Текст книги "Время Лиха(СИ)"

Автор книги: Андрей Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Тьфу – Иван нервно крутанул ручку радио. – Даша, его с пятнадцатого отключат?

– Радио? С пятнадцатого сентября.

– Завтра сам выброшу... Ещё пусть телевизор отключат... Какая-то жизнь не такая пошла...Словно выдуманная...Юра, освобождай умывальник.

– Пап, почему зубы не белеют? Я все пасты перепробовал, которые рекламируют. Чищу три раза в день, как положено.

47

– Это не от пасты зависит, – ответила Дарья, видя, что муж задумался.

– А от чего, мам?

– Спросишь завтра учителя биологии.

– Спрошу. Спокойной ночи.

Юра и Паша легли в постели, поспорили о чём-то с минуту и затихли: видно, уже почувствовали, что перед уроками лучше высыпаться. Муж и жена остались вдвоём. Наступила тишина, и даже у новых "фермеров" за стеной не слышно было привычных громких разговоров и выкриков.

– Даша, там баклажаны ещё подросли, – начал Иван обычный вечерний разговор, подводящий итог дню.

– Хорошо, соберу завтра, законсервирую, – негромко ответила Дарья, так же тихо споласкивая посуду.

– Банки пустые остались?

– Трёх– и двухлитровых – ни одной. Видишь же, молоко всё время по бидончикам.

– Картошки опустим в погреб вёдер двести пятьдесят. Свёклы три мешка, морковки пять. Луку мало.

– Хватит. И чеснока хватит. В том году, наверное, было меньше, а кончилось только в июле.

– Меньше... Ещё лоба и редька будут. Капусты сто пятьдесят вилков.

– Ого.

– Что можно вырастить – всё есть. Ещё б растительное масло, сахар, мука и крупа росли в огороде. Тогда можно дорогу в город перекопать...

– Перекопаешь... Мальчишкам одежда и обувь всё более дорогие нужны. Это хорошо, что два пацана: один после другого донашивает. Да и то такая обувь сейчас: и на сезон не хватает.

– Да, обувь сейчас паршивая. Выглядит броско, а носится... Обуви нам много надо, особенно с твоей – проблема. Дорогая теперь женская? Цены знаешь?

48

– Лучше не буду пугать...на ночь. Такие цены и сон отобьют. Главное, сыновей обуть. Смотрю, детвора в школу ходит, в чём попало, один даже в резиновых сапогах, хотя сухо... У нас их двое, а сколько в деревне многодетных семей... Как Глуховы своих одевают-обувают?.. Или Свистуновы?..

– Двое детей мало.

– Всё-таки мечтаешь о девочке? – Дарья выпрямилась от своей работы, с улыбкой оглянулась на мужа. – Смотри, я старею быстро. Ещё год-два не решимся – и всё.

– Я-то что? Могу ещё один огород взять. Если б только одной картошкой прожить можно было... Не хочется, чтоб дети в нищете росли. Ты когда им в последний раз покупала конфеты?

– А когда в последний раз была в городе? В начале лета. У нас-то шаром покати. Вроде бы частный магазин...

– Оборотных средств нет...Да ещё полдеревни в долг берёт. Разве это бизнес?.. А чего эта ваша Галина Ивановна на заставу собралась?

– Так она постоянно ездит. С нею школьники. Всё время какую-нибудь развлекательную программу готовят. Солдаты там, бедные, даже голодают. И огород садят, и корову держат. Галина им, как мать родная: едет, полную машину продуктов везёт – своих, дети собирают, совхоз выделяет. Точнее, выделял. Сейчас, без директора, наверное, всё развалится.

– Спонсор.

– Жалко ж мальчишек. Всё-таки нас охраняют. Они её тётей Галей называют. Как она рассказывает о заставе, так у наших женщин слёзы на глазах. Не дай Бог Юре или Паше так служить...

– Да, если б не Галина Ивановна, Россия осталась бы без границы... Что-то покупателей на картошку долго нет в этом году. Не поднялись бы цены на машины... Почему они растут, если народ не богатеет?.. А вот если ты пойдёшь в декрет, Маринов будет возмущаться?

– Наверное, будет. Заменить меня трудно... Хочешь дочку – что тебе тот директор?

