Текст книги "Время Лиха(СИ)"

Автор книги: Андрей Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Искал. Да времени было мало...

– Хорошие лыжи, а зря валяются. Хоть резинки бы приделал... Зачем Орлов к тебе заезжал?

– К нам. С деловым предложением.

– Авантюра какая-нибудь? Он чем уже только не занимался, а всё разбогатеть не может...

111

– Зря ты. Он законы уважает.

Иван пересказал Дарье предложенный ему несколько часов назад проект, прибавив в заключении свои размышления.

– Просчитайте всё, – ответила жена, подумав. – Прямо до рубля, со всякими там допущениями. Расходы лучше считать по максимуму, а прибыль – по минимуму. Тогда нагляднее будет видно, стоит ли браться.

На том и порешили. Прошло часа полтора. Поужинали без Паши, а после ужина Юра, выходивший во двор за дровами, вернулся и сообщил:

– На горке, куда Паха пошёл кататься, тишина. На улице сильный мороз. Из-за этого, наверное, все разошлись.

– Он в чужой дом не пойдёт, – встревожилась Дарья. – Сходи-ка, Юра, на горку. Если там, скажи: пора домой.

Юру ждали долго. Дарья помыла посуду, прибралась в кухне и села за письменный стол, прислушиваясь к звукам на улице. Но слышать приходилось крики за стеной: у Степанчуков начали пить. Глядя на жену, забеспокоился и Иван:

– А если один катается? Он может...

– Может...

Помолчали.

– Или к другу своему пошёл видик смотреть...

– Он без спроса не пойдёт. И поздно уже.

По телевизору начали показывать награждения по итогам какого-то кинофестиваля, но ни Иван, ни Дарья ничего не слышали, хотя и не разговаривали между собой. Крики за стеной всё усиливались, но это тоже не обсуждали.

Наконец, вернулся Юра и рассказал, что Паша, действительно, последним скатился с горки и обещал догнать своих одноклассников Сергея и Лёшу, но те дошли до деревни, а его больше не видели. Лёша сообщил также, что по поручению отца ходил в лес вырубить несколько жердей и столкнулся там с двумя подозрительными взрослыми лыжниками, которые стояли на высоком

112

месте и как будто наблюдали за селом в бинокль. Мальчишка обратил внимание, что те не пробивали одну лыжню, что было бы понятно, а прошли по просеке в два следа, то есть рядом друг с другом. Ему странные охотники-спортсмены, каких в окрестностях Озёрок прежде не встречали, не сказали ни слова, а Лёша похвастался, что на всякий случай продемонстрировал чужакам топор. Юра обошёл всех, кто катался в этот вечер с большой горки, но насчёт Паши никто ничего не прибавил. Обошёл он и кусты вокруг горки.

Дарья выслушала старшего сына, всё больше бледнея и со слезами на глазах. От предложенных Иваном сердечных капель она отказалась, но вспомнила о людях, которых видела за своим огородом, возвращаясь с работы.

– Ты тогда сказал, что соседи, а это точно были ОНИ.

– Кто – ОНИ?

– Похитители, Ваня. Нам мстят. За то, что ты...добиваешься правды.

– Да неужели?! Я ж в областной прокуратуре был, а не где-нибудь... Сейчас узнаю у Шушеры, лазили они в орешнике или нет...

Иван, наскоро одевшись, выскочил из дома, но тут же остановился и изо всей силы ударил кулаком по столбу, поддерживающему козырёк крыльца. Сверху посыпался снег.

– Мразь! Мразь! Нелюди! Собаки! – вслух, но сдавленно, сквозь зубы начал грозить он. – Не дай Бог!.. Да я вас!.. Уничтожу! Растопчу! Всю жизнь охотиться буду, пока не втопчу вас в землю! Сволочи!

Однако, излив злость, Иван вдруг почувствовал своё абсолютное бессилие в данную минуту, и слёзы навернулись на глаза сорокалетнего мужчины.

