Текст книги "Партизаны Е.И.В.(СИ)"

Автор книги: Андрей Саргаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Горькие слёзы разочарования текли по ангельскому личику, оставляя дорожки в толстом слое пудры и белил. Казалось, даже проволочные крылья уныло обвисли и, содрогаясь в такт рыданием, дирижировали невидимым оркестром, исполняющим похоронный марш.

– Они не настоящие! – Екатерина Полуэктовна вытерла покрасневшие глаза и посмотрела на сестру с укором. – Манефа, гусары не настоящие!

Обидно и больно, когда рушится мечта. Нет, не так она представляла первый бал. Где красивые мундиры, где звон шпор и сверкание орденов? Куда подевались ментики с золотыми шнурами, небрежно наброшенные на плечо? Неужели люди в мешковатых одеяниях болотного цвета смеют называться гусарами? Боже мой, какой позор! И ведь это не машкерадные костюмы...

– Ты дура! – вместо сочувствия госпожа Клюгенау решительно выступила на защиту гостей. – Это боевое обмундирование. Или ты считаешь, будто лучше всего с небес прыгать в белых обтягивающих лосинах? Там же холодно!

– Да?

– Сомневаешься? Спроси у любого.

Екатерина Полуэктовна робко улыбнулась:

– Так это значит...

– Ну конечно же! А парадные мундиры хранятся для особо торжественных случаев, для свадьбы, например. Так что давай-ка утирай слёзы и быстро иди танцевать. Стой, не прямо же сейчас! А носик припудрить?

Мишка Нечихаев танцевать умел, но не любил. Ему как-то больше нравились уроки фехтования, минно-взрывного дела и баллистики, а не глупые передвижения по натёртому паркету. Звон наточенного железа куда как приятнее жеманных кривляний провинциальных невест, а стрельба из винтовки или пистолета безопаснее стрельбы глазами.

Вот и сейчас Господь защитил, не дал попасть в руки приближающейся с явно обозначенной целью девицы, чьё лицо густо набелено и напоминает маску смерти. Косы почему-то нет... Да, вовремя распахнулись двери, и влетевший в залу караульный прокричал, перекрывая шум трофейного оркестра:

– Тревога!

Музыка резко оборвалась и гусары, аккуратно проскальзывая между разволновавшимися дамами, разбежались по местам без всякой команды. Из соображений удобства оружие стояло тут же в заблаговременно сколоченных пирамидах, так что скоро у каждого окна встали по два-три стрелка, а дежурные ракетомётчики с чердака подали сигнал о готовности.

– Ваше благородие, посты сообщили о приближении крупного отряда, сопровождающего большой обоз!

– Далеко?

– Вёрст восемь. Сейчас, может быть, чуть поменьше.

– Сюда идут?

– Так точно!

Нечихаев покосился на внезапно повеселевших оркестрантов:

– Этих ещё раз покормить, и под замок. Но где-нибудь неподалёку.

– Зачем?

– Затем. Не отменять же праздник из-за какого-то боя? Вернёмся. Продолжим веселье.

Десять минут спустя, покачиваясь в седле подаренного Иваном Фёдоровичем Поцелуевым вороного жеребца, Мишка размышлял о будущем. С настоящим как раз всё просто и понятно, а вот что будет в России через сто или сто пятьдесят лет? С кем тогда придётся воевать? В мирное сосуществование с соседями Нечихаев не верил, и как ни раздвигай границы, эти самые соседи всегда найдутся. Пусть даже отделённые морями и океанами, но всё равно найдутся.

Кони шли неторопливым шагом, и ничто не мешало старшему лейтенанту полностью уйти в мысли. Нет, помешало – ехавший рядом сержант тронул командира за плечо:

– Мы на месте, Михаил Касьянович.

Зимой не бывает полной темноты и в лесу. Белый снег отражает свет луны и звёзд, и даже если небо скрыто облаками, то всё равно приближающегося неприятеля можно разглядеть издалека. Те особо и не скрываются, тем более в чистом поле замаскироваться получится только шапкой-невидимкой. Полутора сотнями шапок...

