Текст книги "Трюкач"

Автор книги: Андрей Измайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Далее – по знакомому сценарию. Пусть власть полагает, что ей сценарий знаком. И категоричное требование миллионов баксов, и – скоренькое изыскание внутренних резервов с доставкой к подножке автобуса… И порционная выдача заложников, и – сбивчивая речь: они там настроены всерьез, они вооружены, они никого не пощадят. И показательный труп – да, всерьез, да, вооружены, да, не пощадят. И вертолет – к подъезду, но, учитывая опыт прошлых ошибок, – не надо экипажа, сами справимся. А ежели вздумается поднять в воздух десяток бортов слежения-сопровождения, то следите внимательно, как заложники станут один за другим выпадать из люка, сопровождайте хоть до земли, ловите! И сесть в конце концов где подальше и погуще. И поближе к границе чего-нибудь суверенного. Дать себе хотя бы час. Ищите! Не обрящете… Когда Альфа подоспеет, ни террористов, ни денег уже не… Уцелевшие заложники по мере истощенных сил, по мере взвинченной психики пусть припоминают приметы, указывают направление бегства, воспроизводят последовательность событий, бьются в истерике… Нет, не обрящете.

Эдакий сценарий вряд ли знаком властям. Вот Ломакин и ознакомит. Только довести до кондиции эдакий сценарий – найти бы кого. Ломакин нашел – Кабанова. Из Невского простора. Бытописатель криминала? То, что надо! Правда, в конечном счете получилось не совсем то, и Ломакин сводил концы с концами уже на площадке, однако свою оговоренную штуку зеленых Кабан отхватил, да и в Баку прокатился на пару недель: халява, сэр! натурные съемки!

Разумеется, если снимать нечто подобное, то – в Баку. По целому ряду причин. Первая: не в самих же Минводах! Когда Коппола делал «Крестного отца», то на площадку то и дело заявлялись подозрительные кураторы. Наблюдали. Про мафию кино снимаете? Ну-ну, давайте-давайте. Мы тут побудем, полюбопытствуем, не исказите ли вы благородный облик? Коппола не исказил благородный облик. А Ломакину долго бы пришлось втолковывать, что он не искажает. И стали бы местные, доморощенные, минводные кураторы вообще слушать? Объясняешься? Значит, не прав. А не прав, значит…

Вторая причина, она же третья, четвертая, пятая: где же еще, если не в Баку! И пейзажности подходящие, и связи старые еще со времен «Не бойся, я с тобой!», (к слову, удачно: бывший главный герой того давнего боевика – ныне аж министр культуры в республике… порадеет), и… мать-отца навестить, деда, воды натаскать, посмотреть – прижились ли кипарисы в оградке.

Так что, разумеется, – в Баку.

А режиссер?. Ломакин сначала съездил было к Егору. В Москву. Режиссер Брадастый со свойственной ему моторностью с места в карьер пророкотал, что в нынешних условиях из всех искусств для нас важнейшим является что угодно, только не кино. Что любой директор кинотеатра отдаст зал в аренду под склад. Что еще можно открыть в Ударнике публичный дом, а если его сделать невысокого разряда, то все посадочные места легко представить, как использовать, – и получится прибыльное валютное заведение. Он рокотал, что раньше никто не считал денег и кино было занятием азартным, а теперь про какого-нибудь Дерьмаша вспоминаешь с невольной нежностью: эх, распоследний убогий фильм окупался, ибо за ним стояло Госкино, государство, эх!

– Мне нужен режиссер, – перебил его Ломакин.

– Ну, я режиссер! – сказал режиссер. – А еще я директор малого предприятия – «Квадрига». Транспортные услуги… Наливай-наливай, буду.

– Завязал с кино?

– Я?! Завязал?! Я лучше пить завяжу!

– Ну, так тогда…

– Нет, слушай! Вот я – классный, с двадцатилетним стажем, организатор производства. У нас же режиссер – это на девяносто процентов выбивание, доставание, умение считать и способность реализовать себя на очень короткой дистанции.

– Ну, так тогда…

– Нет, слушай! Что мне нужно? Собственная киностудия. Да? Да. Чем занимаюсь? Транспортными услугами. Да? Да. Тебе ничего не надо перевезти случаем? Ну-ну. Наливай. Идем дальше. Во ВГИКе все мы проходили фильмопроизводство…

– Я не проходил. Я не был во ВГИКе.