– Господи, – прошептал он, – не допусти несчастья с невинным мальчишкой. Только бы ничего с ним не случилось. Господи, только бы с ним ничего. Не наказывай за мои грехи ни в чём не повинного ребёнка. Со мной что угодно. Убей меня. Сделай калекой. Пусть заболею какими угодно болезнями. Ничего мне в жизни не надо. Пусть так и буду всегда жить в нищете. Только, Господи, чтобы с ним ничего не случилось... Если это на самом деле похитители, то сделай так, чтоб они потребовали от меня заткнуться,

113

отказаться от своих заявлений, но не мстили нашему Пашеньке. Только бы его не трогали. Всё заберу, от всего откажусь, перережу проклятых овец, только чтобы с детьми ничего не случилось. Господи, не допусти... Ты любишь, когда прощают. Я прощу им всё. И этим, что резали, и районному прокурору, и областному, и этим...гадам... Не сразу, но прощу. Только, Господи, не допусти несчастья с нашим сыном. Ты всё можешь, я знаю. Ты всемогущ. Смилуйся над бедным мальчишкой, сделай, Господи, так, чтобы он был жив. Только чтобы он был жив... Что мне сделать для этого? Я могу простоять хоть целую ночь на морозе на коленях и просить тебя о великой милости. Я могу. Я всё могу ради сына, ради спасения сына, только внуши мне, что я должен сделать. Передай как-нибудь. А может, я сам должен догадаться, сам дойти до этой мысли? Тогда я успокоюсь, я подумаю. Надо простить – прощу, надо молить тебя – буду молить и молить... Так, но надо и самому что-то делать. Не только выпрашивать, если и сам что-то можешь... Боже мой, ведь Даша ждёт!

Иван выбежал со двора и вдоль забора по сугробу добежал до соседнего. Двери на веранду не было совсем, но входная – Иван забыл об обычной своей вежливости и дёрнул её без стука – оказалась запертой изнутри. Он затарабанил без перерыва, пока не услышал звук отбрасываемого крючка.

– Где тут менты?! Я их!.. – в проёме двери стояла хозяйка, Степанчиха, как называли её женщины села. – О! Те чё надо?!

– Твоя детвора собирала сегодня дрова за нашими огородами? Около четырёх-пяти часов?

– Дрова?!. Не брали мы никаких дров! Коля!

Без всякого стеснения перед детьми выматерив жену за то, что беспокоит, вышел из кухни сам вожак выводка. Иван кое-как втолковал ему, чего хочет. С минуту удивлённый Колька доходил до мысли, что детей можно воровать (своими, он, наверное, и даром бы поделился), потом, объявил, что не посылал никого за дровами, так как набрал под школой мешок угля.

– Чиво у нас, угля, что ли нет?! Вон цельный мешок! Лазить сушняк собирать! Нехай дома сидят!..

Иван без лишних слов повернулся и выскочил из веранды. Тем же путём вернулся к себе. Дарья ждала у порога.

114

– Соседских там не было.

– Я сейчас вспомнила и уверена: там стояли двое взрослых мужчин.

– Убедила себя.

– Нет. Точно: двое взрослых мужчин. Даже помню, в каком именно месте стояли. А когда я на них рукой показала, чтоб ты глянул, они сразу отошли назад, за кусты.

– Давай звонить в милицию.

– Давай. Пошли в школу. Там сторожит Верин отец, он нас пустит.

Иван дёрнулся было к калитке, но остановился.

– Даша, звони ты. Я не выдержу и обматерю и всю эту милицию, и продажную прокуратуру.

– Ладно, ты успокойся. Главное сейчас – быть спокойными. Неизвестно ещё, что от нас потребуется. И дома кому-то надо остаться...

– Сможешь всё объяснить?

– Да-да. Они могут нам помочь, поэтому ругаться не надо... Все нам должны помочь. Что, не знаешь, как у нас делается? Ты же, Ваня, разбираешься во всей этой системе. Пожаловался в областную прокуратуру, те позвонили в район: разберитесь с жалобой на вас. На всех не надо наговаривать. Одна такая гадость сидит, на бандитов работает...

– Даша, это же мои валенки. Твои рядом.

– А я не пойму...

– И что ты так пуговицы застегнула?.. Юра, отправляйся с мамой... Я, пожалуй, дам тебе ружьё.

– Не надо, Вань. Не надо больше оружия...

– Не "больше". Мы только начинаем. И не возражай, пожалуйста.

– Ладно, Юра, пойдём.

– Даша?

115

– Что, Ваня?

– Ты только всё объясни: и как одет был...

