Текст книги "Время Лиха(СИ)"

Автор книги: Андрей Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Не посмели впрягаться. Городков пригрозил: "Если вмешаетесь – соберу всех мужиков, и мы вас, наркоманов, в речке потопим. Милиция ещё и спасибо скажет".

– Я б Витьку поддержал, – сказал Иван. – В Москве беспредельщики командуют, ещё в родной деревне этого не хватало.

– Ты про кого? – поинтересовалась Дарья с улыбкой.

– Про тех, кто начхал на конституцию, окружает себя "шестёрками", раздавая им заводы, кто обижает женщин, в первую очередь матерей, получающих похоронки из Чечни...

Пообедав, Иван и Дарья пошли садить и сеять лук, редиску и морковь. Мальчишек усадили за уроки.

Иван носил навоз и ворчал:

– Каждый год хочу сыпануть этой редиски пораньше...да накрыть какой-нибудь плёнкой... и не получается.

– Если б ты только огородом занимался... Ничего, на следующий год точно рано посеем.

– Почему: точно?

– Да так... Посеем... Вань, тут одна неприятность случилась в школе. У нас отменяют десятый и одиннадцатый классы из-за малочисленности.

– А как же Юра?

– Вот и я думаю... Обещают подвоз в соседнюю школу, а это пятнадцать километров. Весной у нас дорогу размывает, зимой переметает. Полноценной

144

учёбы уже не будет...

– Стоп! А как же ты?.. Без этих классов хватит вам часов?

– Не хватит. Седьмые на следующий год объединят. У нас только шестые, где Паша, нормальные по количеству... Школа тоже в статусе потеряет, как не дающая полного среднего образования.

– Это вам за голодовку. Чиновники мстительны. И что же ты? На полставки?.. Учитель года... – последнюю фразу он сказал с усмешкой, вспомнив о прошлогоднем конкурсе, ради победы в котором Дарья потратила немало личных денег.

– Меня сокращают.

Иван почувствовал, как у него захолонуло сердце, и сразу понял и растерянное настроение жены после работы, и то, что всем предыдущим разговором она готовила его к самой неприятной новости.

– Вышвырнули всё-таки, уроды?

– Вышвырнули. Грозили, грозили, и вот свершилось...

Она села рядом с мужем на край грядки, и стала нервно пересыпать из руки в руку кусочки земли.

– И с какого числа?

– С середины июня, то есть как раз, когда должна пойти в отпуск. Два месяца даётся на поиск новой работы.

– Всё как бы по закону делают.

– Да, решение администрации района. Предупредили под роспись. Даже в бюро трудоустройства сами сообщат.

– Что толку?.. Там людям уже год не платят пособие. И работу тебе могут предложить только с переездом.

– У нас в Озёрках другой школы нет, – вяло пошутила Дарья.

– ... Вышвырнули, – снова повторил Иван, помолчав минуту, в течение которой раздавил рукой несколько комков сухой земли.

145

– Дождались конца учебного года и объявили сокращение... Да что ты так переживаешь? Сам же сто раз говорил, чтоб я бросила школу. Теперь вот все долги по зарплате обязаны будут выплатить с расчётом... Почти двадцать лет отдала образованию. Хватит, наверное.

– А ты-то без детей сможешь?

– Что правда, то правда. Эта работа мне нравится, и сама б я её не бросила, хоть с зарплатой такой бедлам. И в пенсии, конечно, я сильно потеряю. Но здесь к ним не подкопаешься: по всем школам небольшое сокращение. Учительских ставок убирают немного, в основном всякие добавочные должности вроде техники безопасности, инспекции по правам детей, воспитателей групп продлённого дня, мастеров производственного обучения.

– Чтоб вам отомстить, прошлись по всем школам.

– Денег же на зарплаты не хватает...

– Теперь будет хватать. Наэкономили.

– Да эти всякие добавочные полставки и четверть ставки давно уже не оплачивались, и работали на них добровольно, кого выберем...

– Какая честь тебе, Дашенька! Для того чтобы изгнать одного бунтовщика, переделали гору работы. Прошлись по штатным расписаниям всех школ, решали, заседали. Отвлекли от дел администрацию. Ну, теперь Шигина будет спать спокойно.

