Текст книги "Трюкач"

Автор книги: Андрей Измайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

КАДР – 7

Особенно эффектным получился кадр, когда Ломакин Гришей Кисиным (тем самым, который «переднего» террориста сыграл) уже затеяли танец-единоборство посреди пустынного казана Волчьих Ворот. То есть когда вертолет приземлился в последний раз и ОН дотянувшись-таки до посадки, цепляясь за бортовое колесо МИ-8… так вот, ОН дождался, когда террорист высунется, чтобы дернуть на себя, и – понесла-ась!

А кадр потому получился эффектным, что, как только «понесла-ась», откуда ни возьмись в кадре взялся господин Ровинский, крошка Цахес, гадкий мальчик. Выперся на площадку, паразит, постоял молча, как бы впитывая информацию, кивнул головенкой (ага! поня-атно!) и прогулочно удалился!

Такую фильму испортил, дурак!

Чего надо-то?! Ты откуда, тут? Кто пустил на площадку?! Ув-волю ассистентов к чертям собачьим!

– Не горячитесь Виктор Алескерович. Я здесь по делам. Нет, не по фильму. – У «Ауры-плюс» есть кой-какой интерес к бакинской нефти. Взаимный интерес. Концерн ЛУКойл. Может быть, слышали? В газетах на глаза не попадалось? А я – полномочный представитель фирмы. Но, согласитесь, не мог не навестить, не поинтересоваться, как у вас дела.

Ломакин не слышал. Ломакину на глаза не попадалось! И пусть гадкий мальчик, в свою очередь, не попадается ему на глаза! Кадр испортил, мудак! Пшел вон, сопляк! На площадке я, Ломакин, – хозяин! Ни слушать, ни видеть тебя не желаю, понял?! Пшел вон! Здесь люди делом заняты!

– Ви-ижу, ви-ижу, каким делом вы тут заняты.

– Что-о?! Ну-ка давай от сюда! Со скоростью света! Помогите юноше, проводите, до машины! – Я сам, Виктор Алескерович, не утруждайтесь.

Но мой вам совет… Придется все-таки выслушать. Вместо того чтобы развлекаться здесь на курортах, вы бы в Петербург поторопились. Я точно не знаю в чем там дело, но, кажется, у «Русского инвалида» крупные финансовые неприятности… Нет, я не в курсе, какие именно. «Русский инвалид» – самостоятельная единица. Наша «Аура-плюс» имеет к вам отношение постольку поскольку. Так, что я – не в курсе. Я, собственно, здесь по делам фирмы. Но счел своим долгом предупредить. Вас в Петербурге с нетерпением ждут. Не знаю, не знаю, Налоговая? Банк опять же каждый день факсы присылает – «Ауре плюс». Почему «Ауре»! Можно бы, кажется, собственным факсом обзавестись, чтобы нас не загружать. Средств у вас, Виктор Алескерович, предостаточно… было.

– Эй! Ровинский! Стой! Стой, сукин сын! Объяснись! Ну-ка, тормозните его!

– Объясняться придется вам, Виктор Алескерович. А я, к сожалению не могу задержаться. Меня ждут. У меня встреча. И… напоследок – вас, тоже ждут. Очень ждут. В Петербурге.

А… А как же «Час червей»?! Еще бы недельку! Еще хотя бы пять дней! Доснять! Закончить! Але! Питер?! Солоненко! Кто это? Это кто? Где Евгений Павлович?!

А вы, простите, кто?

Ломакин! Я из Баку.

Сейчас спрошу… Вы знаете, Евгения Павловича нет. И сегодня уже не будет.

Понятно. Очередная барби, вышколенная «Аурой».

А где Таша-лупоглазка?! Нет Таши-лупоглазки. Не отзывается. На месте ее нет, то есть в «Русском инвалиде».

А что Антонина? У Антонины автоответчик.

Ломакин сказал автоответчику:

– Нин! Здесь у меня ваш гаденыш объявился. Что-то, такое вякнул – я не понял толком. И смылся. Как там дела у… у нас?! Перезвони мне сразу. Я в гостинице. Диктую номер!

Да, он в гостинице. Он настолько плотно занялся «Часом червей», что даже Газанфара не навестил. Иначе потерял бы минимум два дня – кавказское застолье, живи у меня, какое может, быть дело, если ты приехал! Или потеря двух дней, или потеря друга: обидел, навсегда, приехал и за стол не сел, не заночевал, не поговорил. Лучше вовсе не объявляться. Потом как нибудь. Когда потогонка закончится.

