Текст книги "Часы (СИ)"
Автор книги: Андрей Лапин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
– Вполне довольны,– хмуро подтвердил второй.
– Ты Жикич?
– Я Кекич, Ваша Лунность. А он – Жиго.
– Ага,– Велвор сделал глубоки вдох, затягивая в себе побольше аромата изысканного одеколона и убрал платок от лица, а потом сказал так быстро, как только смог.– Ну что же. Пойдемте, посмотрим – как там дела у наших отверженных, и всего ли им хватает.
– Хватает-хватает,– синхронно замахали руками смотрители.– Даже не сомневайтесь, ваша Лунность. Всего им хватает...
Точно по центру Мыса Отверженных, беря начало прямо у моста и уходя к последней площадке, с которой отправляли в последний путь тела всех Велворов, шла мощеная относительно ровными камнями узкая дорожка, справа и слева от которой лежали тюфяки с телами еще живых отверженных. Кекич и Жиго шли впереди, что-то поясняя и сильно при этом жестикулируя, но Велвор их не слушал. Он шел следом за смотрителями и растерянно всматривался в костлявые тела, которые ровными рядами лежали на тюфяках. Зрелище такого большого количества немощных воровских тел всегда расстраивало Велвора, вышибало его из колеи и даже смущало. И не только зрелище, но еще и запах, который не смог бы перебить ни один одеколон на свете (и это несмотря на то, что значительную часть сегодняшнего праздника он провел находясь в ужасном зловонии мокрых тоннелей).
"И кто только придумал такое странное Правило?– думал Велвор, всматриваясь в тела отверженных.– Кто только придумал этот дурацкий ритуал? Почему все прежние Велворы вынуждены были смотреть на это? Почему и я должен смотреть на это? И как же непросто после подобного зрелища спокойно править ворами. Править ими дальше как ни в чем ни бывало. И насмотревшись на подобное можно ли и дальше жить спокойно, и спокойно разрешать именовать себя Великим Вором? Великий Вор, Мать Луна моя! Да что же такого великого я могу украсть здесь, на этом свете? Разве я могу украсть вечную молодость или вечную жизнь? Или хотя бы более менее продолжительную молодость и относительно долгую, но счастливую жизнь? Не говоря уже о каких-то там вечных категориях? Нет, этого я точно не могу, а могу я воровать только лишь тяжелый желтый металл, да еще какие-то блестящие камушки и прочую дрянь, которая почему-то ценится здесь столь высоко, но которая никогда не сможет дать мне ни вечной молодости, ни вечной, или хотя бы относительно долгой жизни, а о каком-то безмерном счастье здесь даже и говорить нечего. Так какой же я после этого Великий Вор?"
Пока Велвор пробирался между тюфяками к последней площадке, отверженные лежали спокойно и казалось не обращали на него никакого внимания, но когда на дорожке показалась прислуга с чанами, они вдруг пришли в движение. Отверженные скатывались со своих тюфяков и, отталкивая друг друга руками и ногами, ползли в сторону этих долгожданных чанов, издавая то ли громкое шипение, то ли тихий свист. Вскоре уже казалось, что вся поверхность Мыса Отверженных словно бы ожила и покрылась серыми и костлявыми, ползущими к котлам телами. Ползущих по поверхности Мыса отверженных было так много, что Велвор уже не мог спокойно идти к последней площадке. Он мог теперь только стоять на месте, уворачиваясь от ползущих на него тел, но и его воровская ловкость не помогала ему уворачиваться от столкновений с этими телами, и даже через толстую кожу морского костюма он чувствовал какие эти тела костлявые, какие они твердые, будто бы сделанные из лунного камня.
Ворики из прислуги тем временем уже опустили свои котлы на плиты и очень ловко и быстро сняли с них крышки. По подземелью тут же распространилась вонь какого-то мерзкого варева и воровская знать почти синхронно утопила свои носы в надушенных кружевных платках и манжетах, а Подруга-воровка разразилась таким громким кашлем, что к ней со всех ног бросились две воровки из ее личной прислуги с какими-то бутылочками в руках.
