Текст книги "Проект "Плеяда" (СИ)"

Автор книги: Андрей Каминский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

– Нам тоже повезло, что это случилось, – подал голос финн, – если бы не этот – как ты его называешь, «бабаган»? – мы бы выскочили прямо в засаду.

– Так тут и золотишко, наверное, где-то валяется, – возбужденно поднялся Мирских, – может пошукаем. На обратном пути, тогда…

– Вот на обратном пути и будем думать, – отрезала Илта, – некогда нам по этой чаще рыскать. Матти верно говорит, повезло нам, что «медвежий онгон» убрал с пути красных.

– Странно это, – задумчиво протянул якут, – они сидели как раз на выходе из ущелья, будто ждали нас. Место-то для лагеря не самое подходящее.

– Угу, не самое, – кивнула Илта, – и все же сидели. Может и вправду – ждали.

– Да ну, ерунда, – махнул рукой кержак, – откуда они могли знать?

Илта покачала головой. Вообще-то некоторые подозрения насчет «откуда» роились у нее в голове, но пока четких оснований у нее не было.

– Все это хорошо, – вмешался в разговор украинец, – только вот меня больше эта зверюга беспокоит. Кто это вообще – бог, демон, дух лесной? И как ты Илта с ним договорилась.

Куноити покачала головой, глядя в пышущее перед ней пламя костра.

– Буряты рассказывают, – начала она, – в старые времена жил черный шаман, который после смерти сделался заяном. Раньше ему приносили человеческие жертвы, но потом Хормуста, небесный владыка, а черного шамана обратил в медведя и запретил принимать жертвоприношения человеком. После этого у бурят появился «бабаган-онгон», «медвежий онгон», дух-покровитель.

– Что-то тот медведь не похож на безобидного мишку, – хмыкнул Мирских, – я тоже слышал эту легенду. В ней говорится, что онгон с тех пор стал просто сосать лапу зимой и питаться смородиной. А этот зверюга…

– Те, кто рассказывают эту легенду, знают не все, – усмехнулась Илта, – . После запрета Хормусты, бывший шаман пришел к Эрлэн-хану – это ведь он создал медведя. Владыка закона облегчил наказание Хормусты – теперь бабаган-онгон принимает человеческие жертвы – но только в благодарность за те дела, что он совершает во имя Эрлэн-хана. Ну, вот, – Илта сделала неопределенный жест рукой, – собственно деяние.

– Так что же Акира, получается и был этой жертвой? – Мирских с опаской посмотрел на Илту, – за то, чтобы тут этих красных замочили? Цена не велика ли?

– По-твоему было лучше, если бы красные нас тут всех положили? – жестко глянула на него Илта, – Акира самурай и был готов умереть. А он еще и стрелял в «медвежьего онгона», не признав его сразу. А как понял свой грех – так и осознал, что иной дороги нет, что иначе мы бы все не вышли из этого ущелья. Там куда он попадет, ему зачтется.

– Погоди, какой грех? – недоумевающе спросил Василь, – Акира же не бурят, чтобы верить в монгольских духов? Знаю я, как японцы относятся ко всем местным суевериям.

– Он японец по отцу самураю, – кивнула Илта, – потомку обнищавшего рода, переселившегося на Хоккайдо после революции. А его мать – айнка, тоже из рода каких-то тамошних вождей. Акира айнские легенды знал неплохо, всех их богов и духов. Айны медведей почитают за первопредков, а в «бабаган-онгоне» Акира признал Цуриканда-камуя, злого бога, в обличье медведя-людоеда. И понял, что если он сам не отдаст себя в жертву – Цуриканда-камуй нас всех вслед за краснюками растерзает.

– Так это, – спросил Василь, – кто же все-таки этот зверь? Бурятский черный шаман или злой бог айнов? Не может же он быть всеми ими сразу?

– Это ты у шаманов спроси – хмыкнула Илта, – кем он может быть, а кем нет. Разные народы придумывают имена «богу-медведю», а он…просто есть.

