Текст книги "Смутные дни (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Елисей Терентьев⁈ – ахнул Андрюшка. – Так его ж дед Семен приютил, лесник… С внучкой своей, Марьяной. Ну, которую вы, Иван Палыч лечили, помните?

– Да помню… Ну? И что Елисей?

– Как царя скинули – большой человек стал! – важно пояснил подросток. – Председателем избрали.

– Чего председателем? – доктор глотнул чайку из большой жестяной кружки. – Колхоза иди кооператива?

– Этого, как его… Совета! – Андрюшка наморщил лоб. – Уездного Совета рабочих солдатских депутатов! От партии анархистов-синдикалистов, вот!

– Ой, Андрей! – ахнул Иван Палыч. – Я смотрю, ты тут в политике самый подкованный!

– Это уж – да! – хором подтвердили девчонки. – Он даже на митинги ездил!

– И еще поеду! – захорохорился парень. – Знаете, как интересно? А в том Совете еще и Анна Львовна! В комитет по правам женщин, вот так! От правых эсеров! Там, в совете-то, еще и левые эсеры есть, анархисты и даже большевики!

Доктор потупил глаза:

– Так что же, Анна… Анна Львовна, в город уже переехала?

– Да пока только с неделю, как там…

С неделю. Ладно, найдем… Член Совета депутатов, не хухры-мухры! Вот ведь, с политикой этой, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. При царе едва на каторгу не угодила, а нынче – уважаемый человек, депутат!

– А еще есть Комитет временного правительства, – между тем, продолжал просвещать Андрюшка. – Там кадеты, октябристы, меньшевики, немного правых эсеры. Фармазоны все! Ну, эти… масоны, во.

– Наши, земские, все под Комитетом, – напомнила Аглая. – Чарушин да Ольга Яковлевна – большие люди теперь. При власти! И все бы хорошо, только денег нету. Что могут – дают, но… Сказано – самим крутиться!

– Еще жандармов всех разогнали, – Андрюшка пригладил волосы. – Вместо них какая-то народная милиция будет. А до нее – общественная полиция. Что такое – никто не знает. Однако, студенты с белыми повязками в городе ходят. Замечания пьяницам делают. Верно, они это и есть!

– Да-а… – вздохнула Аглая. – Как-то там Алексей Николаич? Даже подумать страшно… Жив ли хоть?

– Алексей Николаевич – человек умный, прорвется! – Иван Палыч покачал головой. – Еще и нас навестит, попомните мои слова… Так что за него не беспокойтесь! А лучше скажите-ка, как тут, в Зарном?

– Самый зажиточный – дядька его! – юная красотка Глафира кивнула на Андрюшку. – Трактир у него, лавка, лабазы…

– У кого продукты – тот нынче и царь! – поддержала подружку Аглая. – Мужики на войне… на землице работать почти что и некому! Потому кулаки и плОтят… Так что ныне и в батраках все ж лучше, чем в городе-то голодовать!

– А что? И так! – покивал Андрей. – Мужик счас при деньгах! На хлебушек цены растут! Компенсации за реквизированных лошадей выплачивают! Солдаткам всем – песни! Говорят, правда, скоро трактиры все закроют… Ну, да как-нибудь.

Смеркалось. За окном, во дворе, мелькнула вдруг чья-то быстрая тень. Показалось? Очень может быть.

Попив чаю, девушки и Андрюшка засобирались по домам. До темноты успеть надо было!

– А то керосин нынче дорог, – одеваясь, усмехнулся Андрей. – Так что – без фонарей. А в городе – электричество экономят! Так в газетах и пишут – воспрещается электрическое освещение реклам, вывесок и всего такого… а также наружное освещение театров, кинематографов, магазинов, ресторанов… Так что в городах – тьма египетская! Что вы смеетесь-то? Так ведь и пишут! Еще и в квартирах на свет – норма. Кто нарушает – тому триста рублев штрафа! Или три месяца тюрьмы. Вот так-то!

– Да, да, так и пишут… – уходя, подтвердила Аглая. – Иван Палыч, тут у меня в столе, газеты… Можете почитать!

– Обязательно!

