Текст книги "Оборотный город. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Белянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 54 страниц)

– А чего говорить, надо идти на ближайшее кладбище с лопатами, рыться наудачу, и, бог даст…

– Бог даст. Ещё как даст! А потом догонит, ещё разок добавит как следует за осквернение могил!

– Тоже верно. – Я опустил голову. – Слушай, а ваших упырей нельзя попросить как-нибудь деликатно в том районе покопаться? То есть, раз там всё равно скелеты лежат, может, с ними по-свойски договориться можно? Уж они-то в курсе, где у какого холмика французы клад закопали…

– А чего, попробуй, – наливая мне в кружку одного кипятку, задумчиво протянула Катя. – На Моню и Шлёму я всегда нажать могу, да и ты с ними вроде скорефанился, только особо не доверяй, кровососы всё-таки. С Вдовцом поговори, у него знаменитая настойка на гробах подаётся. Сам ставит, сам гонит, а гробы для крепости старые берёт, не меньше пятидесятилетней выдержки. В могилах-то у нас каждый второй роется, но не ради золота, сам понимаешь. Меня больше напрягает это «баскское заклятие»…

– Заварки бы?

– Прости, вот бери пакетик.

– ?!

– Иловайский, не тупи. Вот так раскрыл, обёртку выбросил, в чашку сунул и держи за верёвочку! Если б это наше российское заклятие было – нет проблем, пробили в базе данных, что почём, светит не светит, и забирай свой клад, старина Флинт! Но по баскам у меня в Сети ничего не выплыло, тёмный народец, смесь арабов и готов, свой язык, закрытая система посвящения в древние знания… Слушай, а с чего ты на это подписался, а? Тебе бабки нужны, что ли?

– Кто?! – Я резко отхлебнул чаю, едва не подавившись всплывшим пакетиком.

– Ну в смысле деньги!

– Деньги всегда нужны, казакам ведь жалованье не положено, – прикинул я. – Но тут речь не просто о золоте, а о чём-то дорогом и редком, вдруг они пытались вывезти что-то очень важное, для души, для земли нашей. Не всё же звонкой монетой мерится… Вдруг там иное сокровище?

– Романтик ты, хорунжий. – Моя любовь отвернулась и замолчала так, словно я её чем-то обидел. Чай был допит в неопределённом молчании с обеих сторон. Я видел, что она загрустила, но помочь ничем не мог.

И не потому, что не хотел, а просто не знал, как лучше. Ну подойду сейчас, скажу что-нибудь ласковое, обниму даже, а потом как? Пообещаю, что вернусь на белом коне да заберу её отсюда? Не нужно ей это. Признаюсь, что запала краса её в сердце казачье? Так ей и этого не надо. Поблагодарить за помощь и отправляться восвояси? А может, рискнуть да и…

– Тебе пора, Иловайский, – удивительно спокойным тоном, всё так же не отводя взгляда от ноутбука, объявила Катерина. – Упырям передай, чтоб наверх вывели – я приказала! Сюда больше не приходи. Мы в расчёте. Пожалуйста, уважай моё мнение и сделай так, как я сказала.

Мне оставалось только встать, сунуть за пазуху все бумаги и, щёлкнув шпорами, удалиться не прощаясь. Всё. Эта история закончена. Объяснились. Чего уж теперь, пора и честь знать…

Пока спускался вниз по лестнице, на единый миг остановился и прислушался. Но нет, приглушенных звуков рыданий, горьких слёз или хотя бы тяжёлых вздохов слышно не было. Только размеренный стук клавиш волшебной книги с живыми картинками. А я бы, наверное, забыл про гордость и соколом полетел к горлице кареокой, лишь бы был нужен…

Адские псы приветствовали меня весёлым лаем, видимо надеясь, что я ещё раз свожу их погоняться за кошками, но, чувствуя настрой человека, тихо поскуливая, пытались лизнуть мне руку через решётку. Я от души потрепал их по холке. Зверьё, конечно, лютое, но не они же в том виноваты, природа такая. Ворота за моей спиной захлопнулись сами собою, медные львиные головы безмолвствовали. Никакой особой толпы, осуждающе обсуждающей строгую Хозяйку и коварного казачка, не оказалось. Разве что деятельные красавцы-упыри терпеливо ждали меня, лузгая семечки…

– Вот только спроси, ЧТО у нас там было и сколько раз… убью! – без шуток предупредил я Шлёму, прежде чем тот открыл рот. А Моня без малейшего повода ещё и добавил собрату звонкий подзатыльник.

