Текст книги "Смутные дни (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 16

О раненом Гвоздикове Иван Палыч, конечно же, безотлагательно уведомил Гробовского. Однако, толку-то? Даже, если не начнется сепсис, что вполне вероятно… Когда еще парень придет в себя, когда с ним можно будет разговаривать? Да и расскажет ли он хоть что-нибудь важное? Вопросов больше, чем ответов.

Все же Алексей Николаевич явился в больничку со всей поспешностью, как только смог. С порога пожаловался:

– Зашел бы раньше, но… Работы невпроворот! И, заметь, Иван Палыч – дурной работы. Отчеты всем шли. Да еще учить их, как работать надо, преступления раскрывать! Зато начальства! Начальник милиции участка, начальник городской милиции, уездной… Их всех выбирают, представь!

– Как Петракова?

– Нет, Василий Андреевич у нас теперь назначенец – комиссар! Его правительство назначило, вернее сказать – Комитет. Ему все начальники отчеты пишут, а он их собирает… – поручик невесело хмыкнул. – Собрал целую пачку, сидит – горюет. Вдруг спичку – чирк! Хочу, говорит, их всех сжечь! Еле уговорил… Нет, они неплохие парни все – и Василий, и Витюша, и прочие… Не трусы, и старательные, да и стрелять навострились… Только вот, оперативной работы не знают! В личном сыске – ноль. Учу их, учу… Да разве толк это? Секретных агентов всех велено разогнать – видано ли дело? А раньше им за информацию платили… и дворникам. А сейчас? Как дальше работать – ума не приложу. Ну, есть у мене еще свои люди, остались… А у этих – никого нет! И не будет, наверное. Сидят с умным видом, дела обсуждают – на Шерлока Холмса ссылаются!

Возмущенно всплеснув руками, Гробовский вытащил из портсигара папиросу, однако, не закурил – постеснялся, больничка все же:

– На Шерлока Холмса! Нет, ты посмотри. Мы, говорят, дедуктивным методом действуем и секретные агенты нам не нужны. Дети, голимые дети… Что с них взять? Да, что Гвоздиков?

– Пока плохо, – честно признался доктор. – И когда будет хорошо – предсказать не берусь! В его случае – может, через неделю-другую… может – через месяц… а, может, и вообще – того…

– Понимаю, – Алексей Николаевич сунул папироску обратно в портсигар и предложил выйти на улицу.

– Покурю… Посмотрим…

Время было часов пять, только что прошел дождь, и выглянувшее солнце, искрясь, отражалось в больших коричневых лужах. Налетевший ветер шевелил чистые вымытые дождем листья берез и рябин.

– Так, говоришь, с коляски сбросили?

– Да, – Иван Палыч показал рукой. – Прямо на обочину. Сюда он уж сам приполз… Святым духом!

– Х-ха! – закурив, поежился Гробовский. – Гляди-ко – у больнички сбросили. Ишь, гуманисты какие? А не кажется ли, Иван Палыч, что это тебе привет? От того же Сильвестра. Привет и предупреждение! Этакая черная метка. Чтоб не вздумал больше им дорогу переступать…

– Им?

– Так сам заешь, тут не один Сильвестр – целая шайка орудует. Эх, вычислить бы, внедрить своих людей… Да только где их взять-то? Ла-адно, будем по мере сил…

– Алексей Николаич… Давно хотел с тобой поделиться. Есть тут учитель новый… некий Рябинин…

К информации о Рябинине Гробовский отнесся философски – мелкий жулик, сейчас таких фертов через одного! Но, все же обещался иметь в виду.

– Только ты Петракову пока не говори… тут все пока вилами по воде.

– Понятно! Без четкой доказухи… Ничего, ничего, придет время – и с Рябининым твоим разберемся.

Поручик неожиданно улыбнулся… радостно так, светло.

– Иван Палыч, а мы все же решились в июне – свадьбу! Хоть на селе и по осени принято… Но, мы с Аглаей решили – чего осени ждать? Тем более – беременна… Сладим все скромненько, в трактире… точнее – в гостинице… Отец Николай обвенчает, ну и Чарушин выдать свидетельство обещал.

– Славно дело! – искренне обрадовался доктор. – Нет, в самом деле! Очень за вас рад.

– А вы-то с Анной чего тянете? – выпустив дым, Гробовский склонил голову набок.

– Мы?

