Текст книги "Время Лиха(СИ)"

Автор книги: Андрей Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Да, я виноват... – Иван обнял жену, посадил рядом. – Ждал твоего вопроса, а сам и говорить не хотел... Да ты, наверное, догадалась, что я ничего не выездил. И целое стадо воры б сожрали, прокуратура не почесалась. Она существует, чтоб защищать власть от народа...

– А я тебе сразу говорила. Тут целым коллективом требуешь да через голодовку – и то мало надеешься чего-то добиться. Прежняя власть хоть притворялась, что заботится о благе народа, а эта... словно черти вылезли из преисподней... Если не хочешь, не рассказывай.

– Расскажу. Чтоб ты поняла: их и голодовкой не прошибёшь. Только пойду подложу сена корове да замкну сарай.

Иван вышел во двор, а Дарья вынула всё из своей школьной сумки, разложила тетради для проверки. Сегодня было три пачки. Вдруг во дворе что-то зашумело, вслед за тем отчаянно залаяли собаки, и Юра с Пашей выскочили из детской комнаты.

– Мам! Там кто-то на отца напал! Мы в окно видели!

У Дарьи похолодело сердце и обмякли ноги. Она даже не смогла воспрепятствовать детям, которые схватили ножи, кочергу, кухонный топорик и бросились из дому.

Вмиг оказавшись у сарая, мальчишки заспорили было, куда бежать, потому что отца нигде не было, но дед Семён, который почти что перепрыгнул забор вместе со своей большой дворнягой Барсиком, пустил пса и ткнул рукой в темноту: "Туда! Туда!" Однако выручать уже никого не пришлось: Иван появился со стороны огорода с поленом в руках.

– Не догнал! – разочарованно объявил он. – Два раза по спине перетянул, а у забора хорошего пинка подсадил! Но так и не разглядел, кто... Юра, иди успокой мать.

80

– Охренел народ, прости, Господи! – выругался Степан Игнатьевич. – Я, значит, сразу смекнул, что к тебе в сарай лезут. Псина у нас чуткая. Слышу: не на улицу рванула, а к забору, к твоему углу. Так я за топор – старуха на веранде кладёт – и на помощь. Да этот б...ий выключатель... А в темноте не найду, где дверь, где крючок...

– А наша сперва молчала, как будто прикормили. Я уже вплотную подошёл, тогда они рванули в огород.

– Пап, а сколько их было? Может, вкруголя побежим – догоним ещё? – предложил Паша.

– Бесполезно. В лес рванули. Коли я их на ровном месте не догнал... Дашенька, на тебе лица нет! Ты зачем дрын взяла?

– Господи, как я испугалась, – Дарья села на колодку, действительно, выделяясь, несмотря на слабый свет с веранды, меловым лицом испуга.

– Ну, ребята, – оглядел всех дед Степан уже с улыбкой, – да мы гуртом целое вражеское войско отколошматим! Кто с ножом, кто с топором!.. Егоровна, ты чего там пыхтишь под забором?! У тебя, небось, ППШ прибережён на такой случай?!.

– Мели больше! – ответила из темноты супруга весёлого старика, не видимая никем, кроме него. – Людям нервы, а ты болтаешь всякое!..

– Ничего, они нам заплатили за встряску, – сказал Иван, вынося от сарая на свет новенький лом, гвоздодёр и два полотняных мешка. – Сами себя наказали.

– Вот это трофей!.. – начал было дед, но Дарья его перебила.

– Боже мой! Они ведь могли тебя в темноте этим ломом...

– Папа ж морпехом служил, фиг бы они его! – возразил Паша.

– Да и ты своим кухонным ножом всех бы распугал, – прибавил Юра.

Скинув напряжение, все заговорили разом. Мальчишки беззлобно подшучивали друг над другом и спорили, можно ли будет завтра найти воров по следам. Иван в подробностях пересказывал случившееся и часто замолкал, когда свои замечания вставлял дед Степан, который, как оказалось, едва ли не в засаде сидел, "всем своим радикулитом предчувствуя то ли изменение

81

погоды, то ли ещё какую гадость". Дарья слушала мужчин молча, а Егоровна тихо сокрушалась:

– Одурели люди. Кто миллионы тащит, кто за грош душу продаёт. Раньше такого в деревнях не было...