– Вот и слушай. Беру нормальную смету фильма и смотрю, где наиболее уязвимое место? Вижу графу: транспорт. Значит, этой проблемы у меня уже нет – как у режиссера и одновременно начальника транспортного цеха. Второе: спецтехника. Соображаю: нет смысла приобретать, есть смысл брать у первой попавшейся студии в аренду при условии, что снимать надо быстро, а я всегда снимал быстро. Третье: громоздкое производство и обработка пленки. С тех пор, как мы НЕОЖИДАННО выяснили, что пленка Свема равно, как и Тасма, почему-то не лучшая в мире, тут же появилось несколько контор, обрабатывающих пленку Кодак, – и они с удовольствием окажут такую услугу за сравнительно смешные деньги. Четвертое и последнее: актеры. Держать актерские отделы, плодить микроначальников – роскошь. Возник элементарный рынок актеров – да, со своими амбициями, со своими гонорарами, но им, в принципе, теперь неважно, в какой кассе получать. Даже и за рекламу. Вон даже покойный Леонов, царствие небесное ему, рекламировал что-то, во что не верил. Ничего, конечно, зазорного. Во всем мире актеры что-либо рекламируют. Но степень беззащитности наших великих такова, что, не они выбирают, а их выбирают… Наливай! За тех, кто ушел… О чем я?

– О рекламе.

– Нет, не о рекламе. Ты слушай, слушай. Я о собственной киностудии…

– Ты директор малого предприятия «Квадрига», Егор… – царапнул Ломакин.

– Вот! Я и говорю! Я же только что тебе объяснил, – все проблемы фильмопроизводства решены! И главная, – транспортная. Ведь в, так сказать, дорыночную эру от кого больше всех зависела киногруппа? От министерства культуры? Хрен! От Госкино? Хрен! От родного директора студии? Хрен! А от кого, спрашиваешь? Тебе интересно от кого?!

– Я не спрашиваю. Мне неинтересно… – осек Ломакин, стараясь ослабить напор.

– Нет, слушай! От автобазы! Она, будучи независимой, могла послать в любой момент куда подальше, но – пешком! Понял?

– Нет. Не понял, Егор. Ты, директор автобазы, сейчас таким образом самоутверждаешься, мол, прежде всего я режиссер. Или ты с заранее обдуманными намерениями сел начальником транспортного цеха, планируя в обозримом будущем вернуться в кино? Что первично?

– С заранее обдуманными намерениями, Витек, с заранее.

– Ну, так… тогда…

– А первична, Витек, – материя. Понял?

– Понял. Пойду я, а?

– Сядь. Налей. Что там у тебя за кино?

У меня пока нет кино. И собственной студии.

– Вот и сядь. И налей. Ну?

… ОН, разумеется, выбрал автобус. Выбор-то небогатый: рельсов здесь отродясь не проложат, а вертолет-самолет излишняя роскошь для регулярных рейсов из пункта А в пункт Б при расстоянии между пунктами триста километров. То ли глубинка, то ли, курорт: гористо-лесисто, где-то неподалеку – море или, верней, озеро. Пустынно. Как в глубинке. Как на курорте, где приезжих по пальцам пересчитать – южные здравницы, судя по информации агентств, нынешним летом превратились в южные упокойницы. ОН выбрал автобус. Триста километров – это пять часов, и он уже на съемочной площадке, среди своих. Телеграмма: СТАРИК, ТЫ НУЖЕН. Что там у них стряслось?

Ломакин решил никак не называть героя. Просто ОН, каскадер, по первому зову собравший чемоданчик со спецснаряжением и спешащий на съемки – в глубинку, на курорт. Да, самолетом, но до площадки – будь добр, автобусом. Не пехом же, не трусцой. И не автостопом – лишь беспечный ездок тормознет машину, чтобы подобрать неизвестного, у которого неизвестно что на уме, когда вокруг творится неизвестно что… – Автобус и только автобус.

