Текст книги "Время Лиха(СИ)"

Автор книги: Андрей Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Лучше бы вы в суд подали. Сегодня одного запугали, завтра половина откажется бастовать...

– Там видно будет. Надо ж когда-то начинать показывать, что мы люди, а не скот. И детям подавать пример. Представляешь, эти...посланницы ещё и стыдили нас за то, что требуем свою зарплату. Мол, в стране и так кризис, а мы его усугубляем. То есть, если требуешь соблюдать закон – значит, предатель родины. Не поймёшь: у нас демократия или фашизм... Ладно, об этом можно долго говорить, пора будить наших школьников. Мы и так вчера в учительской всё пережёвывали, пережёвывали. Никак не могли понять, зачем стране безгласные рабы...

Иван никак не выразил своего отношения к происшедшему в школе. Они позавтракали всей семьёй, он напутствовал сыновей незлобивыми шутками, на которые те ответили, что оставляют всё хозяйство на него и чтоб смотрел в оба. Как и прошлым утром, Иван приказал себе не прозевать в обед участкового, который неизвестно где мотался по делам и вчера днём не заезжал домой. Иван не показал родным той душевной боли, которая вдруг накрыла его после рассказа Дарьи. Он никогда не прощал оскорблений ни в свой адрес, ни в адрес жены. Когда переехали в это село, тут же заткнул рты местным сплетницам, которые набросились на свеженькое и начали было перемывать косточки приезжим. Заткнул так, что его боялись до сих пор. Но сегодня он был бессилен: ехать в районо и скандалить за оскорбления, нанесённые без свидетелей, было, скорее всего, бессмысленно.

32

"И на кой она работает на это садистское государство? – раздражённо думал он. – Хотя между школой и государством уже почти никакой связи. Учителя без зарплат да ещё несут в школы всё своё, потому что государство даже на ремонт махнуло рукой. Школа содержится деревней, в первую очередь своими работниками. А государство только делает вид, будто у него есть такая статья расходов: образование. Её, наверное, только на зарплаты чиновников и хватает..."

С тяжёлым сердцем пошёл Иван копать картошку, надеясь, что работа даст облегчение душе, утомив тело. И действительно, поразмыслив некоторое время о чиновниках, о том, как они в точности выполняют приказы свыше и проводят политику государства, и что подавление забастовок – это, очевидно, сейчас и есть государственная политика, а не отсебятина районных боссов, Иван незаметно перешёл в совершенно другие материи. Ему вспомнилось, как они с женой мечтали накопить денег и проехаться по Золотому Кольцу. Всё время что-то мешало: то рождение детей, то всякие эксперименты в экономике, приведшие к тому, что Иван, строитель с тремя четвёртыми разрядами, остался безработным. Почему-то очень хотелось посмотреть действующие монастыри, узнать, действительно ли есть места, где порядочные люди строят жизнь по-своему, или там те же лицемерие и страсти.

Мысли расширились до предположений, что неплохо было бы объединить все православные церкви: русскую, зарубежную и старообрядческую в какой-то один союз, который бы отодвинул в сторону формальные споры, до которых Господу, наверное, и дела нет, а занимался конкретными делами. Например, церковь могла бы сильно повлиять на то, чтобы преступники, отсидев в колониях, не возвращались обратно. Церковь должна взяться за самое трудное и неблагодарное, что не по силам властям: за тюрьмы, за молодёжь, инвалидов, бездомных. Тогда и в обществе к ней будет соответствующее отношение, и верующих станет в несколько раз больше. Осмотришься кругом – не видно ни государства, ни церкви, одна мафия. Разве что эпизодические шумные мероприятия для галочки и ради банкета...

Иванов огород занимал почти гектар земли: к положенным соткам он пригородил ещё изрядный кусок, благо участок на окраине упирался в густой орешник, переходящий в разносортный лес, который окружал Озеро. Здесь и напротив, через улицу, где он намеревался устроить настоящую усадьбу и даже начал строить свой, нормальный, вместо этого двухквартирного,

33

бывшего совхозного, дом, Иван садил всё, что можно вырастить на земле, за исключением, наверное, только зерновых, требующих особой техники. Садил себе, скоту на корм, на продажу. Обрабатывал, кроме пахоты, всё вручную, так как тракторов в селе было мало. Оборонял от воров, которые свои огороды не возделывали, предпочитая жить за счёт чужого труда. Таких семей в деревне было немного, пять-шесть, но досаждали они изрядно, и, когда попадались по-крупному и шли в тюрьму, люди облегчённо вздыхали. Об этом и подумал Иван, бросив решать церковные проблемы, когда у самого забора увидел три выкопанные за ночь куста картошки.