49

– С вами сейчас так обращаются, что лучше уйти в декрет.

– Это точно. Старые учителя сегодня на перемене вспоминали все реформы и переустройства в области образования. При коммунистах парторганизация надоедала учителям со всякой ерундой, во всё нос совала, но нынешняя власть всех превзошла по цинизму. Звереет и звереет...

– Ладно, пора спать. О власти перед сном лучше не вспоминать: кошмары приснятся...

Глава 4

Утро обещало чудесный день. На деревьях мягко разлеглась тишина, а на востоке небо было исчерчено грандиозными розовыми полосами, которые исходили из одной точки, словно на рассвете беззвучно полыхнул розовый взрыв.

Иван подивился буйству природы. Всякий раз, подымая глаза вверх, он поражался неповторимости небесных картинок. Сегодня у него был повод восхищаться и радоваться: в отсутствии перекупщиков-чужаков, очевидно, испугавшихся заезжать в Озёрки из-за плохой дороги, скупать картошку подрядился зять директора совхоза, и вчера вечером Иван с ним договорился. Пятимесячные труды, наконец-то, оборачивались кругленькой суммой таких нужных семье денег.

Картошка – самый дешёвый деревенский продукт – требовала самых больших затрат времени. Неделю Иван, Дарья и дети потратили на прополку двух своих огородов, почти столько же – на окучивание, не говоря уже о посадке, сравнительно быстрой трудовой операции. Дождливый май и сухой июнь сначала дали много сорняков, потом – недостатком влаги – снизили урожай и, соответственно, значительно обесценили труд. Дважды молодую картошку по несколько десятков кустов подкапывали лихие люди из местных пьяниц, или "бомжей", как называли в деревне семьи, подобные соседской Колькиной, которые садили мало или вовсе ничего не садили, надеясь на Господа Бога, на авось и на тёмную ночку.

Выкапывал Иван свой урожай и вовсе дней двадцать, то прерываясь на другие домашние дела, то вынужденно бездельничая по причине дождя, отправлявшего его в ненужный отгул.

Здорово выручало Ивана орудие труда, найденное весной в старом сарае.

50

Это были вилы с прямыми зубьями, для копки картошки вещь просто незаменимая, потому как легко выворачивала землю и почти не накалывала клубни. Чудо-вилы, у которых даже черенок сохранился крепким, несмотря на многолетнее лежание в земле, у прежних хозяев, очевидно, стояли в углу, да упали, и время засыпало их мусором, перегноем, соломой. Новый хозяин сразу оценил инструмент по достоинству и берёг как ценную вещь.

... Стук калитки отвлёк Ивана от мыслей и расчётов. После удачных и неудачных попыток в течение месяца Юра всё же приучил себя вставать пораньше, и теперь он, сделав пробежку по дороге и размявшись в школьном спортивном городке, вернулся во двор и стал помогать отцу выносить мешки с картошкой к воротам.

– После школы уберёшь мусор, – кивнул Иван на место у сарая, куда в последние недели выносили с огорода для просушки и пересортировки всё, что выкапывалось на грядках.

– А где он, пап?

– Кто?

– Мусор. Да ты, наверное, не знаешь. Мусорами сейчас называют милиционеров.

– Ты как твой младший брат. Где набрался?

– Вадик Пешкин хвастался, что его дядька – ответственный за наше село перед блатными. Ну, там спор если какой возникнет – уладит. Или ещё что...

– Здорово! – удивился Иван. – Мне что ли обратиться?.. Всё правильно: государства в стране нет, оно ушло в кабинеты, вот воры и подобрали брошенную на дорогу власть. Кто палку взял – тот и капрал. А дорогу в город некому отремонтировать, автобусники возмущаются: на Ладоге в сорок первом была лучше...

Виталий заехал, как и обещал, ровно в восемь. Мешки бросали на весы, потом картофель высыпали прямо в кузов. Дед Степан, который на завтрак всегда выкуривал сигарету, увидев у соседского двора машину, пришёл помогать – контролировать взвешивание. Он без конца задавал Виталию вопросы относительно торговли, но тот торопился и отвечал скупо, записывая каждый вес на бумажку. Когда он расчёлся с Иваном и уехал,

51

старик, дабы сделать приятное соседу, спросил, сколько тот выручил, и объявил:

– Теперь ты хозяин. Ежли своим трудом от земли семью кормишь – крестьянин. Настоящий. Говорят, кто не ленив пахать, тому нужды не знать. Вот ты и заработал огородом...