Проводив всех, доктор посмотрел в окно. Все же, был кто-то во дворе или и впрямь – показалось? Верно, показалось – что там и брать-то? Разве что «Дукс»… «Дукс»! По нынешним-то смутным временам… А без транспорта-то на селе плохо! А вдруг? На всякий случай пойти, шугануть… Вдруг да мальчишки шакалят?

Снег во дворе Андрюшка почистил, так что никаких следов было не видно. Да и темнело уже.

Взяв керосиновый фонарь, доктор направился к сараю. Да вроде бы и здесь все хорошо. Дверь вот только неплотно прикрыта. Так это он мог и сам оставить. Вполне!

Подойдя к сараю, Иван Палыч все же заглянул внутрь. Поднял фонарь повыше. Ну, вот он – «Дукс»! На месте.

И тот час же что-то холодное уперлось врачу в правый висок!

Что это – ствол револьвера? Похоже, так оно и есть…

– Что вам нужно? – не теряя самообладания, поинтересовался доктор.

– Тихо, Иван Палыч… – голос злодея показался знакомым. – Из больницы все твои ушли?

– Ушли. Но…

– Постав фонарь и повернись… Ага… Ну, здравствуй, дорогой мой доктор!

– Господи… Гробовский! Алексей Николаич! Вот так номер… да-а…

Глава 3

– Алексей Николаич, чёрт тебя дери! Это ты? Ну и шуточки у тебя!

– Ну не мог не разыграть! – Улыбнулся тот, убирая оружие. – Тем более незаряженный револьвер – патронов нет. Рад встрече!

Обнялись.

– Что ты тут делаешь? – спросил Иван Павлович, разглядывая Гробовского. Выглядел тот несколько иначе с последней их встречи – пропал задорный блеск в глазах, на щеках худоба проступила, лицо осунулось.

И только увидев, что на шинели нет погон, Иван Павлович догадался.

– Из-за того, что полицию отменили приехал?

Гробовский грустно улыбнулся.

– Отменили, Ваня, отменили, – сказал он, качнув головой. – Третьего марта Временное правительство сказало: полиции конец, теперь народная милиция, с выборами. А где она? Да ты и сам, наверное, все знаешь? – Он махнул рукой. – В Петрограде двадцать седьмого четыре тысячи уголовников выпустили – амнистия! Представляешь? Эти гады по улицам шарят, грабят. В городах студенты дружины сколачивают, с белыми повязками пьяниц гоняют. Смех! А я, пристав бывший, теперь как тать в нощи. Где мне быть? Ни там, ни сям. Вот в Зарное подался, тут народ знакомый, Аглая. Да и ты вернулся. Уже веселей!

– А револьвер? Не забрали?

– Да я разве его отдам? – улыбнулся тот. – Это наградной. Патронов вот только… Ну ничего, раздобуду. Без оружия нынче нельзя – уголовники, анархисты, все с ножами да револьверами. Я тут Зарное стерегу, по старой дружбе. Слыхал, Анна Львовна твоя в Совете теперь заседает? От правых эсеров, депутат! Вон какие дела делаются! Да ладно все обо мне, как сам?

Иван Палыч коротко рассказал о своих приключениях на санитарном поезде.

– Вижу тоже не скучал! – улыбнулся Гробовский. – А тут то что будешь делать? Так же людей лечить? Так вроде Аглая теперь в больнице. Или ее обратно в санитарки?

– Про это никто ничего не сказал, – пожал плечами доктор. – Срочно пришла бумага, вызвали – а зачем? – не знаю.

– Это скоро узнается, – ответил Гробовский. – Если вызвали – значит понадобился. И дай бог для хорошего дела. А дела нынче творятся все больше плохие и темные.

* * *

Причину вызова в Зарное Иван Павлович узнал буквально на следующее утро. Полночи проговорив с Гробовским, – Анны Львовны все равно не было в селе, задержалась на собраниях, – доктор решил съездить к Чарушину – нужно было обозначить свое прибытие и разузнать что да как. В каком он вообще теперь качестве здесь?

«Дукс»… Сколько же не катался на нем? Как приятно вновь почувствовать его мощь! Мотоциклет заурчал, словно кот, давно не видевший своего хозяина. Поехали, родимый!