– Да-а... – заключил Иван, когда выговорились и вечерний холод напомнил о себе. – А ведь захотят залезть – залезут. И весь скот пустят под нож за ночь. Не будешь же круглосуточно караулить у сарая. Чтоб от таких уберечься, надо днём спать, а ночью заниматься хозяйственными делами и заодно оберегать имущество.

Вместо подготовки к урокам, которую Дарья из-за нервной встряски перенесла на раннее утро, жена потребовала от мужа отчёта о его визите в прокуратуру. Она понимала, что на этот раз их пришли обворовывать не те, кто убил овечку, а свои, деревенские, однако эмоции затеняли логику.

– Я как подумала, когда мальчишки побежали, что ты ТАМ поругался и тебе пришли мстить, так до сих пор это не идёт из головы, – пояснила она.

– Ага, прокурор с мешком и гвоздодёром приходил... – усмехнулся Иван.

– Я догадывалась, что от тебя отмахнулись и рассказывать нечего, но всё равно...

– Отмахнулись... Во-первых, я приехал в город с большим опозданием. Орлов сломался, я вылез из автобуса помочь. Долго копались. В прокуратуру попал уже после обеда.

– Ты всем готов помочь. Что-то тебе не очень помогают... Паша, ну-ка утихомирься там! Не выспитесь!

– Ты тоже не выспишься перед школой. Ещё хочешь, чтоб рассказывал...

– Ох, хоть бы вообще заснуть сегодня. Буду переживать сейчас за всё...

– Второй раз не придут... Да и побил я одного из них добре...

– Ну, и нечего жалеть. За дело получил. Вот так бы мы встали утром, а в сарае пусто: ни коровы с телёнком, ни свиней, ни овец, ни кур. Одни зарплату не дают, другие украли бы всё...

82

– Да, пришла беда – отворяй ворота, – согласился Иван уже без иронии, садясь на своё любимое место возле печки. – Не помню уже, когда что-то хорошее случалось. Только плохое.

Рассказ Ивана о поездке в райцентр

Прокуратура района размещалась в бывшем общежитии недавно ликвидированного лесотехнического училища. Посетителей в этот день принимал зампрокурора Юдин – высокий, сутуловатый мужчина в серо-зелёном костюме, с широкими ладонями, живой, энергичный и не по должности жизнерадостный человек. Когда Иван изложил ему причины своего визита, зампрокурора выдержал минутную паузу и как будто растерялся. Но затем он вдруг вскочил с места, развёл руками, хлопнул в ладони и заходил по кабинету, небольшому, с двумя шкафами, столом со стульями и старинным сейфом, отчего ему приходилось не столько ходить, сколько поворачиваться.

– Так! А ведь мы вас не вызывали!

– Хочу узнать, зарегистрировано ли моё заявление и кто назначен следователем по этому делу. Я имею право?

– Мм, так!.. – Юдин приземлился на свой стул так же резко, как покинул его. – Всё в порядке. Я помню этот разговор с вашим участковым... Да, было и заявление... Посидите-ка минутку.

Он вышел из кабинета и вскоре появился с какой-то папкой.

– Вот, хе-хе! Всё на месте!

Иван глянул на папку: на ней не было никаких надписей, а, когда Юдин открыл её, внутри оказался только тетрадный лист Иванова заявления.

– Всё в порядке! У нас ничего не пропадает!.. У нас пропадают. Хе-хе-хе! – он снова хлопнул ладошкой об ладошку и сел на своё место, предварительно убрав папку в стол.

– Так оно зарегистрировано? Следствие ведётся?

– Следствие?.. А каков ваш убыток? Одна баранья лапа? Считаете ли вы нужным и возможным для себя решиться на масштабное расследование в данном случае? Ведь, насколько я информирован, баран – это не свинья, и по

83

весу и даже по качеству мяса (а мы с вами не мусульмане) гораздо ниже свинины. Ну, сколько может весить бараний окорок?

– Больше двух килограммов. Значит, больше минимальной зарплаты. До этого – административное дело, свыше этого – уголовное.

– Грамотный сейчас народ пошёл! – взмахнул руками от удивления зампрокурора. – А ведь можно всё решить просто, по-русски! Пошли бы к этим людям: так, мол, и так, что же вы, братцы? Я тружусь на селе, можно сказать, кормильцем вашим являюсь, а вы... Да они вам, если всё будет по-человечески, нового барана, может, подарят...