А на съемках у Ломакина была потогонка!

И возникает гадкий мальчик: «Ви-ижу, каким делом, вы тут заняты!». У-у, крош-ш-шка! И намекает на нечто непонятное и потому настораживающее. И Слой не отвечает на звонки, вероятно, распорядившись «барби»: «Меня нет, если это Ломакин».

И Антонина все же звонит Ломакину в гостиницу где-то в третьем часу ночи. И тон у нее… нехороший тон: «Ломакин, возвращайся. Подробности поприезде. Все!».

И надо возвращаться. Хотя даже при потогонке – нужно пять съемочных дней, чтобы «Час червей» закончить. Нет, ни дня.

Кончился «Час червей», кончился…

III. ЧАС KPЕСТОВ

… И отправился в город самый хитрый из разбойников. Побродил по базару, посидел в чайхане, сыграл в нарды, послушал о чем горожане говорят, – сам поспрашивал, но так, чтобы его интерес был незаметен. И говорили горожане о бедном Али-Бабе, который недавно, и внезапно разбогател… И рассказали горожане, где живет Али-Баба. Самый хитрый из разбойников переоделся нищим, постучался в дверь и сказал: «Здесь ли живет бедный Али-Баба, ставший богатым? Подай несчастному нищему, достопочтенный. Если ты разбогател недавно, то должен помнить, как плохо быть бедным. Мне, несчастному нищему, плохо»! И жена Али-Бабы вынесла переодетому разбойнику золотую монету. И хитрый разбойник узнал монету из пещеры с сокровищами. Он долго благодарил и кланялся. А когда жена Али-Бабы ушла в дом, пометил дверь маленьким незаметным крестиком и поспешил к атаману. И сказал ему: «Ночью мы придем к тому, кто подслушал тайну «Сим-сима» и проник в нашу пещеру, похитив честно награбленное нами. Мы придем и не ошибемся дверью, потому что я пометил ее маленьким незаметным крестиком». Но жена Али – Бабы, собравшись на базар за зеленью, зорким женским взглядом обнаружила на двери крестик и пометила таким же крестиком все двери на улице. И когда ночью разбойники пришли в город, самый хитрый из них сказал атаману: «Здесь живет Али-Баба, укравший у нас украденное. Здесь, видишь, крестик!» – «И здесь крестик! И здесь! И здесь тоже!» – сказали разбойники, обойдя все двери. И атаман, вернувшись в пещеру, отрубил голову самому хитрому разбойнику. И решил атаман, что никому нельзя доверить самого простого дела. И хоть в подчинении у него сорок головорезов, но придется все делать самому. Тряхнуть стариной, так сказать…

КАДР – 1

Три трупа в квартире на Раевского – это уже серьезно. Три неожиданных трупа – Октай-Гылынч-Рауф. Неожиданность в том, что Октай-Гылынч-Рауф оказались в квартире. Для тех, кто тишком намеревался перетряхнуть каждую мелочь в жилище скитальца Ломакина, пока тот… скитается. В жилище, помеченном крестиком. Но, судя по кавардаку, ищущие не слишком заботились о том, что скажет хозяин, вернувшись и обнаружив кавардак. Нет, бы аккуратно произвести обыск, чтобы и следов не оставить, разве что хозяин заранее понаставлял бы всяческих волосков-ниточек-иголочек – ага, повреждено-порвано-сдвинуто, и, значит, рылись, значит, искали! Вот только что? Знать бы!

Ломакин и не думал ставить сигнализирующие ловушки перед те как «улететь в Баку», то есть «лечь на топчаны». Это годится для киногероев, владеющих неким компроматом на могучего злодея. И у Ломакина не было компромата, запрятанного в укромных уголках-тайниках квартиры. У Ломакина был единственный компромат – на себя самого. Такой компромат не спрячешь на дне горшка с апшеронским суккулентом. Все как на ладони: полмиллиарда долга. Платежки, смета, гарантийные письма, учредительные документы. Антонина в его отсутствие провела аудиторскую проверку: да, полмиллиарда, да, сроки сжались до недели, уже до пяти дней. Где он возьмет полмиллиарда за пять дней?! Вы что, все – с дуба рухнули?! А главное – понять бы, куда они, полмиллиарда, делись?

Как-ак – куда?! Вот же все документы, вот! Сам посмотри! Видишь? Понимаешь?

