Текст книги "Любовь опаснее меча (Наследник Алвисида - 1)"

Автор книги: Андрей Легостаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Легостаев Андрей
Любовь опаснее меча (Наследник Алвисида – 1)

Андрей Легостаев

Наследник Алвисида

Kнига 1. ЛЮБОВЬ ОПАСНЕЕ МЕЧА

Светлой памяти моего двоюродного брата Сергея Владимировича

Халутина, разбившегося на мотоцикле сразу после своего выпускного

вечера, посвящаю. Он был столь же молодым, как мой герой, но не успел

узнать ни Большой Любви, ни Большой Подлости.

Спасибо маме и жене моей Татьяне, за то что всегда рядом.

Выражаю искреннюю благодарность Александру Викторовичу

Сидоровичу, без которого не было бы этого романа, а также: Александру

Щеголеву, Святославу Логинову, Сергею Шикину, Александру Олексенко,

Александру Кирсанову, Сергею Бережному, Виктору Федорову, Андрею

Балабухе, Юрию Флейшману, Андрею Черткову, Геннадию Белову, без

которых этот роман был бы совсем другим, и Сергею Викторовичу

Боброву, просто за то что он есть.

Автор.

С любезного разрешения автора в тексте использовано

стихотворение Сергея Бережного "Легенда".

"И когда сэр Динас возвратился домой, он хватился своей

возлюбленной и двух гончих собак, и, больше чем за даму, он

разгневался за собак. Он поскакал к тому рыцарю, который забрал себе

его возлюбленную, и предложил ему поединок. И, съехавшись с ним, с

такой силой его сокрушил, что тот, упавши, сломал себе ногу и руку. И

тогда дама его и возлюбленная воскликнула: "Пощады, сэр Динас!" – и

пообещала любить его еще крепче, чем прежде.

– Ну нет, – сказал сэр Динас, – я никогда не доверюсь тем,

кто раз меня предал. И потому как вы начали, так и кончайте, я же вас

и знать не хочу.

И с тем сэр Динас ускакал оттуда прочь, захвативши с собою своих

собак, и возвратился в свой замок."

Сэр Томас Мэлори "Смерть Артура"

ПРОЛОГ. ЗАКЛЯТИЕ

"Опечаленный и мрачный

Возвратился царь домой.

Весь дворец пришел в унынье.

Как помочь в беде такой?

Затворясь в опочивальне,

Царь задумчивый сидит.

Не играют музыканты,

Арфа сладкая молчит."

Ш.Руставели, "Витязь в тигровой шкуре".

Колдун был красив: высок, статен, черноволос, с благородной проснежью в аккуратно подстриженной остроконечной бороде. Зачаровывающе-мрачные, чрезмерно просторные одежды иноземца, увешанные множеством загадочных магических причиндалов, яснее любых слов говорили о роде его занятий. Колдун был нагл и самоуверен: он знал, что далеко не всемогущ, но ни один мускул на лице, ни одно движение не выдавали этого. Его ни на чем не основанной вере в собственные возможности можно было только позавидовать.

И Хамрай, старый придворный чародей шаха, завидовал. Именно наглости и самоуверенности чернобородого пришельца из далеких земель. Хамрай на своем веку повидал немало ему подобных, знал им истинную цену. И догадывался о предстоящем крахе колдуна. Более того – был уверен в неизбежности провала наглеца. Хамрай знал чего тот стоит, ибо сам достиг немалых высот в искусстве колдовства, но вот уже многие десятилетия безрезультатно бился над проблемой, кою пришлец взялся решить (за соответствующее вознаграждение, разумеется) с лихого наскока. Хамрай завидовал – завидовал неподражаемой самоуверенности и бесцеремонности, от которых вскоре не останется и следа. Но сейчас... Сейчас новый колдун на коне... на гребне... на вершине... любое его слово воспринимается, как непреложная истина, как откровение сил небесных, сил космических. Хамрай вздохнул тяжело и беспросветно – он первый бы возрадовался удаче соперника. Но, увы...

