Текст книги "Смутные дни (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Вот и город. Помпезный вокзал, извозчики, афишная тумба, оклеенная рекламой синематографа: «Тайна охранки», «Тайна дома Романовых», «В цепких лапах двуглавого орла», «В лапах Иуды» («Провокатор Азеф»)… Тот еще репертуарчик, однако!

Девушки в весенних пальто и шляпках, студенты. Много солдат. И что они не на фронте? Стоят, митингуют… Все – с красными бантами!

Тротуары засыпаны шелухою от семечек. В скверике, прямо на газоне, выпивали и закусывали какие-то люди. Духовой оркестр неподалеку играл «Амурские волны»…

Проскочив шумный проспект, доктор поверну налево. Спешился и, оставив «Дукс» у парадной, вошел… не встретив ни привратника, ни дворника…

Знакомой латунной таблички – «А. П. Везенцевъ, мастеръ-граверъ» – на дверях не оказалось. Как видно, украли… Звонок тоже не работал, пришлось стучать. И довольно долго.

– Кто там? – наконец, послышался за дверями дребезжащий голос. – Кто-кто? Доктор? Я не жду… Постойте, постойте… Господин Петров? Иван Палыч? Алексея Николаевича друг…

Гравер ничуть не изменился – все тот же живенький старичок с венчиком седых волос и остроконечной бородкой. Небольшого росточка, подвижный, как ртуть. Разве что выглядел чуть устало…

– Алексей Николаевич сказал, что вам можно доверять… Да, он был. Ночевал пару ночей. Потом ушел. Сказал, его можно найти в синематографе Коралли. Это недалеко, на Ярославской… По четным дням просто постойте у входа… Сегодня как раз четный. Сеанс на семь вечера…

Семь вечера. Синематограф Коралли…

Поблагодарив гравера, доктор спустился вниз.

Еще оставалось время, чтобы заехать в Совет, тоже располагавшийся неподалеку, в центре города, в особнячке, до войны принадлежавшему какому-то немецкому кондитеру.

Домчав до особняка минут за десять, Иван Палыч оставил мотоциклет у чугунной ограды и вошел во двор. Во дворе шел митинг. Сброшенная с пьедестала статуя наяды валялась под ногами собравшихся, с пьедестал же вещал какой-то патлатый деятель в тужурке с красным бантом:

– Граждане свободной России! Мы, партия социалистов-революционеров, стояли истоим за полную социализацию земли! За изъятие ее из товарного оборота, из частной собственности – в общенародное достояние!

– Верно! Даешь! – одобрительно закричали солдаты. Похоже, почти все они были из недавних крестьян…

И в окопы явно не торопились, несмотря на все призывы правительства. Поднимаясь по широкой лестнице, Иван Палыч подумал вдруг, что задерживать солдат в городе очень выгодно самому Совету. Он же – «рабочих и солдатский депутатов». А солдаты нынче – реальная сила. Пожалуй, даже единственная!

– Куда? – в дверях нарисовался солдатик с винтовкой и в гимнастерке с красным бантом.

– Мне бы Мирскую, Анну Львовну… Она тут по женским делам у вас…

– Мирская… – солдатик задумался, подозрительно глядя на доктора… – Нету нас таких! И вообще, посторонних пускать не велено!

– Кем не велено? – возмутился Иван Палыч. – Я, между прочим, в Комитете…

– А нам Комитет не указ! Хотим – поможем, нет – так нет… Сила-то вся у нас, вона!

Солдат засмеялся, показав желтые прокуренные зубы.

– Доктор! – послышалось вдруг с лестницы, сверху. – Иван Палыч! Это ж – вы?

Одноногий солдатик на костылях помахал рукой…

– Тереньтев! – узнал доктор. – Елисей! Ты… так как здесь?

– Товарищем председателя! – Елисей приосанился. – Вот, избрали… А Анны Львовны сейчас нет. Поехала по деревням, за феминизм агитировать! Бричку ей выделили, кучера и еще пару солдат. Вот, только что и уехала. Так что нескоро будет…

– Что ж… занятой человек…

Иван Палыч неожиданно ощутил укол ревности к этому не совсем понятному для него «феминизму». Оно понято – борьба за права женщин и все такое… Однако, в глухих деревнях подобные идеи прокатят вряд ли.

