатой шапке, говорил, как экскурсовод:
– Пойдемте к могиле. Раз вы завтра уезжаете, грех упускать такой случай. Место ведь уникальное, Георгий Сергеевич. Отсюда город пошел. Считай, весь семнадцатый век Алексеевский монастырь был форпостом с калмыцкой стороны. Здесь вместе с монахами несли службу стрельцы да казаки.
Прислушиваясь почти машинально, Лара пошла за ними. Вместе они обогнули храм и встали у невзрачной каменной плиты, положенной на землю. Заметив Лару, мужчины вежливо расступились, и она оказалась между ними. Ее присутствие нисколько не мешало их беседе.
– Богатый был монастырь, я вам доложу, – говорил мужчина в дубленке. – Одних крепостных четыреста душ. По тем временам в Сибири цифра немалая. Здесь все было первым в городе: больница, школа, духовное училище, семинария. И храм этот – первое каменное строение. Пока в двадцатые годы не разграбили, тут град был райский. Сад с горой и озером. Летние кельи. На звоннице храма девять колоколов. Да вот прямо у нас под ногами – древнейший погост, почетные захоронения, понимаете ли. А вы говорите, бродяга, личность незначительная и малозаметная. Увольте!
Его спутник, высокий худощавый мужчина в пальто, глядел скептически.
– Владимир Филиппович, дорогой, эта красивая легенда была крайне выгодна монастырю. Она стимулировала приток приезжих, туристов, выражаясь по-нашему, а это деньги. А собственная значительность в глазах российской общественности? Уверяю вас, это массовый гипноз, культ странника без роду и племени. Назовите, будьте любезны, хотя бы одного русского царя, про которого не сочиняли сказок. Ведь обязательно кого-нибудь или увезли, или подменили.
Мужчина в дубленке протестующе затряс головой.
– На сегодняшний день мы имеем массу свидетельств и самых поразительных совпадений! Верую: здесь лежит единственный русский император, въехавший в Париж и Берлин во главе своей армии. Победитель Наполеона похоронен здесь! Мир его праху. Он стянул шапку, и ветер сразу растрепал его длинные, как у художника, седые кудри, – Может, хоть к четырехсотлетию часовню достроят…
– Вот именно: вы веруете. А вера и наука – вещи разные. Хотите, я приведу массу аргументов в противовес вашей гипотезе? Взять хотя бы Бакунина.
– А что Бакунин?
– Он жил здесь в одно время со старцем и, однако, даже не подозревал о его существовании.
– Да разве мог этот анархист интересоваться судьбой царя?! А вот купец Симеон Хромов, тот самый, что приютил старца, перед его смертью упал на колени и спросил, не Александр ли Благословенный он? Тот ответил: «Чудны дела твои, Господи… Нет тайны, которая не откроется».
Второй мужчина хотел что-то сказать, но передумал и просто махнул рукой. Они постояли, глядя, как на плиту ложится снег. Надпись на ней была уже едва различима:
«Старец Федор Кузьмич скончался 20 января 1864 года».
…Горели свечи перед иконами, и тихо сновали старушки, натирающие полы. Так мало было света в этом мраке, символизирующем земную жизнь, так душно от пропитавших все тяжелых сладковатых запахов…
– Опоздала, – сварливым тоном сказала Ларе одна из старушек, юрко елозя шваброй.
– Мы успели. В гости к Богу не бывает опозданий… – Лара медленно запрокинула голову, рассматривая своды.
Старушки дружно остановились, посмотрели на нее, пошептались.
– Пойду батюшке скажу, – объявила одна, исчезла и вскоре вернулась, – Разрешил.
Лару допустили к иконостасу, за плюшевый канатик, навешанный на позолоченные стойки, и деликатно оставили наедине с собранием небожителей. Она нашла среди икон строгий лик Спасителя. Отче наш, иже ecu на небесех…
Для нее всегда был проблемой этот мучительный односторонний диалог: каяться и просить, просить и каяться…
– Молюсь за безродных, которые умерли днесь
И в моргах лежат с номерком на лодыжках холодных.
Им хлеба не дать, родниковой воды не поднесть.
Все стало ненужным для душ их бесплотных.