Получилось недурно. Учитывая что соседкой по креслу оказалась весьма и весьма пикантная особа – нет, это у нее, пожалуй, не просто загар, это у нее, пожалуй, природное. Откуда здесь, в глубинке, – ТАКАЯ мулатка?! И красавица! Чем черт не шутит? Не в смысле: пошутил черт и наградил местную семью негроидом. А в смысле: пофлиртовать, что ли, повод для завязки беседы – вот… Вы случайно не на съемки? Что вы имеете в виду? Я имею в виду кино, здесь неподалеку съемочная группа делает фильм. Почему вы решили, что я – на съемки? А куда же еще – с вашей… с вашим… с такими данными! Нет, я – нет. Неприступно замкнулась. Жа-аль, а то бы еще встретились. Ни малейшего жела… где – встретились? На съемках. А вы?… Да, я – туда. Ломакин решил непременно задействовать Антонину в Часе червей. Грех не задействовать такую фактуру. И бог с ней, с нелогичностью: а действительно, откуда взяться негроиду в южной глубинке-курорте?! То-то каждый супербоевик если чем и грешит, так излишней логичностью. Смотри Абрахамса-и-Цукеров, вдоволь тешащихся на материале супербоевиков… Другое обидно-досадно – Антонина отказалась наотрез, хотя Ломакин подстерегал ее с камерой и снимал-снимал: в офисе, на коктейле, в машине, просто идет по улице, просто с кем-то беседует. Отказалась. Даже просмотрев отснятое. Тем более просмотрев отснятое. Ты киногенична, не льстил Ломакин. И что?! Ты незаменима, льстил Ломакин. Я незаменима в конторе! Что ж, резонно бросить Ауру плюс на две недели ради ликоблудия – не лишено удовольствия, но чревато поледствиями. Вот Ломакин бросил-доверил финансовую отчетность ИЧП Русский инвалид» Таше – лупоглазке на период съемок, и… где Таша? и где сам Ломакин? в какой… яме?!… А ликоблудия Антонина оказалось, лишена начисто. «Я разрешала тебе меня снимать? Сотри. Нет, при мне. Все сотри!». Ликоблудие есть зуд удовольствия видеть себя на экране…

ОН балагурил, подавал себя, ПАВЛИНИЛ, вещая о сложно заряженных трюках, сводя их к анекдоту. Дорога дальняя пять-шесть часов. И тут выясняется – помимо него и ее, помимо трех-десятков тривиальных пассажиров, есть и внезапные бандиты. ОН ощутил это кожей, стоило, переднему бандиту только привстать к водителю (рука «переднего» нырнула в карман – и ОН ощутил: что-то будет!). ОН ощутил это кожей – буквально. Кожей затылка. Потому-что занимая предпоследнее сиденье, привстав синхронно с бандитом, рассчитывал: бросок-кувырок вперед, и – ему звездануло по затылку. – Кастетом? Рукояткой пистолета? Гирькой? Искры – и мрак. И мысль искрой: кто сидел сзади? Спящий с надвинутой кепкой, беременная горянка… И – ватно: «Лицом вниз! Всем! Вниз! Кто шевельнется, – тому пуля!». У горянки-то, неровен час, выкидыш будет. ОН не в силах шевельнуться. Пока. Полежит в беспамятстве, прочухается. Зато пото-о-ом!… Зря ли – каскадер?!

Ломакин так и утвердил для себя: «Час червей» – по принципу коробочки в коробочке: каскадер, играющий каскадера… Принцип не нов, однако позволяет демонстрировать какие угодно трюки, – в прошлом– будущем-настоящем (он вспомнил, как он… в это время его коллеги на площадке отрабатывали… а теперь есть возможность сделать вот что…), позволяет разгуляться на просторе, игнорируя киноаппаратуру, влезшую в кадр: ну тк, кино и снимаем про «снимается кино»!

– Почему «Час червей»?

– Не нравится?

– Да нет. Как раз ничего. Но?

– Н-ну…ты читал про теракты в Минводах?

– Кое-что. Постольку поскольку… – кивнул Брадастый.

– А я – все. Именно постольку поскольку!

– И?

– Они – строго по четвергам.

– И?

– После дождичка в четверг. А?

– Что – а? Не тяни за хвост. Да! Налей!

– После дождя черви выползают на поверхность. А?!

– Витек! Не переоценивай публику.

– А мне – побоку. Хочу! И еще: черви – масть, любовь. Герой и героиня. В лучших традициях.

– В худших традициях.

– В традициях.

– Согласен.

– Так ты согласен?

– Я согласен, что идея неплохая. Даже хорошая идея. Даже отличная идея. Но и только. Не смотри волком, Витек… – Брадастый въелся в Ломакина трезвым взором, с хитрецой, проступающей только при невменяемой пьяности. – Я врал тебе, что сел начальником транспортного цеха с единственной целью – и дальше снимать кино. Да?