– Да, оскотинел народ, – вздохнул он.

– И тебе доброго дня!

Иван вздрогнул и посмотрел в сторону, откуда услышал приветствие. По заогородной тропинке с удочками шёл физик местной школы Николай Андреевич. Иван даже устыдился, как будто неожиданный путник подсмотрел его эмоции.

– Здравствуй.

– Да ты уже поздоровался. Картошку копаешь? Вернее, смотрю, докапываешь. Молодец. А у меня методдень сегодня, так решил порыбачить последний раз в сезоне. А то сейчас закрутится-завертится всё, за этой работой будет не до рыбалки.

– А почему огородами, Андреич?

– А вот не поверишь, Иван. Скажу тебе, но не для разглашения. Были у меня на лето спортивные тапочки на шнурках, так порвались вконец. Остались только полуботинки для школы, а больше ничего нет. Даже старую обувь всю сносил. Видишь, я ж босиком. По улице идти, сам понимаешь, стыдно: ещё ученики увидят. А отпускных, сволочи, так и не дали...

Иван опёрся на столб забора, чтоб дать отдохнуть спине, и Николай Андреевич, восприняв это как жест, располагающий к беседе, подошёл ближе.

– Не холодно?

– Холодно! Да! – учитель нервно дёрнул головой вбок. – Что ж дома сидеть,

34

это мерзкое телевидение смотреть, рекламу, где лучше купить шубу или автомобиль?.. И так жизнь проходит как-то по-собачьи, хоть на Озере отдохнуть душевно... Вообще-то, в детстве я чуть ли не до самой армии босиком бегал. Я ж местный, этого района...

Николай Андреевич замолчал, но вздохнул так, словно это было продолжением слов. На соседний столб ограды сел воробей, скептически оглядел босого учителя и упорхнул.

– Я тебе, Иван, выдам свою тайну. Ты мужик хороший, зря трепать языком не станешь. Хочу добиться пенсии, так как это сейчас единственный шанс для неголодной жизни. Зарплат в стране никому не дают, а пенсии, по крайней мере, в нашей области, платят почти в срок.

– Поделись. Может, перейму опыт.

– Это вряд ли. Я решил сделать ставку на сердце. Оно у меня и без того слабое. На последнем месте, в школе только, пятнадцать лет проработал, а сколько до этого всего было... И всё нервные профессии. Так вот. Сейчас я придумываю способ, как посадить сердце, но так, чтобы не сыграть в ящик. Получу группу инвалидности. На хлеб мне этих денег хватит. Остальное – огород, пасека и сад. И буду себе жить-поживать. На рыбалку в обуви ходить.

– Помрёшь раньше времени.

– Дорогой мой! Эта теперешняя жизнь и так нас убивает. У всех одни мысли: как выклянчить зарплату, где занять до получки. Так что я всего лишь быстро сделаю то, что с нами делают медленно, и с сердца главную нагрузку сниму: заботу о деньгах. В нашей стране подвиг – дожить до старости и хоть несколько месяцев получать пенсион. Дожил, не убили – счастлив. Так вот, я сейчас буду получать пенсию, а вы ещё попробуйте дотянуть до неё... Сам знаешь, "живые" деньги теперь видят только пенсионеры. Это ж не старикам пенсии платят, а всей стране: старики с детьми делятся, с внуками... А на наши зарплаты бывшие марксисты виллы себе строят во Флориде, отдыхают за границей, дорогенные машины покупают. Тьфу!

Учитель плюнул, но неумело и, достав платок, вытерся.

– Не стоит, Андреич, – возразил Иван. – Через пять лет, может, улучшится

35

жизнь, а ты – калека...

