Текст книги "Александр I"

Автор книги: Андрей Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 57 страниц)

ГЛАВА II

Разрыв с отцом и матерью не прошёл бесследно для впечатлительного и нервного князя Сергея Гарина; к этому ещё присоединилась лёгкая простуда в дороге. Морозы стояли очень суровые, а князю пришлось подряд ехать несколько суток. В Москве он принуждён был пробыть больше обыкновенного; лечивший его доктор посоветовал не торопиться с выездом и хорошенько отдохнуть. Волей-неволей князь покорился необходимости и три недели пробыл в Москве. Он снял на время квартиру у знакомого на Арбате, а как только почувствовал себя здоровым, приказал неразлучному своему денщику Михееву готовиться в путь.

По приезде в Петербург князь отправился в квартиру, которую занимали Гофманы. Но каково же было его удивление и испуг, когда их квартира оказалась пустой.

– Где же Гофман, его дочь? – растерянным голосом спрашивал князь Сергей у дворника.

– Выехали, давно выехали, – подучил он ответ.

– Как выехали, куда?

– А куда выехали, не знаю. Чего не знаю, врать не хочу. Только уж ден десять будет, как немцы выехали в тарантасе, тройкой, значит.

– И не оставили никакого письма?

– Письма не было, не оставляли. Сам-то немец ничего, а дочь его уж оченно больно печалилась, и глаза у неё были заплаканы. Я видел, как они усаживались в тарантас, – рассказывал словоохотливый дворник.

«Что же это значит, куда уехали? Зачем? Даже письма не оставили. Это неспроста! Не понимаю, как всё случилось! Поеду скорей к Зарницкому – может, от него узнаю», – думал молодой князь, направляясь к своему приятелю.

Пётр Петрович очень обрадовался возвращению своего товарища и не меньше Сергея удивился, когда тот рассказал ему о неожиданном отъезде из Петербурга Гофмана с дочерью.

– Уехали, ничего не сказав, не дождавшись тебя? Нет, тут что-нибудь да есть. Да и куда они могли выехать! – говорил Пётр Петрович, размахивая руками.

– Вероятно, в Австрию, – ответил печально Сергей.

– Как это вдруг, неожиданно! Нет, воля твоя, князь, тут есть что-то неладное.

– Не услыхала ли Анна, что мои старики не хотят назвать её своею дочерью? – догадался князь Гарин.

– Но от кого они могли узнать?

– Может, ты не проговорился ли, Пётр Петрович?

– Вот, дурака нашёл! Да я, как получил твоё письмо, всё собирался к ним зайти.

От Зарницкого Сергей отправился разыскивать Николая Цыганова. Князь надеялся хоть от него узнать что-либо о Гофмане и его дочери.

Цыганов жил в казармах, поэтому найти его не представляло затруднения.

Сергей засыпал вопросами Николая; он искусно притворился удивлённым, когда. Сергей, ничего не подозревая, рассказал ему об отъезде Гофмана и Анны из Петербурга.

– Может ли быть, ваше сиятельство? Я был у господина Гофмана не далее недели назад и ничего не слыхал: ни он, ни его дочь даже не собирались ехать, – говорил Николай.

– А вот уехали.

– Довольно странно это, ваше сиятельство!

– Я сам не меньше твоего удивляюсь. В моё отсутствие ведь ты бывал у них?

– Как же, даже очень часто-с.

– Ну, что же Анна? – спросил у Цыганова князь.

– Да ничего-с. Первое время поскучала по вас, ваше сиятельство.

– А далее?

– А там – утешилась барышня и скучать перестала, – как-то загадочно говорил Николай.

– Ты говори ясней – я плохо тебя понимаю, – хмуря брови, резко сказал молодой князь. – Если есть что сказать, то говори прямо!

– Извольте, ваше сиятельство, вы знаете мою к вам преданность и послушание.

– Да говори же! – крикнул на него Сергей.

– В последнее время стал я встречать в квартире господина Гофмана молодого офицера армейского. Виноват-с, не припомню его фамилию, мудрёная фамилия – он из немцев.

– Кто же это такой? – меняясь в лице, спросил Сергей.

– Не знаю, ваше сиятельство-с! Только сам старик Гофман и барышня с этим офицером обходились очень ласково-с и предупредительно.