Как дети в трясине, увязли при жизни в грехах.
Не мне их судить, я грешнее всех грешных на свете.
Покуда не срок превратиться в туманность и прах,
Мы все умножаем грехи неизбежные эти…
Вышептав это – неожиданное – и перекрестившись, Лара повернулась и быстро вышла из храма. Старушки проводили ее любопытными взглядами. Наверное, им хотелось основательно порасспросить ее: что, как, где, зачем и почему.
2
– Смотреть больно, как себя изводит. А ведь Ларочка у нас такая хорошая – вежливая, приветливая. В библиотеке мало платят, так она подработку берет, печатает диссертации, что-то переводит. Ну, вот, сначала кот пропал, а потом узнала, что умер бывший муж. Сходила к гадалке, а та говорит: так, мол, и так, мужа больше нет. Позвонила свекрови, и точно, полгода уж. Еще и накричала на нее свекровь-то эта, все ей припомнила. Ты, говорит, его не любила, замучила до смерти! Бедная девочка, как она плакала… Хоть и бывший, а все ж таки не чужой. А на следующий день приходит ко мне и трясется вся, слезами заходится. Я дверь открыла, а она с порога: «Пусть, – говорит, – Фриде перестанут подавать платок!» А в руках детский чепчик держит и тычет мне в лицо этим чепчиком, тычет! Как я перепугалась, батюшки… Кое-как ее чаем отпоила.
– Это из «Мастера и Маргариты». Роман такой.
– A-а. Ну, Ларочка как раз по литературной части. Она, когда развелись, от ребенка избавилась. Грех большой, вот и мучается теперь, опять вспомнила, как про Виктора узнала. И будто бы чепчик этот она тогда еще купила, а потом кому-то отдала. Теперь вот полезла в комод, а он сверху лежит.
– Наверное, перепутала. Забыла, что не отдавала.
– Все может быть. Ну, я у нее этот чепчик-то потихоньку забрала, от греха подальше. Пока она чай пила.
Лара открыла глаза. У кровати сидела незнакомая докторша с каким-то совсем детским лицом. На стуле, сложив на груди руки, восседала в цветном халате Валентина Федоровна, добросердечная соседская бабушка, которая часто угощала Лару пирожками с капустой. За последний год она сильно располнела и сетовала на отекавшие ноги.
– Вот и проснулась. Сейчас, Ларочка, тебя доктор посмотрит. Это я вызвала, а то Марины нет и нет, а мало ли что?
– Давайте я вас послушаю, – деловито предложила докторша-ребенок, доставая фонендоскоп. – На что жалуетесь?
– Я снова нашла чепчик, на полу в ванной… – По бледному Лариному лицу потекли слезы.
– Господь с тобой, деточка, – переменившись в лице, сказала Валентина Федоровна, привстала и осторожно погладила Лару по голове. – Отвлекись, милая, не надо.
Докторша обнаружила «типичное ОРЗ», прописала полоскания, обильное питье и витамины. Больничный лист не понадобился, оказалось, что Лара взяла отпуск без содержания.
– Чем нервы лечите?
– А успокоительный сбор пьет, – Валентина Федоровна показала на уставленную чашками прикроватную тумбочку. – Это я купила. Тут валерьянка, пустырник с мятой…
– Может, сходите к психотерапевту? В этом ничего такого, многие обращаются.
– Я подумаю, – прошептала Лара.
Пришла Марина, рослая девушка с короткой стрижкой. Они с Ларой были отдаленно похожи, обе кудрявые и круглолицые.
Валентина Федоровна закрыла за докторшей дверь и поковыляла на кухню, где Ларина сестра выгружала из сумки продукты.
– Слышь, Марина? Думаешь, отдала мне ключи, и все проблемы долой? Ты почему за Ларой не смотришь? Появляешься раз в три дня.
– Да когда мне? – огрызнулась Марина, – Весь день на рынке мерзну, к вечеру без рук, без ног. А надо еще и поесть сварить, и отдохнуть. Дома такой завал, что змея щенилась. Пашу без выходных.
– А ты через не могу. Ты молодая, у тебя силы есть.
– Силы! Откуда у меня силы? И так никакой личной жизни. Сегодня отпросилась на полдня, а сама боюсь, вдруг хозяин уволит?