– Эх, Ваня, ни фига, как говорят мои ученики, ты не понимаешь в обстановке! Ведь конец света уже наступил. И сейчас идёт проверка: кто человек, а кто мразь. Иначе допустила бы высшая сила такую жизнь?.. Потому-то и тяжело так, чтоб каждый проявил себя. Посмотри, как в последнее время опаскудился народ. За рубль убивают. А иным и нищета ничего, только добрее и порядочнее становятся... Тебя вон три раза за лето обворовали, а ты не берёшь в душу зла... Так что через пять лет будет ещё хуже, а я к тому времени хоть поживу, как хочу, здесь, на Земле. Книги, рыбалка, сад – мне больше ничего не надо. Мы и так, как дураки, всё время жили, надеясь на лучшее будущее. А я хочу нормального настоящего. Чтоб денег хватало хотя бы на самое простое, чтоб мёд можно было продавать не дешевле сахара, чтоб пары обуви хватало года на два... Ты, смотрю, тоже не в "Саламандре" ходишь...

– Моим ботинкам, между прочим... – усмехнулся Иван, – да, десять лет.

– Фабрика "Скороход" что ли?

– Не знаю. Года три носил "на выход", и вот семь лет – как рабочие. В городе ещё каблук стирался, а здесь ничего. Вид, конечно, потеряли...

– Ну, уж получше, чем у меня. Видишь, я ноги глиной измазал, чтоб не белели... Ладно, я пошёл, а то скоро уроки закончатся, так пацанва везде будет лазить и за огородами тоже...

Николай Андреевич пошлёпал, раскачивая бидончик с рыбой, а Иван вспомнил про участкового и, прихватив вилы (бросишь на грядке – утянут), пошёл с огорода.

Разговор с учителем напомнил о вчерашнем унижении другого, родного, человека, и Иван стал в подробностях решать, какое жёсткое заявление напишет на тех, кто принёс в жертву своему обжорству его любимую овечку. С тем и дошёл до двора участкового. Тот был дома. Встретил он Ивана любезно, пожал руку, но почему-то провёл его во внутренний дворик, где гараж, столярка и другие постройки вместе с поленницей образовывали закрытую со всех сторон территорию. Там он вежливо посадил гостя на колодку, а сам сходил за сигаретами.

– Иван, вот что... – начал участковый после того, как закурил и два раза

36

затянулся. – Думаю, ты остыл и правильно всё поймёшь. Тебе ещё повезло: взяли только одну лапу, даже побеспокоились, чтоб остальное мясо прибрал...

– Ты что, Володя? Хочешь сказать, что никакого дела и не начинал?

– Сейчас ты всё поймёшь. Там отдыхали два человека, которые контролируют весь наш город. Все главные чиновники – их друзья.

– Кто они?

– Сергей Петрович Голованов, авторитетный человек, и ответственный от блатных, которого все называют Витёк. Против этих дёргаться бесполезно.

– И что, прокуратура, администрация боятся с ними связываться?

– Может, боятся, может...

– Все знают, что они преступные главари? И ничего не делают?

– Они ж сами не воруют...

– Так, Володя, я подаю тебе заявление. Ты отвозишь его, куда надо. Не давать ходу не имеешь права. Плевал я на этих сволочей! Что это такое: нас можно грабить, оскорблять, выбрасывать с работы ни за что, а мы не смей и рта открыть?

– Как хочешь. Естественно, дам ход. Только зря ты к моему совету не прислушиваешься. Учти: ты очень легко отделался.

– А на кой тогда, извини, хрен нужна твоя милиция?! То Колька меня обворовывал, и вы ничего не сделали, теперь эта мафия, и вы опять – ничего. Ну, так закройте свои отделения, а кители повесьте на огородах... Хотя, если так будете работать, вас и сороки перестанут бояться.

