Текст книги "Оборотный город. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Белянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 54 страниц)

Тут кто бы спорил, с нечистью в азартные игры играть – себе дороже! А ведь я не просто играю, я с ними вынужден общие дела вести, в гости заходить, за одним столом сидеть… Как представлю себе это явственно, у самого мороз по коже!

Думаю, Прохор бы меня за такое попустительство первым нагайкой поучил, но после того случая с аптекарем, когда я оборотня фактически под его прямой выстрел подставил, он счёл, что я в Оборотный город вроде как на разведку хожу. Изучаю пристально на предмет будущей атаки всем нашим казачьим полком, а как настанет час, так мы их в пики!

Не знаю, не знаю… Дело, конечно, божеское, но вряд ли Катеньку такой мой поступок сильно обрадует. По разным причинам, но, как я понимаю, больше из-за потери работы. Эх, дать бы промеж глаз тому профессору, что эдакую красавицу под землю засадил, к ноутбуку договорными обязательствами приковал, нечистую силу изучать да систематизировать…

– А слово держать надо!

– Чего, мать твою?!!

– Слово, говорю, держать надо, – поспешно выкрутился я. Видимо, в мыслях о недоступной Хозяйке последняя фраза сама собой сорвалась с языка.

– Надо, – неожиданно тихо признал мой денщик, только что в полный голос оравший на меня матом. – Не бывать тому, чтоб донской казак нечисти поганой в благородстве уступил! Он те – сухарь, ты ему – бублик, он те – гривенник, ты ему – рублик, он – стакан винца, ты ему – ведро холодца, он те картошки нарыл, а ты ему цельный стол накрыл!

– Прохор, давай банальной прозой. У нас есть что поесть?

– А энто рифма!

– Прохор!!!

– Ох мать твою, да что ж так в ухо-то орать, ваше благородие, на кой ляд я те глухой сдался?! Могу хлеба достать, сало тоже имеется, в разумных размерах, яичками варёными бабки поделятся, может… Вот тока мяса нет. Ни колбаски, ни ветчинки, ни солонинки.

– Жаль, – пригорюнился я, вообще-то отца Григория как раз и следовало бы кормить именно мясом. Причём сырым. Чьим – уже не уточняю.

– Погодь, погодь, где-то тут у меня одна мыслишка имеется, – хитро сощурился старый казак, и я (каюсь!) пошёл у него на поводу. – Вроде староста местный твою милость на тётку одну древнюю умасливал, дескать, беременность ей не даётся, так она полон двор скотины держит. Ужо небось за совет от самого Иловайского курочкой не обеднеет?

Я махнул рукой, деятельного денщика сдуло, как пенку с молока. Тьфу, зараза, неужели опять в рифму?! Не приведи господи подхватить эту поэтическую инфлюэнцу…

* * *

Пока сидел один, всё думал и думал, что да как мне посоветовать той бедной восьмидесятилетней женщине по вопросу невнятной задержки деторождения. Я-то и со своим даром никак управиться не могу, проявляет силу, когда ему взбредёт, а не по моему желанию. То есть рад бы воспользоваться на благо общества, но…

Хотя на кой леший ей ещё и дети в такие-то годы? Не своими же скромными данными я ей в этом поспособствую, да? Там, говорят, полсела безрезультатно старалось, ну не дано, так не дано, чего уж зазря Бога гневить. Пожалуй, мы спороли горячку, согласившись на такое дело ради одной чахлой курочки. Надо срочно вернуть Прохора!

– А вот и я, ваше благородие. – Мой отчаянный денщик появился буквально в ту же секунду, запыхавшийся, потный, красный и донельзя довольный собой. – Всё село оббегал, что у кого успел, то и набрал, вот уж цельную корзину снеди кровопийце твоему спроворил!

И он гордо выставил передо мной огромный плетёный короб, набитый всем съестным по самую маковку. Тут были: хлеб, колбаса, яички, сало, зелёный лук, варёная картошка, огурцы, крынка сметаны, бутыль самогона и, как обещано, свежеощипанная куриная тушка. Отец Григорий должен был лопнуть от счастья и переедания!

– Ну, каково?

– Любо, – честно признал я и, прикрывая ладонью глаза от нестерпимо сияющего Прохора, уточнил: – А теперь скажи, кому и сколько мы за всё это должны?

