Текст книги "Смутные дни (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Театр… – протянул Иван Павлович, медленно и чуть опасливо, как человек, который никогда в жизни не видел театра, но подозревал в нём нечто крамольное. – Гастроли, это конечно интересно… Степан Григорьевич, но ты хоть представляешь, как туда ехать? Телегой с детьми? Да еще реквизит.

– С этим решим, – сказал Рябинин. – Может, и реквизит возить не будем. Минимализм – вот новое модное течение сейчас в театральной среде. Только сцена, актер и зритель. Ничего лишнего.

Иван Павлович помолчал. Потом вздохнул, потёр лоб.

– Ну ты и… фантазёр

– А иначе зачем мы тут?

Рябинин откланялся и ушел к детям.

– Не суди его строго, – мягко сказала Анна Львовна. – Он работает как умеет. До этого никто еще не ставил с детьми спектакль. Даже я не смогла – все времени не было, хотя очень хотелось. А он смог. Посмотри на зрителей и на детей. Они счастливы. А он еще и гастроли им организовать хочет. Чудо, а не человек!

Иван Павлович нехотя согласился, хотя и не смог побороть это странное двоякое чувство.

* * *

Погони и перестрелки своим чередом, а работу никто не отменял и ее нужно было выполнять. Поэтому Иван Палыч стоял сейчас у деревянного шкафа с аптечными склянками, перебирал пузырьки и коробки, занося в тетрадь остатки. Рядом стояла Аглая, протирала инструменты, то и дело одним глазом косясь на комиссара.

Иван Павлович нахмурился, отложил пустой пузырёк.

– Аглая, – сказал он, потирая переносицу, – у тебя же аспирин совсем кончился. И йод на исходе, два пузырька всего. Хинин тоже, три дозы осталось.

Аглая заглянула через его плечо.

– Иван Палыч, я же говорила, в город надо съездить, в аптеку земскую. Я могу, завтра с утра! Всё куплю, и йод, и аспирин, и хинин. Я мигом!

Доктор закрыл тетрадь, улыбнулся, но покачал головой.

– Нет, Аглая, я сам лучше поеду.

– Это потому что вы жалеете меня, да? – выпалила она. – Думаете, я на сносях, слабая, не справлюсь?

Иван Палыч, опешив, замер, но тут же рассмеялся, мягко и тепло. Шагнул к ней, положив руку на плечо.

– Аглая, ну что ты? Жалею, конечно, берегу, – признался он, глядя в её встревоженные глаза. – Ты и так больницу тянешь, больных выхаживаешь, еще вон и Глафиру успеваешь учить. Но не только поэтому. Мне в город правда надо, не только за лекарствами. Так что по пути и для тебя в аптеку заскочу.

Аглая, всё ещё дуясь, отвела взгляд, теребя фартук.

– Всё равно могла бы съездить, – буркнула она. – Не немощная я.

Доктор улыбнулся, покачал головой.

– Верю, Аглая, ты у нас боевая. Но послушай старика, – он подмигнул. – У меня «Дукс» есть, я быстрее домчу, все проще, чем транспорт искать.

Аглая улыбнулась.

– Ладно, Иван Палыч. Только вы там осторожней. Слышала, в Ключе опять неспокойно, после того, что с Анной Львовной случилось такое. Как бы эти бандиты на дорогах не стали на людей нападать.

– Не переживай. Все будет нормально.

Скрипнули двери, в комнату вошел Вася.

– О! Аглая, знаешь ли ты кто к нам сейчас явился?

– Кто? – удивленно спросила та.

– Настоящий талантище! Актер! Василий!

Парень от такого представления застеснялся.

– Ну что вы, Иван Павлович, скажете тоже!

– Правду говорю. Ну, молодец, вчера отыграл Призрака в «Гамлете»! Мне очень понравилось!

Вася покраснел, теребя картуз.

– Спасибо, Иван Палыч. Мы с ребятами старались. Степан Григорьич говорит, если хорошо играть, можно в город на гастроли поехать. Представляете⁈

– Да, про гастроли он и мне говорил.

– Степан Григорьевич говорит, там важные люди будут, богатые. Хотят наш спектакль посмотреть. Степан Григорьич сказал, если жалостливо сыграем, денег дадут – на учебники, на краски.