– Ты преувеличиваешь. Может, давно назрело...

– Разумеется! В России давно назрело закрытие всех школ! И больниц! И милиции, пожарных, армии, социальных служб! Оставить налоговиков и управленцев! Первые вышибают деньги из тех бизнесменов, которые ещё не научились подкупать налоговиков! Вторые, управленцы, все эти деньги забирают себе на жалование! И управляют, управляют! Передвижением скрепок по столу!

– Чего ты, Ваня? – Дарья испугалась: так резко муж обычно не вспыхивал.

– Я – ничего. А ты как?

– Да я уже смирилась...пока эту бумагу читали.

146

– Ну, и тьфу на них.

Иван поцеловал жену и взялся за вёдра.

– Подожди, – остановила его Дарья. – Навоза хватит. Помоги мне обрезать лук. Вот так. Видишь?

– Я знаю. Это всё?

– И кущёвка.

– Маловато. Спросишь у Егоровны лишнее. И мы им чего-нибудь...

– ... Нас осталось в учительской тринадцать человек, – начала Дарья рассказывать подробнее после паузы. – Как назло, несчастливое число. Директор, завучи, те, кого так или иначе затрагивает сокращение, – это понятно. А зачем осталась Татьяна Родионовна, дочка Маринова и наш будущий завуч или даже директор, никто сразу не понял. А она-то всё заранее знала. Впрочем, мне при её командовании уже не работать, слава Богу.

– Единственный плюс в сокращении?

– Да. Вообще, я такую свободу сразу почувствовала, словно в небо воспарила. Больше ни от кого не зависишь, никто не может тебя оскорбить, наплевать в душу. С детьми всегда было хорошо. И в городе, и здесь, в Озёрках. Здесь даже лучше, потому что их меньше и все как-то ближе друг к другу. Деревня всё-таки. А вот со взрослыми, точнее, с начальством... Ну, вот. Шеф всё так торжественно обставил, будто смертный приговор собрался зачитывать. Водички испил из графина, кровопийца, потом только начал говорить. И нет, чтоб сразу "обрадовать" да и дело с концом: не от него ж эта мерзкая бумага исходит. Так вздумал ещё председателя собрания избирать, который бы дал ему слово. Завуч упёрлась: вы, мол, здесь главнее, не буду вести. Я не выдержала: "Мне корову доить пора, а вы тут погонами меряетесь, кто больший начальник". Игорь Владимирович, трудовик, первым догадался, что нам большую свинью подкладывают. Шепчет мне: "Что-то против нас, голодовщиков, районо затеяло. Мы друг друга не выдадим". А я и не слушаю. Думаю про себя: "Будь, что будет. Я уже давно к любой гадости внутренне приготовилась. Ещё когда в больнице лежала".

Иван хотел было упрекнуть жену в излишних подробностях при сём

147

"историческом повествовании", но не стал: пусть выговорится. Она улыбается, пытается иронизировать и шутить, а на душе, небось, кошки скребут.

– Степановна, скорее всего, знала, о чём будет речь, потому и не захотела председательствовать. И Татьяна знала: только шеф начал "доводить вышестоящую бумагу", как она сразу вышла за какой-то надобностью... Короче, часы русского языка и литературы, истории, математики, физики и химии-биологии значительно сокращаются, и мы с Николаем Андреевичем, так как не являемся молодыми специалистами, многодетными мамами и так далее, – под сокращение...

– У твоих коллег по предмету есть преимущества. И устроилась ты позже. Но при чём ваш физик-шизик? – Иван вспомнил прошлогодний разговор и планы Николая Андреевича на досрочную пенсию.

– У него не остаётся часов и на полставки. Физику поделят математикам, а черчение директор предложил Игорю Владимировичу. Тот сразу после собрания побежал к шефу уточнять, получается ли у него ставка...

– И как Андреич отнёсся к сокращению?

– Очень плохо. Сначала спорил, но быстро сник, когда увидел подписи и печать администрации... У него были слёзы на глазах, – вздохнув, прибавила Дарья.

– Кому ж понравится стать безработным... Ну, ты что расстроилась? Считаешь себя виноватой?