– Я уже запутался в этих ваших языческих сувериях, – передернул плечами кержак, – голова пухнет. Может, хватит уже? И так страшно все.

– Может и хватит, – кивнула Илта, – не думай много об этом. Помянем, давай лучше Акиру, который дал нам продолжить путь.

Она сделала крупный глоток ханшина и передала бутылку Василю. Быстро пустеющая бутылка ходила по кругу, пока Илта и ее следопыты справляли поминки по человеку, отдавшему себя в жертву Медвежьему Богу.

– Господи, да что же они так орут? – Наташа с отвращением поморщилась, отворачиваясь от окошка, забранного кованной решеткой.

– Жрать хотят, вот и орут, – меланхолично пожала плечами сидевшая на соседней кровати Василиса – крупная рыхлая деваха, в белом халате, накинутом на голое тело. Под стерильно чистой тканью угадывалось раздувшееся чрево. Кроме Наташи и Василисы в небольшой палате были еще четверо девушек. Двух из них – высокую статную хохлушку и раскосую бурятку, Наташа видела в страшной пещере, где свершалось противоестественное насилие. Первую, как выяснилось звали Аленой, вторую все называли Таней – ее бурятское имя было слишком сложным для запоминания. Василису и еще одну товарку по несчастью Наташа видела впервые, но это не имело особого значения – в темной вонючей пещере, с ними произошло то же самое, что и с Наташей, Аленой и «Таней». Разве что случилось это парой месяцев раньше – поэтому их беременность была уже достаточно заметной. Выглядели пленницы совершенно безучастными ко всему, односложно отвечая на любые Наташины вопросы и, похоже, совершенно смирившиеся со своей участью. И самое страшное – Наташа чувствовала как это безразличие охватывает и ее саму.

Не так она себя вела три дня назад – когда, потеряв сознание в жуткой пещере, очнулась в камере с обитыми войлоком стенами. Жутко болело тело, особенно меж бедер, где все, казалось, превратилось в сплошную рану. Во рту ощущался горький привкус желчи.

В тусклом свете освещавшей камеру лампочки, Наташа увидела несколько кроватей, с которых на нее с сонным любопытством смотрели молодые женщины. Не успела Наташа заговорить с ними, как дверь распахнулась, и в комнату вошли два обезьяноподобных существа, волочащих под руки азиатку. Словно куль с мешком они взвалили ее на оставшуюся свободной кроват. Один из зверолюдов поднял ее веко, второй рывком раздвинул ноги, по-хозяйски запустив туда лапу и что-то внимательно рассматривая. В этих движениях не было ни похоти, ни садистского удовлетворения – уродливые твари просто проверяли состояние подопытного экземпляра. И вот от этого нечеловеческого безразличия, от осознания неправильности, уродливости ситуации, когда подопытное животное меняется с человеком местами, наконец, от недавно пережитого и все еще не оставившего ее страха и унижения в голове у Наташи лопнул какой-то предохранитель. Девушка сама не поняла, когда она, выкрикивая что-то нечленораздельное, повисла на спине уродливой твари, царапаясь и норовя вцепиться ногтями в глаза. В этот момент она сама напоминала дикое зверье из джунглей. Отпрянувшие по углам девушки наблюдали за ней со смешанным чувством страха и любопытства. Откуда-то снизу раздался оглушительный вой и хохот, тут же подхваченный полдюжиной голосов.

Бунт оказался недолгим – что-то острое вонзилось в бедро девушки, перед глазами у нее потемнело и Наташа безвольной грудой упала на пол.

Первое, что она увидела, очнувшись, была безобразная волосатая рожа, с которой заботливым, проникновенным взглядом на нее смотрели глаза Ильи Иванова. За его спиной маячили старые знакомцы – Спартак и Савмак.

– Ай-яй-яй, – укоризненно покачал головой профессор, и Наташа заскрежетала зубами, – как не стыдно, Наташа? Советская девушка, ведет себя как деклассированный элемент из Харбинских трущоб. А еще комсомолка!

– Да пошел ты! – девушка дернулась и с досадой обнаружила, что в очередной раз прикована к кровати. Профессор словно и не заметив ее рывка, продолжал разглагольствовать.

