Текст книги "Революционная сага"
Автор книги: Андрей Марченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Геллер в плену
Когда за окном громыхнуло из пушки, Рихард повернул голову, и не открывая глаз кивнул.
Шарахнуло далече, с пару верст от места, где спал Рихард. Пока бой доберется сюда, если вовсе доберется, можно еще один сон посмотреть.
И действительно – заснул, будто провалился. Ему снилось лето, город утонувший в запахе акаций. Снились и барышни под этими акациями, и он сам отчего-то в белоснежном мундире лейб-гвардии. И барышни ему улыбаются, и он с барышнями чрезвычайно мил.
Нарушить сон такой – это сущее преступление. Потому Рихард хоть и понимал, что это обман, видение, держался за него цепко.
И когда сон стал разрушаться, с этим боролся, отмахиваясь от реальности, которая вторгалась в его сон. Когда это стало невозможным, и он все же проснулся, то несколько минут лежал, не открывая глаза.
Пытался уснуть, вернутся в тот самый летний сон. Но нет – возврата не было.
Убедив себя, что этот сон пророческий, Рихард все же решил подниматься. Лавка под ним была твердовата, под шинельку набивалась прохлада. Не хотелось терять эту толику тепла, но надо было вставать.
Тем более, что мир за пределами этой шинельки продолжал жить своей жизнью. Где-то на улице застучали копыта, затарахтели колеса какого-то шарабана. Еще не отойдя ото сна, Рихард отметил, что звук этот дурной. У него вроде бы была лошадь, но какого ляда ее взяли без разрешения на то хозяина? А если это лошади чужие, да еще и с этим шарабаном, то положение вовсе скверно.
Сдернул шинель, поднялся на лавке. Осмотрелся.
Ряд скамеек, большие окна, высокий потолок. Паровоз, намалеванный на противоположной стене.
Сразу вспомнилось все: это зал ожидания, вокзал, напротив должно быть депо, у которого стоял маленький, в четыре вагона бронепоезд. Рихард пробежал к окнам, посмотрел на улицу. Бронепоезда не было.
Ольга! Аристархов с тем большевиком! Где они?
Его забыли, а он проспал!
Схватив в одну руку пулемет, а в другую – шинель, Геллер рванул к лестнице, скатился по ней вниз, туда, где была касса, где будущие пассажиры ждали поезда, которые должны подойти с минуты на минуту.
Но нет, поздно.
Внизу уже были люди. Человек без оружия и в штатском, и двое одетые в остатки военной формы. У последних были винтовки…
Отчего-то они зашли в здание тихо. Вероятно, были не в настроении для разговоров и шума. А, может быть, Геллер не услышал их за грохотом своих сапог.
Среагировали одновременно. Геллер бросил шинель на ступени, навел пулемет на штатского, двое недосолдат взяли на изготовку винтовки. Лязгнуло три затвор.
Все четверо выглядели удивленными. В той или иной степени.
Геллер знал: такие расклады не играются, они просто не могут закончиться хорошо.
Удивлял только этот, безоружный, с чемоданчиком, похожий на докторишку. Он улыбался. Это настораживало и злило. Досадно было, что солдаты стояли по разные стороны от штатского. Стояли бы компактней, можно было срубить одной короткой очередью.
– Может, опустим оружие, и я просто пройду? – предложил Геллер.
И сам чуть опустил пулемет. Стал целиться не в грудь безоружному, а в пах. Безоружный улыбнулся еще шире.
– Оружие? Где ты видел оружие? – спросил он. И рукой сделал мягкий жест в направлении Геллера, словно что-то струсил с пальцев. – Посмотри, что у тебя в руках.
Геллер скосил глаза – и действительно, в его руках действительно струилась змея.
Он тут же отбросил, швырнул ее в колдуна.
Но змея упала на землю, не долетев до противника. Рухнула на землю с неприсущим змее лязгом.
На полу лежал грозный «Шош»…
– Взять его! – распорядился колдун.
-//-
Где-то до обеда Геллер коротал время в стоящем на перроне ларьке. Вероятно, до революции в нем торговали пирогами, чаем да сельтерской водой. Но к появлению Рихарада от пирогов и чая не осталось и запаха. Зато чувствовалось, что кто-то пользовался ларьком в качестве отхожего места.