– Ты, Вань, не кипятись... – не обиделся участковый. – Упрёки твои принимаю. Только дело-то не в милиции. Мы всё можем. Два месяца дай – всю преступность в стране задавим! Я в своих сёлах всех воров знаю наперечёт: кто где был, что украл. И так по всей стране. Понял?.. – он бросил окурок сигареты под ноги, продолжил спокойнее. – Что для этого нужно? Приказ сверху. У нас в милиции всё от политики зависит. Будет сверху политическая воля – всех пересажаем, ни одного авторитета не будет на свободе. Но воли нету. Видно, наверху не хотят бандитов трогать. То ли

37

повязаны с ними, то ли бардак в стране властям выгоден. Слышал по телевизору, на каких недавно людей ордера выписывали, арестовать собирались? Страну на миллиарды кинули. И что? Всё затихло... Знакомый гаишник рассказывал: остановили они за превышение скорости навороченную иномарку, а оттуда дуло автомата и мордовороты на них матом. Мол, мы ваших жён-детей вычислим и порешим, так что не дёргайтесь. Во как! Видал?.. Кому такая обстановка выгодна?.. Кто за это ответит?.. Я?.. Раньше я знал, что в городе лишь пять-шесть человек могут себе всё позволить. А сейчас я в своей форме, как мишень разрисованная. И прав никаких не имею. Только такому, как ты, могу надоедать хоть каждый день. Вон я в область ездил по гражданке на своей развалюхе, так восемь раз посты останавливали и заглядывали в багажник. Знали, что на таком пылесосе крутые ездить не будут... Так что не в милиции дело, Иван. Мы любой приказ выполним и под пули пойдём, если стране надо будет. Упрекай, да только тех, кто повыше, а не меня. У одного нашего милицейского начальника на жене бензоколонка числится, у другого – придорожный сервисный комплекс. Они на своей работе сами себе "крыша". А возьми тех, кто над ними начальники. Им страна нужна?.. Твои овцы?.. Не дёргайся, Иван. Я тебя по-дружески прошу. Мне-то что? А у тебя семья... Ну, ладно, пора ехать. Два дня посадки конопли уничтожаем. Да-а, город ещё что-то зарабатывает, а безработное село живёт снабжением города наркотиками. Масштабы дикие... С одной стороны, смертью торгуют, но, с другой, ведь в городе ни мяса, ни овощей – ничего не продашь, всё импортом забито...

– А заявление я тебе всё-таки принесу. У нас не Москва. Не верю, чтоб эта шобла даже прокуратуру и районный суд подмяла под себя. Кто-то ж их садит...

– Садили. Сейчас в зону идут только круглые дураки ... да у кого денег нет... Заявление оставишь в сельсовете, я завтра еду в город... – участковый снова закурил. – А может, такие чудаки, как ты, и заставят всех соблюдать закон?..

Участковый, несмотря на то, что сообщил Ивану много нового и неожиданного, не переубедил его. Зачем, думал Иван, возвращаясь домой, прокурору связываться с такими придурками, которые по деревням воруют

38

баранов? Райцентр у них маленький. Иван сам там родился, прожил тридцать с лишним лет и хорошо знал, что и в городе, как здесь, в деревне, все про всех всё знают. Для чего ж прокурору или судьям позориться дружбой или какими-то общими делами с уголовниками?.. Володя – понятно. Он каждый день имеет дело с преступниками, и естественно, что у него такой мрачный взгляд на жизнь... А гаишник тот – просто трус. Полоснул бы очередью из автомата по мордоворотам в целях самообороны, и некому было бы "вычислять жён и детей"... Да, зря он тогда не поехал с Володей на Озеро. Видать, они хорошо его пуганули. На двоих не посмели бы так "наезжать", как говорит Пашка. Можно было ещё пару мужиков взять и устроить этим райцентровским мафиози жаркое... Ничего, повоюем. Хватит прощать воровство. Честно работаешь, никого не трогаешь, так всё равно тебе не дают жить... А заявятся в деревню – можно и ружьишко достать да пса с цепи спустить...

С такими мыслями и в полной решимости не капитулировать перед какими-то овцекрадами Иван почти дошёл до своего двора, как вдруг его окликнул дед Степан.

– Соседушка, заходи сюда, – позвал тот с крыльца. – Есть такое дело. Выпить не предлагаю: нету, и ты не употребляешь без поводу... А, может, и есть какой повод? Егоровна, есть какой праздник намедни, а? Вот хотим с Иваном выпить.

Егоровна, худощавая и высокая, с лицом, словно окаменевшим от времени и забот, легко, впрочем, смягчавшимся, когда приезжали внуки, присела на крыльцо и ответила не обычными проклятиями в адрес мужа, который "грешил пропустить", а вполне спокойно: понимала, что на этот раз дед шутит.

