Текст книги "Александр I"

Автор книги: Андрей Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 57 страниц)

Вошёл камердинер Федотыч.

– Федотыч, чтобы сейчас была готова тройка. Я еду в Кострому.

– Слушаю, князинька.

– Знаешь ли, старый, кто сейчас у меня был? – спросил у старика князь.

– Знаю, ваше сиятельство: Марья была, – не моргнув глазом, ответил старик.

– Узнал, старый, узнал! Мы с тобой думали – она померла, а она живёхонька.

– Только уж больно она переменилась, не скоро признаешь. Куда подевалась её краса писаная? С первого раза и я не признал её, ваше сиятельство, а как заговорила она, тут только и догадался, что за гостья.

– А красавица в своё время была Марья!

– Что говорить, баба красы писаной.

– Пожил с ней я всласть… Есть чем былое вспомянуть!..

– Как сейчас помню наши поездки на мельницу к Федоту. Вы, князинька, бывало, в горницу к мельнику, а там давно голубка ждёт, а я дремлю на козлах.

– Хорошее было житьё, старина! Теперь не то, постарели мы с тобой, Федотыч!

– Постарели, князинька, – с вздохом отвечает князю его верный слуга.

– Умирать, старина, надо.

– Смерть придёт – умрём, ваше сиятельство.

– И похоронят нас, словом добрым помянут; а может, и слезой горячей.

– Помянут, князинька: всяк человек, зная вашу доброту беспримерную, помянет вас молитвою к Господу и добрым словом!

Спустя несколько времени после того князь Владимир Иванович выехал на тройке лихих коней в Кострому. Его сопровождал старик Федотыч.

Chapter

ГЛАВА XV

Император Александр Павлович возвратился из Тильзита в Петербург десятого июля. Встреча императору была восторженная; все улицы были запружены народом, глубоко любившим добрейшего из людей – Александра; экипаж государя едва мог проехать в толпе, лошади ехали тихо. Государь, стоя в коляске, ласково кланялся, махая шляпой с перьями.

На другой день государь принимал во дворце всех высокопоставленных лиц, приехавших поздравить государя с благополучным возвращением.

В кругу своих приближённых император Александр говорил следующее про войну с Наполеоном:

«Руководствовался я постоянно неизменными правилами справедливости, бескорыстия, непреложною заботливостью о моих союзниках. Я не пренебрёг ничем для поддержания и защиты их. Независимо от ведённых, по моему повелению, дипломатических сношений я два раза вступал в борьбу с Наполеоном, и, конечно, не будут меня упрекать в каких-либо личных видах. Усматривая постепенное разрушение начал, составлявших в продолжение нескольких веков основание спокойствия и благоденствия Европы, я чувствовал, что обязанность и сан российского императора предписывали мне не оставаться праздным зрителем такого разрушения. Я сделал всё, что зависело от сил человеческих. Но в этом положении, до которого, по неосмотрительности других, доведены были дела, когда мне одному пришлось сражаться с Францией, подкреплённою огромными силами Германии, Италии, Голландии, даже Испании, когда я был совершенно оставлен союзниками, наконец, увидев границы моего государства подверженными опасности от сцепления ошибок и обстоятельств, которых мне нельзя было тотчас отвратить, я имел полное право воспользоваться предложениями, несколько раз сделанными мне в течение войны Наполеоном. Тогда и я в свою очередь решился предложить ему перемирие, после чего вскоре последовал мир»[ 80]80
  Михайловский-Данилевский А. И. Описание первой войны Александра с Наполеоном в 1805 г. СПб., 1884.


[Закрыть].