Иван Палыч и не знал, что сказать… О свадьбе они с Аннушкой, конечно, говорили, но… несколько эфемерно, без конкретики.

– Да, честно сказать, толком и поговорить-то некогда, – подумав, признался доктор. – Сам же видишь! То я здесь, она в городе либо в уезде, то – наоборот… Но, вообще, да, согласен – вопрос решать надо. Может, с вашего-то примера и разохотимся, а⁈

– Надо, Иван! – поручик улыбнулся и выбросил окурок в лужу. – Это ж так славно! Право же! Вот я… всю жизнь один, а потом и вообще в бегах, как пес… А тут вдруг – и в должности восстановлен, и семья… любимая супруга, ребенок… Эх-х…

От избытка чувств Гробовский закурил снова.

– Аглая говорит, вы в театре были?

– В театре? А-а! «Заем Свободы»! Там всем было велено быть… Да я ж уже как-то рассказывал!

– Заем Свободы… – негромко повторил Алексей Николаевич. – Это интересно… Очень интересно, черт побери! Тут не какой-то там жулик, типа твоего Рябинина. Тут люди куда как поопаснее будут! Если я, конечно, прав… Ну – время покажет.

* * *

О Рябинине доктор решил пока что пособирать сведения сам. Так, насколько получится… в свободное от основной службы время. Тем более, в стане врага у него теперь был агент – Анютка Пронина, девчушка проворная и умная.

Она, кстати, и напомнила о себе уже в самое ближайшее время, внезапно вынырнула из-за конюшни-гаража…

Сему юному детективу Иван Палыч и поручил важное дело – осторожненько разузнать о приезжем иностранце… Шотландец или кто он там был. Скаут… Ведь именно с его подачи учитель и взбаламутил деревню летним лагерем. Интересно, шотландец действительно обещал полное финансирование?

Вообще, очень странный тип. И в городе – Иван Палыч специально наводил справки – никто из знакомых такого не видел. А ведь тип-то приметный! Рыжая шевелюра, бакенбарды, клетчатые штаны…

– У самого Степан Григорьевича ничего не спрашивай! – строго настрого предупредил доктор. – С ребятами поговори, со сторожем… соседи…

– Слушаюсь! – по-военному отозвалась девчушка. – Скоро ждите с докладом.

Анютка явилась уже вечером – с забинтованной тряпицей рукой! Прямо так и прошла в смотровую – р-раз – и уже там! Глафира аж вздрогнула…

– Что с рукой-то? – сразу же озаботился Иван Палыч.

Тряхнув рыжеватыми косичками, девушка хитро улыбнулась:

– Матушке сказала – ошпарилась… слегка. Она меня сама к вам и послала!

– Хитра-а-а!

– Так вот, про иностранца… – оглянувшись, Анюта понизила голос. – Я так думаю – не было его вообще!

– Одна-ако! – удивленно протянул доктор. – Однако, поясни!

Анюта пояснила…

Все те вещи, которые были на иностранце, оказывается – просто реквизит!

– Штаны клетчатые? В таких штанах Васька недавно выступал! Рыжий парик тоже имеется… А светлый пиджак – такой и у самого Степана Григорьевича есть, он в нем как-то в город ездил…

Иван Палыч недоверчиво хмыкнул – доказательства пока что не впечатляли!

– Не было никакого иностранца! – горячилась юная сыщица. – Сам это господин Рябинин и был! И голос похож… и походка… И акцент такой, ненастоящий… Никто их вместе не видел! А когда иностранец уехал – учитель его не провожал, в школе заперся. И потом незаметно вернулся… Ну ведь все так! И голос – один и то же, и акцент какой-то дурацкий, выдуманный… и… и парик рыжий, и штаны… Он это! Иностранца выдумал – для блезиру. Чтобы никого не сомневался! И чтоб доверяли больше – у нас ведь иностранцев любят!

В общем-то, девчонка была права. Скорее всего, дело именно так и обстояло. Жаль, марку машины тогда не разглядел…

– «Лорен-Дитрих» Торпедо, модель двенадцатого года, – усмехнувшись, доложила Анюта. – Кузов перекрашен в черный цвет.

– Ого! – доктор восхищенно присвистнул. – А номер ты случайно не запомнила?

– Номер – нет, – развела руками девчушка. – Не думал, что понадобиться. А автомашинами я интересуюсь! Мы с папенькой…

Иван Палыч покачал головой:

– Значит, в июне – в скаутский лагерь?