– Вы должны своим примером показывать товарищам настоящую большевистскую выдержку, быть образцом поведения для «хомо новуса», – он благосклонно посмотрел на Спартака и тот в ответ издал некий довольный звук – не то рык, не то хрюканье.

– У них и так перед глазами вечно дурной пример, – продолжал доктор, – вон полюбуйтесь на их собратьев, – он кивнул куда-то вбок и Наташа невольно проследила за ним взглядом.

Ее кровать стояла чуть ли не вплотную у стены, в которой, примерно на уровне ее головы, располагалось окошко, закрытое решеткой. За ней виднелся очередной темный провал, слабо освещавшийся от лампочки в палате. Вдали, средь мрака мерцали иные прямоугольные окошки, за которыми пару раз мелькнули чьи-то испуганные лица. Наташа сообразила, что это комнаты других пленниц. Всю скальную толщу усеивали пещеры, располагавшимися ярусами друг над другом, словно огромные соты. Где-то эти пещеры расширили, где-то заложили камнями, в верхних ярусах обустроили палаты с пленницами, служебные помещения, лаборатории. А вот внизу…

Что-то шевельнулось во мраке, блеснули красные глаза и послышалось злобное урчание. Наташа вскрикнула, увидев как в падающий на землю прямоугольник света, шагает очередное чудовище. Очередной представитель обезьянолюдей был на удивление малошерстным – только редкие пучки волос покрывали черную кожу, да с головы свисали грязные пакли. Широкая грудная клетка, мощные мускулы, сильные ноги – существо это выглядело вполне как человек, только что очень физически развитый… Наташа неожиданно поймала себя на мысли, что если бы не клочки шерсти, этот мускулистый торс вполне мог бы привлечь ее интерес. Затем на перевела взгляд выше – и все подобные мысли разом сгинули, уступив место страху и омерзению.

Даже обезьяны, насиловавшие ее внизу, не выглядели столь безобразными. Толстые губы, две дыры вместо носа, мясистые бугры на лице. Выпученные темные глаза немигающе уставились на Наташу, губы раздвинулись, обнажая крепкие острые зубы, и тварь оглушительно взревела. Этот рев подхватили сразу несколько голосов из тьмы, в которой заметались неясные тени.

– Что, хороши красавцы? – усмехнулся доктор, привычным движением разводя ноги девушки, чтобы вставить очередную стеклянную трубку. Та дернулась от болезненного проникновения, но больше не сопротивлялась: во-первых, бесполезно, а во-вторых – она еще не отошла от увиденого.

– Это мои первые создания, – с гордостью произнес профессор, – первый блин, как и полагается, комом. Эксперименты начались еще во время моей работы во Французской Гвинее – было заключено соглашение между советским правительством и Французской Республикой. За сотню франков негры соглашались быть донорами спермы для самок обезьян. И потомство было, но – такое, какое вы видите перед собой: более-менее человеческая внешность, но совершенно звериный разум. Сколько я не бился, не пытался добиться лучших результатов – бесполезно. Но я говорил с тамошними колдунами и они рассказали мне кое-что весьма подособившее мне в исследованиях. У них там есть свои ритуалы, обряды «смешения крови», жертвы Царю обезьян. Во всех этих суевериях обнаружилась масса интересного и это мне помогло, когда я…

Он замолчал, вынимая зонд и доставая из ящичка большой шприц. Однако Наташа и так уже поняла, о чем речь. Секрет преображения профессора Иванова был замешан не только на его научных достижениях, но еще и на темных секретах Черной Африки. Соединенные со всей мощью советской науки и тайными знаниями монгольских шаманов, семена, посеянные в душных джунглях, дали обильные всходы в забайкальской тайге.

– Мне пришлось уехать оттуда, – с сожалением произнес Иванов, – местные власти и так косо смотрели на мои исследования. Но с десяток моих созданий я вывез на советском сухогрузе. Двое подохло в дороге, зато остальных восемь я привез в СССР. Их спермой я оплодотворял и женщин и самок обезьян, смотрел, что получится, заставлял скрещиваться в самых разных комбинациях. Хорошо еще, что половая зрелость у них наступает много быстрее, чем у людей. В общем, рано или поздно мне удалось вывести то, что ты видела на плацу.