Что нам принесла эта война с Наполеоном? Кроме присоединения к нам Финляндии и Бессарабии были обеспечены Петербург и «полуденные пределы нашего отечества». В этой войне из русских генералов многие прославились своим геройством, «дотоле малоизвестные». Вот некоторые из героев: Беннигсен, Багратион, Дохтуров, Барклай де Толли, Сакен, Раевский, Тучков, Багговут, Пален, Щербатов, Кульнев, Каменский, Орлов-Денисов и другие. «Вообще, в военном отношении, вторая война императора Александра с Наполеоном покрыла русское воинство блистательною славою. Куда ни обращал Наполеон удары свои, всюду находил он неодолимый отпор. Великий полководец истощался в соображениях гениальных, войска его истощались в порывах высокого мужества, но в течение полугода нигде не мог он сокрушить русскую армию – свидетельством: Пултуск, Голымин, Эйлау, Гейльсберг. Полководец Александра, противопоставленный Наполеону, принадлежал к числу искуснейших генералов своего времени, однако ж, хотя далеко уступал в дарованиях своему сопернику, был им побеждён однажды, в Фридланде, когда изнемогал под бременем тяжёлого недуга. В продолжение всего похода русские постоянно удерживали за собою первенство над французами в ратном деле. Изнуряемые голодом, выдерживая нападения превосходного в числе неприятеля, ведомого Наполеоном, перед которым в несколько дней исчезали австрийские и прусские армии, могли ль бы наши, в противном случае, устоять в упорных битвах, ознаменовавших войну 1806 и 1807 годов?»[81]81
  Михайловский-Данилевский А. И. Описание первой войны Александра с Наполеоном в 1805 г СПб., 1884.


[Закрыть] Император Александр, по доброте и благородству своего сердца «никогда не терявший веры в добрые начала человека», думал, что нашёл в Наполеоне достойного союзника и сотрудника в царственных заботах о счастии и благоденствии народа, но государь скоро разочаровался. Кроме лицемерия, хитрости и тщеславия, он ничего не нашёл в Наполеоне. Скоро этот властолюбец изменил данным в Тильзите «обетам единомыслия к общему благу». И тогда император Александр, в праведном своём гневе на Наполеона, обратился на него грозою и победил непобедимого, чем и водворил спокойствие в Европе.

ГЛАВА XVI

Арест для Николая Цыганова был так неожидан, что на него нашёл какой-то столбняк. Молодой человек никак не мог понять, что с ним происходит, за что его арестуют. Ему сказали, чтобы он собирался в дорогу.

– Куда вы меня повезёте? – спросил он у полицейских.

– В Кострому, по месту вашего преступления, – невозмутимо ответил полицейский.

– Преступления? Разве я сделал какое-нибудь преступление?

– Да, сделали.

– Какое же?

– Вы должны знать сами.

– Никакой вины я за собой не знаю.

– Об этом вы скажете на суде.

Бедную Марью едва могли оторвать от любимого сына; она крепко обняла его и никак не хотела с ним расстаться.

Николая Цыганова посадили в простую телегу, запряжённую парою лошадей. Один солдат и сыщик сели с ним рядом, а другой солдат поместился на козлах вместе с кучером.

По приезде в Кострому его свели прямо в губернаторский дом; первый допрос делал сам губернатор, генерал Сухов.

– Кто вы? – было первым вопросом губернатора, хотя он хорошо знал Николая Цыганова.

Николай назвал себя.

– Вы отставной прапорщик?

– Да. К чему эти вопросы, господин губернатор!

– Как к чему? Закон того требует.

– За что меня арестовали и, как разбойника, везли под конвоем?

– Что вы притворяетесь? Вы хорошо знаете свою вину.

– Уверяю вас, господин губернатор, я не знаю за собою никакой вины.

– А разбойническое нападение в лесу на дочь князя Гарина, её похищение вы не ставите себе в вину? – не сказал, а крикнул на Цыганова губернатор.

– Да, вот за что! Меня будут судить?

– Да, судить. И вас присудят к лишению чинов и орденов и сошлют на поселенье, – проговорил губернатор и отдал приказ посадить Цыганова на гауптвахту, под строгий караул.

Молодой человек очутился в заключении; его посадили в маленькую квадратную каморку с едва заметным оконцем; для спанья стояла узкая скамья, простой стол и стул; кроме хлеба и воды, ему ничего не давали.