– Тебе видней, Егор.

– Я врал… Ну, вот еще рюмочку… Я врал, отчего ты не остановил, меня, Витек… и не сказал, что вру?

– Я знал, что ты сам остановишься.

– Врешь, это ты по злобе на меня, по единственной злобе. Ты меня презираешь. Ты приехал ко мне и меня в доме моем презираешь. Нет? Скажи: нет! Скажи: да!

– Я приехал, я и уеду, Егор. Что-то тебя развезло.

– Меня?! Гляди, мальчишка! – И Брадастый соскочил со стула, обвел щупающе, стены, обвешанные фотографиями из фильмов, дружескими шаржами в паспарту – на хозяина дома, темноиконными досками. Не нашел того, к чему бы применить м-м… показатель трезвости. Обернулся (ага! вот оно!) к декоративной тумбе, покрытой антикварной, с бисером, салфеткой, – а на ней: грузный петровский штоф с двумя не менее грузными братинами.

– Гляди, р-ре– бенок!

Егор двумя пальцами вцепился в край салфетки и дернул на себя. У Ломакина зазвенело в ушах от мгновенной глухоты, предвещающей хрустальный дребезг. Но зазвенело только в ушах. Салфетка очутилась в руке у Брадастого, а, так сказать, питейная посуда даже не шелохнулась.

Понял?! И заруби на носу: я тебе не врал. Я сел директором «Квадриги» с далеко идущими намерениями. И намерения у меня, серьезные!

– Ну, так тогда…

– Сядь, сказал! Говорю же: идея отличная. Но сейчас – не возьмусь. Все брошу и займусь твоей… лопаткой?! Нет, не возьмусь. И, совет хочешь, ты тоже не берись.

– Я уже взялся!

– Мудак! – рыкнул Брадастый. Р-ребенок! Считать сумеешь?! Или только до трех? Куда суешься?! Мы с тобой на скольких картинах отработали? На семи? На восьми! Каждый из вас воображал, что дай ему волю – отснимет лучше, чем диктатор-режиссер, нет?!

– Иногда… – вынужденно кивнул Ломакин.

– Д-дети! Что, я вас всех не знаю?! Вы же все даже по ящику в откровения ударяетесь: почему пошли в каскадеры? детство не доиграло! кем в детстве хочется стать: водолазом, пожарным, космонавтом, мушкетером! а каскадер получает шанс воплотиться в… Я же вот этими ушами слышал, этими глазами видел – и Ваню Викторова, и Андрея Онищенко, и тебя, мудака, как вы распинались в Золотой шпоре по Российскому каналу. Краснел за вас! Это как в онанизме публично признаться – занятие приятное, безвредное, даже иногда полезное, но вслух– то зачем об… увлечении?! Хотя… ради бога! Воображайте себя даже трижды героями! Неплохо получается, между нами… Налей… А кто-либо из вас на минуточку однажды вообразил себя ПРОИЗВОДСТВЕННИКОМ?! Повторяю: режиссер на девяносто процентов производственник. А он мне тут будет корчить из себя рыцаря идеи, поплевывать будет на какого-то там Брадастого, вишь, у того, у меркантильного, материя первична! Д-дети великовозрастные! – Он в сердцах вытряс последние капли в фужер. Спросил примиряюще: – Деньги у тебя есть?

Ломакин захлопал себя по карманам:

– Есть. Я спущусь. Еще Маккормика? Или Абсолют?

Щеки обдало стыдным жаром, надо паузу, проветриться, заодно подыскать каких ни есть аргументов. Вроде вышел за добавкой, а сам соображай, чем опровергнуть. Нечем… Д-дети!

Впервой ли Брадастый ткнул носом? Не впервой. На том же «Ушельце» Ломакин с группой работал групповой грандиозный мордобой. Лихо трудились, в полный контакт, якобы не слыша режиссера. Главное, чтоб все как взаправду!… Не главное! Главное – как раз наоборот. В кино так. Что вы, как дети: не хотим понарошку! Мне кино нужно, а вам?! Брадастый жестко обижал: тоже мне, профи! Профи не предусматривает махания руками-ногами – один-два удара, и задача решена. А у нас – кино! Соврите! ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ В КИНО БЫТЬ УБЕДИТЕЛЬНЫМ, НАДО СОВРАТЬ! Можете? (Пожалуй, прав. Нет ничего занудней поединков на фехтовальных соревнованиях, в отличие от постановочных трюковых дуэлей, скажем, Баллона.) Но они ерепенились, самоутверждались. Пока Брадастый не отснял их вариант… а потом свой. Сравним? И все встало на свои места. Давно это было.

