Текст книги "Трюкач"

Автор книги: Андрей Измайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Потому что телефон разразился оглушительным звоном. Или ему показалось, что оглушительным. Им обоим показалось. Тишина-то устоялась МЕРТВАЯ.

– Не снимай! Не надо! – снова гакнул Петр– Алексей.

Ломакин не снял. Он в долю секунды прикинул: либо те, кто наслал сюда бригаду (ту или иную), либо, что наиболее вероятно, Гурген с Газиком опять нахрюкались до неутолимой жажды междугороднего общения и домогаются Ломакина. Нет, он им сам позвонит, из «жигуля», по сотовому. Иначе весь имидж саратовского племянника – к чертям собачьим-ротвейлерным-ризеншнауцерным. Петр-Алексей – вот он, рядышком. Поди истолкуй правдоподобно работягу-саратовца, осмысленно отзывающегося на междугородний звонок в питерской квартире, куда в кои веки зашел бабаньку проведать!

Они оба-два с дрожью в поджилках переждали звонок. Не от страха дрожь, от нетерпения. Петр– Алексей знал, что времени – чуть. Ломакин знал, что времени – даже не чуть, просто нет! Он-то, Ломакин-то, успел УВИДЕТЬ «комнату Синей Бороды», соответственно успел оценить обстановку. А царь-царевич от фирмы «Этаж» всю передрягу отсидел-отлежал, закукленный в ванне, НЕ ЗНАЛ царь-царевич, что кто-то уцелел и слинял за подмогой, солоненковец-петрыэлтеровец – именно Ломакину без разницы. А внезапно объявившемуся племяннику – тем более. Он, племянник бабы Аси, дурак, да?! Ничего не понимает, да?! Вот и объяснил, умный! Или дурак объяснит самому себе сугубо по-своему: снова кроликов повадились резать на виду сдвинутой по фазе бабаньки, чтобы окончательно ее в могилу свести?! и взятки гладки?! сучары хитроумные! А н-ну, говори, хмырь!

Хмырь стал говорить. Хмырь стал умалчивать, говоря не то и не о том. Хмырь аккуратно огибал роль фирмы «Этаж» в игре-отхапыванье роскошной кубатуры в центре города – потом, позже, завтра, послезавтра фирма готова встретиться с неожиданным родственником и решить проблемы к обоюдному удовольствию. У хмыря солидная фирма, не хухры-мухры! Не навроде Мавроди! Они никогда не нагревают клиентов, и Настасья Филипповна, кстати, была обеспечена фирмой всем необходимым. У нее с фирмой сложились близкие, почти родственные отношения, и вдруг!… Вот-вот! Как раз за ТОЙ дверью какой-то армянин живет. Он как раз что-то не того! Видел кровь, мастер? Лучше туда не заглядывать (Да уж, Ломакин, да уж!). Эти черные – вообще!

Им человека порезать, как тебе, мастер, стопку опрокинуть.

– Не мешало бы! – спохватился Ломакин, вытягивая из бокового кармана куртки припасенную бутыль. Хмырь все косился на карман, косился. И Ломакин решил, что – не мешало бы. Заодно отвлечь хмыря от куртки (в кармане-то бутыль, но под курткой, именно с этого бока, – сунутый за пояс «вальтер»!). – Пошли! Ко мне зайдем! – он хозяйски направился в каморку нетленной старушки, тем самым еще и показывая: я тут бывал, я тут не случаен, я не кто иной, я племянник. Набулькал в единственный замызганный стакан сиреневой жидкой тягучести (что же такое он приобрел?! что за самое то?! химия-ликер!), приказно сунул в руки хмырю, обманув жестом, мол, я – следом за тобой, пей, стакан-то один!

Петр-Алексей, изголодавшись, углотал до дна, фыркнул, вернул емкость. Себе!

– Я – за рулем! – категорично отказал Ломакин и набулькал еще, до краев. – Давай-давай! Я свое наверстаю.

– Я тоже… за ру… – вспомнил, что он уже не «за ру…», и с горя хватанул второй стакан. – Давай пойдем. Давай я позвоню. За нами приедут! А то ЭТИ приедут.

– Какие – ЭТИ? – Ломакин снова впал в образ туповатого, однако настырного саратовца, из тех, что требуют: нет, ты объясни, ты растолкуй, ты думаешь, не пойму? думаешь, глупей тебя? ладно, я уже понял, что ты неплохой мужик, но тогда объясни, кто тут плохой!