«Так вот оно, возмездие-то! Вот когда я должен отдать отчёт в моих поступках. Нет, не везёт мне в жизни! Неласкова ко мне судьба. Если бы не жаль было матушки, наложил бы на себя руки. Что жить? Когда в жизни одно несчастие, одно горе», – так раздумывал Цыганов, лишённый свободы. Молодой человек сидел уже на гауптвахте дня три. За всё это время его ещё один раз вызвали в канцелярию губернатора, где с него снова сняли допрос; его поставили на очную ставку с Петрухой и Кузьмой; этих оборванцев всё ещё держали в остроге.

В этот раз допрос производил не губернатор, а его чиновник «по особо важным делам».

– Знаете ли вы этих молодцов? – показывая Николаю на Петруху и Кузьму, спросил у него чиновник.

– Знаю, – тихо ответил молодой человек; он не стал запираться, потому что запирательство ни к чему бы не привело.

– Вы подкупили их сделать нападение в лесу на дочь князя Владимира Ивановича Гарина?

– Да.

– С какою целью вы это сделали?

– Для вас это всё равно, – с неудовольствием ответил Цыганов.

– Для меня всё равно, это правда, но для суда не всё равно. И вы обязаны сказать.

– Больше я вам ничего не скажу.

– Что же, не говорите. Для вас же хуже. – Чиновник наклонился и стал что-то писать; потом повернулся к Петрухе и Кузьме и спросил их, показывая на Николая: – Вы его знаете?

– Пора не знать, – приятели, – сострил Кузька, ухмыляясь и почёсывая затылок.

– Дрянь человек он: рядился за плату, а рассчитал по другой, – не скрывая своей злобы, проговорил Петруха.

– Он подрядил вас напасть в лесу на княжну? – спросил чиновник.

– Знамо, он, кому другому; рядил, мол, за сто рублей, а не заплатил и пяти десятков, сквалыга, – не переставал ругаться рыжий Петруха.

– Ну, не ругайся, разбойник, здесь присутствие, – крикнул на него чиновник.

Петруха смолк и насупился.

Чиновник опять стал писать какую-то бумагу; писал он долго, потом обмакнул большое гусиное перо в чернильницу, дал подписаться Цыганову; тот машинально подписался; его опять увели на гауптвахту.

Измученный и нравственно, и физически, Николай Цыганов хотел немного хоть успокоиться; он лёг на скамью и старался заснуть; но сон-благодетель его бежал. Молодой человек был в страшном отчаянии: он не столько боялся суда, сколько предстоящего ему позора, срама, – боялся он и за себя, и за свою бедную мать.

«Как убийцу, как грабителя, повезут меня на площадь на позорной колеснице. Да нет, нет, старый князь не допустит до этого, ведь я его сын; и князь Сергей вступится за меня. Пусть лишат дворянства, пусть снимут крест, данный мне за храбрость. Пусть всего лишают и сошлют в Сибирь, только бы не везли меня на позорной колеснице. Я не переживу такого позора. Лучше смерть», – так думал Николай Цыганов. Наконец он заснул. Скрип двери и громкий говор заставил его проснуться, и когда он открыл глаза, то увидал, что перед ним стоят его мать и князь Владимир Иванович; молодой человек не верил своим глазам. Он думал, что видит сон.

– Николюшка, голубчик! – обрадовалась Марья.

– Матушка, неужели это ты?

– Я, родной, я…

– Как же ты очутилась здесь?

– Приехала, стосковалась я по тебе, сынок, крепко стосковалась… – Марья кинулась обнимать своего сына.

Старый князь молча смотрел на эту сцену.

– И вы, князь, вы тоже приехали?

– Да, Николай, я приехал, чтобы освободить тебя.

– Спасибо, ваше сиятельство!

– Ты знаешь, Николай, кто я тебе? – тихо спросил у Цыганова князь.

– Знаю, ваше сиятельство, – так же тихо ответил молодой человек.

– Зови меня отцом.

– Как! Мне звать вас отцом? – обрадовался Николай.

– Ты мой сын.

– Господи, Господи! У меня есть отец, мать! О, я так счастлив! – Молодой человек плакал слезами радости; он обнимал и князя и свою мать.