В обед принесли миску с луковой похлебкой и кружку чая. Хлеба не предложили. Равно, не имелось в чае и сахара.
Впрочем, похлебку Геллер уплел с энтузиазмом. Во-первых, похлебка означала, что расстреливать его пока не собирались. Во-вторых, действительно хотелось жрать. Не кушать, словно в светских салонах, не есть, а именно жрать. Набивать живот чем попало, быстро, не обращая внимания на сортирный запах, чавкая и плюясь слюной…
Часы на башне вокзала пробили полдень. Странно, что они по-прежнему шли. Заводить в этой круговерти их было решительно некому.
Поев, задумался о насущном. Ларек не запирали, выглядел он хлипко, и вероятно, Геллер мог бы подломать какую-то стену, может, сорвать решетку с окон – наверняка гвозди уже сгнили. Иное дело, что любое его действие вызовет шум.
Кстати, дверь запирались только изнутри. Замка у пленивших, похоже, не было. Закрыться изнутри? Эти бандюки разломают эту халабуду за четверть часа. А то и просто сожгут…
Убить часового ложкой? Как? Разве что долго колотить ей по лбу – она была деревянной.
Рихард посмотрел в щель дверей. Вопреки уставу караульной службы, часовой не стоял, а сидел на лавочке в пяти шагах от двери. Ясно было, что убить его неожиданно не получится.
Часа в два дверь ларька открылась:
– Давай выходи.
И Геллер вышел, щурясь от осеннего, но яркого солнца.
Его отвели в здание вокзала, в комнату, где некогда размещался начальник этого самого заведения. Там уже находился тот самый, который был без оружия. Рихард уже не сомневался – колдун.
– Вас покормили? – спросил он с порога.
– Да…
– Все в порядке? Содержание, обращение?..
Геллер вспомнил запах в ларьке, но решил промолчать. В конце-концов бывало и хуже…
Поэтому кивнул:
– Да, все хорошо, спасибо за заботу…
Колдун улыбнулся:
– Только прошу вас, не делайте из этого далеко идущих выводов. Все дело в том, что вы у нас первый пленный. Я мог бы приказать вас пристрелить сразу, но подумал: надо же когда-то начинать.
Геллер осмотрелся, комната небольшая, в одно окно. Меж Геллером и окном стол с этим самым колдуном. В углу растопленная печь-буржуйка, около нее навалены дрова.
– Значит, вы и есть тот самый колдун? – спросил Рихард.
– Да, признаться, он и есть… А ваше имя какое?
– Оно вам ничего не скажет.
– Вероятно так, но надо же знать, что писать на могиле…
– Странно, мне отчего-то думалось, что вы и своих не хороните.
– Откуда у вас такое желание обидеть. Своих мы хороним, как водиться на три четверти сажени.
– И чужих, тоже хороните?
– Хороним, как не хоронить. Причем на той же глубине, и довольно часто – живьем…
Зашел солдат. Молча поставил на стол между Геллером и Лехто крынку с какой-то жидкостью.
– Так как вас звать? – переспросил колдун.
– Рихард…
– А меня – Лехто. Арво Лехто…
– Не буду врать, что рад знакомству. – почесал нос Геллер.
– Взаимно. – согласился колдун.
Рихарду вдруг подумалось, что неплохо бы попить воды. Не пустого горького чая, а воды незамысловатой, студеной.
– А что в посуде? Вода? – спросил Геллер у колдуна, указывая на крынку.
– Керосин.
Геллер посмотрел на колдуна внимательней, думал, что тот шутит и сейчас же улыбнется. Лехто оставался серьезным.
– Я угощусь?.. – осторожно спросил Рихард.
– На здоровье…
Геллер потянулся к крынке, думал попить. Но нет, там действительно был керосин. Из рук Рихарда крынку принял Лехто. Прошел в угол, к буржуйке. Сырую воду плеснул в чайник, поставил его на плитку. Открыл дверцу, бросил в огонь несколько поленьев.
– …Должен вас обрадовать или огорчить – ваши товарищи прорвались через порядки противника, что стоял на востоке от станции. – проговорил колдун явно никуда не спеша. – Сам же противник снялся с позиций и начал преследование. Впрочем, думаю, догнать им ваших друзей не получится. Я не стану спрашивать, куда делись ваши друзья. Вам это наверняка неизвестно. Да и ваши друзья сами не знали, куда бегут.