– Работайте, мужички, какой вам праздник?.. А в старину в этот день бабы убирали лён. Так и говорили: баба Василиса. Ты вот, Иван, грибы, малину собирал, а пошто за боярышником не ходите? Посушить – так цельную зиму чай пить хватит, ничего и покупать не надобно. Потом и другие кустарники украсятся. Запасайте всё. И полезней во сто крат, чем покупное.

– Можно. Мы ещё листья собирали – малины, земляники. Сушили.

– И опять ты, Иван, хмурый, как туча, – вмешался старик. – Чего там с ворами-то?

39

– Участковый отговаривает заявлять. Неприкасаемые, мол.

– Да-а, везде бардак. Новости слушал?.. На Сахалине военные лётчики яйца возят на остров, тем и живут. Довольствия им давно не платят.

– Яйца?

– Нет, это в газете было. Бабка! Опять твои куры на помидорах!

– Мои! – Егоровна поспешила спасать урожай. – А не твои, что ли? Кыш! Кыш, бесова сила! Вот горе с ними!

– Да вот. А в Москве корреспонденты, значит, газеты "Труд" проехали по окраинам, и везде солдатики строят генералам дворцы. И что придумали, кабаны пузатые! Спускают рядовых в ямы для рытья канализации и на весь день. Как время подойдёт – спускают туда ж, в яму, еду-питьё на верёвочке. Что это, Иван, а?

– Сколько ты выписываешь газет, Игнатьич?

– Сейчас мало. Дорогие. Но руку на пульсе страны держу и в такую бл...ую армию внуку своему идти запрещаю, хоть и сам воевал. Что это такое: солдатиков теперя кормят два раза в сутки?! Мы что, не служили?! И четыре раза кормили бы – всё мало! Говна им, генералам! Моя семья мордатых да пузатых защищать не будет! А потребуют, так сам за внука пойду! Немцев бил – и нашим генералам задам перцу! Денег у них, видишь ли, нет на армию! Слыхал по телевизору?! Президент полетел в отпуск, назавтра, значит, премьер-министр, то есть глава кабинету, полетел к нему утверждать министров! А сегодня президент прилетает в Москву для встречи с президентом республики Корея! Ему что, только вечером об этом доложили?! Я тебя спрашиваю!..

– Меня?

– Тебя! Он на чьи деньги туда-сюда, как Баба-Яга, разлетался?! Я налогов не плачу! Одному премьеру голову срубил, другому! Головы-то отрастут, а сколько денег тратится?! Твоих, Иван, денег! И Дашкиных! Казённая палата от мужика богата! У твоих сынов одёжа на зиму припасена?!

– Ещё не покупали. С картошки.

– Вот он их и пролетал, те денежки! Туды пролетел – шум, пыль; назад -

40

тоже! Да ещё, сообщают, на трёх самолётах: видно, ср...а не вмещается!

– Старый, – вмешалась Егоровна, – ты чего разорался на Ивана? Говори, зачем позвал. Ты, сосед, не обижайся. Этот политический с утра на меня орёт за какую-то канализацию. Говорит: российска армия залезла в канализацию и тама сидит. Совсем дурак стал с этим телевизором. Я его побью. Ей-Богу, побью, если не уймётся...

– Егоровна, – улыбнулся Иван, – деда побьёшь или телевизор?

– Обоих... Две болячки в дому. Говори, пошто человека отвлёк!

– Да, Иван, такое дело, – по тону старика почувствовалось, что он и сам раскаивается за свои крики. – Возьми у меня кобылу с телегой, съезди на директорское поле. Себе, значит, соломы наберёшь, и нам. Нам одну только телегу: животине на подстилку. А себе, сколько хошь. И завтра бери, вози. Твои овцы-то за милую душу будут жрать такую солому.

– А что, разрешает?

– Ты и не знаешь? – удивилась Егоровна. – Он же продал трактор Орлову, уезжает в город, а дом оставляет дочке, что за энергетиком-то.

– Да?.. И за сколько продал?

– Того не знаю, Иван, а солому народ ещё вчерась возил.

– Вот, а я и не слышал. С огорода не вылезаю.

