Текст книги "Партизаны Е.И.В.(СИ)"

Автор книги: Андрей Саргаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

А Дашка, хотя её по правилам приличия полагается называть Дарьей Касьяновной, противная. И как на такой в будущем жениться? И ведь придётся – сам обещал ещё три года назад. Но для этого необходимо стать героем.

Решено! Николай встал с дивана, где так удобно предаваться унынию, и пошёл готовиться к подвигам. Хотя чего уж там готовиться? Всё приготовлено заранее, и самое сложное, что предстоит, это выскользнуть из Михайловского замка незамеченным. Да, стоит поторопиться, пока война совсем не закончилась. А капитан Нечихаев не прогонит и домой не отправит, капитан Нечихаев человек хороший.

Казачий мундир Атаманского полка пошит недавно, потому сидит без изъянов, нигде не топорщится и не жмёт. Сабля кована как раз под его руку... пистолеты на пояс... Не забыть взять денег – мешок с харчами на себе тащить тяжело, а десяти рублей вполне хватит на пропитание по дороге. Мишке лучше ничего не говорить – мал ещё для войны. Вот письмо с объяснениями разве оставить?

Николай вздохнул и с тоской посмотрел на чернильницу и стаканчик с гусиными перьями – учителя не разрешали пользоваться вечными ручками, мотивируя необходимостью сначала поставить красивый почерк, и уже потом осваивать скоропись. Но деваться-то некуда! Чистая бумага ещё осталась?

На лист ложились ровные строчки, и даже привычные кляксы не портили настроение. А если буквы выводить покрупнее, то текста получится больше! И тут чуткий слух цесаревича уловил странный разговор за дверью:

– Не будет ли это считаться дезертирством, Абрам Соломонович? Всё-таки без приказа... – слышался взволнованный молодой голос.

– Какое тут дезертирство, Гриша? – отвечал приглушённый бас. – В действующую армию идём, не к тёще на блины.

– А ну как под трибунал потом?

– И что? Да пусть хоть сто раз разжалуют, чем во дворцовых караулках штаны протирать. Казак для битвы рождён, Гриша! Вот, бывалоча, мы с Михаилом Касьяновичем...

Николай насторожился, а молодой голос перебил собеседника:

– Не прогонит он нас, господин старший урядник?

– Нечихаев-то? Мы не скажем, что самовольно прибыли – пополнение, и всё тут. Успеть бы только до Кенигсберга к приходу "Забияки" добраться, а уж там... Одвуконь пойдём, тогда не опоздаем. Но выходить нужно сегодня в ночь.

– Боязно.

– Дело верное, Гриша. Вернёмся победителями, а их, как известно, не судят. Ты со мной?

– С тобой, Абрам Соломоныч.

От радости у Николая дыхание спёрло. Неужели Господь послал момент? Да, это он самый, можно не сомневаться!

Цесаревич на цыпочках подбежал к двери и рывком распахнул её:

– Здравствуйте, господа.

– Здравия желаем, Ваше Императорское Высочество!

– Мне послышалось, или тут составляется заговор?

Казаки посмотрели друг на друга, потом на Великого Князя. Старший, с бородой, закрывающей увешанную крестами грудь, вытянулся во фрунт:

– Никак нет, никаких заговоров!

– Врёте... – с обидой прошептал Николай. – Я всё слышал. Возьмите меня с собой, а то...

– А то что? – спрашивая, бородатый казак почему-то косился в сторону.

– А то не пустят меня, – цесаревич отвернулся, чтобы украдкой вытереть предательские слёзы. – Мне очень нужно. Вам тоже, да? Возьмите с собой, братцы!

Молодой, видимо тот самый Григорий, тихонько кашлянул, привлекая внимание:

– Выручить бы человека, Абрам Соломонович. Сам погибай, а товарища выручай.

– В поговорке про другое.

Но что-то в голосе старшего урядника было такое, что заставило Николая усилить напор:

– Я про вашу помощь никому не скажу. Только помогите до Нечихаева добраться, а?

– Точно не скажешь?

– Никогда-никогда, даже на исповеди!