– Так и сказал? – удивленно переспросил доктор.

– Ага.

– Надо больше трагедии, он так сказал. Люди, говорит, трагедию любят. Чтоб все плакали, тогда денег больше дадут. Он в Комитет какой-то ходил, с Воскобойниковым говорил.

– Жалостливей, говоришь? – сказал Иван Павлович. – Ну, вы вчера и так Аглаю до слёз довели. А что за Комитет, знаешь?

Вася пожал плечами.

– Не, не знаю. Степан Григорич сказал, там важные люди, из города. Может, из думы? Он хочет, чтоб мы их удивили, тогда школе помогут. Учебники купят.

– Учебники – это конечно дело хорошее… – задумчиво проговорил Иван Павлович. – А ты чего пришел? Случилось поди чего? Сердце болит?

– Не беспокойтесь, Иван Павлович! Все у меня хорошо. Я… это… хотел про докторское дело спросить. Хочу, как вы, людей лечить. Можно?

– Все же не передумал?

– Нет!

Доктор, тронутый его искренностью, подвинул стул ближе.

– Конечно, Вася. Спрашивай, что хочешь. Медицина – дело нелёгкое, но благое.

Вася, набравшись смелости, выпалил:

– А как вы узнаёте, что у человека болит? Ну, когда он сам не знает?

– Смотри, Вася, главное – слушать и смотреть. Больной тебе расскажет: жар, кашель, боль в груди. А ты ещё глаза проверяешь, пульс щупаешь, слушаешь, как дышит. Вот, вчера Петракова смотрел, начальника милиции – рана открылась, а он молчал, я по бледности понял.

Вася, широко раскрыв глаза, кивнул.

– А если кровь идёт, как остановить? Я видел, как Глафира бинты кипятит, а дальше что?

– Кровь – дело серьёзное, – ответил доктор. – Кровотечение разное бывает, артериальное, венозное, капиллярное…

Доктор принялся подробно рассказывать, щедро пересыпая свой рассказ научными терминами. Надо отдать должное, Вася слушал внимательно, не отвлекался и запоминал.

– Понял?

– Не все, но… сложно…

– Это ничего. Сложно и мне было в начале.

Иван Павлович потрепал парня по макушке.

* * *

В город Иван Павлович вырвался этим же днем – выдалось пара часов, решил воспользоваться моментом. Заглянул в аптеку, купил всего, что нужно. К Чарушину забежал.

Выгадал все же минутку и забежал на почту. Хоть Фома Игнатьич и не подавал телеграммы по поводу явки владельца денег, но доктор все же зашел – вдруг старик запамятовал.

– Фома Игнатьич, доброго утра! – начал Иван Палыч, отряхивая шинель. – Я опять по тому переводу. Для госпиталя № 27. Не приходил никто, не спрашивал?

Почтальон, водрузив очки на нос, покачал головой.

– Не-а, Иван Павлович, никто не приходил. Прошу не беспокоиться – о вашем деле я помню. Пока никого. Постой-ка, Иван Павлович…

Почтальон, будто что-то вспомнив, хлопнул себя по лбу и полез под прилавок, где в ящике громоздились старые газеты, перевязанные бечёвкой.

– Ты ж говорил про детский госпиталь № 27, так? Еще в прошлый раз, когда приходил сюда.

– Говорил.

– Я это название запомнил, потому что где-то уже слышал. Погоди, сейчас найду… Ага, вот оно!

Он вытащил потрёпанную газету, датированную декабрём 1916 года, и протянул её доктору. «Русское слово», номер за 20 декабря, с заголовком, от которого у Ивана Палыча похолодело внутри. Он развернул лист, и его взгляд упал на статью, напечатанную мелким шрифтом.

Трагедия под Ржевом: Детский госпиталь № 27 разрушен

В ночь на 15 декабря 1916 года немецкая авиация нанесла жестокий удар по окрестностям Ржева. Одной из целей, случайно или нет, стал детский госпиталь № 27, располагавшийся вблизи железнодорожного узла и приютивший сирот, потерявших семьи в войне.

Благодаря отваге сестёр милосердия и местных жителей всех детей удалось эвакуировать до того, как огонь поглотил остатки госпиталя. А вот само здание пострадало основательно – оно было стёрто с лица земли: от деревянных стен и крыши остались лишь дымящиеся руины.