– Эти… – химия-ликер подействовал мгновенно. – Им мало не будет. Они еще узна-а-ают, как на нас наезжать!

– Кого задавили-то? – шоферюжно истолковал «наезжать» племянник-работяга.

Царь-царевич смерил Ломакина пьяно-снисходительным взглядом: ишь! деревня-тетка-глушь-Саратов!

– Думаешь, я случайно там сидел?! Я специально там сидел! – бывший затворник-»Монтрезор» расплывался на глазах. – Они сначала об нее споткнулись, потом сели. А я слышал! Они пленку искали. Они друг другу так и сказали: ни хрена, никакой пленки нет! Ну, наши теперь им пока-а-ажут пленку! Та-акое кино покажут!

– Какое кино? – встрепенулся Ломакин. – Ка-ко-е ки-но, мужик?!

– А я знаю?! – попытался пожать плечами Петр– Алексей, но координация уже нарушилась, не получилось.

Не было печали Ломакину! Так, глядишь, смежная профессия обретается: спаивание неустойчивых элементов до состояния полной невменяемости. То зэк Елаев-Елдаев, то теперь царь-царевич от фирмы «Этаж».

Петр-Алексей уронил голову, тут же взбодрился, изображая: кто-кто, но я в форме!

– Не звони ментам, мастер! Вот по этому номеру звони. Пусть наши приедут! – Он коряво принялся рыться-чесать подмышкой, оказалось, что пытается извлечь визитку. Извлек. – Звони! А то ЭТИ раньше приедут!

Экие мы! Не просто «Этаж», судя по визитке, но «Этаж LTD». В каком смысле LTD? В каком смысле «лимитед»? Мол, первый и последний этажи не предлагать?! Новые русские, чтоб вас! Как у вас с великим-могучим-правдивым-свободным?!

Однако пора сматывать удочки. Снова дурная бесконечность! Было, было! Точно так же Ломакин сидел, но с зэком Елаевым-Елдаевым. Точно так же опасался внезапного звонка или, спаси-сохрани, внезапного визита внезапных… кого?! А время между тем – тик– так, тик-так. Уже не час бубны. Уже давно не час червей. Час крестов. И пока все, кого Ломакин пометил крестиком, не пригодились либо увильнули: Кудимов, детка-Лера, петушок-Ряба. Зато иных крестов понаставлено! На восьмерых бойцах – крест. На Петре-Алексее тоже смело можно рисовать букву «хер». И комнату Гургена отныне придется похерить. Лишился Ломакин убежища, негде теперь лечь на топчаны, так-то. Разве что в машине ночевать. А в которой? В гургеновской «вольво»? В «жигуле» царь– царевича? В «жопике» зелено-пиджачного мордоворота, – которому уже никогда не сесть за руль?

Не было ни гроша, ан в одночасье (в одночасье крестов) смело может Ломакин уподобиться некоему бизнесмену… Кажись, на Свердловской киностудии ему, Ломакину, рассказали то ли анекдот, то ли быль: «В автосалоне новоявленный российский нувориш долго приценивается к «мерседесу», а потом вдруг р-раз и покупает три «жигуля». В чем дело, продавец в недоумении. Очень просто, отвечает, за те же деньги у меня одна машина всегда будет в работе, другая – в ремонте, третья – в розыске!» Фольклор…

Пожалуй, не нужно Ломакину трех машин. Пожалуй, «жопик» сгодится только для того, чтобы на нем проехаться куда подальше от подъезда бывшего убежища, – пусть НЕ ГЛАЗИТ. А стопануть его, «жопик», не слишком далеко от «жигуля» и короткой перебежкой – к угнанной собственности отключившегося в каморке бабы Аси Петра-Алексея. Сотовый телефон во как необходим! Тому же Газику дозвониться – так или иначе нужно про Октая-Гылынча-Рауфа сказать, так или иначе нужно Гургена вытребовать назад, в Питер. Оно конечно, не самые приятные известия, но… не дети, давно не дети – сколько ни прячься под одеялом, бука не исчезнет. Когда-то надо… Тем более, что междугородный трезвон в прихожей-зало, куда возврата нет, – определенно, из Баку. И значит, надо срочно в Баку дозваниваться хотя бы с тем, чтобы просигналить: куда угодно, только по номеру Мерджаняна-Ломакина не звоните, друзья! Там такое… Прилетай, Гурген, обмозгуем. Нет, не телефонный разговор. Даже так! Прилетай, но не в Питер. У тебя в Москве есть дела? Лети туда. Делай дела, встречайся… с кем угодно встречайся, но фиксируй время-место, чтоб впоследствии могли подтвердить: Мерджанян тогда-то и тогда-то был в Москве, не в Питере!