Впрочем Велвор уже не обращал на все это внимания (он даже и зловония уже почти не чувствовал), а как завороженный следил широко открытыми глазами за происходящим. Отверженные уже окружили все котлы с угощением и теперь тянули к ним свои костлявые ладони с пораженными подагрой, искалеченными безжалостным временем пальцами. Поварские ворики быстро наполняли простые железные миски своим варевом, потом опускали в них кусочки зеленоватой солонины, прибавляли ко всему этому крошечный кусочек черствого черного хлеба, а потом совали эти миски в протянутые к ним со всех сторон страшные руки. Работать в тяжелых рыбацких комплектах было тяжело и их лица вскоре покрылись обильной испариной, железные миски так и летали в их руках туда-сюда, тяжелые половники быстро погружались в жижу котлов и выныривали из нее, но голодных костлявых рук не становилось меньше, казалось, что они тянутся к мискам прямо из темноты. Заполучив вожделенную миску с порцией праздничного угощения, эти руки скрывались в темноте, а их место тут же занимали другие руки, и это действо все длилось и длилось.
Велвор словно бы впал в некое оцепенение или ступор. Он словно бы превратился в свою собственную восковую статую или памятник самому себе, и только его глаза оставались подвижными и живыми. Эти глаза сейчас смотрели на костлявые пальцы отверженных, на их страшные тощие тела едва прикрытые какими-то ужасными тряпками, они заглядывали в черные провалы беззубых ртов, в которых с неимоверной скоростью исчезала питательная жижа доставленного праздником воровского угощения, и зеленоватые кусочки солонины тоже быстро исчезали в этих черных провалах, и черствые ломтики черного хлеба тоже бесследно уходили в эти черные дыры, чтобы бесследно пропасть там навсегда.
Наблюдая за происходящим через прорези черной бархатной маски, Велвор был страшно рад, что эта маска находится сейчас на его лице и надежно скрывает под собою выражение этого самого лица. А глаза? Что же глаза? Воровские глаза могут выражать все что угодно, по выражению воровских глаз все равно ничего нельзя понять. Пусть их.
Правда, то, что видели сейчас эти глаза, проникало в его мозг и рождало там вихрь самых разных мыслей. Велвор думал о том, что относительно совсем еще недавно все эти скрюченные пальцы были проворными и ловкими и их облегала молодая упругая плоть, и они так ловко могли орудовать отмычками, фомками и ножами. Эти пальцы ловко погружались в чьи-то карманы, кошельки, сумки и сундуки, и так много самого разного добра проходило через них совсем ведь еще недавно. А эти костлявые тела? Они совсем еще недавно знали и мягкий бархат, и прекрасно выделанную кожу и тончайшее полотно, еще теплое животной теплотой, исходящей от тел обворованных верхних. А эти черные дыры ртов совсем еще недавно блестели ровными белыми зубами и им перепадало так много всего вкусного и свежего. Но безжалостное время, словно бы вдоволь натешившись красотой, ловкостью, молодостью, ровными острыми зубами и всевозможным изобилием, словно бы по какой-то своей извечной прихоти, внезапно, коварно, вдруг все это изменило и отменило. И вот прекрасным воровским телам пришлось расстаться с красотой и молодостью, облечься в рванье, язвы и грязь, а потом возлечь на эти тощие тюфяки в ожидании, что кто-то не позабудет о них и пришлет им чаны с тошнотворным праздничным варевом.