Местные власти сообщают, что госпиталь восстановлению не подлежит. Также известно, что сам госпиталь № 27 прекращает свою деятельность, а сирот разместят по существующим госпиталям.

– Как это? – не смог сдержать удивления Иван Павлович.

Мысли путались. Госпиталя № 27 оказывается уже не существует с декабря 16 года. Сейчас – март. Четыре месяца прошло. А деньги ему шлют. Причем госпиталь-призрак якобы на данный момент перемещенный, то есть временно базирующий в Зареченском уезде.

– Фома Игнатьич, – хрипло сказал Иван Палыч, – эту газету я заберу. И если кто спросит про госпиталь или перевод – сразу мне телеграмму.

– Конечно! А что, Иван Павлович, большие деньги перевели?

– Большие, – уклончиво ответил доктор.

– Ну вы не переживайте, ежели кто и явится, я, как договаривались, сразу телеграмму дам. Память-то у меня – ого! – Он постучал себя по лбу и подмигнул. – А знаете в чем секрет? Золотой корень. Травку сам собираю, сушу. А потом щепотку заварить – и пить перед едой. Очень полезная штука. Хотите, я и вам сейчас заварю?

– Нет, спасибо! – улыбнулся Иван Павлович. – Фома Игнатьич, а вообще переводы денежные в последнее время еще были? Может, кто забирал?

Почтальон задумался, почесав бакенбарды. Его взгляд скользнул по заваленному бумагами прилавку, где лежала толстая книга учёта.

– Переводы? А ведь и в самом деле был, один. «Красный Крест» сделал перевод, так же, на имя, до востребования.

– В самом деле? – заинтересовался доктор. – И его забрали?

– Забрали.

– А кто? Кто забрал?

– Так это… новенький то ваш и забрал.

– Кто новенький? – не понял Иван Павлович.

– Ну этот… Как его? Сейчас, – он принялся листать журнал. – Ага, вот! Ваш учитель новенький забрал, Рябинин его фамилия… Милейшей души человек!

Глава 12

Игната Феклистова в милиции продержали недолго – как и предполагал Гробовский, выпустили за недостатком улик. Тот вернулся в бывший трактир – ныне гостиницу, и, как ни в чем ни бывало принялся хозяйствовать, переориентировав сапожную мастерскую просто на починку обуви.

Двоюродный племянник Игната Устиныча, Андрюшка, в больницу теперь заглядывал редко, но, вовсе не потому что дядька его не пускал. С открытием гостинцы дел стало невпроворот, там более, что и ресторанчик втихую работал – кормили господ постояльцев. А таковых было немало! Кроме более-менее постоянных жильцов, типа Гробовского или Анна Львовны, в гостевых комнатах еще ночевали и припоздавшие к поезду пассажиры. Поезда нынче ходили нерегулярно, а добраться в город на коляске или даже в телеге стоило денег. Феклистов же цены не задирал, да и вообще – вел себя тише воды, ниже травы. Как предполагал поручик – наверняка, задумал какую-то очередную аферу.

Из голодного города в деревню нынче потянулись многие, везли ценные вещи, меняли на молоко, яйца и все такое прочее. И это еще не начался май!

Тот же Парфен Акимыч, лабазик и церковный староста, сменял бочонок квашеной капусты на астролябию. Зачем ему астролябия, и вообще, что это такое, лабазник не знал – но слово было красивое, а сам предмет – загадочный. Парфен Акимыч повесили астролябию в лавке – для украшения. Просто вбил большой гвоздь.

Иван Палыч по-прежнему исполнял обязанности комиссара, да еще по мере сил занимался больничкой, сильно переживая за Анну Львовну. Вот ведь как там, в Ключе, все повернулось! А, если б застрелили? Что тогда? Хорошо, в Совете хватало солдат, и проблему тогда решили быстро…

После утреннего обхода доктор дал Аглае наставления по поводу нескольких трудных случаев, и отправился к «Гранд-отель», навестить Гробовского и – если повезет – Анну. Та вполне могла уже уехать – за ней иногда присылали машину, тот самый «Лорен-Дитрих». Или «Изотту-Фраскини»? Нет, «Изотта» была при Комитете…

Слава Богу, Зареченск все же был не столицей, и Комитет с Советом не то, чтобы жили дружно, но старались держать нейтралитет и зря своих людей не подставляли. В отличие, от той же столицы, где Временное правительство (власть без силы) и Петросовет (сила без власти) смотрели другу на друга волками, и было совершенно не ясно, во что все это выльется.