Сумерки сгущались, предвещая приход ночи – времени чудес и колдовства. В небе просветились первые, самые отважные звезды. Ущербная бледно-желтая луна безразлично взирала с непостижимой высоты. Дерзкий южный ветерок донес неразборчивый крик из-за дворцовый стены – видимо стражник гнал прочь случайного бродягу.

Они находились в укромном дворе обширного дворца. Секретный двор со всех сторон окружали высокие, замшелые стены, на которых сейчас плясали безумные отблески разгорающегося костра. Во двор вела единственная потайная дверь, и знали о мрачном закутке очень и очень немногие. Как и башня Хамрая, двор служил для магических действ, больше века бесплодно совершаемых ради одной единственной цели: снять с великого шаха Фарруха Аль Балсара ненавистное заклятие, омрачающее его мудрое правление.

Колдун знал как себя вести с сильными мира сего и это внушало Хамраю слабую надежду, что заморский маг знает и как снять заклятие. Хамрай не одобрял его методы, но собственные многочисленные неудачи порождали в нем надежду всякий раз, когда кто-либо говорил, что может совершить чудо. Хамрай знал, что чудо возможно, но не ведал, как его сотворить.

– Введите девственниц! – гортанным голосом произнес чужеземец когда костер разгорелся в полную силу.

Шах едва заметным движением головы подтвердил распоряжение иноземца. Телохранитель шаха Нилпег скрылся за дверью. Костер разгорался все ярче, мириады красных искр устремлялись в черноту неба; безучастная тьма флегматично поглощала густой дым.

Порыв бесшабашного ветра погнал зловонные клубы в сторону владыки. Стоявший чуть позади Хамрай хотел привычным движением отогнать дым, но колдун опередил его. Он принял эффектную позу и повелительным жестом поставил черным клубам невидимую преграду, громко выкрикивая непонятные слова. Хамрай равнодушно пожал плечами – достигнутый результат не стоил затраченных усилий, чужеземец просто-напросто всячески подчеркивал свои волшебные способности. Настоящий мастер не нуждается в постоянном выпячивании сверхъестественных возможностей. Колдун не вызывал ни особого доверия, ни симпатии.

По лицу шаха ничего нельзя было угадать, тем более прочувствовать его мысли. За почти двести лет, при помощи Хамрая, владыка научился защищать благородные думы. А вообще искусство чародейства, так и не далось шаху, несмотря на все усилия мага. Шах был великим государственным деятелем, но другими талантами, похоже, не обладал.

Хамрай, как неотлучная тень, стоял за спиной покровителя, готовый в любую минуту отвести от шаха магическую опасность. Физическую угрозу мгновенно устранят три телохранителя с каменными лицами и обнаженными саблями – клинком такой сабли разрубают ряд гвоздей и после волос, брошенный на лезвие, разрезается под собственным весом.

Вошел Нилпег и встал у стены. Одна за другой во двор проскользнули девять девушек. Дверь с лязгом захлопнулась. Невольницы сбились в плотную стайку под прицелом прожигающих глаз чернобородого. Почти девочки – дрожащие, напуганные, с тщательно вымытыми и заплетенными волосами; в богатых одеждах, подобных которым они, быть может, и в жизни-то никогда не видели.

Колдун вынул из-под черного балахона магический кристалл Хамрай сразу узнал мягкий отблеск неровных граней. У колдуна был не очень крупный экземпляр и переливался сиренево-багровым светом весьма тускло. Но колдун поднял его высоко над головой с таким видом, что старый маг сразу понял – кристалл является главной гордостью и драгоценностью иноземца.

– О, божественный глаз Алгола, – провозгласил чернобородый, обращаясь то ли к кристаллу, то ли к небесам, – яви миру силу свою, сверши чудо небесное, тебе доступное. Прими жертву немалую, выпей силу этих невинных созданий и брось на человека великого, тебе поклонившегося...

"Так он еще и алголианин, да, похоже из какой-то непризнанной секты," – мысленно усмехнулся Хамрай. При виде кристалла надежда в колдуна почему-то окрепла. Огромную силу подобного магического кристалла Хамрай знал, но всех возможностей чудесного предмета, наверное, не ведал никто.