Воздаяние Воровского Должного, с горечью подумал Велвор. Воздаяние, ничего не скажешь. А потом он вдруг и с большим сердечным облегчением подумал о том, что ему самому такая участь не грозит ни в каком смысле и случае. Как бы там ни было, а ему грозил совсем другой конец. Быстрый и совсем лишенный мучений. И безразлично – умрет ли он от яда, надорвется ли над тяжелым золотым кубком или угаснет на лезвии ножа кого-нибудь из коварных Консортов. Главное, что все произойдет быстро и без мучений. Ну или почти без мучений. Додумав эту мысль до конца, Велвор почувствовал большое облегчение от того, что ему довелось пройти по Канализации легкой поступью Великого Вора, а не влачить здесь наполненную опасностями жизнь простого ворика, налетчика или воришки. Додумав и эту мысль до конца, он мысленно поздравил себя, потом поблагодарил, а потом еще и благословил. Так она ему сейчас пришлась по душе, эта, казалось бы, такая простая и очевидная мысль.
Воздаяние Воровского Должного тем временем достигло своей кульминации. Железных тарелок уже не хватало и поварские ворики выливали содержимое своих черпаков в подставленные грязные рубахи, в сложенные лодочкой пальцы, а то и прямо в черные дыры беззубых ртов. Смотрители Кекич и Жиго во всю прыть своих дородных тел суетились вокруг котлов и чанов, надзирая за соблюдением воровской справедливости. Они зорко следили за тем, чтобы отверженные получали праздничное угощение только один раз, а тех, кто пытался нарушить это неписанное правило, тех кто пытался применять свои воровские навыки даже сейчас и здесь у последней воровской черты, они быстро вычисляли и отпихивали или отталкивали от пахучих котлов, а самых ретивых даже оттаскивали от них, крепко обхватив за костлявые ноги своими мясистыми и цепкими пальцами. Иногда смотрители даже пускали в ход свои грязные пухлые кулаки, и Велвор не мог смотреть на это без внутреннего содрогания. Кроме того, он заметил на поясах смотрителей довольно большие кожаные сумки, которые во время их энергичной суеты вокруг котлов и чанов словно бы постепенно чем-то наполнялись или утолщались округляясь и утяжеляясь при этом прямо у него на глазах. Зрелище округляющихся кожаных сумок было настолько отвратительным, что Велвор с большим трудом смог подавить сильный рвотный спазм, который уже второй раз при виде Кекича и Жиго подкатил к его горлу и его острый ум машинально отметил это обстоятельство.
– Сир, вы готовы?– сказал сзади вежливый голос капитано охраны.
Велвор не без усилия, словно каменная статуя, установленная на тяжелом мельничном жернове, обернулся и увидел двух поварских вориков с небольшим бронзовым чаном и еще двух с тяжелыми кожаными сумками на плечах. Сразу за ними стоял капитано охраны с четырьмя телохранителями. Содержимое небольшого, но богато украшенного сложной резьбою, бронзового чана предназначалось для тех отверженных, которые уже не могли подняться со своих тюфяков и принять участие в общей раздаче праздничного угощения. Согласно Древнему Правилу Канализации такие отверженные должны были получать угощение прямо из рук самого Великого Вора, который должен был обходить таких отверженных лично, приправляя угощение ласковыми успокаивающими словами. Это был так называемый Ритуал Последнего Дара и за все время существования Канализации ни один Велвор не посмел от него отказаться.
– Да,– сказал Велвор, не без труда расцепляя сведенные рвотным спазмом челюсти.– Пойдемте.
– Есть,– капитано охраны осторожно пошел в сторону опустевших тюфяков, освещая путь себе и Велвору только что зажженным свежим факелом.
Достойных получить Последний Дар прямо из рук самого Великого Вора было не очень много и лежали они на своих тюфяках практически неподвижно. Лишь некоторые из них при приближении процессии поднимали вверх слабые тонкие руки, как бы говоря: "Я еще здесь. Не забудьте обо мне". Велвор подходил к таким отверженным в первую очередь и вкладывал в их поднятую руку небольшую железную миску с последним угощением, которую протягивал ему специально назначенный для такого дела поварской ворик. Другой ворик клал в миску не один, а два кусочка тонко нарезанной солонины, которая почти совсем не отдавала зеленью и прибавлял к ним ломтик относительно мягкого серого хлеба. Лежачий отверженный уже не мог ничего сказать, он мог только наблюдать за всеми этими манипуляциями, и его глаза начинали светиться влажным светом самой искренней воровской благодарности, а когда Велвор говорил несколько ласковых слов, они заметно увлажнялись и словно бы белели или светлели.