* * *

Вечером, без пяти семь, доктор фланировал у входа в синематограф Коралли. Нынче давали две фильмЫ: «В цепких лапах двуглавого орла» и «Провокатор Азеф». Судя по количеству народа, картины были весьма интересными.

Тут же сновали мальчишки – торговали самодельными леденцами и газетами.

– «Вечерние новости»! Нападение рабочих на господина Милюкова!

– Северо-Американские Соединенные штаты вступили в войну!

– Господин… вас просют… – один из мальчишек тронул доктора за рукав и указал пальцем. – Эвон, в сквере…

Иван Палыч перевел взгляд: какой-то господин в расстегнутом весеннем пальто и с бородкою, поднявшись со скамейки, помахал шляпой…

– Господи, Алексей Николаич! – подойдя, ахнул доктор. – Вот ведь – с бородой! – не узнал.

– Конспирация, – Гробовский пробурчал вполголоса. – Как у какой-нибудь, прости господи, шантрапы.

– А теперь, Алексей Николаевич, тебе скрываться не надо!

– Как это – не надо?

– А вот газеты надо читать!

Сказать ли ему о беременности Аглаи? Да, пожалуй, пока что не стоит. Пусть сначала легализуется, ну, а потом… Там девчонка сама решит…

Внимательно выслушав доктора, Гробовский задумался:

– Что-то я такое слышал… в газетах читал… Однако же – с трудом верится! Я уж было собрался на фронт…

– Погоди, Алексей Николаич… На фронт успеешь! – охолонул Иван Палыч. – Тем более, у тебя и тут есть… за кого отвечать. Аглая поклон передавала.

– Аглая… – поручик вздохнул. – Ну, раз поклон… Ну, да ладно – попробую. Бог не выдаст, свинья не съест… Этот Петраков… Что за человек-то?

– Бывший студент… кажется, технологического… С четвертого курса отчисли за политику. В окопы – не успели. Революция…

– Ну-у… поглядим…

* * *

Все же чувствуя уколы совести – обещал ведь Петракову кое за кем присмотреть – Иван Палыч по пути заехал в трактир… Который, вообще-то, должны были закрыть согласно постановлению, но, вот, однако…

Вроде, все как обычно…

– А мы теперь закрыты! – тряхнув бородой, угрюмо заявил из-за прилавка Игнат Устиныч Феклистов. – Власть приказала…

– А… обедать где же? – не зная, что сказать, поинтересовался доктор.

Феклистов повел плечом:

– Обедать можно и у нас. По продуктовым карточкам! Водку, вино – нельзя…

Продуктовые карточки, повсеместно вводимые с конца марта в целях борьбы с голодом, следовало получить в управе, у Ольги Яковлевны.

Карточки!

Вот ведь, дожились…

Простившись с трактирщиком, доктор заехала в школу. Уроки уже закончились, но Рябинин с ребятами увлеченно репетировали «Гамлета»…

– Через неделю премьера! – не преминул похвастать Степан Григорьевич. – Не целиком конечно, но так… пару частей… Для начала! Иван Палыч, вы ведь человек большой… В управу не заглядывали? Кроме денег они еще и карточки обещали… ну, продуктовые… Я бы сам спросил, завтра поеду… Но, как-то невместно, что ли… Можно, на вас сошлюсь?

– Да пожалуйста… – доктор развел руками. – Я у вас мотоцикл оставлю? Ненадолго…

– Ради Бога!

Вечерело. По темно-голубому небу пробежала оранжевая полоска заката. Из «закрытого» трактира тянуло запахом вчерашних щей… Интересно, они тоже – по продуктовым карточкам?

Иван Палыч просто хотел постоять на углу, у лабаза, посмотреть – кто заходит в трактир, что туда привозят… Ну, и Анну Львовну дождаться, наконец!

Мимо прогрохотала крытая рогожкой подвода, запряженная парой сытых коней. Лошадьми правил молодой парень с синюшным лицом, в длинного покроя армяке и картузе. Незнакомый, чужой…

Интересно, что ему здесь надо?