– Еще Маккормика? Или Абсолют?

Сядь! – усмехнулся Брадастый и размашистым жестом, не оглядываясь, извлек из резного шкапика (именно шкапика) еще Маккормика. Раздражает, а покоя не дает. А ведь только одну рюмочку… Я ведь из шкапика… – Я спрашиваю: деньги у тебя есть?!

На фильм, не на водку. Ты представляешь, сколько надо?

Ломакин представлял, но смутно. Много. Очень много. Но «Аура плюс», кажись, согласна финансировать. Такая… Фирма…

– Что производит? – искушенно вскинулся Егор. – Если что-то серьезное, можно вписаться. Вписывайся. Вот я. Помнишь моего… нашего «Ушельца»? Добротная фантастика, да? А если присмотреться, там сплошь реклама фирмы: вся супертехника двухтысячного года, дисплеи-компьютеры-факсы-мониторы – фирма ASI. Тогда правда, отраженная реклама стоила фирме три копейки, но и режиссер Брадастый был иной. Если твоя фирма производит что-то подобное, то есть смысл: они с… фильма очень даже поимеют, а ты – с них. Что производит фирма? Как ты ее назвал?

– Фирма производит хорошее впечатление! – коронно отшутился Ломакин, однако – повисло в воздухе.

– Откуда деньги? – как несмышленышу вздохнул Брадастый.

– Они обеспечивают кредит! – убедительно сказал Ломакин, чувствуя: неубедительно.

Витек! – вздохнул Брадастый. – Надо иметь собственные средства. Только ими и рисковать. Собственные средства у тебя, как я понимаю… их нет.

Значит, тебя подставят. Помяни мое слово.

– Это ты как режиссер или как начальник транспортного цеха говоришь? – полез на рожон Ломакин. Обижаясь и потому обижая.

– Иди в задницу! – сказал Брадастый.

– Уже в пути! – воспользовался риторическим приглашением Ломакин и полупьяно метнулся на выход, из малоухоженной, но тем не менее уютной квартиры Егора.

– Переночуешь, – настиг его Брадастый, – а утром иди в задницу.

Я! Пойду! Сейчас! – уперся он. Алкоголь сократил инкубационный период обиды. – Меня ждут!

– В заднице?…

Так что Егор Брадастый оказался прав. Знал бы Ломакин доподлинно, каков гуж, – не взялся бы. А – не знал? Вот и Егор разъяснил, если Ломакин не знал, не ведал. Ну, мало ли кто это разъяснил. Вот и Юрик Гасман разъяснил Ломакину приняв его со всем кавказским гостеприимством поутру: заманчиво-заманчиво. Но боевики сейчас приелись, вот если бы Ломакин затеял что-нибудь эдакое высококачественное на уровне «Дня сурка», то Юрик Гасман со своей стороны обеспечил бы и рекламу и прокат и… чего бы он только не обеспечил, так что – надумаешь, приходи, всегда рад! Называется: обласкать и выгнать. С кавказским гостеприимством столичным лицемерием: много вас тут таких ходит, прожектеров, ссылаясь на прежнее приятельство: «Не бойся, я с тобой»! Помню-помню, было. И что?

А то! И Ломакин тогда решил-решился: да, назло всем! да, сам себе режиссер!

Каскадеры – недоигравшие дети?! Поглядим! – Подставят, как ребенка?! Поглядим!

Боевики сейчас приелись?! Поглядим!

Эй! Соратники! Коллеги! Дело есть! Дело принципа!

КАДР – 2

Каскадер – это человек, который может сделать то, что кинотехника сделать не может. Категорий несколько.

Худшая – понтярщики, которые всего понемножку. Либо неудачники спецслужб, коим кажется: уж здесь-то, на площадке, они все смогут… Ни фига не могут. Либо авантюристы, полагающие: кино – идеальная дармовщинка… В шею их, в шею! Либо романтики, подобные сопленышу в Генуэзской крепости на «Серьгах Зульфакара» или сопленышу на «Ну– ка! Фас!» – они себе сгоряча сворачивают голову, а ты – отвечай!