– Начинаем по моей команде, – предупредил Нечихаев, доставая из кармана картонную трубочку с сигнальной ракетой. – А то выйдет, как в прошлый раз.

Стоявший рядом сержант обиженно засопел – именно он тогда поторопился уронить дерево на дорогу, отрезая французам путь к отступлению, и те рванули вперёд, благо такая возможность представилась. Половина обоза успела выскочить из ловушки прежде, чем повалилась вторая сосна. И ладно бы спаслись! Нет же, удирая от погони, они бездарно сгинули, влетев на ходу в покрытое тонким льдом болото. Самое обидное – ценный груз лежал именно на передних санях и благополучно ушёл в трясину. Бульк... и всё. Досадно, ведь по рассказам пленных, Наполеон специально собрал лошадей со всей армии, чтобы вывезти во Францию чуть ли не половину накопленного за полгода войны добра.

Эти, кстати, где коней раздобыли?

Фр-р-р... Яркая звёздочка взлетела в небо и зависла там, освещая опушку. Нечихаев с недоумением посмотрел на ракету в руке и выругался – на дорогу с громким треском рухнуло огромное дерево. Рухнуло прямо перед носом у желанной добычи.

– Что за чёрт?

– Так ведь сигнал, Михаил Касьянович.

– Это не я!

– Да чего уж теперь... – пожал плечами сержант.

Удивительно, но французы отреагировали на опасность не стрельбой, а криком:

– Мать вашу, пся крев! Какому лешему ночами не спится?

Мишка от неожиданности выронил ракетницу и ответил вопросом на вопрос:

– Пан Пшемоцкий? Сигизмунд Каземирович, вы ли это?

– Уже Сергей Андреевич, с вашего позволения!

– Свои? – сержант вопросительно глянул на командира, и сам же себе кивнул. – Они самые, холеры ясны явились.

– Ага, старые знакомые, Фёдорыч. И это... винтовки пока не разряжайте.

Веселье в доме Ивана Фёдоровича Поцелуева разгорелось с новой силой. Возвращение гусар вместе с неожиданным пополнением произвело фурор, а увешанных с головы до ног оружием поляков встретили овациями. Как же, герои! Прорвались сквозь порядки французской армии! Привезли приказ в запечатанном пакете и капитанские погоны для Нечихаева!

Мишка воспользовался моментом и попросил Манефу Полуэктовну сообщить дамам о том, что вновь прибывшие все до единого дворяне с родословной если не от Адама, то уж от первого Пяста или короля Попеля точно. И девицам стоит обратить внимание на столь достойных кавалеров.

Объявив таким образом открытие сезона охоты на женихов, капитан отозвал в сторону Сергея Андреевича, ещё недавно бывшего Сигизмундом Каземировичем. Приказ приказом, но всё же некоторые моменты требовали дополнительного пояснения.

– Вы же оставались в Ставке.

– Так оно и есть, – подтвердил Ртищев. – Но недолго, на третий день от вашего убытия в полк нас направили в распоряжение Александра Христофоровича Бенкендорфа. Пешком.

– Виделись с его сиятельством?

– Нет, у Могилёва встретились с курьерским воздушным шаром, и...

– Понятно, – Нечихаев вздохнул и убрал пакет с приказом за голенище сапога. – То, о чём здесь написано, привезли?

– Когда бы мы успели? Тем более мне никто и не говорил о цели нашей экспедиции – чином не вышел. Сообщили, что груз перевезут в Кенигсберг под надёжной охраной. Деньги получим там же.

– Ёще и это с собой тащить...

– Не понял.

– Золото и серебро. Не будем же мы расплачиваться в Англии или Франции российскими ассигнациями?

– В Англии?

– И в Голландии тоже.

– Понятно. То есть, ничего не понятно, но готов за Веру, Царя и Отечество! Да, готов!

– Хорошо, тогда завтра отправляемся в путь.