Да что стряслось-то, Алескерыч?!

Не телефонный разговор! Тем более не телефонный, учитывая «гургенистость» абонента, находящегося в Баку. Быстро – оттуда! Быстро – в Москву! Оставь номер – Ломакин сам выйдет на тебя! Ладно, Гурген! Дружба – есть способность до поры до времени не взваливать на друга проблемы, которые тот все равно не сможет решить. До поры. До времени.

Пора пришла. Время наступило. Уж такое время, Гурген, извини. Час крестов, Гурген, час крестов.

Ломакин бросил «жигуль» царь-царевича где-то в проулках неподалеку от площади Труда, неподалеку от бокса, арендованного Мерджаняном под «вольво». Если не обдерут лихие умельцы бесхозную машину до того, как ее обнаружат менты по заявлению об угоне, то Петр-Алексей на радостях простит пропажу сотового телефона: уф-ф! всего-то! еще б и приплатил!

Приплачивать не надо. Обретение сотового телефона – не рецидив юношеской клептомании, но, если угодно, компенсация за то, что волей-неволей те же «петрыэлтеры» лишили Ломакина возможности пользоваться общим телефоном, одиноко висящим на стеночке прихожей-зало по известному адресу. По адресу, куда теперь Ломакину дорога заказана. И Мерджаняну – заказана. И надо побыстрей Гургену о том сообщить.

Трубка накалилась и обжигала пальцы – Ломакин счел повышенную температуру не какой-то там метафорой, но объяснимыми коммуникационными сложностями. До Баку всегда дозвониться – проще до Австралии!

Он ерзал на переднем сиденье гургеновского «вольво» в запертом боксе, набирал и набирал восьмерку, код, номер Газанфара. Не откликается. Вообще никакой реакции.

Восьмерка. Код – 892. Номер Газика.

Ну же! Время детское! 22:30… Допотопный бакинский анекдот: «Передаем полонез Огинского! – Га-азик! Иди домой! Уже половина одиннадцатого!». Анекдот анекдотом, но отзовитесь, паразиты! Уже половина одиннадцатого! Гургену необходимо СЕГОДНЯ улететь – хотя бы в Москву. Чтобы пусть глубокой ночью, но быть не в Баку, в Москве (не в Питере!). Если они (Газик, конечно, проводит) не успеют к последнему вечернему рейсу (билет – ерунда! на лапу дать, много дать!), то – лишь поздним утром завтра. Сложнее потом объясняться-доказывать: алиби! алиби! Чем дольше пауза, тем путанней путаница: Мерджанян был в Баку, потом в Москве, но в Баку он был под другой фамилией, зато в Москве – под своей, а вот в Питере его не было – ни под своей, ни под чужой! А под какой под чужой?! А это никого не касается, упрется Гурген. Касается-касается! Компетентным службам самим решать, что кого касается! Уж не под фамилией ли Ломакина, дружка вашего? Нет, под какой угодно, только не под этой, упрется Гурген. А что так? А то! Не ваше дело!

Ч-черт! Дальше нить терялась, обрывалась, цеплялась-опутывала. Лабиринт сознания-подсознания, ч-черт!

Да отзоветесь вы, паразиты?!!

Пискнуло. Пауза. Гудок. Длинный. Еще гудок. Длинные гудки! Наконец-то! Поднимите трубку кто– нибудь! Га-азик! Будь дома! Уже половина одиннадцатого! Нечего шляться в обнимку с гостем по местам детства-отрочества-юности, город уже не тот, полувоенный режим в городе, комендантский час! Час крестов!

КАДР – 7

«АНАТОМИЯ ВРАЖДЫ. В конце 60-х годов в кафе «Джейран», находившемся на первом этаже жилого дома по проспекту Нариманова, средь бела дня прогремел чудовищной силы взрыв. Причиной трагедии определили утечку газа в подвале, и на этом дело закрыли. Спустя несколько лет бакинцев потрясло известие о новой трагедии: мощный взрыв в угловом магазине готовой одежды напротив кинотеатра «Вятян». Вскоре прогремел взрыв в троллейбусе, якобы наехавшем возле рынка «Пассаж» на газопровод. Затем взрыв в жилом здании поселка Мусабекова, затем – в доме на Московском проспекте…

За шесть последних лет войны, которую купленные политики уклончиво продолжают называть «конфликтом», такие взрывы стали раздаваться все чаще – и совсем не на полях сражений! Они раздавались в междугородних автобусах, в поездах дальнего следования, на пароме, унося жизни ни в чем не повинных людей. И вот два подряд взрыва – в метро.