– Почему в июне? В мае уже! – хмыкнула юная сыщица. – Степан Григорьевич сказал, учебный год пораньше закончим – разу уж такое дело!

Доктор округлил глаза:

– Хо! А управа-то ему разрешит? Интере-есно… И много уже в лагерь записалось?

– Кто в театре – те все! И еще несколько человек… Да, из города, из дома призрения еще сколько-то будет… – Анюта неожиданно вздохнула. – Только вот, куда поедем – неизвестно. Учитель какую-то военную игру придумал, секретную… Но я вам весточку подам, не сомневайтесь! Уж найду способ.

– А вот это – правильно, найди! Только прошу – будь очень осторожна! – еще раз предупредил Иван Палыч. – Судя по всему, ваш учитель – тот еще тип!

– Так и я не лыком вязана!

Задорно тряхнув косичками, девчоночка рассмеялась и напомнила:

– Иван Палыч! Так вы руку-то мне бинтом завяжите. И помажьте какой-нибудь пахучей мазью. Для конспирации, да!

* * *

Дети уехали утром. Рано, часов в пять. Какой-то совсем уж мелкий малыш лет пяти принес доктору записку.

– «Уезжаем утренним поездом. Куда – неизвестно» – было написано карандашом старательным ученическим почерком.

Уехали, значит… ага… Интересно, в управе знают?

Дождавшись Аглаю, Иван Палыч оседлал «Дукс» и помчался в город.

* * *

Отыскать в Зареченске черный «Лорен-Дитрих» Торпедо оказалось легче легкого – не так уж и много было в городе автомобилей, а уж приказчики Нобеля знали их всех, можно сказать – в лицо.

– «Лорен-Дитрих» Торпедо? Двенадцатого года? – налив в привезенную доктором канистру бензин из большой бочки, приказчик подкрутил усы. – Перекрашена в черный… Это господина Батенкова машина. Ну, знаете, торговое товарищество «Ефим Батенков и сыновья». А водителем там Егоров, Кузьма, бывший слесарь. У него плоскостопие, вот и не взяли пока что в окопы… А, может, и занес кому…

Правда, дальше доктору везти перестало. Машину-то он нашел – стояла у главной конторы Батенкова на Первой Дворянской, только вот водитель – вислоусый дядечка лет сорока в коричневой кожанке и галифе – словно воды в рот набрал. Не знаю, мол, никакого иностранца. Не помню, и все тут!

Ну, нет, так нет.

На шофера доктор решил натравить Гробовского… Как раз его в Комитет и встретил:

– Здравствуй, Алексий Николаич! Ты чего тут трешься?

– Здоров, Иван, – поручик желчно ухмыльнулся и махнул рукой. – Совещание нынче у Петракова. О заполнении новой отчетной формы и укреплении демократии! То есть, тьфу ты, наоборот! Сначала – демократия, а потом – отчетная форма. Велено всем быть! Что? Какая машина? Батенкова… Иностранец? Ах, шофер возил… Хорошо, проверю. Ты сам-то сейчас куда?

– Так я тут! – рассмеялся доктор. – У нас теперь Комитет да земская управа – все одно…

Гробовский вдруг улыбнулся в усы:

– Петраков сказал, Анну Львовну твою в Комитет кооптировали, в женский отдел! От партии правых эсеров. Так сказать, и в Зареченске нынче тоже – коалиция!

– В Комите-ет? – удивленно протянул Иван Палыч. – Она ж в Совете уже!

– Ничего. Анна Львовна – женщина бойкая, справится!

Да уж… Когда теперь видеться-то?

Поднимаясь по знакомой лестнице земской управы, доктор заранее приготовил тот самый финансовый квиток на десять тысяч – отдать Чарушину, и пускай, как знает. Раз уж никто не идет! Может в финотдел сдать? Ну, это уж пускай Чарушин думает, на то он и начальство.

– Здравствуйте, Ольга Яковлевна!

– Хо! Иван Палыч! Входи!

Секретарша явно обрадовалась. Длинная, словно шпала, с вечно растрепанной прической и вытянутым «лошадиным» лицом, Ольга Яковлевна как всегда курила самый крепкий табак, самые дешевые папиросы, от которых, как утверждали некоторые, даже комары дохли. Как член партии конституционных демократов, нынче эта славная женщина заправляла многим, самолично печатая мандаты на старом дребезжащем «Ундервуде».