– Сущую безделицу!

– Это понятно, но уточни ещё раз, на сколько лет ты продал меня в рабство?!

– Бабке Степаниде – с деторождениями удружить, сам знаешь, она тут наипервейшая проблема. Чернявую девку Маню – замуж выдать, косит на один глаз да ленива, из местных никто не берёт. Девке Василисе (гуторят, что она и не девка уже) – то же самое, да с приданым, тогда кто хошь возьмёт. Толстой тётке Агафье – пропавшую семь лет назад козу сыскать, всех примéт рог сломанный да синяя лента на шее. Ну и тётке Варваре – самое простое, чтоб у её соседей на Рождество тесто не поднялось, а молоко убежало! Делов-то…

– Действительно, – согласился я, покрываясь холодным потом. – Ну ты покуда тут с народом пообщайся, а я нашего гостя горбоносого попотчую. Через часок вернусь и всем всё устрою.

– Добро, – не моргнув глазом, согласился Прохор. – Тока ты там не засиживайся с этой нечистью поганой, я ить сколь сказок ни расскажу, долго баб не удержу, им не я награда, им – тебя надо! Тело твоё белое, брови твои смелые, профиль тонкий, голос звонкий, руки сильные, очи красивые, осиную талию да крепкую генитал…

Я покраснел и, подхватив корзину, по-пластунски исчез не прощаясь. Вот чую, доведёт он меня своей станичной простотой до цугундера, ведь лепит, бедовая голова, прямым текстом такие вещи, от которых даже во французских романах приличные барышни сразу в обморок падают. Да не только барышни, но и замужние дамы при попытке представить в деталях намёк бравого казака…

Говорят, был случай, когда он генералу Ожеровскому разок на балу депешу от самого Платова передавал, так тоже с рифмованным сопровождением. Я дословно не перескажу, но общий смысл в том, что на Березине наши донцы успешно натянули старой гвардии Наполеона не только нос, но и глаз! Причём на столь любимое проктологами место… Бал сдох на корню! Два музыканта подавились тромбонами, барабанщик прогрыз барабан, кавалергарды просили перевести им стишок на французский, гусары выносили женщин на руках, хотя сами ржали как лошади, а интеллигентный Ожеровский от всей души благодарил станичников за столь приятные известия!

…До того памятного куста, где мною был оставлен голодный грузинский батюшка, я добрался довольно быстро. Мог бы, разумеется, ещё быстрее, но тяжёлая корзина всё-таки существенно замедляла шаг. Отец Григорий честно сидел в ожидании, но, видимо, времени даром не терял, вид у него был довольный, а вокруг валялись свежие вороньи перья. Значит, перекусить успел…

– А, гамарджоба, генацвале! Нэужели стока всё одному мне принёс? Вах, Иловайский, я тебя нэ кунаком, а братом назову! А хочешь, дядей, даже папой сваим! Мамой нэ могу, мама одна такая, э-э…

– Лишнее это, право слово, отойдёмте-ка подальше, а то у нас народ любопытный. Пристанут, начнут расспрашивать, что да как, когда прибыли, с какой целью, где регистрация?

– И нэ гавари. – Мигом вскочив на ноги, грузин указал пальцем на что-то у меня за спиной. – Иммигрантов нигде нэ любят. Уже бегут спрашивать, да?

Я сначала прислушался, а только потом обернулся. Ну уже просто чтоб знать более-менее точное количество, потому что на слух казалось, что к нам с воем несётся всё сельское население Калача. На самом деле нет, конечно, там даже и половины не было. Так – бабы, девки, старухи, дети… Нет, наверное, половина всё-таки была. Уходим?

То есть я только хотел это предложить, но, как оказалось, уже некому, моего дорогого грузинского друга сдуло попутным ветром с низкого старта с корзиной под мышкой. Мне она все руки чуть не оторвала, а он летел легче пёрышка, вот что значит жилистый и своя ноша не тянет. Всласть налюбовавшись его талантами, я тоже не стал дожидаться худшего (а что может быть хуже бабских разборок?) и резво, налегке припустил следом…

– Маладэц, саабражаешь, хвалю! – не сбавляя темпа, приободрил меня отец Григорий. – В лэс сварачиваем, в лэс, там у болота тайный ход есть.

– А через трубу никак?

– До трубы далеко, в другую сторону, паймают, э!