– Я пострадавший. И заискивать перед ворами не намерен.

Юдин встал, прошёлся по кабинету, внимательно глядя себе под ноги, словно хотел выяснить, сколько выйдет шагов его большущих зимних сапог по диагонали прямоугольного помещения. Иван посмотрел на прокурорские сапоги, задвинул свои старенькие под стул.

– Вы имеете право, имеете... – заговорил Юдин, теперь холодным тоном.

Он задержался у окна и не поворачивался. Иван глянул в его сторону и отметил, что солнце опустилось к горизонту, из-за чего в кабинете немного потемнело. Подоконник, край шторы, а также волосы и плечи зампрокурора покрылись кроваво-оранжевыми закатными лучами. Осенний день умирал быстро.

– Вы имеете право поступать как пострадавший, добиваться возмещения, даже моральной компенсации. Это сейчас модно, в суде обычно проходит. Но с чего вы взяли, что дело примет именно тот оборот, которого хотите вы? А я так, напротив, уверен в обратном. Пока следователь будет разбираться со всеми нюансами ( а это как минимум два месяца), у вас начнутся всякого рода неприятности: сгорит что-нибудь, случится несчастье с кем-то из близких... Понимаете, доказать, что это как-то связано с делом о краже, будет очень трудно. Возможно, вы ещё напишете заявления. Будут новые дела. Потом новые неприятности. И так до бесконечности. Потом вы начнёте жалеть, что вообще всё это затеяли, что баран, которого по большей части съели вы, а не кто-то другой, не стоил таких нервов и усилий. А то, что эти люди не простят вам шумихи, – сто процентов. Поверьте мне, я с ними сталкивался...по службе. Вы из села...дальнего... вам трудно всё это понять.

84

А я каждый день общаюсь с таким народцем, что Боже мой... Эти люди пойдут на всё, если затронуть их интересы. Вам лучше держаться от них подальше. Заниматься разведением домашних животных, уроки у детей проверять, дышать чистым деревенским воздухом...

– А завтра они придут за следующей овцой. Потом за коровой. Сейчас мафия сдирает с нас, если продаёшь мясо, двадцать пять процентов, а будет – пятьдесят.

– Ой, ради Бога, только не берите на себя роль борца. Мафия, рэкет – это сфера деятельности милиции. Все случаи вымогательств, тем более на колхозных рынках, у нас в области жёстко преследуются органами правосудия. На это нацеливает и областная прокуратура. Уж я-то в курсе. И губернатор, который очень много делает для подъёма сельского хозяйства... Спокойно растите своих баранов, коров и продавайте. Никто вам не будет чинить никаких препятствий. А что касается ваших...оппонентов, то со своей стороны обещаю: с ними будет проведена соответствующая работа. Беседа с прокурором – это тоже наказание. Знаете, какие руководители приходят сюда держать ответ за нарушение законов, за ущемление прав работников?.. И ничего!.. Сначала держат себя, как привыкли там, где работают, а потом пообщаются с нами – и совсем иной разговор. Никто о нарушениях закона и не помышляет. Повторных бесед обычно не проводим: всё решаем полюбовно.

Иван подумал об украденных руководителями зарплатах жены и о том, что спорить, скорее всего, бесполезно.

– Короче,– продолжил Юдин. – Вы здравомыслящий, умный человек и должны понять, что на этом деле вы больше потеряете, чем приобретёте. То, что сотворили эти ребята, однозначно правонарушение. Но если бы за каждое мелкое правонарушение садили в тюрьму, у нас сидела бы вся страна. Вы понимаете, что так нельзя делать. Тюрьма, зона, она ведь, между нами говоря, ещё никого не исправила. Изолировать необходимо только тех, кто представляет опасность обществу. К тем, кто ошибся, был по недомыслию втянут в противоправные действия, есть иные меры воздействия... Да, я непременно должен встретиться с этими лицами и провести серьёзнейшую беседу. Подобные действия недопустимы. И раз я слежу за соблюдением законности на территории нашего района, бездействовать не буду. Это я вам говорю со всей ответственностью. Я думаю, у вас нет оснований сомневаться

85

в словах работника прокуратуры?