Князь Владимир Иванович сам был тронут, он не сопротивлялся ласкам сына и сам крепко его обнимал.

Князю не составило больших трудов освободить из заключения сына. Губернатор, по его просьбе, остановил следствие и отдал приказ выпустить из гауптвахты Николая Цыганова, а Петруху и Кузьму как соучастников преступления этапным порядком отправить на поселение.

Мы уже знаем, что Пётр Петрович, по просьбе приятеля, тоже отправился в Кострому; он хотел увидать Николая, но его почему-то не допустили к заключённому. В Костроме Зарницкий встретился с князем Владимиром Ивановичем, и вот в квартире полковника, которую он нанял на несколько дней, собрались сам князь, полковник, Цыганов и его мать для семейного совета. На этом совете положили, что Николай с матерью будет жить в Москве, в купленном на княжеские деньги доме; князь обещал положить на имя Николая в опекунском совете порядочную сумму денег для обеспечения как молодого человека, так и его матери; при этом Марья и её сын должны держать в строгом секрете, что он побочный сын князя Владимира Ивановича Гарина, и не предъявлять никаких прав.

Князь обещал не забывать ни Марью, ни её сына и при удобном случае их навещать в Москве; но ни Цыганов, ни его мать не должны ходить в княжеский дом, чтобы не было пересудов.

– Я не отказываюсь – ты мой сын, и говорю это при постороннем человеке, – сказал князь, показывая на Петра Петровича, – но ты, Николай, не должен этого разглашать.

– Зачем? Я и так безмерно счастлив. Вы называете меня сыном, – с чувством проговорил Цыганов, целуя у князя руку.

– Да, да, ты мой сын.

– Господи, какая неожиданная радость. Какая радость, теперь для меня настанет новая жизнь… Князь, ваше сиятельство, вы подарили меня таким счастием…

– Зачем, Николай, называешь меня князем, зови отцом.

– Вы дозволяете?

– О, понятно.

– Батюшка милый, дорогой батюшка…

Полковник Зарницкий был тронут до слёз, будучи свидетелем этой трогательной сцены.

В тот же день Цыганов с матерью радушно простились с князем и с Зарницким и поехали по дороге к мельнице Федота, а старый князь, в сопровождении Петра Петровича, направился в свою усадьбу Каменки.

Недружелюбно встретил старик мельник Николая и его мать.

– Что надо? Зачем приехал? – сурово спросил он у молодого человека.

– Мириться с тобою, дед, приехал.

– Плохой у нас будет мир.

– Что так! Плохой мир, а всё лучше доброй ссоры. Где дочь-то, что её не видно? – спросил Цыганов у мельника.

– А тебе зачем?

– Если спрашиваю, стало быть, надо!

– В лесу… Чай, скоро придёт.

– Подождём…

Старик Федот пристально посматривал на Марью; он не узнал её и, обращаясь к Николаю, спросил:

– А это кто с тобою?

– Мать.

– Как мать… Разве отыскалась твоя мать?

– Отыскалась, дед, отыскалась.

– Чудо… Право, чудо! – удивлялся старик. – А как звать-то тебя? – спросил он у Марьи.

– Марьей, – тихо ответила та; ненавистен был ей этот старик. Вспомнила она давно прошедшее, вспомнила про свои свидания с князем на мельнице. Николай рассказал матери про свою любовную связь с дочерью мельника, не умолчал и о положении бедной девушки.

– Нехорошо, сынок, нехорошо… обидел девицу, прикрой грех венцом, – с лёгким упрёком говорила Марья; она настояла, чтобы сын женился на Глаше; Николай Цыганов, уступая желанию матери, согласился. И с этой целью приехал он на мельницу.

– Марьей тебя звать, Марьей…

Старик мельник хотел что-то припомнить, лицо Марьи было ему знакомо. Он часто видал эту женщину, но где и когда – не вспомнит.

– Что, дед, или я знакома тебе?

– Видал я тебя… видал… Давно это было, давно, не припомню.

– А я, дед, в первый раз тебя вижу.