Это был удивительный эффект, который производили совсем простые слова, что-нибудь вроде " все будет хорошо" или "крепись дружище (подруга)", или просто "ну-ну, зачем же так", и Велвор никогда не понимал, как они сначала превращаются в волшебные, а затем производят такие удивительные эффекты с немало повидавшими на своем веку, многоопытными воровскими глазами. А еще он ясно видел – эта миска праздничного угощения и совсем простые слова совершенно точно помогают лежачим отверженным и каким-то непостижимым образом облегчают их страдания.
Тем из лежачих отверженных, которые не могли поднять даже руки, а лишь следили за происходящим открытыми глазами, миску с угощением ставили прямо на плиты, рядом с тюфяком, а тем, кто уже не мог открыть даже глаз просто клали на грудь хлеб с одним кусочком солонины, но пара ласковых слов находилась у Велвора даже для таких.
Занимаясь обходом и произнесением простых ласковых слов, Велвор совсем ушел в себя, но тут его окликнул очень тихий и слабый голос.
– Асци!– звал тихий голос.– Асци!
Велвор вздрогнул и тут же пришел в себя. "Асц" или "Асци" было его старое воровское прозвище, которым его нарекли воры сразу после его появления в Канализации. Этого прозвища уже не помнил почти никто из его ближайшего окружения, да он и сам его почти уже не помнил, и вот кто-то назвал его старым, можно сказать детским именем в этом ужасном месте. Это мог быть только очень близкий для него когда-то человек. Велвор осторожно опустил на грудь очередного отверженного хлеб с кусочком солонины, сказал в окостеневшее ухо пару ласковых слов, а потом выпрямился во весь рост и принялся осматриваться.
– Асци!– тихо донеслось со стороны последней площадки.– Асци, я здесь...
Велвор как завороженный вслушивался в этот зов, словно бы не веря своим ушам. Он немного растерялся и не знал, что ему сейчас делать – то ли продолжать ритуал Последнего Дара, то ли оставить все и пойти на этот зов. То, что зов долетал со стороны последней площадки вселяло в него страх, и в происходящем уже чудилось ему что-то мистическое, почти лунное.
– Разрешите проверить?– почтительно и тихо сказал капитано охраны.
– Да,– вздрогнув всем телом (к счастью под толстою кожей морского костюма это было совсем незаметно) сказал Велвор.– Посмотрите – что там такое.
Капитано сделал знаки двум охранникам и они быстрыми бесшумными шагами направились к последней площадке. Велвору почему-то страшно захотелось выкурить сигару, но он сдержался и принялся нетерпеливо расхаживать между тюфяками туда-сюда. Этот странный зов почему-то сильно его расстроил. "Асци,– думал Велвор.– Надо же. Мало сейчас найдется живых воров, которые могли бы обратиться ко мне таким вот образом. Прямо какой-то зов из чертогов Матери Луны в самом деле. Асци. Надо же. Услышать это имя через столько лет и в таком жутком месте. А может, это ошибка? Может этот голос зовет не меня? Действительно, почему бы этого вот ворика из охраны не могли назвать Асцем? Или вон того поварского ворика не могли бы назвать таким именем. Впрочем, кого я обманываю? Но как же хочется курить. Проклятье!"
– Все в порядке, сир,– говорил капитано охраны, быстро приближаясь к Велвору.– Это мастер Охуль. Он находится здесь уже два года, а теперь вот увидел здесь Вашу Лунность и что-то хочет вам сказать.
– Мастер Охуль?– брови Велвора под маской поползли вверх.– А он разве до сих пор жив?
– Как видите, сир,– коротко кивнул головой капитано охраны.– До сих пор.
– Тогда поспешим. Шиндук, кажется?
– Так точно, сир, я – капитано Шиндук. Следуйте за мной. Только осторожно – там очень скользко.