Он смотрел, но не видел, не понимал. Он кино снимает, он по уши занят, у него все кипит! Вот и в налоговой все кипит, и в банке все кипит, и в страховой все кипит. У всех все кипит – но у них с Ломакиным разные кастрюльки. Так, он полагал. Да? Кастрюльки, может, и разные, но блюдо одно: где полмиллиарда?! куда девал?! возвращай, пока не поздно!

Или уже поздно? Иначе шуровали бы неизвестные гости столь беспардонно? Оно конечно, хозяин – в Баку. Но ведь вернется когда-нибудь? Или… нет.

Так что вполне возможно: не только дверь квартиры на Раевского пометили крестом, но и на самом Ломакине поставили жирный крест – «мешок», он и есть «мешок».

Когда Ломакин срочно прилетел в Питер, и ввалился к Слою, то был праведно свиреп: что вы тут наваяли-накуролесили, пока я делом занимался?! С тайной надеждой: ерунда, профилактическая паника, сейчас, все выяснится.

Надежда умирает последней. Умерла. Все выяснилось. То есть не все, но одно-то уж точно: Ломакин в глубокой, беспросветной… джоппе, если yгодно.

А генеральный директор АОЗТ «Аура плюс» Евгении Павлович Солоненко – ни при чем. «Консильоре» Тим, гадкий мальчик, господин Ровинский – тоже ни при чем. Вообще, «Аура плюс» – не при чем. Ибо «Русский инвалид» – самостоятельная единица.

И Ломакин – директор. Вот печать, вот его подпись на банковской карточке – нотариусом заверено.

Он, Ломакин – бестолочь! Ему, Ломакину, кино бы доснять! Он целиком и полностью полагался на «Ауру» – мы же партнеры! Мы же еще тогда, еще в Доме кино договорились!

Договаривались, да. «Аура плюс» и действовала строго в пределах договоренности, не так ли? Аппаратуру закупила, сдала в аренду «Русскому инвалиду». С кредитом помогла. Кто бы, какой банк рискнул бы полумиллиардом рублей на квартал под минимальный процент, если бы не хлопоты «Ауры»?! Кстати, наличку пришлось сунуть. Немного, пять лимонов, на это лимоны «Ауры», надо бы вернуть. И аппаратуру – тоже вернуть, она на балансе «Ауры».

А как же «Час червей»? Нич-чего не понимаю!?

То-то и оно, супермен, то-то и оно. Забудь ты о «Часе червей», о себе подумай. Хотя… поздновато. Как же так, Виктор Алескерович. Как же так?! Мы вам – все, а вы нас так подставили, так подставили! Деньги разбазарены…

Почему разбазарены! Где Таша-лупоглазка? У нее все документы!

Все документы теперь у нас. А куда сбежал ваш бухгалтер – это вопрос. Но ничего, найдется. Найдут. У нас есть специальная служба. А документы – вы спрашивали? – вот они. Антонина Николаевна проводила аудит, пока вы, на курорте… пребывали. Антонине Николаевне вы, Виктор Алескерович, доверяете. Доверяй, но проверяй, понимаем. Можете проверить. – полмиллиарда в трубу. Так, по документам, Вашим, Ломакин, вашим документам. Проверяйте…

Он Ломакин, во всей этой фигне ни фига не понимает! Он понимает в кино!. Он… нич-чего не понимает!

– Кстати, насчет кино Евгений Павлович… – встревал гадкий мальчик. – Насчет ЛУКойла – все окей, я вам вчера рассказывал, – но мне заодно удалось кое-что пронаблюдать на съемках. Пусть господин Ломакин объяснит, зачем он купил костюм у своего… актера. Разве сметой это предусмотрено?

– А что за костюм? – живо заинтересовался Слой. От прежнего дружелюбного панибратства ни следа. Скорее дружелюбная… скорбь у изголовья безнадежного: от душевных щедрот сочувствие, но и неявная отстраненность, мол, ничто безнадежному не поможет, а нас, безгрешных судьба миловала, уф!

– Какой, к черту, костюм, Слой! Тут – полмиллиарда, а ты этого пацана слушаешь! Какой, к чертям, костюм?!

– A, почему вы Виктор Алескерович к Евгению Павловичу на «ты» обращаетесь? Он ведь старше вас?

– Пойди погуляй, мальчик! Слой, скажи ему, чтоб погулял, или я его, придушу! Его же, шарфиком!