– Я всё хорошо объясню. Лишь бы дозвониться до города. Если не дозвонюсь – придётся участкового беспокоить...

– Нет его в деревне. Если б был, я б уже...

Они вышли, и Иван остался один. Какое-то время он беспокоился, сможет ли жена всё внятно изложить по телефону, не ударится ли в слёзы, рыдания, но потом решил, что её профессиональная учительская привычка доходчиво объяснять возобладает даже в этой страшной ситуации. К тому же на Дарью нашло редкое состояние какого-то надрыва, сопровождающегося повышенной словоохотливостью, а также нежностью по отношению к близким и странностями в поведении. Такой он видел её всего лишь второй или третий раз в жизни и теперь опасался за её нервы. Но вдруг возникшая дикая мысль совершенно успокоила его: "Не всё ли равно? Если с Пашей что-нибудь случится, я ведь тоже сойду с ума. Разве хватит сил такое выдержать?"

Иван попробовал было представить действия милиции и дать себе хотя бы слабую надежду на успешность тех мер, которые могут быть предприняты для поиска его сына. Но зацепиться было не за что. Ночь. В какой-то глухой деревне, до которой и доехать-то трудно, исчез мальчик. Участковый в больнице с обострением язвы. Какие-то лыжники бродят по ещё более глухим окрестностям деревни. Подозрения плачущей женщины, что всё происходящее – месть чиновничье-воровской мафии её мужу-крестьянину... А может, Даша ничего и не скажет про этих овцекрадов? Он даже забыл ей напомнить. Хуже ведь не будет. Пусть эту мразь почаще беспокоит милиция, даже просто с подозрениями.

Каким быстрым потоком ни неслись мысли в голове, это нисколько не ослабляло острой, ножом режущей боли, которая терзала всю грудь. Иван ходил и ходил по кухне и каждые полминуты бил себя в лоб, вскрикивая:

– Неужели я ничего не могу сделать?! Что-то же можно! Что?!.

Прошло какое-то время, и он решил, что жене и сыну пора бы вернуться. Посмотрев на часы, отмерил мысленно тот максимум, который ему

116

предстояло ждать. Но время вдруг тоже сделалось врагом: он долго-долго ходил, передумывая много всяких мыслей, обращался с мольбами к высшей, справедливейшей силе, потом взглядывал на циферблат и с тоской видел, что прошла лишь минута-полторы. Тогда хотелось бежать в школу или идти в лес искать с фонариком следы тех незнакомцев, и он с превеликим трудом убеждал себя, что всё это бессмысленно и лучше ему оставаться дома. В какой-то момент его взгляд задел маленький пейзаж в самодельной рамке – любимую картину Паши из всех, нарисованных отцом. Что-то тонко и глубоко, как косой, резануло Ивана по сердцу, вызвало стон и заставило схватиться за грудь и сесть. Он вспомнил всё, что сын говорил об этой картинке, и заплакал. Заплакал по-мужски, неумело, задыхаясь, почти без слёз, болезненно, содроганиями выталкивая из груди рыдания. Никогда прежде Иван не подумал бы, что плакать больно, но сейчас он рад был хоть какому-то страданию, потому что его сын, возможно, испытывал страдания куда большие.

А за стеной, у Степанчуков, как назло разгорелась очередная война, что и в спокойное-то время вызывало раздражение. Орали все сразу, что-то разбилось об пол, подала голос даже восьмидесятилетняя старуха, мать Степанчихи, давно выжившая из ума, про которую в селе говорили, что она уже умерла, но по привычке ходит, а предсмертное умалишение – наказание ей от Бога за то, что делала людям много зла "при жизни" через всякие гадания и ворожения. На старухину пенсию семья жила, по поблажек кормилице не делала.

Вдруг резко открылась дверь на веранде, и в дом вбежал Юра.

– Папа, папа, мы разговаривали с Пашкой! Всё нормально! Он в Агафоновке!

– В Агафоновке... – только и повторил Иван: вошедшая следом Дарья прижалась к нему и тихо заплакала.

