Текст книги "Смутные дни (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 13

Теперь все стало на свои места – и дешевые картины выставки, служившие лишь прикрытием борделя, и высокая цена за вход. Тоже прикрытие. Не выставка это ни какая, а самый настоящий бордель…

– Мне бы… – произнес Иван Павлович, с трудом взяв себя в руки. – Мне бы… Что-нибудь такое…

– Понимаю! – хитро улыбнулся прислужник. – Господин-с необычного хочет? Это мы можем. У нас найдется даже для изысканного вкуса. Так что именно интересует-с?

«Словно какой-то кусок мяса на выбор предлагает», – с отвращением подумал доктор.

И принялся лихорадочно вспоминать слова Анюты Прониной и Анны Львовны, как они описывали девушку.

– Мне бы… молоденькую… лет, так, семнадцать…

– У-у, а господин знает толк! Но это будет стоить чуть дороже. Все-таки, молодость, сами понимаете.

– Я плачу.

– Это слова настоящего мужчины!

Иван Павлович с трудом сдержался, чтобы не врезать этому негодяю. Продолжил описание:

– И чтобы в формах, понимаете? Взбитенькую. Чтобы такую, деревенскую.

– О! У нас как раз есть кое-что для вас. Пройдёмте в комнату.

– В комнату?

– Конечно! Не здесь же! – прислужник начал повизгивать – видимо засмеялся.

– В самом деле, – кивнул доктор. – Пошли.

Они направились по узким коридорам «галереи». Тусклые лампы бросали пятна света на потёртые портьеры, пахло дешёвыми духами и табачным дымом. Картины на стенах – копии волков и царевен – казались насмешкой над названием заведения. Ловко, конечно же они это придумали.

Прислужник, ухмыляясь, открыл тяжёлую дверь в конце коридора.

– Проходите, сударь, – произнес он. – Девушка скоро будет. Всё, как заказывали: молоденькая, деревенская, в формах. Ждите.

Дверь скрипнула, и доктор вошёл в тесную комнату с низким потолком. Стены обиты выцветшим бархатом, на столике – керосиновая лампа, кровать застелена мятым покрывалом.

Прислужник захлопнул дверь. Иван Палыч огляделся. Окон не было, только маленькая отдушина под потолком.

«В случае чего и бежать то некуда…» – нервно подумал доктор. И вдруг насторожился – а что делать, если не ту приведут? Просить другую? Как бы не заподозрили чего.

Прошло минут десять, показавшихся вечностью. Дверь снова щёлкнула, и вошла девушка. Совсем юная, лет семнадцать, с бледным лицом и тёмными кругами под глазами. Её русые волосы были заплетены в толстую косу, украшенную синими лентами, которые ярко выделялись на фоне её простого серого платья. Девушка остановилась у порога, опустив взгляд, и сжала руки, словно боялась.

– Вот, что заказывали. По оплате поговорим после-с! – кивнул прислужник и вышел.

Доктор, почувствовав укол в сердце, шагнул ближе, стараясь не напугать девушку.

– Устинья? – шепнул Иван Палович. – Устинья Провоторова?

Девушка явно не ожидала услышать свое настоящее имя, вздрогнула. И встала в оцепенении, лишь моргая большими глазами, глядя на доктора, ничего не понимая.

– Я не причиню тебе вреда. Меня зовут Иван Павлович Петров, я доктор из Зарного. Я пришел сюда, чтобы помочь тебе.

– Помочь? – одними губами прошептала девушка. – Ирод убьет нас! И меня, и вас!

– Ирод? – не понял доктор.

– Это главный. Который здесь всем заправляет. Мы его так называем.

– Не бойся, никто нас не тронет. Пошли. Твоя мать тебя ищет. Сказали, тебя в город сманили, в прислуги.

Девушка, услышав про мать, задрожала, её глаза наполнились слезами.

– Мама… – прошептала она. – Я… я не хотела. Они сказали, работа в городе, хорошая. А потом… сюда привезли. Я не знала… Меня держат тут. Я не по своей воле…

Доктор, стиснув кулаки, почувствовал, как ярость закипает в груди.

«Сволочи, – подумал он. – Девчонок в бордель тащат, под видом работы».

Он шагнул ближе, понизив голос.

– Устинья, я тебя вытащу. Но скажи, остальные девочки здесь?