Вот тут я был с ним полностью согласен: судя по воплям «наддай, родимые, уйдёт казачок!», погоня неумолимо приближалась, и сдаваться в расчёте на милость победителя не стоило. Милости не будет, будет групповое осрамление меня посредством восьмидесятилетней бабки Степаниды. Все прочие уныло дотопчут что останется…

В редкий лесок мы свернули на ближайшей же тропинке. Судя по всему, батюшка отлично знал здесь каждую былинку, мы прыгали с кочки на кочку, отчаянно забираясь в самою трясину. Головные платки и яркие юбки двух-трёх наиболее резвых преследовательниц уже мелькали шагах в пятидесяти. Не драться же нам с девчатами, а откупиться нечем…

– Прыгай! – выкрикнул отец Григорий, с разбега сигая в небольшую лужу посреди густой, слипшейся тины. Ну и влип, естественно, едва ли не по пояс!

– Я туда не полезу.

– И правильна! Ошибка вышла, э?! Нэт тут хода. Вот рядом в лужу прыгать нада. Вытащи меня, да…

Я подал ему руку и с огромным трудом выволок из чмокающей трясины, не желавшей расставаться с жертвой, тощего рогатого грузина. В тот же миг за нашими спинами раздался оглушительный визг:

– Тута они, тётеньки! Поймали-и!

– Ага, щас, э-э?!!! – громко ответил батюшка, показал им язык и, крепко вцепившись в мою руку, гордо шагнул во вторую лужу. Кажется, я успел хотя бы матюкнуться…

Когда открыл глаза, мы вдвоём стояли на кирпичных ступеньках уводящего вниз подземного хода. Сквозь мутную рябь воды были видны перепуганные сельские девчата, с круглыми глазами указывающие на то место, где мы только что героически «утопли». Желающих прыгнуть вслед не было, значит, конченые дуры в погоне не участвовали. Уже радует, может, их в Калаче вообще нет? Хотя это вряд ли, Россия всё-таки, как же без дур…

– Что засматрэлся снизу ввэрх, всё равно юбки длинные, – неправильно истолковал моё стояние отец Григорий. – Пашли давай, корзина цэлая, ничего нэ уронил, ко мне придём, такой пир закатим, да!

Я не стал полемизировать, главное, чтоб он довёл меня до Оборотного города, а там каждому своя дорога – кому в нечестивый храм, а кому и к красавице Хозяйке. Катенька вроде бы говорила, что ждёт меня к вечеру? Ну вот я и припёрся, ничего, что на пару часов раньше, вечер понятие растяжимое…

Корзину мы уже несли вместе, дружно держась за ручку. Священник-кровосос радостно делился рецептами национальных блюд, последними городскими сплетнями и, пользуясь правом разглашения исповеди (у них можно!), наконец-то поведал мне полную печали историю кабатчика Вдовца. Чтобы не тратить время и бумагу на передачу его характерного акцента, перескажу вкратце своими словами…

В сущности, ничего особо поучительного там нет, но ведь если кому надо, тот везде найдёт философский урок. Молодая семейная пара, обвенчавшись по неправедному обычаю незаконным браком и торжественно плюнув на икону Вельзевула Критско-Самофракийского, открыла свой семейный трактирчик. Дела шли ровно, ни шатко ни валко до тех пор, покуда молодожёны не додумались ввести ежевечернее шоу «Кто кого вперёд отравит».

То есть он сыпал ей мышьяк в румяна, она ему – змеиный яд в нюхательный табак, он ей рыбу фугу, она ему суп-пюре из мухоморов, он ей голимую водку, она ему просроченные лекарства.

Народ на это дело валил толпами, делались ставки, риск щекотал нервы, азарт бил ключом, проигрывались целые состояния, и трактир богател со сказочной скоростью. Ну и печальный результат тоже не заставил себя долго ждать, кто победил, угадать нетрудно – Вдовец остался один с навсегда приклеенной чёрной кличкой, а его прежнее имя было предано забвению.

В память о безвременно отравленной, но горячо любимой супруге каждая чётная рюмка в его заведении всё также подавалась отравленной. Все, разумеется, об этом знали, но завсегдатаи не переставали забегать вечерком на огонёк за очередной порцией адреналина – вдруг кто перепьёт и собьётся со счёта?