– А кто там был? На востоке-то?
– Ума не приложу. Мои войска занимали положение к западу.
Геллер криво ухмыльнулся. За несколько минут он уже понял, что тех самых войск – кот наплакал. Одна – две дюжины конных, одна тачанка.
– Кстати, а сколько у вас было людей? – продолжал Лехто. – Если даже вас умудрились забыть, то, наверное, много?
– Ага… – зевнул Геллер. – Человек двадцать.
– Врете, по глазам вижу, что врете. Впрочем, неважно…
На плитке засвистел чайник. Закипел он быстро, вероятно потому что, Лехто налил туда совсем немного воды. Впрочем, – подумал Рихард, от этих колдунов можно ожидать всего.
И действительно, колдун с готовой чашкой чая вернулся к столу. Сел, втянул чай, достал трубку.
– Вы бы не курили после керосина-то. – бросил Рихард. – Вспыхнете ведь. По глазам вижу – вам все равно. А мне можете одежду попортить.
– Ладно… Если хотите, может угощаться… Там возле печки есть вторая кружка.
Пока Геллер готовил себе чай, бормотал:
– Лихо… Я слышал, что некоторые обращали воду в вино, наоборот даже видел… Но так, чтоб воду в керосин и наоборот… Братья Нобель вам за такое заклинание миллионы отдадут…
– А где это вы видели фокус с вином и водой?
– Да на таможне в Одессе. Там и не такое увидишь.
– Кстати, Рихард, а кем служили в царской армии? Судя по всему – броненосцем «Потемкиным». Вам тут смерть глазки строит, а вы хохмите…
– В артиллерии я служил…
– А можно узнать ваши политические взгляды? Судя по всему, вы не монархист?
Рихард покачал головой.
– По имени ясно, что вы не из казаков или малороссов. Стало быть, не самостийник…
В ответ Рихард покачал головой еще раз.
– Но не кадет же вы?.. Не эсер, не большевик, не анархист… Неужели безыдейный?.. Стойте!.. Не подсказывайте… – молчание Лехто затянулось на добрые полминуты. – Я, кажется, догадываюсь… Вы – масон.
Геллер не стал подтверждать. Но и не покачал головой, не опроверг.
С кружкой кипятка и пачкой чая Рихард вернулся к столу. Сел напротив Лехто, стал будто бы от безделья разглядывать пачку чая.
Прочел на ней:
– "Уже купец 20 лет купец Епифанов отбирает лучший чай! Лидер на рынке чая!" – Геллер фыркнул. – Угу, уже двадцать лет купец Епифанов отбирает лучший чай, а что остается – продает у себя в лавке! Лидер на рынке фуфла! Да, соглашусь: у него шмурдяк матерый, но это не чай. Чай так не пахнет, это какая-то смесь махорки, дубовых листьев и непонятно чего. Впрочем, нет. Мне рисуются поля Индии, засаженные чаем. Трудолюбивые индусы по веточке собирают чай на плантациях. И тут появляется агрегат купца Епифанова! Он рубит под корень чайные кусты, амброзию, которую не успели выполоть, или что там у них в Индии растет. Ну а если попадется зазевавшийся индус – тем лучше! Меньше конкурентов.
Колдун откровенно хохотнул:
– А вы далеко пойдете… Если, разумеется, пойдете со мной… Иначе дойдете лишь до первой стенки. Рихард, вы мне определенно нравитесь…
Геллер кивнул, дескать: ну да, как это я могу да не нравиться
Если бы в окно комнаты кто-то бы заглянул, то подумал, что за чашкой чая встретились два друга. Но солдаты из разбитого эскадрона старались держаться от Лехто подальше. Да и если бы все же заглянули – так бы не подумали. Они знали: у Лехто нету друзей. Просто быть не может.
Меж тем, Лехто продолжил:
– Коль вы уже у меня в плену, и пока не расстреляны, я хотел бы с вами побеседовать.