С заднего двора трактира доносился стук молотков – сапожная мастерская работала вовсю.

На краденом сырье?

Заскрипели, отворились ворота…

Торопясь, Иван Палыч завернул во двор вслед за подводой…

– А-а-а, доктор! – прозвучал позади чей-то насмешливый голос. – И что ты тут вынюхиваешь?

Глава 9

Субботин…

Он стоял, скрестив руки, в потёртом армяке, с картузом, надвинутым на лоб. Сильно изменился с момента последней встречи. И не в лучшую сторону. Его лицо, пересечённое глубокими шрамами – от виска до подбородка, – казалось маской. Знатно его конечно расписали в тюрьме. Ухмылка растянула рубцы, делая его похожим на оживший кошмар. Ну настоящий Джокер из известных комиксов и фильмов!

– А-а-а, доктор! – протянул Субботин, сплюнув шелуху от семечек. – Вновь встретились! Что вынюхиваешь тут? Опять за мной следишь? А я вот вернулся, хоть ты меня и посадил! Не ожидал?

Иван Палыч, стиснув ручку саквояжа, выпрямился.

– Во-первых, я тебя не сажал, Егор Матвеич. Ты сам себе срок организовал. Во-вторых, разве не заслужено ты его получил? Ты закон нарушил. Вот и поплатился за это, понес ответственность.

Субботин шагнул ближе, ухмылка стала шире, обнажив кривые зубы. И едва заговорил, как шрамы на его лице зашевелились, как живые – сказалось отсутствие нормального лечения, затянуло всю кожу.

– А теперь вышел! – рявкнул он. – Амнистия, Иван Палыч! Значит, и не было никакого нарушения! Чист я перед законом, как стёклышко, получается чист!

Доктор холодно посмотрел на него.

– Амнистия – не оправдание.

– Да ты не волнуйся, – отмахнулся Субботин. – Если думаешь, что мстить тебе буду, то зря. Не до тебя сейчас.

– Вот уж спасибо за одолжение! – язвительно ответил Иван Павлович.

– А ведь мог, – понизив голос, сказал Субботин. – Мог. Так что зря ты так. Просто… не охота руки марать. Пока не охота.

– Угрожаете?

– Предупреждаю. Дам тебе совет, доктор: не суйся, куда не звали. Занимайся своими делами, а в чужие – не лезь. Власть нынче другая, не такая, которая тебе благоволила.

И с этими словами он развернулся и пошел прочь.

Появление здесь, у трактира, Субботина было понятно – опять пытается забрать себе свое. Но вот не понятно другое – имеет ли он отношение к махинациям с ремнями? Вряд ли, потому что Игнат ему теперь как кость в горле – его трактир забрал, – и вести с ним дела едва ли он будет. Так что Субботина исключаем из этой схемы? Нет, вот тут бы не спешить и поспешных выводов не делать.

«Нет уж, – злобно подумал Иван Павлович, провожая Субботина взглядом. – Соваться у буду куда хочу и когда захочу».

И направился прямиком к Игнату Феклистову.

* * *

Субботина в трактире не оказалось – видимо уже успел переговорить с новым хозяином.

«Надеюсь, он еще жив», – хмуро подумал доктор, проходя глубже. От Субботина теперь можно ожидать чего угодно. Мог и Игната, скажем, по голове огреть – пребывание в тюрьме, пусть и не долгое, дало бывшему кулаку какой-то безумной звериной дикости.

В трактире пахло кислыми щами. Сам Игнат стоял у прилавка и всем своим видом показывал, что разговор с Субботиным был не самым дружественным.

– Иван Павлович, какими судьбами? – без всякого приветствия буркнул он.

– Здравствуй, Игнат Устиныч, – начал доктор, кашлянув. – Решил вот ботинки заказать, по твоему совету. Ты вроде мастерскую открыл?

– Открыл.

– Ну вот. Мои сапоги стоптались совсем. Сможешь сшить? Крепкие, чтоб по грязи ходить.

Игнат оживился.