Мы живем рядом с очень лицемерным и коварным врагом. Семидесятилетнее братство с ним притупило нашу бдительность, отучило чувствовать и предвидеть опасность, лишило способности предупреждать ее. Своим пассивным отношением ко всем его действиям подобного рода мы лишь помогали врагу успешно претворять в жизнь задуманные им планы…».

(«Мустагил газет». Баку).

– Как?! – издал Ломакин. Не вопрос. Просто… междометие.

– Да… – издал Газанфар. – Да.

– Нет… – издал Ломакин. – Нет.

– Да.

Ломакин надолго замолчал. В подобных ситуациях пауза возникает не потому, что надо сосредоточиться, не потому, что надо собраться с мыслями, не потому, что эмоции переполняют, – наоборот, просто пусто внутри. Замолчал надолго. Минута молчания. Две минуты. Три.

Разъединили?

– Витья? – проверил связь Газанфар.

– Как? – издал Ломакин, и это уже был вопрос.

Картинка возникла четкая, контрастная: тот самый участок армянского кладбища на Волчьих Воротах, могильные камни в рост человека, эффект отсутствия кого бы то ни было – тем эффектней внезапное возникновение фигуры человека в двух шагах от тебя: человек, ты что ищешь среди армян? родственника навестить? букет положить? а рядом не хочешь лечь, если ты родственник ЭТИМ? «Цветы – радость жизни!… Принимаются заказы на венки!». Фигура в излюбленной мусульманской «какающей» позе на обочине развалин мрамора-гранита, и у ног – кувалда.

Гурген не мог не навестить своих, если уж вырвался в Баку. Дела делами, но ЭТО дело – самое важное…

– Как – повторил Ломакин. – Где? На Волчьих Воротах? Кто?!

– Почему – на Вольчих Воротах? В метро. Взрыв был. Сильный взрыв. Витья. Я сначала ждал-ждал. Потом радио сказало. Я еще ждал. Потом поехал туда. Там никого не пускают и всех увезли. Я его в морге нашел, Витья. Голова… Почти нет головы, Витья, совсем. По рубашке узнал. И туфли. Там много людей еще лежит. Живые есть. Раненые только. А шесть человек – совсем. И Гурген – совсем. Витья? Витья!

– Да… – отозвался Ломакин. – Да. Я здесь.

– Ты прилетаешь, Витья?

– Нет… Не могу. Газик, сейчас не могу.

– Почему? Витья! Возьми другой паспорт, не Гургена, у друзей возьми – прилетай. Я что хочу еще сказать, Витья… Твой паспорт – у Гургена…

– Неважно… – отмахнулся Ломакин.

– Важно! Ты прилетишь, нам надо тогда срочно решить.

– Давай решать. Сейчас. Я не смогу прилететь. Говори…

Газанфар громко перевел дух, надолго замолчал.

– Газик? – позвал Ломакин.

– Я тут. Я думаю, как сказать.

– Скажи как-нибудь.

– Это опять армяне устроили, Витья. Опять взрыв. Гейдар по радио сказал, потом по телевизору сказал: в Баку – особое положение: документы у всех проверяют, в метро пускают только после того, как обыщут… Я тебе звонил-звонил, Витья. И сегодня, и вчера. Весь день звонил. Хоронить надо, Витья. Я сказал: я его знаю. Я сказал: это – ты. У него твой документ.

Они снова надолго замолчали.

В пустоте замелькали какие-то намеки на мысли, тени мыслей, обрывки кадров. Семи смертям не бывать? Еще как бывать. Ломакина убивали не раз, не два, даже не семь. Его расстреливали в упор очередью из АКС-74 – «Афганский исход». Он срывался с карниза и расшибался в грязь, пролетев все девять этажей, – «Ну-ка! Фас!». Его снимали мушкетной пулей на полном скаку, и он бессмысленным довеском волочился за ошалелым конем, застряв ногой в стремени, – «Серьги Зульфакара». Он пускал последние пузыри и покорно опускался в океанскую бездну, проиграв борьбу за нагубник акваланга главному герою, – «Анаконда». Он сгорал дотла в кабине перевернувшегося КрАЗа, он истекал кровью в фехтовальном поединке, ему-»гонщику» напрочь сносило голову натянутой поперек трассы проволокой, он «рассыпался» от мощнейшего маваши-гери… Все это в кино.