Мстительный Цыганов нарочно придумал эту сказку, чтобы возбудить в князе ревность и подозрение; этого он достиг.

– Что ты этим хочешь сказать? – громко крикнул на него князь Сергей, рассерженный таинственными намёками Цыганова.

– Не извольте, ваше сиятельство, на меня гневаться, – что я видел, то и говорю.

Князь Гарин не стал ни о чём больше расспрашивать Николая; ревность запала ему в сердце и не давала покоя.

«Неужели Анна забыла меня и мою любовь променяла на любовь какого-то немца – офицера? Да нет, быть не может! Я верю Анне, верю в её любовь! Но зачем же так скрытно она уехала, не написав мне ни слова? Что же мне делать? Где искать её? Что это за таинственность, намёки Цыганова? Я во что бы то ни стало увижу Анну. Где бы она ни была, я найду её и объяснюсь!» Молодой князь, возвращаясь из казарм к себе на квартиру, был сильно встревожен, и ревность и досада не давали ему покоя.

Он решил окончательно ехать в Австрию к своей возлюбленной; только лёгкое нездоровье его удерживало в Петербурге; он уже приказал укладываться в дорогу своему денщику Михееву, как неожиданное обстоятельство разбило его план.

– А ведь в Австрию, к невесте, тебе, дружище, ехать не придётся, – громко проговорил Пётр Петрович, входя в комнату князя Сергея.

– Как? Почему? – удивился тот.

– Начинается опять война с Наполеоном.

– Неужели?

– Я от верного человека слышал, на этих днях объявлен будет поход… Наш государь, тронутый несчастием Пруссии, хочет за неё вступиться…

– Опять война с Наполеоном?

– Да, князь… Алчность Наполеона возмутила нашего доброго императора.

– Когда же окончатся эти войны? – со вздохом проговорил молодой князь Гарин.

– Тогда, когда не будет Наполеона, когда смирят его гордыню, заставят его вложить обагрённый кровью меч в ножны…

– Когда же это будет?

– Когда-нибудь да будет. Припомни, князь, евангельские слова: «ибо все взявшие меч мечом погибнут».

Ротмистр Зарницкий говорил правду: поход был объявлен.

Наше храброе войско не с ропотом, а с радостью шло к границам Пруссии, которую безжалостно терзал Наполеон…

Князь Сергей Гарин примкнул к своему полку, ему пришлось волей-неволей на время забыть свою возлюбленную, не искать с ней свидания… Долг офицера обязывал его находиться в рядах армии.

ГЛАВА III

Война императора Александра Первого с Наполеоном в 1805 году ознаменовалась неудачами нашего и союзного войска и громкими победами Наполеона под Ульмом и Аустерлицем. Император Александр должен был на время отложить своё благое намерение – силою остановить завоевания Наполеона и положить предел его могуществу. Австрийское государство уступило Франции свои обширные области; Пруссия заключила с ней дружеский договор, и в полную зависимость Наполеона были преданы: Италия, Голландия, Швейцария, все области немецкой земли от Рейна до Инны и Везера. Только Россия, Англия, Швеция и Неаполитанское королевство не изменили своих неприязненных отношений к Наполеону.

В 1806 году император Александр держался такой политики: «Находиться в сильном оборонительном положении, имея армии, готовые идти на помощь соседей, если они будут атакованы Наполеоном, сохранять самые тесные связи с Англиею, удержать Австрию и Пруссию от излишней покорности Наполеону».

Так, между прочим, писал государь своим послам в Лондон и в Вену. Миролюбивый и добрейший государь не прочь был вступить в переговоры с Наполеоном о мире, если этот договор не будет противен чести и сохранит достоинство России. Император французов предложил свои условия. Наш государь не согласился на этот договор и нашёл его «противным чести и обязанностям России в рассуждениях союзников её, безопасности государства и общему спокойствию Европы».

«Мы удостоверены, что верные наши подданные, всегда движимые любовью к отечеству, всегда водимые честью и мужеством, окружённые великими примерами отечественной ревности, соединят усилия свои с нами, как скоро безопасность России, глас славы и веления наши призовут их действовать на пользу общую.

В сей твёрдой уверенности на помощь Божию и на усердие верных наших подданных мы признали нужным предварительно сим известить их о намерениях наших, дабы тем дать им новое свидетельство, что во всех предприятиях наших не расширения наших пределов и не тщетной славы преходящих побед мы ищем, но желаем и действуем во утверждение общей безопасности, в хранение наших союзов и в ограждение достоинства Империи нашей».