– Не переусердствуй, – строго попросил его я и уточнил: – За дело хоть?

– Ага, это я сам проспорил, – смущённо откликнулся второй упырь. – Он, вишь, сразу сказал, что ты про Хозяйкины ласки трепаться не станешь. А я думал, уж с друганами-то, поди, поделишься…

– Нечем делиться.

– Бывает, бабы, они такие… Накрутят нашему брату обещаний с три короба, про целомудренность напоют, папам-маменькам представят, а покуда ты с их роднёй о покосе беседуешь, они сами с первым же барином залётным к цыганам на всю ночь…

– Было? – с первого взгляда угадал я.

Моня кивнул на Шлёму, тот покраснел, аки маков цвет.

Господи ты Боже! Да неужели ж и у нечисти поганой бывают чувства, любовь, разлуки и коварные измены? Неужели и они к страданиям сердечным расположены, так чем же тогда они по большому счёту от нас отличаются? А это дорожка скользкая, начнёшь так думать, да и дойдёшь ещё до того, что у них, может, и душа есть?!

Нет, братцы, стоп! Нам, православным казакам, о таких вещах даже задумываться возбраняется. Наше дело – с земли на коня, да за шашку, да всей лавой, да на «ура-а!», а там кому как повезёт – иль «Георгий» на груди, иль могила впереди! Выход из сложившейся ситуации был один, традиционный и популярный, а главное, действенный…

– Пошли, выпьем с горя!

– Ты всерьёз, хорунжий? – не поверили упыри. – Не побрезгуешь с нами в кабаке за один стол сесть, водки выпить, под лягушачью икру да маринованные поганки?!

– Ни в жизнь, – перекрестился я. – Этой дрянью закусывать не стану! А водки выпью, душа просит…

– Видать, и впрямь подкосила Хозяйка нашего казачка, – скорбно вздохнул Моня. – Идём, Иловайский. Мы тя и в кабак сводим, и наверх сопроводим, и на разговоры, что меж мужиками по пьянке бывают, не поскупимся. Припади к моей груди, брат, выплакай, что накипело…

– Э-э, ну не до такой степени! И руки убери, и обниматься со мной не надо, а про родственные поцелуи вообще забудь! Ничего личного, только выпить и поговорить! Усекли? А то уже губки раскатали на версту по бездорожью и румянец по щёчкам такой, что сразу кастрировать хочется, гильотиной, по-французски, как котов блудливых…

* * *

Первая моя серьёзная ошибка была в том, что я напрочь позабыл советы Катерины и позволил сердобольным умникам увести меня совсем в другое заведение.

– Чё те у Вдовца-то делать? Тока стопки считать, чтоб на чётную не угодить да лапти не склеить… Пойдём в другое место, там и напóют, и накормят, и денег лишних не сдерут. У тя, кстати, гроши-то есть?

Бум-с! Вот это была моя вторая ошибка, я пригласил парней выпить, не имея ровно ни копеечки наличных средств. Заложить сапоги и папаху, конечно, можно, но тогда по возвращении мой суровый, но страсть какой справедливый дядя не только прикажет меня выпороть, но ещё и засадит в какой-нибудь сарайчик под «домашний арест». Мы ведь форму казачью не от царя-батюшки получаем, у нас и мундир, и конь, и сабля – всё за свой кошт. Кто не может, тому вся станица помогает. Я вот на полном дядином содержании…

– Ох ты ж горе луковое, совсем ни единой монетки нет?

– Из всего серебра только крест нательный на верёвочке, но его не отдам! А в долг нальют? Под честное благородное?

– Выкрутимся. – Упыри, не сбавляя шага, пожали плечами. Денег, как видно, не было и у них, так бы, думаю, выручили до завтра, не первый день знакомы.