Марья не хотела говорить старику, кто она; согласно воле князя она и её сын должны были это скрывать.

«Не признал, и хорошо; меньше, разговору, меньше пересудов», – думала она.

Вошла Глаша; её удивлению и радости не было конца; молодая девушка никак не думала встретить у себя Николая, которого она ещё любила, хотя и хотела побороть свою любовь к нему.

– Николай… ты ли?

– Здравствуй, Глаша!

– Постой, постой, прежде скажи, зачем пожаловал? – сухо спросила красавица, отстраняя молодого человека, который хотел её обнять.

– За тобой, Глаша, приехал.

– За мною… Что-то чудно! Зачем тебе я?

– Жениться на тебе хочу…

– Вот как… Не поздно ли, парень, хватился. Было время, сама я за тобою гонялась, а теперь ты мне не надобен.

– Что ты, Глаша!

– Надругался над моею любовью, насмеялся. Верно, лучше не нашёл… так я пригодилась! Ошибся, парень! Ты лучше ступай, покажись князю. Князь наш давно тебя разыскивает, – со злобою в голосе говорила молодая девушка. – Хорош ты стал: на честных девушек в лесу, как разбойник, нападаешь!

– Подожди, Глаша, упрекать меня, а ты скажи – хочешь быть моей женой?..

– Былое, красавица, что вспоминать, а ты вот сынку-то ответ дай, – проговорила дотоле молчавшая Марья.

– Как! Разве Николай твой сын? – удивилась Глаша.

– Сын, красавица, а ты дочкою моею будешь.

– Как же это? Ведь его маленьким подкинули к княжеским воротам?

– Об этом, Глаша, узнаешь потом. Говори, я жду; молви: люб ли тебе я.

– Любила тебя я, Николай, пуще жизни любила.

– А теперь? – спросил у неё Николай.

– Теперь разлюбила я.

– Неправда, и по глазам вижу, что любишь! Ведь так, узнал я?

– Узнал… – тихо ответила красавица.

– Стало быть, согласна быть моею женою?

– А как же князь? Ведь он на тебя озлоблен.

– С князем я давно примирился. Теперь он на меня не сердится.

– Так ли, парень? – усомнился старик Федот.

– Что же? Или божиться заставишь? Поди сам спроси князя.

– И то, пойду.

– А теперь нас благослови.

– До тех пор не благословлю, пока мне князь разрешения не даст на это, – проговорил упрямый старик. Федот не замедлил побывать в княжеской усадьбе и вернулся оттуда с весёлым лицом.

Князь Владимир Иванович не препятствовал жениться своему побочному сыну на дочери мельника, даже был рад этому: князь знал Глашу как умную, рассудительную девушку и хорошую хозяйку; Владимир Иванович не сказал, разумеется, старику Федоту, что Николай ему сын, а только обещал быть и жениху, и невесте посажёным отцом.

Теперь мельник с радостию благословил свою дочь и Николая.

Свадьбу решили сыграть осенью. Так и сам князь советовал; к тому времени мельник с дочерью должны были приехать в Москву.

ГЛАВА XVII

Князь Сергей, проводив сестру до Москвы, поторопился вернуться в Каменки – его с нетерпением ждал Пётр Петрович.

– Ну, брат, заждался я тебя, – такими словами встретил полковник своего товарища.

– Что, соскучился?

– Без тебя – скучища страшная – собрался было ехать домой, да князь Владимир Иванович не отпустил.

– Ну, скажи, Пётр Петрович; видел ты Николая или нет? – спросил Сергей у Зарницкого.

– Как же, видел. Всё, брат, хорошо устроилось.

Пётр Петрович рассказал молодому князю о том, как его отец сам ездил в Кострому и хлопотал об освобождении Николая; не умолчал и о том, как мать Цыганова приходила в усадьбу и просила старого князя о своём сыне.

– Отец ещё не знает, что Николай его сын?

– Как не знает, знает. Всё знает. Марья ему сказала.

– Ну, что же отец? – меняясь в лице, спросил у приятеля князь Сергей.