Он прервался, чтобы всадить шприц в бедро Наташи и та невольно вскрикнула. Внизу в ответ послышалось басовитое ворчание. Доктор, словно и не заметив, что его пациентке больно, продолжал болтать. Похоже, у него не часто тут находились новые уши, перед которыми он мог похвастаться своими достижениями. Наташа, с ее медицинским образованием, была для «товарища Иванова» настоящим кладом.

– Да вот так вот, Наташа, – рассуждал он, – методом проб и ошибок, я добился успеха. Но время от времени среди моих подопечных рождаются и такие безмозглые уроды. Эти на человека похожи хотя бы телом, в других камерах встречается совсем жуть. Приходится их изолировать. От них тоже есть польза – хороший семенной фонд, резерв для дальнейшего оплодотворения. Также на них можно ставить опыты, какие мне не позволят проводить на более развитых особях.

Говоря все это, доктор взял, наконец, все анализы, убрал образцы в ящичек и выпрямился.

– Ну, вот и славно, – произнес он, – вроде пока все в норме. Забыл сказать – обычно наши подопытные беременеют с первого раза. Забавно, но эти…сущности, с которыми имеет дело товарищ Сагаев, кажется, придают семени особую витальную силу. Так что поздравляю – очень скоро, я полагаю, вы познаете все радости материнства.

Улыбаясь ослепительно белыми зубами, Иванов перешел к другой девушке, а Наташа прижавшись лбом к спинке кровати беззвучно выла – от страха, омерзения и стыда. Она давно поняла, для чего ее похитили и как собираются использовать, но сегодня, после всего, что случилось и последующего пояснения Иванова, она чувствовала себя полностью раздавленной. Участь безвольного скота, живого инкубатора для выращивания омерзительных тварей, словно вышедших из ночного кошмара – было от чего свихнуться.

Снизу в ответ ее тихому плачу раздавался заунывный вой черных обезьян.

Прошло три дня с тех пор как Наташа впервые оказалась в своей камере-палате. Первые сутки она лежала прикованной к кровати: надо полагать, доктор понял ее состояние и решил не рисковать, отпуская – вдруг ценный подопытный материал наложит на себя руки. Кормили ее насильно, причем, судя по специфическому привкусу, в пищу добавляли какие-то лекарства. Кроме того, ей периодически делали разные уколы. В итоге уже на второй день на Наташу напала странная апатия – незавидная ее участь воспринималась без всякого трагизма, будущее представлялось в уныло-сером, но не страшном свете. Заглянувший к обеду Иванов внимательно осмотрел ее, задал несколько вопросов – на который Наташа безропотно ответила – после чего просиял и приказал своим подручным расковать ее.

– Просто прекрасно, моя дорогая, – произнес он, – вижу, вы уже полностью прониклись важностью возложенной на вас миссии. Грань между экспериментатором и объектом эксперимента, на самом деле, невелика – разве мой внешний облик не лучшее тому доказательство? Великие ученые прошлого прививали себе оспу, чтобы проверить новые лекарства, а вы совершили прививку новой жизни – той, что достигнет звезд.

Он продолжал еще что-то плести, в то время как Наташа вяло гадала – вдохновенно ли он врет или и вправду верит в бред, который несет. Очень походило на второе, но и эта мысль не вызвала у девушки особенных эмоций. Их у нее сейчас вообще мало что вызывало – как впрочем, и у ее сокамерниц. Они редко говорили друг с другом, мало двигались, большую часть времени лежа на кровати и тупо уставившись в потолок, оживляясь только когда приносили еду.

Единственное, что могло вывести девушек из той апатии – это соседство с чернокожими обезьянами, то и дело завывающими из расположенной под ними пещеры. Тогда с пленниц спадало сонное оцепенение – по крайней мере, с тех, кто появился тут недавно.