– Остальных я никого не знаю, они старше меня. Они уже давно… этим занимаются… Я одна… – голос девушки вдруг задрожал и она расплакалась. – Помогите мне, пожалуйста! Помогите…

– Я помогу, только тише, не плачь! Нельзя, чтобы что-то заподозрили. Поняла?

Устинья послушно закивала головой, тут же вытерла слезы с щек.

Иван Палыч сжал руку Устиньи, осторожно подошёл к тяжёлой двери комнаты. Его сердце колотилось, но он заставил себя дышать ровно. Не паниковать. Паникой тут не поможешь.

Повернув ручку, он чуть приоткрыл дверь. Выглянул. Щель осветила тусклый свет коридорной лампы. Никого. Только далёкий смех и звон бокалов доносились откуда-то справа. Пахло табаком и дешёвыми духами, портьеры колыхались от сквозняка.

– Держись за мной, – шёпотом сказал доктор. – Идём тихо, поняла?

Устинья кивнула, синие ленты в её косах задрожали, как крылья бабочки.

Они шагнули в коридор, осторожно прикрыли за собой дверь, стараясь не скрипеть. Коридор был узким, с потёртым ковром и низким потолком, стены украшали дешёвые картины – всё те же волки и царевны.

– Знаешь куда идти?

Девушка покачала головой.

– Я тут первый раз… Простите…

– Ладно, не страшно. Разберемся. Главное ни на кого не выскочить.

Двинули вперёд, но коридор вскоре разветвился: налево – тёмный проход, направо – освещённый, откуда доносились голоса. Доктор замер, прислушиваясь. Громкий мужской смех, звон стекла, женский визг.

«Посетители, – подумал он. – Надо обойти».

Он выбрал тёмный проход, надеясь, что он ведёт к выходу. Устинья, сжав его руку, шагала за ним, её дыхание было частым, но она старалась не шуметь.

Коридоры оказались настоящим лабиринтом: повороты, тупики, двери без ручек. Один раз они наткнулись на запертую дверь, за которой слышался приглушённый женский смех и звук гармошки. Дверь открылась и из нее вывалился пьяный военный, требуя пепельницу. И только быстрая реакция не дали путникам обнаружить себя. Они притаились за дверью и пришлось некоторое время ждать, когда посетитель вновь зайдет в комнату.

Свернули в другой коридор, где свет был ещё тусклее, а стены покрыты плесенью.

Вдруг из-за угла послышались шаги и громкий голос:

– Ну, где там эта рыженькая? Сказали, уже готова!

Доктор мгновенно прижал Устинью к стене, за портьеру. Двое мужчин в сюртуках, пошатываясь, прошли мимо, один нёс бутылку. Их смех эхом отдавался в коридоре. Устинья дрожала, но молчала, её пальцы впились в руку доктора. Он дождался, пока шаги затихнут, и шепнул:

– Пронесло. Идём дальше.

Они миновали ещё один поворот, остановились у очередной развилки.

«Куда же теперь? Эх, вспомнить бы путь, которым вел прислужник. Вход был через сад, – подумал Иван Павлович. – Должен быть коридор к задней двери».

Он выбрал проход, где пахло сыростью и углем, надеясь, что он ведёт к выходу. Дверь и в самом деле походила на наружную.

Он толкнул ее, пригляделся в черный прямоугольник пространства. Выход или нет?

Тусклый свет лампы из коридора упал на потёртый ковёр, стол. Еще одна комната?

Иван Павлович шагнул вперёд, прислушиваясь. Темно – хоть глаз выколи. Тишина, только далёкий смех и звон стекла. Он выдохнул, думая: «Кажется, здесь. Видимо что-то вроде предбанника».

Но, распахнув дверь шире, он замер. Прямо перед ним, в полумраке небольшой комнаты, стоял человек. Но даже малого света хватило, чтобы понять кто это.

– Сильвестр? – одними губами пораженный прошептал Иван Павлович.

* * *

Это и в самом деле был он.

«Ничуть не изменился», – невольно отметил Иван Павлович. Разве что глаза злее стали. Волчьи глаза.

Но почему? Почему он здесь, а не в тюрьме? Выпустили по амнистии? Неужели даже с такими статьями, которые были у него выпускают? На что они надеялись? Что такие демоны на путь истинный встанут? Он тут же, едва вышел, целый бордель организовал!

Сильвестр…

Вот так встреча! Тысячу лет бы таких встреч не перепадало бы!

Сильвестр тоже не ожидал увидеть здесь доктора и опешил. Но лишь на секунду. А потом криво усмехнулся.