– Я, вообще-то, к Виктору Иванычу…

– Виктор Иваныч нынче в столице, с отчетами, – выпустив дым, рассмеялась секретарша. Громкий прокуренный голос ее был слышен на весь коридор. – Пока я за него. Ой, Иван Палыч! Видишь, кофейник кипит? Сними, будь друг! Там, в жестяночке, кофе… чашки бери…

Что ж, кофе, так кофе… Неплохо же, в само-то деле. Ну а с квитком пока повременить. Лучше уж Чарушину – лично в руки…

– К нам тут ваш Рябинин наведывался, – закончив печатать, Ольга Яковлевна выбросила окурок в пепельницу. – Прошение какое-то приносил, справки финансовые… Просил учебный год на пару недель укоротить – на скаутский лагерь!

Та-ак…

– Доброхоты, мол, денег дали, теперь отчетов ждут. Хотят, чтоб быстрее! Лично к Воскобойникову ходил.

– И что?

– Разрешили. Сейчас время такое – все на местах решают!

– Так и хорошо же! – высыпая кофе, расхохотался доктор. – Вот она – демократия!

– Хорошо-то хорошо, – взяв кофейник, Ольга Яковлевна разлила кипяток по чашкам. – Только и вся ответственность – на нас. А деньги – где хотите, там и ищите! О как!

Только сели, как в кабинет заглянул Воскобойников, председатель уездного Комитета и верховный комиссар Временного правительства. Аккуратная бородка, глаза с прищуром. Полосатые брюки, клубный английский пиджак, галстук с модной булавкой.

– А, господин Петров! И вы здесь? Оч-чень хорошо, очень! – Воскобойников потер руки. Иван Палыч! Вы же у нас комиссар, так сказать, главный по медицине! Так что, жду от вас доклада, и как можно скорей. Не только эпидемиологическая обстановка, но и, так сказать, хозяйственная! Состояние больниц, земских и частных, укомплектованность, количество коек. С фельдшерами как? А в уезде? Поездите, голубчик по округе, у вас же мотоциклет! А бензин для него я вам лично выделю!

Кивнув, председатель ушел было, но тут же вернулся:

– Да, чуть не забыл. Ольга Яковлевна, пожалуйста, примите… Тут какой-то приезжий, из столицы. Чего-то хочет… Какую-то кампанию. Примите, а то мне некогда – уезжаю на открытие памятника. Краюшкин уже там… ждет…

– Хорошо, хорошо, приму, – закурив, уверила секретарша.

– Вот и славно! Я его тогда к вам и пошлю.

Кофеек уже успел остыть – пришлось пить теплым, да и того-то не дали допить. Постучав, в приемную загляну молодой человек – блондин в гимнастерке с блестящими пуговицами с эмблемой Зареченского реального училища.

– Здравствуйте! Иван Павлович… Можно вас на пять минут?

– А-а, Виктор!

Как оказалось, именно его, милиционера Витю Снеткова, Гробовский ангажировал для беседы с упрямым водителем «Лорен-Дитриха».

– Сказал – допросить и доложить вам, – присаживаясь в коридоре на подоконник, пояснил Виктор. – Так вот, докладываю…

Как и предполагал доктор, шофер, устрашившись милицейского мандата, выложил все, что знал. Да, это был «левак», левый заработок, коим нынче не брезговали многие. Нанял его никакой не иностранец – тот появился позже…

– Худой, узколицый, в очках, – милиционер припомнил приметы. – Борода такая… рыжая… Шофер сказал – как из пакли.

Рябинин? – насторожился доктор.

По приметам, вроде, похож…

– Он и сговорился отвезти шотландца, скаута, в Зарное, – продолжал Витюша. – Подождать, забрать, но обратно не везти, а просто высадить у железнодорожной станции.

Ну, что ж… Все, как и предполагала Пронина Анютка.

Поблагодарив милиционера, Иван Палыч отправился обратно в приемную – допить кофе и попрощаться. Кроме Ольги Яковлевны, там уже находился незнакомый мужчина лет хорошо за сорок, серьезный, с седоватой бородкой и усиками. Начищенные до блеска штиблеты, безукоризненно серый костюм, черная бархатная жилетка с золотой часовой цепочкой. Судя по виду – господин весьма серьезный. Да и не по виду – тоже.

– Мстиславский, Федор Александрович, – галантно представился визитер. – Раньше бы сказал – статский советник, но, ныне у нас демократия. Вот мой мандат, прошу…

Чуть поклонившись, он протянул секретарю бумагу.