Вот и сейчас девушки, опасливо озираясь, старались держать подальше от жуткой ямы за окошком. Наташа, превозмогая страх, все же глянула вниз, поморщившись от долетевшего даже сюда зловония. Собравшись в небольшой круг, пятеро или шестеро огромных существ, задрав вверх оскаленные морды, издавали улюлюкающий вой, молотя лапами себя в грудь. Наташу вновь поразил контраст перед почти человеческими, мускулистыми телами и безобразными животными харями, с сверкающими красными глазами. Особенно уродливая голова – совершенно лысая, в отличие от остальных – венчала женское тело, с полными черными грудями и пышными бедрами. Вращая белками глаз, твари завывали, словно выпрашивая чего-то.

Наташа не смотрела, как их кормили раньше, но соседки говорили, что черным великанам суют в щель под дверью миски с баландой. Сама дверь находилась внизу и открывалась очень редко. И до сих пор Наташа еще не слышала, чтобы эти твари так орали.

– Не смотрела бы ты, – послышался позади негромкий голос и Наташа обернулась, не веря, что кто-то с ней решил заговорить первой.

Это оказалась Василиса. Грузная девка сидела на кровати, свесив ноги и уставишись в голую стенку.

– Почему? – растерянно произнесла Наташа.

– Потому, – буркнула Василиса, укладываясь на кровать, – они так орут, когда их не кормят долго. А это тут делают только для одного…

– Для чего? – допытывалась девушка, но Василиса махнув рукой, отвернулась к стене. Наташа оглядела всех остальных – на лицах девушек прибывших одновременно с ней была растерянность и страх, у других – все то же безразличие.

Внезапно вой внизу смолк и вслед за этим послышался скрежет и лязг железного засова. Раздался жалобный крик, захленбнувшийся надрывным плачем. Ругая себя за несдержанность, Наташа все же, не удержавшись, глянула вниз.

В круге света, падающем из окон камер уже не было монстров – теперь там стояла на коленях девушка, в рваной белой сорочке. Темные волосы раскидались по плечам, в округлившихся глазах даже сверху было видно плещущиеся отчаяние и страх. Побелевшие губы дрожали, по щекам стекали слезы.

Раздался громкий щелчок и комнату озарил призрачный синий свет – где-то видно был спрятан мощный фонарь. Отчаянный крик сорвался с губ девушки, когда она увидела, что вокруг нее кружат, словно исполняя неведомый танец, черные великаны. В глазах их читался лютый голод, алые языки облизывали полные губы, пальцы крючились, словно огромные когти. Особенно скотское вожделение читалось на лице лысой самки – Наташа не могла назвать это существо женщиной.

Она не заметила, кто из кружащих вокруг девушки тварей издал гортанный вой, после которого они все метнулись вперед. Черные сильные пальцы вцепились в белую плоть, раздался истошный крик, переросший в нечленораздельный вой и хрип. Двое чудовищ разом вцепились в руку девушки, выкручивая ее из суставов и с треском отрывая от туловища. Еще один монстр вгрызся острыми клыками в белую шею. Женоподобная тварь запустила пальцы с длинными ногтями в промежность девушки, выдирая у хрипящей в предсмертных судорогах женщины капающий кровью кусок кожи, с одной стороны покрытый курчавыми волосами, с другой – обрывками плоти и комками жира.

В считынные минуты женщина была растерзана в клочья и твари, огрызаясь друг на друга, разбежались по углам, пожирая окровавленные куски. В этот же момент комната погрузилась во мрак. Наташа, широко раскрытыми глазами смотрела на все это – жестокость происшедшего пробудила даже ее чувства, притупленные успокоительным. Ничком она рухнула на кровать, забившись в рыданиях. В ушах девушки еще раздавались крики несчастной, хотя на самом деле снизу раздавалось только довольное чавканье и урчание тварей, насыщавшихся человеческой плотью.