– Да разве ж я только за свои права боролась?.. Просто жалко его...

– Так на кой эта Татьяна сидела там? – спросил Иван, чтобы изменить у Дарьи ход мыслей. – Её ж не сокращают?

– Нет, конечно... Поднялась я к себе в кабинет, словно в последний раз... Попрощаться с прежней жизнью. А ведь ещё два месяца работать. И экзамены, и... Нет, ремонта делать не буду. И деньги на краску не стану собирать с детей... А кабинет у меня действительно хороший. Да ты и сам знаешь: помогал мне приводить его в порядок... Утром солнце заглядывает так, будто под самыми окнами всходит... Ей кабинет мой нужен, Татьяне Родионовне. Чтоб осталось всё, как есть. Примчалась, едва я вошла. "Ой,

148

Дарья Александровна, у вас такой класс. Вы так много в нём сделали..." Льстить ещё мне вздумала. По всем признакам завучем будет, если Степановна уйдёт, сама ж и распорядится моим кабинетом.

– Степановна каждый год уходит, – усмехнулся Иван. – Держит всех в напряжении... А как же эта хитроз...ая перейдёт в твой кабинет? У вас же младшие классы на первом этаже.

– Ей надо будет – папочка средние переведёт вниз, а начальные наверх... Не знаю, что она задумала. Я ей сказала: "Подождите делить моё имущество, меня ещё не распяли". Так заохала, даже приобняла, выражая сочувствие. Я думала, ещё поцелует... И этот, достойный папаша достойной дочери. Районо, говорит, боролось с администрацией за каждую ставку, защищая своих работников. Администрации главное – экономия, а для Александры Яковлевны – люди. Сокращение должно было коснуться ещё большего количества людей по всем школам, но многое удалось отстоять. И так далее, и так далее. Хоть бы не лицемерил...

– Ну, ладно. Значит, гусей будет кому пасти. Те, кто в школе остался, ещё завидовать тебе будут... Давай, я тебя развеселю. Хочешь дочку?.. Там, на сене, лежит.

– Кто там?

– Посмотри.

– Не можешь сказать? – улыбнулась Дарья и тут же с досадой смахнула со щеки слезу, которую не сумела скрыть от мужа.

Иван тут же отвернулся и сделал вид, что не заметил.

Когда Дарья вернулась от сеновала, Иван уже проделал бороздки для посадки лука и посыпал их перегноем.

– Ну, как, удочеряем?

– Да я ещё вчера вечером её видела. Валерка откуда-то привёз.

– Наверное, на зоне выдают.

– По крайней мере, во двор вдвоём заходили. Он ещё сильно в грязь влез. Шушера ж трубу пропил, что у них в канаве лежала. Жена говорила. Теперь к ним во двор, не вымазавшись, не попадёшь... А пьянствовать они ещё

149

ночью начали. Ты уже спал, а я с тетрадями сидела, слышала шум да ругань... Жаль девчонку. Куда в её возрасте так пить... Вот валяется, и никто о ней не вспомнит.

– Остальные у них тоже валяются. Кому вспоминать?..

... До вечера Иван переделал обычные дела по хозяйству и вместе с сыновьями перекопал и удобрил небольшой сад из полутора десятков ягодных кустов, малинника, двух яблонь и сливы. Другого пока ничего не садили, надеясь построить новый дом, на участке вокруг которого Иван планировал отвести под сад не менее пяти соток.

Когда он вошёл в дом, уже в сумерках, Юра сидел у телевизора: весь его класс получил по истории задание прослушать информацию об очередной войне, начатой праведными католиками накануне Светлого Воскресенья. Дарья доила корову, Паша ещё катался на велосипеде с друзьями.

Новая миловидная дикторша старательно и строго начала новости. Иван умывался и краем уха прислушивался к телевизору: занятый в последнюю неделю огородными делами, он порядком отстал от жизни.