– Ого! – Ольга Яковлевна надела пенсне. – Подписано князем Львовым, министром-председателем!

– А вот – предписание, – продолжал Мстиславский, вытащив еще один документ. – Подписано новым министром финансов Шингаревым.

Статский советник… не слабый чин. Где-то между полковником и генерал-майором…

Доктор уже давно порывался уйти, но, как-то было неудобно. И кофе недопили, и вообще… Да и этот столичный гость вряд ли надолго.

– Ага, ага… – глянув на бумаги, покивала секретарша. – Федор Александрович! Вы бы, так сказать, в двух словах – что от нас нужно?

– Ну, если в двух словах… – Федор Александрович улыбнулся. – Оказать всяческую поддержку нашей кампании, кампании государственного займа. «Займа Свободы»! Думаю, вы о нем уже слышали!

Дальше последовала сцена, кою Николай Васильевич Гоголь в бессмертном своем ревизоре описал, как «немую».

Правда, народу здесь было поменьше, зато эмоции – точно такие же… а, пожалуй, еще и похлеще!

– «Заем Свободы»? – придя в себя, с некоторым удивлением переспросила Ольга Яковлевна. – Да ведь был же уже! И совсем недавно. Приезжали…

Столичный гость недоуменно вскинул брови:

– Как это – приезжали? Да нет же! У нас по графику Зареченск – только сейчас. До этого Москва, Коломна, Тверь… Да вот, взгляните – график утвержден самим князем Львовым! Согласован с двумя министрами – министром финансов, господином Шингаревым, и господином Терещенко, министром иностранных дел. Если помните, именно господин Терещенко занимал в прошлом правительстве пост министра финансов. И «Заем Свободы» – его любимое детище.

– Та-ак… – Ольга Яковлевна вытащила папироску из лежавшего на столе тяжелого серебряного портсигара. – А кто же тогда у нас… Ну, ведь гимназистки же стихи читали! Хлебникова, Блока, Есенина… Так трогательно! И… и актриса была – Софья Гославская!

– Хм… – вдруг озаботился гость. – Госпожу Гославскую мы не приглашали. Хотели, но у нее что-то там с ангажементом не срослось. Мы позвали Веру Холодную! И Игоря Северянина с его поэзовечером «Златолира». Оба будут уже завтра с утра.

– Господи! Вера Холодная! Северянин! – забыв про папироску, ахнула секретарша.

– Так что, пожалуйста – лучший отель!

– Да-да, да…

Мстиславский неожиданно улыбнулся:

– А с гимназистками – очень хорошая идея, очень! Договаривайтесь, мы все оплатим. Да, если нужно будет уточнить мои полномочия – звоните прямо в канцелярию правительства, в Петроград! Так что насчет места для выступлений?

– Театр подойдет? – пришла в себя Ольга Яковлевна. – Вместительный и красивый. И, не извольте беспокоиться – форум мы обеспечим. Вот только насчет пожертвований…

– А это уже наша забота, господа! Честь имею!

Кивнув, визитер надел шляпу и откланялся.

– Ну-у? – чуть погодя, протянула секретарша. – Иван Палыч, что ты на это скажешь?

– Скажу, что надо звать Петракова! – доктор повел плечом. – Обдурили нашего брата, чего уж! Вокруг пальца обвели. То-то мне распорядитель каким-то невнятным показался! Доклад по газетке читал…

– Х-ха – Петраков! – хмыкнула Ольга Яковлевна. – Он же совсем еще мальчик! Да и сотрудники его… тоже дети совсем. Уж они вам нарасследуют!

Доктор тут же успокоил:

– Ничего, ничего, есть и опытные!

– На Гробовского намекаешь? – снова закурила секретарша. – Знаю, знаю – бывший царский сатрап! Однако, да, Алексей Николаевич – сыщик опытнейший. Аферистов найдет!

Ольга Яковлевна выпустила дым в потолок:

– Однако, сейчас-то что делать? Деньги… У нас же нет ни черта!

– Надо что-то придумать… Скажем, больше пригласить тех, кто на том собрании не был… А впрочем, на Веру Холодную и Северянина придут все! Еще и ломиться будут. И на заем в очередной раз пожертвуют – уж будьте уверены!

Глава 17

Не хватало еще этого! То Субботин с угрозами, то Сильвестр с борделем, то Рябинин махинатор. А тут еще и какие-то аферисты с «Займом Свободы» появились. Что ни день, то новое приключение! Кажется, Петракову и отдохнуть будет некогда со всеми этими жуликами.