За поворотом мы упёрлись в свежеструганую дверь, над которой красовалась потёртая вывеска «Пивняк-стопарик». Сбитые до скользкости каменные ступени вели вниз, в полуподвальное помещение, где в полумраке чадящих свечей едва можно было разглядеть всего три грубых стола, за которыми практически никого не было. То есть лишь два тощих студента в углу и один натуральный ёж размером с хорошую откормленную свинью. Этот монстр на миг вынул курительную трубку из зубов, повернул ко мне испитую мордочку, повёл носом-бусинкой, икнул и вновь уткнулся в ополовиненный мутный штоф. Чего только не насмотришься…

Моня и Шлёма бодро уселись за свободный стол, благо вдалеке от зыбко покачивающегося в тумане пьяного ёжика, и что-то быстро шепнули на ухо невнятно шамкающему толстяку за стойкой. Нам сию же минуту подали запотевшую бутыль настоящей гербовой, государственных винокурен, и три относительно чистые стопки.

– Закусь не заказываем, – подмигнул Шлёма. – Ты наших разносолов жрать не станешь, а мы опосля первого литру не закусываем, а к серединочке второго уже под столом лежим. Смысл зазря тратиться?

Моня без лишних слов быстренько откупорил бутыль и ловко плесканул каждому едва ли не всклень:

– Давай, хорунжий, скажи тост! За что пьём – за вас, за нас и за спе…

– За Хозяйку, – тихо перебил я. За нечисть пить не стал бы, водка б в горло не пошла, а за Катеньку душа горела. – Уходить надо вовремя, раз ей без меня спокойнее будет, так чего ж такой красе жизнь портить? За её счастье!

– За Хозяйку! – подняли посуду упыри, и даже ёж поддержал нас согласным глотком.

А вот после первой стопки я резко поумнел и больше грубых ошибок не совершал, то есть за полчаса умудрился довести ребят до нужной кондиции и ни капли не принять сам. Слишком важные вопросы были поставлены на карту. Хотя, по чести говоря, упыри вроде и пили, но не пьянели…

– Стало быть, ты хошь нас, честных кровососов, сподвигнуть богоугодное дело совершить на благо всей необъятной Российской империи?! Да нам-то с того какой резон – в сырой земле ногтями копаться?

– Ну мало ли… Вдруг где на косточку на обглоданную набредёте? Всё ваше. Я на кости без претензий.

– А вот энто уже деловой разговор, – загорелись упыри. – Тут уже есть об чём лясы поточить, за что языками завязаться. Ежели в цене сойдёмся, так и мы не без патриотизму! Французы, говоришь, на нашем кладбище чегой-то там сныкали?

– Угу, – тупо кивнул я, всё ещё не веря, что они так легко купились.

– Да как посмели? Куда царь смотрел?! Кто энтим лягушатникам, ваще, волю дал по нашинским погостам под шарманку шляться, из-под холмиков могильных самое вкусное выбирать, права наши упырьские, суверенные, нарушать прилюдно, да ещё и карты потомкам оставлять – где что недоели?!! – завёлся Шлёма.

– Бонапартисты, что с них взять.

– Ни стыда ни совести, – подтвердил более образованный Моня. – А вот, Иловайский, коли мы тебе всё кладбище перекопаем, нам медаль дадут? За заслуги перед Отечеством…

– Всё перекопаете, скажите «спасибо», если не расстреляют, – строго осадил я. – Нам там потом не картошку сажать, думать же надо.

– Расстрел что-о, тьфу! – не слушая меня, дружно отмахнулись упыри. – Вот ежели в Сибирь сошлют, оно куда как неприятнее. Там, говорят, в морозы лютые земля как камень промерзает и покойников хоть кайлом долби, а толку? Ни одну могилку не вскроешь, ни в один гроб греться не влезешь, так уж лучше расстрел. Всё из огнестрельного оружия… Тока ты нас заранее предупреди, чтоб мы хари умыли и чистые рубахи надели.

– Э-э, не проблема. – Я доразлил по стопкам остатки уже второго штофа и, видя, что беседа уходит не туда, попытался вернуться на прежнюю тему. – Давайте начнём с малого. Вы просто найдёте мне три могилы, отмеченные вот тут на карте крестиками, а в нужном месте я уже сам пороюсь.

– Дык чё ж тут гадать-то… Две могилки прямо, а третья с разворотом. Вот дерево, вот лес, а вот… загогулина нереалистичная обрисована. Всё криво-косо, сикось-накось, руки бы оборвать Рафаэлю галльскому за энти безобразные художества! Ну не дано человеку в один прилив против ветра пожар тушить, дык неча и штаны расстёгивать… – витиевато опустил неизвестного французского оккупанта практически трезвый Шлёма. Потом посмотрел на собрата, икнул и безмолвно рухнул под стол.