Не худшая (а то и лучшая) – циркачи. С ними работать – самое милое дело, казалось бы! У них самоспасение заложено в основе обучения. Им не надо втолковывать, что такое – точно и по месту. Для них все, что не точно и не по месту, – брак в работе. Настоящие спортсмены! О, н-нет… спортсмены работают раз в полгода – на спартакиадах-чемпионатах, остальное время – репетируют. А циркачи работают каждый день и репетируют каждый день. Так-то оно так, но имеется нюанс. Каскадер должен быть готов к импровизации, циркачи же, возникни внезапная идея у режиссера по ходу съемок, скажут: извиняйте дяденька, объясните, что вам надо, – и мы скажем, когда сможем прийти и показать. Самоспасение – в основе. Не плохо, не хорошо. Есть…

Лучшая категория (если отвлечься от печального исхода) – небезызвестный Деламар, человек-легенда. Правда все свои легендарные навыки он приобрел в неуточненной Африке, где свинчивал головенки враждебно настроенным аборигенам, выступая на стороне дружелюбно настроенных аборигенов (чуть ли не с тех времен, когда газета обмолвилась: «Вчера в Гуано-Гуано зверски погиб прогрессивный лидер Тетрис Клумбо». Вот Деламар мог сам предложить усложнить трюк, что, если, прыгнув с двенадцатого этажа, я приду не на батут, а в шахту колодца? Дорого будет стоить, но я сделаю, а вы подумайте вам это нужно или нет?… Деламар на съемках и погиб, но – ТОГО И ДОБИВАЛСЯ, искал. Не совсем нормальный – лишился возможности свинчивать головенки, пришел в каскадеры. Количество адреналина обуславливается экстремальной ситуацией. Дайте трюк! Иначе начну убивать! – На – трюк.

Истина посередине. Ни к одной из трех категорий Ломакин себя не мог причислить. Всего поровну: и понта, и аккуратизма, и «адреналина». Залог долголетия. Относительного. В профессии. Да, это профессия. Редкостная. В Ассоциации каскадеров всего около полутора сотен человек, из них лишь треть – действующая. Никаких курсов, никаких дипломов – площадка показывает. Клан? Пусть клан. Убывающий. Как сказал ныне обезноженный Леша Гарин «кто вынужденно отъехал, кто вынужденно отлетел»…

А кто не отъехал и не отлетел, карабкаются как могут. Каждый в меру способностей или амбиций. Вот и Ломакин возомнил – могу! могу и в главной роли! могу и режиссером! А что? Почему Андрей Онищенко с Костей Лещуком позарились на историческую опупею по Вальтеру Скотту – и публично уверяют, что почти справились, уже почти-почти! Почему Рэм Потоцкий способен отснять полудокументалку о каскадерах – и вроде получилось! Почему даже пижон Томилов уже рекламные ролики запускает, анонсом собственной полнометражки. «В кадре – я! Пусть и не видно ни… чего».

Ломакин… Что его сподвигло? Изначально вероятно, – зависть. Вероятно это можно так назвать. Нет, не к коллегам. Наоборот! Коллеги – они отсюда, они расейские. А зависть – к западным гигантам-боевикам. Да-а, мол, нам бы ваши возможности, нам бы вашу спецтехнику. Впрочем и без всего вашего, на голом энтузиазме, живьем, – сделать не хуже (лучше! лучше!) запросто… А почему нет? Каждый второй шедевр – если присмотреться, барахло по сути своей. «Молчание ягнят»? Рядовой, алогичный ужастик, сколь бы ни таращил буркалы демонический злодей. По сути-то – барахло… Или «Газонокосильщик»! Визгу-то, визгу было! А по сути-то – азбучное барахло с привлечением компьютерных чудес. «Терминаторы» всяческие опять же… Вот оно, вот оно. Кино перестало быть сопереживательным. Притупление чувств. Понарошку. Компьютерная технология, дозволяет хоть наизнанку героя вывернуть, а потом опять – налицо. Игра! А вы по-настоящему попробуйте, без дураков! И без умных машин! Чтоб не за воображенного героя, но и за реального актера страшно, стало. Слабо вам? А нам не слабо! Ломакину не слабо!