– Ботинки? Могу, Иван Палыч. Кожа у меня добротная имеется, а сам я на совесть шью. Рублей за сорок сделаю, через неделю заберёшь. Устроит?

Доктор кивнул, спросил:

– А мерки?

– Да прямо сейчас и снимем! Пошли в мастерскую!

Они прошли в тесную комнату, где Иван Павлович тут же принялся жадно оглядываться.

Сапожная мастерская Игната Устиныча ютилась в тесной комнате за трактиром, отгороженной от главного зала скрипучей дверью с облупившейся краской. Помещение, едва ли больше кладовки, пропахло кожей, воском и потом. Узкое окно, заросшее пылью, пропускало скудный свет, отчего тени от свечей на столе метались по стенам, покрытым потрескавшейся штукатуркой. В углу громоздился верстак, заваленный обрезками кожи, нитками и гнутыми гвоздями. Среди них доктор заметил широкий свёрток кожи. Так-с, а вот это уже интересно…

На верстаке лежали инструменты: молотки, шило, кривые иглы и деревянные колодки, грубо вырезанные под разные размеры обуви. Пол устилали обрезки кожи и стружка, хрустевшая под ногами. У стены стояла шаткая полка, где в беспорядке теснились банки с воском, пара готовых ботинок – лоснящихся в своей новизне.

В углу, на табурете, валялся потрёпанный армяк, а рядом – жестяная кружка с недопитым чаем. Потолок, низкий и закопчённый, нависал так, что Игнат, грузный и высокий, то и дело задевал его головой, чертыхаясь.

– Тесновато конечно, но мне и этого хватает, – как бы извиняясь, произнес Феклистов. – Так значит башмачки себе хотите, Иван Павлович? Это мы можем. Это мы умеем. Садитесь вот сюда, я с вас мерки сниму живо.

Доктор сел на пыльный стул. Игнат принялся снимать мерки.

– Кожа, говоришь, добротная? – спросил как бы невзначай Иван Павлович. – А откуда берешь? Нынче ж могут и обмануть – вместо кожи всякое подсунуть.

Игнат замялся, опустив глаза.

– Кожа хорошая, Иван Павлович, настоящая, не сомневайтесь. У знакомого одного купил. В городе, на базаре. Хороший человек, надёжный. Кожу возит, я беру. Делов-то.

– Ага, – протянул доктор. – А много возит?

– Ну, хватает, – уклончиво буркнул Игнат, отводя взгляд. – Для ботинок, сумок.

Иван Палыч, делая вид, что разглядывает ботинки на полке, заметил в углу мастерской еще один свёрток кожи, небрежно брошенный на верстак. Край свёртка был необычно широкий, с ровными краями и следами машинной строчки. Но даже не это привлекло внимание доктора. В уголке виднелось клеймо – буквы «А и Ко», едва заметные. Уж не клеймо ли это «Анкоров и Ко», чьи ремни украли в марте?

Так-с, становится все более интересно. Поднажать? Рискованно, но…

– Игнат Устиныч, и все-таки хотелось бы знать откуда кожа? Сам понимаешь – сорок рублей на земле не валяются, хочется гарантию иметь, что не обманут, заменитель какой не подсунут.

Игнат замер на миг. Его пальцы, державшие карандаш, дрогнули, и он кашлянул, отводя взгляд.

– Да кто привозит… – буркнул он, теребя бороду. – Знакомый, говорю ж, из города. Да ты сам пощупай. Вот, возьми кусочек, если боишься что обману.

Он поднял с пола небольшой огрызок, протянул доктору.

Иван Павлович не растерялся, тут же сказал:

– Игнат Устиныч, ты мне хороший кусок дал, из такого еще можно кошель сшить. Не разбрасывайся добром так. Давай я лучше вот этот возьму, поменьше. Да он и с буквами какими-то, клеймами, такой на ботинок не возьмешь.

Несколько секунд Игнат размышлял и Иван уже подумал, что его раскусили. Но сапожник улыбнулся, кивнул:

– Бери! Из такого и в самом деле ничего не сошьешь!

Стараясь не выдать своих эмоций, доктор положил кожу в карман. Потом, минут через десять, распрощался с Феклистовым и вышел из трактира, не веря в собственную удачу.