– А что, они уже признались?.. И это запротоколировано?

– В чём признались?.. Ах, да... Естественно, ваш участковый указал на лиц... Кстати, то, что они оказались в это время на Озере, ещё не доказывает... Возможно, кражу совершили другие. Вот видите, в этом деле ещё много сложностей, столько нужно доказывать. К тому же прошёл значительный срок времени...

– Я подал заявление сразу.

– Да? – Юдин заглянул в стол, в папку. – Заявление... Кстати, заявление... Да-да, вы подали сразу.

– К тому же сядут они или не сядут – решать не мне, а суду. Я хочу восстановить ущерб. Хоть и одна баранья нога, но для меня это значительная потеря.

– А вы не боитесь? – Юдин вдруг наклонился грудью над столом, приблизив свою кучерявую голову вплотную к Иванову лицу.

В этот момент солнце полностью скрылось за горизонтом, в кабинете потемнело ещё сильнее, и Ивану вдруг показалось, что вьющиеся пряди волос у человека напротив зашевелились, будто живые. Он даже моргнул, чтобы наваждение рассеялось. Потом ответил:

– Я боюсь оставлять страну ТАКОЙ своим детям.

– Что ж. Вы будете приглашены для допроса в качестве пострадавшего.

– Когда?

– Это не от меня зависит. Прокуратура занимается убийствами.

Глава 6

Девятнадцатого декабря, на Николу Зимнего, Иван вернулся из областного центра, куда ездил с Орловым торговать мясом. В доме по случаю возвращения главы семейства были шум и гам, заставивший удивиться соседей, что жили через стенку, слушавших обычно только самих себя.

Мальчишки, получившие кое-какие подарки, громко спорили в своей

86

комнате. Иван сидел возле печки и делился впечатлениями с женой, которая, пустив в дело всё, что осталось от свиньи, готовила ужин.

– Первая чушка, что себе зарезали, уходит на глазах. Кости ещё экономно расходую, а мякоть... Пацаны каждый день просят пельмени или голубцы. И готовить сами согласны...

– Много ест голодный. Было б мясо постоянно, так бы не нападали... В городе тоже: иной, не торгуясь, два-три килограмма мякоти берёт, а многие рассматривают, рассматривают, прицениваются, прицениваются... И их жалко, и себе в ущерб торговать не будешь...

– Но вообще ж берут?

– Берут... Смотря где. Если б нам у входа место досталось, за день бы всё распродали... Интересно, что сало ушло быстрее, чем мясо. Да, знаешь, кто у меня рёбрышки купил?.. Наш бывший директор совхоза. Работает теперь в департаменте сельского хозяйства области.

– Ну да?.. Здесь наработал, довёл до ручки... Кстати, наш совхоз восстановили. Старый Никотин, бригадир, избран руководителем, бухгалтеры вернулись в контору, механизаторы, видела, снова около тракторов крутятся. Правда, теперь это не совхоз, а кооператив.

– А люди те же... Открой кружок, а то дымит...

– И правда... Заговорилась...

Дарья захлопотала у печки, и разговор на время прервался.

– Юра! – крикнула она. – Оденься, сынок, принеси несколько поленьев: пирожки дожарить!

– Да-а, дела-а... – вслух размышлял над новостью Иван. – Всю прошлую зиму воровали семенное зерно. Причём всем коллективом и под руководством сторожей. Потом купили зерно для сева, продав два комбайна. Летом нанимали чужие комбайны, что успеть всё убрать. Платили этим же зерном, одновременно воруя себе. Теперь, изменив вывеску, думают изменить себя?..

Залаяла собака, и Ивану пришлось выйти во двор. Вернулся не сразу.

– Что ж ты в одной шапке мёрзнешь? Ничего не накинул, – упрекнула его

87

Дарья.

– Петька Рыбаков приезжал. Отдал ему свою канистру солярки. Дрова надо вывезти с деляны.

– Кажется, тебе самому солярка была нужна?

– Отдаст. Ему срочно.

– Что за срочность такая? Уже стемнело, а они в лес...