– Лучше послезавтра, – немного смутился бывший поляк. – Кстати, Михаил Касьянович, вы не представите меня прекрасной незнакомке с ангельскими крыльями?

– Почему бы и нет? Пойдёмте!

Глава 16

Полуэкт Исидорович Воронихин пребывал в странном состоянии, одновременно испытывая чувства небольшого разочарования и большой радости. Такое бывает. Когда на человека сваливается счастье настолько неожиданное, что сам не знаешь, считать ли его счастьем или гримасой судьбы. С треском провалившийся план по изменению семейного положения капитана Нечихаева заставлял впадать в уныние, но с другой стороны... Да, небольшая неудача. Но Михаил Касьянович птица высокого полёта, и было бы глупо рассчитывать... А чем Хуже Сергей Андреевич Ртищев?

Состоявшийся третьего дня бал закончился неожиданно – сватовством. Вот и не верь после этого в любовь с первого взгляда! Она существует, а вовремя поддержанная сообщением о размере приданого – живёт вечно. Недурственная партия для младшенькой, весьма недурственная.

Воронихин даже стал подумывать о соискании дворянского звания, чтоб и перед зятьями не выглядеть деревенщиной, и собственное самолюбие побаловать. Понятное дело, на титулы капиталов не хватит – содержание в течение десяти лет пехотной дивизии не потянуть, да и не очень то хочется становиться графом или князем. Не по деньгам! Взвод. А ещё лучше, полуэскадрон... Отряд Ртищева можно считать полуэскадроном?

– Марья Мокеевна, ты кем желаешь стать, дворянкой столбовою или владычицей морской?

Супруга, мирно раскладывавшая пасьянс на застеленном кружевной салфеткой кабинетном рояле, вздрогнула и уронила карты:

– Опять в ушкуйники навострился? Не пущу!

– Цыц! – прикрикнул Полуэкт Исидорович, но смутился. И счёл за нужное пояснить. – На сей раз дело верное, не бухти. И попрекать былым не смей!

Надо сказать, что для попрёков имелись веские основания – года три назад. Начитавшись модных романов о подвигах древней новгородской вольницы, решил было Воронихин попытать судьбу в нелёгком морском промысле. Бойкие перья авторов будили жажду странствий, недавний успех похода князя Белякова-Трубецкого в Персию служил ярким примером, разрешение на каперство стоило недорого, в Одессе чуть не каждый месяц проводились аукционы трофейных кораблей вплоть до фрегатов... И если бы не проклятый прострел, именуемый учёным словом "радикулит". Увы, именно он и не позволил осуществиться мечте.

– Верное дело, – не пожелала успокоиться Марья Мокеевна. – Дочерей по миру пустишь со своими делами.

– Тьфу! – Воронихин не стал спорить и поспешил сменить тему. – Пирогов в дорогу напекли? Вот я вас ужо!

Выступали на рассвете. К великому облегчению капитана Нечихаева прощание не затянулось – Екатерина Полуэктовна провожала жениха со сдержанным достоинством и не собиралась следовать купеческим обычаям, предусматривающим для подобных случаев фальшивые рыдания и громкие причитания визгливым голосом. Ртищев проявил больше чувств – он так часто оборачивался, посылая воздушные поцелуи, что Мишка всерьёз начал опасаться за сохранность седла. А ну как загорится от трения?

– Не навек же расстаётесь.

– Кто знает будущее? – возразил Сергей Андреевич, в последний раз обернувшись к покидаемой деревне. – Вот паду я пронзённый вражеской стрелой...

– Хм...

– Ладно, пусть будет пуля. И вот, в последние мгновения жизни буду вспоминать прелестные глазки, алые губки, полные... да, их тоже буду вспоминать. И вообще...

– Угораздило же вас, – Нечихаев с некоторой жалостью посмотрел на собеседника. – И, кстати, разве разрешение на женитьбу сейчас не испрашивается особым рапортом?

– Давно отменили. Вы разве не слышали?

– Да мне как-то ни к чему было.

– Оставили на усмотрение непосредственного начальства. Не откажетесь подписать, Михаил Касьянович?