Деревянное здание земской управы теперь выглядело не так, как прежде – его внезапно покрасили в серый цвет, да и табличку обновили. После Февральской революции все земства преобразились: старые крестьянские учреждения – сходы, суды, правления – упразднили, а вместо них учредили волостные земские собрания, избираемые на всеобщих прямых выборах с тайным голосованием. Исполнительным органом стала управа, подчинённая Всероссийскому земскому союзу. Чарушин и Ольга Яковлевна теперь были у власти и заправляли делами.

Иван Палыч стряхнул мокрый снег с шинели, вошёл в управу. В тесной комнате, пропахшей махоркой и чернилами, за столом, заваленным бумагами, сидела Ольга Яковлевна. Не изменилась она нисколечко, словно Иван Павлович выдел ее вчера – все та же сигарета во рту и пишущая машинка, громыхающая как раскаты грома.

– Здрастье! – улыбнувшись, произнес доктор.

– Иван Павлович! – басовито протянула секретарь. – Приехали!

– Приехал, – кивнул тот. – А Чарушин?

– У себя. Заходи. Он ждет.

– Иван Палыч! – едва вошел доктор в кабинет, воскликнул Чарушин, вставая и протягивая руку. – Живой! С поезда санитарного, значит? Ну, здравствуй, голубчик! Как же рад тебя видеть!

– Здравствуйте, Виктор Иванович, – улыбнулся доктор, пожимая руку. – Прибыл в Зарное, вот, доложить решил.

– Хорошо, что вернулся, Иван Палыч. Все у тебя хорошо? Ран нет?

– Нет, здоров.

– Ну вот и отлично!

– Слыхал, земства теперь по-новому работают? – осторожно спросил доктор. – Выборы, собрания, Всероссийский земский союз?

Чарушин кивнул:

– Ага, Иван Павлович, всё переменилось. Буквально в одно мгновение. Волостные собрания учредили, выборы прямые, тайные – всё как в Петрограде велели. Сходы крестьянские разогнали, суды ихние тоже. Мы с Ольгой Яковлевной в управе теперь, дела вершим. Но, – он развёл руками, – финансирование – увы и ах! Временное правительство сказало: крутитесь сами. Денег нет, а дел – во! – Он ткнул в стопку бумаг. – Хлеб для города, дрова для школы, больнице твоей лекарства… Всё на нас.

Немного помолчав, поджав губы, добавил:

– В Ржеве ещё хуже. Городские на еду меняют книги, одежду.

– Тут тоже уже, – сказал Иван Павлович, вспоминая вчерашний разговор.

Чарушин ничего на это не ответил.

– Виктор Иванович, я узнать хотел…

– Зачем вызвали? – закончил за него Чарушин и широко улыбнулся. – Сейчас расскажу. Да ты присядь. Чаю хочешь?

Иван Павлович согласился – хоть и наступила весна, но морозец еще пробирал. Да и мчать на «Дуксе» было еще тем занятием – продувало насквозь.

Пока наливали чай Чарушин начал объяснять:

– Иван Палыч, тебя с поезда санитарного не просто так вызвали. Сняли, так сказать, в самый жаркий момент. Медицина у нас теперь земская, никакого министерства, всё на местах. В Петрограде решили – центральный надзор это тирания, пережиток прошло. Во как! – Чарушин хохотнул. – Вертись значит сам, как хочешь. И теперь кто в лес, кто по дрова, каждый уезд сам за себя. Вот, держи.

Чарушин протянул ему кружку горячего чаю. Доктор отпил.

– Однако же все мы взрослые люди, все прекрасно всё понимаем – без контроля хаос начнется. А ежели тиф, как тогда? А ежели дизентерия или еще какая болезнь, хворь приключится среди населения сельского? Как тогда быть? Куда бежать? У кого помощи просить? В общем, Управа постановила: нужен человек проверенный, чтобы больницы, фельдшерские пункты, аптеки в уезде держать в порядке. Чтобы и надзор был, и когда нужно подсказал, а может и пожестче сказал. Рука нужна крепкая, которая бы не дала всему развалиться. И чтобы в курсе всех дел медицинских был. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Иван Павлович. – Только не понимаю причем здесь я!

– Ну как же! – хлопнул руками Чарушин. – Ты и есть этот проверенный человек, который в курсе всех медицинских дел. Я так и сказал – Петров, и больше никто! Тебя выбрали, Ваня. Будешь уездным комиссаром по медицинским делам.