Колдун бросил быстрый проницательный взгляд на Хамрая, тот на миг испугался, что защита ослабилась и собрался с силами. Но нет, колдун смотрел на шаха. Тот терпеливо ждал и неведомо было, какие чувства обуревают владыку. На Хамрая колдун не взглянул – не знал самоуверенный чужестранец, кто скрывается под невзрачными серыми одеждами, с лицом, потрепанным временем, безуспешными попытками снять заклятие, годами терзаний, сомнений, поисков и мучений... Хамрай не считал нужным открывать колдуну до поры до времени свои возможности и должность при шахе. Хамрай прекрасно знал, как мешает сосредоточиться и свершить важное и безусловно чрезвычайно трудное чародейство присутствие другого мага. Он даже не решился просто поставить защиту своим мыслям, как без затей сделал шах и прикрылся мыслями одного из секретных лучников, наблюдавших за двором через неприметные специальные щели. Хамрай ни намеком не дал понять чужеземному колдуну, что тоже знает толк в магическом ремесле. Не дай небеса, отвлечь чародея и упустить шанс на сотворение чуда. Если, конечно, эти шансы, есть.

Колдун обернулся к дрожащим ничего не понимающим девушкам и произнес громовым голосом:

– Снимите одежды ваши, явите нам прелесть свою.

Отсветы костра блестели на обнаженных клинках трех телохранителей. Суровый Нилпег загораживал выход из мрачного двора, каменные стены отгородили от невольниц весь многокрасочный мир. Но они еще не понимали того, что ясно было – несмотря на защиту мыслей колдуна – старому Хамраю: не за честь надо опасаться несчастным невинным агнцам, а за жизнь саму.

Слезы отчаяния покатились по обескровевшим девичьим щекам, но ни одна из девяти перечить не посмела. Они сбросили пестрые халатики, будто цветки сбрасывают яркие лепестки, и прижались друг к дружке, прикрывая едва оформившиеся выпуклости грудей тонкими руками, выпятив острые локти вперед, словно пытаясь защититься.

Колдун резким движением вырвал из плотно стоявшей группы девушек первую попавшую под руку невольницу. Она, повинуясь грубой силе, пробежала несколько шагов к костру и упала. Иноземец рывком поднял девушку на ноги и с силой ударил по щеке. Хамрай прочувствовал сильные волны внушения – иноземец очаровывал жертву, подчинял своей воле, выдавливал из нее все чувства, кроме рабской покорности ему.

Девушка опустила безвольно руки, отдавшись подхватившему ее течению, раздвинула тонкие ноги, выпрямила спину, чуть подав в сторону колдуна острые груди. Безумствующий магический огонь ярко освещал черноволосую неподвижную красавицу, колдун откинул прочь упавшую на грудь жертвы тонкую и длинную косицу.

Хамраю захотелось отвести взгляд, он не мог спокойно смотреть на обнаженное женское тело – не желал лишний раз мучить себя бесплодным разглядыванием вожделенного и запретного для него естества. Хамрай знал, что шах философски относится к недоступности для него женского тела, что повелитель использует для ублажения мужского естества красивых юношей. Умом Хамрай понимал владыку, но принять это как должное было выше его сил. И не имея возможностей снять заклятие, запрещающее ему и шаху обладание женщинами, он старался отгородить себя от соблазна. Даже мысли не допускал о женских прелестях, хотя по первому слову ему привели бы наложниц сколько угодно.

Чернобородый колдун провел гранью кристалла по лбу невольницы. Потом по щеке, по тонкой шее – кристалл оставлял на нежной коже заметный белый след. Рука с магическим предметом коснулась сперва левой груди девушки, обведя маленький съежившийся темно-коричневый сосок, потом правой. Проведя по животу, он дошел до ямочки пупка и отдернул руку – пленница не шевельнулась, взор ее был устремлен в никуда. Колдун пожирал девушку глазами, ноздри жадно раздувались Хамрай решил, что он сейчас лишит ее девственности. Кто знает, может его заморское, варварское чудотворство требует именно этого? Неужели Хамрай и великий шах, без малого двести лет лишенные возможности обладания женщиной, станут свидетелями девятикратного соития в свете колдовского костра?...