– Валяйте… – Геллер зевнул и поправился. – К вашим услугам…
– Может быть, вы смогли бы работать на меня. Пока мне нужен человек, который бы, к примеру, бы занялся обучением новобранцев, коль скоро такие появятся. Стрельбы, муштра… Я слышал, что муштра повышает дисциплину войска. Затем надо обеспечить фураж лошадям, питание личному составу, квартиры…
– Этим занимается квартирмейстер. – возразил Геллер.
– Вот! – оживился колдун. – А я даже этого пустяка не знаю. И войско у меня на самообеспечении, то бишь на грабеже!.. Кто-то должен этим заниматься. Разумеется, со временем, вы подберете себе помощников. С ростом армии будут расти ваше звание и награды… Как вам такое предложение?
– Признаться, никак…
– А по какой причине, разрешите узнать?
– Разрешаю… – кивнул Геллер. – Я не люблю диктаторов. А вы метите именно на эту должность – видно за версту. Есть определенный тип людей, кои стремятся к власти исключительно ради желания покомандовать. Им нравится, когда люди маршируют строем, роют ямы, кои абсолютно никому не нужны. Конечно, сейчас вы скажете, что будете совсем иным диктатором… Просвещенным…
– Ну да. – улыбнулся и кивнул Лехто. – Вы даже не представляете насколько иным.
– Хорошо хоть не отказываетесь, что метите в диктаторы. Но дело не в маршах и кордебалете на плацу. Я сам был в армии, и лично ходил строевым шагом там, где это никому на самом деле не надо. Всякая диктатура трещит по швам, когда умирает диктатор. И кровь льется по полам дворцов так, что поднимаются ковры, паркет пучит. Зачастую это кровь непричастных, тех, кого убили просто так, на всякий случай. Я не люблю, когда убивают тех, кто стоит в стороне. Это неспортивно.
– О-о-о… – улыбнулся Лехто. – Кто-то, а уж вы точно не будете в стороне. Вы будете главным претендентом… Впрочем, смею вас успокоить: эту проблему я решу. Я буду жить вечно.
Геллер скривился:
– С вами опасно иметь дело, вы определенно безумны. Слушайте… У меня к вам будет встречное предложение. Я не убиваю вас, а вы – меня. Мы расходимся в разные стороны, и я даже убираюсь из этой губернии. Поверьте – вам это предложение выгодно, так как ордер на ваше убийство я уже получил.
– Наверняка задаток тоже получили? Как я могу поверить в вашу честность?
– Я авансов не беру! – с гордостью ответил Геллер.
Но в ответ колдун улыбнулся:
– Вы осознаете, что, будучи у меня в плену, вы мне же угрожаете.
– Не угрожаю, а честно предупреждаю. Конечно, если я убью вас прямо сейчас, то я несколько рискую. Но, в конце концов, я же беру деньги за риск.
– И как вы себе это представляете? – спросил колдун, все так же улыбаясь.
Геллер улыбнулся в ответ:
– Я пока над этим не задумывался. Но раз я убил человек заточенным карандашом. Если хотите, могу продемонстрировать.
В ответ колдун покачал головой:
– С вами определенно интересно разговаривать. Знаете, приелась эта деревенщина. Так и быть, я расскажу, зачем мне нужна власть.
– Абсолютная?
– А как иначе… Впрочем, нет… Оставим пигмеям Африку, а эскимосам – Чукотку, или где они там обитают… Пусть только не посягают на мой мир. Да и что толку будет с их потуг? А вот тех, кто может меня потревожить, следует пацифицировать. Вы не поверите, но я бы предпочел жить в каком-то тихом замке, не беспокоиться о дне завтрашнем. Не просто не думать, что мне кушать в день грядущий, а так чтоб мне готовили эту самую еду. Чтобы я не боялся, что обезумевшие крестьяне придут ко мне делить мои пробирки и мой рояль. Хочется спать, сколько надо, а не сколько придется. И чтоб над твоей головой не бегали дети. А еще бы хотелось, чтоб хоть часть дел выполнял не я. Чтоб, положим, все доступные в районе девственницы ежемесячно сдавали кровь – хотя бы по пять унций. Я так думаю, кровь разных девушек будет обладать различными магическими свойствами…
– А я думал, вы ее на колбасу пустите, кровяную…
Но, пропустив мимо ушей реплику Геллера, Лехто продолжал:
– …Чтоб можно было отправить одну экспедицию на поиски Грааля. Другую – изловить Кракена или Левиафана.