– Всё, готов. Абзац котёнку, не умеет пить, – чуть виновато пожал плечами Моня и плавно сполз туда же.

Я остался один, в компании двух тощих типов студенческого телосложения и пьяного ёжика, продолжающего окутывать себя табачными кольцами. Ну, молодёжь, кем бы она ни была (начинающими вампирами, колдунами-первогодками, вурдалаками-самоучками), вела себя тихо, посасывала через соломинку зелёную жидкость с убойным ароматом полыни и на меня внимания не обращала. Бурдюк с иголками вроде тоже, не факт, что он вообще и разговаривать умеет. Сам кабатчик, дважды подав нам водку, пропал бесследно, ни слуху ни духу. Но вот только стоило мне встать, как он мигом возник у стола, криво улыбаясь и подмигивая:

– Плати, казак!

Я незаметно пнул ногой сначала Моню, потом Шлёму, потом наоборот, но толку ноль – оба находились в состоянии абсолютной недобудимости, хоть ажурной резьбой их покрывай или кубачинской чеканкой, даже не почешутся.

– Сколько?

– Да денег не надо, давай чего обещался.

– В смысле? – осторожно уточнил я.

– Ну дружки твои заранее предупредили, что платить по-иному будешь… Языком!

Я окончательно ничего не понял. То ли от меня ждут мытья посуды языком, то ли отдать его на отрезание, то ли вылизывания чьей-нибудь…

– Да ведь весь Оборотный город слыхал, как ты от Хозяйки «всё, что хотел, получил», так теперь про то и расскажи, коли обещал! Даром, что ли, водку-то жрали?! Ну как она… безо всего, хороша, а? Груди-то каковы? – Кабатчик сглотнул розовую слюну. – А сама в постели небось стонет так сладко? О-о-а-а! Да, потискал, поди, на славу, за всё да по-всякому, и…

Уж не знаю, сколько в нём было весу (крупный мужик, кулак я отшиб здорово), но этот похотливый мерзавец от одного удара в ухо перелетел через студентов и всем задом прилип к спине ежа! Вопль был такой, что мои упыри проснулись.

– Иловайский, мать твою! На минуту одного оставить нельзя, ты чего творишь?!

– Я чего?!! Ах вы…

– Ша! Линяем отсель, покуда не замели, а все потом друг дружку придушите. – Бледный Моня с трудом оторвал меня от Шлёмы и вытолкал нас взашей из гостеприимного заведения. Оно очень вовремя, так как кабатчик визжал по нарастающей, за нашей спиной уже начинала лопаться стеклянная посуда.

Мы рванули не оглядываясь…

Следом выбежал обезумевший пьяный ёжик, с явным удовольствием, хоть и нетрезвыми зигзагами унося на своих иглах изощрённо матерящуюся добычу. Я так понимаю, что ни о какой оплате речь уже не шла, у хозяина появились другие, более насущные проблемы. Ну они у кого угодно были бы, в таком весёлом положении даже мой дядя верещал бы самым неподобающим образом, а ведь он настоящий казачий генерал! В мою дурную голову накрепко втемяшилась дебильная мысль о том, что даже генерала можно довести до белого каления таким количеством иголок в задницу…

– Куда бежим-то?

– Из города!

– А шагом нельзя?!

– Можно, – подумав, остановились упыри. – В самом деле, чё ж теперь спешить-то? Дело сделано, погони не будет, можно и прогулочным шажком пройтись, вразвалочку, на лавочке посидеть, чайком побаловаться.

– Это лишнее, – твёрдо отмёл я. – Давайте наверх, меня Прохор ждёт.

– В один момент! – разулыбались ребята.

И действительно, к крепостной стене мы вышли буквально минут за десять – пятнадцать. До арки тоже дошли без проблем, бес-охранник даже не пытался сотворить какую-нибудь гадость и пальнуть в спину. Дальше дорога была уже знакомая, мы вышли к тем самым ступенькам, по которым я спускался в Оборотный город в первый раз. Теперь уже кажется, что всё это было безумно давно…

Сразу вспомнилась та дикая скачка на арабском жеребце, старая нищенка, «завернувшая» мою дорогу, пробуждение на могильном камне, ржавый нож у моего горла, жуткое завывание чумчар. Конечно, яркие события тех дней изменили меня и полностью перевернули всё мировоззрение.