А Юра торопился ввести отца в курс дела:

– Мы кое-как дозвонились в милицию, всё рассказали, пошли домой, а тут дядя Толя Семёнов выходит из двора и говорит: "А я к вам". Оказывается, им только что позвонили из Агафоновки какие-то люди, к которым пришёл наш Паха. Мы обратно в школу с этим номером телефона. Тоже долго дозванивались. Успели вперёд в милицию сообщить, что он в Агафоновке. Те

117

говорят: "Забирайте. Он у вас, наверное, из дома сбежал". Наконец, дозвонились в эту деревню. Пашке самому дали трубку. Его увезли на машине, а как с горки в машину попал, не знает. Теперь всё нормально. Довезли почти до города и высадили возле Агафоновки. Что-то ему там сказали про тебя. Он кричит по телефону, а толком рассказать не может. Да мы особенно и не расспрашивали: надо ехать забирать. Те люди, Ваденеевы, у которых он сейчас, сказали, что всё в порядке, он будет у них в доме, пока мы не приедем. Их очень легко найти: съедешь с трассы, по центральной улице до клуба – он на перекрёстке, – а дальше второй дом справа, перед домом будка для пасеки и несколько не распиленных брёвен. Пашка не дурак: шёл по деревне и смотрел, к какому дому подходят телефонные провода. Говорит, за нас сильно беспокоился, что будет переживать.

– Они ничего ему не сделали? Почему не помнит, как попал в машину?

Ответила Дарья, которая, хотя и вытирала слёзы, но уже улыбалась:

– Сказал: ничего плохого не сделали, "очень весёлые мужики", в дороге сломались и переругались. А здесь с горки съехал и помнит только, что какую-то тряпку из-за спины сунули в лицо. Наверное, усыпили.

– Ну, всё. Я еду.

– Кого пойдёшь просить?

– Я на мотоцикле.

– Иван, ты что? Зимой? Да вы околеете.

– Кто сейчас поедет? Я буду искать машину в течение часа. Потом заводить, разогревать... А мотоцикл факелочком погрею и через пятнадцать минут выеду. За стёклами не замёрзнем. Паша будет сидеть в коляске. Возьму тулуп, старое ватное одеяло. Дашь свои валенки: вдруг у него промоченные. Ничего, дорога расчищена. А мой маленький конь меня ещё никогда не подводил...

– Но шестьдесят километров...

– То до города. В Агафоновку меньше. Возьму масло, а на обратном пути заеду на заправку. Юра, достань аккумулятор.

Иван действительно сумел быстро для зимы завести мотоцикл; укутался

118

сам, а Дарья набила полную коляску тёплыми вещами так, что Юра, помогавший отцу, пошутил: мол, и Пашке негде будет поместиться. Взял Иван и ружьё, но мысленно попросил у Бога, чтобы не допустил такого греха: стрелять в людей, какими бы они ни были. Наконец, наказав жене и сыну закрыться на все крючки и никуда не выходить, даже если идиоты соседи начнут резать друг друга, а также не нервничать и скоро его не ждать – мотоцикл всё-таки техника не особенно быстроходная – Иван выехал со двора.

Просидеть взаперти всё время ожидания у Дарьи не получилось. Сколько раз уже за свою непродолжительную деревенскую жизнь она наблюдала бои у беспокойных соседей по двухквартирному дому, однако когда Степанчиха дико завопила во дворе, Дарья не выдержала и вышла посмотреть, что случилось.

– Мам, ты только не вмешивайся: нам своих проблем хватает сегодня, – попросил Юра.

Она обещала, понимая, что сын имел в виду. Колькина жена во время пьяных драк могла искать спасения по всей деревне, но быстро мирилась и мужем и потом цинично охаивала своих заступников. Пару раз поймались на этом и Иван с Дарьей.

– Если только убивать будут друг друга...

– Не будут, мам. Им лишь бы пошуметь...

Сцена, слабо освещённая луной, могла показаться занятной, если бы не выглядела страшной. Степанчиха, прижавшись к маленькой летней кухне, огромными глазами смотрела на своего супруга, который, хоть и принял театральную позу разбойника с топором в руках, но угрожал вполне правдоподобно:

– Убью, зараза!.. На куски порублю!..

"Беседу" родителей наблюдали с крыльца дети, настолько испуганные, что не решались вмешиваться даже словом. Какой-то собутыльник, которого Дарья не узнала в темноте, занял позицию на расстоянии сабельного удара и вяло уговаривал Кольку пойти с мороза в дом.