– То есть видите себя в роли абсолютного, эпического самодура? Этакий современный Царь Горох, требующий на обед заячье сало? Дурацкое зрелище.
– Самое дурацкое зрелище, которое я доселе видел – это одноногий на катке. Все остальное – более или менее терпимо.
– Вас низвергнут.
– Кто? Ваши друзья-массоны? Но они безумно далеки от народа. А народ меня будет любить. Вы знали Костылева?..
– Это кто?
– Человек, от которого мне в наследство достался этот отряд. Я его убил пару недель назад. Совершенно никчемная личность, но многое он понял интуитивно. Наша земля – это не Европа, и тем паче – не Азия. Не Евразия, как говорят некоторые, и путь наш не особенный, ибо подобное в истории уже было. Мы – Византия. И народ здесь стерпит казни, глупости правителя. Только глупости должны быть как раз эпическими – длинной в несколько лет, в сотни верст, казни – пышными, чтоб кровь рекой…
– Многовато философии…
– Согласен. На неокрепшие умы истина действует не всегда адекватно… Я дам вам время обдумать мои слова. Тем паче, что меня ждут дела государственной важности.
– В сортир припекло, что ли? – ухмыльнулся Геллер.
– Впрочем, какой ваш будет ответ?
Геллер скривил кислую мину и покачал головой:
– Я уже высказал свое предложение: вы меня отпускаете, и я вас не убиваю…
– А может, поторгуемся еще?
– А что толку с вами торговаться. Это как они мой приятель говорил: "я скажу «рубль» – вы «пятьдесят». А сойдемся на рубль пятьдесят.
– Что же. Это во многом правильный ответ. Если бы вы сейчас же стали на мою сторону, я бы вас убил, посчитав неискренним. Ну а пока у вас остается шанс. Посидите в цепях, подумаете. Может, из вас не выйдет главнокомандующего, но при самодуре обязательно должен быть шут.
Оба улыбнулись. У Геллера улыбка вышла кривоватой и печальной.
– Только прошу помнить – когда самодуру надоедает шут, от него избавляются быстро и тихо. – напомнил Арво. – Впрочем, нет, вы умрете иначе. Я распоряжусь, чтоб вырубили прорубь. И вас туда сбросят прямо в цепях.
– То бишь, смерти мне можно опасаться только зимой?
– Для меня – это не вопрос. Специально для вас заморожу реку на версту.
– А что, просто с моста – не то?..
– Мостов здесь нету. А просто с помоста – не то. Недостаточно зрелищно. А красочные казни повышают популярность. Византия, мой друг, Византия…
– Ладно, давайте ваши наручники. – кивнул Геллер.
– Кто тебе сказал про наручники? Наручники хороши для гуманной Европы. Даже если бы я захотел – я для вас их здесь бы не нашел. А я не хочу. Здесь вам не Европа – Азия. Если угодно – Византия. Зато под рукой есть традиционные кандалы.
Побег
Ничего, из ларька можно сбежать даже в кандалах. – думал Геллер. – хотя и холодно там будет ночью…
Но нет – на ночь Геллера бросили в маленькую баню. Сруб с единственным маленьким окошком, сложенный из толстых бревен и с дверью из досок не менее двух дюймов. Потолок выглядел послабей, но не на столько, чтоб разбить его руками в кандалах.
Еще имелась сложенная из камней печечка, две полки. Печка, разумеется, была уже года два как нетопленая и холодная как шепот смерти. К тому же из нее изрядно сквозило.
Хозяин бани, похоже, строил ее на века. Так, чтоб тепло она держала крепко, долго. Но, вероятно, баней пользовались давно, посему сырость в ней сохранилась, да еще натекло холода.
Сначала Рихард пытался ходить по помещению, чтоб согреться – выходило не очень. Помещение было маленьким, потолки низкие.
Геллер присел на полок, и попытался под ногами руки из-за спины вывести вперед. Когда-то давненько такой номер у него получался легко. Но то ли сказывались уже года, отсутствие гимнастических тренировок. То ли мышцы на этом холоде задубели, и долгое время ничего не получалось. Пришлось стянуть один сапог. Задача оказалась не из легких – ведь руки были заведены за спину. Затем удалось пропихнуть в кольцо скованных рук ногу…
Уже легче снялся второй сапог.