– На исповеди можно.

– Так вы согласны?

Казак опять покосился куда-то в сторону и кивнул:

– Выезжаем немедля. Гришка, коней подбери казаку Николаю Романову! Пошевеливайся, храппаидол!

Вечер того же дня.

Удивительно, но известие о побеге сына на войну Мария Фёдоровна восприняла спокойно. Лишь разговаривала глядя в окно, чтобы никто не смог увидеть её глаза.

– Всё будет хорошо, душа моя, – чёрт побери, я чувствую себя виноватым! – Александр Христофорович подобрал ему надёжных спутников.

– Это так? – не оборачиваясь, спросила императрица у Бенкендорфа. – Вы в них уверены?

– Да, – подтвердил министр госбезопасности. – И на всех почтовых станциях до Кенигсберга размещены мои люди. Виду не подадут, но присмотрят.

– А потом?

– Потом – в море.

– Дорогая, – я пытаюсь отвлечь супругу от грустных мыслей. – "Забияка" очень крепкий корабль и не боится штормов. А потом Нечихаев не даст Николая в обиду. Согласись, что наследнику престола полезно не только иметь собственное мнение, но и кое-какой жизненный опыт.

– Двоих война уже забрала...

Ответить нечего, разве что банальностью:

– Он мужчина, душа моя.

– Он маленький...

– Маленький мужчина. Тем слаще вкус победы.

– Солдаты чаще чувствуют вкус крови.

– Это тоже нужно. И поверь – война не покажется ему забавной игрушкой. Ох как не покажется!

Глава 19

Наполеон ждал. С недавних пор ожидание вошло в привычку, и доклад адъютанта об отсутствии новостей воспринимался без прежнего раздражения. Наоборот, стала появляться какая-то боязнь новостей, способных нарушить установившееся положение.

Вдруг император Павел Петрович откажется принимать капитуляцию? Ведь на вывешенные более месяца назад белые флаги до сих пор нет никакой реакции. Хотя есть одна – русские перестали беспокоить ночными налётами и обстрелами. Правда, дезертиров и разведчиков уничтожают сразу, не отличая первых от вторых. Ещё регулярно пропадают фуражиры, отправленные на поиски съестного. Некоторые возвращаются – пустые и без оружия, но сытые и с сильным запахом местного хлебного вина. И они же вновь вызываются добровольцами в следующий поиск, чтобы опять вернуться ни с чем.

Почему молчит царь? Белые флаги видны издалека... Более того, русские точно знают о предложении Наполеона – не далее, как третьего дня, в деревню, занятую французским батальоном, въехал отряд из восьми казаков, и их командир с хорошим парижским произношением искал ткачей и литейных мастеров для работы где-то под Москвой. Увезли пятерых, а флаг забрали с собой на память.

Полковник Люмьер ещё сокрушался, что не владеет нужным ремеслом, а бывшие портные в России спросом не пользуются. Причём сокрушался столь искренне, что не нашлось сил отдать приказ о расстреле мерзавца. О повешении, если быть точным, так как пороха давно нет.

Новости из Парижа тоже не приходят. Что там творится? Англичане предприняли высадку, или по обыкновению своему предпочитают грозить с безопасного расстояния? Хотя момент самый удобный – французская армия застряла в заснеженных лесах, император отсутствует, флот, скорее всего, заперт в Тулоне и Бордо...

– Ваше Императорское Величество, парламентёры!

– Где? – Наполеон стряхнул сонливость. – Это точно они?

– Их уже видно, сир, – адъютант махнул рукой. – Кто же, как не парламентёры?

Французский император припал к стеклу. Вот, кстати, ещё одна загадка России... откуда в простом крестьянском доме двойные рамы с дорогущим стеклом?

– Ничего не вижу.

– Левее, сир.

Действительно, если глянуть чуть левее, то хорошо виден въезжающий в деревню отряд. Человек двадцать, не больше, из них только один офицер. Он единственный в привычном мундире с эполетами. Кажется, такие сейчас в русской армии считаются парадными? Богатая страна, если может себе позволить военную форму на все случаи жизни. У них, говорят, ещё и повседневная есть.