– Ты хотя бы ночуй у Ларочки? Все догляд.
– Не буду я здесь ночевать, отстаньте! – озлобленно закричала Марина. Приятное лицо ее покривилось, синие глаза налились фиолетовым.
– Да ты чего кричишь-то? – поразилась Валентина Федоровна. – Не на рынке! Ну-ка, рассказывай. Давай, давай.
Марина с грохотом высыпала яблоки в мойку и, закатав рукава, принялась мыть.
– Я в тот день здесь ночевала, когда Ларка про Виктора узнала, ну, что он того. Среди ночи слышу: х-хе, х-хе… Тихо так… и часто. Открываю глаза, а из прихожей женщина идет, в возрасте, лет так тридцати. Черное платье на ней до полу, шляпа с вуалью, а лицо белое. У клоунов такие бывают, только у них смешно, а здесь страшно. Идет и тяжело дышит. Как собака…
– Господи… – Валентина Федоровна быстро перекрестилась, – На мать-покойницу не похожа?
– Не. Я как заору. Она сразу пропала. Мы с Ларкой потом до утра со светом сидели, боялись.
– Ну, и чего ты ждешь?! Батюшку зови!
– Да приходила одна тетка, на работе присоветовали. Можжевельниковые ветки жгла, молитвы читала. А потом в угол уставилась и позеленела… чисто жаба. Как вчесала отсюдова… Плакали мои пятьсот рублей.
– Дорого-то как…
– Такса.
– А что сказала про квартиру-то?
– Типа, что смогла, то сделала. – Марина обтерла яблоки полотенцем, сложила в хрустальную вазу на длинной ножке. – Вот зачем она из этого ест? Хрусталь, сервиз… Поставь в буфет, чтоб не побить, и не трожь до праздников! Куда там… Королева Марго.
– А это ее дело.
– Перед кем выеживается? Одна живет!
Валентина Федоровна неодобрительно посмотрела на Марину.
– Ты, Маринка, не злись, а учись у Лары. Смотри, как у нее чистенько. Тесно, а уютно. Слышь?
– Ну?
– Страшно мне за нее. Я вчера вечером иду из магазина, а она выходит из подвала – в одном халате, в тапочках, с голыми коленками…
– Мишку ходила искать.
– Такая грязная, будто на земле валялась… И взгляд безумный… – Валентина Федоровна тихо заплакала-Я ей: Лара, Ларочка… А она меня не узнает. Я ее под руку, и домой. Идет, бедная, колышется…
– Ну, а че делать-то, в психушку везти? Там залечат. Привяжут к кровати и будут уколами шпиговать. К ним же только попади… как в Бермудский треугольник…
– Ой, что ты, туда не надо. Ее бы лаской полечить, вниманием, она и очухается. Я завтра с утра в церковь схожу, помолюсь, возьму святой воды, чтобы тут везде побрызгать. А ночевать я не могу, Мариша, у меня дед астматик. Как оставишь на целую ночь? Я уж Ларе говорила: если что, стучи в стенку. Мой-то глухой, а я услышу. Знаешь что? Попробую-ка я другую бабушку поискать. Которая посвободнее. Может, согласится с Ларочкой посидеть.
Валентина Федоровна ушла. Марина почистила картошку, поставила варить и отправилась в спальню к сестре.
– Так весь день и пролежала? – спросила она, прислонясь к косяку. – Встала бы. Бледная, как поганка.
– Голова кружится… И в сон клонит… – Лара с усилием приподнялась и села на постели, сунув под поясницу подушку, – Мариша, я сегодня ночью ее тоже видела, твою Черную Даму…
– Бли-ин…
– По-моему, от ужаса чувств лишилась, ничего не помню… Знаешь, у этого призрака есть имя – Барбара Радзивилл. Она была возлюбленной короля Речи Посполитой, да только мать короля возненавидела ее и велела отравить. Алхимики вызвали ее дух, но король, вопреки обещаниям, не удержался и обнял его. Теперь она блуждает, несчастная, по свету и не может найти путь к своему телу… Есть поверье, что Черная Дама предвещает несчастье. Это мне знак, Мариша. Я все, абсолютно все в своей жизни делала не так, понимаешь? – У Лары затряслись губы, – И где-то осинка звенит на ветру поутру, покуда фанерой под звонкой пилою не стала. Фанерную бирку бечевкой, когда я умру, привяжут к ноге у болевшего ночью сустава…
– Дура ты психованная, Ларка, – укоризненно сказала Марина. – Не каркай тут. Давай, лучше выпей своего отвара, чучелко…
Она напоила Лару лекарством, принесла вареной картошки с колбасой и строго наказала все съесть. Шатаясь, Лара побрела в прихожую – закрыть за сестрой дверь на ключ. Потом без особого энтузиазма поковыряла вилкой в тарелке и нашарила под подушкой дневник.