Вот руки впереди.
А что толку?
Как и обещал колдун, на руки Рихарада одели не наручники, а их отечественный аналог – кандалы. С цепью недлинной, но толстой, способной удержать не то что собаку – медведя. И с браслетами шириной в полдюйма.
Геллеру говорили, дескать, замки на наручниках полная дрянь. Открыть их может любой без подготовки, вооружившись терпением, булавкой и временем.
Времени у Геллера было предостаточно, терпения ему было тоже не занимать. Чуть хуже дело обстояло с булавкой. Ее просто не было.
Те же знающие люди говорили, что, в принципе подойдет и щепка. Щепку в бане найти можно было.
Не было другой более важной вещи. Тех самых простеньких замков на кандалах не имелось. Полубраслеты соединялись с одной стороны петлями, с другой были закрыты на две заклепки. В случае чего их просто срубывали. Такой случай мог откладываться на десятилетия. Если оный не наступал – умершего каторжника можно было запросто похоронить вместе с кандалами. Они практически ничего не стоили. Еще меньше стоили заклепки.
Как собственно, и жизнь каторжника…
Рихарду только оставалось натянуть сапоги – так было немного теплей. Затем еще раз обошел комнату, проверил, что он может сделать с руками перед собой.
Оказалось, что ничего особенного. Все что ему удалось – это пощупать. Понять, что дверь ему не сломать, что стены и пол еще толще, что в окно не пролезть…
Оставалось лишь смириться и как-то коротать ночь.
Получалось это с трудом.
Где-то часа в четыре ночи загрохотал засов на двери бани. Геллер так и не узнал – отчего за ним пришли в такой ранний час. Может, колдуна мучила бессонница, может просто проверяли, жив ли пленный.
Как бы то ни было, когда за Рихардом зашел солдат, Геллер сидел в дальнем углу комнаты, сжавшись в комок. И на вошедшего бандита он совершенно не прореагировал.
– Вставай! – потребовал солдат.
Геллер не пошевелился. С порога не было даже видно – дышит ли пленный.
Потому солдат подошел к нему, сказал:
– Давай, вставай…
Нет ответа.
– Вставай, кому говорю. – повторил конвоир, и легко стукнул пленного прикладом в плечо.
Геллер стал медленно подыматься. Цепи на его руках гремели.
– Давай за мной.
Развернувшись, конвоир пошел к выходу.
Рихард вскочил, в два шага настиг его и набросил на шею цепь кандалов, натянутую между руками.
То, чего боялся Геллер, не произошло – солдат не стал стрелять, а, отбросив винтовку, потянулся к удушающей цепи. Попытался позвать на помощь, но сдавленное горло уже не пропускало звуки.
Коленом Рихард стал давить в спину солдату, выгибая его все сильней.
Наконец конвойный затих. Геллер поднял руки, и мертвый конвоир, словно мешок рухнул на землю. Солдат больше не дышал, зато Геллер пытался отдышаться за двоих. В холоде карцера пар изо рта шел хлопьями.
– Никогда… – прошептал солдату Геллер так, словно тому совет еще мог пригодиться. – Слышишь, никогда не поворачивайся к конвоируемому спиной.
Тот уже не слышал, лежал на земле и глядел вверх отчего-то удивленно.
Рихард поднял винтовку, передернул затвор, проверил магазин. Затем стал раздевать конвоира, стянул с него все до кальсон. Обмотал тряпьем винтовку, свои кандалы.
Выстрелом попытался перебить цепь на ручных кандалах. Получалось это не сразу – рука не доставала до спускового крючка. Наконец Геллер разулся и нажал на спуск пальцем ноги. Пороховые газы запутались в ткани, звук получился совсем негромкий. Пуля разорвала цепь, тряпки, пробила худенькую крышу и улетела в ночное небо. Тремя секундами позже она упала на черепицу словно особо крупная градина и скатилась в желоб водостока.
Обрывки цепей привязал тряпками к рукам. Получилось тяжело и неудобно.
Геллер вышел в ночь. Дверь бани закрыл на замок – глядишь, пока собьют его, поймут, что внутри Геллера нет, он сможет уйти немного дальше.