"... В стране намечаются всероссийские забастовки учителей и шахтёров... Жители острова Кунашир обратились с просьбой передать их остров в аренду Японии, так как Россия бросила их на произвол судьбы... По данным Министерства образования, в России зарегистрированы один миллион беспризорников, два миллиона нигде не учащихся детей, полмиллиона оставшихся без родителей. Четверть миллиона подростков совершили преступления, а триста тысяч девочек до восемнадцати лет сделали аборт... Иван-город остался без воды, за которую три года не платит Нарве. Эстонцы по собственной инициативе начали искать деньги для ивангородцев, чтобы те заплатили им долг... Сегодня в военном суде Дальневосточного военного округа начался судебный процесс над группой граждан, обвиняемых в хищении и нелегальной переправке в Китай запасных частей к боевым истребителям... По данным специалистов, наркомания в России приняла масштабы, угрожающие национальным интересам, но средств на борьбу с ней нет... А теперь международные новости..."

Когда Дарья вошла в дом с ведром молока, симпатичная дикторша, очевидно, довольная, что всё у неё прошло гладко, с улыбкой пожелала телезрителям всего доброго.

150

– Тёлку не поила? – спросил Иван.

– Сначала отмеряю два литра, а то, боюсь, перекормила утром и в обед. Ну, что там в новостях?

– Всё, как обычно. Юра, вишь, про новую войну что-то записывает. Не дай Бог, на учителя истории захочет учиться...

– Может, он политиком станет.

– Ещё хуже. Учитель с совестью, да без денег. Политик с деньгами, да без совести.

– Пока он вырастет, всё изменится. В будущем должно быть лучше...

– Будущее – это завтра. Ты считаешь, что завтра утром в стране наступит хорошо?

– Ладно, пойду тёлку поить. О будущей второй корове заботиться. А то пора ужином заниматься.

– Я помогу... Юра, переключи на местную программу. Лучше про нашу область послушаем...

Сын нажал кнопку и ушёл в свою комнату. Иван поразмышлял пару секунд и начал чистить картошку: кажется, вареную не ели дня два. Телевизор он не слушал, размышлял о закрытии старших классов в школе. Один только раз, уловив краем уха слова мэра, что зарплата медикам областного центра выплачена полностью, отметил про себя, что хоть где-то есть порядок. С Юриным образованием теперь всё наоборот. Многие ли пойдут в десятый класс, когда придётся раньше обычного вставать и ехать в чужую деревню в холодном автобусе? К тому же одноклассники старшего сына, по словам Дарьи, не считают, что им необходим документ даже о девятилетке. Есть ли аттестат, нет ли – всё равно дальнейшей учёбы не предвидится. Окрестные училища дают специальности, с которыми на бирже труда сотни человек. К тому же поборы с родителей студентов такие, что деревенская беднота не может позволить себе даже "фазанку"...

– Молодцы, не боятся начальства, бастуют... – перебила Ивановы мысли вернувшаяся в дом жена.

– Ты о ком?

151

– По телевизору ж говорят. Бастуют врачи Морска: четыре месяца без зарплаты. Что собрался варить?

– Деликатесное блюдо: картофелины, прокипячённые в солёной воде.

... После ужина Дарья села за проверку тетрадей и подготовку к урокам, но спокойно заниматься не получилось: за стеной снова начиналось представление. К привычным уже бубуканью Кольки, повизгиванию его супруги и отрывистым стонам-крикам бабки сегодня добавилась четвёртая партия – хриплый тенор Валерки.

– Квартет, – невесело пошутила Дарья, которой нужно было сосредоточиться. – Теперь будут петь до рассвета, пока не охрипнут...

– И звон бутылок – аккомпанемент, – прибавил её муж.

Шум за стеной, громкие споры и выкрики усиливались и слабели в течение вечера бессчётное количество раз. Когда на целый час отключили электричество и Юра с Пашей развлекались треньканьем на гитаре, а Дарья и Иван сидели у свечки – она за тетрадями, он за перелистыванием орловской подшивки "Приусадебного хозяйства" за прошлый год – голоса за стеной притихли, как будто их обволокла темнота. Но лишь дали свет и в мирной половине дома собрались ложиться спать, как у Степанчуков все разом начали орать и послышались удары от падения каких-то предметов. Потом хлопнула дверь, и шум резко стих.

– На сегодня, кажется, всё, – вздохнула Дарья.

– Я так жить не согласен, – ответил Иван. – Завтра всех предупрежу, когда протрезвеют.

– Ещё с этими свяжись. Так они тебя и послушались...