По-хозяйски степенно вошёл Иван в дом, где семья уже поела и одевалась в школу, и положил на стол деньги:

– Вот вам, детвора, на пятьсот баксов.

Даша посмотрела на мужа как-то странно и не ответила улыбкой на улыбку. Сыновья молча обулись и ушли.

– Вань, ты садись завтракать... Там, в Москве, что-то непонятное творится. Видать, какую-то игру опять затеяли... Может, ненадолго...

– Что? – Иван уже привычно считал с лица жены: произошло нечто серьёзное.

– По радио сказали, что курс доллара вырос до тридцати рублей.

– Да ну! Не поняла, видать.

– Я уже третьи новости прослушала... Обменные пункты закрыты, народ в городах скупает крупу, соль, спички...

– Иван так и осел на стул, стоявший рядом. Жена взглянула на его в миг обмякшее и потемневшее лицо, задёргавшееся в нервном тике веко правого глаза и посчитала нужным подойти и обнять мужа.

– Не бери в голову. Долго такая дурость продолжаться не может. Не совсем же они идиоты. Наверняка, опустится опять. Ну, пусть не до шести, хотя бы до десяти. Долларов триста, может, четыреста, выручим. Да и зарплаты нам, думаю, вернут, раз пригрозили забастовкой. Всё-таки у губернатора перевыборы. Вот и хватит тебе на машину...

– На его выборы ваши деньги и уйдут... Эх, говорили, что курс рубля завышен. На какую-то недельку не успел... Мало им уже по пять миллионов людей надувать через "пирамиды". Теперь всю огромную страну обманули... Да-а, кабы знал да кабы ведал...

52

– Цены, передавали, сильно подскочат. Стыдно: так зависим от этого доллара...

– Иди. Опоздаешь.

– Ты меньше переживай и садись есть. Здоровье дороже. Не обязательно ж нам на машину доллары приобретать. Возможно, теперь технику будут продавать за рубли... Хотя в нашей стране за рубли только, наверное, место на кладбище можно купить...

Иван перешёл за обеденный стол. Пачка денег попалась ему на глаза, он оттолкнул её.

– Было пятьсот, теперь сто. Зарплаты твои задержанные тоже в пять раз подешевели. Теперь вам, конечно, их выдадут. Двадцать процентов от того, что было.

Дарья вздохнула и, тихо собравшись, ушла на работу, а Иван, поругав в мыслях власть, за чаем начал раздумывать о том, что делать с рублями, чтобы уменьшить потери от их обесценивания. Набрать продуктов уже не успеешь: торговцы не дураки, вмиг цены взвинтят. Купить ещё одну корову?.. Так сена на зиму не хватит. Едва накосил. Лето было засушливым, одна травинка от другой на расстоянии метра росла. Даже дед Степан, всегда косивший вручную, в этом году, как и Иван, нанимал трактор.

Кто-то посигналил у калитки, невнятно тявкнула собака, будто и её лай ослабел вместе с курсом рубля, и тут же на веранде уверенно застучали тяжёлые ботинки.

– Алё! Есть кто дома?

– Заходи, Миша.

– Здорово, Иван! Кофе не предлагай: я уже завтракал, – пошутил он и спросил другим тоном. – Слышал, как нас кинули?

Иван кивнул.

– А твердили, что у государства нет денег. На...ли весь народ – вот им и деньги. На "реформы". Я это к тому говорю, чтоб ты потом не упрекал, что был не в курсе. Хочу занять денег, триста рублей, хотя понятно: с ценами сейчас будет дурдом. Могу отдать в долларовом эквиваленте, но постепенно.

53

Моя, знаешь же, диабетчица. Сестра утром звонит ей из города: так мол и так, набирай лекарств, потом никаких денег не хватит. Я дома всё до копейки собрал, дай, думаю, добрых людей поищу... Ты только ничего не объясняй. Да или нет. Что я, не понимаю: у тебя своих проблем выше головы...

– Возьми, – Иван протянул односельчанину три сотенные бумажки.