Сам Иван Палыч… Вернее, сказать, Артем, историю, конечно, изучал… очень давно, еще в школе. Но, больше налегал на биологию и химию, история ж – поскольку постольку, то есть, имел представление о событиях весны – лета 1917 года – на уровне среднего российского гражданина. То есть – практически никаких. Ну, знал, конечно, о том, что произойдет в конец октября, и даже немножко помнил про Корниловский мятеж… но так, смутно…

Глобальной мысли вмешаться в исторический процесс и Артема как-то не возникало – не до того было! Так он и так вмешался, можно сказать, каждый день, исполняя функции не только доктора, но и медицинского комиссара. Выходило, помогал пока Временном правительству, точнее – местному земству, пытавшемуся хоть как-то поддержать порядок.

Свергнутого царя никто не вспоминал (разве что в синематографических пасквилях), повседневная обычная жизнь с каждым днем становилась все дороже и труднее, складывалось такое впечатление, что страна потихоньку погружается в смуту… Правда, местная власть делала все, чтоб этого не произошло, в отличие от власти общероссийской.

Артем все же понимал, что в смуту Россия все же провалится, и большевики, возможно, – меньшее зло. Тот же товарищ Артем… тезка… Интересно, как там он? Как младший Субботин?

– Анна Львовна у себя? – войдя в «Гранд-Отель», поздоровался доктор.

– У себя. И господин Гробовский – тоже, – Феклистов сухо кивнул, однако обиды никакой не выказал. – Где ж им всем быть? Воскресенье!

На стене, за стойкой, вместо портрета государя-императора, висел князь Георгий Львов, министр-председатель, буйной своей бородою чем-то похожий на былинного Илью Муромца, рядом расположилась кривовато написанная вывеска – «Благотворительная столовая». Сидевшие за столиками мужики, заглянувшие передохнуть по дороге в город, чинно хлебали борщ и даже сняли шапки.

Пастораль! Идиллия!

Прав, прав Гробовский, Феклистов наверняка что-то задумал… Пусть даже и не слишком криминальное, но…

Поднявшись по лестнице на второй этаж, доктор нос к носу столкнулся с Андрюшкой – тот несся куда-то с кипой постельного белья!

– Здрасьте, Иван Палыч! К Анне Львовне?

– К ней…

– А я вот пока занят – расширяемся! Но, как освобожусь, обязательно загляну в больницу!

– Заходи, Андрюш, – искренне улыбнулся доктор. – Будем рады…

Вот и нужная дверь… номер – «12»…

Иван Палыч осторожно постучал…

– Заходите! – прозвучал звонкий голос.

Толкнув дверь, доктор остолбенел на пороге.

Анна Павловна, в юбке из светло-зеленой тафты и такого же цвета блузке, стояла напротив большого зеркала… и целилась в свое отражение из револьвера!

– Бум! – завидев вошедшего, девушка быстро обернулась. – Иван!

– Ты бы наган-то опустила… – подойдя ближе, усмехнулся тот.

– А, да он не заряжен… – поставив для поцелуя щечку, беспечно отмахнулась Аннушка. – Я и не умею еще заряжать… не научилась… А наган мне Тереньтев Елисей велел выдать. Ну, наш предсовета. Чтоб, ежели что… Только…

Девушка неожиданно вздохнула:

– Я и стрелять не умею, и не представляю даже, где его носить? В сумочке наган явно лишний. А спуск какой тугой! Еле-еле выжала.

– Анна! – загадочно улыбнулся доктор. – А давай меняться!

Он вытащил из кармана миниатюрный «браунинг»:

– Ты мне – наган, а я тебе – вот это.

– Ой! – обрадовалась девушка. – Какая изящная вещица! Она что же, стреляет?

– А то!