– Говорит: на завтра-послезавтра передали снегопад. "А потом к нашему егевю пвиведут квутые из Мовска, начнут, как чевти, носиться по лесу и палить во все стовоны из кавабинов. И так всю дичь повыбили и нас в лес за двовами не пускают", – Иван усмехнулся своей пародии на картавого односельчанина. – А снег уже идёт. Красиво...

– Завтра опять будем откапываться... Кстати, у Рыбаковых новые соседи.

– Эту развалюху Петренок кто-то купил?

– Купили. Семья – четыре человека. Жили в нашем городе, на окраине, а там начали строить бензоколонку. Полгода их выживали: то мужика побьют, то в огород бульдозер заедет, всё вывернет... Формально власти их поддерживали: хотите – живите, хотите – назначьте компенсацию за свой дом и участок. Но, во-первых, не хотели родительский дом продавать, а во-вторых, хозяева бензоколонки предложили им вообще гроши. Как что случится – вызовут милицию. А те – ни вашим, ни нашим: мол, нет повода возбуждать дело. Среди этих хозяев, вроде, сын мэра... В конце концов среди ночи прямо в дом въехал грузовик. Пробил стену в детскую комнату. И что ты думаешь? Грузовик был угнан со стройки, а угонщик скрылся. Поломали полдома, а отвечать некому.

– Убить надо было того угонщика на месте.

– Им не до этого было! Дети испытали такой шок, что попали в психиатрическое отделение. Младшая – девочка – до сих пор лечится... Был у нас бесчеловечный социализм, но демократию сделали ещё более бесчеловечной... Хорошо хоть, что ты перец и соль купил. В нашем ларьке ничего нет. Уксус да чипсы.

– Значит, теперь у нас в деревне на четыре жителя больше?

88

– Девочка у них пока в больнице, а мальчишку мне в класс привели. Поэтому я и знаю подробности. Да у нас вся учительская собралась послушать эту женщину! Возмущались... Хотя нас самих так же растоптали... Да! Харина Ленка родила! Так что, действительно, на четыре жителя прибавление.

– Молодцы. А ведь бедно живут... Хотя, если не ради детей жить, то ради чего ещё?.. – сказал Иван и прибавил после паузы, когда в соседней комнате Юра ласково обозвал младшего брата.

– Теперь уже не так бедно. Её муж всё не мог себе места найти: то в моря пытался, то в городе, в ларьке, работал. А теперь занялся хозяйством: развёл свиней.

– Да, он трудяга...

Иван устало вздохнул и замолчал: у него уже слипались глаза, но, боясь обидеть жену, он не шёл спать и мужественно дожидался, когда будут готовы пирожки. Наконец, Дарья сняла последнюю партию и присыпала солью масляные пятна на печке, чтоб не дымились.

– Ну что, Даш, все новости? Будем ужинать? – Иван потянулся, встал. – Эй, мужички! – крикнул он сыновьям.

– Хорошие все, – ответила жена.

– Есть плохие?

– Плохие как всегда на улице вдов.

– Ну, и название...

– Точное название... У троих женщин мужья и до пенсии не дотянули, два мужика руки на себя наложили. Ещё две воспитывают детей сами, а отцы неизвестно где.

– И что за новость?

– Савельевна вернулась из Чечни.

– Да ты что? Ну, погиб её сын или нет?

– Если б погиб... А то и свечку в церкви не поставишь: то ли во здравие, то

89

ли за упокой. Четыре месяца искала, такого насмотрелась, что нам в кошмарном сне не привидится. А теперь говорит, что лучше бы и не знала правды... – Дарья глубоко вздохнула. – Оказалось, что её Толю продал в рабство чеченцам его же старший лейтенант. Долго добивалась, и всё-таки по великому секрету ей сказали. А дальше – ничего. Офицер тот давно уже в другое место переведён на повышение, а сами чеченцы только о тех что-то сообщают, за кого ждут выкуп... Видела она и других наших пленных: живут в сараях, в ямах. Им и уши отрезают, и пальцы отрубают. Обращаются хуже, чем со скотом.

– Ну, а военное начальство?

– Говорят: мы ничего не можем. Часть эта теперь в Поволжье. А сама она по Чечне больше двух месяцев ездила, так там своя власть. Люди, правда, помогают, хоть и сами боятся. Стариков, женщин там уже никто не уважает. Всё решает автомат.