– Чего⁈ – удивленно протянул Иван Павлович. – Комиссаром?

– Ну да!

– Вот так дела! Без меня меня женили! Это ж… ответственность, – только и смог выдавить доктор.

– Вот только не говори мне, что ты ответственности боишься! – жестко ответил Чарушин.

– Не боюсь, но… А лекарства, дрова, врачи… Да те же дрова. Я их выбивал сколько? На одну только больницу! Деньги где брать?

Чарушин наклонился вперёд:

– Ну как-то же крутились до этого! Иван Палыч, да ты пойми – у нас выбора нет. Оставим все как есть – у нас через месяц все деревни слягут. Сам же понимаешь. Никакого контроля. Мы будем помогать – в силу своих возможностей. Сейчас время такое – смутное. Черт его знает что завтра будет. А нам что теперь, людей на произвол судьбы бросать?

– Нет, не бросать, – хмуро ответил доктор.

– Вот и я так говорю. Они там, – он кивнул на потолок, – пусть пока разбираются, решают, власть делят. А нам главное людей сберечь. Их и так с войны мало вернулось.

Чарушин подошел еще ближе, совсем тихо добавил:

– К тому же, это лучше, чем воевать, Иван Палыч. Там, на фронте, под пулями да в грязи ты солдат латаешь, а половина не выживает. Да и сам все время под обстрелом. Рискуешь. Зачем тебе это? Здесь ты дома, в Зарном, среди своих. Спасёшь сотни, а то и тысячи. На войне ты один из многих, а здесь – главный, весь уезд на тебе держится. Ты здешний, народ тебе верит. Да и я на тебя положиться могу. С мужиками договоришься, аптекарей убедишь. Все у тебя получится.

– Слишком уж ты оптимистичен, Виктор Иванович! – едко ответил доктор.

– Реалист. И ещё, Ваня, – он понизил голос, – тут ты сам себе хозяин. Никаких царских приказов, сам правила ставишь, для людей. Соглашайся. У меня правда выбора нет. Как и у тебя.

– Ну Виктор Иванович…

– Иван Павлович, мы тебе комнату дадим. Хочешь? Рядом с Анной Львовной будешь, в городе. Говорят, она такие речи двигает – заслушаешься. Ну?

– А фронт работ какой?

– Да совсем пустяковый. Вот твой круг, – Чарушин принялся загибать пальцы. – Пять деревень под тобой: Зарное, Рябиновка, Ключ, Вяземка и Липовка. В Зарном – больница, ты её знаешь, Аглая там надрывается. Две аптеки в уезде. Фельдшерские пункты есть в Рябиновке и Вяземке, но там лекарства на исходе, а фельдшера – один на двоих, да и тот пьёт. Твоя задача – всё это в порядок привести: лекарства добыть, дрова для больницы, фельдшеров в чувство. В общем, в кулак всех взять, чтобы не развалилось все это. Ну, согласен?

– Согласен, – выдохнул Иван Павлович.

– Ну вот и отлично! – Чарушин принялся трясти руку доктора. – Вот, кстати, это тебе. Знал, что согласишься, сразу оформил.

Он вытащил из кармана красные корочки, протянул доктору.

– Это что такое?

– Мандат!

Иван Палыч взял документ, развернул его, прочёл:

Мандат

Сим удостоверяется, что Петров Иван Павлович назначается комиссаром по медицинским делам Зареченского уезда. Уполномочен координировать работу земских медицинских учреждений, совершать надзор за обеспечением и снабжением лекарствами, предотвращением эпидемии. Выдан волостной земской управой г. Зареченск, март 1917 г.

– Быстро же вы! – усмехнулся доктор.

– Время не ждет, – ответил Чарушин.

* * *

Переселиться в Зареченск Иван Павлович отказался – не видел в переезде необходимости. По крайней мере, пока. Во-первых, с Анной можно было встречаться и в селе, ведь она жила именно там, не променяв Зарное на город. Во-вторых, добираться до других сел было сподручнее именно с села, а не с города – проселочные короткие дороги уже оттаяли и можно было не теряя время на разъезды на поездах домчать до любой точки на «Дуксе». Ну и в третьих, привык он к Зарному, прикипел душой. Как он мог его бросить? К тому же и больница родная тоже там. И Аглая. Не бросит он их.