Сопровождающие парламентёра кавалеристы растянулись в длинную цепочку, видимо для того, чтобы в случае чего не задеть друг друга огненными хвостами ручных ракет. Излишняя предосторожность, нужно заметить... никто не собирается нападать на долгожданного посланца царя Павла Петровича. Ещё полгода назад такое было возможно, а сейчас, когда даже старая гвардия отказывается выполнять приказы командиров на голодный желудок....

– Знакомые всё лица, – усмехнулся узнавший посланца Наполеон. Ну конечно же, Кутузов не упустит случая... – Лейтенант, проводите его ко мне.

Адъютант императора выбежал на улицу как раз в тот момент, когда майор Акимов бодро спрыгнул с седла и, небрежно поведя плечами, сбросил распахнутую шинель. Пришлось подхватывать на лету, будто какой-нибудь лакей в Опере. И попробуй не поймай – этот офицер постоянно сопровождал князя Кутузова в поездках в Париж, и прославился на дуэлях не менее фельдмаршала. Во всяком случае, генералов Грасиньяка, Першегю, и начальника лионской полиции господина Буйона застрелил именно он. Вот почему русские для поединков выбирают пистолеты? Не любят вида крови?

– Добро пожаловать, месье майор! – одна из немногих фраз, что получались у лейтенанта без жуткого акцента. – Его Императорское Величество ждёт вас!

– Спасибо. И скажите своим солдатам, чтобы не приближались к моему конвою, – на приличном французском ответил Акимов. – У наших наций разное понимание юмора.

– Простите...?

– Ракетный залп – это смешно или нет?

– Ни в коем разе не смешно.

– Вот видите! А мои бойцы не упустят случая пошутить, если с вашей стороны... Впрочем, я надеюсь на понимание.

– Оно будет, месье майор.

Акимов поднялся по ступеням, немного потопал ногами, сбивая налипший на сапоги снег, и распахнул дверь избы:

– Здравствуйте, Ваше Величество!

Теперь ожиданием томились съехавшиеся во временную Ставку Императора французские генералы с маршалами – весть о прибытии русских парламентёров разлетелась по округе мгновенно. Покорившие почти всю Европу храбрые вояки с полным на то основанием рассчитывали принять участие в обсуждении условий сдачи, несомненно почётных, и искренне недоумевали, когда император отказал в таковом праве. И охраняющие место проведения переговоров бородатые казаки не вызывали желания оспорить приказ.

Шли минуты, часы, а Наполеон всё продолжал разговаривать с русским майором за закрытыми дверями. О чём? Какие неприятности и резкие перемены к худшему принесёт это тревожное уединение?

– Вы ошибаетесь, Ваше Величество! – вторая бутылка арманьяка под весьма скудную закуску сделала Акимова словоохотливым. – Государь Павел Петрович вовсе не оспаривает законность французской, то есть вашей, императорской короны. Согласитесь, быть единственным в мире императором довольно скучно.

– А остальные? – Наполеон сносно изъяснялся на русском языке, а привезённый майором благородный напиток подействовал благотворно, почти уничтожив акцент. – В мире есть ещё императоры.

– Не буду спорить. Но скольких из них можно назвать таковыми не из лести? Вопрос неоднозначный.

Бонапарт согласился, и не стал более распространяться на столь щекотливую тему. Лишь снова выказал недоумения предложениями:

– И всё же не вижу второго смысла в словах Павла Петровича.

– А он есть? – слегка обиделся Акимов.

– Его не может не быть, господин майор.

– А мне думается, Ваше Величество, всё дело гораздо проще, чем кажется при внимательном, но изначально ошибочном рассмотрении, и государь при личной встрече сам постарается объяснить.

Очередное упоминание о необходимости личной встречи с русским царём Наполеона расстроило. Он слишком хорошо помнил предыдущую, и не хотел бы вновь оказаться объектом дружеских, но на грани приличия, шуток. Одни только медведи с пушками на параде чего стоят... Но ехать в Петербург придётся, чёрт побери!

– Могу ли я взять с собой конвой?