Позже Василиса рассказала Натаще, что такая казнь предусмотрена для девушек, потерявших плод – неважно по своей вине или по неосторожности. Конвейер, поставивший рождение чудовищ на поток, не терпел холостых выстрелов, а между первым и вторым зачатием должно было пройти время, которого у большевиков было немного – в отличие от «подопытного материала». Считалось, что проще использовать другую «человекоеденицу», которая почти гарантированно зачинала после первого изнасилования. Кроме того, подобные расправы яснее ясного демонстрировали пленницам, что их ждет при попытке устроить искусственный выкидыш. По словам Василисы, была и еще одна причина – созерцание подобных зрелищ, равно как и само нахождение рядом с ямами тварей, должно было оказывать некое влияние на рожениц и на плод. Василиса и сама не понимала этот момент, однако Наташа сообразила, что речь идет об очередной мистике и не стала ломать голову. Все и без того было слишком страшно.

Котловина, укрывшаяся между поросшими сосняком холмами, напоминала огромную чашу, в центре которой покоилось почти идеально круглое озеро. Берега водоема заросли камышом, скрывающим заболоченную землю и человека, не знающему дороги, в этой топи ждала верная смерт. Однако двое, сидевших на поваленной сосне у подножия холма, и не думали соваться в ставшую перед ними шелестящую стену, в которой оглушительно орали лягушки и зудели комары.

– А черт! – Василь с силой хлопнул себя по лбу, убивая комара, – этих двоих за смертью посылать. Может, стоило пойти с ними?

– Ночевать все равно будем тут, – пожала плечами Илта, – раз уже остановились. Зачем куда-то идти, все равно местность не знаем.

– А то финн знает, – буркнул украинец, – чего он тогда за Степановым увязался?

– Говорит, что привык, – ответила Илта, тщетно пытаясь разжечь от отсыревшей спички последнюю сигарету, – и похоже не врет. Ты сам видел.

Это было правдой – в заболоченной Муйской котловине финн чувствовал себя куда увереннее, чем в горах или на реке. Наряду с якутом, привыкшим к болотам в родной тайге, он лучше всех определял на глаз безопасные пути, умея отличить безопасную зеленую лужайку от топкой трясины. Даже кержак – тоже не новичок в болотистых краях, признавал, что финн и якут лучше его разбираются в здешних местах.

Наличие опытных проводников, конечно, радовало – но в то же время и настораживало. После засады у Медвежьей Скалы, Илта стала все подозрительней посматривать на своих спутников и чувствовала, что и они точно также все мньше доверяют друг другу. Может, конечно, это все было диким совпадением, может Кузнецов узнал об их группе из иных источников и, предвидя, примерно, где они будут спускаться с гор, устроил засаду. Однако в такие совпадения плохо верилось.

Тем не менее, она отпустила на разведку и Степанова и напросившегося с ним финна – как-никак, идти завтра наугад тоже было неохота. По ее расчетам им оставался хороший дневной переход до Северо-Муйского хребта, вершины которого сейчас казалось, начинались уже за следующим холмами. Увы, для того, чтобы добраться до них им предстояло преодолеть обширные пространства торфяных болот, местами покрытыми «пьяным» чахлым лесом. Куноити поджимало время – потратить целый день на поиск безопасных путей не хотелось, поэтому она и отправила якута – пусть завтра будет хоть какая-то определенность. Финн напросился с ним – и это тоже было хорошо, если один из этих двоих и предатель, другой присмотрит за ним. В Свицком она была уверена, также как и в Мирских, поэтому не возражала когда последний, взяв ружье, отправился к озеру, пообещав настрелять дичи к ужину. Первое время еще раздавались выстрелы, но вскоре и они стихли – похоже, сибиряку не везло с охотой. Он не боялся выдать себя – по словам всех трех проводников, они были далеко от обжитых мест. Ближайший населенный пункт – поселок старателей Таксимо – группа обогнула, сделав большой крюк, по словам Мирских там могли быть советские войска.

Неожиданно раздался выстрел – первый, второй, третий. Это явно было не юрина берданка. Степанов? Финн? Свицкий потянул руку за своим карабином и передернул затвор. Выстрелов больше не последовало, но Илта уже кожей чувствовала – что-то было НЕ ТАК.