– Какие люди! Доктор! Решили заглянуть ко мне поразвлечься? А как же Анна Львовна? Уже не радует? Видимо слишком занята, я слышал она высоко пошла, в политику. Не до вас стало.

Он сделал шаг вперед.

Устинья, ахнув, прижалась к стене. Едва слышно проговорила:

– Это он… Ирод…

В руке Сильвестра показался пистолет. Эх, нужно было свой достать! Но поздно. Только потянись, дернись – и противник откроет пальбу. Оставалось только одно…

– Беги! – шепнул он Устинье.

И слава богу, девушке не пришлось повторять – она тут же юркнула прочь. Послышался ее торопливый цокот туфелек.

– Стоять! – рявкнул Сильвестр, на мгновение отвлекшись от доктора, чем Иван Павлович и воспользовался – тоже рванул прочь.

Грохнуло. Противник сразу же открыл огонь. Пуля врезалась в косяк, осыпав щепки. Вскрикнула Устинья, но не из-за попадания – просто испугалась.

– Беги! – повторил доктор, следуя за ней.

– Не уйдёшь, доктор! – прорычал догоняющий сзади.

Извилистые коридоры спасали – будь они прямыми Сильвестр уже давно пострелял доктора и девушку.

– Сюда! – выдохнул Иван Павлович, толкнув девушку к двери.

Повезло. Это был выход. Правда не тот, с которого Иван Павлович зашел на эту «выставку». Запасной выход вывел их во внутренний сад. Нужно было оббежать здание, чтобы добраться до милиционера Виктора. Но…

Иван Павлович понял, что так делать нельзя. По крайней мере не вместе с Устиньей. Если пойдут на главный выход, то и Сильвестр погонится за ними. А у него – пистолет в руках, и отсутствие какой-либо морали в голове. У Виктора же в спутниках – школьница Анюта. Да еще и народу вокруг. Если Сильвестр откроет огонь, то может очень много бед принести…

Нужно отвести его в сторону, во дворы!

– Беги к главному входу! – выдохнул доктор Устинье. – Там наши. Виктор, светленький такой. И девочка с ним. Анюта. Они помогут.

– А вы?

– Я… скоро буду… Давай, скорее!

Сзади послышался скрип двери, и Сильвестр, с револьвером в руке, шагнул во двор.

– Иван Палыч! – рявкнул он. – Хватит бегать!

Устинью как ветром сдуло. Доктор наконец вытащил оружие, но стрелять не стал – слишком темно. Он метнулся к садовой ограде, где виднелась калитка. Грянул еще один выстрел, пуля чиркнула по бочке, осыпав его щепками. Доктор пригнулся, пробрался меж деревьев, слыша, как Сильвестр ломится вперед сквозь ветки, ругаясь.

– Ты опять лезешь не в своё дело, доктор!

Иван Палыч добрался до калитки и выскочил на улицу. Огляделся. И побежал вдоль улицы, подальше от главного выхода, чтобы увести Сильвестра от детей и скопления народа.

Противник клюнул на эту уловку, пошел следом.

– Иван Палыч! Где ты?

Вместо ответа доктор выстрелил на звук голоса. Не попал.

Нужно было уходить. Тут слишком тесно и едва Сильвестр появится, как шансов словить пулю будет гораздо больше.

Иван Палыч помчался по узким дворам, мимо куч мусора, битых ящиков, рваных мешков, трухлявых досок. Едва не споткнулся о ведра с углем, которые видимо приготовил еще с утра дворник, да так тут и оставил – день выдался теплым и топить не требовалось.

– Не уйдёшь, доктор! – прорычал за спиной Сильвестр.

И выстрелил.

Пуля обожгла плечо. Иван Палыч вскрикнул, упал. Быстрый осмотр показал – повезло, пуля лишь шаркнула по коже, содрав ее. Пустяк.

Доктор выстрелил в ответ.

Сильвестр выругался, спрятался за ведра с углем. Только теперь он понял, что лучше молчать – на голос сразу же стреляют.

И опять грохнуло, на это раз целая очередь. Потом – тишина.

Доктор перепрыгнул через кучу мусора, споткнувшись о ржавую бочку, и свернул в узкий проход меж двух сараев. Там и затаился.

Тишина. Только ветер зашуршал рваной газетой, да где-то мяукнула кошка. Шаги Сильвестра затихли. Доктор, вытерев пот со лба, напряг слух. Ничего.