* * *

Следовало идти к Петракову, чтобы рассказать о своей находке, но Иван Павлович знал, что сейчас у него процедуры и отвлекать его не хотелось. Василий – парень молодой, горячий, ему только дай повод, он тут же уйдет с процедур. Так что лучше потом, а сейчас…

Ситуация с десятью тысячами бесхозных рублей до сих пор была непонятной. Вопрос нужно было решать как можно скорее, пока всякие проверки сверху не приехали. А ведь могли – спросить дошли ли деньги адресу, как используются, все ли в порядке? В порядке конечно же ничего не было. Деньги у Чарушина и кому они предназначаются тоже неизвестно.

Вот ведь ситуация! Столько денег – и некуда деть!

Поэтому Иван Павлович все же решил обойти пару инстанций, пока имелось время.

Для начала заглянул в редакцию газеты «Уездных ведомостей», которая располагалась в тесном домишке на Второй Дворянской. Под видом оформления годовой подписки нашел главного редактора, расспросил осторожно про возможные объявления на направление помощи, скажем, детскому госпиталю.

– Ничего такого не было, – ответил лысоватый редактор в клетчатом жилете. – Если не верите, могу вас в архивы направить, но память у меня хорошая.

– Верю, – кивнул доктор. – В архивах нет нужды.

Следующим по списку была «Сельская Газета», но и там ничего разузнать не удалось. Уже почти отчаявшись, Иван Павлович решил пойти на почту – уж там то должны хоть что-то знать.

На почте, в душной комнатке с деревянным прилавком, пахло сургучом и бумагой. За стойкой суетился старик-почтальон, Фома Игнатьич, с седыми бакенбардами и добродушной улыбкой.

– Фома Игнатьич, – начал доктор, – привет!

– Привет, Иван Павлович! Ты чего, письмецо отправить пришел?

– Нет, я спросить хотел кое о чем.

– Так спрашивай!

– Перевод недавно денежный для госпиталя № 27, детского, пришёл к Чарушину.

– Ну, – кивнул почтальон. – Был такой. До востребования.

– До востребования? – уточнил доктор. – Это как?

– Это значит, что забрать должен был определенный человек.

– А кто?

– Да я не знаю, – потупив взор, ответил старик. – Тут несчастье случилось… У меня руки трясутся, старый я совсем стал. Тут начал заполнять бумаги, за чернильницей потянулся, да и уронил ее. Залил тут все. И квиток на чье имя должно прийти, и сам конверт. Там села не видно. Растяпа я!

– Поэтому Чарушину и отдали, – догадался доктор.

– Верно, – кивнул почтальон. – Уж он то умный, разберется кому отдать.

Доктор – точнее уже комиссар, – задумался. Если перевод должен был прийти на определенное имя, то сам этот человек как минимум должен об этом знать. Значит, скорее всего должен прийти. Или уже приходил…

– Фома Игнатьич, а помимо Чарушина кто-то появлялся, про перевод интересовался?

– Да появляется тут много кого. Вон, на днях, даже ваш новый учитель Рябинин был – спрашивал про коробки ненужные. Он там спектакль ставит школьный, ему нужно для реквизита. Интеллигентный молодой человек, очень начитанный. Приятно было пообщаться.

– Нет, не то. Я имею ввиду тех, кто бы спрашивать именно про деньги?

– Да вроде никто пока не спрашивал про них, – пожал плечами почтальон.

– Фома Игнатьич, как только будут интересоваться, ты сразу его ко мне направляй. Или лучше вот что. Скажи, что перевод поступил, но передать ты его сможешь только на следующий день – ну такой порядок, пока все документы заполнишь, пока квитанцию там выпишешь. В общем скажи, чтоб пришёл он на следующий день. А сам мне телеграмму дай. Я примчусь.

– Хорошо, – кивнул почтальон, явно ничего не понимая. – Будет исполнено.

– Не забудешь?

– Обижаешь, Иван Павлович! У меня руки старые, это да. Но память – как у молодого!

* * *

Коль оказался в городе, то нашел и Гробовского. Тянуть уже было нельзя и Иван Павлович уговорил его ехать в Зарное прямо сейчас – прямиком в больницу.