А теперь его достал взрыв в бакинском метро, и не в кино, в жизни. И не его, но… его.

«Это опять армяне устроили!» – не удержался Газик. А Гурген – он кто?! Сам себя, что ли, подорвал?! Да-да, прав Газик! То есть в том смысле прав, что ни под каким видом нельзя хоронить Гургена – как Гургена, как Мерджаняна. Если вдруг станет известно, что в вагоне метро был именно Гурген… хоронить будет некого – на клочки разорвут тело неудачливого террориста. Атмосфера накалена до ожога. И Газика заодно затопчут – он же опознал ДРУГА в морге: ах, ты – с ним?!

Логика в таких случаях не действует.

У преступников нет национальности. Логично? Да, да, логично! Но тут другой случай! Вы там у себя в России не знаете, что ОНИ тут делают! Вы их защищаете, а нас не слушаете!

Проще некуда – решать, кто виноват, по национальному признаку, гитлереныши…

В кране нет воды – это все они, евреи!

Самолет угнали – это все они, чеченцы!

СПИДом заразили – это все они, негры! Еще Пушкин предупреждал в «Маленьких трагедиях»: «Едет телега, наполненная мертвыми телами. Негр управляет ею». Ага? НЕГР!…

Так Александр Сергеевич сам… того-этого… негр. В третьем колене!

Руки прочь от Пушкина! Он наш, он русский!

А-ах, русский?! Вот из-за русских и наша нищета! Россия всех нас, сопредельных, семьдесят лет грабила! Отделяемся, отделяемся! (То-то благоденствуют нынче, отделившись, голь!).

– Витья? – вернул Газик Ломакина к реальности. – Ты понимаешь, что я говорю? Ты понимаешь, что я сказать хочу?

Он понимал. Если что-то взорвалось – это опять армяне устроили. А в вагоне – Гурген Джамалович Мерджанян. В Баку. Неважно, что ему самому голову оторвало. Это он! Кому же еще?! Больше некому!

Когда на воздух взлетел родной дом Ломакина – напротив Шахновичей и «Вячтяна» – почти четверть века назад ни у кого и мысли не возникло о причастности террористов иной национальности, зато теперь на свет божий извлекаются все стародавние случаи наплевательства власти на своих граждан и приплетаются в качестве неопровержимых свидетельств: еще тогда, оказывается! представляете?!

«Тогда никому из нас и в голову не могло прийти, что это не несчастный случай, а террористический акт и совершают его армяне. Они ведь жили в одних с нами домах, заходили в те же кафе и магазины. Но как-то в конце семидесятых в наш редакционный корпус зачастил пожилой армянин. Он приносил какие-то материалы, часами засиживался в кабинетах, заводя самые разные разговоры, а однажды в порыве откровенности сболтнул: «Это вовсе не утечка газа, а результат деятельности нашей террористической организации». Тогда эти слова показались нам бредом выжившего из ума старика. Но спустя несколько лет, читая в одной из российских газет публикацию о создании и деятельности армянской террористической организации, мы с ужасом вспомнили признание пожилого армянина, который, кстати, как в воду канул…».

(«Мустагил газет». Баку).

Кому же еще?! Больше некому!

Ломакин знает – кому же еще. Картина Волчьих Ворот мигнула и погасла. Зато – вопреки здравому смыслу, вопреки логике – возникли иные картинки. Галдящий гомиками вагон, «голубой вагон». Метро. Опять метро! Гоша Кудимов, заколотый шилом. Ряба в прыщах. С чьей подачи? Кому выгодно? Ищи, кому выгодно?… Лоснящаяся рожа Солоненко, сочувствующая по телефону: «Тяжелое время, Кудимов, тяжелое. Время такое, держись, старина… Лучший лекарь – работа». А при чем здесь Слой? РАЗУМЕЕТСЯ, ни при чем. Чужими руками, чужими руками.