– Что-то тихо стало – проворчал Свицкий.

Илта молча кивнула и подтянулась за унаследованым от покойного гурана СКТ.

– Черт!

В камышах вдруг оглушительно заорали лягушки.

– В лес! – выдохнул Свицкий, вскидавая к плечу оружие – быстро!

Тут же он открыл беглый огонь по мелкнувшим в зарослях теням, которых было явно больше двоих. В ответ загремели отдельные выстрелы и автоматные очереди.

Илта, не размышляя, сделала кувырок через спину, перекатываясь за ближайшее дерево и стала бить по вспышкам и легкому дымку в зарослях, прикрывая украинца. Тот скоро рухнул рядом с ней и, откатившись подальше в низкие кусты, заменил магазин.

– Цел? – не глядя в его сторону, бросила Илта, также сменив опустошеный магазин своего карабина.

– Почти, – скрипнул зубами Свицкий. Илта, посмотрела на него – украинец держался за бок, сквозь пальцы проступила кровь. Черт, как не вовремя!

– Зацепило только, – усмехнулся украинец в ответ на невысказанный вопрос Илты, – царапина, – добавил он, снова открывая огонь.

Град пуль из двух самозарядных карабинов смог на время заставить нападавших залечь, но они быстро сориентировались. Стреляли явно професионалы, причем хорошо воруженные: характерным звуком трещали русские автоматы, к которим вскоре присоеденился и ручной пулемет. Уже через пару минут Свицкий и Илта не могли даже голову поднять. Вокруг поднимались фонтаны земли, сверху сыпались выбитые пулями щепки и срубленые ветки.

– Уползать нужно пока не поздно, – опять меняя магазин, прохрипел Свицкий, – а то прижмут и гранатами закидают, или с фланга обойдут как ты тех мудаков на острове.

Внезапно стрельба стихла и наступила давящая на уши тишина.

– Эй, фашисты! – прозвучал веселый голос из камышей, – не скучаете? Мы тут на двоих ваших наткнулись. Одного, правда, замочить пришлось, зато вот второго скрутили. Выйдете по-хорошему – всем жизнь будет, не выйдете – хлопнем и его и вас за ним.

– Смотри, – опять прохрипел Свицкий.

Илта осторожно подняла голову и замерла. Камыши расступились и на открытое место вытолкнули скрюченого в три погибели человека, сильно избитого и глотавшего ртом воздух. Куноити выругалась сквозь зубы, узнав Степанова. Его руки были связаны за спиной, от запястий отходила длинная веревка, конец которой, похоже, держал кто-то из залегших в камышах красных.

– Думайте быстрее, – очередь подбросила фонтан земли рядом с якутом.

Илта закусила губу – она слишком хорошо знала своих врагов, чтобы верить их обещаниям. Но и оставаться в кустах она не могла – самурайский кодекс чести, причудливо смешавшийся в ее голове с понятиями детдомовской стаи, не позволял ей бросить соратника по оружию. В голове ее бешено неслись мысли: скорей всего ей все-таки не врут – она им нужна живой, как командир, как носитель полезной информации. Ее доставят в местный штаб, может даже в тот самый Центр – как раз туда куда нужно. В плену она как-нибудь догадается, как уйти живой – воспитаннице «Черного дракона» было не привыкать к таким поворотам.

– Я выхожу, – громко крикнула Илта, выходя из-за дерева – не трогайте его.

Со всех сторон зашуршали камыши и рядом с плененным Степановым, стали выходить диверсанты – высокие, крепкие мужики, с холодными глазами опытных убийц. Поверх формы были набдрошены советские масхалаты, темно-зеленые с более светлыми пятнами (Илта припомнила, что тут их называют «березкой»), в руках они держали автоматы.

Вперед шагнул широкоплечий верзила, с черными кудрями, выбивающимися из-под буденовки, украшенной листьями и веточками.

– Оружие брось, – сказал командир, направляя ствол. Поколебавшись, Илта расстегнула ремень с кобурой пистолета, повесила его на сук ближайшего дерева и шагнула вперед.