Рука колдуна подкралась к женскому естеству невольницы, покрытому воздушным черным пушком, и по-хозяйски вторглась туда. Длинный тонкий палец с острым ногтем, покрытым серебряной краской, с силой прорвал естественную защиту. Несмотря на сковывающие волю чары, девушка вздрогнула от боли. По смуглой коже ноги медленно потек тонкий ручеек темно-вишневой крови. Колдун удовлетворенно хмыкнул, прокричал что-то непонятное на лающем мертвом языке и выпрямился, хищно сверкнув глазами.

Хамрай сглотнул, чтобы избавиться от вставшего в горле кома. Хотел отвернуться, но долг превыше всего – он обязан смотреть.

Шах стоял неподвижно, положив обе руки на гарду прекрасного меча – он верил, что час освобождения от заклятия близок, что снедающая его невозможность иметь наследника будет разбита этим неприятным, но могущественным иноземцем, как булатный клинок раскалывает черный камень, загораживающий выход к долгожданной свободе. Разворачивающееся перед ним действо владыка полумира воспринимал сейчас как прелюдию к волшебной ночи любви, полной счастья, которого он так долго лишен, воспоминания о котором почти истерлись за двести лет из его памяти. Шах смотрел, надеялся и ждал.

Телохранители с нескрываемым любопытством взирали на обнаженных невольниц, похоть слегка подернула гримасами их лица, но в любое мгновение они были готовы исполнить долг и ценой собственной жизни защитить повелителя.

Девушки дрожали и плакали, плотно прижавшись другу к другу, словно это могло спасти их от грядущего надругательства. Никаких сомнений в предстоящем позоре у них уже не было, все; что им оставалось – плакать и возносить бесполезные мольбы к недоступному Аллаху и силам космическим. Причитания становились все громче, острой занозой вонзаясь в душу старого Хамрая. Он даже хотел раскрыться пред колдуном и силой магии парализовать мысли девушек. Но чернобородый вновь опередил его – яркий сиреневый луч вырвался из магического кристалла, долетел мгновенно до пленниц и вспыхнул ярким переливающимся облаком, которое тотчас рассеялось, подхваченное ветерком. Девушки замолчали, потеряв то ли чувство страха, то ли дар речи, то ли вообще способность воспринимать происходящее.

Медленно, наслаждаясь мимолетной властью, колдун вывел к костру следующую невольницу и со смаком проделал над ней ту же операцию. Потом он поставил этих двух невольниц ближе к костру, столб которого уходил к небесам, и прошел к своему черному дорожному мешку. Два медных кольца щелкнули на узких запястьях девушек, сковав их тонкой позолоченной цепочкой.

Хамрай не знал подобного чародейства и гадал, какие же действия последуют – надежда все больше наполняла его. Маленькие худосочные ягодицы стоявшей к нему спиной невольницы притягивали к себе взгляд. Торчащие позвонки смуглой спины манили Хамрая, ему страстно желалось дотронуться до них рукой, погладить, провести по позвонкам пальцами вниз... Хамрай помотал головой – так нельзя! Надо думать о чем-то другом, безумное вожделение не должно захлестнуть его и помутить разум – ведь вся работа еще впереди.

Старый маг стал размышлять о повседневных заботах. Собственно, если сегодня, несмотря ни на что, пришлец добьется желаемого, то для шаха и Хамрая все изменится. Не будет нужды держать в башне столько хитроумных магических приспособлений для бесчисленных опытов, не нужен будет постоянный наблюдатель на крыше башне – следить не появится ли знамение, что родился наконец очередной потомок Алвисида, несущий в себе заряд огромного могущества бессмертного, но поверженного бога... Не нужен будет шаху и он сам, чародей Хамрай. Хотя нет, вряд ли...