Меж тем, из деревни Рихард вышел быстро, но не бегом. Если этот колдун не спешил преследовать старика, то вряд ли станет торопиться с поисками Рихарада.
Пошел из депо пешком, не стал пытаться перебить остатки сотни, убивать Лехто, угонять тачанку или, хотя бы пытаться увести коня из конюшни.
Все внутри Рихарда кричало, требовало убираться отсюда поскорей.
И по единственной дороге он ушел из депо. Сначала крался между пакгаузами, собираясь застать врасплох и снять пост. Но отчего-то пост так и не обнаружил. Это в определенной мере удивило Геллера: то ли Лехто настолько не смыслил в военном деле, что про посты даже и не подумал, то ли колдун считал, что депо никому не нужно и не стал выставлять дозор, то ли охрана все же была назначена, но сейчас счастливо дрыхла в каком-то закутке.
А. может сон колдуна защищало нечто иное?
От этой мысли Геллера передернуло – выяснять из-за чего все же отсутствовали посты, не хотелось.
Ночь, через которую бежал Рихард, была чистой, тихой, прозрачной. Казалось даже стук сердца можно было услышать за полверсты.
Сначала было довольно неплохо. Луна светила полная, и дорога была словно на ладони. Впрочем, где-то это было и плохо, ибо говориться: если ты видишь врага, то и враг видит тебя.
Затем похолодало.
Зима налетела как-то внезапно. Еще с четверть назад была осень, но теперь ветер сек ледяным кнутом. Пошел снежок мелкий, но вредный. Он тер лицо словно наждачной бумагой, норовил забиться в нос, в открытый рот.
Уши и нос стали тяжелыми, жесткими, перекладывая винтовку из руки, Геллер то и дело и трогал их, тер. Становилось легче, но ненадолго.
Седой пар валил изо рта такой густой, что иногда даже становилось не видно дорогу.
Рихард был готов идти десятки верст, прятаться от догоняющих по кюветам, в оврагах. Совсем не исключалась возможность сдохнуть в какой-то яме от холода. Но нет, всего через версты две ему попался хуторок в десять домов, с трактиром, конюшней и кузницей.
Меж домов сразу стало теплей. Оттаяли уши.
Геллер прошел по деревне – было абсолютно тихо, огни в окнах не горели. Спали в теплых будках собаки.
Трактир и конюшня по причине ночи были закрыты. Кузница, ввиду малоценности содержимого оказалась прикрытой лишь на щеколду.
В печи еще было горячо. Рихард грел прут, затем прикладывал его к заклепкам, когда те нагревались, начинал их рубить. От ударов наручи ерзали, раздирали руки до крови.
Но Геллеру было как-то не до боли.
Он боялся, что звуки в кузнице разбудят хозяина, тот прибежит с домочадцами… Но нет, никто не нарушал его одиночество.
…На самом деле его отлично слышали во всех четырех домах. Но никто не решился выйти: ночь глухая, времена неспокойные, нечисть так и распоясалась. Кто его знает, что там в конюшне? Может, смерть кует себе новую косу? Побольше?
Даже в ставни боялись смотреть. А что если этот ночной гость взгляд почувствует? А что если ему это не понравится.
Сидели ниже травы, тише воды.
Уже без кандалов пошел дальше.
Сразу за деревенькой был железнодорожный переезд, блестели рельсы в лунном свете – здесь явно ходили поезда.
На переезде Рихард задумался, осмотрелся. Если за ним погоня, то наверняка конные поскачут по дороге и переезд, наверное, даже не заметят. Геллер осмотрелся, вспомнил дорогу – нет, будто бы эта дорога не вела назад к депо.
После сошел с дороги и пошел меж рельсами.
В лесу Рихарда снова встретила зима. Но меж деревьев ветра не было, он свистел где-то высоко, в кронах деревьев.
Рихард постоянно прислушивался, но не слышал ничего, кроме скрипа дерева – будто рядом с железной дорогой бродил лешак, мучимый бессонницей. Хоть и на небе висела луна, на нее не выли волки. Может считали глупым тосковать по такой погоде, а может быть их и не было в этих лесах. Скажем, они налетели на какое-то село, повыгоняли собак из будок и сейчас греются в них сами.
