Текст книги "Оборотный город. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Белянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 54 страниц)

Я постарался отключить слух от её воплей и матюков за воротами и, сбегав наверх, полил из кружки свежезаваренным чаем Моню со Шлёмой. В плане Шлёмы помогло, он вообще более живучий…

– Ты чё, хорунжий, офигел весь, нас кипятком шпарить?! Так ить последняя шерсть с поясницы сойдёт… Да и больно вообще-то!

– Я не специально, – соврал я, пряча кружку за спину. – Ну так что там с дядиным письмом, передали?

– А то! Мы, упыри, своё упырское слово по-упырьи держим. – Шлёма гордо вскинул облепленную мелким мусором голову. – Как ты и велел, поперёд всего бабку Фросю поймали да порешили оседлать её по очереди. Моня перед ней монетку копеечную кинул, она и нагнулась. Ну мы и… воспользовались… Да не в том смысле, хорунжий, тю на тебя! – даже обиделся стыдливый пожиратель падали и, почесав репу, продолжил: – Вскочил я ей на шею, а Монька сзади меня на спину. Она попервоначалу так и присела, потом взбрыкивать начала, ну да я твои рассказы о конях неезженых вспомнил и…

Я чуть не взвыл, постарались, блин…

– …И как дам ей в лоб! А потом ещё раз, уже по ушам! Бабка, словно кобыла молодая, притихла сразу, видать, поняла, кто хозяин в доме. Ну другая мой ей лаптями под бока, дак и понеслись! Ты говорил, чё она рысью хорошо идёт? Так вот, с двумя всадниками бабуля ещё чище галопом чешет!

Я тупо опустился на каменную дорожку, прижавшись спиной к прутьям ограды. Адские псы, пользуясь случаем, кинулись утешающе вылизывать мне шею, а этот садист так и не останавливался:

– Как под аркой пролетели, бесы стреляли вслед, да вроде мимо. От кладбища до села гнали, ровно на татарских скачках байга! Три круга вдоль околицы дали, пока бабка Фроська сообразила, чё мы от неё хотим. К хате дяди твоего генеральского через плетни да заборы сигали, как Моня с заднего сиденья не сверетенился – ума не приложу?! Письмо твоё в окошко я самолично закинул, дядя как раз кофей пил… и попал я… То исть удачно попал, не заметить никак нельзя было…

– Он прочёл письмо? – тихо спросил я.

– Не знаю, – так же искренне ответил Шлёма. – Думаю, чё да. Выловил из кофе, просушил да и прочёл небось, чё бы ему и не прочесть? А тока нам ответа не с руки ждать было, мы назад поскакали. Он вроде стрелял ещё вслед. То ли салютовал нашей джигитской лихости, то ли пристрелить хотел, кто же там разберёт?! Я-то хотел возвернуться и уточнить, да Моня отговорил, дескать, дядя твой занятой человек, чё его по пустякам отвлекать? Подумаешь, прискакали два упыря на ведьме, письмецо от любимого племянника завезли, ну и чё теперь? У него таких писем, поди, на день полна лохань, хоть печку топи. А уж как резво обратно пошли-и…

Я отвернулся и постарался больше его не слушать. Как они сюда добирались, где кружили, когда их бабка Фрося сбросила, каким образом по кустам гоняла, чем по спине дубасила и что ещё оторвать обещала – уже не имело никакого значения. Катенька узнает, убьёт…

А то, что узнает, это и к гадалке не ходи: девка Ефросинья с той стороны ворот продолжала непотребно лаяться и клялась всем на свете, что она про этот верховой поход всё-всё-всё Хозяюшке понарассказывает! И что же мне хорошего в свою очередь скажет моя любимая? И за бабу Фросю, и за обещание бесам, и за петиции от Павлушечки, и за ворох заявлений, прошений, требований, на части которых до сих пор дрыхнет Моня?!

– Ну… что сказать… службу вы справили честно, – скрепя сердце вынужденно признал я. – За то вам честь и моя казачья благодарность. Могу ещё напитком из банки пожаловать или дать папаху. Померить!

– По паху не надо, – почему-то разделяя слоги, отодвинулся Шлёма. – Может, там у Хозяйки какие косточки куриные завалялись? А то ить совсем живот от скачек с препятствиями подвело…

– Гляну, – пообещал я.