– Хорошо подумал?

– Хоть какая-то польза будет с моей картошки...

– Ну, спасибо. Как возвращать? Я в ноябре буду скотину сдавать.

– Отдашь рублями.

– Спасибо, Иван... Я занимать не люблю, но когда жена или дети болеют – это хуже всего... Даже реформ.

– Не объясняйся.

– Да просто накипело уже с такой жизнью. Вроде бы всё есть: техника, знакомства, голова на плечах, а развернуться не могу. За что ни возьмёшься – всё равно остаёшься в прогаре. Кому чай да кофей, а нам – чад да копоть. Пашешь, пашешь, а богаче наших деревенских бомжей не становишься.

– Не все ж в деревне бедные... – возразил Иван.

– А чем богаты? Думаешь, честным трудом?.. Это ты такой, наверное, один у нас. Кто совхозом пользуется, кто втихушку коноплю выращивает. Сейчас люди не хотят, как в старые времена, наживать добро поколениями. Хотят за год-два разбогатеть. Но честным трудом так только в сказках бывает. А в жизни если кто-то быстро и много получает, значит, кто-то другой быстро и много теряет... Я тоже не безгрешен, – прибавил Миша, сделав паузу. – Да, ладно, хватит плакаться. Значит, до ноября? Где-то до двадцатых чисел.

– ... Я всё сказала! Смотрю: тут некоторые приготовили возражения. Так вот сразу знайте: слушать ваши дурацкие доводы и оправдания не буду. Повторю: дурацкие. Вы – учителя. Так будьте учителями... Сегодня четвёртое октября? – Шигина повернулась к сидевшей рядом инспектору Котовой. – Так, через несколько дней ваш...наш с вами профессиональный праздник. Глава администрации завтра едет в область. Возможно, что-нибудь

54

выделят к празднику. Потерпите, а там и трансферты из Москвы подойдут. Всё, и никакой забастовки! А не одумаетесь, я вам рассказала, что будет. Нянчиться не станем. Кто у вас в этом...забастовочном комитете?.. Так вот, Дарья Александровна, завтра приедете в Управление образования и заберёте ту бумажку, что нам послали. В область я сама позвоню. Чтоб выбросили копию в урну.

– Скажите, Александра Яковлевна, вы запрещаете забастовку, заботясь о детях?

– Именно так. О детях.

– Тогда мы просто обязаны продолжать трудовой спор, – Дарья поднялась и вышла из-за стола. – Они знают, что мы собрались бастовать, потому что более полугода работаем бесплатно, потому что не получаем детских пособий, денег на методические журналы, без которых нельзя нормально работать. Потому что не хотим, чтобы нас унижали и чтобы разваливали российскую школу. И дети это поняли. Но они не поймут, что мы отступили из-за того, что начальство на нас прикрикнуло. Ни уважения, ни тем более любви от детей в этом случае мы ждать не вправе. Как скрупулёзно требуют от нас директор, завуч, районо выполнения профессиональных обязанностей! Придираются к каждой мелочи, к какой-нибудь лишней точечке в журнале или тетради. А как выполняют свои обязанности глава района и глава области? Что они сделали для пополнения бюджетов? Где новые заводы, фабрики и так далее? Сколько заработало ранее остановленных предприятий? Где развитие малого бизнеса? Насколько увеличились суммы местных налогов, с которых мы получаем зарплату? Ничего нет. Наше начальство выполняет только один пункт своих обязанностей: через день летает в Москву и клянчит трансферты.

– Вы всё сказали, уважаемая? – Шигина подняла руку, чтобы успокоить ропот одобрения, который поднялся среди учителей. – А теперь я вам отвечу. Не хотите учить, хотите бастовать? Я вам предоставлю такую возможность... Светлана Николаевна, дайте-ка мне их педнагрузку... Будете, Дарья Александровна, уволены по сокращению штатов и бастуйте дома сколько угодно. Да! Уволены! И школа от этого ничего не потеряет. Такие учителя детям не нужны! Работать будут те, кто предан своей профессии и не считает, сколько месяцев задерживают зарплату! Понятно вам?! Ага, журналы. Отлично. Это её предмет?!. А это что за "двойки"?! Так, диктант.