– В больницу я конечно хочу, Аглаю увидеть, – кивнул Гробовский. – Но вот с Петраковым этим встречаться… Нет никакого желания!

– Да пойми ты, что времена меняются буквально каждый день! Не будет уже охоты. Напротив, можно должность вполне официальную получить при новой власти. Да и повидаться тебе с Аглаей нужно… как можно скорее.

Гробовский, услышав имя любимой, все же согласился. И первым же поездом рванули в Зарное.

К больнице подходили в полном молчании. Гробовский – было видно, – волновался.

– Надо было цветов купить! – выдохнул он, хлопнув себя по лбу.

– Надо было, – согласился доктор.

– Постой, давай в трактир хоть забежим – купим конфет или еще чего?

– Вряд ли найдешь там теперь хоть что-то, – хмыкнул комиссар. – Закрывают трактир. Да и без цветов думаю примут тебя горячо. Пошли.

В палате было тихо. Петраков, уже вставший с койки, листал бумаги в смотровой. Увидев посетителей, отвлекся.

– Василий Андреевич, добрый вечер, – начал Иван Павлович, поставив саквояж у двери. – У меня кое-какие новости для вас по поводу дела о краже ремней. Но сначала другое дело…

Он кивнул на спутника.

– Вот, привёл человека. Алексей Николаевич Гробовский, бывший поручик, сыщик опытный. Для вашего сыскного отделения – самое то.

Петраков отложил бумаги, медленно подняв взгляд.

– Гробовский? – холодно протянул он. – Знакомая фамилия.

– Еще бы! – не удержался тот, но получив незаметный тычок локтем от доктора, замолчал.

– Тот самый…

– Василий Андреевич, – перебил его Иван. – Думаю, господин Воскобойников, который недавно заглядывал сюда, будет рад услышать, что вы, как новый начальник уездной и городской милиции, начали немедленно набирать сыщиков, для исполнения постановления правительства.

Петраков растерялся от таких слов, кивнул.

– Так я…

– Вот вам готовый сыщик – умнейший человек, с большим опытом, – не давая тому опомниться, продолжил Иван Павлович. – Имеет на свое счету множество задержаний, в том числе и вооруженных бандитов, убийц. Опытнее его не найти.

Доктор вновь ткнул Гробовского локтем.

– Именно так, – пробурчал тот. – Я сыск знаю, воров ловил, а не бумажки перекладывал. Могу пользу принести.

Петраков поправил пенсне.

– Пользу? – буркнул он. – Ты, Алексей Николаич, от ареста сбежал, а теперь в милицию просишься? Не больно ли смело?

Напряжение повисло в воздухе.

– Погоди, Василий Андреевич, не горячись, – подняв руку, вмешался Иван Павлович. – Циркуляр Львова же был спущен? Сыск восстанавливать велено, а где вы сыщиков найдёте? Нигде. Я за Гробовского ручаюсь.

– Ручаетесь? Ладно, доктор, твоё слово вес имеет. Но ты, Гробовский, – он перевел взгляд на спутника доктора, – под моим глазом будешь. Один шаг не туда – и амнистия не спасёт.

Гробовский кивнул, сдерживая усмешку.

– Понял, Василий Андреевич. Я за правду, не за барыш.

– Хорошо. Сегодня оформлю все документы, поставим на должность тебя, Алексей Николаевич. Есть тут как раз одно дельце с пропажей ремней, – сказал Петраков и повернулся к доктору. – Кстати, Иван Павлович, а ты говорил, что у тебя новости какие-то есть?

– Есть, – улыбнулся комиссар и достал из кармана кусок кожи с клеймом «А и Ко».

* * *

Иван Павлович подробно рассказал о своей встрече с Игнатом. Не оставалось никаких сомнений, что Феклистов один из участников воровства ремней. Имелись даже и доказательства.

– И это хорошо, – сказал Петраков. – Феклистова этого уже считай взяли, себе на срок он заработал.

Но нужно было найти и других подельников. Вот только как? Взять Феклистова за жабры и надавить? А если не сдаст? Тогда что?