– До сих пор по сваей жене таскует, да, – сочувственно закончил отец Григорий. – Ка мне в храм ходит, сыдим, «Сулико» поём, плачем… Но ты к нему нэ хади – атравит. Слёзы одно, а бизнес есть бизнес. О, вот и арка уже, савсэм пришли!

– Сколько же их у вас тут?

– Арок? Многа! В Оборотный город разные пути ведут, попасть легко, выбраться трудно. Но ты со мной, э! Никто нэ тронет, нэ бойся, я тебя в абиду нэ дам, я…

* * *

Бабах!!! Из-за арки громыхнула страшная как грех старушка-аркебуза, и тяжёлая свинцовая пуля впилась в стену над моей головой, чудом не пробив папаху. Я молча подобрал кусочек свинца, размером с китайское яблочко, и ткнул под нос бесстыжему грузинскому батюшке…

– Ты что дэлаешь, шакал бэзмозглый?! – Отец Григорий тут же оставил на меня корзину и, кинувшись к арке, выхватил оттуда за грудки огорчённого промахом охранника. – Ай, морда твоя козлиная, нэ видишь, кто идёт, да? Я тебя за такое дело сваей рукой закопаю, а патом ещё от церкви отлучу, кутык бабуиновый!

Лично я такого слова не слышал, мне было интересно, при случае спрошу перевод.

– Чего, чего, чего надо-то?! – вяло огрызался бесёнок. – Нормально всё, раз ружьё есть, то пальнуть обязан!

– Зачэм кунака моего стрэлял? Зачэм «руки вверх» нэ говорил? Зачэм мазал?!

Пока эти двое препирались и спорили, я спокойно подошёл поближе, заглянул за арку и, найдя в уголке солдатскую лядунку с порохом и пулями, тихо булькнул туда немного самогону. Ну их, этих бесов, ненадёжный народец, так и норовят после всех мирных переговоров тебе же в спину шмальнуть. А с мокрым порохом искушения меньше…

– Эй, ты, случаем, не Иловайский будешь? – неожиданно обратился ко мне рогатый охранник. – Хозяйка-то приказ выдала – всех Иловайских до неё пропускать беспрепятственно!

– А чего же стрелял тогда? – удивился я.

– А насчёт того, чтоб не стрелять, указаний не было, – нагло ответил он, за что ещё раз словил меж рогов твёрдой батюшкиной рукой. Да этих упёртых лупи не лупи, мозги и так по гроб жизни отбитые, зато храбрости хоть отбавляй. Ладно уж, пойдём дальше, раз Катенька уже позаботилась о пропуске на мою персону…

– Гад такой, – бормотал всё ещё не остывший священник, пока мы удалялись от арки, и вдруг, резко развернув меня за плечи, заорал в полный голос: – Стрэляй давай, да!

– Хренушки, – скорбно донеслось в ответ. – Ктой-то мне весь порох обмочил…

– Ха! – опять развернул меня батюшка, сияя белозубой улыбкой, как солнце над Тифлисом. – Шутка такая смешная, э! Я знал, что ты ему порох мочил, я всё видэл, пашутил с табой, да!

Я хмуро выгнул бровь. Нечисть, она и есть нечисть…

Всю дорогу до города этот грузинский юморист трещал не переставая, избегая встречаться со мной взглядом. Вот и гадай теперь, когда он успел столковаться с бесом насчёт второго выстрела. Никому доверять нельзя.

Кроме разве что той же Катеньки, да и она, по совести говоря, меня всерьёз не держит, а так, ради контакта с представителем человеческого племени данного исторического отрезка. Интересно, так у неё самой-то парень есть? Надо будет непременно спросить при встрече, а то буду вот так долбить лбом ворота её сердца, а она, поди, давно другому обещана?! Тогда чего уж, пожелаю счастья молодым да и пойду восвояси на Гребенскую линию проситься, под пулями чеченскими буйну голову сложить…

А что? Зато, говорят, там красиво – горы, вино, шашлык, фрукты разные, не сразу же убьют-то? Но как только – чтоб Катьке-изменнице вот в тот же день письмо роковое отправилось, дескать, «погиб Ваш хорунжий Всевеликого войска Донского Илья Иловайский, умер, весь кинжалами вражескими исколотый, с Вашим светлым именем на устах. И сотворите ради него милость Божию, коли когда мальчика родите, так назовите Илюшенькой». А в конце письма эдакий романтический рисунок – кровоточащее сердце, пронзённое стрелой амура.