Забежал наверх, глянул по углам по сусекам, но ничего похожего на кости не обнаружил. Да и откуда бы им взяться? Катенька, как я видел, простой едой не питается, всё в каких-то пакетах, бумагах, коробочках, непривычное, ненашенское, искусственное какое-то… Ну вот разве йогурт клубничный – «чудо», так на нём прописано, – упырям вынести? Да только станут ли есть? Хотя, можно подумать, это моя проблема…

– Вот, держи. – Я честно передал две чудные коробочки с чудным же содержимым чуток изумлённому кровососу.

Одну он благородно отложил для товарища, а с другой молча воззрился на меня.

– Йогурт, – обтекаемо объяснил я. – Для здоровья полезно.

– Ага, – кивнул он, принюхался, когтем подцепил блестящую бумажечку сверху, отодрал, ещё раз принюхался и уточнил: – Энто жрать надо или харю мазать?

– Ну… в принципе для здоровья полезно.

– Ты энто говорил уже.

– Хочешь, ещё раз повторю?

– Хрен с тобой, хорунжий, – не стал спорить Шлёма. – А тока есть я это дело не буду, потравлюсь ещё. Лучше намажусь. А ты Моньку намажь, нам ить ещё за ворота выходить, дак будет чем бабку Фросю запугивать. Небось в йогурте не признает…

По Шлёминому примеру я откупорил вторую коробочку и щедро вымазал лицо всё ещё притворяющегося Мони. Нет, в себя он давно пришёл, но по чисто интеллигентской привычке изображал умирающего, а сам, гад, дважды пытался лизнуть мою ладонь шершавым языком – видать, вкус йогурта понравился. Заметил это и второй упырь:

– О, очухался, братан! Вставай давай, валить отсель надо.

– Дак мы ж в гостях вроде? – слабо откликнулся Моня, делая вид, что с трудом размыкает ресницы.

– Ага, в гостях у хорунжего, да только Хозяйка ему насчёт бурого гостеприимства указаний не давала. Не ровён час, заявится, а тут псы голодные. Короче, ты как хочешь, а я сваливаю…

– И я свали… А-а-а!!! – Несчастный наконец-то открыл глаза. – Что у тебя с лицом?! Мозги вытекли, да?!!

– Тронулся, – беззаботно объяснил мне Шлёма, привычно взвалил вопящего товарища на плечо и повернулся к воротам. – Не поминай лихом, Иловайский. Ежели от Фроськи-скандалистки уйдём, ищи нас у Вдовца. Ну а нет… Выпей за наш упокой у него же, да чётную с нечётной не перепутай!

– Бегите, – напутствовал я. – Огнём сверху прикрыть?

– Уж сотвори такую божескую милость, подпали старушку…

Да что ж мне, жалко, что ли? Парни ради меня старались, почему бы мне ради их безопасности лишний раз Змея Горыныча не изобразить, с меня не убудет. В который раз лёгкой пташкой взлетел по лестнице наверх, взялся за рычаг и… вовремя бросил взгляд на экран волшебной книги. Вовремя, потому что руку с рычага пришлось убрать.

– Это… энто что ж с вами содеяли-то, соколики мои ясные? – схватилась за сердце высокая русская красавица Евфросинья. – Как же он, злыдень в лампасах, вас вот так за службу верную изувечил? Ить весь мозг наружу…

– Включая костный, – интеллектуально поддакнул Моня и опять «потерял сознание».

Шлёма с перемазанной клубничным йогуртом физой, с самым умоляющим взглядом и болью в пылающих очах молча встал перед бабкой.

– Да уж садитесь, садитесь, касатики, – тут же прогнулась девица. – Нешто баба Фрося без сострадания? Чай, у меня сердце не каменное… Не то что у хорунжего, так его через эдак, в позе лотоса об стенку! Всё про него Хозяюшке доложу, всё как есть поведаю о беспредельщине! А вы садитеся, куды поедем-то?

– К Вдовцу. Лечиться, – хором обозначили упыри.

– И я с вами, – кивнула бабка, посадила себе на спину двоих довольных охламонов и звонкой рысью двинулась в путь.