– Да, никому мы не нужны... Паша! Мама сказала: сначала суп. Нечего сухомяткой набивать желудок... Сами себя не уважаем, поэтому и чеченцы не считают русских за людей. А если б наша власть постоянно показывала, что за любого гражданина на всё пойдёт, тогда б никто не смел так обращаться с русским солдатом. Вон Америка. Чуть где угроза их посольству, сразу авианосец подгоняют, даже по пустыне. Пусть это рекламный трюк, но американца в любой банановой республике побоятся убивать. А русскому и нос отрежут, и уши... А, что там говорить! Если такое творится, как ты про бензоколонку рассказывала, то можно ждать, что и нам скоро начнут уши отрезать...

– Кто, пап? – весело поинтересовался Паша, которого по причине возраста ещё не впечатляли подобные истории.

– Кто, кто... Своё же начальство... Какие-нибудь сынки мэров...

Иван встал, в сердцах махнул рукой и, взяв кочергу, принялся ворошить в печке, чтобы побыстрее закипел чайник. Дарья, хотя и сама рассказывала с горечью, не ожидала, что так расстроит мужа, выплеснувшего на ужин столько раздражения.

– Ладно, – сказала она через несколько минут, стараясь придать своему тону весёлость. – Я тебе лучше расскажу, как ко мне приходили свататься! Не

90

хотела говорить, а то ещё побьёшь свата. Он тут, поблизости, через стенку.

– Колька?.. А жених кто?

– Его собутыльник. Башкатов, кажется. Возле брошенного магазина живёт.

– Башкатов. Башка...

– Пришли просить что-нибудь на закуску, – Дарья начала помогать мужу разливать чай. – На две бутылки самогона деньги нашли, а чем закусить – не могут найти... Стали трепаться о всякой ерунде и забыли...о цели визита. Шушера говорит: я сват, а это жених. Хозяйка, мол, ты хорошая... А я как раз тесто ставила на эти вот пирожки... Тут Паша с улицы пришёл и начал их гнать...

– Пашка?! – Иван глянул на самодовольно ухмылявшегося сына.

– Да. Кольке говорит: дома, наверное, всё сожрали, теперь по людям ходите. Копайте те две грядки картошки, которые такой толпой не смогли осенью выкопать...

– Ого!

– Что ты! Паша-то полушутя, а Башкатов обиделся, давай его за ухо ловить. А этот каратиста из себя изображает, грозится им. Отец, мол, вернётся, накостыляем вам вдвоём. Сосед наш тоже кулаки вытянул: давай, говорит, драться один на один. Тут уж и я не выдержала: прогнала "женихов"...

– Видишь: я только на два дня, а к тебе уже свататься. Так что, если со мной что-то случится, одна не останешься.

– Что с тобой случится? Опять болит что-то? – Дарья пристально посмотрела на мужа, в глазах её появилась тревога, а на губах ещё не растаяла улыбка, сопровождавшая весёлый рассказ.

– Я, Даш, в областную прокуратуру заезжал.

– Так я и думала!.. – Дарья всплеснула руками, хлопнув себя по ноге посудным полотенцем. – Как начал ты говорить, что в Морске выгоднее продавать, я сразу поняла, что ты всё ещё хочешь добивать своего...

– И добьюсь. Там не помогут – в Москву поеду. Грязь не должна плавать наверху. Это противоестественно. Её место – на дне...

91

– И чем закончилось твоё обращение?

– Обещали помочь. Всё написал, как сказали. Самого областного прокурора Горина видел. Контора там серьёзная. Подавляет.

– Все они серьёзные делать вид. Толку-то...

– Зря ты так. Это не у нас в райцентре: папка с одним моим заявлением. А там обо всех подробностях расспросили, не отмахнулись...

– А ты фамилии называл?.. Тех, кого подозреваешь в краже?

– "Подозреваешь"?.. Я знаю, кто украл. И фамилии их написал... Спросили только, не ошибаюсь ли. Обвинение, мол, – вещь серьёзная...

– Небось, знают их.

– Думаешь, в областной прокуратуре водят знакомство с уголовниками районного масштаба?

– Голов у чудища много, а туловище общее... Опять собака лает. Кто-то к нам на свежину... Не одевайся. Слышишь: уже на веранде.

– Значит, сосед. Они с нашим псом друзья.