Этот манифест произвёл большое впечатление между всем русским народом. Читали его со слезами умиления и со страхом о безопасности государственной.

Правительствующий сенат, как бы в ответ на манифест государя, поднёс ему прочувствованный доклад, такими сердечными словами законченный:

«Всеавгустейший монарх! Все сословия, Тобою только облагодетельственные, все народы, населяющие пространную Империю Твою, готовы, по единому мановению десницы Твоей, принести на жертву любезному отечеству и достояние своё, и самую жизнь. И кто из царей земных может от подданных своих ожидать толикой ревности и усилий, если не Ты, который с вожделенного для России дня вошествия на престол не престаётизливать благодеяния на все народы, скипетру Твоему подвластные, и мудрыми установлениями раскрывал все отрасли народного благосостояния, предоставляешь и позднейшему потомству наслаждаться плодами великих дел Твоих и благословлять возлюбленное имя Александра».

Между тем дерзость счастливого завоевателя не знала предела. Он не стеснялся с мелкими государствами и присоединял их к Франции или отдавал королевства своим братьям и родственникам. Так, одного своего брата Наполеон провозгласил голландским королём, другого – неаполитанским, шурина своего – герцогом бергским, а сёстрам дал владения в Италии; он составил под своим покровительством из мелких княжеств южной Германии «Рейнский союз»[33]33
  Рейнский союз – существовавшее в 1806-1813 гг. объединение германских государств (Бавария, Вюртемберг, Саксония и т.д.), созданное под протекторатом Наполеона и участвовавшее в войнах на его стороне.


[Закрыть], не предварив об этом ни Австрию, ни Пруссию. Могущество Наполеона на правом берегу Рейна заставило Пруссию призадуматься, и король прусский, дотоле безмолвный свидетель действий Наполеона, принуждён был для безопасности своего государства вооружиться против сильного завоевателя. Король прусский Фридрих-Вильгельм обратился за помощью к императору Александру. Император отвечал готовностью помогать Пруссии и отдал приказ русскому генералу Беннигсену[34]34
  Беннигсен Леонтий Леонтьевич (1745 – 1826) – барон, позже граф. Уроженец Ганновера, с 1773 по 1818 г – на русской службе. Известен своей оппозицией Кутузову.


[Закрыть], находившемуся с шестидесятитысячным корпусом у Гродно, «быть в повелениях прусского короля и идти, куда от него приказано будет».

Пруссия, надеясь на твёрдую опору России, заявила Наполеону требование, чтобы он вывел французское войско из немецкой земли. Наполеон был в Париже, когда получил это требование. Он горделиво отверг его и послал в главную квартиру французского войска следующий приказ:

«Пруссаки требуют возвращения нашего за Рейн. Безумные! Да познают они, что в тысячу раз легче разрушить великую столицу нашу, Париж, нежели помрачить честь великого народа, коего гнев ужаснее бурь океана. Разве мы переносили непостоянство и зной Египта и побеждали соединённую против нас Европу для того, чтобы оставить наших союзников и возвратиться во Францию беглецами, обременными укором, будто орёл французский улетел, устрашённый, завидя пруссаков?»

Прусский народ радовался войне с Наполеоном; но эта радость была мимолётна. Наполеон со своею образцового армией заставил Пруссию смириться, и прежде чем русское вспомогательное войско достигло берегов Вислы, армии Фридриха-Вильгельма уже не существовало.

Вступая в борьбу с сильной французской армией, Пруссия сделала большую ошибку: начала военные действия, не подождав прихода русского войска. Прусская армия в числе ста тысяч человек под начальством Фердинанда[35]35
  Фердинанд (Карл-Вильгельм-Фердинанд) – герцог Брауншвейгский, умер от ран, полученных при Ауэрштедте.


[Закрыть], герцога Брауншвейгского, была вся уничтожена при Йене и Ауэрштедте[36]36
  Йена и Ауэрштедт – два города на реке Заале, где 14 октября 1806 г. были разбиты войска герцога Фердинанда и князя Гогенлоэ.