– Меняемся! Только… мне бы показать бы, как заряжать…

Иван Палыч расхохотался:

– Знаю, кто нам все покажет… И даже покажет, как правильно стрелять…

Через полчаса они уже стояли в рощице. Аннушка, Иван Палыч и Гробовский. Депутат Совета по женским делам азартно целилась в старый трухлявый пень.

– Вот, Анна Львовна… мысленно совмещаем целик с мушкой… и с пнем… – терпеливо учил поручик. – Одновременно начинает плавно давить на спусковой крючок… давим, не дергаем… выстрела не подлавливаем и не ждем…

– Ага-а-а… – девушка азартно закусила губу.

– Анна Львовна! Ты не тот глаз закрыла! – засмеялся доктор.

Бахнул выстрел. Вместо пня пуля угодила в старую осину.

– Ну, вот, Иван Палыч! Вечно ты все испортишь! Ах, день-то какой славный! – Аннушка потянулась. – Может, хвать уже стрелять? Аглая уже скоро должна подойти… Да вот она, кажется, на пригорке! Аглая-а! Эгей! Мы здесь!

Прямо на свежей траве расстелили старую скатерть. Вытащили из принесенной корзинки бутылочку «Цимлянского», купленного по случаю Гробовским… Уселись – Иван Палыч с Аннушкой, Алексей Николаевич с Аглаей…

Праздновали сразу две помолвки.

Поручи разлил по кружкам вино… и вдруг приложил палец к губам:

– Кажется, за нами следят, господа! Во-он, в тех кустах кто-то прячется… А ну-ка!

Гробовкий вытащил револьвер:

– Девушки – живо за осину! Иван, ты справа, я слева! В клещи возьмем…

Прячась за деревьями, оба побрели к зарослям. Отведя ветки, доктор осторожно выглянул… узрев за кустами знакомую фигуру в скуфейке и рясе, возившуюся с укрепленным на треноге фотоаппаратом.

Появился и Гробовский:

– Господи, отец Николай! Фотографируете?

– Да вот, решил, так сказать, на пленере… До обедни время есть… Вдруг слышу – стреляют! Вот и затаился… – священник – молодой, с рыжеватой бородкою и поврежденной на фронте рукой, резко обернулся. – О! Здравствуйте, господа! А вы выстрелы слышали?

– Это мы стреляли, – светски улыбнулся доктор. – Тренируемся. Заодно – пикник. Кстати, отец Николай! А не могли бы вы сфотографировать всю нашу честную компанию? А потом мы хотели бы в церковь…

По пути в церковь доктор и Гробовский чуть поотстали – разговаривали. Иван Палыч все же решил посоветоваться со специалистом по поводу финансовых дел… Только про свои подозрения насчет Рябинина же решил пока что ничего не говорить – вдруг да совпадение, ошибка? Чем позорить честного человека, тем более – учителя, лучше уж для начала разобраться во всем самому!

– Детский госпиталь? – выслушав, Алексей Николаич задумался. – Ну да, бывало, бомбили… А номер вполне спокойно могли потом и другому госпиталю присвоить! Он ведь в реестре остался. Что же касаемо крупного перевода… От кого перевод?

– От государственной организации…

– Хм… – покачал головою поручик. – Знаешь, Иван, государственной организацией может прикинуться и частное лицо. Чтоб не было лишних вопросов! Сейчас же никто не проверяете, не до того… Пойдем-ка, Иван Палыч, Анну Львовну догоним! Кой-что надобно у нее уточнить…

Вопрос поручика касался пропавших по деревням девушек, предположительно, угодивших в публичные дома.

– Анна Львовна, хотя бы кого-то – конкретно… Чтоб можно было узнать…

– Да я тех парней не узнаю… они в масках…

– Я не про парней. Я про девушек…

– Про девушек? – Аннушка ненадолго задумалась. – Ну, вот, хотя бы… Некая Устинья Провоторова. Лет ей семнадцать, на вид – все двадцать, девчонка рослая. Мать говорит – те, на фаэтонах, сманили в город, в прислуги. Весточки пока не было. Мать – вдова, Устинья – бесприданница. Может, и лучшему, что в город? Только вот, ни слуху, ни духу об Устинье уже недели три!

– Та-ак… – потер руки поручик. – Уже кое-что… Что еще об этой Устинье известно?

– Да так, мелочь всякая, – Анна Львовна пожала плечами. – Вафли любит. И синие ленты – в косу.