Мастер Охуль был настоящей легендой Канализации. В свое время он очень быстро достиг вершин воровского мастерства, а авторитет его был таков, что все воры были уверены – именно Охуль воссядет на Троне Воров под именем Велвора XXVII-ого. Это было настолько очевидным, что вся Канализация испытала сильное удивление, когда воры узнали о решении Охуля добровольно отказаться от Трона Воров.
Вместо того чтобы с заслуженным почетом взойти на воровскую вершину, он решил сделаться воровским учителем. Достигнув вершин воровского искусства, Охуль решил посвятить свою жизнь воспитанию и обучению новых поколений воров. Тогдашний правящий Велвор, чтобы хоть как-то отметить этот благородный поступок и выразить свое к нему уважение, придумал специальный почетный титул "Проффефе Воровства", который он хотел присвоить мастеру Охулю в торжественной обстановке, созвав для этого всеобщую сходку всех воров Канализации. Однако Охуль решительно отказался от всех почестей даже и от этого титула, назвав его жалкой пародией на суетливую возню и гордыню пародийной учености, которая так распространена у обворованных верхних ученых умников. Охуль заявил, что считает гордое звание "мастера" наивысшим из всех возможных титулов, и что не нужны ему никакие подозрительные звания вроде этого "проффефе" от которого так и тянет душком ученой гордыни обворованных верхних идиотов.
Велвор, тогда еще никому неизвестный воришка по имени Асц, начинал свое обучение именно у мастера Охуля, и именно благодаря его усилиям он со временем стал тем, чем стал.
Для начального обучения молодых воришек Охуль разработал специальные методы и всегда строго их придерживался. Обычно в одну учебную группу входило двенадцать малолетних воришек и одним из любимых методов обучения мастера был следующий – Охуль прятал в каком-нибудь темном коллекторе двенадцать мелких предметов (в случае с юными воришками это обычно были вкусные конфеты в блестящих обертках), а потом приказывал своим ученикам найти их. Конфеты могли оказаться в самых неожиданных местах и найти их было непросто. Иногда Охуль прятал конфеты под камнями или в старых канализационных трубах, иногда в карманах случайно оказавшихся поблизости воров или воровок, а иногда на самых видных местах – среди других предметов на алтарях Матери Луны, в котлах и кастрюльках для приготовления пищи, в распущенных волосах молодых воровок или даже в кармашках своих не очень внимательных учеников. Каждый урок он стремился превратить в интересную и увлекательную игру, а во время его проведения давал мудрые пояснения.
– Воруйте все подряд, воруйте всегда, воруйте никогда не думая о последствиях,– говорил он воришкам.– Завидев добычу, идите к ней самым коротким путем, а если потребуется, идите к ней напролом через любые препятствия. Отключите голову и положитесь на свои пальцы. В этом мире очень мало вкусных конфет и на всех их никогда не хватит. Если вы будете долго раздумывать над способом совершения очередной кражи, если вы будете сомневаться в себе, если вы допустите промедление, кто-то обязательно обойдет вас и заберет вашу конфету себе.
Кроме игры с поиском конфет Охуль придумал множество других обучающих методик. Здесь было и воровство вслепую, со специальной повязкой на глазах, и применение для воровства слабых гипнотических практик, и введение жертвы в заблуждение при помощи серии специальных обманных движений или слов, и использование для воровства любых подручных предметов – гусиных перышек, острых щепок, палочек, тончайших веревочек со стальными крючками на концах, прочных резинок, специальных воровских хлопушек и прочего.
– Не только отмычка, нож, удавка или кастет годятся для воровства,– любил говаривать мастер Охуль.– Настоящий вор должен уметь использовать любые подручные предметы – от женской шпильки до носового платка.
Сам Охуль был настоящим живым средоточием воровского мастерства и умения. Казалось, что его голова хранила буквально все методы и способы воровства, выработанные воровским сообществом за долгие века существования Канализации, а его пальцы помнили все приемы работы с отмычками, кошельками и сумками обворованных верхних. И не только помнили, но и удачно их применяли. На практических занятиях, которые обычно проходили на городском рынке, Охуль демонстрировал все свои навыки молодым воришкам вживую.