55

Три "двойки" из семнадцати! Да вы совершенно не пригодны профессионально к работе в качестве учителя!.. Ишь, устроили демократию! Я – ваша демократия! Можете называть это диктатурой! Кому не нравится работать со мной – распрощаемся! А повод я быстро найду! И никакой КЗОТ вам не поможет! Поменьше надо смотреть в эти глупые законы! Посмотрим, где вы найдёте другую работу! Совхоза у вас фактически нет, а в городе и своих безработных хватает!.. Что это с ней?! Мужчины, что сидите: она сейчас упадёт! Есть в этой школе аптечка?!

Шигина только начала метать громы и молнии, как Дарья почувствовала, что резко упало кровяное давление, в голове затуманилось, а ноги стали ватными. В висках стучало: "Ваня... Где же Ваня?.. Некому защитить меня от этой ведьмы..." Ни про диктант, ни про КЗОТ она уже не слышала. Когда учитель труда Игорь Владимирович Кузнецов подхватил её под руку, Дарья едва не повалилась ему на плечо: стоять на ногах она уже не могла.

Кузнецов вывел её из кабинета домоводства, где районовское начальство распекало мятежный коллектив, и Дарья попросила отвести её наверх, в учительскую, чтобы посидеть там, принять какую-нибудь таблетку и прийти в себя. Игорь Владимирович всё предлагал вызвать фельдшера, но подчинился просьбе и, осторожно ступая по лестнице, слова сочувствия, по-мужски скупые и однообразные, говорил почти шёпотом, будто опасался встревожить воздух. Тем более по закрытой двери домоводства снова начали лупить выкрики Шигиной.

– Да ты бледнее меня, – болезненно улыбнулась Дарья. – Не беспокойся, со мной ничего серьёзного.

– Я тоже побуду в учительской. Не бросать же тебя... – он усадил Дарью и начал копаться в полупустой аптечке.

– Лучше иди, Игорь. Кто ж будет сопротивляться этой нечистой силе, если все уйдём? Иди, иди... Вон телефоном воспользуюсь, если что.

– Ну, смотри, Александровна, не падай в обморок. Я вот тебе ампулку нашатыря сломаю...

... Дарья просидела в полном одиночестве довольно долго. Слышала, что внизу и после её ухода не прекратились шумные разговоры: значит, ещё кто-то рискнул противоречить начальнику Управления образования. Наконец,

56

там стали расходиться, но звуков мотора отъезжавшей чёрной "Волги" слышно не было. И наверх никто не подымался.

"Сижу тут, как прикованная. Может, все уже по домам разошлись? – подумала Дарья. – Нет, не может быть, чтоб наши женщины так просто ушли. Если и сдались, то хотя бы для обмена впечатлениями придут сюда... Когда же уедет "Волга"? Не хочу больше на эти лица смотреть..."

Прошло ещё минут пятнадцать, и послышались голоса: кто-то подымался на второй этаж. В учительскую, внося с собой шум спора, вошли сразу трое: учителя начальных классов Проценко и Кретова и математик Светлова.

– Даша, ну, как ты? А нас только отпустили.

– Мне лучше, а что там?

– Сейчас наши верные мужчины перекурят, придут, и будем обсуждать, что делать дальше.

– Большинство капитулировало. Нас осталось семь человек, включая тебя.

– Что ты её включаешь, не спросив?

– А тогда пять. Без Даши и я руки вверх.

– Почему Шигина не уезжает?

– Жрать пошла. А нас оставила с завучем, чтоб ещё раз голосовали насчёт забастовки. За – шестеро. Тебя же не было.

– Какая разница: была я или нет. Бастовать – так всем или никому.

– Вот именно. Струсил народ...

– Когда ты ушла, Коля выступил. Он ей закон...

– Васильев?

– Да. Он ей закон, она – слюной брызжет. Кричит: "Где вы этот закон о забастовках взяли?! Вы от меня законом не отгородитесь!"

– Мы уже молчим, что этот закон ты нашла: тебе и без того досталось. Ольга сказала, что в библиотеке в газете прочитали. Я ей шепчу: нам на газеты для библиотеки уже сто лет денег не выделяют, но Шигина

57

поверила...

Дарья усмехнулась:

– Если б мы действовали не так, как там написано, они бы и внимания на нас не стали обращать.