«Неужели отстал? Или затаился?» – подумал он, чувствуя, как дрожат пальцы.

Он осторожно выглянул из-за угла. Пусто. Возвращаться было опасно – Сильвестр мог поджидать. Но и сидеть тут до вечера тоже было бессмысленно? Рискнуть?

– Иван Палыч? Живой?

Гробовский!

– Алексей Николаевич, я тут! Живой! Осторожно, тут Сильвестр! У него оружие!

– Убежал уже, – ответил Гробовский. – Спугнули мы его.

Доктор вылез из укрытия, подошел к своему спутнику.

– Устинья все рассказала, – пояснил тот. – Я как услышал – сразу сюда. Понял твой маневр. Молодец, что на задворки его увел. На улице народу полно. Если бы пальба началась… У тебя кровь на плече!

– Пустяк, – отмахнулся доктор. – Поцарапало. Ульяна как?

– В порядке. Иван Павлович, ты сопроводи ее до Ключа, прям матери в руки и передай. А я пока людей вызову, надо с этой «галереей» разобраться и освободить остальных девчат.

* * *

Встреча матери и Устиньи была конечно эмоциональной, полной слез. Доктор оставил их, не стал лезть с расспросами, лишь шепнул женщине, чтобы дочку без пригляду больше не оставляла и направился в Зарное.

Усталость навалилась на плечи и хотелось как можно скорее улечься в кровать и выспаться.

Иван Палыч толкнул дверь своей комнаты. Тусклый свет керосиновой лампы осветил небогатое убранство. Кровать с продавленным матрасом, стол с чернильницей и бумагами, да стул – а больше ничего и не надо. К тому же комната была тесной, особо и не разгуляешься по мебели.

Доктор оглядел комнату. На первый взгляд всё было на месте: бумаги сложены, кровать застелена, занавеска на окне чуть колышется от сквозняка.

Но все же что-то было не так.

Мелочи выдавали чужое присутствие. Чернильница стояла не у края стола, как он привык, а ближе к центру, и перо лежало не в канавке, а рядом. Книга «Анатомия» Грея, которую он оставил открытой на странице с позвоночником, была закрыта, а закладка – старый рецепт – торчала криво.

Доктор нахмурился, подошёл к комоду. Ящик, где он хранил письма и записи, был чуть приоткрыт, хотя он всегда задвигал его до упора. А в углу, у кровати, валялась пуговица – не его, чужая, с медным блеском, какие носят на сюртуках городских щёголей.

Кто-то рылся в его вещах… Старались аккуратно, но…

Кто был? И что искали?

Иван Павлович поднял пуговицу, рассмотрел внимательно. Нужно было как можно скорее узнать кому она принадлежит.

* * *

– Громче! Громче, Зотов! Еще громче! Гриша, ты кашу ел сегодня? А чего еле губами шевелишь?

Гриша потупил взор.

Пыльные лучи солнца пробивались через щели в окнах, падая на стены ученического класса и импровизированную сцену – несколько досок, застеленных старыми занавесками. Дети, в самодельных костюмах из простыней и цветной бумаги, топтались, повторяя текст.

– Это же эмоциональная сцена! Больше звонкости голосу. Ну ты чего? – спросил Рябинин, подойдя ближе. – Стражник Бернард, которого ты играешь, он же ведь сильный. Ты стоишь на ветру, в ночи, у замка Эльсинор! Где твой голос? Стражник же не может быть слабым и мямлить слова.

– Я… стараюсь, Степан Григорьич…

Рябинин вздохнул, обвёл взглядом детей. Потом шагнул к центру сцены, раскинув руки.

– Дети, послушайте! – начал он. – Чтобы сыграть героя, надо стать героем. Не просто слова говорить, которые вы выучили, а жить ими! Гриша, ты когда на сцену выходишь, ты уже не просто мальчик из Зарного. Ты – Бернардо. Ты стражник, что разговаривает с призраком в ночи! Представь: холод, тьма, ветер. Да, ты боишься призрака. Но от этого говоришь еще громче – чтобы вспугнуть его. И чтобы себя таким образом приободрить. Вспомни, как ты зимой в лесу боялся волков. Вложи это в голос!

Гриша, теребя край простыни, кивнул. Анюта, хихикнув, шепнула Васе:

– Гришка и мышей боится, какие волки?

Вася поправил корону, фыркнул, но Рябинин, услышав, строго взглянул на них.