– Задним числом?

– Мы только объявили о помолвке. А не повенчались, так что ещё не поздно. И, между прочим, государь Павел Петрович объявил о Высочайшей поддержке рождаемости, увеличению населения, и всячески ему способствует.

– Личным примером? – удивился Мишка. – Хотя не такой уж он и старый.

– Насчёт личного примера сказать не могу, – поспешил уточнить Ртищев, – но ходят упорные слухи, будто бы подданные, имеющие менее трёх детей, со следующего года будут облагаться особым налогом.

– Не успеете.

– Мы постараемся. Тем более Фёдор Иванович Толстой обещал похлопотать о моём приёме в Красную Гвардию, а она, как известно, налогами не облагается.

– Блажен, кто верует.

– Вы сомневаетесь? И откуда в вас, Михаил Касьянович, столько пессимизма?

– Я реалист, Сергей Андреевич, потому при строительстве планов предполагаю самые скверные варианты их развития.

– И часто оказываетесь правы?

– Почти никогда, но тем приятнее неожиданные подарки судьбы. Люблю подарки, чего скрывать.

– Кто их не любит?

Нужно сказать, что в этом утверждении Ртищев глубоко заблуждался. Ровно в пятидесяти верстах восточнее пробирающегося по лесам отряда находился человек, судьбу свою и её подарки с недавних пор невзлюбивший. Император всех французов Наполеон Бонапарт проклинал тот час, когда принял решение о войне. А ведь прав был покойный маршал Ней, уговаривавший остановиться на русской границе. Нет, не послушал! Блистательные победы в Австрии, Саксонии, Пруссии... вся Европа у ног... твёрдое обещание турецкого султана выступить на Одессу и Крым... Что в итоге?

Об итогах страшно подумать – за полгода войны не случилось ни одного сражения, но армия практически перестала существовать. Тот сброд, что ещё самонадеянно именует себя солдатами, неуправляем. Силами "старых ворчунов" порой удаётся навести кое-какой порядок, но он мгновенно исчезает, едва штыки гвардейцев отворачиваются в другую сторону. Штыки, да.... Пороха больше нет, а те немногие остатки, что ещё можно наскрести, используются вовсе не для стрельбы. Посыпанные порохом сальные свечи становятся вполне съедобны, а восковые не вызывают отвращения. Гурманы... Неоднократно докладывали о случаях людоедства. Пока оно в полках, набранных в германских землях, в Италии, Испании, но чем чёрт не шутит, как говорят русские.

Проклятые русские! Добраться бы до них и... Нет, не вцепиться в горло – поговорить о заключении мира. Увы, посланные с таковыми предложениями офицеры в лучшем случае пропадали без следа, а в худшем обнаруживались висящими на деревьях в лесу. Лютующие пейзане – страшно. Сожжённые деревни и показательные казни привели к обратному результату, вызвав ещё большее ожесточение. Неделю назад кто-то отравил колодцы в расположении дивизии генерала Гаржака... таких потерь не случалось со дня штурма Лейпцига. Скифы...

А что стоят их летучие отряды? От мелких, численностью не более двух-трёх капральств, до крупных частей в несколько тысяч штыков. Казалось бы, какой пустяк! Сотня блох не сможет съесть льва. Да, не сможет, но вполне способна свести его с ума. А в России блохи зубастые – налетят, укусят, отскочат. Кто предлагал полцарства за коня? Король Ричард неправ – всю империю за одно правильное сражение!

– Срочное сообщение, сир! – лейтенант маркиз де Габриак, нынешний адъютант императора, появился бесшумно, будто вёл род не от рыцарей крестовых походов, а от лакеев, тем рыцарям прислуживавших. Мерзкий человек, но других нет, и этот наверняка проживёт не более месяца. Восьмой с начала войны.

– От кого?