Прям сказка про Волка и Лису на новый лад. Но ведь главное что? Все довольны, и никто не в обиде! Всё по-человечески, всё как у нас, иногда даже кажется, что нечистой силы как таковой и не существует. Все в одном мире живём, кто выше, кто ниже. Каждый своим трудом пропитается, как умеет, верит во что горазд, друзей каких-никаких заводит, страстями мается, где плачет, где смеётся. И мы для них тоже антагонисты, тоже не так живём, не по их законам. Поэтому они нас уничтожают, мы – их, всё как на войне. Но на войне и перемирие бывает, и братание с противником, и полюбовное прекращение драки, когда делить-то по большому счёту вроде и нечего…

Понимаю, что говорю крамольные вещи. Не должен православный казак и мыслей подобных себе в голову впускать, а тут… В общем, лучше мне в Оборотном городе долго не засиживаться, плохо он на меня действует. Чаю, что ли, выпить от глубоких дум? Дак его заново кипятить надо, а тут в уголке шкафчика стояла початая бутылка какого-то мартини. Уксус, поди?

– Да это… винцо, – распробовав, улыбнулся я. – Хоть и слабенькое, и сладенькое, но время скоротать вполне сгодится…

– Иловайский, ау?! – окликнул меня Катенькин голосок, и я не сразу сообразил, что разговаривает она со мной из волшебной книги. – Ты чего, пьёшь небось? Так я и знала! Оставь мужика одного в доме, он непременно выпивку найдёт. Положь моё мартини, алкаш несчастный!

Я едва не выплюнул вино струйкой обратно в бутылку.

– Так, давай сглотни и докладывай. – Катенька с экрана книги выглядела довольно строго, но глаза её смеялись. Она была одета в платье простой послушницы из монастыря, но за её спиной мелькали люди в разных костюмах: военные, гражданские, чиновные, но всё какое-то ненастоящее, надуманное, маскарадное. Ну да она и говорила вроде про научный конгресс, но неужели все эти лица учёные?

– Илюша, у меня роуминг, – сделав умоляющие бровки, протянула моя любимая. – Давай коротенько, ты там ничего серьёзного не наворотил?

– Нет, – подумав, решил я. – Да всё в порядке, звёздочка моя ясная, из дворца не выхожу, с народом через забор общаюсь, беспорядков не замечается, Моня, Шлёма да баба Фрося помогают, как могут. Йогурты ещё есть, колбаса тоже, чего ж не пожить как-нибудь?

– Ой, не скромничай, я тебе всё равно не верю… Точно ничего такого не было?

– Какого такого?

– Ты с кем разговариваешь, что за тайны от коллектива?! – влез в нашу беседу чей-то неприятный голос, и мужская рука обняла Катю за плечи. Она недовольно поморщилась, но руку не стряхнула…

– Ладно, милый, я всё! Перезвоню! Пока, пока!

Изображение погасло. Я тупо уставился в чудесную книгу, ожидая, что прелестница покажется вновь, но увы… Снова замельтешили квадратики камер наблюдения, снова на улицах города фланировала, болтала и дралась нечисть, но мне всё это уже не было хоть сколько-то интересно. Кто это обнимал её за плечи? Почему и по какому праву? И что это за научная конференция, где ряженые учёные шумят, танцуют (там музыка громыхала, я слышал), почему Катя так резко ушла из книги, ничего мне не объяснила, оборвала, как мальчишку…

Настроение было испорчено безвозвратно. Я сунул её бутылку обратно на полку, мысленно пообещав себе вообще ни к чему тут не прикасаться. И есть ничего из её припасов не буду. Поголодаю два денёчка, посты соблюдать всем полезно. В крайнем случае всегда можно наведаться к отцу Григорию – если он не пьян, не воюет и сам сыт, то накормит. А если нет, то убьёт. Тоже запросто, так что уж тут «или-или»… Но здесь всё одно ничего не возьму. Потому что нечего так со мной, у меня тоже гордость есть, я тоже не сын собачий!

Проверив пистолеты, я положил их перед собой, повесил дедову саблю рядом, на спинку вертящегося стула, а сам сходил вниз, задал адским псам корму из большущего пакета с собачьей мордой и, подобрав ещё парочку упавших прошений, попёрся к себе наверх. Вот там уже уютно устроился на маленьком диванчике, скинул сапоги и углубился в чтение.