– Не поймут трезвые – побью. Если повторится сегодняшний концерт.

– Степанчиха днём мне сказала, что теперь они будут жить хорошо. Валерка, мол, все проблемы решит: и дров привезёт, и скотину разведёт, и поесть будет что младшим...

– Сомневаюсь, – возразил Иван. – Если отец сына предал...

Разговор прервал злобный лай собаки во дворе, и Ивану пришлось выходить. Вернулся он быстро, но не один, а с фельдшером Щербаковой, и

152

стал быстро одеваться, потому что на улицу выскакивал в телогрейке на голое тело.

– Здравствуй, Даша! Отпусти со мной своего мужа ненадолго! Там у ваших соседей сын папашу побил или вовсе убил, а я одна идти боюсь! За участковым далеко бежать!.. – поздняя гостья, видно, и сама одевалась в спешке, поэтому сейчас пользовалась минутой и поправляла одежду.

– Кто побил? Тот, который из тюрьмы, Валерка?

– А кто ж ещё?! Степанчиха ко мне прибежала, вся перепуганная! Я её послала "скорую" вызывать!

– Он на вас не бросится?

– Ты меня, Даша, не пугай! И так боюсь! Надо было всё-таки Володю звать!..

– Успокойтесь... – Иван уже наскоро оделся. – Там человек, может, помирает. А выпили они столько, что, наверное, оба валяются. Пошли.

Дарья не выдержала и тоже оделась. Правда, сопровождала она мужа только до калитки: он попросил её не выходить из двора и на всякий случай отвязать собаку.

Щербакова Елена Викторовна (для большинства деревенских просто Лена), несмотря на свои слова, была не менее решительным человеком, чем даже участковый, что при её должности вполне типично. Войдя в дом Степанчуков, она забыла все страхи и занялась исключительно пострадавшим, которому досталось по голове чем-то тяжёлым. Колька лежал на полу без сознания, а Валерка сидел за столом и в ту минуту, когда вошли "гости", хлебнул чего-то из кружки, утёрся рукавом и начал преспокойно закусывать. Дети молча сидели и лежали на одной кровати в комнате напротив входа. Бабка сидела на полу и пьяно бормотала.

– Очухается, тёть Лен, – тоном гостеприимного хозяина заметил старший сын Шушеры. – Чёрт его не возьмёт... Наезжать вздумал. И подруга моя из-за него ушла...

– Ваня, – обратилась фельдшер, осмотрев рану, – я тут выстригу волосы, перебинтую, а ты сходи тоже хоть в школу. Срочно нужна "Скорая помощь": череп проломлен. Звоните. Или, может, кто отвезёт...

153

– Сначала попробую дозвониться. Не получится – пойду в Володе. Отвезёт.

– Давай.

Однако выйти Иван не успел: сначала вошёл участковый, за ним Степанчиха, которая тут же бросилась к мужу и с воплями принялась дёргать его за одежду. Иван, видя, что она мешает перевязке, хотел было вмешаться, но пьяная хозяйка метнулась, задев косяк двери, в комнату детей и фальшиво запричитала.

Иван встретился с Володей глазами, и тот кивнул:

– Всех вызвал. Что с ним?

– Дырка в башке.

– Ну, ничего. Были б мозги, а так нестрашно. Что, Валерик, недолго ты погулял? Едут и по твою душу...

– Я понял, дядя Вова! Садитесь, выпьем напоследок!

– Да я-то остаюсь. Ты вот опять...в санаторий.

– А теперь, мужики, осторожно перенесите его на какую-нибудь кровать. Пол холодный. Небось, три дня не топлено.

Фельдшер принялась командовать, а Иван с участковым подняли Кольку, оказавшегося довольно тяжёлым. Степанчиха оставила увещевания детей, от которых они только больше пугались, и, сделав спьяну неверное умозаключение, взвизгнула:

– А-а! И куда ж тебя, бедненького, понесли?! На кого ж ты нас оставляешь?! Закопают тебя в сыру землю, и останусь я с детками!..

– Помолчи, шальная! – тряхнула хозяйку Щербакова. – Бога побойся: живого хоронишь!