Решили организовать слежку за Феклистовым. Петраков назначил Гробовского ответственным по этому делу, за одно, как понял Иван Павлович, и посмотреть нового сыщика в деле. Гробовский с энтузиазмом согласился. На этом и распрощались.

Выйдя из палаты, Алексей Николаевич первым делом поинтересовался где Аглая. Иван не знал, поэтому лишь предложил поискать ее в палатах.

Новая руководительница больницы обнаружилась на крыльце. О приезде дорогих гостей она ничего не знала и не ожидала увидеть сейчас их тут.

– Аглая, – тихо позвал Гробовский, останавливаясь в двух шагах. – Здравствуй. Вот, вернулся.

– Алексей Николаич… – только и смогла выдохнул она, глядя на Гробовского как на призрака.

А потом, выдохнув, вдруг бросилась тому на шею.

Объятия длились долго. Девушка не сдержалась, всплакнула.

– Ну что ты! – улыбнулся Алексей Николаевич. – Что ты! Не плачь!

– Господи, как же рада вас видеть! Думала, похитили вас! Думала, все, не свидимся больше… Иван Павлович сказал потом, что все с вами нормально, в городе вы. А я и не знала, вернетесь, или останетесь там…

– Да зачем мне там оставаться? Вернулся, – улыбнулся тот. – Куда ж я от Зарного? Тут всё моё. И ты тут.

Аглая покраснела, теребя платок сильнее.

– Алексей Николаевич, я… – и замолчала. – Я… я молилась, чтоб вы вернулись.

Гробовский кивнул на крыльцо.

– Давай сядем, Аглая. Расскажи, как ты. Устала?

Аглая опустилась рядом, чувствуя тепло его плеча через тонкую ткань платья.

– Устала, да. Иван Павлович все больше теперь по делам мотается, а я… всё по больнице. Глафира помогает, но всё равно хлопот много. А ты?

Она глянула на Гробовского.

– А я теперь тут. Должность мне дали, сыщик теперь я! Спасибо Ивану Павловичу за это. Так что все в порядке. С тобой буду, Аглая.

– И не уедете никуда?

– Да куда я уеду! – рассмеялся тот. – Чего ты?

– Просто я… Просто… Алексей Николаевич…

– Да ты чего дрожишь вся, Аглаюшка? – встревожился Гробовский. – Никак что-то случилось?

– Случилось… – одними губами выдохнула она. – Тут… в общем я… в общем мы… – И глянула на доктора. – Иван Павлович, вы скажите. Я не могу, стесняюсь сильно.

– Что сказать? – напрягся Гробовский, поворачиваясь к Ивану Павловичу.

– А то, что батей ты теперь будешь! – рассмеялся тот.

– Что? – только и смог выдохнуть Гробовский. И повернулся к девушке. – Аглая, это правда?

– Правда… – одними губами пошевелила та.

– Так чего ты стесняешься? Чего молчишь? Это же здорово! Это же просто здорово!

Он схватил Аглаю за плечи, принялся крепко обнимать, потом и вовсе закружил с ней.

– Чего же молчала! Ну дуреха! Да тут кричать от радости надо!

– Да боялась я! – рассмеялась та. – Не знала, как отреагируете.

– Да ты же моя Аглаюшка! Да ты же мое солнце! Иван Палыч, слыхал? У меня дите будет!

– Поздравляю!

– Ну Аглая! Молчала, как рыба! Ну даешь!

– Так как же, не замужние – стыдно, говорить будут…

– Да ну их всех к черту! Пусть что хотят говорят! А насчет не замужние… Сыграем свадьбу, слышишь? Прямо завтра! Иван Павлович, что скажешь? Пойдешь дружком на свадьбу ко мне?

– Пойду!

– Ну вот, Аглая. Все, завтра же распишемся и – и свадьбу играть!

Аглая залилась радостным смехом.

– Всех пригласим! Все село! Даже этого, Петракова, будь он неладен! Всех!

«Думаю, одного гостя все же видеть не рад будешь», – подумал Иван Павлович, вспоминая жуткую изрезанную физиономию Субботина.

Но вслух ничего не сказал.