Нечисть подошла к данному вопросу серьёзно; судя по красоте почерка и чистописанию, все бумаги были написаны у одного, максимум двух, профессиональных писцов. В массе там, конечно, был полный бред, но несколько просьб вкупе с манерой обращения доставили мне немало приятных минут… Кое-чем готов поделиться, мне понравилось:

«Купил пачку табаку, а на ём написано: „Вызывает импотенцию“. Это чё за слово такое? Это чё они с нами творят, ваше превосходительство? Возвернул, взял другой, со старой надписью: „Курение убивает“, сразу и успокоился, от сердца отлегло…»

«С мясом надо чё-то решать! У меня ж коровы худеют, покуда вегетарианцы у них силос тырют и жрут наглым образом!»

«Сколько можно терпеть, если вы казаки?! Они уже все наши рынки захватили! Гнать их, всех гнать, особенно отца Григория! Только цивилизованно, интеллигентно, без обид чтоб, и гнать, и… ну, не трогать их, в общем. Вот как бы мы проснулись, а их нет! И будет всем нам счастье…»

«Водку – в каждый дом!»

«Первое, мужиков не хватает! Второе, я имела в виду мужчин! Третье, именно мужчин, а не мужиков! Четвёртое, но мы, бабы, тоже те ещё… Пятое, то есть в смысле женщины! Отсюда вопрос: и что мне со всем этим делать, а?! Вот и ответьте!»

Но самое трогательное, что, оказывается, одно письмо было от моего старого знакомого, еврейского чёрта, мелкого розничного торговца:

«Таки имею желание открыть у вас лавочку. Но не имею возможности, начальство сдерёт три шкуры, начиная с хвоста, а оно мне надо? С другой стороны, почему бы не обратиться к хорошему человеку, который войдёт на паях, и это будет маленький гешефт, о котором никому не надо знать. Немного вложений, фирму пишем на ваше имя, а проценты за идею вы выплатите мне в какие-нибудь пять лет. Шо такое пять лет, если вы молоды и проживёте ещё сто?! Это даже смешно! Я отдаю последнее, и шоб ви были до гроба счастливы за „такие проценты“…»

Ну вот, ещё только мне в Оборотном городе своей недвижимостью обзавестись осталось. Получить прописку, осесть здесь, под землей, и только по ночам вылезать на свежий воздух, под звёздное небушко, дышать полной грудью на кладбище. Нет уж, братцы, казаку без России да без воли не жить. С этими мыслями я вроде начал даже задрёмывать, глаза-то устали от чтения, и, наверное, всё же уснул, но через какое-то время глаза неожиданно раскрылись сами. Словно бы что-то подбросило меня на диване, я не стал дожидаться характернического покалывания иголками в левой ноге, а, схватив оба пистолета, кинулся по лестнице вниз прямо босиком.

Адские псы встретили меня жалобным завыванием, прижав уши и поджав хвосты. Да чтоб они чего-то боялись?! Я осторожно выглянул за ворота, держа в руке пистолет с взведённым курком. Никого. Тишина. Абсолютная. Казалось, весь Оборотный город на миг вымер, лишившись любых звуков. Я слышал лишь стук собственного сердца, да и оно билось словно затаённо, не в боязни, что кто-то услышит и остановит, а просто чтобы не нарушать тишину окружающего мира.

– Кто там?! – нарочито громко спросил я непонятно у кого, потому что никого ведь и не было. Эхо, откликнувшееся моему голосу, было столь слабым и даже каким-то беззащитным, что у меня похолодела душа. В этом городе всегда было шумно, опасно, дико, страшно, но никогда – так безысходно…

Да и был ли город вообще? Прямо на моих глазах площадь начала зыбко покачиваться, дома двоились, стены росли или, наоборот, уходили под мостовую, башни и шпили рассыпались тускнеющими блёстками, превращаясь в неостановимый хаос, ни на секунду не замедляющий движения.