– Анюта, и ты, Василий! Вас это тоже касается. Офелия, Гамлет – вы должны жить своими ролями. Офелия любит и страдает, Гамлет мстит. Погрузитесь в эти роли! Представьте: вы не в школе, а в замке, где тени шепчут о предательстве. Закройте глаза, почувствуйте это!

Дети переглянулись.

– Да поймите же вы! Погружение в роль – это когда ты забываешь себя. Гамлет не думает о картошке в огороде, он думает о мести! Бернардо не думает о школе и оценках, он ищет призрака! Готовьтесь к роли: представляйте, живите, дышите ею. Тогда зритель поверит, заплачет, раскроет кошелёк…

Рябинин задумался.

– Знаете что? Чем объяснять сотню раз на словах одно и тоже, давайте я вам дам лучше упражнение. Чтобы вы научились погружаться в роль. На практике попробовали. Значит так…

Он осмотрел детей.

– Все вы будете погружаться в одну роль. Сложного ничего там не дам. Скажем, чтобы веселее было, станете шпионами. Как вам?

Дети оживленно зашептались.

– Шпионами?

– Ну да. Это не сложно. Вот, например, в «Гамлете» тени – это тоже шпионы, они следят за каждым шагом героев. И сегодня вы станете такими тенями! Вы должны следить за человеком так, чтобы он вас не заметил. Быть невидимыми, как настоящие шпионы – но, конечно, не по-настоящему, – он подмигнул, но глаза остались холодными.

– А если нас увидят? – робко спросил Зотов.

– Так в том и смысл упражнения – чтобы вас не увидели. Прячьтесь за углами, ходите тихо, смотрите издалека. Запоминайте: где был, с кем говорил. Потом расскажете мне. Это для спектакля, для того, чтобы научить вас роли.

Дети зашептались, возбуждённые.

– А… писать надо? Что увидим? – спросил Гриша.

– Можно и писать, – одобрительно кивнул Рябинин. – Но главное – запомнить. И не болтать. Шпионы молчат, как призраки. Все поняли.

Дети радостно закивали.

– А за кем следить? – спросил Гриша.

Рябинин улыбнулся и совсем тихо ответил:

– А следить вы будете… за Иваном Палычем, нашим земским доктором!

Глава 14

Гробовский заглянул в больницу уже вечером, когда шел с поезда. Зашел за Аглаей, но и доктор бы рад, весь уже извелся от любопытства.

– Ну, что? – заулыбалась Аглая. – Чайку… да пойдем?

Девушка шустро развела керосинку, поставила чайник… Поручик, чмокнув невесту в щечку, уселся на топчан и устало вытянул ноги:

– Эх, Иван Палыч! Испортил ты мне всю обедню.

– Но… – вскинулся было доктор.

Алексей Николаевич со смехом махнул рукой:

– Ла-адно, понимаю! Правильно действовал – девчонку спасал.

– Однако, и ты вовремя там оказался, – проверяя недавно заполненный Аглаей журнал, усмехнулся Иван Палыч.

Гробовский пожал плечами:

– Так говорил же! Давно этого черта Сильвестра выпасал… Тут, чую, напал на след! Ан, смотрю, в скверике Витюша наш с девочкой. Сидят, воркуют… Он мне про тебя и сказал. Ну, а дальше ты знаешь… Кстати, вторая-то девчонка, как ее…

– Гертруда?

– Ка-ак⁈

– По роли – Гертруда, а так-то она Маша, – отложив журнал, Иван Палыч расставил на столе кружки. – Свалила, зараза, не сказавши никому…

– Кого свалила? – снова не понял сыскарь.

– Ну, Устинью проводила да уехала домой на попутной подводе. Родичей каких-то встретила… И в Зарном была раньше всех! – доктор вдруг потупился. – Жаль, Сильвестр ушел! Ищи его теперь… Ох, виноват – понимаю…

– Никуда этот черт не денется! – неожиданно хохотнул Гробовский. – В Москву ему нынче не в масть – старые грешки не пускают. А здесь, в уезде, все связи! Бордель – это так, для разгону. Как и приводные ремни… Не-ет! Тут крупную аферу ждать надо! Где большими деньгами запахнет – там и Сильвестр. Объявится, не сомневайся!