Иван Павлович вышел на улицу – хотел проветрить голову, которая уже начинала болеть от обилия мыслей.

Немного прогулявшись, на углу площади он заметил знакомую фигуру: высокий, худощавый мужчина в потёртой шинели, с рыжеватой бородкой и живыми глазами, раздавал листовки рабочим.

– Аристотель Егорович! – окликнул доктор парня, подходя к тому ближе.

Субботин-младший обернулся, его лицо озарилось улыбкой. Он сунул листовки под мышку и крепко пожал руку доктору.

– Иван Павлович! Вот так встреча! Рад вас видеть! Какими судьбами в Зареченске?

– Дела комиссарские, – усмехнулся тот, поправляя шинель.

– Неужели насовсем с санитарного поезда?

– Насовсем. А ты, смотрю, высоко взлетел. Большевистская фракция, говорят, под твоим началом?

Аристотель рассмеялся, его глаза блеснули.

– Ну, началом не назовёшь, но толкаем дело, как можем. Времена смутные, сами знаете. Вот стараемся на благо родины.

Разговорились, принялись вспоминать ту необычную встречу в санитарном поезде зимой шестнадцатого года. Посмеялись. Потом и погрустили – Иван Павлович коротко рассказал о своих приключениях на этом поезде. Хотели даже пойти куда-нибудь выпить чаю, чтобы продолжить разговор, как их кто-то окликнул.

– Аристотель⁈

Парень обернулся. Вместе с ним обернулся и Иван Павлович – узнал этот голос.

– Отец? – удивленно выдохнул Аристотель.

Это и в самом деле был Субботин-старший. Он стоял на противоположной стороне дороге и походил на монстра – сутулый, лицо в шрамах. Увидеть здесь сына он явно не ожидал.

Аристотель тоже такого не ожидал и заметно напрягся.

Встреча была неожиданной для всех. Даже Иван Павлович смутился, не зная как быть – оставить их на едине, или остаться?

– Аристотель, – голос Субботина был низким, как колокол. – Привет.

И вновь повисла пауза. Парень даже не ответил – все смотрел на отца и не мог произнести ни слова. По глазам парня было видно, что он изучает отца – уж слишком тот изменился с последней их встречи, причем не в лучшую сторону.

Субботин-старший неуверенно перешел дорогу. Кивнул Ивану Павловичу, словно они были закадычные друзья. Глянул на сына, на листовки в его руке.

– Агитируешь что ли?

– Отец, – сухо ответил Аристотель, немного придя в себя. – Я занят.

Иван Палыч почувствовал, как воздух между ними зазвенел от напряжения.

– Аристотель, я просто… Мимо шел… увидел тебя. Удивился! Возмужал так! – Субботин нервно хохотнул. И принялся извиняющимся тоном бормотать: – Я же ведь вернулся… из тюрьмы… Теперь живу вот… Ты бы зашел как-нибудь. Как же возмужал! Такой стал… был каким маленьким! А теперь… А лицо у меня – это ты не обращай внимание. Просто так получилось… Уже зажило. А сам вон какой стал! Исхудал! Говорят, в армии был?

– Отец, я же сказал, что не хочу тебя видеть. Уходи, не позорь меня перед людьми.

– Позорь? – выдохнул Субботин, явно не ожидая такого поворота разговора. – Да как же я тебя позорю? Я отец ведь твой родной! Я же… Я же…

– Что? Нечего сказать? Ничего доброго не вспоминается? – ядовито ответил сын. – Только самогон, трактир твой, где ты практически жил, да морфий, за которым ты меня в больницу отправлял?

– Так я же… так ведь… – и вдруг лицо его вспыхнуло, раскраснелось от злости – только шрамы остались белыми, еще больше выделяясь. – Да ты и сам хорош! Бросил семью, сбежал! Все село смеялось надо мной – вырастил помощничка! А я, между прочим, тебя кормил, растил!

– Кормил? Ты меня бил, отец! Каждый вечер, как напьёшься, ремень в руки – и на меня! Помнишь, как я прятался в сарае? А мать плакала, умоляла тебя остановиться! – он сделал шаг вперед. – И морфий твой… Ты не отец был, а проклятье.