– А второй где? – спросил командир красных, с похотливой улыбкой рассматривая гибкую фигурку девушки.

Илта, не успела ответить, когда позади послышался шорох. Обернувшись, она увидела как поднявшийся из кустов украинец подходит к ней.

– Тут я! – проворчал он, рука его была, прижата к боку. Красный раздраженно дернул стволом, и украинец неохотно поднял руку вверх. Пальцы его были в крови, на боку также набухало красное пятно.

За спиной грохнул выстрел. Свицкий дёрнулся и Илта словно в замедленном кино увидела, как лицо украинца вдруг взорвалось страшной раной, как его тело медленно оседает в заросли. Она обернулась – красноармеец глумливо ухмылялся.

– Нет времени, – сказал он, – тащить его по горам, еще подохнет по дороге. Ступай давай, пока я и этого не отправил следом.

Пред глазами Илты поплыла кровавая пелена, лютая, застарелая ненависть, копившаяся все время где-то внутри нее, поднялась мощной, всесмывающей волной. В висках застучали множество молоточков и она, уже не соображая, что делает, метнулась вперед, но ноги подкосились и девушка рухнула на землю, забившись в конвульсиях. Как сквозь стену где-то над ней слышались голоса.

– Эй, ты чего?

– Слышь, что с вашей узкоглазой?!

– Я-то откуда знаю!?

– Припадочная что ли? Рехнулась с горя?

– Подохнет еще тут!

Красноармейцы переговаривались, пятясь к камышам, наводя стволы на бьющуюся на земле Илту. Та сейчас представляла зрелище не для слабонервных: глаза закатились под самые веки, изо рта текла пена, зубы клацали, каким-то чудом не откусывая язык. Руки куноити шарили по телу, тонкие пальцы рвали плотную ткань красноармейской формы, словно бумагу, обнажая безупречное тело.

– Ща, я ее успокою! – произнес командир, осторожно подходя и примечиваясь прикладом, – ишь распрыгалась, стер…

Он не успел договорить – тело Илты выгнулось дугой, так, словно в нем вовсе не было костей и она забилась на земле. Лицо ее исказилось, губы задвигались и с них темным пугающим потоком полились слова никому не ведомого здесь языка.

Лишь сгинувший непонятно где финн мог бы понять это песнопения:

 
Копья были там столбами,
Змеи были там жердями,
Их гадюками скрепили,
Ящерицами связали,
И хвосты у них висели,
С свистом головы шипели,
Черепа вверху качались,
А хвосты мотались снизу.
 

Змеей вилась в грязи Илта, змеиное же шипение издавали ее уста, перемежая его словами заклинаний далекого северного народа.

 
Мать твоя ведь – людоедка,
Мать твоя – из глуби моря.
Мать твоя плевала в воду
И слюну пускала в волны.
 

Давно отвергнувшие и бога и черта, бледные как мел красноармейцы крестились, пытаясь шептать давно позабытые молитвы. Даже якут трясся, как банный лист, молясь одновременно и Христу и родным полузабытым богам, когда слышал слова незнакомого языка, странным образом становящегося все более понятным.

 
Из слюны змея явилась,
Вышла черная гадюка.
Из чего ей жизнь досталась?
Из углей, из груды Хийси.
У змеи откуда сердце?
Сюэтар дала ей сердце.
 

– Черт, да заткни ее, наконец! – нервно выкрикнул один из большевиков и командир, очнувшись от ступора, потянул с плеча винтовку. Но не успел – Илта вскинула голову, приподнявшись от земли – без помощи рук, прижатых к бокам, одно лишь тело. Меж жемчужно-белых зубов быстро-быстро высовывался язык и энкавэдэшник застыл словно загипнотизированный разом изменившимися глазами Илты – желтыми, с вертикальными зрачками. Оглушительное шипение разнеслось над болотом и большевик не сразу понял, что исходит оно не только из уст одержимой финнояпонки, но и от множества тонких, извивающихся тел которые вдруг разом исторгли камыши, болота и окрестный лес. Терпкий мускусный запах заполнил воздух.