Несостоявшаяся вдова, уразумев, что её "бедненький" всего лишь перемещается на старый супружеский диван, очевидно, чтоб выпутаться из неловкого положения, не закрывая рта, прыгнула к старшему сыну и пропела второй куплет:

– Сыночек мой родненький! Заберут тебя от матери! Увезут тебя далеко-далеко!

154

Валерка, который продолжал пить и жрать, от неожиданности выронил кусок хлеба.

– Отвали! Тоже мне – мать! То в интернат сплавляли, то на зону...

Участковому, очевидно, надоело представление, и он решил взять всё в свои руки:

– Так! Всем замолчать! Ты – уложи детей спать, убери отсюда старуху и сама спрячься в какой-нибудь угол! Теперь ты главный свидетель преступления! Ты, дружок, заканчивай свой ужин! Из дому ни на шаг! Буду считать попыткой к побегу! Иван, спасибо, иди отдыхай! Сам разберусь! Викторовна!..

– Я дождусь "скорую".

– Хорошо!

Вечером следующего дня Колька Шушера, так и не придя в сознание, умер в больнице. И на этот раз, хотя и без умысла, он «посадил» своего старшего сына. Степанчиха же ещё до похорон запила по-чёрному, так что все дела поминок решали соседи, в первую очередь Дарья и Егоровна.

Глава 10

Свежее июньское утро входило незаметно: густая пелена вверху ещё с вечера не давала проглянуть луне и звёздам. Абсолютная тишина, охватившая село, подавила все звуки и не поддавалась крикам петухов, редким, хриплым, похожим на предсмертные звуки агонизирующих существ. Если б в воздухе неожиданно пронеслась тёмная бесплотная тень, то, наверняка, на земле уловили бы шелест её полёта. Но Бог весть, какая нечисть является в пространстве, когда всё спит, всё замерло...

Только в четвёртом часу утра затихло на краю Озёрок, где проживало беспокойное семейство Степанчуков, восполнившее местными пьяницами потерю двух своих боевых единиц. Который день уже вся гоп-компания отмечала Колькино сорокадневное поминовение.

155

Затихло, но ненадолго. Сначала Иван, у которого утренний сон был чуток, услышал за стеной одиночную громкую ругань, потом, после паузы, заговорило сразу несколько голосов и донёсся явственный крик Степанчихи: "Пожар!" Иван всегда ожидал от соседей каких угодно пакостей, поэтому сразу разбудил жену:

– Пойду гляну, что там у них. А ты на всякий случай оденься.

Он вышел во двор и едва приблизился к заборчику, разделявшему усадьбы, кто-то резко толкнул крайнее окно в чужой половине двухквартирного дома, и оттуда повалил дым.

– Бараны, закройте! Сильнее разгорится! – крикнул Иван, услышав, что хлопает дверь, значит, эвакуация возможна и обычным путём.

"Что делать? – ударил в проснувшийся мозг главный вопрос. – Помогать тушить или выносить своё?" Иван перегнулся через забор, глянул в окно. Большого пламени не увидел и побежал обратно. Мальчишки уже проснулись и суетливо одевались.

– Хватайте все вёдра! Сначала из бочек, потом – на колонку!

Иван взялся за бидон и, не чувствуя в горячке боли в спине, потащил его из дому.

У соседей во дворе уже метались и гости, и хозяева. Один мужичок, увидев Ивана с водой, схватил детское ведёрко и побежал навстречу к забору. Ивану некогда было ругать дурака и, перекинув бидон, он побежал за вёдрами. Однако ему всё же пришлось приводить в чувство глупых погорельцев. Когда он перемахнул в чужой двор, всё тот же мужичок и старшая дочь Степанчуков Янка растерянно стояли возле бидона и не знали, то ли зачерпнуть воды, то ли налить, наклонив ёмкость.

– Тьфу, нечистая сила! Хватайся скорее! – Иван ткнул алкаша в плечо. – А ты не стой, как обгаженная! Принимай у Юры вёдра!

Подтащив бидон к крыльцу, Иван набрал воды и вбежал в дом. Горело только в кухне и явно по вине печки. Пока лишь пол и стена в одном месте. Но свежий воздух из открытого окна раздул огонь, и гудело, как в хорошей топке в ветреную и морозную погоду.