[Закрыть]. Одна половина этой армии легла на полях битвы или попала в плен, другая, не имея возможности продолжать неравную битву, обратилась в бегство и, настигнутая неприятелем, сложила оружие. Король прусский в один день потерял всё своё войско и даже королевство. Поражение при Йене было для Пруссии громовым ударом; весь народ прусский оцепенел от ужаса. Самые знаменитые крепости, неприступные своими твердынями, как-то: Эрфурт, Штеттин, Магдебург и другие – сдались победителю на капитуляцию. Только Данциг, где заперся храбрый генерал Лесток с двадцатитысячным корпусом, да Кенигсберг, куда удалился Фридрих-Вильгельм, не сдались победителю столицы Пруссии. Берлин с покорностью встретил Наполеона. Сто тысяч пленных, четыре тысячи орудий и множество знамён были трофеями йенской победы.

Король прусский, умоляя о помощи императора Александра, между прочим, писал ему следующее:

«Из всей моей многочисленной и храброй армии остаются теперь только слабые обломки, столь рассеянные, что до сих пор я не знаю великости своей потери. Во всяком случае, она несметна. Вероятно, французы уже заняли Берлин. К довершению ужасного моего положения, лишён я средств противиться неприятелю. Ожидаю известий от моих генералов, сколько войска успеют они перевести за Одер. В глубокой горести, с коею пишу письмо сие, утешаюсь одним убеждением, что, во всяком случае, могу положиться на помощь Вашего Величества. Никогда более, как в настоящую минуту, не знал я цены чувствований Ваших ко мне».

Император Александр, чуткий ко всякому человеческому горю, спешил своею храброю армией помочь злополучной Пруссии.

Таким образом, война русских с Наполеоном опять возгорелась. Наше войско спешило к границам Пруссии.

Император Александр, предвидя возможность вторжения Наполеона в пределы России, обратился к чрезвычайным мерам и манифестам и повелел собрать ополчение, состоящее из шестисот двенадцати тысяч ратников, взятых из всех губерний. Это ополчение назвали «внутреннею временною милицией»; по миновании надобности обещано было распустить милицию. Все сословия в государстве вызваны были к пожертвованию деньгами, хлебом, амуничными вещами и оружием. Весь народ спешил со своею посильною помощью, особенно московское дворянство. Пожертвования были огромны.

В милицию поступали мещане, крестьяне, однодворцы и другие сословия; брали обыкновенно не моложе семнадцати лет и не старее пятидесяти; учить ратников военным приёмам назначались регулярные войска; особенного мундира, кроме офицеров и генералов, у ратников не было – каждый носил свою одежду; бороды ратники не брили и волос не стригли; вооружены были ружьями, а большая часть ратников, за неимением ружей, – пиками и копьями.

Святейший синод послал своё благословение ополчению и предписал духовенству «внушать прихожанам, что православная наша церковь, угрожаемая нашествием неприятеля, призывает верных чад своих к временному ополчению, что не искание тщетной славы, но безопасность пределов государства, собственное, личное благосостояние каждого влагает им в руки оружие». Таким образом Александр оградил государство вооружёнными силами и гласом веры. Главнокомандующим русским войском против Наполеона назначен был старый вождь – граф Михаил Каменский[37]37
  Каменский Михаил Федотович (1738 – 1809) – граф, генерал-фельдмаршал. Участник войн с Турцией, некоторое время петербургский военный губернатор.


[Закрыть], а в помощники ему – генералы Беннигсен, Эссен 1-й[38]38
  Эссен 1-й Иван Николаевич (1759 – 1813) – генерал-лейтенант, каменец-подольский военный губернатор, командир русского экспедиционного корпуса в Голландии в 1799 г. В 1806 г. – командир корпуса, затем дежурный генерал армии.


[Закрыть] и граф Буксгевден. Государь удостоил главнокомандующего милостивым рескриптом, где, между прочим, говорилось: «вверяю вам славу российского оружия, безопасность Империи и спокойствие моих подданных. Доверенность моя неограниченная, а потому считаю за лишнее снабжать вас здесь каким – либо предписанием».

Войска стали быстро приготовляться к походу, и полк, в котором служил Сергей Гарин, первым должен был выступить из Петербурга. Недавно вернувшиеся с войны солдаты опять охотно шли на бой с французами.