Передо мной разворачивались пустые степи, их сменяли невидимые города, высоченные здания с тысячами окон распадались в пыль, на их месте вздымались морские волны, а когда вода отступала, то поднимались острые вулканические горы, которые порастали лесом, полным чудовищных животных громадных размеров, похожих на драконов или летающих змей, вдруг скрывающихся в страшной вспышке пламени, постепенно угасающего во мраке и вековом пепле, – калейдоскоп образов не останавливался ни на минуту…

Я успел шмыгнуть обратно, когда меня уже почти мутило от этой сумасшедшей немой свистопляски. Поднялся наверх, сунул голову под кран и с мокрыми волосами вернулся к волшебной книге. На всех шести квадратах вместо показа разных частей города была одна и та же картина – высокая фигура в чёрном плаще с капюшоном и сияющей косой на плече. Смерть?!!

– Уф… Слава тебе, Господи, а я-то уж думал, что там такое страшное, – облегчённо выдохнул я, подвигая поближе бархатную грушу, с помощью которой и положено говорить через динамики. – Чего надо, бабушка?

– За тобой пришла, – громогласно разнеслось на всю площадь.

– Так я занят. Давай в другой раз.

– Открывай, от Смерти не спрячешься.

Кто бы спорил… Я хладнокровно протянул руку и опустил вниз рычаг. Волна пламени накрыла фигуру с головой. Когда огонь стих, перед воротами валялось лишь недоплавленное лезвие косы, от самой Смерти не осталось и пепла. Если, конечно, это была она…

– А это не она, точно не она, – сам себе ответил я, опять ложась на диванчик и закидывая ноги выше головы. – Настоящую смерть не прогонишь, не убьёшь, да и до переговоров с клиентом она унижаться не будет. Значит, кто-то решил надо мной пошутить. Узнаю, так голым в Африку пущу и выйду на сафари с пистолетом, заряженным крупной солью…

Но это всё шутки шутками, на деле тот, кто подослал ко мне сие говорящее чучело с косой, совершенно не знал казачьей психологии. Нас нельзя запросто запугать традиционным видением смерти, мы на этих старух с лысыми черепами и сельскохозяйственным орудием труда на плече иначе как с улыбкой не реагируем. Насмотрелись за все войны да походы, ещё с младых ногтей…

Нет, ну в самом деле, казака ведь с младенчества готовят к смерти, с двух лет дают играть батькиной нагайкой, с трёх лет сажают на коня, семилетние босоногие хлопцы сами степных жеребцов объезжают, а с девяти лет дед начинает рубке учить. Сначала воду тонкой струйкой пустит, и руби так, чтоб брызг не было, – это на правильность нанесения угла удара. Потом на лозе – тут уже на скорость, кто больше наваляет. Дальше к Дону, на отмели камыш сечь, тут и сила, и мощь, и точность глаза нужны, а к пятнадцати годам молодой казак и невесту под венец вести должен.

И на то ему самое время, не будет зазря по девкам шариться, а коли война, так хоть детишек в доме оставить успеет. Сам же – на коня, саблю на бедро, пику в руку, ружьё за плечи и с атаманом да друзьями-станичниками под удалую песню в дальний путь – давай бог победу!

Вернутся не все, на то войну и стервой зовут, но смерти мы всё одно не боимся, смысла и разумности в том нету. Да и саму смерть казаки видят иначе – грозная она, кровавая, некрасивая и совсем не героическая. Хоть царь-батюшка и даровал своей Атаманской сотне в качестве гимна марш Мендельсона, под который нормальные люди тока женятся (ну вроде как выразился романтически, мол, «донцы идут на смерть, как на свадьбу!»), однако мнения самих казаков не спросил, естественно, даровал гимн, и всё! Обязаны играть по государеву капризу! Только в нашем видении всё одно смерть не невеста…

Видимо, с этими антимонархическими мыслями я и придремал, потому как резко вскочил от негромкого гула белого ящика, из пасти которого вдруг выполз лист бумаги. Я протянул руку и… с недоумением прочёл:

«Любимка, у меня проблемы! Тут не конференция, тут бред контуженый – эти козлы большинством проголосовали за равноправие нетрадиционных форм жизни и традиционных на уровне эксперимента. Короче, бросай Оборотный город и беги, пока можешь!»

Это что такое? Это в каком смысле «беги»? Я, как всякий нормальный мужчина, чётко выделил для себя два наиболее важных момента: Катенька в опасности, и мне надо бежать. Первое требовало от меня подвига по спасению любимой, второе – предательства и трусости по отношению ко всем горожанам. Что делать? Дилемма… Но поскольку это слово так любимо интеллигентами, а я, слава тебе господи, казак, то и думать особо было нечего, действовать надо!