Впрочем, в новом статусе к Аглае он уже должен был относиться иначе. Теперь она – лишь главный врач больницы, которую он должен проверять. А значит и спрос с Аглаюшки другой, более строгий. Эх, и зачем только на это все согласился?

Просто так проститься с Чарушиным не удалось – он тут же всучил ядовито-зеленую папку с бумагами.

– Это еще чего? – не понял доктор.

– Ну коль ты в новой должности – то и принимай дела. Тут по всем селам выписки и документы. Как будет время прочитай, посмотри.

Выйдя от Чарушина, Иван Павлович решил проведать Анну – сказали, что она как раз тут, в городе.

«Дукс» остановился у здания Совета – старого купеческого дома, теперь завешанного красными флагами и лозунгами. Внутри было шумно, словно в улье – гудели голоса, скрипели половицы, постоянно кто-то ходил.

Доктору даже стало не по себе от этой суеты. Он спросил у паренька в потёртой тужурке, где найти Анну Львовну. Тот, махнув рукой, указал на кабинет в конце коридора.

– Анна Львовна там, с женским отделом, – буркнул он. – Только занята она, заседание.

Иван Палыч прошёл к двери. Сквозь щель доносились голоса – звонкий, уверенный голос Анны, обсуждавшей что-то о школах для женщин и рабочих правах. Он постучал, но никто не ответил. Постучал еще раз, настойчивей. Дверь приоткрыл бородатый мужчина в очках, с пачкой бумаг.

– Вы к кому? – спросил он, прищурившись, явно недовольный пришедшим.

– К Анне Львовне, – ответил доктор. – Петров я, Иван Палыч, из Зарного доктор…

– Она занята, – отрезал мужчина. – Вы что, не видите? Заседание женского отдела идет, потом с эсерами совещание. Ждите, если хотите, часа через три, может, освободится.

– Да мне бы просто…

– Важное совещание идет! Ожидайте!

И захлопнул двери.

Иван Палыч потер переносицу. Вот так сельская учительница! Не попасть теперь просто так. Ждать три часа. И то, если повезет.

Нет, ждать он конечно не будет – встретиться тогда уж в самом Зарном вечером. Иван Павлович сел на лавку в коридоре, достал из кармана карандаш с бумажкой, нацарапал:

Анна Львовна, заезжал к вам в Совет. Не застал, дела зовут. Я в Зарном, приехал. Найдите, если в Зарное выберетесь. Иван Палыч.

В записке старался сохранить нейтральный тон – мало ли кто ее еще прочитает?

Вновь постучался и всучил записку тому же бородатому мужчине. Потом вышел на улицу.

Весна. Март дышал теплом, и воздух, ещё сырой от тающего снега, пах землёй и пробуждающейся жизнью. Лужи на булыжной мостовой отражали бледное солнце, пробивавшееся сквозь рваные облака. Снег, что ещё вчера лежал сугробами, теперь оседал, обнажая чёрные проплешины земли вдоль дороги. Грело. С крыш домов капала талая вода, стекая в канавы.

Иван Павлович сделал глубокий вдох. Как же хорошо!

И уезжать не охота. Но пора. Впереди много работы в новой должности – с чего начинать не понятно и непочатый край всего.

* * *

Зарное. Вместо того, чтобы идти в больницу, Иван Палыч решил проведать своего нового знакомого Рябинина. Наверное, чувствовал в нем какую-то родственную душу – Степан Григорьевич был тут новенький, как и Иван Павлович в своей новой должности, будь она неладна.

В школе было тихо, никаких ребячьих криков. Идет урок? Амбарный замок на дверях исчез, а во дворе виднелись следы сапог. Иван Палыч уже собрался постучать, как вдруг заметил знакомую фигуру у забора – Вася, сын кузнеца Никодима.

– Иван Палыч! Вернулись! – воскликнул паренек, заметив доктора. – А я думал, вы на поезде санитарном навсегда уехали.

– Здравствуй, Вася, – улыбнулся Иван Павлович, внимательно оглядывая парня. – Вернулся. А ты что тут делаешь?

– Так в школу иду.

– В школу⁈ Ты⁈

– Мне тятя разрешил. После ваших лекарств я совсем выздоровел.