Молодой князь в спешных приготовлениях к походу забыл на время гнетущее его горе, и накануне выступления в поход князь Гарин зашёл в Казанский собор помолиться. Выходя из храма, он заметил большую толпу народа, собравшегося около соборного портика. Седой как лунь старик, по одежде напоминавший купца, с добрым, приятным лицом, громко и с чувством читал какую-то бумагу. Народ безмолвствовал и со вниманием слушал старика: он читал манифест императора Александра к народу от 16 ноября 1806 года.

«Манифестом нашим, в 30-й день августа изданным, возвестили Мы о положении дел наших с французским правительством, – внятно читает старик.– В сём неприязненном положении Пруссия была ещё преградою между нами и французами, в разных частях Германии преобладавшими. Но вскоре огонь войны возгорелся и в пределах Пруссии. После разных неудач и важных с её стороны уронов ныне собственные наши пограничные владения им угрожаются».

– Ах, басурман проклятый! Слышите, православные, слова нашего царя – батюшки? Наполеон угрожает и нам; Пруссию, значит, в пух и прах разбил, теперь и до нас добирается, – переставая читать, проговорил старик, обратясь к народу.

– Где ему! Только пугает. До нас высоко. Придёт – так сумеем встретить француза, и от этой встречи солоно ему придётся, – ответил кто – то из толпы.

– У нашего царя сила, рать великая! А случись что, мы все поголовно пойдём! – раздался другой громкий голос из толпы.

– Вот как: шапками басурмана закидаем! Да я один на десятерых поджарых «хранцузов» пойду! – храбрился какой-то мастеровой-здоровяк в дублёном полушубке.

«Россиянам, обыкшим любить славу своего отечества и всем ему жертвовать, нет нужды изъяснять, сколь происшествии сии делают настоящую войну необходимою. Меч, извлечённый честию на защиту наших союзников, колико с большею справедливостию должен обратиться в оборону собственной нашей безопасности. Прежде нежели сии происшествия могли приблизиться к нашим пределам, мы заранее приняли все меры встретить их в готовности. Повелев заблаговременно армии нашей двинуться за границу, мы поручили нашему генералу-фельдмаршалу графу Каменскому, предводительствуя ею, действовать против неприятеля всеми вверенными ему силами. Мы удостоверены, что все наши верные подданные соединят с нами усердные их молитвы к Всевышнему, судьбою царств и успехами браней управляющему, да примет Он праведное дело наше в свою всемогущую защиту, да предаст Его победоносная сила и благословение оружию российскому, подъемлемому на отражение общего врага Европы».

Дрогнул голос у старика, и слёзы выкатились из его глаз.

– Поняли ли, православные? Наш дорогой император просит молитв к Богу, к Царю царей, да дарует Он победу нашему храброму воинству – на супостата. Что за слова царские! Так за сердце и берут! Слеза меня пробила. Дочитал бы, да не смогу, – вот барин дочитает. Ваше благородие! Будь друг, дочитай-ка нам словеса-то государевы, – обратился старик к князю Гарину, который протискался поближе к читавшему.

Сергей охотно согласился и стал читать:

«Мы удостоверены, что верные наши подданные пограничных губерний в настоящих обстоятельствах особенно усилят опыты их преданности и усердия к благу общему и, не колеблясь ни страхом, ни тщетным обольщением, пойдут с твёрдостиютою же стезёю, на коей, под сенью законов и кроткого правления, сретали они доселе спокойствие, незыблемую собственность и разделяли благоденствие всей Империи и общее. Наконец, Мы удостоверены, что все сыны отечества, полагаясь на помощь Божию, на храбрость наших войск, на известную опытность их предводителя, не пощадят ни жертв, ни усилий, каких любовь к отечеству и безопасность его потребовать могут».

– Ничего, ничего мы не пожалеем для тебя, наш государь, и для родной земли! Есть у меня три взрослых сына – всех троих записал я в милицию, пусть их послужат царю и родине, – проговорил старик, когда князь Сергей окончил чтение.

– Что говорить, не только добра, а жизни своей не пожалел, только бы живы были государь – отец и матушка Русь! – крикнул за всех мастеровой.

«Велик русский человек, силён своею любовью к царю и родине, и никакая сила не сломит наш народ», – так думал Сергей Гарин, возвращаясь к себе на квартиру.