– Разумеется, Ваше Величество, вы же не арестованы. Но рекомендовал бы брать тех, в чьих услугах более не нуждаетесь, кого не жалко. Народ исполнен патриотических чувств, и в дороге возможно... хм... всякое.

– Народ пойдёт против воли монарха?

– После подписания капитуляции? Нет, не пойдёт. Но до неё...

Наполеон грустно усмехнулся прозрачному намёку. Вроде бы и не сказано ничего определённого, но майор ясно дал понять о последствиях отказа от сдачи на милость победителя. И никаких претензий к русскому императору – местное население сделает всё само, причём из лучших побуждений. Впрочем, что же теперь плакаться...

– Когда можно будет выехать?

– Как только пожелаете, Ваше Величество. Лошадей, кстати, мы привели своих. Так я приказываю запрягать?

– Да, пожалуй.

Три дня спустя.

Путешествие в возке отличается от такового же в карете в лучшую сторону, но утомляет вынужденной неподвижностью и скукой. И если последняя скрашивается неспешными разговорами, то с первой ничего нельзя сделать – лежишь, закутанный в меха, иногда сидишь, но всё равно движения нет, и заболевшие бока отравляют существование. И долгожданная почтовая станция воспринимается избавлением от мук, а её незначительные удобства кажутся верхом совершенства.

Часто так оно и было без преувеличения – в большинстве своём станции совмещали гостиницу, приличный трактир и баню. Проезжающим иностранцам за особую плату могли принести тёплой воды прямо в номер. Похвально.

– Ещё вчера собирался спросить, господин майор, – французский император расположился за накрытым крахмальной скатертью столом и с любопытством огляделся. – Почему у вас нет разделения на благородную публику и чернь?

– В каком смысле? – Акимов изучал список блюд, поданный расторопным половым, и отвечал не поднимая взгляда.

– Ну как же... видите крестьян в углу?

– Да, а что?

– Они и мы в одном трактире!

– Насколько я знаю, во Франции то же самое. Мне неоднократно приходилось видеть офицеров, обедающих в столь жутких харчевнях... И не понимаю вашего удивления.

– Офицер может зайти в низкопробный кабак, да. Но крестьянина никогда не пустят в более-менее приличную ресторацию.

– Да? – в свою очередь удивился Акимов. – У нас важно лишь наличие денег.

– Они не главное.

– Не скажите, отказ в их принятии приравнивается к оскорблению Величества. Или государства, так как на любой монете есть герб. Любой нищий... пардон, нищих у нас нет... любой французский нищий имеет право потратить русскую монету там, где ему удобнее.

На этот раз разговор вёлся на французском, и ни слова не понимающий половой откровенно скучал в ожидании заказа. Потом не выдержал:

– Что изволят господа?

Наполеона покоробило от подобной наглости:

– Вина принеси.

– Что к нему?

– Стаканы.

– Это всенепременно, господин хороший! Но что вы будете кушать?

– Ничего.

– А с вином?

– Зачем с ним что-то кушать?

Половой с видом человека, смертельно уставшего вдалбливать тупым путешественникам прописные истины, пояснил:

– Вино без закусок не подаётся.

– Ладно, тогда принеси водки.

– Будет исполнено сей момент! А к ней что подать?

Наполеон, вымотанный дорогой до потери аппетита, скрипнул зубами. Наблюдавший за ним Акимов улыбнулся:

– Да, Ваше Величество, всё, что крепче кваса, полагается пить под обильную закуску.

– Это дикость, господин майор.

– Закуска градус крадёт? Ничего не поделать – невоздержанность в питие не одобряется ни государством ни церковью, а злоупотребивший рискует испытать их неудовольствие. Так что предлагаю поужинать. Уверяю, не пожалеете.

– Да?

– Конечно! Вы же раньше путешествовали по России с собственным поваром?

– Если моё второе появление здесь можно назвать путешествием...

– Давайте назовём его именно так! – и майор опять перешёл на русский. – Любезный, принеси нам для начала смородиновой, а к ней...

– Расстегайчики нынче знатные удались, ваше высокоблагородие.