Как джинн из старого глиняного сосуда, в тумане морозного воздуха появился дед Степан.

– Здравствуйте хозяевам! – громко заговорил он, притянув дверь. – Злыдню вашему что ли зеньки инеем залепило: едва ногу не оттяпал!

– Здравствуй, Степан Игнатьич! Садись с нами за стол!

– Вы вот вечеряете – приятного аппетиту, – а я зараз к тебе, Иван, по делу, как к свидетелю события, – старик оперся на плечо, подставленное Юрой, и стянул с себя валенки. – За стол не сяду: уже сыт. Даже пирожков ваших пахнущих на всё село не предлагайте, а вот чаю дайте, чтоб вам неудобств не было на меня смотреть. Юрий! А ну, глянь: катанок целый?!. Не узнала меня дура. Говорю: не рычи на своих... Ну, как съездил, Иван? Можно в области торговать-то? – дед Степан примостился ближе к печи.

Иван выждал, когда дети уйдут в свою комнату, потом ответил:

– Можно, конечно. Кабана почти продал. Орлов тоже.

92

– Вот, цельного кабана сбыл. Год растил. Сколько кормов ушло, ежели по три ведра в день. Сколько навозу перекидал вонючего. Это ж не корова. А много ли купишь за свой годичный труд?

– На эти деньги можно купить телевизор. Простенький. Или диван. Подешевле.

– А тот ячмень да картошку, что хряку скормил, считаешь? Полтелевизора минус.

– Да и продать непросто. Пока торговать начнёшь – всю голову заморочат. Ветеринары филе и полпечени себе срежут – на анализы...

– Жрут анализы-то?.. Вроде ж пост.

– Жрут... Да за место, да за рубку. Сам разделывать не имеешь права, только рубщик...

– Это что ж получается? Ты вырастил, никто тебе не помогал, а три раза поделись?.. Вот тебе и сапоги из шкурки блохи...

– Три?.. Не три, Игнатьич, а тридцать три.

– Как это?

– А вот считай. Здесь, у нас, – клеймение и ветеринарная справка. Почти сто рублей. Орлову на бензин дал на двести километров. То есть горючка пополам. По дороге четыре раза гаишники останавливали: один взял пятнадцать рублей, двое – по шестьдесят, а возле Дубков вообще наглые попались, целую свинячью ляжку требовали. Еле деньгами отделались...

– Так за что вас штрафовали? – изумился старик. – Орлов что ли правила не соблюдал дорожные?

Дарья тоже удивлённо посмотрела на мужа: ей он таких подробностей не поведал.

– Нарушил он один раз правила, только гаишников тогда рядом не было. А штрафуют они не за что, а почему. Потому что кушать хоца. И желательно, не хлеб и картошку, а что-нибудь повкуснее. Ещё когда выезжали, Орёл сказал: "Вот смотри, Иван, машина в идеальном состоянии, документы в порядке, но менты будут не ментами, если не оштрафуют нас хотя бы раза два. Я их называю пираньями. Это такие хищные рыбы. Водятся в Америке,

93

но у нас их тоже много развелось. Если везёшь мясо, значит, всем с тебя надо урвать. Только выедем на трассу, сразу увидишь пираний".

– Здорово живёшь! – возмутился дед. – Стоят, чтоб аварий не было, и обирают бедных хрестьянов!..

– Это ещё ерунда, Игнатьич. Настоящие приключения начались в самом городе. Там этой рыбкой просто кишит. На какой базар ни сунемся – нигде нет места. Вернее, места есть, но перекупщики их арендовали и деревенских не пускают. Пожалуйста, продавай им мясо оптом – и свободен. Только знаешь, какая у них цена?.. В два с половиной раза ниже, чем они сами продают. Все базары, сволочи, оккупировали. Прости, Даша.

– Но вы ж нашли место? Не сдавали им? – спросила жена.

– Из-за этого торговали два дня. А можно и за пару часов всё спихнуть. На Резовском рынке дали нам место в самом углу, куда мало кто доходит. И это ещё за стольник. По полтиннику складывались... Правда, рэкетиры до нас тоже не дошли. А так весь базар платит четверть с дохода. Но рубщик и ветеринары своё хапнули. Опять же пришлось у родственников ночевать: Орлов к брату поехал с мясом, у того и гараж есть, а мне пришлось о двоюродном дядьке вспомнить. Конечно, шмат мяса, шмат сала. Люди-то почти чужие... Кстати, на обратном пути тоже останавливали. Только к пустым сильно не придирались...