– Это не мальчик, Виктор Алескерович. Это, чтоб вы знали, мой консильоре. Первый советник, если хотите. Ну так что вы там натворили с костюмом?

«Выканьем», именем-отчеством Слой обособился: он больше не Слой для супермена, он Евгений Павлович для проштрафившегося партнера, для Ломакина, который крупно подставил головную фирму, а сам разбазарил кредит в полмиллиарда – костюмы, видите ли, он щедро скупает у актеров! На барахолку, что ли, собрался секонд-хендом торговать? Дык, таким манером кредит не отобьешь, Виктор Алескерович…

А в окно с улицы следственно щурился белогвардейский Феликс: ну-ка, давайте, гражданин, все начистоту! Зря все-таки не сковырнули рыцаря революции в новейшее смутное время – было бы нынче на одного допрашивающего меньше. Слой, крошка Цахес и Дзержинский – многовато для одного Ломакина.

Допрос проводится генеральным директором Солоненко Е. П. в присутствии г. г. Ровинского Т. и Дзержинского Ф. Э.

По сути предъявленных мне обвинений я, Ломакин В. А., могу сообщить следующее…

Ну, по-о-олный бред! Какой допрос?! Какой костюм?! Какого… хрена?! Тут – полмиллиарда, а вы мне – про костюм! Я же на съемках был, а здесь все без меня крутилось!

Вот и докрутилось. Н-ну?

Что – н-ну?!

Про костюм.

Б-блин, дался вам этот костюм!

Не нам Виктор Алескерович, не нам. А вам. Н-ну?

Он, Ломакин, наоборот – экономил на чем мог. Тот же вертолет! Ведь бесплатно дали! МИ-8! Даже сначала с истинно кавказским размахом чуть «крокодил» не предоставили, то есть МИ-24, штурмовой, иначе – вертолет огневой поддержки. Но хоть и хорош МИ-24 в бою, в кино – нет. Потому что на борт не поднимет больше трех человек – остальное… боекомплект. А для «Часа червей» требовался именно МИ-8 – тринадцать пассажиров вместит. А сколько возни было с заправкой-дозаправкой?! А сколько на лапу пилоту?! Бесплатно-то бесплатно, однако и пилота надо понять. Тем более, что он дает понять, мол, день, жара, воздух более разреженный, а вы: садись-взлетай, садись-взлетай, оторваться от земли, зависнуть, балансировка – горючее нынче дорого! А вплотную к автобусу садиться – пусть другой садится, а он жить хочет! Да ничего страшного: размах лопастей позволяет приземлиться в пяти метрах. Да-а? А сами говорите: в трех! Ладно, пусть в пяти! Посадишь? А мне одолжения не надо! А что тебе надо?! Что-что, х-ха!… По какой статье подобные расходы проводить?!

Он, Ломакин, даже на гонорарах актерам экономил. Не в том смысле, что копейки платил, – наоборот, вдвое-втрое больше чем водится. Но зато, не в десять, не в двадцать раз! А пришлось бы, пригласи он отечественных звезд, понюхавших рынка и пристрастившихся к его аромату. Конечно, можно было бы и вовсе НЕ актеров набрать. Прецедент имеется, и не один: да тот же давний и весьма весьма недурственный «Рейс-222», где ни единого профи на многочисленные роли! Однако, тогда бы пришлось намаяться с каждым, втолковывая азы. Ломакин и тут вывернулся (и втайне гордился собой), он использовал, так сказать «эффект Флориана». Когда фактурный актер засветился в эпизоде нашумевшего сериала, после которого надолго и прочно сел на «скамейку запасных», зато где бы ни появился на люди – вслед шепоток «О! Принц Флориан!», даже если он там на минуточку сыграл лошадинолицего ковбоя. Дюжина таких «Флорианов» и – полная иллюзия созвездия. А гонорарами «скамейка запасных», не избалована, зато гонора актерского, хоть отбавляй: ну, щас мы пока-ажем, на что способны! И аз-буки-веди профессии ими давно освоены и усвоены. Потому в психологической автобусной групповухе все они достоверны и, главное, узнаваемы зрителем!