Чужими руками Слой-Солоненко хапнул полмиллиарда (руками Ломакина, который ни сном, ни духом). Чужими руками Слой-Солоненко убрал Ломакина, когда стало ясно: «мешок» ни на что более не годен, «мешок» и есть «мешок». Была-копошилась идейка подставить супермена (хо-хо!) по второму разу – аж на полмиллиарда «зелени», но супермен наш спохватился, дурашка, встреч избегает, на родину предков улетел, кочевряжится что-то, возомнил о себе, решил: не достанем! Доста-анем. Баку – далеко? Не так далеко. Вот и консильоре Ровинский наведывался, полномочный представитель фирмы – ЛУКойл, знаете ли, нефть интересует фирму, понимаете ли!… Сколько стоит заказное убийство? Копейки – для «Ауры плюс». А в Баку, где жухло шуршит опадающий манат, эти копейки – сумма. Можно было бы в Каспии утопить – судорогой свело, неча за буйки заплывать. Можно было «шальной» пулей скосить, постреливают в Баку, постреливают. Можно было пьяную поножовщину сымитировать… Однако «мешок» владеет некими навыками – трюкач. Рисковать не стоит. Надо бы загасить человечка так, чтобы и не пахло заказным убийством, чтобы тем более не пахло заказчиком. А? Взрыв в метро! А? Кто виноват? Ну не Слой же! Вы что?!! Вы сами прочитайте, что газеты пишут! Это все их мусульмано-христианские разборки. Как, как? Ломакин в том вагоне оказался?! Не может быть! Нет! Как же так?! Он хоть жив?! Как же так! Какой был парень! Какой БЫЛ парень… Вот не повезло. Говорили ему: купи машину, в твоем возрасте несолидно в метро кататься, опять же ты работник «Ауры плюс» – репутация фирмы… Наша фирма производит хорошее впечатление. Ай-яй, какая жалость, какая жалость. Он и фильм свой не закончил. Ну, ничего! В память о Викторе мы доведем его дело до конца. Долги? Что ж, долги? Списать придется… Он ведь гол был, как сокол. Вот даже машину никак не собрался купить. Мы, конечно, помогали чем могли, но у благотворительности есть свои пределы… Вот, к примеру, ритуальные хлопоты фирма, разумеется, возьмет на себя, или… Или как? Может, родственники захотят его на земле предков похоронить? Там у него – и мать, и отец, и дед. Что, нет родственников? Тогда друзья. Пусть звонят – мы готовы обсудить.

– Витья! – еще и еще раз отвлек Газанфар Ломакина. – Скажи что-нибудь. Разъединят. Я что хочу сказать! Как Гургена хоронить? Витья!

Газанфар наверняка уже взвесил потери и приобретения – у него уже было предложение, единственное разумное предложение. Но разум отказывался это предложение… озвучить. Газанфар подталкивал Ломакина: сам скажи, сам.

Ломакин сглотнул и ровным, равнодушным голосом… озвучил:

– Газик… Похороны на Вольчих Воротах. У… меня. У… моих. Там еще место есть. Для… меня.

– Витья… Не надо… Витья…

– Прекрати! Ты знаешь, я знаю. Что мы сейчас будем… Когда… случилось?

– Позавчера. Он от меня ушел днем. Довольный был. Сказал, все хорошо… Я его потом ждал, ждал… Витья, может, ты прилетишь? Я встречу, Витья.

Значит, позавчера. Значит, пока Ломакин злился на Гургена, мол, коньячок попиваешь, паразит, расслабляешься с Газиком, – Гургена уже не было в живых. Где же хваленые флюиды, телепатические импульсы, предчувствия и прочие прибабахи мифического «третьего глаза»! Где?! Впрочем, убит не Гурген. Убит Ломакин Виктор Алескерович. Так и запишем. В свидетельстве о смерти… Ломакин душил в себе эмоции, не позволяя им вырваться наружу. Пусть побудут до утра внутри, пусть спрессуются до… взрыва. Он эту фирму, производящую хорошее впечатление, взорвет и пеплом по ветру рассеет, с-сволочи!

– Я тебе все время звонил, Витья… – виновато сказал Газик. – Я не знал, что делать.

– Брось. Знал ты, что делать! – невольно обозначил раздражение Ломакин.

– А что мне было делать?! – заорал пойманный Газанфар. И ударился в истерику. – Что, хочешь, скажу, это мой друг Гурген! А я его друг! Хочешь, да?! Пойду сейчас в аллею шехидов и там, где раньше Киров стоял, встану и закричу, это мой друг Гурген! А я его друг!