Словно бы плевок бабки Фроси, случайно угодивший мне в глаз, неожиданно настолько расширил горизонты, что теперь всё вокруг стало состоять из сплошных вопросов. Почему существует этот город? Кто его создал и как Господь такое терпит? Не иллюзия ли всё это? Позволительно ли православному человеку вообще заговаривать с нечистыми? Так ли хороша эта самая Катенька, раз она тут живёт и работает, а меня фактически выгнала ни за что ни про что?!

Вот ведь как бывает в детстве, когда ты совсем маленький, то твёрдо уверен в том, что маменька знает всё на свете, только спроси. Спрашиваешь, почему вода мокрая, почему ветер дует, почему огонь жжётся, почему старшие сестрицы меня с собой в баню не берут – мама даст подзатыльник, и вроде всё ясно. То есть жизнь легка и понятна!

Сейчас спрашивать не у кого. Маменька далеко, дядя ближе, но что он знает? А рядом только два «друга»-упыря и сплошные душевные метания. Как говорится, не судьба сок пить, неча и на берёзу лезть…

– Ладно, надолго не прощаемся. Ругаться на вас за подставу не буду, перегорело уже. А вот завтра ближе к вечеру жду на том же кладбище. Начнём поиски французского клада.

– Бывай, хорунжий. – Шлёма хлопнул меня по плечу. – Наше слово твёрдое, обещали порыться, так уж фуфелы разводить не станем, гнилыми отмазками не опозоримся. Верно я говорю?

Вместо ответа Моня молча обнял меня, как брата. Ну не вырываться же, я тоже по-приятельски похлопал его по спине и вздрогнул лишь тогда, когда почувствовал, что этот гад не намерен размыкать объятия. Дружеские руки вежливого и предупредительного упыря вдруг стали железным капканом, а острые крепкие зубы, лязгнув, нацелились на мою шею. Для драки не было манёвра, уклониться некуда, неожиданность коварного нападения просто ввела меня в ступор. Ей-богу, он бы загрыз меня, как курёнка, если бы не… Шлёма, с размаху шандарахнувший соратника случайным булыжником по маковке!

– Спа… спаси…бо, – кое-как прохрипел я, сбрасывая разом обмякшего Моню.

– Сам не пойму, чё на него нашло? Всегда тихушником был, за тя вон вечно заступался, а тут нате вам… Короче, шёл бы ты, Иловайский, а? Довольно тебе честных кровопийцев зазря искушать, ходит тут, весь аппетитный, кровь с молоком, аж слюнки текут…

* * *

Я кивнул и, не оборачиваясь, двинул по лестнице вверх. То есть не красивым размеренным шагом, а едва ли не галопом, практически перепрыгивая через две-три ступеньки. Не то чтобы так уж спешил убежать, просто это гнусное предательство напрочь перечеркнуло всё моё отношение к этой сладкой парочке. Ясно же, никогда нельзя доверять нечисти! Ни за что, ни при каких условиях! И кто? Моня! Вот уж от него-то воистину никак не ожидал…

Я вышел на площадку под могилой, легко нашёл железный рычаг, потянул, принажал плечом, тяжёлая плита подалась вверх, и я с наслаждением вдохнул всей грудью свежий ночной воздух. Ну наконец-то! И хоть до спящего села я дотопал почти к рассвету, зато по пути со мной совершенно ничего не случилось. Вот и рад бы соврать, а нет настроения. Никто на спину не бросался, из кустов не выскакивал, лунный свет не загораживал, в ухо не орал, хотя возможности были…

Явившись в расположение полка, я просто рухнул спать прямо на сеновале при конюшне и успешно продрых аж до обеда. Снов не было вообще, похоже, усталый организм так нуждался в отдыхе, что мозг просто отключился и не мотал мою пылкую душу по разноцветным мирам чудесных видений. Так-то, в обычном распорядке службы, сны посещают меня практически ежедневно, и какие сны! Яркие, волшебные, сказочные – про любовь, про заморские страны, про глубины морские, про людей с далёких звёзд… Да такие истории невероятные попадаются, хоть вставай поутру и с разбегу книгу пиши!