* * *

Слова Гробовского о госпитале Иван Палыч уже на следующий же день слово в слово повторил и Чарушину. Правда, и про Рябинина тому тоже сказал.

– Рябинин, хм… – Виктор Иваныч задумался, заходи по кабинету. – Это учитель новый, так?

– Ну да. Из нашего же Зарного.

– Ага, ага… Так, коли перевод от частного… под видом казенного… Тогда это не наш криминал, а их. Того, кто перевел – и кто получил… или получит… Говоришь, Рябинин? Ну, может, ничего такого за этими и нет… Но ты, Иван Палыч, все же за учителем присмотри! Все равно ведь пока там, в Зарном! Но что сомнительно. Рябинин – такой человек хороший, спектакль, говорят, поставил детский…

На улице сразу же налетели газетчики, Иван Палыч и «Дукс» не успел завести.

– «Вечерний Зареченск»! Беспорядки в Петрограде! Рабочие против войны!

– «Ведомости», покупайте «Ведомости»! Петроградский Совет требует создания кАлиционного правительства!

– Открытие картинной галереи на Рижской улице!

– Беспорядки в Петрограде!

– Картинная галерея на Рижской!

– КАлицинное правительство!

– Какое-какое? – доктор вытащил из кармана мелочь. – Дай-ка газетку… А! Коалиционное! Ясно.

Иван Палыч еще заехал к Нобелю, за бензином – пока, слава Богу, был! – а потом почти до вечера проторчал на экстренном заседании в Комитете. Речь шла о текущем моменте! О том, о чем писали в газетах. О недоверии народа правительству, выступавшему за продолжение всем надоевшей войны, о демонстрациях в Петрограде, о позиции Петросовета…

– Я так понимаю, господа, дело идет к созданию коалиционного правительства! – слезая с трибуны, махнул рукой Воскобойников. – Так что приготовьтесь к эсерам, зсдекам и всем таким прочим…

Там же, во дворе особняка уездного Комитета доктор с удивлением заметил Рябинина посреди целой кучи детей.

Неужто, и вправду, организовал городские гастроли? А сюда зачем пришел? Еще и с детьми… с юными артистами…

Петров подошел ближе:

– Здравствуйте, господа!

– Здравствуйте, Иван Палыч! – хором отозвались дети. – А мы спектакль ставили!

– Да-да, – протянув руку, Рябинин сверкнул очками и как-то смущенно улыбнулся. – В театре «Мистериум», у господина Свежина. Ну, знает, Глеб Свежин, известный театрал. Так вы знаете, народ был! И даже хлопали.

– Что ж, поздравляю… А здесь вы чего?

– Да подводу ждем. Сюда должны подъехать. У нас вон, и реквизит… – поправив очки, Рябинин кивнул на мешки, стоявшие у чугунных ворот, и достал из кармана бумажку. – Так, ребята! Проверим всех по списку… Селиверстов Михаил…

– Я!

– Пронина Анюта!

– Тута!

– Григорий Зотов…

– Здесь!

– Василий… Ага, вижу… – Степан Григорьевич подслеповато прищурился. – А Гертруда где? Ну, Маша Кудрявцева?

– Так она с подружкой встречалась, вы сами разрешили! – напомнила Анюта Пронин, хрупкая, с рыжими косичками, девчушка. – А потом с ней и осталась. Сказала, что сама доберется! Ей матушка разрешила. Да и восемнадцать уже – взрослая.

Степан Пронин, отец Анюты, работал путевым обходчиком и слыл человеком весьма прогрессивных взглядов, потому и дочка его одевалась и вела себя по-городскому, и даже вот, тоже, по-городскому, заплетала волосы в косички, которое ей, кстати, очень даже шли. Деревенские же незамужние девушки всегда носили только одну косу… Две – это уже замужняя дама!

– Матушка разрешила! – Рябинин возмущенно пожал плечами. – Нет, Иван Палыч, вы слышали? Ну, что с ними делать? Анюта! Что хоть за подружка-то?