– Газик… тихо, Газик… Не надо. Газик!!! Я понимаю. Я тебе разве что-нибудь сказал? – Он, Ломакин, еще как понимал: аллея шехидов, то есть жертв ночного усмирения Баку после трехсуточного избиения армян. В высшей точке города, в бывшем парке Кирова (нет давно никакого Кирова, снесли статую). И парк постепенно превращается в то, чем был раньше, в кладбище – жертв психоза межнационального раздора. Господи, вразуми!… А Гурген просил Ломакина найти могилы Мерджанянов на Волчьих Воротах. Не найти… Зато теперь ты, Гурген, будешь лежать рядом. Не вместе, но рядом. Ты бы этого хотел, Гурген, ты бы этого хотел… Никто не знает часа своей смерти и не спешит оговорить условия погребения: чур нас, чур! А когда этот час приходит, поздно оговаривать…

Час пришел. Час крестов. Вот и для Гургена – час креста. Могильного. На Волчьих Воротах. Ты бы хотел этого, Гурген, – чтобы если не вместе со своими, то рядом. Уж прости – обычный будет крест, не крест-хачкар…

– Я пока ничего не напишу, – сказал Газик. – Или написать? Что написать? – он имел в виду ритуальную услугу-табличку на могиле. Не писать же, накликая: «ЛОМАКИН В. А.».

И Ломакин так и понял:

– Пока ничего не пиши. Просто даты. Мы ровесники, так? 1953-1994. Прилечу когда, вместе настоящий памятник поставим.

– Когда прилетишь?!

– Не знаю. Скоро. Не сейчас. Позже. Не знаю… Когда похороны? Кто будет?

– Завтра. Все будут. Все наши, кто помнит. Слушай, тебя, оказывается, министр знает! Мне звонили, сказали, министр тоже будет. Ты что, в Баку недавно был? Я сразу не поверил! Так не бывает, чтобы ты в Баку был, а к нам не зашел.

– Неважно… – поморщился Ломакин; – Давай о делах. Свидетельство о смерти уже получил?

– Получил. Сначала не дали. Сказали: родственник? Сказали: пусть родственник придет. Но потом… дали.

– Там кто? Там… я?

– Витья… У нас тут знаешь что делается?! Я же тебе уже говорил, Витья…

– Ладно, не надо… Там – я? Так?… Так?!!

– Витья… Да.

– Ты по факсу можешь передать? У тебя есть факс? У кого-нибудь? Только свои кагэбэшные байки сейчас – не надо. Реально: сможешь по факсу передать свидетельство? Чем скорее, тем лучше. Это важно. Мне – важно.

– Сегодня – нет… – принял к исполнению Газанфар. – Поздно. Все закрыто. Завтра с утра могу. У директора – факс в кабинете. Приду, скажу «надо». С утра.

Утро в понимании бакинцев – ближе к полудню. Впрочем, Газик – на заводе кондиционеров, там еще производство, там еще остатки дисциплины. Однако лучше уточнить!

– С утра – это когда? В десять? В одиннадцать?

– В семь. Я еще раньше приду. Очень надо?

– Очень. Запиши номер… – и он продиктовал факс-телефон Антонины, домашний. Второй раз продиктовал. – Записал?

– Кого спросить?

– Никого. Просто: примите факс. Там скорее всего на автомате будет. Передавай до тех пор, пока не пройдет.

– Хорошо… – Газик не переспрашивал, зачем Ломакину это нужно. Нужно – значит, нужно!

– Может быть, все-таки прилетишь? – после паузы спросил Газанфар просто так.

– Как там Баку? – после паузы спросил Ломакин просто так.

– Так…

– Я еще позвоню. Завтра.

– Звони. Если я не дома, то скоро буду дома.

– Про факс…

– Я знаю! Сделаю, сказал. Н-ну…

– Ну, давай…

– Давай…

Ломакин положил разгоряченную трубку и мысленно перекрестился: спроси Газик просто так про Октая-Гылынча-Рауфа, что бы он ответил?! «Я еще позвоню. Завтра».

Снова стало пусто внутри. Напиться и забыться. До утра.