А дайте только срок, и займусь этим сочинительским делом непременно, потому что оно уж куда как спокойнее бешеных скачек по степям, долгих походов да героических войн за веру, царя и Отечество, от каковых мы, казаки, по общему убеждению прям-таки млеем…

Проснулся от божественного запаха гречневой каши, интимно щекотавшего мне нос. Даже ещё не раскрывая глаз, я потянулся, зевнул до ломоты в челюстях и поблагодарил:

– Спасибо, Прохор! Меня вчера никто не искал?

– Не-а, тока дядюшка ваш, ординарец его, чиновник тот патлатый, с рифмами, староста, бабы сельские, ну и я, грешный. А так вроде больше никто…

– Вот и ладушки. – Я встал, отряхнул налипшие соломинки и быстро сбегал во двор умыться, а уж потом и принял из рук заботливого денщика глиняную миску горячей каши.

– А ты?

– Да я-то ещё час назад отобедал, – Прохор улыбнулся в усы, – покуда кто-то тут храпака задавал знатного. Вы уж ешьте, ваше благородие, а я обскажу, чего нового на свете творится. Ну, во первых строках письма, не сойти мне с ума, ваш дядюшка будет, его кто забудет? Он в нервах с вечера, хотя вроде и не с чего… На всех срывается, зазря обзывается, в руках царёва игрушка, поди, и спит с ней под подушкой. А поэтик Чудасов с утра тарантасом прибыл да носом крутит, добрый люд мутит – Иловайского вынь да положь ему, болтуну скотоложьему! Ну и одна старуха, что глуха на ухо и на оба глаза слаба, как зараза, тоже тебя хочет, просит быть к ночи. Обещает счастие, любовные страсти да объятия жаркие, чёртова припарка, и…

– Прохор, тебя ещё не бьют за такое? – скромно перебил я, едва не подавившись остывшей кашей, потому что сразу всё представляю в лицах, а воображение у меня богатое.

– Пытались, конечно, да не словили, – самодовольно похвалился старый казак. – А тока, ежели по-серьёзному, дак ту корзинку с разной снедью, что вы нечистому батюшке скормили, как ни верти, но отрабатывать придётся. Ещё с утречка за забором народец столпился, все в ожидании, кто с надеждой, а кто и с вилами. Хоть на одну минуточку, да выйти к людям надобно. Тока дочавкай сперва, чтоб не на голодный желудок сдаваться.

Уф… Пожалуй, это то самое, от чего я и рад бы отбрыкаться руками-ногами, а куда денешься. Обещался – плати, иначе свои же за честь казачью по затылку накостыляют. И будут правы!

– Идём. – Я решительно отодвинул пустую миску, облизал ложку, со скрипом встал, поправил ремень, надел папаху и внутренне счёл себя готовым к самому худшему. В конце концов, не такие уж они там все и страшные…

– Коли Бог не попустит, так и бес не укусит, – легко поднялся вслед за мной верный денщик, заботливо сунув за голенище тяжёлую ногайскую плеть. Тоже правильно, если что пойдёт не так, он хотя бы прикроет моё тактическое отступление.

А за воротами нас терпеливо и без лишнего шума дожидалась довольно плотная толпа крестьян с напряжёнными и недоверчивым лицами. При виде меня все как-то воспрянули, приободрились и, видимо, даже обрадовались, что-де сбежать мне не удалось, а значит, и от задушевного разговора никак не отвертеться.

– Здорово дневали, люди добрые, – в привычной казачьей манере поприветствовал я сельский сход.

– Ты, что ль, Иловайский будешь? – без церемоний выкрикнул кто-то.

Я кивнул.

– Ну тады здорово, казачок, – уже более уверенно откликнулся народ.

– Чего хотели от меня, зачем звали?

– Да погадать же!

– Так я ж не цыган вроде…

– А ты посторайся, ежели обчество просит! – наставительно, с тем же оканьем, погрозил мне пальцем длиннобородый староста и весомо напомнил: – Тута денщик твой вчерась от наших баб хорчи тоскал. Дескоть, тебе оно шибко требоволось. Сам ли оголодал али болезненность едучая червя во грешной дыре кормления требует, про то нам неведомо. А тока мы добром-то поделились, вот и тебе бы честному люду тем же ответить!