Тьфу! Самому противно, надо ж было такое придумать…

А на входе в городские ворота меня торжественно встретили два русоволосых красавца, в нарядной одёжке, бледные, как кефир, но с широкими улыбочками до ушей. То есть парни и рады меня видеть, но активно проявлять свои чувства тоже не рискуют, по причине того, что к каждому за правую руку привязана адская собака, из тех, что охраняет Хозяйкино жилище.

– Здорóво дневали, братцы! – Я кивнул упырям и приветливо потрепал по загривкам ужасных псов. – Чего кислые, как англичане или русские щи?

– Ты это, хорунжий, руками тока не сильно размахивай, – осторожно попросил Шлёма. – А то энта помесь тигра с крокодилом чуть чего кусают кого поближе за что помягче. Больно, спасу нет…

– А так всё хорошо, – поспешил успокоить изумлённых таким поклёпом псов миротворец Моня. – Хозяйка как тебя у арки увидела, так сразу нас навстречу отправила в качестве почётной гвардии и охраны.

– Ай, какая охрана, зачэм глупые вещи гаваришь, э?! Я сам кунака сваего вездэ проведу, одын всэх зарэжу, сам Иловайского буду…

Два пса одновременно оскалили страшные зубы, и отец Григорий на том же накале резко поменял концовку предложения:

– …таким храбрым звэрям передавать в целости и сохранности! Бэрите, да! Заботьтесь о нём, бэрегите его, он же для меня как брат! – И, уже повернувшись ко мне, с заискивающей улыбкой добавил: – А ещё весь корзин нада в церковь занести, это па дароге. Нэдалеко. Савсэм рядом, э?

– Полчаса как минимум и совсем в другую сторону, – честно предупредили меня упыри.

Грузинский батюшка попробовал было цыкнуть на них, но, встретившись взглядом с немигающими собачьими глазами, бодро взвалил продукты себе на спину и исчез, как предрассветная дымка над горой Машук.

– Мы так поняли, что ты сейчас без своего Прохора?

– Он наверху остался, прикрывая мой отход, – не моргнув, соврал я. – И кстати, уж извините его, он не со зла на вас наехал, просто беспокоится за меня.

– И правильно делает, – сурово насупился Моня. – Иловайский, ты ить не в первый раз в наших краях, почему без оружия? Ни сабли, ни пистолетов, даже обычной нагайки не взял! Тебе тут курорт, что ли?

– Да ему, видать, жизнь надоела, – повысив голос, поддержал Шлёма. – Вот скажи, бутерброд ходячий, что ты будешь делать, ежели я сейчас тя укушу?

Ответ мог быть только один, короткий, прямой и максимально красноречивый. В смысле так, чтобы сразу с ног долой, клыки настежь, коленки вовнутрь и лёгкий дым из отпавших ушей. Вроде получилось…

– Ты не насмерть его?

– По-моему, нет, – неуверенно успокоил я огорчившегося Моню. – Ты его по щёчкам похлопай или водичкой побрызгай, глядишь, и отойдёт.

– В мир иной?

– Да ладно! Я же его не дубиной, а кулаком. У нас в станицах даже пятилетние дети такой удар держат. Вот если б наотмашь, с разбега, да не в челюсть, а в лоб…

– Ага, то есть такое у вас дети уже не держат. А девушки?

– Девушки держат. Ещё и сдачи дают, не стесняются.

– Милое у вас воспитание на Дону. – Моня склонился над распростёртым другом и, поразмыслив, предложил: – Слушай, может, тебе самому до Хозяйки пройтись? А чтоб никто ничего худого не помыслил, так ты обеих собак себе возьми. Справишься?

– Легко. Только перед Шлёмой неудобно как-то…

– А я без претензиев, – на мгновение пришёл в себя балдеющий упырь. – Ещё чуток полежу, и повторим, да?

– Мазохист, – извиняясь, пробормотал Моня, передавая мне два поводка.

Я позволил псам вылизать битую Шлёмину физиономию, уточнил направление и вольным шагом двинулся в путь. Адские создания, виляющие хвостиками, действительно показали себя самой надёжной и бескомпромиссной охраной.