ГЛАВА IV

Совершилось необычайное, неслыханное: сын простого корсиканского адвоката, по воле судьбы став императором могучего народа, разбил некогда сильную и дисциплинированную прусскую армию, заставил её бежать и теперь с триумфом гордого победителя въезжал в резиденцию королей прусских. 24 октября 1806 года Наполеон прибыл в Потсдам; ему покорно были отворены королевские ворота замка. Он – властитель не только Пруссии, но и всей Германии.

Но и в эти дни, в дни счастия, Наполеон оставался совершенно спокойным, как и в дни бедствий. Громкие победы как будто не производили на него никакого впечатления.

В сопровождении блестящей свиты проходил он по залам дворца.

– Послушайте, Дюрок![39]39
  Дюрок, Жерар-Кристоф (1772 – 1813) – великий маршал двора Наполеона, участник его боевых походов. Убит на исходе Бауценского сражения.


[Закрыть] – обратился он к своему маршалу.

– Я слушаю вас, государь, – ответил тот, подходя ближе к Наполеону.

– Если не изменила мне память, год тому назад в этом дворце был император Александр.

– Ваше величество не ошиблись: действительно, в прошлом году приезжал в Потсдам русский государь.

– Я желаю жить в тех самых комнатах, которые занимал император Александр. Скажите, чтобы было всё приготовлено.

– Слушаю, ваше величество!

Дюрок поспешил отдать гофмейстеру нужные приказания.

Наполеон вошёл в огромный зал, стены которого были украшены портретами, изображавшими лиц прусского королевского дома. Он стал внимательно рассматривать портреты.

– Не правда ли, господа, все они почитали себя за великих? – обратился Наполеон к окружавшим его маршалам и генералам. – И все они гордились своим высоким происхождением, своей королевской короной, – но смерть и их обратила в прах. А я обращу в прах всю Пруссию, уничтожу и растопчу её! – резко добавил он и отошёл от портретов. – Да, да, на земле нет ничего прочного и вечного! Пруссия похоронена на полях Йены и Ауэрштедта! – Наполеон искоса посмотрел на свою свиту и, заложив за спину руки, стал задумчиво расхаживать по портретной зале.

– А где портрет короля Фридриха-Вельгельма Третьего? – вдруг спросил Наполеон, ни к кому не обращаясь.

– Вот, ваше величество, портрет ныне царствующего короля, – тихим и робким голосом ответил находившийся тут гофмаршал прусского короля.

– Ныне царствующего короля! Как это громко! – с саркастической улыбкой сказал император и повернулся спиной к портрету. – Дюрок, проводи меня в комнаты, где останавливался император Александр.

Наполеон слегка кивнул головою маршалам и генералам и пошёл за Дюроком. Они проходили рядом пышных зал.

– Однако эти короли умеют жить хорошо, – улыбаясь, заметил Наполеон.

– Вот, государь, те комнаты, которые занимал император Александр. Мне здешний гофмейстер сказал, что всё оставлено здесь в том виде, в каком было во время посещения императора.

– Знаешь, Дюрок, мне хочется сойтись с русским государем. Только он один твёрдо стоит на страже своего народа. Он законный государь. А законность, Дюрок, больше могущества! Это меч, которым я не могу овладеть со всеми моими пушками.

– Государь, вы могущественный властелин почти всей Европы! – польстил Наполеону Дюрок.

– Почти верно! Да, да, я верю, Дюрок, в мою счастливую звезду – и буду обладать всей вселенной. Я… я низвергну все троны, прогоню всех законных властителей. И будет один только трон – это мой! Я буду основателем новой династии! – кичливо сказал император.

– Вы не забудете, государь, и ваших покорных приверженцев! – раболепно изгибаясь, промолвил тихо Дюрок.

– Я хочу основать новую династию и быть наполеоновской династии родоначальником! – говорил Наполеон. – Разумеется, если у меня будет сын, законный наследник. Я очень, очень сожалею, что нет у меня сына от Жозефины[40]40
  Богарнэ, Жозефина (1763 – 1814) – первая жена Наполеона I, французская императрица.


[Закрыть].

– Об этом сожалеет, ваше величество, вся Франция.

– Не моя вина будет, если обстоятельства заставят меня развестись с Жозефиной…

– Как, государь, вы хотите расстаться с императрицей? – быстро спросил Дюрок у Наполеона.