119

В тот момент, когда Дарья подошла к границе дворов, разбойник начал решительно препираться с миротворцем, и можно было надеяться, что сценарий не предусматривает трагической развязки.

– Не мешай, братан! Не мешай мне, говорю! Или ты мне больше не корефан! Прирежу эту стерву, как свинью, тогда выпьем!

"Зарублю", – автоматически поправила логическую ошибку соседа Дарья, а ситуация обострилась.

Колька бросился на жену, взмахнул топором, та увернулась и бросилась за кухню. Муж выразительно шарахнул орудием по стене и бегом последовал за супругой. Они бодро обежали строение.

– Беги в дом, беги в дом! – визгливо закричала с крыльца полоумная старуха, которую Дарья сразу и не заметила среди толпившихся на возвышении.

– Да я ему сама башку разобью! – вдруг осмелела жертва и взяла в руки какую-то железяку.

– Ну, разбей, – добродушно согласился гость и поднялся на крыльцо.

С криком "Ах, ты, стерва!" Колька вновь бросился в атаку, и супружница его опять рысью побежала за кухню. На этот раз атакующая сторона попала в сугроб, а преследуемая, совершив круг, едва не уткнулась в спину преследователя. Пришлось подождать, пока тот оббежит.

– Стой, б...! Всё равно убью! – серьёзно заметил Колька, вновь оказавшись на виду у зрителей.

Его жена ответила вежливым обещанием:

– Сейчас милиция приедет! Милиция приедет! Понял?! Они с тобой разберутся!

– Ах, ты!.. – и третий круг совершился.

В следующей паузе Степанчиха прокричала целый монолог:

– Ирод! Убьёшь меня – сам же будешь хоронить! А кто детей кормить-одевать будет?! Ты ж ни хрена не можешь! Только воровать! А воровать-то уже негде!..

120

За это время Колька отдышался, и на четвёртом круге опроверг только начальный аргумент жены:

– Хоронить тебя, тварь!.. Собакам брошу...

Что было после, Дарья уже не наблюдала: вдали послышался треск мотоцикла, и она поспешила к воротам.

В эту беспокойную ночь с 11 на 12 января Пашу принимали в родном доме куда почётнее, чем, к примеру, нашего президента в Вифлееме. Дарья быстро разогрела ужин, открыла две банки его любимых компотов – грушевого и малинового, в печку, где до сих пор поддерживался огонь, натолкали дубовых поленьев. Паша уплетал пельмени, хотя похвастался, что приютившие его люди ещё и накормили юного путешественника, и, несмотря на просьбы молчать, громко пересказывал свои злоключения.

– ...Фиг его знает, скатился ли я с горки! Вроде, скатился! Очнулся в машине, а ЭТИ о чём-то разговаривают! Я сразу не понял, что они там болтают!..

– Сколько их было? – спросил Иван.

– Двое, пап! Того, что за рулём, я плохо рассмотрел, но спина здоровенная! Он больше молчал! А второй со мной разговаривал, даже загадки загадывал! Не помню сейчас! А, фигня!..

– Он с тобой сзади сидел?

– Не, впереди! Рядом с тем шварценеггером, что за рулём! А дверцу я б всё равно не открыл! Они мне сразу сказали! Это там, впереди, на кнопку нажимаешь, и все дверцы это...

– Заблокированы.

– Ага!.. Когда я в себя пришёл, мы уже по трассе метелили! Это я по асфальту догадался! Сначала побаивался их, а потом, когда второй начал со мной разговаривать, шутить, я спросил, куда они меня везут! Говорит: на свалку, всё равно ты своему папаше не нужен! Это он так сказал: "папаше"!..

Заметив, как изменилось лицо мужа, Дарья поспешно спросила:

121

– И о чём же он с тобой разговаривал?

– Да о всякой ерунде!.. Я не хотел отвечать! Так!.. Про школу спрашивал, как учусь!.. Спросит что-нибудь, а потом о себе рассказывает! Трепался, что какую-то академию кончал одиннадцать лет, и оттуда на зону загребли! Так и не окончил!.. Смотрю: мы всё едем и едем! Решил попробовать разжалобить этих козлов, раз про школу спрашивают! Так...писклявым голосом говорю: "Отпустите меня ради Бога. За меня родители будут сильно переживать. И каникулы кончаются, скоро уроки..." А этот весёлый базарит: "Заткнись, а то я вообще передумаю. Вдруг кое-кто нас ещё не поймёт!" И передразнивает меня, гнида! Ой, извини, мам! Это не матершинное слово! Передразнивает: "Отпустите меня ради Бога..."