Он даже подумывал дать титр:

 
ФИЛЬМ СНЯТ БЕЗ ПРИМЕНЕНИЯ КОМПЬЮТЕРНОИ ТЕХНИКИ И КОМБИНИРОВАННЫХ СЪЕМОК
 

… Но вовремя одумался. Если компы последних поколений действительно никак не задействовать, и отнюдь не только и не столько из принципа, но просто… зелен виноград: возможности «Ауры плюс» не настолько безграничны… то комбинировать кадры – попробуй без этого! Даже в рекламных целях лучше не кривить душой – сглазить недолго! Ломакин чуть не сглазил, когда – вертолет… Когда ОН, то бишь герой, в «Часе червей» долго и, мало сказать, успешно противостоял террористам в, тесноватом и раскачивающемся вместилище вертолета – и вдруг получил предательский толчок в спину. Кто?! От кого?! За спиной – лишь полдюжины жертв-заложников жалось!… Выпал в распахнутый люк.

Ах, почему люди не летают как птицы!

Погодка – как? Летная?

Трюк, отработанный поколениями каскадеров: выпадаешь, цепляешься одной рукой за бортовое колесо, в другой – карабин. Фиксируешься. Камера говорит стоп. Вертолет приземляется, – перебивка. Далее – играй крупными планами. Опять перебивка. Отдохнул? Снова болтаешься между небом и землей, подтягиваешься, вытворяешь чудеса акробатики, пытаясь забраться обратно в кабину. Устал? Сигнализируй, после, на монтаже вырежем, подстыкуем. Так-то оно так…

Однако (сглазил! без комбинированных съемок!), стоило ЕМУ удачно зацепиться и повиснуть, – и у пилота включилось радио:

– Штормовое предупреждение! Посадка на запасном поле, в аэропорту Бина! Прием!

Хорош прием!…

Баку – город ветров!

И прав Брадастый: автобаза киногруппе не подчиняется, а летуны – и более, то есть менее того!

Километров тридцать пришлось… парить, м-да. Дотерпел. Сам до сих пор не представляет, каким образом. Иному другому руку бы оторвало, окажись иной другой на ЕГО месте. Разве Улдис – единственный из иных других, из коллег, кто подобное выдержал бы. На то Улдис и Улдис – завзятый пятиборец. А пятиборье – идеальный джентльменский набор для трюкового кино (плюс несколько лет, потраченных на автодело).

Вот когда Ломакин в полной мере оценил жванецкую экспрессию (с поправкой на географию): «Пролетая»… над Баку и посылая всех к едрене матери!… Кувыркаться бы Ломакину и кувыркаться в воздушных потоках до неминуемого шмяка оземь. Впрочем, оно было бы и недурно. Ушел, как говорится, в мир иной тем способом, который и подобает настоящему каскадеру. Не то что ныне: заморочив себе голову встречными платежками, отбрыкиваясь от кредиторов, рыская в кредитных дебрях, сознавая: был ты, Ломакин, человек, а стал – мешок. Грохнулся бы тогда мешком оземь – и никаких проблем!

Да, но эти мысли вползали только теперь, спустя месяцы и месяцы. А пока мертво висел под брюхом вертолета на высоте в полкилометра грызла другая (идиотская!) мысль: никто ведь не отснимет, камеры далеко, уже очень далеко. Сорвись ОН и – зря кувыркнулся, впустую. М-да, нелетная погодка!

А и отснял бы кто? Различишь разве? Хм, бывало, бывало. Правда, в воду – сей же момент внизу апшеронская твердь. Никакой прежний опыт – не помощник.

Хм, опыт. Приходилось, приходилось сигать с вертолета в воду (но в воду, в воду!). Именно у Брадастого, на съемках «Анаконды»? Да. В семьдесят третьем? Да. Именно на «Анаконде» Ломакин сотоварищи взъерепенились, мол, ты режиссер и лучше нашего брата знаешь что и как? Ну-ну! Гляди!. Первым вертолетным заходом сбросили, как полагается, чушку деревянную – чтоб знать, куда она придется, чтоб камера поймала. Поймала? Ага, годится. Нормально! Второй заход!

Вторым заходом – каскадер, он, Ломакин.

Он, Ломакин, вполне и вполне изучил капризы и сюрпризы оптики. Потому, хмуро хмыкая, грузит в кабину куклу из борцового зала. Готов? Да чтоб Брадастый был так не готов, как Ломакин готов!

Мотор!!!

Ломакин сбрасывает куклу. Та, натурально машет руками-ногами, врезается в море. Взрывные брызги!

Снято!!!

И Ломакин – к Егору, к Брадастому.

– Нормально?

– О, не то слово, Витек! Молодец! Яйца не отбил? А то ведь недокрутил вниз. Я в камеру хорошо видел: маленько ты недокрутил.