Хамрай не боялся опалы. За двести лет, скованные одним несчастьем, они с шахом Балсаром стали так близки друг другу, что Хамрай не ожидал от владыки никакого зла, даже если долгожданной цели добьется и не он, столько сил на ее достижение потративший. Хамрай никогда не вмешивался в государственные дела – для советов у солнцеподобного шаха есть мудрые визири. Нет, Хамрай был не советником шаху, а самым близким другом. Но если бы шах узнал о тайне Хамрая, о том, что заклятие на него наложено отнюдь не случайно, и долгожительство Хамрая, как и долгая молодость шаха, тоже получено не даром, что Хамрай, как и шах был в любовной связи с богиней Моонлав во время Смутных Десятилетий после Великой Потери Памяти, а не только ее учеником и летописцем, то нет сомнений – не сносить ему, Хамраю, головы. Шахская немилость страшна, а топоры палачей остры... Впрочем, если тайна когда-либо откроется, то топор будет для Хамрая далеко не самой страшной кончиной...

Но кто откроет шаху тайну? Не сам же Хамрай! Никто, кроме богов, не в силах заглянуть так глубоко в прошлое. А Моонлав, победив вместе с остальными тремя всемогущими богами своего брата Алвисида, исчезла бесследно и навсегда, даже не попрощавшись, в неведомом и недоступном мире, о котором непонятно рассказывала, и о котором изредка, после неудачных дней выматывающих поисков, грезилось Хамраю...

Чернобородый колдун запел на все том же мертвом лающем языке сперва негромко, потом звук сильного, красивого голоса заполнил весь колодец тайного двора. Воздев над головой магический кристалл, переливающийся теперь невообразимыми цветами в опаляющем свете пламени, чужестранец продвигался мимо невольниц. Они стояли кольцом вокруг костра, соединенные тонкими поблескивающими цепочками, широко расставив ноги и запрокинув головы к загадочному узору появившихся на черном небе звезд. Мелодия колдуна завораживала, вселяла в сердца присутствующих благоговейный трепет пред таинством колдовства. Хамраю пришлось собрать всю волю, чтобы не поддаться чарам иноземца, не потерять способности мыслить трезво и беспристрастно.

Колдун медленно и торжественно шествовал вокруг ритуального костра, касаясь развевающимися одеждами обнаженных спин юных невольниц. Они не шевелились и в отблесках пламени казались неземной красоты статуями, высеченными из темного мрамора. Мелодия колдуна достигла наивысшего напряжения, по телам девушек пробежала дрожь. Сперва незаметная, дрожь все более охватывала пленниц, пока они не затряслись, словно в страшной, раздирающей тело, лихорадке...

Колдун оборвал чародейскую песнь на полуслове, остановившись прямо напротив шаха. Перевел дыхание, отер тыльной стороной ладони выступившие на лбу бисеринки пота.

– Пусть пресветлый шах встанет вот туда, – властно приказал маг.

Великий шах, гроза полумира, своевольный и суровый, беспрекословно подчинился. Хамрай и телохранители сделали шаг вслед за ним, но чужеземец остановил их жестом руки.

– Нет! Солнцеподобный шах должен быть один.

Телохранители устремили вопросительные взгляды на повелителя. Тот кивнул. Хамрай не чувствовал угрозы в действиях колдуна, хотя и не мог проникнуть в его мысли. В любом случае он успеет защитить шаха и на таком расстоянии – магия быстрее любого клинка, а чернобородый Хамраю явно по силам.

– Пусть великородный шах снимет одежды!

И вновь своенравный монарх повиновался. Шах раздевался медленно, неотрывно глядя на полыхающий столб костра, вокруг которого бились в сумасшедшей пляске юные невинные создания – прекрасные желанные и недоступные. Хамрай понял, что несмотря на защиту, колдуну удалось наложить на шаха чары, подчинить своей воле. В себе ничего подобного Хамрай не ощущал – или иноземцу не по силам подчинить себе всех присутствующих, либо никакой угрозы в Хамрае пришелец не видел. Тем не менее вывести шаха из под влияния колдуна будет не трудно, а пока так даже лучше – нетерпеливым нравом шах может случайно испортить чудотворство и колдун всю вину за неудачу свалит на шаха, как уже случалось с другими "исцелителями"...