Мальчишка так пропищал, что вся семья невольно заулыбалась.

– Я их не так просил! Хотя старался пожалобнее! Было б у меня наше ружьё, этот баран ещё б не так заблеял! Я б ему!.. Ага, перекривлял меня и говорит: "А мы не верим в Бога! Правда?!" Это он своему напарнику! "У нас свой бог"! И показывает мне пистолет!

– Настоящий пистолет? – одновременно спросили Дарья и Юра.

– Ну да...наверное. Да машина тут же скоро и сломалась! Где-то с час стояли на дороге! Они даже переругались! Правда, за мной всё равно следили! Который вёл машину, выходил ремонтировать, а второй сидел, не вылезал! Тот говорит, что переделал что-то в масляной системе, что ли! Фиг их знает! А эта сторожевая собака его обозвал! Не скажу, как! Начали доказывать друг другу что-то про мотор! Ремонтировал, ремонтировал! Уже холодно стало! Потом это... разжёг под машиной костёр...

– Под машиной костёр? – переспросила Дарья. – А тебя одного не оставляли в этот момент?

– Нет. Сторож рядом сидел, клацал зубами. Я-то получше их был одет. В смысле, потеплее. С обеда на горке катались, и даже не замёрз... Ну, распалил маленький костёрчик под нами. Что-то там разогревал. Этот тому говорит ещё: "Ты меня не поджарь". Я уже молчал: оба стали злые, как черти. А потом завелись, доехали почти до города. Они мне говорят: "Вылезай". Я что-то растерялся, не понял. Ещё раз говорят: "Вылезай. Ты нам не нужен. Можешь идти домой пешком. Или голосовать на дороге. И

122

запомни: если б захотели, мы тебя спокойно пришили бы". Я б им пришил, козлам. Я там в кармане сиденья пустую бутылку нащупал. Впорол бы по башке по очереди, если б не отпустили... Найдём их, пап?.. Юрика не бери: он перешугается...

– Иди-ка ты, герой, спать. Уже времени...

Дарья поднялась из-за стола, за нею и остальная семья. Когда воображение у каждого перестало составлять динамичные картины, рисуемые Пашей, все вдруг ощутили, какая полная тишина наступила кругом. Давно угомонились в своём "военном лагере" соседи, ни одна собака не лаяла на улице, и даже в комнатах воцарился покой, будто там был другой мир – навечно заснувших вещей.

Дарья уложила младшего сына так заботливо, как делала это лет восемь-девять тому назад. Потом вышла к Ивану, который стоял в глубоких раздумьях, облокотившись на холодильник, и нежно сказала, ещё не изменив тона после общения с ребёнком:

– Ты иди спать. Паша попросил меня почитать ему сказку.

Иван, встрепенувшись, повторил последнее слово:

– Сказку?

– Да. Что ж, почитаю. Ему надо успокоиться. И так удивительно легко перенёс такой ужас.

– Ещё не понимает всего. Для него это кино.

– Может быть. Тогда к лучшему.

– Конечно... Иди, а то заснёт.

Иван сам подал жене детскую книгу из тех широкоформатных, что давно уже невостребованными лежали на отдельной полке мебельной полустенки.

– "Конёк-Горбунок"?

– Да лишь бы спал спокойно...

Минут через пятнадцать супруги сидели у работающего телевизора и молчали. Заканчивался какой-то иностранный фильм, но муж и жена смотрели на экран, ничего не видя. Многое было пережито за вечер, многое

123

переполняло головы и не могло уложиться, однако разговор не начинался. Но не выговорившись, не обсудив всего, они не могли лечь спать.

Истекло сколько-то времени. По телевизору начал выставляться толстый политик и даже не подозревал, что покажут его в последних новостях, едва ли не посреди ночи, и на всю огромную страну только Иван да Дарья будут устало внимать его эмоционально-разоблачительной речи.