– Я никогда, никогда не забуду её, – со вздохом ответил Наполеон; на этот раз его сухое, холодное лицо приняло печальное выражение. – Я буду любить Жозефину всегда – она этого заслуживает. Для меня слишком тяжело расстаться с ней.

– Не делайте этого, государь! Императрица не переживёт разлуки, она будет страдать.

– Поверь, Дюрок, я буду страдать не менее её. Если будет она плакать – то не обо мне, а о потерянной власти, а я буду оплакивать женщину, которую так горячо любил.

– Вы несправедливы, государь! Императрица любит вас одного. Что ей до власти! Вспомните, ваше величество, она плакала, когда вы возлагали на неё корону, и будет плакать о супруге, которого боготворит, а не о потерянной короне.

– Однако, Дюрок, какой ты верный и хороший защитник императрицы! Если бы я не был в тебе уверен, я бы подумал, что Жозефина тебя подкупила! – Наполеон весело засмеялся.

– Послушайтесь, государь, моих преданных советов, не отталкивайте императрицу от вашего сердца. Она ваш ангел-хранитель! Императрица принесла вашему величеству счастье.

– Ошибся, любезный маршал! Я сам составил себе счастье. Я буду стремиться туда, куда влечёт меня судьба! Мои планы ещё не окончены и не приведены в порядок. Я буду ждать: мне нужно время, чтобы привести в исполнение всё задуманное мною. Я дал себе слово завоевать целый свет – и сделаю это. Повторяю, я буду властелином всего мира! И тогда мне будет нужен законный наследник, тогда я расстанусь с Жозефиной и женюсь на другой. А до того времени я буду жить с Жозефиной. Но довольно об этом, я устал, и мне надо отдохнуть…

Он подошёл к постели, украшенной бархатным балдахином, и растянулся на роскошной кровати, отделанной золотом и слоновой костью.

Спустя три дня после описанного Наполеон торжествующим победителем въехал в Берлин. Огромная толпа народа, походившая на бушующее море, встретила его. По обеим сторонам улиц, по которым проезжал французский император, шпалерами стоял народ; окна, крыши, деревья – всё усыпано было народом. Эта многотысячная толпа безмолвствовала, на лицах видна была печаль; не слышно было ни говора, ни смеха; жители Берлина покорились своей участи и не столько с любопытством, сколько со злобой и презрением смотрели на гордого завоевателя. Дамы были в глубоком трауре, с чёрными вуалями.

С колокольным звоном и пушечною пальбою въезжал Наполеон в Берлин в сопровождении своих маршалов. Бледное, суровое лицо властелина выражало ледяное спокойствие; он ехал в поношенном мундире, без всяких орденов; простая треугольная шляпа покрывала его голову. Гордо и величественно сидел он на великолепной лошади; по временам проницательно оглядывал он народ, изредка кивал головою. Уличные мальчишки да переодетые французы громко кричали:

– Да здравствует император!

С любопытством смотрел народ и на блестящую армию Наполеона; лица солдат-французов были тёмно-коричневого цвета; глаза у них горели каким-то диким огнём; на них надеты были тёмные куртки, шитые золотом, широкие красные шаровары, сбоку висели кривые сабли, на головах надеты разноцветные тюрбаны; это были сыны степей – мамлюки императора. Вот другой отряд, с длинными бородами, с загорелыми лицами, в высоких медвежьих шапках; сбоку у них прицеплены огромные топоры – это сапёры; сзади сапёров ехали знаменитые гренадеры; потом ехали егеря в зелёных мундирах.

В берлинском дворце для встречи императора собраны были все именитые граждане и сановники. Император мало обратил внимания на высокопоставленных лиц Пруссии и, сказав им несколько холодно-вежливых слов, направился во внутренние комнаты дворца.

Побеждённый прусский король поторопился прислать Наполеону письмо, в котором, между прочим, писал:

«Брат мой! Когда я сам просил у вас мира, то я немного задумался над вашими предложениями. Теперь же я желаю во что бы то ни стало и как можно скорее заключить его. Я снова желаю вступить с вами в дружественные отношения… Я очень доволен и счастлив, что вы обитаете в моих дворцах».

– Я в столице Пруссии. Теперь король согласен на мои предложения. Он принуждён на это согласиться. Я победил её, – самодовольно сказал Наполеон, обращаясь к своим маршалам.