– А, всё равно. Одни просто струсили, другие начальство увидели и сразу искренне предали, третьи за категории трясутся...

– Некоторые поверили, что Шигина полшколы уволит, и за место испугались...

– Боятся свои рабские цепи потерять.

– Сталинское поколение: кто пенсии получает, сразу предали. Они не понимают, что наши дети на одном подножном корме живут.

– Сидоровна говорит: ой, Ельцин шесть мешков картошки выкопал сам, всей стране трудно, а мы будем бастовать... Верит же в этот бред...

– Коля сказал Александре Яковлевне: будете так грубо с нами обращаться, мы устроим голодовку с одним требованием – вашей отставки...

– Так она заявила, что не уйдёт добровольно, даже если он умрёт от своей голодовки. Мол, "в такой трудной обстановке я нужнее системе образования района".

– Он так сказал?

– Да. Ещё и упрекнул её за грубость как женщину. У неё глаза чуть очки не столкнули с носа. Так выкатились...

– Молодец.

– Она, видите ли, нужна!.. А без учителей страна обойдётся!

Пришли с перекура учителя-мужчины и со смехом рассказали, как Шигина была наказана за простую человеческую слабость. Она не хотела уезжать, не пообедав, и директор Маринов, оставив коллектив со своим заместителем, дабы последним голосованием добить забастовку, повёл начальство в столовую, где в преддверии высокого визита с утра колдовали над элитным

58

обедом повар и дочь Маринова, учительница начальных классов Татьяна Родионовна, которая во всяких собраниях, касавшихся трудового спора, вообще не участвовала, сохраняя лояльность районному руководству ещё большую, чем её отец. Начальство милостиво позвало на свой обед и личного шофёра, высокого черноусого мужчину лет сорока. А когда все трое, откушав, вышли к машине, четыре колеса "Волги" оказались проткнутыми. Грешить на учителей-оппозиционеров было невозможно: все ещё дискутировали в домоводстве. Пришлось признать, что учащиеся школы, прекрасно знавшие, для чего приехал чёрный ГАЗ-24, решили по-своему, по-деревенски, поддержать бунтовавших наставников.

Мужчины смеялись: Шигиной хватило бы того, что "съела" учителей, а Дарья и её подруги поспешили к окнам. Действительно, усатый районовский шофёр домкратил передний мост. У машины стояло человек шесть-семь, все что-то бурно обсуждали и жестикулировали.

– Недаром Витя Якимов сегодня меня спрашивал: "А что, Дарья Александровна, воронок приехал вашу забастовку громить?"

– Этот товарищ не то что колёса проткнуть, он мог вообще "Волгу" угнать... – согласился Кузнецов.

– Неужели наши дети защищают нас? Даже не верится. Хотя приятно...

– Что не верится, Даша? Мы ж целый месяц только про забастовку и говорим. Думаешь, дети ничего не понимают? Не знаю, как другие, но я на своих уроках объяснил старшеклассникам и нашу позицию, и позицию государства. Они имеют право знать, – заявил историк Юрий Алексеевич.– А завтра я передам им то, что про нашего доблестного губернатора сказала мадам Шигина: "Губернатор терпеть не может, когда бюджетники требуют зарплату. Посчитает нужным – даст". Дети передадут родителям, а тем скоро на выборы.

– Что выборы? – вздохнула Дарья. – Сейчас у всех головы болят из-за рубля. Мой вон картошку сдал, а доллары уже не те... Сколько мечтал хоть старенькую машину купить, чтоб на ноги встать... Сейчас меня ещё с работы выгонят.

– Не имеют права!

– По какой статье?

59

– Мы тебя не отдадим на растерзание.

Коллеги на несколько голосов возразили Дарье, и она слабо улыбнулась:

– А что мы можем?.. Всемером...

– Но и терпеть больше тоже нельзя. Слышали, к нам с первого ноября не будет ходить автобус?

– А если в больницу? Пешком что ли идти?

– Что тебе в больнице делать? Там теперь из лекарств только судна остались. Ими и лечат...

– Гады, со всех сторон обложили. Как будто войну ведут...