Вот что касается трюков, единоборств и прочего – да, проблема. Коллеги-каскадеры – кто где. Сэнсеев-сэмпаев набирать так они и перед камерой в полный контакт работают, а на экране – фуфло. Ибо профи не предусматривают махания руками-ногами – один-два удара и задача решена. Для профи с черными поясами. Но в кино решить задачу – это как раз эффектно показать махания руками-ногами. Лучший исполнитель – спецназ, который и тренируется на грани фола. Еще раз: для того чтобы убедительно выглядеть на экране надо соврать. Вот и Гриша Кисин! Серьезный мастер, каратэ-до, и в прошлом – спецназ. Он-то и консультации подкидывал при отработке заблудившегося автобуса. Он-то и ворчал: «Херня! Их бы всех повязали в пять секунд!». Но соглашался: «Для кино сойдет, схавают!». Он-то с кино был знаком не понаслышке, у того, же Брадастого в «Лавке авантюр» бильярдным кием орудовал в драке только так! Одно худо – перед камерой деревенел лицом: что поделаешь, Гриша Кисин всю жизнь осваивал и усваивал иные язы-яти, нежели основы актерского мастерства. Ему бы лицо спрятать – и даже не под гримом. Под маской. Под маской, значит?

Таким образом и отыграл Кисин роль в маске-шапочке! Более чем убедительно. Мимика побоку, зато пугать ревом, подчинять агрессией, собственным телом владеть какой же спецназ без этого, какой же сэнсей без этого?

Да! Костюм… Телом Гриша Кисин владел в совершенстве, но стоило ему скинуть бандитскую маскировку, остаться в костюме – куда что девалось?! Они отработали с Ломакиным каждое движение поединка, железную фиксацию, каждый блок, каждый удар. Ключевая, или как там выражаются эстеты?… обязательная сцена. Поединок матерых на лужайке. На берегу Кровавого озера. (Есть, есть на Волчьих Воротах такое. Именно так называется. Веселенькое местечко, ничего не попишешь!). И Гриша Кисин падал в лужу. Не так он падал, не так. Хоть и отрабатывали, казалось бы, с Ломакиным заранее. Но падал НЕ ТАК. И на экране это было видно. Раз, другой, третий. Ну, поговорили. В чем дело? Оказывается, он пришел на съемки в своем выходном костюме. (B чем были одеты террористы, когда скинули куртки и прочее маскировочное шмотье?! – Не– знаем, не видели!). И каждый дубль Кисин падал в лужу таким образом, чтобы не запачкаться. Всего делов-то! Покупаю я, Ломакин, у тебя твой костюм, покупаю! Падай! И Гриша упал как надо.

Теперь понятно? Ломакин смахнул историйку с костюмом, как незначительную пылинку: всего, делов-то! Подумаешь, костюм! Что с полумиллиардом делать, Евгений Павлович?!

– Поня-атно, – сокрушенно протянул Слой. – Как же так с костюмом? А нельзя было его как-нибудь постирать? Или чтобы не в лужу?

– Слушай… те! Вы серьезно? Вы чтo? Да, я на одном бесплатном МИ-8 столько денег вам сберег, что полтыщи костюмов можно купить! Вы что!

– Только не НАМ, Виктор Алескерович, не НАМ. А что, вы действительно купили полтыщи костюмов?

Или они корчат из себя идиотов, или они держат за идиота Ломакина!

– Кстати, Евгений Павлович, – снова встрял гадкий мальчик. – Господин Ломакин включил стоимость аренды вертолета в смету расходов. Там… очень солидная сумма.

– Да-а? – неприятно удивился Слой. – Как же так, Виктор Алескерович? Говорите: бесплатно. А сами включаете в смету? Как же так?

Ломакин потерялся. Они ведь раньше говорили на одном языке. На одном, ПОНЯТНОМ, языке – обоюдно умалчивая то, что лучше не озвучивать. Разумеется, он включил стоимость аренды МИ-8 в смету. Любезность земляков была настолько велика, что они, земляки, подмигивая и понимающе кивая, подписали все нужные бумажки. Зато он, Ломакин, расплатился с киногруппой из черного налика, зато он покрыл все командировочные расходы из черного налика, зато он поселил всех не в захудалой «Мугани», а в «Интуристе», где вода горячая пусть на два часа в сутки, но все же подавалась, а холодная и вовсе не перекрывалась, как по всему городу. Ну?! Он же не себе в карман положил! То есть, да себе в карман, однако лишь для того, чтобы из этого кармана раздать людям, минуя налоги, удержания и прочую государственную грабиловку! Да если бы Ломакин вздумал себе оставить, эту очень солидную сумму, стал бы он откровенничать нынче?! И какая это очень солидная сумма, если теперь речь идет о пятистах миллионах! Да тот же Слой сколько раз ему намекал на ПОНЯТНОМ языке: налик, налик. Не для того ведь, чтобы друг друга нагреть-кинуть, а чтобы – государство… святое дело! Мы – партнеры! Даже понимающе усмехаясь, когда Слой изрекал: «Хороший партнер – это партнер, которого можно кинуть!», Ломакин никак не примерял сентенцию на себя. Шутка в духе времени. Стал бы Слой изрекать ее при Ломакине, планируя кинуть партнера Ломакина?!