Обычно это выглядело так – Охуль в костюме зажиточного обворованного верхнего неспеша шел по рынку, а ученики небольшой стайкой следовали за ним на небольшом отдалении, внимательно наблюдая за действиями своего учителя. Они изо всех сил пытались понять – что и как делает Охуль, потому, что в конце практического занятия он собирал их на небольшой заросшей высокой крапивой поляне, что располагалась сразу за рынком, и служила у воров чем-то вроде места сбора. Там он демонстрировал ученикам только что украденные предметы и требовал объяснить – у кого из обворованных верхних он украл то или это, и какой способ или предмет он для этого применил.
Относительно такого опытного мастера, как Охуль все это было очень непросто заметить и объяснить даже опытному вору, а не то что какому-то неопытному воришке. На первый взгляд во время прохода по рынку Охуль не делал вообще ничего. Он просто неспеша шел вдоль торговых рядов, улыбался встречным обворованным, иногда даже шутил с ними или задавал им какие-то бессмысленные вопросы, щупал их развешанные повсюду товары, пробовал съестное и так далее. Но в конце прохода его карманы всегда оказывались набиты золотыми монетами, цепочками, кольцами, табакерками или дорогими конфетами (которые он тут же и раздавал своим юным ученикам).
– Как я взял эту цепочку?– спрашивал Охуль, вынимая из кармана только что украденный предмет.– Ну, кто у нас самый глазастый? Асци?
– Дородная пожилая дама в черном капоре,– отвечал Велвор.– Гусиное перышко и веревка с крючком. Шея.
– Молодец. А это кольцо?
– Молодой человек в железных очках вон на том торговом перекрестке. Обманное движение корпусом и мазь для пальцев.
– А какой палец?
– Средний. На правой руке.
– Верно. Асци ты далеко пойдешь, уж попомни мои слова.
– Спасибо учитель.
– Не за что. Ну, а где я взял эти конфеты? Кто из вас, кроме тебя Асци, кроме тебя умница, сможет ответить мне на этот вопрос?
Над головами учеников тут же взлетал лес рук – трюки с конфетами были самыми простыми, а место кражи можно было легко определить по окраске оберток.
Охуль всегда выделял Асци-Велвора из массы других учеников и постоянно предсказывал ему великое воровское будущее и вероятно поэтому часто занимался с ним сверхурочно по специальной методике. В результате Охулю удалось обучить Велвора множеству нетрадиционных воровских приемчиков, которые уже граничили где-то и с цирковым искусством, а где-то и с настоящей воровской магией.
Вероятно, именно благодаря этим навыкам Велвору и удался когда-то трюк с памятными кружевными панталончиками, который послужил первой ступенькой его восхождения на самый верх воровской пирамиды. И он никогда не забывал об этом и был благодарен Охулю за его науку, и эта благодарность проистекала из самого его сердца.
За свою долгую жизнь мастеру Охулю удалось обучить целые поколения новых воров, которые смогли своим умелым многолетним воровством существенно пополнить Главную Сокровищницу, но самым удивительным было то, что он никогда ничего не требовал для себя лично и всегда отказывался от предлагаемых ему воровских наград и почестей. Было похоже на то, что звания "мастера" ему действительно было вполне достаточно. Велвор был рад, что его любимый учитель в свое время отказался от Трона Воров и не воссел на него под именем Велвора XXVII-ого, ведь тогда ему, Велвору XXVIII-ому пришлось бы участвовать в заговоре против него, и вполне вероятно, что Охуля пришлось бы тоже умертвить таким неблаговидным и хитрым способом, каким был умерщвлен настоящий Велвор XXVII-ой (тоже очень уважаемый, умелый и авторитетный вор широко известный к тому же своей добротой и теплым отношением как к простым ворам, так и к своим Консортам).