– Не смей так говорить! Я кулак был, землю держал, в достатке все тебе давал, еду, кров, пока эти красные не отняли всё! А ты… неблагодарный! На них теперь работаешь? Вот так! Я для тебя старался! А ты…

– Старался? Ну спасибо за такие старания! – Аристотель сделал глубокий вдох, взял себя в руки. Устало спросил: – Отец, что тебе надо? Я сказал, не хочу тебя видеть.

– Да как же так то? – горько рассмеялся Субботин. – Родного отца видеть не хочешь?

Аристотель не ответил. Повисла тяжелая пауза. Иван Павлович даже хотел что-то сказать, чтобы разрядить обстановку, но нужных слов не нашел.

– Аристотель, ты это… ты прости уж меня… – опуская взгляд, совсем тихо произнес Субботин. Он начала отходить от вспыхнувшей злости и становился грустный и какой-то потухший. – Коли так вышло… Грешен. Было дело с морфием, тут ничего сказать не могу. Ну теперь то нет уже… не держи зла… Господь велел всем прощать…

– Я атеист, – отрезал Аристотель.

Субботин округлил глаза, глянул на сына так, будто видел впервые. Покачал головой.

– Ну да, это сейчас модно, в бога то не верить. Все равно… прости…

– Простить? – усмехнулся Аристотель. – Слишком поздно, отец. Ты мне жизнь отравил. Иди куда шел. А у меня своя дорога.

Аристотель повернулся к доктору, протянул руку.

– Иван Павлович, приятно было вас тут встретить, в отличие от других людей. Надеюсь, еще раз увидимся. Извиняюсь, что не удалось поговорить чуть больше. Прощайте!

С этими словами он пожал руку доктору и поспешно пошел прочь.

– Аристотель… сын… – крикнул ему вслед Субботин, но парень даже не обернулся.

Иван Павлович проводил взглядом парня, повернулся к Субботину, не зная что и сказать.

– Ушел… – задумчиво произнес тот.

Сейчас Субботин выглядел еще хуже, словно за мгновение постарев лет на десять – голова свесилась, плечи опустились, весь он стал словно из него вынули стержень. На потухших глазах навернулись слезы.

– Не ожидал его увидеть тут. Повзрослел! Совсем уже взрослый стал! Я же его с пеленок… Хотел сказать… жалею обо всём. – Слёзы текли сильнее, он не вытирал их, глядя в пустоту, где исчез Аристотель среди прохожих. В горле у Субботина клокотало и булькало. – А он ушел… Вот ведь как бывает.

– Он молод, – тихо сказал доктор. – Дай ему время.

Субботин-старший вздрогнул всем телом, плечи затряслись.

– Время… – пробормотал он, кашляя. – Я хотел… чтобы он знал. Любил я его… по-своему. А сейчас… всю жизнь загубил… Обратно бы… Да теперь наверное уже и поздно.

Он отвернулся, глядя на улицу, где мальчишка гнал тележку, а вдали виднелся силуэт поезда. Субботин-старший вытер лицо рукавом.

– Поздно… – прошептал он, будто себе.

Вдруг он выпрямился, вздрогнул, словно очнувшись, и, не сказав больше ни слова, пошёл прочь, шатаясь. Его шаги хлюпали по лужам, фигура растворялась в толпе, пока не исчезла за углом улицы, где дымили трубы депо.

Иван Палыч остался один.

* * *

Ближе к вечеру Иван Павлович вернулся в Зарное. И сразу же в больницу – проведать своего главного пациента. Весьма был удивлен, увидев на пороге Гробовского.

– Глафира вызвала, – пояснил он очень строго. – Гвоздиков очнулся.

– Очнулся⁈

Доктор вбежал в палату.

Яким и в самом деле был в сознании, лежал на кровати, воровато оглядываясь. Увидев доктора, улыбнулся.

– Иван Павлович, неужто ли я жив? Думал все, умер, в рай попал. Да смотрю стены серые, в раю то белые должны быть. А вот санитарка – настоящий ангел. Красивая. А это с вами кто… – он пригляделся. И едва разглядел, как сразу же скис. – А, это вы, Алексей Николаевич… и вам добрый день.

– Яким, – протянул Гробовский. – Что же ты так себя не бережешь? Довела тебя твоя разгульная жизнь до кровати в больнице. Вон, еле выкарабкался. Должен доктору – за то, что спас тебя.

– О чем это вы? – выдохнул тот.

– Ефим, мне сейчас некогда тут долгие беседы вести. Я тебе вопросы позадаю – а ты на них отвечай. И от того, как ты на них ответишь, будет зависит очень многое для тебя.