Совесть – тайники души. Чужая душа – потемки.

Стал. Кинул. Но как?! Ломакин так и не понимал, не вник, не осознавал.

– Не ожидал, Виктор Алескерович, не ожидал. От вас – никак не ожидал… – сетовал Слой. И бронзовый Феликс, сквозь чуть волнистое стекло, казалось, тоже состроил удрученную мину: и я никак не ожидал.

– Чего не ожидал… ли?! – униженно преодолевал Ломакин барьер между свойским «ты» и новоявленным «вы». – А я?! Я, думаете, ожидал?! И что случилось, собственно?! И как?!

Можно пригласить Антонину Николаевну, – посочувствовал Слой. – Она, по моей просьбе, провела аудит, пока вы свое кино крутили… на курорте. Она вам, все объяснит.

И крошка Цахес готовно вызмеился из кресла к двери.

– Попозже! – зубовно проскрежетал Ломакин… – Попозже. Не сейчас! – он повторно скрежетнул зубами, но уже беззвучно: паршивый тон! будто испугался! Но ведь это невыносимо: сюда еще и Антонину, которая вынужденно будет держать служебную дистанцию в присутствии Слоя и Тима и при них, же демонстрировать с бумагами в руках, с аргументами и фактами, – Ломакин бестолочь, а в худшем случае – сволочь, пытавшаяся нагреть руки.

– Как угодно, – согласился Слой, пожимая плечами. – Я-то думал, вы стремитесь поскорее ВНИКНУТЬ…

– Попозже… Я вникну.

И гадкий мальчик заполз обратно в кресло, ухмыляясь: понимаем-понима-а-аем.

– Тогда вникайте. Что я могу еще сказать! – развел руками Слой. – Только времени совсем не остается. Учтите Витя…

Вот он уже и Витя. Ладно, что пока не Витек.

– Кстати, Евгений Павлович, – очередной раз встрял крошка Цахес. – Господин Ломакин, помните, перед поездкой на… курорт говорил, что в целях экономии командирует в Баку лишь тех, кто незаменим на натурных съемках. Помните? Он всю труппу здесь оставил, а Позднякову почему-то взял с собой.

– Это какую Позднякову? – напоказ запамятовал Слой.

– Такую… – и господин Ровинский телодвижением изобразил какую. Ха-арошая блядь получилась бы из господина Ровинского, валютная! Мальчики нынче в моде…

– А-а, эта… – напоказ вспомнил Слой и вроде бы снисходительно замял: – В конце концов, Виктору Алескеровичу, виднее, кто ему больше нужен. На съемках. Да, Витя? Как она, между прочим? Справилась? Ну, Катя? Или ее – не Катя?

– Катя… Справилась… – подтвердил Ломакин, скручивая кишки в узел. Интонируя: я, – про кино, а вы?

И они тоже – про кино! А про что же, еще! Само собой, про кино. И только. Но физиономии паскудные, эдакие… понимающие… солидарные: мол, если бардак неизбежен, его надо упорядочить – командировку оформить, в гостинице поселить, роль подыскать, знаем-зна-аем вас, деятелей искусства!

А он, Ломакин, на эту роль мнил Антонину, да-а-а…

Потому до последнего кадра так и не решил: ОНА подельница террористов, или ОНА – соратник ЕМУ.

Если ОНА – вместе с террористами, то вполне объяснимо ЕË поведение в автобусе: ОН дал ей понять, что разгадал игру двух бандитов, что сообразил – бандитов не двое, что пока есть смысл прикинуться немощным, а затем проявить себя во всей красе. Могла ОНА позволить выпустить этакого умника из автобуса вместе с толпой заложников? Да ни-ни! ОН же первым делом сообщит «альфистам» о своих наблюдениях, а выводы спецназ сам сделает. Потому: пожалте в МИ-8, там, на высоте разберемся. Ибо в автобусе при куче посторонних никак не прокричишь подельникам: «Он притворяется! Глуши заразу!». Тогда бы ОНА себя засветила. У нее внешность неординарна, и маркировочной шапочки нету. На НЕЕ бы пальцем указал каждый из толпы бывших заложников: куда подевались террористы, не знаем, но она была за них, а не за нас, хватайте!