В голосе Бонапарта прозвучала неясная надежда. Неужели один из посланцев к русскому царю смог пробиться сквозь плотное кольцо партизанских отрядов? Хорошо если бы так. Лучше капитуляция и почётный плен, чем такая вот неопределённость. Почему Павел Петрович медлит? Почему до сих пор не уничтожил окружённую и практически безоружную армию? В отсутствие достаточного количества сил не верится, но какова же настоящая причина? Темнит и хитрит петербургский карлик!

При этой мысли император самодовольно усмехнулся – в отличие от английских, в русских газетах никогда не насмехались над маленьким ростом Наполеона. Видимо есть с чем сравнивать. На злосчастном параде в Москве... впрочем, там немного помогли сапоги с высокими каблуками...

– Неподалёку упал воздушный шар, и наши егеря...

– Дайте сюда!

Можно и не спрашивать, чей это шар. А что же в донесении?

– Разрешите перевести письмо на французский?

– Вон отсюда!

Опешивший от неожиданной грубости адъютант вылетел пулей, оставив императора в одиночестве. А тот с тщательно скрываемым нетерпением зажёг русскую диковинку – керосиновую лампу, чуть подкрутил закоптивший было фитиль, и сломал печати на плотном конверте. Переводчик Бонапарту не требовался, так как после встречи с царём он поставил себе задачу изучить русский язык. Льстецы утверждали, что преуспел, и будто бы акцента совсем не чувствуется. Врут, конечно. Однако знаний вполне хватает на чтение газет и таких вот редких трофеев.

И что пишут?

– Канальи!

Буквально через минуту с императора слетела напускная невозмутимость. Какого чёрта? Какие англичане? Какая императрица Жозефина Первая? Они что, все ума лишились? И ещё венгры? Зачем им понадобилось осаждать Вену?

– Габриак!

– Я здесь, Ваше Императорское Величество.

– Передайте приказ вывесить белые флаги. Везде!

– Призыв к переговорам, сир?

– Мы сдаёмся, идиот!

– Капитуляция?

– Нет, bliad, maslennitsa! – почему-то по-русски ответил Бонапарт. – Выполнять!

Если бы капитан Нечихаев знал о принятом французским императором решении, он бы непременно повернул обратно. Пусть потом разжалуют и отдадут под суд за невыполнение приказа, пусть! Но это будет потом. Плох тот солдат, что не носит в ранце маршальский жезл, а ещё хуже тот офицер, который не хочет поставить в войне жирную точку. Неправду говорят, будто военный человек живёт только на поле битвы, а в промежутках между оными лишь существует и мечтает о следующем кровопролитии. Это наглая ложь, придуманная ни разу не нюхавшими пороху обывателями. Наоборот, смысл жизни настоящего солдата и состоит в том, чтобы исключить возможность всяких сражений. А уж если случится таковое... тогда да, тогда приходится воевать. И собственная жизнь здесь – дело третье.

Но капитан Нечихаев не знал. Не знал, и на каждом привале видел один и тот же сон: поднимаются винтовки... коротышка с завязанными глазами у выщербленной пулями стены... команда... залп...

– Твою мать! – Мишка рывком сел и долго всматривался в полумрак палатки, с трудом осознавая, что уже проснулся.

– Матка Боска Остробрамска! – рядом подскочил Ртищев, ещё не до конца выдавивший из себя поляка. – Что случилось, Михаил Касьянович?

– Ерунда, – Нечихаев протёр ладонями лицо. – Померещилось.

– Не скажите, – Сергей Андреевич дотянулся до стоящей между походными кроватями железной печки и вытащил уголёк специальными щипчиками. Трофейными, из офицерского несессера. С вечера набитая табаком трубка немного похрюкала от энергичных затяжек, и выпустила клуб душистого дыма. – Бывает ещё сон в руку. Вот у меня однажды... Хотя нет, Марыся здесь совсем не того... и Агнешка тоже... Барбара вообще из другого сна...

– А Екатерина Полуэктовна?

– Это святое, Михаил Касьянович.

– В смысле?

– Ангелам в грешных снах делать нечего.

– Понятно.

– А бывают сновидения с предупреждениями.

– Да? – Мишка положил руку на стоящую у кровати винтовку. – Может быть, всё же почти чужая земля.