– Да хватит вам! Давайте конкретно, – повысил голос Юрий Алексеевич. – Я лично решил и бесповоротно: с завтрашнего дня начинаю голодовку. Хозяйство – на дочку с зятем, ночевать буду у себя в кабинете: принесу матрас. Хватит. И сырые дрова загораются.

– А уроки?

– Сколько смогу, столько буду вести. По телевизору ж видели, как голодают.

– Я присоединяюсь, – тихо, но твёрдо сказал Васильев. – Чтоб эта нечисть торжествовала? Хватит. Два требования: всей школе – долги по зарплате и отставка заведующей.

– Подождите, мужчины. С завтрашнего дня нельзя. Надо ведь объявить повсюду. Может, сдадутся и до нашей голодовки...

– И почему – "всей школе"? Пусть предатели сидят без денег. Все долги – нам и отставка заведующей, или, как там сейчас, – начальника образования...

– Управления образования.

– Всё равно.

– И губернатора тогда.

– Да этого ворюгу и так второй раз не выберут.

– Не смеши: у нас в районе и в области все выборы подтасовывают...

60

– Губернатора не надо, – заметил Кузнецов. – Будем действовать по принципу "разделяй и властвуй" по отношению к начальству. Одну, может, и выгонят из-за нас, но, если потребуем целый ряд отставок, – бесполезно. Они ж, как клещи, впились в свои мягкие кресла.

– Я нужна Родине! Умру на своём посту! – спародировала Шигину Проценко. – Умру вместе с креслом!..

Все посмеялись, и после паузы Дарья спросила серьёзно:

– Так что, все решились на голодовку?

– Я решил, – ответил Васильев.

– Я тоже, – сказал Савин.

– И я, – объявили ещё четверо, и все сразу почувствовали, что дело, задуманное ими, необыкновенно трудное и с властью теперь придётся сражаться не кухонными шутками, а по-настоящему, как на фронте.

– Ну, что ж, – подвела итог Дарья Александровна. – Сегодня все поговорим с родными и, если не передумаем, то завтра составим обращение и обсудим, как и когда начнём...акцию.

Всё в этот день, после того как Дарья сообщила новый курс рубля, валилось у Ивана из рук. Он был подавлен, выведен из состояния равновесия, и привычный ритм домашней работы постоянно сбивался. То он в течение пятнадцати минут безуспешно ковырял палкой в бочке «свинскую пищу», которая примёрзла у краёв к железу и никак не поддавалась. Бочка была обложена с трёх сторон кирпичами, стояла на толстых железных трубах, а пространство под бочкой представляло собой топку. Так Иван варил свиньям. Только когда стали расшатываться кирпичи и глиняная штукатурка дала трещины, он догадался взять штыковую лопату, с горечью отметив, что в другой раз такой глупости не сотворил бы... То, взявшись принести скотине воды, несколько раз ходил в дом, ждал, когда нагреются до комнатной температуры хозяйственные вёдра, и залеплял дырки в них пластилином. Так он проделал трижды, потому что торопился, размазывал пластилин недостаточно старательно, забывая, что уже не лето. Почти все вёдра у него протекали, а на новые всё не хватало денег... Потом пришла из

61

школы Даша, рассказала, чем закончилась их попытка бастовать, и спросила, как он отнесётся к её участию в голодовке семерых членов учительского коллектива. Иван почувствовал такой наплыв горечи и злости, что решил: сейчас он или сорвётся на ком-нибудь, или совершит преступление. Сказав жене, что пойдёт искать бычка, который в последнюю неделю взял моду забредать в кусты, спешно пошёл со двора, но не в калитку, а огородом. Шёл, сжимая кулаки и стискивая зубы, и всё же крестьянские привычки вытравить было невозможно: шагая по борозде, он машинально отметил, что последний дождь вымыл кое-где картофелины и можно отправить Пашку с ведром собрать их. Впрочем, лучше после пахоты. Тогда ведра два точно будет.

Он перебрался через ограду и погнал овец домой. Те настырно клонили головы к редкой уже октябрьской траве, и пришлось бросать камни. Бык пасся здесь же, возле орешника, но Иван, подумав, что до сумерек ещё около часа, решил сходить к Озеру – успокоиться.