Для НЕЕ проще изобразить сочувствие и даже нечто большее к герою (который, правда, пока никакого героизма не проявил, но готов, момент выжидает). Для НЕЕ куда проще поперечить бандиту – чем ОНА рискует, если является членом шайки! И потом… по окончании спектакля ЕИ обеспечен режим наибольшего благоприятствования: «Эти мерзавцы ничего с вами не сделали? Не… не обидели? Товарищ генерал, вы себе не представляете! Она себя вела как… как мужчина! Смелая такая! Я даже перепугался за нее – вдруг ее ударят? Или выстрелят!… И я тоже, я тоже подумал, товарищ генерал, когда она за мужчину вступилась. Могли ведь убить!». А где, кстати, тот, за кого вступилась бесстрашная особа? Такой, в бороде. Он вам муж? Н-нет. Ну все равно крепитесь – мерзавцы сбросили его на землю из вертолета. Насмерть. Ах, да! Вы же там были на борту, – вы в курсе.

Настолько в курсе, что сама и могла пихнуть кулачком героя, – решившего, что момент настал – пора грудью защитить несчастных жертв террора, прикрыв их собственной спиной. В спину и пихнула: полетай, голубок!

Если же ОНА никакого отношения к террористом не имеет, то непонятно, кто пихнул? Больше и некому. Астеник-психотерапевт далековато был, астеника надо держать на дистанции, астеник первый кандидат в подозреваемые, в подельники бандитов. Пижон в крапчато-белом пиджаке вроде бы опекал беременную горянку – боковым зрением видать. А строго за спиной – именно ОНА, дама.

И не зацепись ОН за бортовое колесо, тайну сию похоронили бы вместе с НИМ. НО – мы еще поборемся!

Когда Антонина отказалась от роли наотрез и на горизонте замаячила Катя, Ломакин додумался до перевертыша в сценарии. Уж очень не грела его история про доблестного, каскадера, победившего всех и вся да еще и обретшего даму сердца, – в традициях фабрики грез. К тому же Катя всячески демонстрировала свою причастность к Ломакину – и по роли и по жизни. Да, Позднякова – дама сердца. А что?

Ничто! Ведь договорились заранее: никаких поползновений! Катя, отстань! Катя, это мой номер! А твой – через три двери. Ступай отдохни, завтра – съемка! Я сказал: ступай! Ладно. Хорошо. Пусть. Побудь. Но не приставай. Да, я помню, помню. Да, не забыл. Но ты помнишь: мы договаривались заранее… Тебя что, палками выгонять? Нет… не в том смысле. Отстань. Нет, не краснею. Иди к себе. Ладно, Побудь. Нет, ты абсолютно не изменилась за эти годы. Я абсолютно искренне… А вот этого не надо. Не надо, сказал… Ну? И что теперь?!

Слаб человек, слаб.

Стерва есть стерва.

Почему бы и нет? Впервой? Или невкусно?

Отнюдь, отнюдь…

Но чтобы еще и по фильму делать из Поздняковой даму с претензией на рафинированность – биг фиг, как сказали бы англоязычные. Будешь ты, Позднякова перевертышем, предашь в последнюю секунду. Стерва? Вот и стервозничай.

Другое дело – Антонина. Согласись она на роль – и Голливуд устоял бы, как пример для подражания. Счастливый конец – условие номер один. И – поцелуй в диафрагму. А с предателем целоваться – несколько иное кино, библейское. Так что обезопасил себя Ломакин от финального челомкания с Катей. Была бы Антонина – другое дело.

Антонина никак не могла быть предателем. Почему, собственно? И по фильму, и по жизни. Все-таки она – главный бухгалтер «Ауры плюс». Не с ее ли помощью Ломакина В. А., погрузили в… джоппу? И если не с ее помощью, то всяко с ее молчаливого согласия-бездействия. Почему не могла?!

Потому. Потому что! Стерва есть стерва. Антонина есть Антонина! Идеализировать женщину – Ломакин давным-давно вышел из этого возраста. Антонина – человек со своим подвальчиком. Просто если Антонина – в солоненковской шайке, Ломакину не выбраться.