– А, не знаю, я ее раньше не видела, – тряхнув косичками, пожала плечами девчушка. – Взрослая такая, красивая. На Машу чем-то похожа. Одета по городскому, но, небогато. Лента синяя в косе. И добрая! Вафлями меня угостила…

Доктор насторожился: синяя лента, вафли… А не Устинья ли это? Та самая девушка из Ключа…

– Та-ак… Вот что, Степан Григорьевич… Девушку вашу я поищу! – решительно завил Иван Палыч. – ты вези детей… Только мне оставь кого-нибудь, кто бы Машу вашу знал…

– Можно мне? – тут же вызвался Василий.

– Постой-ка, Васенька! – Анюта Пронина решительно ухватила парнишку под локоть. – Ты бегаешь плохо, забыл? А я – хорошо! И Машу знаю и ту, вторую, видела… Тем более, и родители у меня сейчас тут, в городе… До самой ночи пробудут. Так что – остаюсь. Без меня, Иван Палыч, вы эти девушке ни за что не найдете!

Что ж, упросила. Бойкая оказалась девчонка! Впрочем, впрягаться в это дело сам по себе доктор вовсе не собирался.

Искоса посматривая на девчонку, углядел на крыльце знакомую фигуру в тужурке и замахал рукой:

– Василий Андреевич! На ловца и зверь…

– Иван Палыч? – подойдя, Петраков протянул руку. – Еще не уехали?

– А меня Анюта зовут! – Пронина тоже пожала руку начальника милиции. И тот ничуть не удивился!

Лишь улыбнулся:

– Очень приятно!

– И мне!

– Василий Андреевич, тут вот какое дело…

Понизив голос, доктор кратко пояснил ситуацию.

– Та-ак. Девушки, значит… А не связано ли это… Впрочем, этим Гробовский занимается… Но, и тебе я надежного человека выделю… Да ты его знаешь!

Петраков повернулся и замахал рукой:

– Михеев! Витя!

На зов обернулся молодой человек, кудрявый блондинчик, тот самый, немного подраненный при поимке бандитов на железной дороге…

Подбежав, вытянулся:

– Здравствуйте, господин доктор!

– Здравствуйте, Виктор. Как себя чувствуете? Рана не болит?

– Да зажила уже…

– А я – Пронина Анюта! – девчушка протянула руку. – Буду вам во всем помогать! Только вы, Виктор, повязку снимите. Чтоб лишнего внимания не привлекать.

– А девушка дело говорит! – прощаясь, одобрительно кивнул Петраков. – Ну, удачи! Виктор, потом обо всем доложишь.

– Готовы? – похоже, юная Анюта всерьез взяла на себя роль командира. – Ну, пошли тогда…

Девушка привела доктора и милиционера к уличному ларьку, располагавшемуся неподалеку, на людном перекрестке.

– Здесь мы вафли покупали и содовую. А вон там, – Анюта показала на видневшийся невдалеке сквер. – Они и сидели, болтали. Ну, Маша и та девушка…

Все трое дружно направились в сквер. Все, вроде бы, выглядело там чинно и благородно, по-старому, как до войны. Неспешно прогуливались бонны с колясками, няньки присматривали за возившимися в песочнице более старшими детьми… Несколько старичков на скамейках играли в шахматы.

Вроде бы, глянешь – тринадцатый год на дворе… Однако, разговоры:

– Хлебные карточки украли, представляете? Как жить-то теперь?

– Налетели вчера ночью, прямо в парадное! Цепочку на двери перекусили – и ножом!

– Господи, Господи! Страсти-то какие!

– … шла себе, шла… а ее раз – и раздели! Целая шайка. Прям среди бела дня!

– Говорят, в Петрограде-то – новая революция!

– Господи… На это-то раз кого свергают?

Сыскная троица расположилась на скамейке для рекогносцировки.

– Сейчас мы их всех опросим, – негромко промолвил Виктор. – Шахматистов, нянечек…

– У-у, – Анюта отрицательно качнула головой. – Напрасно прогуляетесь.

– Это почему это? – заинтересовался Иван Палыч.

Таких продвинутых девчонок он видел только там… у себя. В будущем…

– С момента, как мы расстались, прошло часа три, – между тем, пояснила Пронина. – Так что эти нянечки и бонны – мимо. Недавно пришли. Шахматисты же, кроме своих шахмат вообще ничего кругом не замечают…

Виктор тряхнул головой и хмыкнул:

– И все же…

– Вон, видите – будочка? – перебила девчонка. – Там, рядом, чистильщик обуви был… рыжий такой парень. Сейчас нету… Верно, перекусить пошел. Надо его подождать. Чистильщик – народ приметливый, это вам не шахматисты.