– Вы посмотрите, какая обстановка складывается в стране! – втолковывал политик молодому журналисту, озабоченному положением микрофона. – Президент болен, и в то же время целый ряд серьёзнейших вопросов требует своего немедленного разрешения. Это касается и внутренней политики, и внешней. Вы понимаете, о чём я говорю... Что это за высшая власть, если она не занимается важнейшими для страны проблемами? И народу приходится содержать эту власть. Я приведу вам всего лишь несколько фактов. Наш налогоплательщик тратит на президента пятьдесят пять миллионов рублей в месяц новыми. У президента две загородные резиденции, две дачи – в Сочи и на Валдае. А вы знаете, сколько человек работает в президентской администрации?.. Две тысячи. И чем они занимаются? Сообщают нам каждый два-три месяца о госпитализации своего шефа. Мы считаем, что в такой обстановке ответственные политики должны проявить заботу о судьбе государства. Только прошу вас воздержаться от провокационных вопросов. Я так скажу: мы не должны допустить безвластия...

В этот момент тёмная блестящая машина подъехала к группе, и политик нырнул в неё и уехал.

– "Там царь Кащей над златом чахнет..." – сказала вдруг Дарья.

– Ты о ком из них? – вздрогнул от неожиданности Иван.

Он посмотрел на жену и увидел в её лице что-то такое, что позволило ему заговорить решительным тоном.

– Даша, мы не должны им этого прощать. Я поеду в Москву. Хоть в ООН. Но докажу, что правда есть. Ты только сначала выслушай. Детей я больше не буду подвергать опасности. Сейчас ничего предпринимать не стану. Сделаем вид, что нас испугало их предупреждение. Мол, мы всё поняли: они всесильные, если даже обращение в областную прокуратуру ничего не дало.

124

А через некоторое время поеду в Москву. Но здесь будешь говорить что-нибудь другое. Потом придумаем "легенду". Чтоб эта нечистая сила не заподозрила неладного. Даже сыновьям не скажем. В Москве я обращусь прямо к генеральному прокурору и сразу же потребую гарантий безопасности. А перед этим зайду в несколько редакций известных газет, где оставлю письма с подробным изложением всего дела. Прокурора тоже об этом предупрежу, но названий газет ему не буду говорить. Тогда он не станет сбрасывать наше дело на областную прокуратуру, а те – на местную мафию. И он будет знать: если с нами что-нибудь случится, газеты обвинят его в сговоре с преступниками. Но это ещё не всё. Я отыщу в Москве, какие есть правозащитные организации, оставлю у них такие же письма. Может, удастся оставить сведения о себе и у какого-нибудь известного тележурналиста, у которого есть постоянный доступ на экран. Потом мы попросим твою сестру, если с нами что-то случится, известить об этом по всем адресам, где о моём деле будут знать... Ты не бойся: я всех обойду. Пока не буду уверен, что прокуратура страны не посмеет нас предать, рисковать не стану.

Иван тяжело дышал. И от волнения. И от того, что так долго говорил громким шёпотом, чтобы не беспокоить спящих детей. Дарья внимательно посмотрела ему в лицо и ответила:

– Не стоит метать бисер перед свиньями... Бог их накажет... Но ты прав: так плохо, а уступит народ – будет ещё хуже. Как-то же надо вернуть правду.

Глава 8

Прошла зима. Однажды чистым, тёплым днём Иван стоял на крыльце своего дома и щурился на апрельское солнышко. Пробуждение природы каждый год вселяло в его душу радость и ожидание чего-то совершенно нового, необычного, словно у ребёнка перед именинами. Теперь же радость была особенной: он вернулся домой после нескольких дней отсутствия.

Дарья граблями убирала во дворе мусор и со смехом перегоняла с места на место собаку, которая никак не могла понять, что нужно хозяйке возле будки. Вдохновлённые погожим днём куры самозабвенно греблись по всему двору, и петух то и дело особенным клёкотом сзывал стаю по случаю обнаружения

125

какого-нибудь прошлогоднего зёрнышка.

– Отдохни после своих приключений, – сказала Дарья мужу, и он, заражаясь её весёлым настроением, тоже заулыбался и согласился:

– Отдохну. Тем более голова, как будто вареная. Вот только за водичкой съезжу...