Помню, разок на меня слишком откровенно облизнулись двое незнакомых вампиров – собачки лениво гавкнули, и кровососы резко предпочли сделать вид, что просто целуются.

Потом сумасшедшая ведьма на метле попыталась, завывая, на бреющем полёте цапнуть меня за воротник и увлечь к себе в печную трубу. Псы в одновременном прыжке вырвали из-под неё помело, сгрызли, а потом ещё и оплевали опилками спикировавшую в соседний забор бедняжку.

Ну и набегали два или три раза шумливые подростковые банды бесенят, кидались издалека всякой помойной дрянью, обзывались и тут же удирали, не дожидаясь даже насмешливого собачьего взгляда в их сторону. А потом какой-то мелкий гадёныш выбросил прямо перед нами драную, полудохлую кошку!

Может, конечно, и не выбросил, может, он её нёс себе на ужин и просто уронил от неожиданности и удивления. Может быть, кошка была не совсем ещё при смерти или как-то резко вспомнила свою боевую молодость, не знаю, не знаю…

Но при виде адских псов она выгнула спину дугой, вздыбила жалкие остатки шерсти и с гнусавым воем, типа «хрен догонишь!», понеслась вниз по улице. Собаки, как вы уже догадались, тоже отреагировали вполне предсказуемо. Им же глубоко фиолетово, что их поводки намотаны мне на руки и в один миг их не снимешь.

– Посторонись, несознательные, зашибу-у! – тонко орал я, едва ли не ласточкой летя над мостовой за счастливыми псами, наслаждающимися жаркой погоней за кошкой, которая всё ещё хочет жить. О, святый Боже, святый бессмертный, помилуй мя, что это было…

Вы знаете, как бегают кошки? Во-первых, быстро, во-вторых, зигзагами, в-третьих, там, где это им удобно. А в результате мне четыре раза пришлось с разбегу сигать через чужие палисадники, три раза перепрыгивать ямы, рытвины и траншеи, пару раз почти вертикально по стене вверх и кубарем вниз, а напоследок меня успешно протащили волоком через неизвестно откуда взявшуюся лужу!

Но веселее всего было, когда эта подлая мурка, свернув за угол, не сбавляя хода, влетела в целую похоронную делегацию и в великолепном балетном прыжке уселась перевести дыхание прямо на крышке гроба. Не более полминуты, потому что потом в толпу врезались мы…

Бедная нечисть сыпанула во все стороны, останки покойного (колдуна, беса, вампира, леший его теперь разберёт) были безжалостно растоптаны и разнесены на сувениры. Кошка умудрилась скрыться в суматохе, а я подъехал к Хозяйкиному дворцу, уже сидя на перевёрнутой гробовой крышке, с венком на шее и чёрной лентой «От жены, тёщи и любовницы – мы тебя помним, сволочь!». Кто бы сомневался, меня забудешь, как же…

– Мамма миа! Нон чизоно скритто, кретино-импотенто? – приветливо раздалось из львиных зевов, украшавших медные ворота. – Если кто чего не понял, то я рада тебя видеть, Иловайский! Заходи!

Я кое-как встал на ноги, проверил, все ли части тела на месте, ничего не отбил, ничего не отколол? Потом снял венок с шеи, аккуратно сложил всё в побитую крышку гроба и, не дожидаясь мстительных родственников покойного, вместе с довольными прогулкой псами вошёл внутрь двора. Оба зверя, на прощанье лизнув мне руку, отправились к своим товарищам за ограду, а я поднялся по уже знакомым ступенькам наверх. А там меня ждал роскошно накрытый стол и сияющая Катенька в мужских штанах и облегающей кофте под горло.

– Что, огорчён? Да, декольте сегодня не будет, пялиться не во что, можешь смотреть мне в глаза, а не туда, куда облизываешься. Дай чмокну в щёчку! – Она церемонно, словно на Пасхе, похристосовалась со мной в обе щеки и пригласила присесть. – В прошлый раз ты меня угощал, сейчас я накрываю футбольное поле. Образно выражаясь, конечно, наша полянка поменьше. Смотри сюда. Это консервы, открытые, с паштетом из шпротов. Сама не ем, но ты попробуй, они на любителя. Это бананы, это киви, ты таких фруктов у себя на Дону не видел, едят без кожуры. Бутерброды с колбасой, сыром, ветчиной и крабовыми палочками. Типа «палочки» натуральных крабов, но из рыбьего жира, красителя, усилителя вкуса и соевого белка. Есть пепси и меринда, тебе чего налить?