* * *

Пуговица! Медная, сияющая… Не давала она доктору покоя вот уже целых три дня. Понятно, не сама пуговица, а тот, кто ее оставил. Кто забрался в каморку Ивана Палыча и что-то там искал? А что можно было искать? Какие такие ценности? Деньги доктор не копил – да и с нынешней каждодневной инфляцией это выглядело бы глупо.

Тогда что? Ну, разве что почтовый квиток от перевода на десять тысяч! Ну да, ну да… Вот это – может быть. Искали, да не нашли! Квиток этот доктор хранил на работе, в смотровой, в столе среди прочих бумажек, в которых сам черт ногу бы сломал! Как говорится, подобное прячь среди подобных… А вообще, не худо бы отдать квиток Чарушину. Он же власть!

Аглае нынче был предоставлен выходной – уехала с женихом в город, присматривать наряд для свадьбы. Вот Иван Палыч ныне и был за нее. Провел утренний обход, записал все в журнал, да благостно улыбнулся. Больных нынче было мало – всего-то трое. Поздней весной в деревнях обычно не болели, начиналась страда, и все болячки куда-то уходили, возвращаясь лишь ближе к зиме. Некогда было болеть! Посевная, покосы, выпасы…

На крыльце послышались торопливые шаги… Скрипнула дверь и на пороге возникла худенькая румяная девчушка с круглым курносым лицом. Синяя юбка, белая с вышивкою рубаха, поверх – овчинный жилет-кожух, в светлой косе атласная голубая лента. Модница!

– Ой, Иван Палыч… Припозднилась, чо ли…

– Здравствуй, Глафира, – доктор спрятал улыбку. – Так… самую малость…

– Ну, тогда пойду, приберусь…

Сняв овчинку, девушка загремела ведрами.

И вдруг резко обернулась:

– Иван Палыч! А к нам иностранец приехал! На автомобиле! В клетчатых портках! Вся деревня смотреть сбежалась. И я…

– Понятно! – доктор как раз собирался зайти к Анне Львовне. – Поглядим, что там за иностранец… хм…

Иностранца Иван Палыч встретил уже по пути – тот ехал на большой легковой машине непонятной марки… похоже, что на станцию или, скорее – в город. Клетчатая кепка-шотландка, рыжие космы, пышные бакенбарды, белый пиджак. Какие штаны – не видно – в салоне сидел. Этак восседал важно, и на доктора не обратил никакого внимания – лишь блеснули стекла пенсне…

Экий франт! И что ему тут надо? Впрочем, мало ли? Может, хочет основать какую-нибудь земельную концессию…

Проходя мимо школы, Иван Палыч с удивлением посмотрел на пустующий двор, обычно полный ребячьего веселья. В классе – насколько можно было разглядеть через окна – тоже никого не было. Даже сторож Мефодьич – тот отсутствовал. Интересно… зайти?

– Здрасьте, Иван Палыч! – на крыльце вдруг возник знакомый мальчишка – Вася, сын кузнеца Никодима, и нынче, похоже, один из любимчиков Рябинина.

– Иван Палыч, Степан Григорьевич не велел беспокоить!

– Что так? Занемог?

– Не-е! – рассмеялся Василий. – Бумаги какие-то составляет. К нам тут иностранец приезжал… Шотландский скаут!

– Скаут! – доктор хохотнул и закашлялся. – Неужто, и вправду – шотландец!

– Истинно так! – истово перекрестился мальчишка. – Какой-то главный там у них. Хочет с нами, со Степаном Григорьевичем, это… концессию на летний лагерь! Сильно Степана Григорьевича хвалил, потом с ним о чем-то в кабинете говорили… Так что мы теперь все будем скауты! Эх… скорей бы лето.

– Да многих ли отпустят? – усомнился доктор. – Огороды, покосы, скотина…

– Отпу-устят! – Василий важно надул щеки. – Во-первых, дней на десять всего… А во-вторых – иностранец! Все бесплатно. За счет Великой Британии! Построения разные, игры… и еда – от пуза! Родители уж многие захотели… Иностранец же! И – бесплатно.

– Ну, коли бесплатно – тогда понятно… Тогда сам Бог велел!

* * *

В город Иван Палыч и Анна Львовна приехали на поезде. На «Дуксе» Анушке было неудобно – в юбке не поедешь, сесть боком – намаешься, все же далековато, а надевать конно-спортивные панталоны – слишком вызывающе. Ладно бы в деревне, в лесу…

Однако же, нынче был особый день, можно сказать – праздничный. Председатель уездного Комитета Временного правительства господин Воскобойников лично просил всех своих сотрудников в обязательном порядке присутствовать нынче вечером в местном театре, где должно было развернуться некое празднично-помпезное действо, посвященное пропаганде внутреннего военного займа, пышно именуемого «Заем Свободы»!