– Долг платежом красен, – не стал спорить я. – Однако за талант характерника платы не берут, но и гарантий пожизненных тоже не обещаю, что увижу – скажу, чего нет – значит, то и от меня Господом сокрыто. Так честно будет? Тогда начинайте, кто первый спросить хотел?

– Я, я, вот я спрошу! – На меня сбоку налетела невысокая молодка с колышущимися грудями под серым платьем, в блёстках перламутровой рыбьей чешуи. – Война с Турцией завтра будет?

– Нет, – почему-то сразу определил я. – А тебе-то оно зачем?

– А сама не знаю. Так, спросила к слову. Ну да тогда… вот ещё…

– Осади назад, корова! – строго прикрикнул мой денщик, вздымая нагайку во внушительном кулаке. – Давайте-ка по уму-разуму поступим, один человек – один вопрос! Чай, характерник у нас не железный, ему тоже отдых нужен. Вона вас сколько набежало-о… Следующий!

И пошло-поехало. Народ попёр косяком, Прохор бдел, чтобы никто не протискивался ко мне ближе чем на шаг. Сознательные селяне сами хватали за химок зарвавшихся, но всё равно вопросов на мою голову вывалился воз и маленькая тележка. Я и так по мере возможностей пытался отвечать покороче, но…

– Уж ты скажи, Илюшенька, когда я рожу-то?

– Как только забеременеете, бабушка, так через девять месяцев и тужьтесь…

– А вот у меня муж пропал, совсем пропал, уже почитай час, как его не видела.

– Так он за спиной у вас, пальцем у виска крутит.

– Да коли, сказать пообстоятельнее, так, к примеру, ежели б был я православный царь, а хоть бы и незаконнорожденный, и взял себе веру магометанскую, а сам пейсы отпустил, свиней развёл да с ними и напился. Чё мне теперь делать-то?

– Лечиться, пока не поздно. Хотя проку с этого…

– А вот я, дяденька Иловайский, в энтом году замуж собралась. А мне не хочется. А за вас бы пошла. А то маменька торопит. А так вроде и не к спеху. А я б ещё годочков двадцать погуляла. А чё меня все взашей толкают-то, высказаться не дают?!

– Дура потому что.

– Слышь, казачок, вот у меня жена, и при ней шестеро дочек, да две сестры моих вдовые, у каждой своих девок ещё по три штуки, да тётка с племянницей, ну и свояченица с внучками переехала. Как думаешь, мне всему этому бабьему царств угодить можно?

– Никак. Проще сразу застрелиться….

Примерно через час таких вот дивных вопросов и всей лаконичности ответов язык у меня уже не ворочался. Распух, посинел и едва помещался во рту. Прохор жёстко оборвал пяток желающих всенепременно испросить «гадания» по второму разу. Без грубостей, конечно, но и без сантиментов. Сказано – всё, значит, всё! Получил ответ, поклонись и проваливай. А то, что ты, дескать, не совсем это хотел спросить и жуть как нуждаешься в уточнениях, так это не наша головная боль, иди к себе на хату репу чесать, не приставай к честным людям.

Разумеется, было много недовольных:

– Жратвы-то небось корзинами да мешками уволок, а на предсказания поскупился. Обчество не уважил. Мог бы и пообстоятельнее разъяснить, коли мы чё не поняли…

– Это за огурцы, да картошку, да холодца плошку, за мятые грушки да чёрствые плюшки, за бутыль молока да четыре бурака и шматок сала – вам гаданий мало?!

– Курёнка забыл, – тут же поправила какая-то дотошная критикесса из народа.

Мой денщик сдвинул брови, отмечая себе бдительную бабёнку, но в споры не полез, просто оповестил:

– На сегодня мы квиты. Доведётся вдругорядь добротой вашей воспользоваться, тогда и потолкует…

– А вон дитёнку Аксиньиному он, поди, задарма пропажу указал!

– Машка, да уймись… – попросил староста.

– А чего? А пущай по справедливости! Волочи сюда детей, бабы, через них всю правду как есть выведаем! – не желая униматься, продолжила та.

Я устало поднял на неё взгляд и мельком отметил:

– У вас дети не от мужа.