– Да ничего особенного. Поволновался старик первое время, разнежился, плакал… Ну, а далее отлично устроил Николая и его мать, вполне их обеспечил.

– Молодец отец, честно поступил!

– Ну, а ты что думаешь делать? – спросил у молодого князя Пётр Петрович. – Не думаешь жениться?

– На ком? Что ты!

– А на губернаторской дочке.

– Не говори глупостей, Пётр Петрович.

– Какие глупости, любезный друг, барышня по тебе с ума сходит! Разве ты не замечаешь?

– Нет, не замечаю.

– Напрасно. Ирина Дмитриевна прекрасная девица, благовоспитанная, собой красавица.

– Да ты, Пётр Петрович, не записался ли в сваты? – с улыбкой проговорил Гарин.

– Женись, девица она примерная.

– Никак ты всерьёз советуешь мне жениться?

– Разумеется, а ты полагал, шучу?

– Ну, вот что скажу тебе, как лучшему моему другу: я никогда не женюсь на Суховой.

– Что же, она не нравится тебе? – хмуря свои брови, спросил у приятеля полковник.

– Напротив, Ирина Дмитриевна мне нравится; откровенно скажу – она мне очень, очень нравится.

– И прекрасно. Женись на ней!

– Я дал слово на могиле моей Анны не жениться и постараюсь сдержать это слово.

– Как трогательно… на могиле! Глупости, братец.

– Оставим про это говорить!

– Что же, оставим… мне всё равно, как хочешь.

Пётр Петрович обиделся на приятеля.

– Я скоро еду за границу, – после некоторого молчания проговорил князь Сергей.

– Надолго? – сквозь зубы спросил у него полковник.

– На несколько лет. Я устал, и мне необходимо отдохнуть. Смерть невесты совсем разбила моё здоровье.

– Ты, кажется, намерен о ней думать всю жизнь.

– До самой смерти буду помнить мою Анну!

Вскоре после этого и старый князь заговорил с сыном про дочь губернатора. Он так же, как Пётр Петрович, хвалил молодую девушку и предложил сыну на ней жениться.

Но Сергей заметил отцу, что про это говорить нечего и что он вовсе не думает жениться.

Наступила осень, потянулись скучные, дождливые дни. В княжеском доме шли спешные приготовления к отъезду в Москву; княжеское семейство торопилось оставить Каменки.

Накануне отъезда князь Сергей вышел в сад; несмотря на осень, день выдался хороший, ясный, не опавшие ещё, но пожелтевшие листья на деревьях теперь опадали; садовые дорожки не были прометены, и сухие листья валялись на них кучами. Некоторые редкие деревья для тепла были обшиты рогожами, статуи убраны, беседки заколочены, сад запустел. Молодой князь тихо шёл по кедровой аллее. Какая-то гнетущая дума виднелась на его похуделом, но всё ещё красивом лице. Пройдя несколько шагов, он остановился: ему навстречу шла красавица Ирина. Молодая девушка как будто ждала этой встречи, на её лице видно было удовольствие, радость; дочь губернатора всё ещё гостила в Каменках. Лидия Михайловна так полюбила Ирину, что не хотела её отпустить ранее осени.

– Я вашу Ирен полюбила как дочь, генерал, она во многом заменяет мне Софи. Вы, пожалуйста, не берите её от меня, мне просто тяжело с ней расстаться; пусть Ирен гостит до дня нашего отъезда в Москву; вы, наверное, приедете нас проведать, Дмитрий Петрович? – проговорила княгиня генералу Сухову.

– За счастие почту, княгиня, – ответил губернатор.

– Ах, Дмитрий Петрович, как бы я желала назвать вашу прелестную Ирен своею дочерью.

– А моё страстное желание, ваше сиятельство, назвать князя Сергея Владимировича затем. Но, к сожалению, в этом я отчаялся.

– Зачем отчаиваться, генерал… наши желания могут осуществиться.

– Едва ли, княгиня, – на князя Сергея Владимировича моя дочь, кажется, не произвела никакого впечатления.