Ртищев хмыкнул:

– Понятное дело, чухонские губернии никогда не станут русскими. Если только предположить сказочный вариант с переселением местных жителей куда-нибудь на Таймыр. Но государь Павел Петрович вряд ли на это пойдёт.

– Почему бы и нет? – Нечихаев прогнал остатки сна. – Если экономически обосновать...

– Вы возьмётесь?

– Я? Нет, не возьмусь. Но Светлейший князь Кутузов неоднократно высказывал мысли...

– Мысли, не подкреплённые действием, называются мечтами.

– Мечты, это то, что сбывается. Всё остальное – грёзы. Но всё равно Михаил Илларионович не похож на наивного мечтателя.

– Это точно, – согласился Ртищев и отложил погасшую трубку. – Сходить что ли посты проверить?

– Я с вами, – Нечихаев щёлкнул крышкой часов, безуспешно пытаясь разглядеть в темноте стрелки. – Интересно, новый год уже наступил, или мы ещё в старом живём?

– Какая, собственно, разница?

– Не скажите, наступающий год будет високосным.

– И?

– И принесёт большие неприятности.

– Кому?

– Ну не нам же!

– Понятно объясняете, Михаил Касьянович. Это нужно непременно отметить.

– Прямо сейчас?

– Нет, что вы, в походе не стоит расслабляться. А вот по прибытию в Кенигсберг...

Город встретил отряд капитана Нечихаева мерзкой погодой и невиданным доселе количеством питейных заведений. Многочисленные красочные вывески создавали впечатление, что у жителей Кенигсберга нет иных забот, кроме как хорошенько напиться. Закуску подсвеченные фонарями надписи не обещали.

– Почти заграница, – с лёгкой завистью, смешанной с укоризной, пробормотал кто-то из гусар при виде манящих уютом и теплом окошек. – Они что, на ночь не закрываются? Живут же люди!

– Вот этому я бы не стал завидовать, – Нечихаев указал на двух опрятно одетых господ, по виду немцев, меланхолично и скучно бьющих третьего прямо под вывеской "Ямайская питейная мастерская Иоганна Кошкодамского".

– Разнять бы, да всем троим в рыло, – предложил всё тот же гусар. – Разрешите, Михаил Касьянович?

– Некогда. Нас ждут.

Капитан отказал сразу по нескольким причинам. Во-первых, оборванец явно из судейских, что видно по остаткам прусского вицмундира, а значит трёпку заслужил. А во-вторых, не нужно вмешиваться в чужие развлечение. Третьей, и основной причиной, стала обычная осторожность – два года назад в Лондоне такие же пьянчуги воткнули стилет в печень Первому лорду Адмиралтейства сэру Чарльзу Миддлтону. Рассказывавший о том несчастном случае Фёдор Иванович Толстой с непонятной усмешкой предупреждал об опасности неожиданных встреч в незнакомых городах.

Но, как оказалось, валяющийся в грязи немец решил воспротивиться судьбе, и искать защиты под сенью русского оружия. Во всяком случае именно так через много лет рассказывал досужим журналистам известный литератор и композитор, декан факультета словесности и искусств Санкт-Петербургского университета, кавалер боевых орденов... Впрочем, перечисление наград и должностей этого достойного приёмного сына нашего Отечества не имеет отношения к повествованию, так что не будем отвлекаться.

Он завизжал дурным голосом, ужом проскользнул между ног обидчиков, и как был, на четвереньках, бросился к Нечихаеву. Ухватился за стремя, поднялся и, не обращая внимания на приставленный ко лбу пистолет, выкрикнул:

– Помогите!

Русский солдат добр характером при кажущееся холодности. И на просьбу о помощи откликается всегда, а нужна ли она человеку или иноземцу, значения не имеет. Сунувшихся было экзекуторов отшвырнули прочь, и почувствовавший себя в полной безопасности незнакомец жалобно всхлипнул:

– Художника каждый обидеть норовит.