Нет, это, пожалуй, роскошь – напиться и забыться. И ехать к кому-то – роскошь. Непозволительная. Например, на дом к Слою-Солоненко. Раскурочить Слою-Солоненко физиономию пугающим стволом «вальтера», заставить написать… все написать. Где он обитает-то, Слой-Солоненко?! Ломакин вдруг осознал, что понятия не имеет о домашнем адресе генерального директора «Ауры плюс» – только служебная громадина на Шпалерной. Даже телефон Слоя – только служебный. Близко не подпускал, скотина, хотя Ломакин воображал, что это он, Ломакин, сам не идет на излишнее сближение. Однако Слой а-атлично знает и домашний адрес Ломакина, и… адрес ломакинского друга, Гургена, и о нынешнем местонахождении «нашего супермена» осведомлен – в Баку, где же еще! То-то и оно, Слой, то-то и оно!… Удивит тебя Ломакин, удивит. Как говаривал легендарный партизанский деятель Ковпак, от большого удивления бывает дресня.

Если, конечно, появление Ломакина в «Ауре плюс» к тому времени будет и останется сюрпризом. Вот и поглядим: утром Антонина получит факс. Сообщит ли главный бухгалтер новость своему генеральному директору?…

Э-э, нет, Ломакин! Не переторопись с выводами. Газик сказал: взрыв в бакинском метро был позавчера. За почти двое суток исполнители могли сто раз доложиться об успехе… миссии. Что ж, тем эффектней будет явление Ломакина Слою. Не все же старушкам оживать или кроликам! Восстанем из склепа!

Ломакин волей-неволей ощутил себя в склепе – в салоне гургеновской (или теперь по наследству ломакинской? он ведь и есть Гурген отныне… эту мысль не мешает додумать холодным умом, попозже) «вольво», в запертом боксе.

На воздух! На волю! Проветрить мозги. И… кстати, газет не мешало бы подкупить. Что-то совсем он от жизни оторвался. А в газетках могут быть какие ни есть подробности: взрыв в бакинском метро, шесть жертв, десятки раненых…

… Подробностей в газетах не оказалось: «Взрыв в бакинском метро. Шесть жертв, десятки раненых. В городе введено особое положение». Все. Телеграфной строкой. Мелким шрифтом. С глаз долой, из сердца вон. Ближнее зарубежье.

В Белоруссии цены взлетели в десятки раз, вопреки обещаниям президента. Президент, вопреки ценникам, заявил, что вернет цены на прежний уровень.

Временный Совет оппозиционных сил Чечни распространил заявление об окончательном разгроме войск Джохара Дудаева. Джохар Дудаев распространил заявление об окончательном разгроме оппозиции, направляемой Россией.

В Тбилиси жгут мебель на улицах, чтобы согреться и приготовить на костре еду. В домах холодней, чем на улице. Ежедневную норму хлеба – 300 граммов – получить невозможно.

На улицах Бердянска (Запорожская область) появилась БРДМ. Экипаж броневика никаких военных действий не предпринял. Владелец броневика (БРДМ) – частное лицо, купившее его за две тысячи долларов на военном заводе, продающем такую технику всем желающим.

В Баку уже третий раз за этот год прозвучал взрыв в метро. Движение поездов было прекращено почти на сутки. Количество жертв, сумма ущерба, личность злоумышленника или злоумышленников уточняются.

К черту подробности о ближнем зарубежье, сами отделились – сами решайте свои проблемы. А у нас своих – выше крыши!

Ломакин купил «Невский простор» у круглосуточных пацанов на Московском вокзале. Он съездил проведать чемодан в ячейке камеры хранения – срок истекал, надо накормить ячейку жетонами на новый срок, надо еще деньгами запастись, надо кассеты взять… нет, не надо, пусть лежат, никто не знает, где они лежат, пусть еще полежат. Он купил «Невский простор», пробежал глазами первую страницу: про Баку было только то, что было. Машинально открыл на разворот – «Банк, который лопнул», «Корона Российской империи – следующий на примерку!», «Ври, но знай мэра», «Наши внуки будут жить при капитализме!». Привычный до оскомины набор. Он сложил газету, перевернул на четвертую полосу…

Крим-экспресс. Кабанов:

«… очередная разборка… зверское… участились… кавказской национальности… Раевского… обнаружены… хозяин квартиры… заканчивая съемки… не установлены…».

Он боковым зрением уловил чью-то тень сбоку. Сунул газету под мышку. Будто его могли сграбастать за чтение газеты! Рефлекс! Что читаешь? Вот это вот? Пройдемте!

– Долговечный! Сигаретой угостишь, долговечный? – сказала цыганка.