Ч-черт! Накликал. Высосал из пальца «Час червей», а тот материализовался в несколько иной ипостаси, но материализовался – по жизни, не по фильму. Это тебе не кино, Ломакин. Кто блефует, кто – нет. Кто друг, кто враг. Ощутил? А не ошибся? А, если перевертыш? А если перевертыш пока сам не подозревает о том, что он того самого… перевернется?

Блуждай в потемках, Ломакин, помечай крестиками нужные двери нужных людей. Должен быть выход, не может не быть выхода. Пусть единственного – но выхода, Тьфу-тьфу: уход в иной мир – не выход.

Слой – великий и ужасный? Слой способен напустить домушников на квартирку, и те заодно угрохают троицу свидетелей кавказской национальности? Слой способен купить киллера для протыкания гея шилом в, метро? Слой способен нанять кулакастых молодчиков для зубодробительных предупреждений еврея-книжника? Слой способен перекрыть границу с ближним зарубежьем для вразумления упрямо-самостоятельного коллеги-коммерсанта? Слой способен превратить профи-трюкача в болванчика с полумиллиардным долгом? Оно так.

Не знает Ломакин доподлинно, кто у Солоненко ходит в друзьях. Однако о врагах – доподлинно. Есть основания пометить крестиком.

Но самому Ломакину лучше не проявлять истинные чувства к дорогому Евгению Павловичу. Даже соглашаться истово: мудак я, мудак! полный ограш! (A что, не так?!) Даже умоляюще ловить взгляд благодетеля: только вы можете как-то помочь выкрутиться! (А вот это уж не так!) Даже терпеть крошку Цахеса: ах, как я заблуждался, господин Ровинский! Я-то считал вас гадким мальчиком и придурком, а вы, оказывается, консильоре Евгения Павловича, зато придурок – я! может, еще не поздно, может, еще по– дружимся? (Это Тим – дружите с ним!) Терпеть, Ломакин, терпеть!

– Кстати, Евгений Павлович, спросите у господина Ломакина, зачем он с собой на курорт взял этого… из газеты. Что соавтор, понятно. Мы знаем. Но сценарий давно закончен, и нечего было этому… из газеты там делать. Тем более, лишняя огласка по фильму нам нежелательна, пока все не отснято. А теперь вообще неясно, будет ли фильм.

– Да! Витя!… Хорошо – Тим напомнил. Ты все пленки нам подвези, все кассеты. На всякий случай. Проект, как ты понимаешь, пока замораживаем. Но я кое-кому попытаюсь показать хотя бы то, что есть. Обещать не обещаю, но, возможно, кое-кто заинтересуется. Сколько у тебя? Ну хоть, полфильма отснял? Смотреть можно? Отлично! Давай тогда не тяни, прямо сейчас Тим тебя свозит – туда и обратно.

– Попозже. Не сейчас.

– А что? Почему? Время дорого, Витя, учти.

– Знаю. Но не сейчас. Завтра. Надо подобрать, отсортировать, просмотреть.

– Как знаешь. Но не тяни.

Ломакин тянул. Ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра – ни кадра. На кой вам кино, барыги?! Вам оно очень нужно, очень важно?

Слой прикидывался, что не нужно и не важно.

Слой просто исходит из интересов Ломакина. Время дорого, Витя, учти.

Учел, учел. Но вот… опять забыл, не принес.

А в тот, первый, день он, во-первых, брезговал гадким мальчиком, который не только бы свозил его туда и обратно, – крошка Цахес непременно втесался бы вслед за Ломакиным в квартиру, – следил бы недремлющим оком: все ли хозяин собрал, ничего нигде не забыл, не утаил? Нужен Ломакину эдакий соглядатай? Пшел вон! То есть мы, конечно, дружим теперь, крепко дружим с Тимом (терпи, Ломакин, терпи!), но еще не настолько сблизились, чтобы в дом приглашать. Это во-первых. А во-вторых тогда, в тот день, на Раевского и в помине отсутствовали кассеты со свежими бакинскими кадрами. Присутствовали они… в ячейке камеры хранения. Московский вокзал.

Ломакин из Пулково до города добрался автобусом – до конечного пункта, до Большой Морской. К слову, рукой подать до Гургена. Даже мысль проскочила: забежать, что ли, оставить у Гургена чемодан? Но не факт, что Гурген дома. Потому Ломакин проехался по Невскому и запер ручную кладь в камере хранения Московского вокзала. А далее уже налегке – по Суворовскому, почти до Смольного. На редкость неудобное место выбрала «Аура плюс» для резиденции. В смысле транспорта.