– Конечно… я… вы… отвечу что нужно… – Гвоздиков заметно занервничал.

Ефим отвёл взгляд, его губы искривились в слабой ухмылке.

– Алексей Николаевич, я всегда рад помочь, но самочувствие сами видите какое…

– Вот про это и спрошу в первую очередь, – кивнул Гробовский. – Кто тебя так?

– Так это… я ж говорил уже доктору… – он посмотрел на Ивана Павловича, громко икнул и вдруг начал тараторить. – Алексей Николаевич, ведь самочувствие у меня неважное. Вот, порезали меня. И головой я еще ударился. Да не один раз.

– Да мне плевать чем ты там и сколько раз ударился! Яким, ты давай на вопросы отвечай, а не про свою дурную голову рассказывай – это я и без тебя знаю.

Гробовский уже начинал терять терпение.

– Алексей Николаевич, так я же и говорю. На вопросы конечно отвечу… только я не помню ничего!

– Что⁈ – в один голос произнесли доктор и сыщик.

– Яким, ты что, со мной поиграть решил? Это плохая идея, Яким. Очень плохая.

Гробовский хрустнул костяшками пальцев.

– Алексей Николаевич! Я честно! Все как в тумане. Пытаюсь вспоминать тот день, когда меня порезали, и все плывет сразу же и голова начинает болеть.

– Яким, мы же договаривались с тобой, – сказал доктор.

– Иван Палыч, клянусь, память отшибло, – протянул он. – Туман в голове, ничего не помню. Нож мелькнул, кровь – и всё. Ни лиц, ни адресов – ничего.

Гробовский стиснул зубы.

– Память отшибло? – рявкнул он, шагнув к койке. – Ты, бандитская морда, Сильвестра прикрываешь! – Его голос сорвался в крик, лицо побагровело. – Говори, где этот ублюдок прячется! За что он тебя? Что вы затеяли?

Гвоздиков вжался в койку.

– Алексей Николаевич, не кричите, я ж больной…

– Это я тебя сейчас больным сделаю, жижа ты болотная, причем тяжелобольным. Понял? Говори!

– Клянусь, ничего не знаю! Иван Павлович, дайте мне таблеток, я тогда вспомню. И Алексея Николаевича оттащите, а то он меня побьёт сейчас.

– Побью – это ты правильно понял. Значит не так ты сильно головой ударился, Якимка, раз понимаешь что к чему, – злобно ухмыльнулся Гробовский. – Я тебе сейчас язык живо развяжу. Иван Павлович, а ну-ка дай мне скальпель!

– Это еще зачем? – пропищал Яким.

– Я тебе сейчас точно такой же узор нарисую, какой тебе Сильвестр сделал, только на спине.

– Алексей Николаевич! Да вы что! Нельзя так!

– Мне можно! Ты понимаешь, что тебе срок светит?

– За что это?

– Про свои похождения с бандой тоже забыл? Как вы на дрезине на железнодорожной станции разбойничали. Только я вот помню. И отвертеться тебе не получится – у меня уже дельце готово. Десятку ты уже себе заработал, дефективный.

– Алексей Николаевич!

– Говори! А т еще сверху тебе пятерку нарисую – за сопротивление!

– Алексей Николаевич, да не могу я! Иван Павлович, скажите ему! Он же убьет! Ей-богу убьет!

Иван Палыч шагнул вперёд, схватив Гробовского за плечо.

– Алексей Николаевич, ты бы и в самом деле чуть коней бы осадил, – шепнул он. – Как бы давление не поднялось, может и кровотечение открыться.

– Я ему сейчас сам его открою! – прорычал Гробовский.

– Он боится, – шепнул доктор. – Боится повторной расправы со стороны Сильвестра. Вот и косит под дурака.

Гробовский тяжело вздохнул, взял себя в руки.

– Яким, – тихо произнес он. – Если ты переживаешь за себя, то будь спокоен – пока ты ту Сильвестр до тебя не доберется. Мы не дадим тебя в обиду. Мы самого Сильвестра за жабры возьмем. Поэтому нам нужно, чтобы ты нам помог. Тогда мы его в тюрьму посадим.

– Ничто его не остановит, – побелевшими от ужаса губами пролепетал Ефим. – Он прошлый раз из тюрьмы сбежал, в этот раз так же будет. И пока свое не сделает – не сдастся.

– И что же делать он собрался?