– Э-э… благодарствуем, на твой вкус, – вежливо выкрутился я, потому как половина названий являлась для меня абсолютной китайской грамотой. Хотя на вид вроде вполне съедобно.

– Ясненько. – Катя понятливо кивнула. – Давай проще, хватай то, что беру я, и поступай с ним так же, как я поступаю. Вздрогнем?

Она протянула мне маленький металлический бочонок с дыркой. Я храбро отхлебнул – холодная пузырящаяся жидкость сладко обожгла нёбо и ударила в нос. Сейчас чихну…

– Ты ешь, ешь, закусывай, пепси такая вещь, не зажуёшь – посадишь желудок. Я, что могла, тебе выяснила. Немного, но ты ж у нас голова, справишься. Чавкай на здоровье, а я пока покажу, чего нарыла.

Моя красавица встала, потянулась и нажала кнопку на волшебном ноутбуке. Экран приветствовал нас уже привычной мелодией, загорелась картинка рабочего стола, изображающая ту же Катеньку в тёмных очках, с девичьей косой до пояса, стоящую в полупрозрачном летнем сарафане у берёзы, с яркой надписью вдоль экрана: «О да-а, я хочу-у… Да не тебя, а в отпуск!»

– Вот, смотри сюда. – Она быстро пощёлкала клавишами, и передо мной открылась старая карта. – Это то, что ты мне оставил, а вот то, что удалось восстановить. Как, впечатляет?

Я охнул и едва не прикусил себе язык, увлёкшись бутербродом. На экране высветилась совершенно чёткая, незамызганная и непорванная карта, такая, какой она была в момент своего создания! Все надписи с обратной стороны были восстановлены, перевод не составлял труда, и шансы найти клад сразу выросли до небес!

* * *

– С тебя вобла и сало, благодарных поцелуев не надо, – сразу расставила все точки над «i» гостеприимная хозяюшка. – Вот без обид, Илья, не впадай в комплексы, сам подумай – у тебя служба, у меня работа, ты там, я тут, что нам светит? Хочешь, банку пепси с собой подарю? Забирай! Пусть потом археологи вешаются…

– Благодарствую, не стоит, а старую карту можно ли вернуть?

– Запросто. И новую дам в распечатке. Только не брался бы ты за это дело. Всем, чем хочешь, чую, что нехорошее оно. Не так там всё просто, и не надо тебе в кладоискатели на кладбище играть.

– А вам-то что с того, разлюбезная Катерина, простите, не знаю отчества? – как мне казалось, резонно спросил я, переходя на «вы» и вставая из-за стола. – За хлеб-соль спасибо, за объяснения тоже поклон земной, более с намёками да чувствами приставать не стану, сам гордость казачью имею. В Оборотный город тоже не вернусь, а случится в помощи моей нужду иметь, так Моню со Шлёмой пришлёте – я у вас в долгу…

– Уйти, значит, хочешь? – тихо прошептала она, опустив дивные ресницы. – Бросаешь меня, да? Ну и пошёл на фиг! Больно надо, жила без тебя, и ещё проживу! Мне, может, до смены какие-то полтора года отпахать осталось, сама справлюсь как-нибудь, не маленькая! Гордость у него казачья… А у меня? А обо мне ты хоть на минуту башкой своей чубатой подумал? Или ты другим местом думаешь?! Как на грудь мою пялиться, так он тут первым набежал, а как я глухо, без декольте, так сразу «вы, вам, спасибо, приставать не стану, я у вас в долгу…». Тьфу! Бери свою карту и уходи!

– Вы… ты… чего орёшь-то? – как-то даже опешил я.

– Кто на тебя орёт, кому ты нужен?! – Она шагнула назад, едва не смахнув со стола свою же книгу-ноутбук, в сердцах швырнула на доску с кнопками и шпеньками полотенце, громкоговорящая серая «груша» упала на пол, а Хозяйка встала ко мне спиной, надутая, как енот-полоскун у грязной речки в половодье.

– Катенька, свет мой…

– Ага, лампочка электрическая! Получил, что хотел, и вали!