– Ещё бы. Ты и так, сосед, таку махину перерыл. А мой дед прилипнет к телевизору...

– Чего торопишься? Ещё ботва не посохла.

Подозревая, что дружная супружеская чета снова оказалась на грани перепалки, Иван поспешил в сарай за старой кобылой деда Степана. Пока запрягал, вернулась с работы Дарья. Она подошла к забору, разделявшему соседские дворы, узнала, куда собирается муж, и посоветовала взять на поле Пашку, чтоб хоть сколько-нибудь помог.

– Ну, что, красавица, зарплату вам так и не обещают? – поинтересовался старик.

– Тишина, Степан Игнатьич. Министр финансов отчитался, что всё выдали.

41

Так что теперь и ждать не стоит.

– Слушал я этого сопляка. Важничала вошка: запрягала блошку. Я вам, молодые да зелёные, сказку по этому поводу расскажу. Жизненную. С намёком.

– Давай, – поддержал Иван, прикрепляя дугу. – Наверное, с месяц новых сказок не сочинял. Пора уже.

– Вот и послушай. Сказка, как говорится, ложь, да в ней намёк... Однажды решили зарубежные державы помочь России устроить жизнь по-ихнему, по-правильному. "Дадим денег, – говорят, – нову жизнь наладить, чтоб зажили вы, русские, припеваючи, как мы живём. Но с условием. Наши деньги, чур, не разворовывать дьякам да воеводам. Пока счастливую жизнь народу строить будете, чтоб этот самый народ, значит, не страдал. Цены на товар, особливо на продовольственный, не загибайте. И, главное, ассигнации лишние не печатайте, а то станет сор, а не деньги". Почесал царь лоб, почесал затылок. Трудные условия, да больно денег много обещают. "Ладно, – думает, – свита у меня большая, и умные есть, что-нибудь придумают". Вернулся домой, собрал двор, всё изложил. Вот главный министр и советует: с сего дня чтоб жалованье на Руси никому не давать. Жалованья давать не бум, тогда и цены замёрзнут, и ассигнаций новых рисовать на монетном дворе не потребуется. А русский народ и без денег проживёт, его бы только утешать изредка. Похвалил царь министра. Теперь, говорит, нам от заграничных держав отказу в помощи не будет. "Батюшка-царь, а помощь европейску куды направим? – интересуется один вельможа. – Али механизмов заграничных понакупим, чтобы народу жилось легко и сытно?" А другой возражает: "Сразу всем счастливыми делаться опасно. Пусть спервоначалу царские детки попробуют. Вроде эксперименту..." Царь согласился. Пусть, мол, на первых порах мои поживут по-заграничному, испытают. А то мало ли что: не повредит ли сытная жизнь здоровью?.. Уговорили его и о племянниках своих позаботиться, и обо всех двоюродных и троюродных, и с кем в детстве вместе голыми пятками по навозу во дворе бегал... Разошёлся царь. "Всему двору нашему хватит! – кричит. – Мешок большой привёз! Становись в очередь! Мало нам будет – ещё съезжу! Скажу: " Кое-где голодные замечены. Добавьте деньжат, коли взялись нас переделывать..."

– Паша! Я выезжаю! – крикнул Иван. – Эх, дед, в старые времена получил

42

бы ты за такие сказочки...

– В старые времена, Вань, я сочинял частушки. Это сейчас пальцы не те, закинул гармонь. Ну, поезжай... Колёса у меня уже негодные, замены просят...

Так называемое «директорское поле» с весны служило предметом для разговоров и сплетен по всей деревне. Директор совхоза взял себе лучшее поле и засеял его на собственном тракторе пшеницей. Пахала, правда, совхозная техника. Поле это было ровное, удобное, с отличной землёй да ещё и удобренное осенью, потому мужики работали с удовольствием, резво, в считанные минуты проезжая в конец и мигом разворачивая плуги обратно у красивой берёзовой рощицы. Ближе к уборке директор стал прокатываться мимо поля по несколько раз в день: находились желающие скосить вручную краешек, пока зерно молодое да нежное. Говорили, что кое-кто даже попался.