Что ж, надо, так надо… Анна Львовна надела самую красивую свою блузку, и самую дорогую шляпку, недавно подаренную Иваном. Доктор тоже примоднился, насколько мог – белая сорочка с галстуком, до блеска начищенные штиблеты, шляпа… Изящная пара, черт побери! Так ведь первым классом и поехали – в проходящем экспрессе других билетов не было.

Еще на станции Иван Палыч купил газеты, местные, и центральные, более-менее свежие. Усевшись у окна, развернул кадетскую «Речь», по сути дела, официальный орган правительства. Зачитал Аннушке вслух:

– К вам, граждане свободной России, к тем из вас, кому дорого будущее нашей Родины, обращаем мы наш горячий призыв. Сильный враг глубоко вторгся в наши пределы, грозит сломить нас и вернуть к старому, ныне мертвому, строю. Только напряжение всех наших сил может дать нам желанную победу. Нужна затрата многих миллиардов, чтобы завершить строение свободной России на началах равенства и правды.

Не жертвы требует от нас Родина, а исполнения долга…

– Я думаю, мы еще это сегодня услышим, – улыбнулась Анна.

Доктор пошуршал газетами:

– А вот что ваши эсеры пишут: подписку на Заем Свободы организованно провели – рабочие петроградской фабрики «Русская цветопись». Одесские металлисты, потратив на облигации пятнадцать тысяч рублей из больничной кассы, заявили: «раз буржуазия уклоняется от исполнения долга, рабочие отдадут на алтарь Родины последние крохи»… О как! А вот еще… Газета «День»… «Тянулись тысячи рук с кредитками, с драгоценностями, с обручальными кольцами. Военные снимали с себя знаки отличия, простые женщины, возвращаясь из 'хвостов», отдавали хлеб, сахар и прочее, добытое с таким трудом. Многое сейчас же продавалось с аукциона за неслыханные цены. Подписка на заем в Петрограде достигла семидесяти пяти миллионов рублей… Ого! В целом же по стране она составила в среднем около двадцати миллионов в день.

– Однако! – учительница покачал головой. – А местные-то что пишут? Дай-ка – «Ведомости»… Ага! В театре сегодня ожидается… концерт учащихся женской гимназии… И выступление… знаменитой актрисы Софьи Гославской! Ничего себе! – ахнув, Аннушка всплеснула руками. – Вот это да! Сама Софья Гославская!

– А кто это? – невинно поинтересовался доктор.

Анна Львовна округлила глаза:

– Да ты что, Иван! Кроме своих микробов вообще ничего не знаешь? Да помнишь, на той неделе в синематограф ходили? «Обрыв» смотрели. Она там играла Марфиньку.

– А-а-а… – Иван Палыч сделал вид, что вспомнил. – А еще она где снималась?

– Да много где! «Руслан и Людмила», «Снегурочка», «Ревность», «Сестра милосердия»…

– Сестра милосердия… – прикрыв глаза, негромко протянул доктор. – Наверное, хороший фильм…

Санитарный поезд… Женечка, Мария Кирилловна, сестрички… где ж вы теперь? Все там же, в поезде? Мария Кирилловна, впрочем – нет… А Завьялова, интересно, из контрразведки – куда? И выпусутили ли вообще? С его то хотьбой по краю и дружбой с такими сомнительными людьми…

– Иван! Иван! Ты спишь, что ли? Приехали!

Вокзал оглушил газетчикам:

– Заем Свободы! Заем Свободы! Уже в Зареченске!

– Создано кАлиционное правительство с участием эсеров и меньшевиков!

– Ого! – на ходу удивился доктор. – Ань, слышала? Ваши в правительство вошли. Не только в Совете теперь!

– И правильно! Давно пора было пригласить в правительство представителей революционных партий!

– Заем Свободы! – продолжали вопить мальчишки. – Сегодня в театре – госпожа Гославская!

– КАлиционное правительство создано!

– Коалиционное, дефективный! – Иван Палыч хмыкнул и, взяв Аннушку под руку, быстро зашагал к извозчикам.