– Ага, их всенепременно. Ещё борщ запорожский с пампушками и чесноком, сала копченого обязательно, селёдочки, грибочков... И вообще, сам сообрази насчёт заедков. Но в разумных пределах. Разумеется.

– А вино?

– Баловство одно, это вино, – покачал головой Акимов. – И пошевеливайся давай, любезный.

Окрылённый половой убежал, а французский император решил высказать майору претензии:

– Сей мерзавец не испытывает ни малейшего почтения к чинам! Как вы живёте?

– Хорошо живём, Ваше Величество. И хорошо сидим! Поверьте, в Париже вы будете вспоминать сегодняшний ужин и скучать по русской кухне.

– Если он будет, этот Париж.

– Государь Павел Петрович твёрдо обещал.

– Ваши слова, да Богу в уши.

– Господь меня услышит, не сомневайтесь.

Поздним вечером, когда уставший Бонапарт крепко спал на мягкой перине под пуховым одеялом и видел во сне французские знамёна над Вестминстерским аббатством, майор Акимов всё ещё сидел в опустевшем трактире. Бутылка цимлянского на столе, трубка с хорошим табаком... что ещё надо для малой толики счастья? Нет, для счастья это слишком мало, но для благодушного настроения в самый раз. И если бы не бестолковые подчинённые... А где найти иных?

– Ты что за комедию устроил, сержант? Ужели нельзя было принести императору вино без всяких закусок? Хлопнул бы он стаканчик-другой, да на боковую.

– Так гостеприимство, ваше высокоблагородие! Накормить, напоить, и только потом спать уложить, – оправдывался половой. – Тем более иных приказов не поступало.

– Не жалеете командира. Ироды, – проворчал Акимов. – А вы, орлы, что изобразили? Ясно сказано – обеспечить охрану без привлечения внимания. Зачем вырядились?

Переодетые крестьянами бойцы охранного батальона министерства госбезопасности не ответили, что вызвало ещё большее раздражение.

– Почему молчим, господа? Я, значит, должен изобретать дурацкие истории для французского императора, а они молчат... А не устроить ли ему поутру встречу с российским трудовым крестьянством в лице передовых его представителей?

– Виноваты, ваше высокоблагородие.

– Конечно, виноваты. И хорошо ещё, что Наполеон не обратил внимания на ваш стол... От сохи и прямо к рябчикам с трюфелями? Идиоты.

– Это куропатки были, – попытался выгородить сослуживцев сержант-половой. – Для рябчиков нынче не сезон.

– Хорошо, пусть будут куропатки. Но при доходе среднего крестьянина...

– У них рублей пятнадцать выходит, не меньше!

– И потому могут потратить на ужин стоимость двух коров? Страшно далеки вы от народа, господа!

– Не скажите, – возразил сержант. – Мужик сейчас богатый пошёл. О прошлом месяце четверо крестьян батарею шестифунтовок сдавать привезли... Их обеду сам господин полицейский исправник завидовать изволили. А эти, чисто умозрительно, могли получить деньги за трофейные ружья. Вполне резонно, сейчас многие трофеями промышляют.

– Французскому императору будет неприятно услышать такие объяснения.

Сержант хмыкнул:

– Хотел бы он политесу и галантерейного обхождения, так и сидел бы в своих Парижах. Его сюда никто не звал.

Майор тяжело вздохнул. Ну не рассказывать же нижним чинам о долгой и кропотливой работе по заманиванию Бонапарта в Россию? Не поймут и не одобрят. Большая политика, она такая... она мало кому нравится.

– Ладно, орлы мои певчие, будем считать, что оправдания приняты. Но впредь попрошу подобного не допускать!

Утром Наполеон проснулся в дурном настроении, и молчал почти до самого вечера. Лишь попросил не останавливаться на обед, сославшись на ноющую от обилия жирной пищи печень. Уважив просьбу, обедать не стали, только сменили лошадей. И к полуночи добрались до Петербурга.