Капризы-сюрпризы оптики таковы, что не только куклу, но и деревянную чушку за человека примешь.

– Может, и недокрутил… Но трюк снят?

– Снят, снят. «Капусту» тебе сразу?

– «Капусту», Егор, пополам, но, поверишь, что-то нет у меня сегодня желания прыгать. Погодка, что ли, нелетная?

– Чего-о-о?

– Того-о-о! Ты ведь отснял уже? Нормально?

Повеселились. Сообща. И конфликт в зародыше удушили.

Но на Часе червей Ломакин, пролетая-посылая, не склонен был к веселью. Сглазил. Хотел без комбинированных съемок? Получи! Без комбинированных. И без съемок.

Ну да, жив? Перекрестись. Замнем и впишем прописными буквами в собрание сочинений-баек-былей о сложной-опасной работе каскадера – каждый из них еще и не такое расскажет. Рассказать – одно, показать – другое!

Кстати, показать! Ломакин способен показать в Часе червей все, на что… способен. Однако – в одиночку?

Нет, не получится в одиночку. Нужна команда, нужны партнеры. И для страховки, да и просто для групповых трюков… Например, многолюдный мордобой…

Набирать статистов-энтузиастов – все равно что молодого в бою подставить.

И потом ведь важно не только, как лихо ОН, – герой, отметелит соперников, но и как лихо соперники противостоят. Школа необходима – и не начальная. Хотя бы средняя.

Где искать лихих соперников? Пройтись по расплодившимся секциям каратэ-айкидо-таэквондо? Не исключено. Там ведь не только сэнсеи на покое, присваивающие друг другу очередные даны в связи и по поводу (о, застой-застой, где ты, благословенный! да вот он, тут: пятый-шестой-седьмой дан за… совокупность достижений двадцать лет спустя! банзай!). Там, в секциях, еще есть среди кого покопаться, ежели покопаться.

Заодно решилась бы извечная проблема отечественного кино: нот старз. Да, с точки зрения заевшихся западных масс, у расейских киношников нет звезд. Им, западным массам, подавай Микки Рурка по крайней мере. Пусть – того физиономия заплыла-запоросятилась, зато – имя!… Реально смотря на положение вещей, даже если задействовать все мыслимые финансовые сусеки спонсора, то есть, «Ауры плюс», даже если кинуть клич друзьям-приятелям-коллегам: скинемся, братие!… Даже тогда появится возможность пригласить, по крайней мере, Микки Рурка, по крайней мере, на… полчаса. Потом мы подарим ему ондатровую шапку, выпьем по рюмке за процветание важнейшего из искусств и – отправим назад. На большее денег не хватит.

Актеры-то в родном отечестве есть! Да такие, в компании с которыми тот же Рурк вряд ли бы удостоился рольки «Кушать подано»! Только раскрутить их – зада-ачка. Вот и – нот старз, абсолютно – нот!

Однако если не в актерской, то в иной среде звезды – будь здоров! Хотя бы… ну, к примеру… да что там! Сколько нынче развелось чемпионов мира по кикбоксингу в различных версиях? Много. А с чего стартовала их «звездность»? Дон Вилсон, многажды прославленный! Стартовал он с мелкого титрика:

«Чемпион кикбоксинга по такой-то версии Дон Вилсон в роли такого-то»!

Мы сейчас можем наплодить эдаких звезд целую ораву, созвездие! Актеры пусть спорят между собой: я гениальный! а я гениальней! а ты вообще молчи в тряпочку, тебя и в прокате не было, хоть ты трижды Гамлет!… Где истина? В споре?… На татами же или на ринге спор: за первенство решается однозначно: кто там гениальный? Дон Вилсон? и-ид-ди сюда!

Через пару-тройку лет наши доморощенные бойцы вообще всех зарубежников с татами и с рингов по– вышвыривают – с их доморощенным трудолюбием и жаждой побить КОГО-НИБУДЬ ОДНОГО! Это ж классное развлечение, да еще какие-то пояса за него раздают! Он, доморощенный, привык целые кабаки побеждать. Пока до первого пояса дослужится – он уже половину Купчино по подворотням – разогнал. А тут говорят: «Всего одного. К тому же зарубежного. К тому же с баксами». Да наш, доморощенный, у ихнего, зарубежного, еще потом часы отберет в раздевалке. Знай наших! «Звезда»! Профи! Не чета…