– Понятно... Куда, говорят, ни кинь, всюду клин. Я тебе советовал: не расти свиней на продажу... Вот в связи с этим у меня к тебе главный вопрос: как там с перекрытием железной дороги? – старика, похоже, сильно не озаботили чужие проблемы, и Иван сразу заметил, что сосед выслушивал его с каким-то нетерпением.

– Перекрытием? – удивились они с Дарьей резкому переходу.

– Ты в Морск ездил-то?

– В Морск, конечно.

– Ну, вот вчерась работники заводов перекрыли, значит, железную дорогу. Я и пришёл узнать от свидетеля событий. Газеты-то снова врать научились...

– Впервые слышу. Мы железную дорогу нигде не переезжали. Она в стороне.

94

– Вот раз тебе и ку-ку! Тако событие, бунт целый, а вы и не глянули! Ну, даёте!..

В словах старика был упрёк, и тут только Иван догадался: сосед был выпившим, и значит, разговор неминуемо примет политический характер.

– Говорю ж: впервые слышу. В городе никаких митингов.

– Ну, тогда читай. Очевидец, ё-моё!

Степан Игнатьевич поставил кружку на край печки и сунул Ивану областную газету, на первой странице которой была помещена большая фотография: люди с плакатами "Зарплату – на руки, режим – в отставку и под суд!" пробивали милицейскую цепь; на рельсах лежало какое-то большое чучело.

– Свет плохой. Может, расскажешь?

– Я-то расскажу. А вот ты мне объяснишь, что деется. Я до хрена прожил – Дашка, извиняй, – а такого в газетах не видел. Значит, рабочие военного завода и другие перекрыли железные путя в знак протеста, что много месяцев не выдают получку. Чем не гражданская война, а?

– Да, что-то у нас в учительской говорили сегодня об этом. Некогда было слушать... – подтвердила Дарья.

– Вот и скажи, Иван, – продолжал старик, неловко подвинувшись на стульчике и едва не упав, – почему народ не восстанет, как раньше? И грабят нас, и в нищету спустили, и для детей всё беспросветно, а не восстаём.

– Народ не дурак. Понимает: вся эта мразь и гражданскую войну себе на пользу обернёт. Разве не так было в восемнадцатом-девятнадцатом?

– Не то время, – согласилась с мужем Дарья. – Деньги и жильё у них за границей, дети там же учатся. У всех двойное гражданство. Неуязвимы. Так что начнись, не дай Бог, заваруха, пострадаем только мы с вами, кому некуда уехать. А они в России, как браконьеры: ободрали всё и исчезли.

– Вот и я думаю, – вздохнул Степан Игнатьич, как всегда быстро успокоившись после всплеска эмоций. – Искушают нас, окаянные, а мы не поддаёмся. Потому как на нас, нашем, значит, труде тяжёлом всё держится. Ты вот чего будешь восставать? Твоё богатство – сыны, хозяйство. Тебе

95

война не нужна. Живём бедно, а то ещё хуже будет. Лучше горевать, чем воевать. Вона в девяносто третьем, а зачинщики все живы-здоровы, при портфелях. А рядовых сколько положили... Да... А хочется иной раз представить, как я ЭТИМ шашкой головы рублю за всё. За всё!

– Рубил бы?

– Нет, конечно... – ухмыльнулся старик, полминуты помолчав. – Мне и свинью-то жальче резать бывает... Хотя кто из них виноватей... Ишь придумали: двойное гражданство. Полурусские... Даш, ты, раз уж случай представился, расскажи, чем ваша-то война закончилась. Бо мне Егоровна врёт, что вас разгромили, а мне не верится. Хотя что-нибудь, говорю, добились же. В нашем районе такого не было. Они первые...

– Первые и, наверное, последние.

– Чего ж так прискорбно?

– Действительно, ничего мы не добились.

– А аванс на День учителя? – возразил Иван.

– Забыла. Да, ко Дню учителя нам дали по пятнадцать рублей. Аванс – это громко сказано. Такого аванса только на пять булок хлеба хватило.