* * *

Уездный театр блистал электрическим светом и солнечными зайчиками, проникавшими в фойе сквозь большие витринные окна. Еще не начинало смеркаться, а народ уже собрался. Воскобойников во фраке с манишкой, его заместитель Краюшкин в таком же наряде.

Вот Чарушин помахал рукой… Ольга Яковлевна… спасибо ей за «браунинг»…

Иван Палыч светски раскланивался со знакомыми…

Вот кто-то хлопнул по плечу:

– Здоров, Иван Палыч!

Петраков! В новом защитного цвета френче с красным бантом. Таком же, как и у военного и морского министра Александра Федоровича Керенского, эсера и бывшего адвоката. С кобурою на поясе.

– И тебе, Василий Андреевич не хворать. Как здоровье?

– Вашими заботами!

– Здравия желаю! – завидев начальство, подбежал запыхавшиеся милиционеры, похожие на старшеклассников-гимназистов. Да собственно, они ими и…

Один из них, Виктор, отвел доктора в сторонку и этак довольно стеснительно поинтересовался насчет «той девушки»…

– Ну… Анюта… Как она?

– Да все хорошо с Анютой! Учится, в театре играет.

– Она говорила… Офелию… – застенчиво улыбнулся Виктор. – Ну, передавайте поклон.

– Обязательно…

– А, может… я еще и записку напишу…

– Иван, смотри-ка!

Доктор оглянулся: Анна Львовна показывала на большие плакаты, которые прямо на глазах вешали рабочие сцены.

Один изображал стоящего на трибуне солдата в шинели и с винтовкой в руках. Внизу развевались темно-красного цвета знамена, а сверху шла надпись – «ЗАЕМЪ СВОБОДЫ». На другом двое гимназистов или юных рабочих на фоне красного знамени и дымящихся заводских труб призывали обывателя подписываться на Заем Свободы: «Родина и Свобода в опасности! Дайте государству деньги для борьбы с врагом». На третьем плакате Георгий Победоносец браво рази змея копьем, утверждая – «Старый строй повержен. Воздвигайте здание свободной России»!

– Красиво! – заценил доктор.

– Красиво? Это же Кустодиев… Ой! – Анна Львовна вплеснула руками. – Верхний-то край оторвался…

В фойе уже бежали рабочие с лестницей. Один, с молотком, полез наверх, второй держал лестницу… Вот посмотрел наверх… на миг обернулся… Скуластый… Курносый нос, рыжеватая прядь, выбивающаяся из-под фуражки, нагловато-вороватый взгляд…

Черт! А это, случайно, не… Нет, у Гвоздикова лицо пошире… и понаглее… Этот же… Хотя…

– Иван, Иван, смотри! – Анна Львовна дернула доктора за руку.

В фойе только что вошли несколько человек из уездного Совета во главе с председателем Елисеем Терентьевым. Нынче он был уже не на костылях, а на протезе, с палочкой, и передвигался вполне уверенно… бережно поддерживаемый под руку писаной красоткой в модной, с карманами юбке, и сером жакетике с баской и витым шнуром.

– Господи! – ахнула Анна Львовна. – Это не наша ли Марьяна? Внучка Степана, лесника… Нет, ты посмотри, какая стала! Молодец…

– Иван Палыч! Анна Львовона! – председатель и его спутница замахали руками и подошли поздороваться, выказать все свое уважение. В конце концов, и Марьяна, и Елисей были обязаны доктору жизнью.

Пока поздоровались, повыспрашивали, что да как… Когда Иван Палыч обернулся, рабочих уже не было…

Так что же – все-таки Гвоздиков? Или показалось? А даже если и Гвоздиков, он вполне мог отстать от криминала… и вот, подался в рабочие сцены… Все равно! Надо будет Гробовскому сказать.

– Господа! Господа! – заволновалась Анна Львовна. – Уже третий звонок! Идемте же в зал скорее!

Первым выступил Воскобойников. Взойдя на трибуну, он нудно – но, слава Богу, недолго – зачитал загодя написанный доклад, после чего передал слов гимназисткам.

Под бурные аплодисменты на сцену вышли девушки в коричневых гимназически платьях и белых парадных передниках. Проникновенными голосами гимназистки спели а-капелла «Холодно, сыро в окопах» из репертуара Марии Эмской, после чего принялись по очереди читать стихи.

Все за свободой – туда!

Люди с крылом лебединым

Знамя проносят труда…

– Велимир Хлебников, – шепотом прокомментировала Аннушка. – Ах, как же славно…