Перед глазами все плыло, как при пароходной качке. Буквы выходили кривыми, огромными.
5 марта
Тихо в море, точно в храме тихо:
Боги не чужды людских обид.
Успокой, укутай, облепиха!
Сердце помнит, помнит и болит.
(«Медея»)
Лара основательно замерзла в длинной дубленке и высоких сапогах. Ледяной ветер жег лицо, как жидкий азот, пробирал до костей. Против него было бессильно солнце, взирающее с небес сквозь частые серые тучки. Вот и весна наступила… Как в этом городе жить в этом холоде?
Поднявшись знакомой дорогой к Казанской церкви, она увидела толпу, собравшуюся у могилы старца. Здесь что-то громко обсуждали, махали руками. Рядом высилась куча желтой смерзшейся глины.
– П-пустите! – требовательно говорила Лара, пробираясь к яме. Зубы у нее стучали, – М-мне нужно! – На удивление быстро она оказалась у края вскрытой могилы.
– Граждане верующие, ваше беспокойство напрасно, святотатства мы не допустим! – басил в толпу холеного вида господин при фигурной бородке и с цепочкой часов на жилетке, выглядывающей из-под распахнутого мехового пальто. С невозмутимыми лицами стояли бородатые церковные чины – в черных одеждах, с позолоченными крестами на груди – Могила потревожена по причине ее усадки в грунт! Также необходимо опровергнуть слухи о том, что тело старца Федора Кузьмича увезено в Петербург!
Крышка гроба сгнила и провалилась. Двое юношей-монахов, стоявшие на дне ямы, стали выбирать гнилушки, и скоро взору собравшихся открылись мощи. Хорошо сохранились только коричневые кости ног, обутых в кожаные башмаки, и длинная седая борода, которая отчетливо обрисовывалась на груди старца. Сотрясаясь от дрожи, Лара наклонилась, и вдруг скользкий склон пополз под каблуками, в мгновение ока она съехала юзом и рухнула лицом вниз в бесформенную осклизлую массу. Раздался треск, хлюп, и все смолкло. Лара барахталась в ледяной жиже, но не могла кричать – горло залепила горькая слизь.
Пощади! Но разве я щадила? Позабудь! Но разве я прощу? Прошлое – разрытая могила, та страна, в которой я гощу…
Не чувствуя собственного тела, она рванулась в последней отчаянной попытке освободиться и – проснулась. Мама… мамочка…
Она не сразу поняла, что лежит раздетая, в одной сорочке, на бетонном полу балкона, припорошенного снегом, на третьем этаже под крышей дома своего.Была глухая ночная пора, когда даже собака не тявкнет, а в отсутствие луны бликует на сугробах тусклый свет от подъездных фонарей. Через открытую входную дверь в квартиру врывался ветер, и Лара лежала на этом немыслимом сквозняке, словно мерзлая рыба.
Кое-как перебравшись через высокий балконный порожек, она поползла на четвереньках в ванную – отогреваться под горячим душем. Зеленые фосфоресцирующие стрелки на часах показывали в темноте два сорок семь.
…Она надела все, что нашла из шерстяных вещей, закуталась в плед – озноб не проходил, а в доме, как обычно, ни капли спиртного. Лара выпила три чашки обжигающего сладкого чая и заснула под утро, уронив голову на кухонный стол. Она хотела бы закрыться в спальне и выбросить ключ в окно, чтобы опять чего-нибудь не сотворить с собой, но между проходными комнатами не было двери. Ее убрали прежние хозяева.