Шах разделся и, не стесняясь наготы, гордо выпрямился. Ему нечего стыдиться своего обнаженного тела. Все подданные страны знали, что шах живет очень долго, но даже самые глубокие старцы не помнили другого правителя. Слухи и легенды в народе утверждали: шах Балсар жил всегда и по высочайшей воле Аллаха будет жить вечно. Один лишь Хамрай знал, что шаху двести двадцать один год, и что Балсар на девять лет старше самого Хамрая. Богиня Моонлав наградила их обоих долгожительством в награду за любовь – как любовь плотскую, так и любовь души, никакими чародействами не завоевываемую. Двенадцать лет отражались на их телах, как один год и шах выглядел солидным и статным сорокалетним мужчиной. Он был красив и силен, невысок, широкоплеч и мускулист, хотя годы давали себя знать и на боках начали появляться жировые складки. В густой черной бороде и буйных волосах не было ни единой серебряной нити, но щеки пообвисли и стали от времени пепельно-серыми, а вокруг глаз с каждым годом все больше разрастается густая сеть морщинок – неизгладимый отпечаток государственных забот, тягот былых и недавних военных походов, и десятилетий (когда в стране наступало мирное время, а отчаяние от невозможности иметь наследника достигало пика) злоупотребления опиумом, отучить от которого пресветлого шаха, стоило Хамраю немалых сил и волнений.

Колдун вновь запел на древнем языке. Хамрай напрягся и понял: тот поет легенду о пяти богах и их отце Алголе. Хамрай испугался не прочувствовал ли чужеземец о их связи с Моонлав, но быстро успокоился: легенда ничуть не соответствовала происшедшему тогда в действительности и принадлежала к эпосу алголиан, ненавидимых многими народами, ибо поклонялись алголиане Дьяволу и слуге его Алвисиду. "Будь проклят Алгол!" – любимое присловье четырех из пяти всемогущих богов, появившихся после Великой Потери Памяти и сошедших на грешную землю. Чернобородый принадлежал к какой-то отделившейся от главного ордена секте, погрязшей в заблуждениях. Хамрай знал алголиан как дисциплинированных, суровых воинов и ученых, они не позволяли своим апологетам подобной самодеятельности.

Колдун пел, не вникая в смысл слов, завораживая разум присутствующих, а, возможно, и возбуждая самого себя на сотворение чуда. Он стоял лицом к шаху и вдруг резко воздел руки вверх, подняв магический кристалл, мгновенно вспыхнувший сиреневым, бирюзовым и вслед за тем лазоревым цветами. Шах устремил взор на кристалл, чернобородый резко убрал руки и сделал три шага в сторону. Кристалл остался висеть в воздухе, переливаясь всеми оттенками красного и синего.

Хамраем вдруг овладело ощущение полной безысходности, надежда в колдуна бесследно исчезла. Девушки у костра тряслись, ни на секунду не прекращая дикой противоестественной пляски, черные длинные косички били по смуглым спинам. Лица невольниц исказились невероятной гримасой – казалось все мыслимые чувства от наслаждения до ненависти, отчаяния и безумного страха владеют ими. Костер бушевал в пределах, огороженных колдуном. Взгляды присутствующих были устремлены на висящий в пустоте магический кристалл.

Хамрай тяжело вздохнул – он знал, что будет дальше: вплоть до того, что прекращать наблюдение за небосводом в надежде увидеть знамение, преждевременно. Подобное представление мог бы, пожалуй, устроить любой фокусник с базарной площади столицы – особого знания и умения не надо, элементарные навыки. Но на непосвященных действует, конечно, безотказно. Однако шаху требуется результат, а не эффектное представление, увы...

Колдун повернулся к костру. Глаза блеснули желтым неистовым огнем, две молнии рванулись в костер, сорвавшись с простертых к пламени рук. Огонь полыхнул с новой силой, лизнув небо, и опал, прижавшись к земле. Пламя из оранжевого превратилось в зеленое. Ручейки огня побежали к обнаженным ногам девяти невольниц, скованных кольцом вокруг костра тонкими позолоченными цепочками. Словно сознание вдруг разом возвратилось к жертвам – они завопили дико и жутко, попытались рвануться прочь от костра, каждая в свою сторону, кольца больно врезались в запястья. Жадное зеленое пламя стремительно промчалось вверх по юным стройным икрам, охватило туловища и пожрало девушек целиком – девять живых зеленых костров мгновение танцевали у одного большого, вновь взметнувшегося ввысь.