– Теперь да… но Ирина в состоянии заставить всякого в себя влюбиться – и поверьте, сын непременно полюбит вашу дочь.

– Повторяю, княгиня, – это моя заветная мечта. Бедняжка Ирен так любит вашего сына…

– Знаю. Мы сделаем так что Сергей непременно будет вашим зятем.

– Дай Бог!

– Только надо выждать.. Пусть он позабудет свою умершую невесту… и тогда…

– Едва ли скоро князь её забудет… Говорят, он так любил эту немку…

– Полноте, генерал, по времени всё забывается, и как ни велико горе, а оно забудется.

Разговор этот между княгинею Лидией Михайловной и губернатором Дмитрием Петровичем происходил за несколько дней до отъезда Гариных в Москву.

И встреча Ирины с князем Сергеем была не случайная – молодая девушка видела, как он пошёл в сад, Ирина тоже поспешила и незаметно, по другим садовым дорожкам, вышла ему навстречу.

– Ирина Дмитриевна, и вы вышли в сад, – проговорил молодой князь.

– Я уже давно, князь, в саду, – солгала Ирина, – неправда ли, какая сегодня хорошая погода!

– Да, но погода скоро переменится, и вместо ясных дней наступят мрачные, скучные.

– Вы, князь, едете в Москву?

– Да, завтра, в Москве пробуду я недолго.. Я еду за границу, еду надолго.

– Слышала, князь, слышала… – Молодая девушка тяжело вздохнула.

Князь Сергей заметил это и сказал:

– У вас, Ирина Дмитриевна, тоже есть горе?

– Да, князь, есть большое горе, – тихо ответила красавица.

– Могу ли я узнать?

– Зачем вам?

– Вам печалиться? Вы так молоды, хороши, у вас впереди целая счастливая, хорошая жизнь.

– А между тем я, князь, скучаю – у меня есть горе.

– Полноте, Ирина Дмитриевна.

– Да, да… я… я несчастна, князь… я очень несчастна… – чуть не плача, говорила молодая девушка.

– Вы несчастны! Я этого не знал! – удивился Гарин.

– Да, да… жизнь моя разбита.

– Вы пугаете меня, Ирина Дмитриевна, кто же осмелился разбить вашу жизнь?

– Человек, которого я так горячо люблю…

– А он… тот человек вас не любит?

– Да… – чуть слышно ответила красавица.

– Кто же он? Если можно, скажите.

– Вы… – ещё тише ответила Ирина. Она вся вспыхнула и тяжело дышала.

– Я?.. – не веря своим ушам, переспросил князь, он никак не ожидал, чтобы Ирина сделала ему признание, хотя молодой князь и знал, что им интересуется дочь губернатора; но это он приписывал больше кокетству, чем любви. – Вы меня любите?

– Да, люблю… вы это, князь, знаете.

Молодая девушка быстро проговорила эти слова и так же быстро направилась из сада.

На другой день князья Гарины простились с Каменками и выехали в Москву.

На их проводы приехал губернатор и почти вся губернская знать.

Князь Сергей, прощаясь с Ириной, крепко пожал ей руки и с волнением проговорил:

– Не говорю вам прощайте, а до свидания! Надеюсь скоро с вами свидеться.

– Приезжайте скорее, – с глазами, полными слёз, проговорила князю красавица.

Старая княгиня, обнимая Ирину, плакала, она так к ней привыкла, полюбила.

– Ирен, ты приедешь к нам в Москву, приедешь? – сквозь слёзы спрашивала Лидия Михайловна молодую девушку.

– Да, да, княгиня, непременно.

– Не обмани, Ирен, – я ждать буду Генерал, вы отпустите к нам свою дочь? – обратилась старая княгиня к губернатору.

– За счастие почту.

– Спасибо, мой родной, я так полюбила Ирен… без неё буду скучать… Не пришлось, генерал, нам породниться, – тихо проговорила Сухову Лидия Михайловна.

– К сожалению, нет, княгиня.

– Но я не теряю надежды, генерал.

Князья Гарины уехали.