Многие с завистью смотрели на поле, видя, как хорошо вызревает на нём зерно. Но чтоб себе так же засеять, никто и не думал. "Где нам?.. Не те возможности... Нет ещё у нас своей земли..." – говорили. И вот директор то ли выписал за деньги, то ли даром взял на день единственный совхозный комбайн, что ещё был на ходу, собрал урожай и тут же продал его куда-то, а следом и уволился из совхоза. Сначала говорили, что будет фермерствовать (трактор и машина есть), а теперь вот, оказывается, уезжает...

– Пап, – Паша словно подслушал мысли отца, – а что, этот директор за счёт совхоза для себя вырастил?.. А тебе так нельзя: урвать что-нибудь и смыться? А то кому-то зерно, а нам только солома...

– Нормальный человек не будет "урывать" и бегать с места на место. А будет жить, зная, что эта земля и сегодня для него, и через пятьдесят лет.

– Что-то не похоже, что мы здесь хозяева. Ты ж не берёшь землю.

– Ну, это вопрос сложный. Говорят, земле хозяин не тот, кто владеет, а тот, кто заботится. У нас на всё село восемь тракторов. Из них пять – совхозных. Не лопатой же её ковырять, если даже отдадут...

– А что ж нам не поможет никто? Мы бы взамен продавали всё дешевле заграничного.

43

– Денег нет у государства.

– И я тоже буду всю жизнь вкалывать, как ты? – Пашина мысль бежала, не задерживаясь на чём-то одном, а Иван сначала задумывался, по привычке и жизненному опыту не торопясь со словами.

– Не знаю про тебя, – ответил он через минуту. – Я другое скажу. Смотрел твои новые учебники. Вы в этом году Библию будете изучать по литературе. Так вот Христос говорил: хлеб насущный добывайте в поте лица своего.

– А ты всегда, пап, делаешь, как он говорил?

– Стараюсь.

– А зачем людям Бог? Так нельзя прожить?

Иван даже растерялся от такого резкого перехода и посмотрел вокруг, словно ожидая подсказки со стороны.

– Чтоб не зазнавались, Паша... Не думали, что они выше всех и им всё позволено.

– А, как эти, которые овечку у нас украли? Почему тогда он их не накажет?

– Может, уже наказал. Откуда мы знаем? Да я ж и заявление на них подам... Хотя наказания бывают разные. Вот ты разобьёшь что-нибудь в доме. Тебе когда хуже: если мама отругает или если самом будет жалко?

– Лучше пусть отругает. Если что-то такое, что жалко, то будешь думать, думать постоянно... И гулять настроение пропадёт...

– Может, и ЭТИ со временем поймут, какая мелкая у них жизнь... А наказание будет. Обязательно. Всё, приехали. Бери вилы. Тпруу!

– ... Пап?

– Не хватай так много!

– Пап?! А ты Юрке дашь мешок картошки?

– На что?

– Девятый класс с завучем едут на заставу. Девки конкурсы готовят разные, пацаны берут гитару, а то там нет света.

44

– Как это?

– Говорят: нету. Или редко бывает. И угля нету зимой. Мёрзнут. И хлеба нету. Девки будут печь всякую ерунду, а пацаны собирают картошку. Ты ему дашь?

– Да-а... Пашка! Аккуратнее, а то прогоню. Вилы как держишь? Переверни.

– Так прикольнее! Сейчас мы как навалим воз – Рыжая фиг утянет!

Энтузиазм сына быстро пропал: нелегко было поднимать навильник тяжёлой соломы над головой. Впрочем, Иван не собирался грузить много: берёг старую лошадь, к тому же дорога домой шла на подъём. Отсюда, из низины, казалось, что деревня находится на следующей ступеньке, и если б здесь, у речушки, среди окружающих её кустов и жёлтого от скошенных хлебных колосьев пространства какой-нибудь великан поставил свою гигантскую ногу, то следующий шаг ему пришлось бы делать на той почти ровной площадке, где среди зелени огородов щедро, не жалея места, люди разместили свои дома и хозяйственные постройки.

Но ещё выше, за деревней, стояли невысокие холмы, невидные от речки. Там, где они сгрудились наиболее тесно, с древних времён собиралась вода, в которую, как в зеркало, могли заглянуть и ночная луна, и слепящее дневное солнце, и бегущие куда-нибудь облака, и всё огромное, бесконечное небо.