– Моня-а! Шлёма-а! – схватив чёрную грушу, заорал я, и крик моей души поднял на ноги едва ли не весь Оборотный город. И, к чести упырей, должен признать, что появились они перед Хозяйкиными воротами буквально минут через десять. А получив от меня приказ, ринулись исполнять с такой скоростью, что только пыль столбом взвилась на неметеной мостовой.

Я по-быстрому навёл порядок в хате, лишний раз перепроверил пистолеты, снова наполнил миски адских псов, снял запор с ворот, вернулся наверх, протёр дедову саблю, начистил сапоги и открыл тот волшебный шкаф, в котором исчезла Катенька. На первый взгляд ничего особенного в нём не было, только рядок кнопок с правой руки. А если точнее, то всего шесть: чёрная, белая, красная, зелёная, жёлтая и синяя. Под ними ничего не написано, ни циферки, ни буквы, гадай как хочешь. Ладно, разберёмся. Я ещё успел напоследок посмотреть в волшебную книгу, убедиться, что в принципе ничего чрезмерно беззаконного в городе не происходит.

Ну так, кого-то ели за два квартала, да у самой крепостной стены три молоденькие ведьмы боролись в луже без ничего под сладострастными взглядами вампиров с соседнего балкона. В принципе ненаказуемо, пусть тешатся, нечисть она и есть, какие у них ещё развлечения, окромя низменных… Потом был доклад от охранника из-под арки:

– Иловайский, тут к тебе пришли. Пропустить?

– Немедленно! – рявкнул я.

– И чё, даже не пальнуть ни разу? Это не по уставу…

– Я те пальну! – побледнел я, но уже через полминуты тот же виноватый голос доложил:

– Энтот старик мне ружейный ствол рогом бараньим загнул! Ты того, хорунжий, предупреждал бы хоть, а? Как теперь отчитываться буду на складе…

– Но в рыло не дал? Вот и радуйся!

– Лучше б в рыло… – тяжело вздохнул бес, отключая связь.

Это он кокетничал, если бы Прохор ещё и приложил кулаком мальца поперёк рогов, то докладывать мне было бы уже некому. А так уже через несколько минут я обнял моего старого денщика, быстро и коротко вводя его в курс дела.

– Не тарахти, балабол! Стало быть, ты за Катериной своей разлюбезной на конференцию научную утечь хочешь, чтоб её от тамошних проблем избавить. А мне, выходит, тут за тебя посидеть, покараулить недолго. Ну а ежели ты не в один миг обернёшься? Сколько тя тут ждать-то? Я ж тоже по гроб жизни нечисть сторожить не нанимался…

– Туда-сюда, да оглядеться, да Катю забрать, да назад вернуться, – прикинул я. – Думаю, часа за три управлюсь! Ну а нет… тогда и не жди. Упыри тебя назад проводят, а дядюшке уж объяснишь как-нибудь…

– Дурень ты, хлопчик. – Прохор занёс было руку для подзатыльника, да передумал. – Ладно, дуй за своей судьбой, зря под пулей не стой, на рожон не лезь, но и помни про честь! Бери свою красавицу, целуй, куда понравится. Бабы все одним мазаны, да мы ими наказаны – где беда, где награда, но жить с ними надо…

Он ещё раз осмотрел меня со всех сторон, убедился, что во всеоружии, и дал добро. Я напомнил Моне и Шлёме, честно дожидающимся у ворот, чтоб никуда не отходили, показал Прохору, как говорить в чёрную грушу и пускать пламя рычагом, а уж только после этого шагнул к шкафу. Перекрестился, закрыл дверцы изнутри и нажал на первую кнопку. Шкаф бросило вниз с такой скоростью, что у меня невольно подогнулись колени. Когда с трудом отнял палец от кнопки, шкаф встал. Я осторожно открыл двери. Лучше б я этого не делал…

– Мать честная-а!