На заставе их ждали. В ярком свете керосиновых фонарей сверкала начищенная медь духового оркестра, блестело золотое шитьё на парадных мундирах выстроенного к торжественной встрече полка, не менее десятка генералов обсуждали вопрос о неуместности хлеба с солью... Готовились заранее!

– Сообщение о нашем прибытии передали по телеграфу, – объяснил Акимов в ответ на недоумённый взгляд и невысказанный вопрос французского императора. – Зная точное время убытия с почтовой станции и скорость передвижения нетрудно высчитать. Государь Павел Петрович отрицательно относится к привычке держать людей на морозе.

– А он сам?

– Встреча назначена на завтра, Ваше Величество.

– Аудиенция, вы хотите сказать?

– Нет, именно встреча. Аудиенцию дают младшему, так что будем точными в определениях.

– А сейчас что делать?

– Если хотите, то могу показать город – в Санкт-Петербурге есть на что посмотреть даже зимней ночью.

– Спасибо, не нужно.

– Тогда едем в церковь.

– Зачем?

– Там на вас снизойдёт благодать, и от лица Франции вы попросите помощи в защите от аглицкого нашествия. Само собой, не безвозмездно.

– Я так и подразумевал...

– Да, но приличия должны быть соблюдены, Ваше Величество. Алчность нам претит, но золото, ниспосланное свыше, совсем иначе выглядит! Из презренного металла становится благородным, да...

Наполеон по достоинству оценил словесные кружева майора Акимова. Действительно, платить всё равно придётся, но это предложение позволяет представить немалую контрибуцию как жест благодарности, и не вызовет злорадных насмешек. А золото... что золото? Его много ещё лежит по европейским кубышкам, и нужно лишь потрясти. Генрих Четвёртый когда-то оценил Париж в мессу... с тех пор французская столица несколько подорожала. Но пусть будет так, как будет!

Где-то на окраине Санкт-Петербурга.

Несмотря на позднюю ночь в трактире "Лошадь в яблоках" довольно многолюдно. Заведение года два как облюбовано извозчиками, и закрыть его по позднему времени – лишиться прибыли, причём немалой. "Кумпанство партикулярного извоза и доставки сугубых грузов" исправно оплачивало выдаваемые своим работникам "сугревные билеты", да и сами они не прочь потратить полученную на чай копейку в оздоровительных целях. Но не допьяна, разумеется.

Сюда же стекались новости со всей столицы, и часто досужие сплетницы отваживались заявиться, дабы, проставившись штофом казённой водки, узнать вести из первых рук и с утра разнести их далее. Сегодня новость одна на всех.

– Слыхал, кум, Бонапартия привезли к государю на правёж?

– Эка! Да я же его как вот тебя видел! В двух шагах, только руку протяни!

– Ну?

– Не нукай, чо! Шибздик какой-то, а не Бонапартий.

– Махонький?

– Меньше некуда.

– Наш-то тоже невелик.

– Не сравнивай, дурень! Наш ростом в корень пошёл.

– Это точно, – в голосе извозчика послышалась жгучая зависть и уважительное одобрение. – А Бонапартий?

– Его, вишь ты, досада взяла.

– Да ну?

– Чтоб мне на этом месте провалиться! А ещё у нашего настойка особая есть, её князь Беляков с Урала привозит...

– Правда?

– А ты думал. Почему обозы оттуда с большой охраной идут? Только из-за неё. Махонькая скляночка всего, а стоимостью в гору серебра. В Михайловском замке хранится, в особой комнате из железа, запираемой золотым ключом. У моей тётки там зять свояка двоюродного брата её соседки истопником, ему доподлинно ведомо.

– Вон оно как...

– Так оно и есть. Бонапартий и войско-то привёл, чтобы тайну золотого ключика выведать.

– Вот свинья!

– Не то слово, кум.

– И что теперь будет?

– Знамо что, обдерёт наш хранцуза как медведь липку, как есть без штанов по миру пустит.

– И поделом.

– О чем и говорю. Но подштанники оставит – государь суров, но справедлив, дай Бог ему здоровья.

– Спаси его Господь! – согласился кум, и поднял стакан на уровень глаз. – Выпьем за государя!