"Когда в эти места пришли люди, – рассказывал соседу дед Степан, – они сразу назвали село в честь озера Озёрками. А вот самому озеру название долго придумать не могли. Кто ни назовёт, больше о себе скажет, свои впечатления выразит, а чтоб одним словом обо всём в целом сказать – не получалось. Но называть-то приходилось: купаться, рыбачить ходили... Так постепенно озеро стало Озером, с большой буквы, и против такого названия никто не возражал".

... Поле находилось недалеко от деревни, и до вечера Иван успел съездить за соломой дважды. Когда возвращался во второй раз, то увидел у распахнутых дедом Степаном ворот Егоровну и свою Дарью. Женщины рассматривали что-то во дворе Степанчуков и разговаривали. Лошадь привычно потянулась на свой мостик, и Иван остановил её, чтобы взять за узду и отвезти солому к себе.

– Что интересного, – спросил он жену.

45

– Радость наша вернулась – Колька.

– А он уезжал?

– Ну, ты даёшь! Я полдня в школе и то знаю. Они ж с утра пили с Башкатовым, и Колька полез к чужой жене. Получил, видать, хорошо: где-то ближе к обеду его увезли в больницу. Сейчас как раз торжественно прибыл домой.

– Прямо Кощей Бессмертный. А по двору кого гоняют?

– Привёз из города двух уток на развод. Хвастал, что родственники дали.

– Спёр...

– Да может, и украл где-то. Его не поймёшь. Вы ещё поедете?

– Не успеем до темна. Пора управляться.

Иван вошёл во двор и потянул уставшую Рыжуху так, чтобы телега вписалась в узкие ворота. У соседей, действительно, громко крякало и кричало, из-за чего даже лошадь косила глаза и ступала неуверенно. Иван остановил её у кошары сарая, начал выгружаться, складывая солому на старые доски, чтоб не подтекло от дождей.

– Здорово, сосед! Видал: хозяйство буду разводить! – похвастался Колька через забор.

– Здорово... Ты бы это расколовшееся дерево спилил. Самим ходить неудобно, и нам нависает.

– Спилим, Иван, спилим! Везде порядок наведём! Чем, думаешь, лучше уток кормить: ячменём или овсом?

– Зефиром.

За поздним, ещё по летнему режиму ужином Иван пересказал семье свой разговор с участковым. На всякий случай попросил всех остерегаться незнакомых машин и людей, которые в их захолустном селе сразу бросаются в глаза, за исключением летних месяцев, когда на Озеро едут отдыхающие, а также стараться всегда быть у кого-нибудь в поле зрения. Семья поддержала

46

своего главу в его решении добиваться справедливости. Дарью возмутили слова участкового о том, что они "ещё легко отделались".

– Это что ж теперь: мы должны от бандитов откупаться? Спасибо им говорить, что не всё хозяйство перерезали, а только одну овечку?

Паша, как всегда, расхрабрился сверх меры, и его пришлось урезонивать. Старший неожиданно серьёзно заявил, что прощать преступников – значит, становиться пособниками в их следующих преступлениях. Родители переглянулись, подумав одно и то же: то ли сам повзрослел, то ли в школе на каком-нибудь уроке что-то подобное обсуждали. Дарья подумала на учителя истории, политизированного не меньше деда Степана и часто приносившего в учительскую газетные статьи о бардаке в стране.

Пока дети готовились спать и толкались возле умывальника, Иван подсел к радио.

– Подслушать что ли, – устало вздохнул он. – Осталось ему жить меньше двух недель... Совсем одичаем.

Новости в этот вечер к здоровому и спокойному сну не располагали. Сначала рассказали о землетрясении в Южной Америке и о международных инспекциях в Ираке. Потом пошли внутрироссийские события. "... Сегодня генеральный прокурор России наконец-то прокомментировал трагические события в городе Н., где, как известно, там была расстреляна семья политика Т. Сам Т. скончался на месте от четырёх огнестрельных ран. Как заявил генпрокурор после встречи с президентом, первоначальные версии по этому делу разрабатываться не будут, так как затрагивают известные всей стране имена, что, как выразился глава государства, "отрицательно повлияет на стабильность в обществе..."