Передо мной раскинулось широкое поле с огромнейшими папоротниками, в небе играло золотое солнце, а возвышаясь над растениями, медленно шествовали гигантские ящеры с длиннющими шеями, как в моих видениях. Они равнодушно смотрели на меня, пережёвывая траву, и вид у них был безобиднейший, как у коровы. Я чуть было не помахал им рукой, когда вдруг заметил шагах в десяти от себя высовывающуюся из кустов ужасающую драконью морду с огромными зубами! Кто это был, спрашивать и не у кого было, да и не хотелось. Я недолго думая нажал белую кнопку, и, видимо, очень вовремя – кошмарный зверь с диким рёвом ринулся в атаку, но дверцы шкафа захлопнулись как раз перед его смрадной пастью.

Меня поволокло наверх, а потом так же резко остановило. На этот раз я был умнее и пальца далеко от кнопок не убирал, но попал совсем в другое место: небольшая комнатка, набитая ящиками, коробками, банками, бутылками да корзинками, ни дать ни взять обычный продуктовый склад. Видать, отсюда Катенька и черпает себе пропитание. Был искус выйти да стянуть бублик, но передумал, сейчас были дела поважнее. Я твёрдой рукой нажал на зелёную кнопку. Красную осознанно пропустил, судя по цвету, отправит ещё в пекло или на какой-нибудь пожар.

Решение оказалось правильным, дверцы шкафа выпустили меня прямо в парадное незнакомого здания, из дверей которого был хорошо виден двухэтажный дом напротив с надписью над ажурными воротами: «Добро пожаловать, господа и дамы, на научную конференцию в Доме просвещения графа Витицкого». Вот теперь на душе полегчало, я попал правильно.

– Здорово вечеряли, любезный. – Выйдя на шумную улицу, я огляделся и поймал за рукав первого же прохожего. – А что это за город будет?

– Санкт-Петербург, – вытаращился на меня пойманный чиновник в шинели и суконной шапке. – Да ты откуда упал, варвар, что не знаешь?

– Я-то с Дону, от села Калача, хорунжий Всевеликого войска донского Илья Иловайский, а…

– А мне что за дело? – вырвался прохожий. – Чего пристал ещё?! Вот я на тебя городового позову!

– Вежливый народ, – пробормотал я вслед убегающему.

Вроде ничем и не обидел, только спросил, чего ж так сердиться? Ну, стало быть, я в самом Петербурге, столице государства Российского. Никогда здесь не был, а роскошное место, видать… Учитывая, что цель моего похода была совсем рядом, через улицу, вон руку протяни, я не отказал себе в удовольствии неспешно оглядеться.

Имперский город впечатлял! Величественные здания с лепниной, кариатидами да атлантами под каждым балконом. Несущиеся пролётки с лихачами-извозчиками и тонконогими горделивыми лошадками, которые, казалось, летят над мостовой, скользя, как французские балерины, даже не касаясь земли хрустальными подковками.

Украшенные орденами и лентами военные всех родов войск прогуливались с дамами под руку, да и с какими дамами! Прелестнейшая дочка нашего генерал-губернатора Воронцова в розовом им и в подмётки не годилась – тут же проплывали настоящие розовые облака из кринолинов, вуалей, газа, парчи и шёлка всех цветов! А миленькие личики с чуть капризными губками были столь схожи с ангельскими, что казалось, и сам рай где-то тут – между Дворцовой площадью и Фонтанкой.

Северная погода ещё баловала редким теплом, небо грозно собирало тучи, но лучи солнышка золотили их изнутри, прорубая себе путь и падая на городские проспекты, словно сияющие мечи самих архангелов. Воздух был свеж и пах солью, смолёной пенькой, ароматами французской выпечки, финского мёда и неуловимым ощущением лёгкого безумства. В этом городе всё казалось возможным, и потому здесь так легко было сойти с ума… Но я-то прибыл по делу. Чем же вы тут занимаетесь, учёные дамы и господа?

У самых ворот меня никто не задерживал, а вот на пороге дома, преграждая дорогу, сдвинули широкие плечи два артиллерийских офицера при эполетах и уставных саблях. Наклеенные усы величественно закручены вверх, глаза горят стальным блеском, а ледяным самомнением хоть волков в лесу морозь.

– Куда прёшь, военный чин?

– Это, я так понимаю, у вас вместо «здорово дневали»?

– Тебя спрашивают, куда прёшь, рядовой? – Парни повысили голос, а один даже взялся за позолоченную рукоять клинка. – Пошёл вон, здесь только по приглашениям от академии или личной бумаге государя императора!