Бабы ахнули и мигом оттащили назад вытолкнутых было ребятишек. Выведывать о себе ВСЮ правду, да ещё прилюдно на кругу, больше непроходимых дур не было. Люди крестили лбы, задумчиво качали головами и расходились не спеша, о чём-то перешёптываясь друг с другом. Разве что тот же староста, видимо надеясь на льготы по высоте положения, подкатился к нам ещё разок:

– Вы ужо простите Марию нашу, её в девичестве осиною по бошке-то звездануло, от она ко всем и домогается. Так я тут спросить хотел об…

Прохор закрыл меня спиной и посмотрел мужику в глаза, тот опустил взгляд и отвалил.

Слава тебе господи, ещё хоть пять минуточек такого адского напряжения, и я бы просто брякнулся, где стоял. Не то чтоб отвечать было так уж сложно, сами видели, о чём меня спрашивали, но сам факт изображения из себя живого мессии утомлял невероятно…

– Ох и лихой народец пошёл, а? – с весёлым возмущением обернулся геройский станичник, по-отечески обнимая меня за плечи. – Ну а теперича пора нам бодрым шагом и к самому генералу!

– Не пойду, – жалобно пискнул я.

– Никак нельзя, ваше благородие, ить не чужой человек, а родной дядюшка ждёт. Уже дважды нарочного присылал, волнуется, переживает, так что волей-неволей, а надо идти.

– У меня язык распух…

– А вот мы его водичкой студёной прополоскаем, да и вперёд, казаки!

Я махнул рукой, позволив этому бородатому ироду с врождённым материнским инстинктом едва ли не на руках унести меня к колодцу и два-три раза от всего сердца макнуть головой в бадью. Должен признать, существенно полегчало…

Ледяная вода словно бы уносит с собой все беды и проблемы, смывая грязь не столько с тела, сколько с самой души. Горячая русская баня в этом смысле действует совершенно иначе, она расслабляет и врачует, заставляя забывать обо всём, наслаждаясь теплом и жаром. А башкой в колодец – и ощущения иные, и живость, и кровь искрится в жилах, и настроение такое, что сразу хочется убежать куда-нибудь в чисто поле, догоняя ветер!

Это если ввести в описательность сюжета разумную долю романтизма и лирики. А если без них, то вот так, с мокрой головой, усталый от недосыпа и чисто человеческого общения, но с новыми распечатками и старой картой за пазухой, я отправился к нашему заслуженному генералу Василию Дмитриевичу Иловайскому 12-му. Он ждал и, видимо, действительно волновался…

– Разрешите войти?

– Разрешаю. – Дядя стоял у окна, в штанах с лампасами, белой нижней рубахе и вязаных носках с красным узором. В руке кружка ароматного кофе, брови задумчиво сдвинуты, и взгляд в никуда, за горизонт, то есть на заднюю часть двора, где резвились полосатые котята. – Где шлялся-то?

– В двух словах не перескажешь.

– Хэх, враньё твоё я и опосля послушать успею, ты мне главное скажи: результат есть?

– В определённой мере.

– Ох, смотри у меня, Иловайский. – Дядя шагнул ко мне, указал широким жестом на стол и первым опустился на крепкий табурет.

Отлично, значит, тоже могу присесть, беседовать будем по-домашнему, без чинов…

– Вот, это полная расшифровка текста французского письма, из неё следует, что таинственный клад действительно имеет место быть. Судя по всему, он не очень большой, но чрезвычайно ценный, и искать его следует…

– Да погоди ты, балабол. – Дядя хлопнул ладонью по старой карте. – Подождут твои бумаги, куда им деться. А вот признайся: ты ведь всё это время у неё был, у Катеньки своей ненаглядной?

Я кивнул.

– Ну и…

– В смысле?

– Ну было у вас чего или опять оробел в нужный час?!

– Да вам-то какое дело?! – сорвался я, вскакивая так, что табуретка отлетела в угол. – Не было у нас ничего! И не будет! И не робел я ни разу! А просто… Да это только моё дело, и обсуждать свои личные проблемы я тут ни с кем не обязан! Вы мне кто – генерал? Вот по службе и приставайте, а в душу ко мне не лезьте!

– Да ты успокойся, Иловайский…

– Не буду я успокаиваться! Вы мне клад найти поручили, так вот он, сегодня же пойду и выкопаю! Чего вы ко мне пристаёте, чего вам всем надо, чего сердце вынимаете…