Комок грязи, прилетевший из темноты, превратил и без того некрасивое лицо бедолаги в уродливую маску. Нечихаев сносно владел немецким языком, чтобы разобрать в ответном вопле угрозу:

– А вам, господин Цахес, я страшно отомщу! Попомните мои слова!

И тут же извиняющимся тоном:

– Простите, герр..?

– Капитан.

– Простите, герр гауптман, я не представился – Эрнст Теодор Амадей Хоффман, к вашим услугам!

На следующий день.

Утром гусар не беспокоили, дали выспаться. Под казарму отвели старинный дом с видом на Преголу, единственным достоинством которого оказалась большая вместительность. И ещё собственная кухня, куда приказом начальства определили трёх поваров и начали завозить провиант. Вовремя, надо сказать, а то в дороге отряд изрядно поиздержался с провизией – с собой при всём желании много не увезёшь, но и покупать что-то в чухонских деревнях опасно. Отравят... причём не по злому умыслу. Даже лужёные солдатские желудки, способные переварить чуть ли не чугунное ядро, отказываются принимать то, что местные жители почитают съедобным.

Одному лишь капитану Нечихаеву не до сна. Прикорнул на пару часов, и явился на ковёр. Знал бы, не приходил...

– Вы хоть понимаете степень секретности вашего предприятия, Михаил Касьянович? – в который раз спросил Александр Христофорович. – Не допускаете мысли, что под видом обыкновенного пьяницы может быть заслан вражеский лазутчик?

Мишка виновато пожал плечами и сделал глоток из пятой по счёту чашки кофе – Бенкендорф любил делать разносы с удобствами для всех участвующих сторон.

– Обычное человеколюбие.

– Про гуманность ещё скажите, – министр встал с кресла и прошёлся по кабинету. – Гуманнее будет вообще его пристрелить.

– Господин Хоффман дал обещание более не пить вина.

– Только его?

– Да, а что?

– Он и раньше им не злоупотреблял – творческие люди предпочитают крепкие напитки, – Бенкендорф перешёл на доверительный тон. – Вы хороший человек, Михаил Касьянович, но жутко наивный.

– Почему?

– Почему наивный? Вот этого не знаю. Может, в том виновата молодость или природная склонность к доброте... Вас обманули.

– Сволочь... – прошипел Нечихаев сквозь зубы.

– Зачем так грубо? Ввёл в заблуждение, не более того. И, вероятно, сам того не осознавая. Попросту оставил лазейку на будущее. Он ведь из судейских?

– К сожалению.

– Ладно, чёрт с ним, у нас есть дела поважнее.

Мишка встрепенулся и всем видом обозначил внимание. Не то, чтобы разнос слишком уж тяготил или надоел, нет... Но не за этим он сюда мчался через половину России. Хорошо, пусть не половину, а пятую часть, но всё равно мчался.

А Бенкендорф в рассеянности постучал пальцем по стоящим у стены рыцарским доспехам и, наконец, произнёс долгожданное:

– Отплываете завтра вечером. Груз уже весь на кораблях, кроме нескольких образцов, так что вам остаётся целых полтора дня на ознакомление и изучение. Пробные стрельбы, увы, произвести нельзя из соображений сохранения тайны. Вопросы, Михаил Касьянович?

– Вопросов нет, есть потребность в пояснениях.

– Они здесь, – Александр Христофорович указал на толстый пакет. – Всё там, включая список целей второй очереди.

– Понятно, – Мишка отставил чашку и поднялся. – Разрешите выполнять?

– С Богом, Михаил Касьянович, – Бенкендорф протянул бумаги и перекрестил Нечихаева. – Мы на вас надеемся.

– Уж как получится.

– Постарайтесь, чтоб получилось хорошо. Да, и вот ещё... возьмите этого подозрительного композитора с собой.

– Оставим прусский след? – предположил капитан.

– Зачем? Там и польского будет достаточно.

– Тогда..?

– Вы не допускаете, что мне тоже не чуждо некоторое человеколюбие? Напрасно улыбаетесь... Всё, идите!