– Да мне всего на одну минуточку и надо, – взмолился я. – Коли внутрь пройти не по чину, так окажите содействие, позовите сюда девицу Катерину из Оборотного города.

– Какая такая девица? Дочь князя Салтыкова или племянница Шуваловых? А может, графа-обермейстера Вяземского младшая, дак ей ещё и двенадцати нет… Какова хоть по фамилии?

– Не помню, – притух я.

Офицеры снисходительно хмыкнули, переглядываясь, как две головы Цербера в поисках третьей.

– Ну, она красивая феерически, вся из себя сама кареокая, – пустился на пальцах объяснять я, потому как фамилию спросить ни разу не удосужился. – Волосы тёмные волнами вьются, талия есть, а ещё это… грудь. Вот та-кая-а!

– На себе не показывай, – громко хохотнули артиллеристы, и тот, что пониже, толкнул меня в плечо. – Иди отсюда, озабоченный, пока взашей не спустили. Сюда вашему брату ходу нет.

– Но ведь написано же: «Научная конференция. Хорунжим запрета не чинить»?! – Я возмущённо ткнул пальцем в вывеску над их головами.

Офицеры одновременно посмотрели вверх. А зря… Один взмах обеих рук, словно бы при ловле мухи, и блестящие дворяне треснулись лбами так, что даже треуголки не спасли.

Да, хлопцы, второй раз я бы даже Моню со Шлёмой на этом деле не подловил, а тут… вроде бы образованные люди, должны хоть в чём-то разбираться. Я осторожно поддержал два бессознательных тела, усадил их отдыхать на порожке, поправил треуголки посимпатичнее, плюнул и прилепил высокому отпавшие усы, а уж потом и толкнулся в парадную дверь. Через пять – десять минут парни придут в себя, ну а нам покуда надо поразведать, кто у нас в теремочке живёт?

Внутрь входил осторожно, потому как слишком неправильным до этого было всё вокруг. Мы, казаки, конечно, народ простой, но это не значит, что мне за всю свою жизнь ни разу не пришлось побывать в барском доме. Был, и не раз. Так вот там всё по-иному, образ жизни совсем другой, если вы меня понимаете, люди кругом, челядь всякая, шум, музыка, беготня, разговоры, суматоха!

А тут слишком тихо, мертвенно, чрезмерно торжественно и даже офицеры артиллерийские на входе выглядят словно ряженые из итальянской оперы. По какому уставу их сюда, вообще, вместо швейцаров поставили? Одежда без единого пятнышка, сапоги как только со склада, ни пылинки, ни царапинки, сами гладко выбриты, да запах незнакомый (и царские офицеры себя не духами поливают, но скорее водкой, а от этих какими-то цитрусовыми неслабо ароматизировало). И говорят наигранно, так, словно их в дурной шпионской школе готовили…

То есть не наши это люди, но и не нежить, кстати. Нечистую силу я бы на раз углядел. Как вот сейчас, к примеру. По длинному коридору, украшенному гобеленами, картинами, горящими канделябрами, с лепными потолками прямиком ковровой дорожкой чинно следовал мне навстречу невысокий лакей в синем платье и белом парике. Он пристукнул об пол большой тростью, и его вышколенно-вежливое лицо расплылось в широкой улыбке.

– Как прикажете доложить о вас, сударь?

– Да вот так, для начала прикажу положить трезубец, опуститься на колени, руки за голову и молиться молча, – так же широко улыбнулся я, поднимая воронёный ствол пистолета на уровень его пятачка. – Один раз вякнешь, и лови серебряную пулю меж рогов!

– Безобразие? – подчиняясь моему диктату, скорее уточнил, чем резюмировал высокий бугаеобразный чёрт в едва ли не трескающейся на его плечах лакейской ливрее. – Тут частная вечеринка, ведьмакам и характерникам вход заказан.

– А я ненадолго. Мне бы с Хозяйкой из Оборотного переговорить, и уйду.

– Неужто сам Иловайский честь оказал? – сложив в уме два и два, уважительно выдохнул нечистый. – Ну тогда что ж, у меня тоже семья и дети, я на геройскую смерть за-ради науки не подписывался. До залы сопровожу. Хозяйке на ушко представлю. А вот сумеешь ли ты выбраться, хорунжий, так это…