– Да мне ж без твоей любви никакой клад не в радость…

– Какой любви? Ты, вообще, о чём, Иловайский?! У тебя поперёк папахи кириллицей написано – «дай за титьку подержаться» и «хочу секса без обязательств»!

– Чего я хочу? Уж больно слово мудрёное…

Хозяйка развернулась было объяснить, да не судьба, взгляд её пал на какой-то скромный шпенёк, вроде бы наклонённый не в ту сторону, и личико её нежное так исказилось, что я вздрогнул невольно.

– Микрофон включён! Нас же слышно было на всю площадь, я х… матом не ругаюсь, это был просто выдох, заткните ушки ватой, дети… А не то поубиваю всех на хрен!!!

– Как скажешь, матушка, – гулко донеслось в ответ едва ли не спевшимся хором. – А тока очень уж интересно, чем там у тя дело-то с хорунжим закончилося, коли он ужо получил, что хотел?

Катя метко опустилась на вертящийся стул и молча закрыла лицо руками. Ну вот, нешто я опять во всём виноват?

– Так уж ты не серчай на меня, дурака, я ж не со зла, а по неведению, – как можно мягче произнёс я, дерзнув осторожно погладить её по склонённой голове. – Как я мог знать, что весь народ нас слышит? Ну хочешь, сию минуту к ним спущусь и скажу, что ничего не было?! Не было ничего!

Красавица, не поднимая глаз, выдернула шнурок из какой-то дырки. Надеюсь, знает, что делает, а то ломать-то дело нехитрое, а вот как обратно вставить…

– Знаешь, я ведь тебе серьёзно говорила по поводу этого клада, французский сам знаешь или у автопереводчика спросить?

– Разберёмся, чего там… – Мне хватило одной минуты, чтобы бегло прочесть вслух: – «Дорогой Шарль! Когда ты получишь это письмо и карту, меня скорее всего не будет на этом свете. Поход в Россию был авантюрой, армия разбита, каждый из нас пытается спасти хоть какую-то часть военных трофеев. Мы с Жаном попали в плен, сумели бежать, долго скитались по суровой земле русских и на одной из просёлочных дорог нашли брошенную карету, а в ней настоящее сокровище. Оно могло бы обогатить всех нас, но идти с золотом во Францию не было никакой возможности. Увы, жестокий рок заставил нас скрыть его среди могил и поставить для охраны страшных стражей…»

– Ставь галочку! – подняла указательный палец Хозяйка, впрочем, так и не отодвинувшаяся от меня.

Продолжая гладить её по голове правой рукой, я левой поднёс белый лист с распечаткой текста на латинице поближе к глазам, кивнул и продолжил:

– «Древнее баскское заклятие на крови защитит клад и не отдаст его в чужие руки. Ты знаешь его наизусть, твой дядюшка учил нас этому, когда мы были безмятежными детьми и маялись зубной болью. Я составил план, уверен, что ты всё поймёшь правильно. Если мне не суждено больше увидеть прекрасную Францию, то мои товарищи, поочерёдно храня карту, вручат её тебе. Ты честно вернёшь каждому уцелевшему его долю. Не медли, ибо демоны…»

– Ещё одна галочка!

– «…ибо демоны всегда голодны и не будут ждать вечно!» Что, уже всё?

– Практически, – вздохнула Катенька. – Ниже только адрес этого Шарля, занюханной рыбацкой деревеньки пригорода Лиона, и просьба о передаче привета крошке Марго, с чьим локоном на груди автор и надеется замёрзнуть на нашей исторической родине. Итак, что мы имеем? Да ты сядь, спасибо за ласку, но хватит гладить меня, как кошку, скоро искры по волосам побегут от статического электричества. Или мурлыкать начну, а это ещё хуже…

Я вновь присел на табурет, выбрал кусок хлеба и шматок колбасы потолще, пепси пить не буду, но, может, чай есть? Катерина одобрительно улыбнулась и, проследив мой взгляд, нажала на оранжевую кнопку чуднóго белого чайника со шнурком.

– А тебе точно ничего не будет… ну из-за этого микрофона?

– Да плюнь на них с покатой крыши, сплетней больше, сплетней меньше… Главное, чтобы боялись, а трепать языками они обо мне могут всё что угодно. Я от этого сыпью не покрываюсь и по ночам спать не перестану. Короче, что скажешь о письме?