156

"Идиоты проклятые. Пропили кирпич со своего очага во дворе, теперь топят летом в доме..." – с этими мыслями Иван захлопнул окно и даже закрыл щеколды. Затем выдернул предохранители из счётчика электроэнергии и только тогда спокойно, насколько позволял дым, разлил воду по краю быстро расширявшейся дыры в полу. Выбежать и отдышаться не получилось: Юлька бухнула перед ним два ведра с водой, те, из которых он поил корову, и скрылась. Не в силах больше вдыхать дым Иван схватил какое-то старое полотенце, намочил его, прижал к лицу плечом и снова экономно разлил воду: бочек у него было только две, Степанчуки вообще жили без воды, а колонка располагалась далековато. Из соседей могли помочь только Петраковы. Дальше по улице никто не жил, хотя стоял ещё один дом – городских "дачников", – а дед Степан, если уже проснулся, в переносе тяжестей, даже вёдер с водой, был слаб.

На тушение полов ушло около часа. Пламя вроде сбивалось, но дыра становилась всё шире и шире. А когда основная победа была как будто одержана, оказалось, что обвалившаяся в выгоревший проём половина печки закрыла ещё один очаг пожара и начал гореть пол в большой комнате, граничившей с Ивановой половиной дома. Вспыхнули ватный матрас и разные тряпки, и кто-то из помогавших тушить повыбивал, спасаясь от едкого дыма, сразу все стёкла. К тому же горевшая понемногу стена, на которую Иван первоначально не обращал внимания, подожгла доски потолка, и пламя выбилось на чердак. Тут уж Иван махнул рукой на соседей, на помощь к которым к этому времени сбежалось человек двадцать, и побежал спасать своё жильё.

Дарья, не верившая в благополучный исход, давно уже выносила во двор вещи. В тушении пожара она участвовать не могла, так как была беременна. Словно в пику всем тем злым силам, которые увольняли её с работы и не давали мужу заработать на самое необходимое, они с Иваном решили родить третьего ребёнка. И если прежде Дарья приходила с шумной работы в дом, где её ждали "целых трое мужиков", то теперь, отстранённая от чужих детей, она вдруг увидела, что двоих своих, почти взрослых, мало.

Иван не стал спорить с женой, попросив только не подымать тяжёлого. Мысль о том, что может сгореть и его половина, он попросту гнал из головы. Это был бы полный жизненный крах.

Он велел сыновьям, которые вместе со взрослыми носили вёдра от

157

колонки, подавать воду ему, а сам, приставив лестницу, полез на чердак. Расчёт был прост: нанести огню упреждающий удар, залив пограничную часть крыши и не допустив распространения огня в свою сторону.

Две половины чердака не были перегорожены, и лишь год назад Иван разделил их обычной сеткой, коей обычно обтягивают курятники, чтобы соседская детвора не крала у него орехи, семенную кукурузу и прочее, что за неимением других мест, по осени размещалось на чердаке.

Чтобы оторвать сетку, Иван прихватил с собой щипцы, но, едва он вступил на чердак, как в глазах его потемнело от ужаса: пламя, прогрызшее соседский потолок, лизало своими жадными языками доски и шифер крыши. При том, что Юра и Паша бегали за водой метров двести, тушить здесь было бесполезно. Оставалось хоть как-то преградить огню путь.

Что-то дьявольски весёлое представилось Ивану в бликах уверенно горевшего пламени, когда он скинул сетку и уже вблизи оценил ситуацию. На какой-то миг ярко-жёлтое существо, играючи пожиравшее сухие доски старого дома, заворожило его, но сзади послышался крик сына, и Иван бросился в работу.

На крыше он сразу поставил крест: спасти бы жильё. Поэтому всю подаваемую воду лил прямо под ноги. К счастью, подъехал "газик" местного пасечника, пустившего под воду все свои свободные бидоны, и вёдра набирали прямо с кузова. Сыновья трудились без устали, Иван же вообще не чувствовал своего тела: "заклинила" ли спина, обгорели руки, обожглись лёгкие, с глубоким дыханием втягивающие дымный и горячий воздух – ничего этого сейчас он не ощущал и только мысленно отмерял квадратами пространство, уже залитое водой, от того, которое ещё сохранялось сухим и потому могло загореться. Один раз только он сбил этот горячечный ритм тушения – когда Дарья подхватила ведро оступившегося на лестнице Паши.