Пение колдуна заглушило истошные крики боли. Наконец, во дворе воцарилась могильная тишина. Хамрай вздрогнул от неожиданности цепочки звякнули о камень, костер погас в единый миг, двор охватила тьма.

"Балаганный эффект, но впечатляет," – подумал Хамрай о колдуне с долей уважения.

Глаза привыкли к темноте. Луна, скрывшаяся на мгновение в неожиданно набежавшей туче, освободилась из заточения и залила двор ярким светом.

Юные невольницы исчезли бесследно, как и пепелище костра – на этом месте стояла женщина.

Хамрай с молчаливым внутренним стоном закрыл глаза – силы космические, какая женщина!

Высокая, зрелая, пышная, с густыми длинными золотистыми волосами и белоснежной кожей она настолько контрастировала с худосочными фигурками погибших невольниц, что охватившая Хамрая боль, вызванная видом их смерти, как бы отступила, показывая никчемность тех пигалиц, которые превратились в эту Женщину – женщину женщин. Хамрай даже ощутил волшебный запах тела, аромат ее прекрасных волос. Она была обнажена, высокие тяжелые груди, приковывали взгляд, зазывали, манили... Руки шаха непроизвольно потянулись к ней навстречу. Хамрай неосознанно шагнул к ней, телохранители тоже – они забыли на мгновение где находятся и для чего.

Она, глядя только на обнаженного шаха, двинулась прямо к нему, покачивая роскошными бедрами, подставляя взорам невольных зрителей великолепный, без изъянов стан.

Хамрай сделал еще шаг, но сумел взять себя в руки и остановился. Возбужденная плоть распирала одежды, сердце, готовое вырваться из груди, стучало, отдаваясь в висках болью желания, лоб покрылся холодной испариной, во рту пересохло. Он оглянулся и силой воли заставил остановиться телохранителей шаха, медленно двигавшихся к прекрасной гурии в костре рожденной, достойной того, чтобы за обладание ею мужчина отдал жизнь.

Шах стоял, завороженно протянув к ней руки и не отводя от нее пылающий вожделением безумный взгляд. Она улыбнулась ему, показав ряд безупречных жемчужных зубов, изящными руками приподняла тяжелые груди и остановилась, глядя на шаха. Дрожь охватила завоевателя полумира, обнаженное мужское достоинство бесстыдно вытянулось в сторону красавицы...

Хамраю почему-то стало тягостно и стыдно, хотя он видел подобное зрелище великое множество раз.

Колдун заорал истошно, на высоких тонах, неприятно продирая криком слух Хамрая, и бухнулся на колени, просительно протянув руки к висящему магическому кристаллу. Словно в ответ из кристалла вылетели два луча: голубой уперся в лицо, прямо в глаза судьбоносному шаху, розовый – в бездонные очи нагой девы. Хамрай вздернулся было при виде луча из кристалла, но опасности не узрел.

Неописуемой красоты женщина, возбуждающая неодолимое плотское желание, двинулась к шаху. Хамрай не боялся, что заклятие вступит в силу. Он прочувствовал: это не женщина из плоти и крови, а магическое видение, хотя наверняка ощутимое и осязаемое. Вряд ли зачарованный и чрезмерно возбужденный шах думал о заклятии и об опасности. Он шагнул навстречу деве и положил руки ей на плечи. Она крепко обхватила руками спину венценосного мужчины, губы соприкоснулись с губами, ее роскошные выпуклости прижались к волосатой груди шаха, они слились в едином страстном порыве – по двору пронесся протяжный стон.

Вдруг Хамрай увидел, что они сливаются в буквальном смысле слова – вызванная волшебством чужеземца красавица входила в дрожащее тело шаха. Вот ее лицо погрузилось в его и утонула в теле Балсара высокая женская грудь. Опасности для шаха не ощущалось и Хамрай смотрел на чудо, краем сознания понимая, что это и не чудо вовсе, а искусный иллюзион, но веря как малый ребенок, так как очень хотелось поверить.