Иван вытащил бидон, прицепил его к тачке и не торопясь пошёл по улице к колодцу, с удовольствием вдыхая деревенский воздух, который как никогда казался ему таким свежим, густым и ароматным.

Едва он набрал воды, как рядом затормозил "Жигулёнок" участкового. Володя вышел из машины и, хотя поприветствовал односельчанина с улыбкой, не мог скрыть усталости на лице. После общих фраз о ранней весне и вспашке огородов участковый спросил о новом соседе.

– Ещё не видел, – ответил Иван. – Но слышал от жены, что у Шушуры полку прибыло...

– Лучше не общайся с ним. У него с психикой не в порядке. "Влетел" ещё совсем шпанцом, вся молодость – за колючей проволокой, а в такой семье – никакой реабилитации...

– А за что он сел?.. Валерка, кажется?

– За что?.. Сесть должен был его батя. Украли с фермы телегу новых досок. Двое Степанчуков и ещё один подельник. Избили сторожа плюс взлом. К утру уже всё продали, но всё равно мы быстро нашли, кто и что. Колька посоветовал сыну взять всё на себя. Ты, мол, несовершеннолетний, тебя простят. Получилось так, что старший Степанчук только помогал продавать, а третий участник правил лошадью и не видел, что в телеге. Во всём виноват пацан. Ему тогда шестнадцать было. Правда, сторожа, действительно, он сбил с ног, потому что эти два мужика были пьяными и до драки неспособными. А насколько я знаю, Колька даже не говорил сыну, что едут на воровство, и сторожа пацан ударил только тогда, когда его бате туго пришлось. Там Харитонов сторожил, а он, сам знаешь, мужик здоровый. К тому же дурак. Мирный-мирный, но только затронь... А Валерка тогда с друзьями занимался спортом. Как раз была мода на разное каратэ. Вот благодаря "хорошему" советчику и попал за решётку. Плюс ещё на зоне за одно дело добавляли к сроку... Сейчас с ним надо аккуратно. Мало того, что

126

они вам соседи, так ещё и общая стенка. Хотя, с другой стороны, если что будет назревать, сразу услышите. Так что сигнализируй... Плохо, что в деревнях нет никакой работы. В город он не поедет, а у нас чем заниматься?.. И опять этот папаша втянет его во что-нибудь. Вы там с Сергеем Орловым в ваш коровник...

– Гусятник.

– Да?.. Если привезёте что ценное, так хоть охраняйте по очереди. Наши быстро упрут. Не провоцируйте. Из совхозного уже последнее растягивают: дошли до навоза. Раздали бы в своё время всё людям, так был бы толк. А то раньше на двадцать краж в совхозе одна – личного имущества. По дворам всё-таки собаки...

Иван решил, что предупреждение состоялось, и сделал движение везти бидон домой. Однако Володя вздохнул и сказал совсем другим тоном:

– Не знаю, обрадую тебя или нет. Господин этот из местной мафии, Сергей Петрович Голованов, убит вчера автоматной очередью возле ресторана "Прозерпина"... Ну, любитель свежей баранины. Помнишь?

– Я понял. Всё-таки наказан.

– Да такое каждые полгода происходит. В Морске ещё чаще. Где много денег, там много крови. Всё делят, делят, никак не переделят... У них как? Поднялся человек – для нас он уже недосягаем благодаря своим связям. Он с прокурорами, судьями, местными чиновниками на пикники ездит, друг другу детей крестят, на свадьбах гуляют. А в своём кругу он становится главной мишенью. Вот увидишь, новый пахан через полгода тоже крякнет. С чужой помощью.

– А вы уже знаете, кто новый?

– Конечно.

– Так он и убил скорее всего.

– Нет, там другая разборка...

– Раскроют и спустят на тормозах.

– Всё может быть. У нас сейчас надеются на новую смену в руководстве.

127

– В руководство люди ниоткуда не попадают. Кто-то их двигает вверх. И

они кому-то обязаны. Расплачиваются страной.

– Посмотрим. У нас в органах тоже много разочарованных. Плохо, если начнут уходить. Тогда останутся одни карьеристы и взяточники. Да такие, как я, кто пенсии ждёт. Ну, всего хорошего. С соседом осторожнее. Тебе по секрету скажу: Валерка – стукач районных оперативников. Так что ворованного не покупай: сдаст.