– Тебе что дороже?! – со злостью прохрипел он и накричал на сына.

Когда у Степанчуков запылала крыша и шифер с треском полетел во все стороны, Ивану пришлось слезть с чердака. Он напялил себе и сыновьям на головы мотоциклетные шлемы и продолжил бороться с пламенем снизу, обливая водой коробку крыши.

– Ваня! – остановил его Степан Игнатьевич, который тоже, сколько хватало

158

сил, помогал добровольным пожарным. – У меня в погребе немного воды! Ежели свой насос переставишь да шлангу хватит, намочишь края крыши! Стены не загорятся!

Предложение подоспело как нельзя кстати, хотя оказалось трудновыполнимым. Но бывают моменты в жизни человека, когда самые немыслимые дела он совершает как нечто обыденное. Повозившись всего минут десять, которые, впрочем, показались часом, и соединив куски шлангов в одно целое, Иван включил насос в соседнем погребе. Пламя ровной полосой дошло уже до середины его крыши, но потолок, насколько можно было рассмотреть, не горел. Значит, не зря заливал его водой. Дарья сказала, что даже капает на пол, но это сейчас было не самым худшим. Иван стал поливать слабой, но всё же подымавшейся над головой струёй края своей крыши. Кое-кто с вёдрами взялся помогать ему: ту половину дома в основном уже потушили, и сильно горело только на веранде.

Юра с Пашей, похожие в касках и спортивных костюмах за заправских спасателей, проявили хладнокровие и сообразительность: они поднесли к веранде стол, поставили на него бочку и по этим "ступеням" подымались выше и довольно расчётливо поливали шифер из вёдер, оставаясь в безопасности. Иван крикнул было, чтобы отогнать их, но пожалел времени на спор, зная, что в такой момент сыновья от своей затеи легко не откажутся. К тому же они, не рискуя обгореть, спасали остатки крыши.

Вода вдруг перестала идти из шланга, и Иван заметил, что у деда Степана погас на веранде свет. Значит, отключили рубильник в трансформаторной будке. Мера предосторожности вполне понятная, хотя от горевшего дома провода давно откинули и забросили на дерево. Побеспокоился кто-то из своих, деревенских, потому что из города не то что электриков, и пожарных не вызывали: они по хорошей дороге в прежние годы успевали приехать только для того, чтобы посмотреть на головёшки.

Иван бросил шланг и присоединился к детям. Вскоре большинство людей перешло на его сторону дома: может, потому, что к нему было ближе от колонки, а все уже устали бегать туда-сюда; может, решили, что Степанчукам, сохранится ли веранда, нет ли, жить всё равно теперь негде. Крыша и потолок у соседей сгорели почти полностью; стена, выходившая на

159

улицу, – значительно; полы сохранились только по углам; сильно досталось и перегородкам между комнатами. Никто ничего не выносил из той жалкой мебели, что имелась у семьи, жертвовавшей значительную часть своих доходов Бахусу. Только сложили посреди двора кучу какого-то скарба, который Юлька, оказавшаяся среди погорельцев самой хладнокровной, выбросила в окна. Как ни странно, это были в основном не кастрюли-сковородки и не одежда, а школьные принадлежности.

Пожар утихал, наступал рассвет. Но солнце будто стеснялось озарить своими весёлыми лучами прошедшую через испытание огнём землю: небо было пасмурным, упорно сохраняло едва ли не ночную мрачность, а дальние предметы не вырисовывались чётче с каждой минутой, как обычно по утрам, а маячили в густом воздухе, словно дым пожарища не стаял, а растёкся по окрестностям.

Добив последний огонь и успокаивая себя мыслью, что ещё легко отделался, Иван сел перекурить с дедом Степаном. Курил вообще-то дед. Иван такой привычки не имел, однако ноги больше не держали его измученное тело, и требовалось, прежде чем подводить скорбные итоги и выяснять ущерб, хотя бы просто перевести дух. Подошла и Егоровна.