Впрочем, воссядь Охуль на Трон Воров, вряд ли бы он стал заниматься обучением и подготовкой новых поколений воров, хотя с другой стороны может и стал бы, но что сейчас было гадать обо всем этом?
Уже сделавшись Велвором, Асци продолжал некоторое время навещать своего учителя для долгих бесед о самых разных предметах, но потом как-то закрутился, с головой ушел в дела воровского сообщества и их пути постепенно разошлись. И вот сегодня это голос – голос из его юности позвал его. Позвал в таком ужасном месте.
Капитано охраны привел Велвора прямо на последнюю площадку, к самому ее краю. Мастер Охуль лежал всего в шаге от обрыва под которым ужасающей спиралью закручивался мутный зеленый поток и Велвор не сразу признал в нем своего любимого учителя. За свою воровскую жизнь ему пришлось повидать немало разного и всякого, порою страшного, а порою и просто нестерпимо ужасного, но таких истощенных тел он не видел никогда. Тело Охуля уже не просто напоминало скелет, оно и было скелетом, только покрытым сильно натянутой тонкой кожей грязно-серого цвета и почему-то – живым. Страшную худобу лица не могла прикрыть даже роскошная, густая и белая как лебединое перо, борода. Давно превратившийся в тряпье, когда-то черный, а теперь грязно-серый фрак, надетый прямо на изорванную длинную кофту, был не просто рваньем, а настоящей рваниной, которую не напялил бы на себя ни один из дошедших до последней черты обворованных верхних, не говоря уже о самых безыскусных ворах.
Одни лишь только глаза Охуля были прежними – внимательными, мудрыми и всепрощающе добрыми. Сейчас же к этой доброте добавился еще как бы некий неземной свет, который будто бы исходил от слабого источника, словно бы расположенном в черепе Охуля, сразу за его светящимися глазами. Таких лучистых воровских глаз Велвору тоже никогда раньше видеть еще не доводилось, глаза всех воров были обычно тусклыми, иногда слезящимися, но никак не лучистыми, и это обстоятельство сейчас почему-то его смущало больше всего.
– Асци,– тихо позвал Охуль, когда капитано охраны и Велвор остановились рядом с ним.– Асци, как хорошо, что ты здесь.
– Учитель?– хриплым от волнения голосом спросил Велвор.– Но каким образом вы здесь очутились? И где ваш тюфяк? И где ваша миска? И вообще, я хочу знать – что здесь, Мать Луна побери, происходит!
Последние слова Велвор выкрикивал громко и хрипло, зрелище одного из самых уважаемых и известных воров Канализации выброшенного сюда словно бы на какую-то помойку или свалку привело его в состояние сильного раздражения, почти бешенства. Он никак не мог понять – как такое могло произойти. Ведь любой глава гильдии, любой воровской старшина или командир воровского отряда почел бы за честь взять на пожизненное содержание такого известного и заслуженного вора. Не говоря уже о Консортах и о нем лично, все они без сомнения не бросили бы Охуля на произвол судьбы и позаботились бы о его сносном существовании. По воровским понятиям и законам, все они должны бы были вырывать беспомощное тело Охуля друг у друга, наперебой предлагая ему услугу пожизненного содержания.
Так почему же этого не случилось? Почему известный и уважаемый вор лежит здесь, даже не на тюфяке, а прямо на холодных камнях, и почему его беспомощное тело прикрывает это ужасное рванье, и почему он настолько худ? И, наконец, отчего его глаза светятся этим странным светом? Неужели воровское сообщество дошло до такой низости и пошлости, что позволяет настолько известным и уважаемым ворам умирать в подобных условиях? Нет, этого не может быть. Но вот же – оно есть! И в любом случае кто-то ему за это ответит. Ответит своим перерезанным горлом. Ответит камнем на шее. Ответит туго затянутой под жирным подбородком удавкой.
– Учитель, я во всем разберусь,– хрипло сказал Велвор.– Я их всех казню... я... я их...