На тропинку выбираться не стал, двинулся прямо через кусты, теперь полуголые, из-за чего лес просматривался метров на сто. Шагал и шагал без разбора, уверенный: Озеро настолько большое, что в любом случае выйдешь к берегу. Шёл задумавшись, поглощённый, как ныряльщик водой, своими мыслями, из-за чего пару раз натыкался лицом на старую паутину и ещё больше раздражался.

Если б Иван мог в эти минуты видеть то, что окружало его со всех сторон! Как знать, возможно, тягостное настроение, терзавшее его, вмиг рассеялось бы в чистом лесном воздухе, а точившие душу переживания притупились и зарубцевались. Природа, буйствовавшая целое лето, даже из своего умирания устроила праздник. Жёлтый цвет на этом осеннем карнавале преобладал. Но иное деревцо – шаловливый ребёнок – в пику украсившимся в золото соседям одевалось в ярко-красное и, казалось, медленно пританцовывало на месте, вызывая у окружающих шёпот недоумения. Попадались какие-то вьющиеся растения с широкими зубчатыми листьями, которые оставались зелёными и сейчас, в начале октября. Для них не существовало осени, они могли только родиться или умереть, без всякого перехода. Воздух был насыщен тлением и свежестью, и быстрый путник улавливал обонянием тонкие струйки то спелого боярышника, то калины... Бесконечная тишина... Ни звука, словно осень – немое кино. Шум шагов – как в большой пустой комнате...

62

Через некоторое время Иван вышел к линии электропередач и понял, что взял далеко вправо и на Озеро засветло уже не попадёт. Он глянул в небо: дня оставалось всего на полчаса. Повернул назад и пошёл ещё быстрее: и бычка искать в темноте было бы нелёгко, и Даша могла переживать. Выбрался прямо на орешник за своим огородом и – удачно: настырное животное не собиралось возвращаться в родной сарай добровольно и трещало сухими ветками где-то здесь, в лабиринте двухметровых кустов.

– Борька, Борька! – покричал Иван.

В ответ метрах в двадцати послышалось вопросительное мычание. Иван не спеша, стараясь не спугнуть "зверя", который мог рвануться в ночной лес, приблизился. Бычок немного отошёл и снова мукнул. Как будто спрашивал, чего надо.

– Борька, дурак! Я тебя кормлю, а ты от меня прячешься! Стой, хуже будет!

Бык вдруг рявкнул, напуганный каким-то шорохом и выбежал прямо на "охотника". Иван тут же схватил его за короткие рога и накрутил верёвку, которую всегда носил в кармане. Животное поплясало немного на месте, желая оставаться диким, но, получив лозиной по хребту, покорно дало вести себя домой.

Иван затащил бычка во двор и направил в сарай, куда сам не пошёл: в кошаре жена готовилась доить корову, а обсуждать с ней неизбежный вопрос о голодовке он был ещё не готов. Выручил дед Степан.

– Сосед, есть полезная информация! – обозначился тот со своего любимого крыльца.

– Про обвал рубля?

– С этим всё ясно... Де-номи-бляция! Так по ящику назвали... У меня друго. Сколь бы, ты думал, сохраняется в холодильнике буженина и окорок?.. Не знаешь? И я не знал, не ведал. А теперь пожалуйста: таблица в газете, и все могут пользоваться. Чтоб, значит, не передержать. Вот коли буженина, то будь добр, через семьдесят два часа слопай, и ни часом больше. Полукопчёные колбасы – до десяти суток храни смело. Рыбу горячего копчения – до трёх суток, а холодного – до десяти опять же. Что тут ещё?.. Не вижу... Слепой совсем... "Сыры твёрдые". Егоровна! Сколько там наши

63

сыры твёрдые лежат?! Пятнадцать суток есть?!

– Дурень и есть дурень. Мелешь языком почём зря и другим надоедаешь... – отозвалась старуха через приоткрытую дверь. – Я и холодильник-то давно отключила.

– Значит, всё в порядке, – миролюбиво заключил дед и даже напел. – Сыры тверды, и танки наши быстры...

– Доллар опустится, аналитик?.. Говорили что? – Иван подошёл к заборчику между дворами.

– А вот не понимаешь ты, сосед, зачем всё это наделали господа московские... Я, Иван, севодни кино американское посмотрел. Бабы ихние меня удивили. Каковы, а?