Лиц не было – две дрожащие в порыве спины... Но вот сквозь золотые волосы женщины, ниспадающие до талии, стало проявляться искаженное страстью лицо шаха Балсара. Колдун распростерся на земле и корчился в судорогах. Кристалл, лучи которого соединились в один, фиолетовый, вдруг вспыхнул неимоверным светом, ярче сорока солнц, и погас. Шах в изнеможении опустился на землю, волшебная красавица растворилась в нем.

Охватившее всех напряжение спало, луна словно померкла, во дворике стало совсем темно.

При желании Хамрай сотворил бы подобное действо без особого труда. Но ручаться, что все происшедшее чистейшей воды надувательство он бы не стал – магия не имеет границ и никакой человеческий разум не может охватить ее всю, волшебство разнообразно и многолико. Хамрай не чувствовал в шахе каких-либо изменений, но вполне допускал, что страшное заклятие, наложенное поверженным Алвисидом, наконец-то снято...

В таком случае, оно будет снято и с него, с Хамрая. Шах не откажет заплатить колдуну и за товарища по несчастью, Балсар щедр к друзьям. А колдун, похоже, охоч до сокровищ, которые обеспечат ему на родине почет и любовь... А если шах и откажет заплатить, то Хамрай и сам скопил достаточно средств за эти долгие двести лет. К тому же он может рассчитаться с колдуном магическими кристаллами, которые подарила когда-то Моонлав без счета... И снова сможет любить... Хамрай чуть не застонал от представившихся ему картин. Он еще далеко не стар, крепок телом и здоров, как юноша... Он покинет шаха, отправится в путешествия, вернется в забытую милую Францию... И ни с одной красоткой не задержится дольше, чем на одну ночь – он наверстает все, упущенное им за столько лет стократпроклятого воздержания...

Нилпег прошел в угол дворика, достал кремень и запалил один из заранее приготовленных факелов. Передал молча одному из телохранителей и зажег второй. Хамрай поднял с земли роскошный халат повелителя и сделал шаху недвусмысленный жест. Шах посмотрел на него осоловелым взором, тряхнул головой – он сидел обессиленно, упершись руками в холодную землю. Здравомыслие возвращалось к владыке полумира. Шах встал и сунул руки в заботливо подставленные рукава халата. Затянул пояс, посмотрел на остальную одежду, поморщился. Нилпег подал шахский меч на роскошной перевязи. Хамрай приготовил сапог, шах вытянул ногу.

Чужеземный чародей подошел и склонился перед повелителем в низком поклоне.

– Я выполнил просьбу великого шаха, – сказал он чуть с хрипотцой. – Глаз всемогущего Алгола снял страшное заклятие, столь донимавшее пресветлого шаха. Владыка теперь без страха может входить к женщине. Я нижайше жду обещанного вознаграждения.

– Шах Балсар всегда держит слово, – гордо произнес повелитель.

Он окончательно пришел в себя после колдовства, дыхание успокоилось, голос был как обычно ровным и сильным. Но Хамрай прочувствовал, что сердце шаха все еще бьется учащенно.

Шах указал рукой на дверь, колдун еще раз согнулся в почтительном поклоне.

Предстояло самое важное – проверить: действительно ли заклятие потеряло силу? Женщина для этой цели, тщательно отобранная беспристрастным Нилпегом, уже давно ожидает в специальном покое башни. Женщина из шахского гарема, который был без надобности, но шах содержал его, дабы избежать пересудов в народе. Озверевшие от воздержания красавицы, вынужденные проводить бесцельную, хотя и роскошную жизнь в общении между собой, читали стихи Сапфо в выспренном и величавом переводе Хамрая с древнего, мертвого ныне языка, которые давным-давно подкинул им сам шахский чародей (еще не этим наложницам, а их предшественницам), объяснив смысл учения повелительницы дум с острова Лесбос. Хамрай хотел досадить красавицам, поддавшись странному порыву – чтоб не один страдал. А получилось наоборот – обитательницы гарема от тоски предавались любви друг с другом, доводя евнухов до бешенства и помутнения рассудка. Тем не менее каждое редкое появление в гареме посланца шаха, как сегодня, вызывало бурное оживление. А избранница, хотя все знали, что ее ждет гибель, считала предстоящее испытание счастьем и великой честью.