Но догнавший его поезд оказался полной неожиданностью.
В спину вдруг ударил свет. У Рихарда выросла длинная тень, в десять саженей тень.
Казалось невозможным, но локомотив догнал его почти бесшумно. Первый звук, который он услышал, был долгий и печальный гудок.
Геллер развернулся и встал на путях, не пряча винтовку. Машинисты, вероятно, могли бы просто его проигнорировать, укрыться за котлом, бункером. Или напротив, добавить пару и смести Рихарда с пути. Но вместо этого локомотив стал сбрасывать ход. Из кабины выскочил какой-то паренек, с виду помощник машиниста, крикнул:
– Чего тебе?
– Подвезите?! – попросил Геллер.
Помощник машиниста кивнул:
– А как же! Прыгай в вагон.
Паровозик был маленький, короткий, в четыре оси – маневровый «танк», у которого прицепа тендера не имелось, а уголь хранился в коробе сзади кабины.
За паровозом действительно шел вагончик. В его окнах светился мягкий электрический свет.
Как только Рихард стал на подножку вагона, поезд тихо тронулся.
Внутри вагона было людно и душно. Ехал народец разночинный. Имелось пара солдат, но все остальные были довольно мирными людьми: бабки с кошелками, дремали отроки возраста гимназистского.
Этот осколок мирной жизни среди общего хаоса казался чудом.
С дальних сидений в адрес Геллера послышалось обвиняющее бурчание какой-то бабки:
– Вроде бы уже взрослый человек, а не знаете, что поезд нельзя останавливать на дистанции! Только на станциях! Если так любите пешком идти – так бы и шли…
Геллер не стал разговаривать. Просто сел на первое свободное место. Винтовку поставил рядом с таким звуком, что бабка тут же замолчала.
Ругаться не хотелось. Вероятно, в торбах и за отворотами фуфаек пассажиров таился не один обрез, пистолет. У этой бабки в карманах юбках запросто могла заваляться гранат Миллса или Лемона. Наверняка, пользоваться ею бабка не умела, и это пугало больше всего.
Подошла женщина с сумкой на животе:
– Оплачиваем проезд.
Рихард улыбнулся печально: денег у него не было. Кондуктор поняла это без слов и указала взглядом на винтовку. Геллер кивнул, и работая, затвором выбил из магазина два патрона. Подал их кондуктору.
– Было бы больше – дал бы еще. Но последний я не отдаю.
Кондуктор кивнула:
– Через десять верст будет станция – там вас и высажу.
Подумав, Рихард кивнул: десять верст это немало, это его устраивает.
-//-
Когда положенные десять верст истекли, кондуктор потянул за шнур, свисающий с потолка. Где-то в локомотиве звякнул колокольчик, машинист сбросил пар.
Кондуктор дал знак Геллеру: пора. Выходить в холод не хотелось. За эту ночь он намерз так, что казалось, не отогреться всю жизнь.
Тем не менее Геллер поднялся и вышел из вагона на станцию. Прошелся по холодному перрону. Около таблички с названием станции остановился.
…Гудок паровоза разбудил станционного смотрителя. Смотритель услышал, что поезд будто остановился, но затем опять ушел.
Железнодорожник перевернулся на другой бок, тщательно накрылся одеялом. Это не помогло – спать больше не хотелось. Он поднялся и как был в нижнем белье, отправился на улицу. Лишь в дверях в рукава набросил старенькую шинель.
На перроне, возле указателя стоял человек с ружьем. И ружье и человек были вида непривычного. Пришелец совсем не походил на пожилых, с непременно окладистой бородой, охотников, которые иногда выходили на станцию. Еще меньше винтовка в руках прибывшего напоминала охотничье ружье.
Конечно, машинисты иногда рассказывали, что в мире идет какая-то война, не то меж государствами, не то гражданская, а не то обе сразу. Говорили, что по миру ходят сотни, тысячи неприкаянных солдат.
Смотритель уже и не надеялся, что хоть какая-то война докатится до его полустанка, и не сразу поверил, что, вероятно, один из солдат этой войны здесь.
И вместо того, чтоб испугаться, смотритель стал его рассматривать. Надо же – вот он какой…