– Оставь это, Асци,– тихо сказал Охуль.– Это был мой выбор. Ни один вор не виноват в том, что со мной случилось. Ты меня хорошо понял, Асци? Ни один вор.
– Но где ваш тюфяк? И где ваша миска?
– Где-то там,– Охуль вяло махнул костлявой рукой в сторону дымящихся чанов и отвратительной суеты, которая сейчас происходила, творилась вокруг этих чанов.
– Капитано, распорядитесь,– быстро бросил Велвор.– И несите сюда чан с угощением. И самую мягкую солонину. И... и что там еще у нас есть.
– Оставь это Асци!– глаза Охуля полыхнули неярким светом.– Неужели ты ничего не понимаешь?
– Чего, учитель?
– Того, что дело не в тюфяках. Когда у тебя больше нет тела, Асци, тюфяк тебе ни к чему.
– Но может солонина...
– Когда у тебя нет зубов, солонина больше не нужна,– Охуль широко открыл рот, оголив свои беззубые десны.
– Но...
– Асци,– перебил его Охуль.– Я знаю, что как Великий Вор, как Вор всех воров, ты прямо сейчас не сможешь меня понять, но хотя бы попытайся это сделать. Или просто запомни мои слова. Вот они – воровство не нужно. Асци, ты меня хорошо понял – воровство не нужно.
– Я не понимаю,– честно признался Велвор.– Как воровство может быть не нужным для вора? Это же...
– Асци,– Охуль приподнял руку, как бы останавливая поток пустых и не нужных слов, столь неуместных здесь и сейчас – в этом ужасном месте и в такой решительный для него час.– Все слова, которые тебе известны, тоже не нужны. Никому из нас, Асци, на самом деле не нужно ничего. Нет ничего такого в этом мире, что могло бы решительно очаровать нас своим присутствием в нем и заставить нас за него держаться. Ты меня хорошо понял? Ничего. Но мы все равно и всю свою воровскую жизнь за что-то здесь цепляемся, за что-то держимся руками и ногами, а иногда и зубами. И что это такое, то непонятное, что заставляет нас так поступать? Это пустота, Асци. Всю свою воровскую жизнь мы зубами держимся за эту пустоту. И почему? Потому, что эта пустота находится и внутри нас. Эта внутренняя пустота и заставляет нас цепляться за пустоту внешнюю. Я это отчетливо понял только здесь – на Мысе Отверженных. И еще – я рад, Асци, что увидел тебя сегодня. В этом я вижу знак от самой Матери Луны. И еще я вижу Ее указующий перст, который указывает мне на мой дальнейший путь. Увидеть сегодня тебя – моего любимого и самого талантливого ученика, это... это как получить последний подарок от окружающей нас пустоты.
– Не говорите так, учитель,– Велвор быстро смахнул набежавшую скупую слезинку.– Но почему вы так рады этому подарку?
– Потому что сегодня самый важный день для меня. А может быть, и для тебя, Асци. Этого никогда нельзя знать заранее. И вот почему. Я хочу дать тебе сегодня последний урок. Самый важный урок. Когда придет твой самый важный день, Асци, вспомни о нем.
Вдруг, Охуль неожиданно сильно для такого изможденного тела, оттолкнулся костлявыми руками и ногами от каменных плит, перевалился через край последней площадки и с криком "во-о-оровство не нужно-о-о!" полетел вниз.
Все произошло настолько быстро, что ни Велвор, ни ворики охраны не успели среагировать на отчаянный последний рывок мастера Охуля. Когда они подбежали к краю площадки все было уже кончено – мутный зеленый поток, закручиваясь тяжелой спиралью, проваливался сквозь ржавые прутья древней решетки и с глухим ревом уходил вниз. На его поверхности не было видно ни всплеска, ни ряби, ни какой либо другой отметины от тела мастера Охуля. Впрочем, ничего такого не было теперь и вверху – на плитах последней площадки. Мастер Охуль только что, буквально у всех на глазах ушел в зеленый мутный поток не оставив после себя никаких следов.