– Выздоровел?

– Конечно! Меня потом еще Аглая долечивала вашими лекарствами.

– Сердце не шалит? Точно все в порядке?

Вася кивнул:

– Хорошо, Иван Палыч, честно! Дыхалка, правда, иногда подводит, но не как раньше. Я зарядку утром делаю. Батя говорит, я теперь как здоровый – по кузне помогаю, вон, уголь ношу. Ваши лекарства, поди, помогли. И настои те, горькие, пил, как велели.

Иван Палыч, прищурившись, положил руку на плечо парня.

– Молодец, Вася. А слабость бывает? Головокружение?

– Не-а, – мотнул головой Вася. – Ну, если долго бегаю, пыхчу малость. Кстати, я хочу стать доктором – как вы!

– Что? – улыбнулся Иван Павлович.

– А что? Стану доктором, буду людей лечить. Правда папка пока не знает… – парень потупил взор.

– Уж он то не обрадуется такому!

– Это точно! Он хочет, чтобы я кузнечное дело продолжил. Мы сейчас неплохо живем. Но я решил – стану доктором. Я книги даже читаю всякие медицинские. Иван Павлович, вы поможете мне? Научите ремеслу?

– Вася, я бы с радостью, но мне некогда. Новая должность – дел по горло.

– Ну пожалуйста!

– Ладно, как выдастся минутка, чего-нибудь расскажу. Ты главное учить в школе хорошо. У вас вроде учитель теперь новый. Кстати, где он?

– В классе, – махнул Вася в сторону школы. – Книжки разбирает, уроки готовит. Сейчас как раз скоро должен начаться. А вот как раз и он!

Из школы, приметив доктора, вышел Рябинин. На шее по прежнему зеленый шарф, в руках – мел.

– Здравствуйте, Иван Палыч!

Доктор поздоровался.

– Как обустроились, Степан Григорьевич?

– Обустроился, с Божьей помощью. Школа, конечно, не хоромы – крыша течёт, дров маловато, но детишки приходят, учатся. Арифметику любят, особенно Вася, сын кузнеца, – головастый парнишка, – он потрепал паренька по макушке. – Пушкина им читаю, про Онегина вот первый урок провели, глаза горят. Только, – он вздохнул, – учебников не хватает, да и с керосином для ламп беда. Но ничего, крутимся, как велено.

– С керосином везде сейчас туго. А живете? Комнату дали?

– Живу при школе, комнатка есть, печка топится. Мужики с дровами помогли, бабы молоко носят – за уроки их детям. Зарное доброе, люди свои. Вот только, – он замялся, глядя на лужи, – скучно порою. Вечерами сижу, книжки читаю, а душа просит чего-то… живого.

Иван Палыч, прищурившись, спросил:

– Живого? Это как?

Рябинин оживился, глаза заблестели.

– Театр, Иван Палыч! В гимназии, бывало, ставили с учениками сценки – Гоголя, Островского. Детишки в восторге, да и я сам… душа поёт, когда на сцене. Думаю, кружок театральный при школе открыть. Детишек собрать, Васю того же, девчонок из Рябиновки. Декорации из досок сколотим, костюмы из старых платьев сошьём. Может, «Ревизора» поставим, или что попроще, для смеха. В Зарном-то, кроме трактира, развлечений нет, а людям радость нужна, особенно нынче, в смуту.

Доктор улыбнулся, кивнул.

– Дело хорошее, Степан Григорьевич. Театр – он душу лечит.

– Это вы верно сказали! В самую точку! Душу лечит! – голос Рябинина задрожал – было видно, что доктор задел самые сокровенные струны его сердца. – Театр – это… это… Жизнь!

Иван Павлович не ожидал, что его слова так растрогают учителя и даже смутился. Повисла неловкая пауза.

– А что это у вас за бумаги такие важные? – спросил Рябинин, кивая на ядовито-зеленую папку в руках у доктора.

– Да это мне в честь новой должности в управе всучили… постойте, а почему вы решили, что они важные?

– Так вон у вас бланк выглядывает, а на уголке у него красным карандашом на латыни написано – «Infectio mortifera», – Рябинин взглянул на доктора и все тем же учительским тоном добавил: – Если мне не изменяет память это можно перевести как «смертельная инфекция».