– Что ж, подождем… минут двадцать… – хмыкнув, Виктор поднялся на ноги. – А я все же пройдусь, поговорю…

Чистильщик обуви – рыжий парнишка лет шестнадцати – появился минут через пять. Раскрыл коробку, разложил щетки и ваксу…

– А вот кому штиблеты почистит? Подходи, налетай! Можем и сапоги!

Виктор уже был тут, как тут. Уселся, выставил ногу.

И вернулся к скамейке весь из себя довольный:

– Видел он двух девиц. Запомнил. Одна, сказал, лярва… ой… – глянув на девчонку, юный милиционер запнулся и покраснел.

Анюта расхохоталась:

– Ничего я такого не слышала! Я вообще все плохие слова мимо ушей пропускаю.

– Вот и молодец! – смущенно хохотнув, Виктор продолжил.

По словам чистильщика обуви, девицы не ушли из сквера пешком, а укатили на фаэтоне с поднятым верхом. Без номера! Как бы выразился Артем – Иван Палыч – «нелегальный таксист».

– Прямо по Первой Дворянской и покатили… а уж дальше – Бог весть.

– Да-а, – выслушав, расстроился доктор. – И где нам теперь этот фаэтон искать?

– Так… Фаэтон с поднятым верхом, – Анюта прикрыла глаза. – В погожий день. Многие могли бы слегка удивиться… А значит, вспомнить! Пошли на Дворянскую! Ищем… пока не знаю, кого… Кто мог бы… Торговцы сигаретами, мальчишки-газетчики, извозчики…

– Да уж, – покачал головой Виктор. – Как в сказке! Поди туда, не знаю, куда… Ищи то, не знаю, что…

Иван Палыч лишь хохотнул:

– Такая уж ваша милицейская работа!

К его удивлению, фаэтон вспомнили многие. Даже масть лошадей – гнедые – и кучера – парня в сером кафтане и картузе с лаковым козырьком.

– На Рижскую он повернул… А там уж больше некуда – тупик! Так что, верно, обратно…

– А что там у нас на Рижской? – доктор вытащил из кармана газетку. – Картинная галерея у нас на Рижской, вот что! Заглянем? Не так уж и далеко…

Небольшой двухэтажный особнячок со светло-зеленым недавно оштукатуренным фасадом располагался в глубине сада и выглядел довольно мило, хотя и несколько запущенно. Как, впрочем, и сад. Гипсовые покоцанные наяды, дриады… небольшой фонтан без воды, запущенные клумбы.

И да – матерчатая вывеска над крыльцом – «Картинная галерея 'Ар-Нуво». Вход – десять рублей.

Десять рублей! Одна-ако…

Новоявленные сыскари все же подошли к кассе…

– Несовершеннолетним воспрещается! – сквозь окошко зыркнул недобрым взглядом кассир. – Девочка и вы, юноша, извините!

– Да я… – дернулся было Виктор…

Иван Палыч тут же схватил его под руку:

– Тсс! Спокойненько сидите в саду и ждите. Думаю, я скоро…

Купив билет, доктор вошел в заведение…

Кроме кассира, у входа имелся и плечистый охранник. Или швейцар?

– Прошу, проходите, сударь!

Приглушенный свет. Повсюду мягкие портьеры, альковы… Картины на стенах… Не так уж и много. Не сказать, чтоб импрессионизм… и даже на кубизм не тянули… Так, ученические копии известных картин: «Утро в сосновом лесу», какие–то серые волки, царевичи, царевны… Не сказать, чтоб откровенная мазня, но, так… на уровне младших курсов уездных художественных училищ.

Впрочем, ценители у подобного искусства имелись, правда, не очень много – и почему-то одни мужчины…

Прохаживались, смотрели… К кому-то подбегали служители, что-то в полголоса спрашивали…

Вот и доктор услышал вдруг за спиной негромкий вкрадчивый голос:

– Сударь желает девочку? Блондинку, брюнетку… рыженькую? Смею заверить, цены – вполне. И девочки – тоже.