Текст книги "Проект "Плеяда" (СИ)"

Автор книги: Андрей Каминский

Часть третья: Лесные бродяги

С тихим шелестом раздвинулись ветви рододендронового куста и по дну неглубокого оврага, пригнувшись, пробежал невысокий человек в забрызганной грязью советской форме. Ухватившись за стебли китайского лимонника оплетающего, он вскарабкался наверх, сбросил с плеча винтовку и упал в густую траву. Желто-карие глаза внимательно оглядывали пройденный им путь.

Ждать пришлось недолго – из кустов с криком взлетел широкорот, блистая на солнце темно-зеленым оперением, и одновременно на дно оврага бесшумно спрыгнул высокий широкоплечий мужчина одетый в форму британских коммандос. Оглядываясь назад, напряженно вслушиваясь в лесные шорохи, он двинулся вперед. Лицо засевшего в засаде осветилось довольной ухмылкой, он навел ствол на шедшего по дну оврага человека, но тут же поморщился – высокая трава могла помешать удачному выстрелу. Тогда, уже не скрываясь, стрелок встал в полный рост. Лицо идущего в овраге окаменело, его рука дернулась к поясу с кобурой, но зависла в воздухе – он понял что не успевает. Человек на обрыве осклабился и сплюнул, поднимая ружье. Несколько дней его, вместе с товарищами преследовали как бешеных собак и вожаком этой гончей своры был тот, кто стоял сейчас под прицелом в овраге. Сегодня они весь день выслеживали друг друга – обманывая, обходя, устраивая засады. Стрелок на обрыве не торопился стрелять, наслаждаясь бессильной злобой на лице врага.

Раздался выстрел, но человек в овраге оставался стоять на месте, на его лице отражалось искреннее удивление. Тому же, кто целился в него из берданки пришлось гораздо хуже – с аккуратной дыркой во лбу он медленно опускался на землю.

Боец обернулся – из чащи невысоких лиственниц поднимался монгольский дуб с широкими ветвями, где казалось и вовсе негде спрятаться человеку. Тем не менее, сейчас оттуда спускалась молодая женщина в серой, обтягивающей одежде. В одной руке она держала еще дымящийся пистолет-карабин системы «Маузер». Спустившись на землю, она спрыгнула в овраг и подошла к спасенному ей человеку.

– Ну, что пан Свицкий, – усмехнулась девушка, – я же говорила, что мы управимся с этим делом еще до темноты, – она указала рукой на клонящееся к закату алое солнце.

На дне оврага горел костер, над которым, на импровизированном вертеле из древесных прутьев поворачивался убитый еще днем заяц. У костра сидело двое – высокий мужчина в форме коммандос и молодая женщина с раскосыми синими глазами.

– В общем, именно так и обстоят сегодня дела, – говорила Илта, поворачивая над костром капающую жиром дичину, – сейчас мне просто позарез нужен человек, знающий те места, а еще лучше – несколько таких людей. Ты же сам бежал из Бамлага, ты знаешь Сынныр и теперь мне нужна твоя помощь, Василь.

Сидящий у костра человек неопределенно пожал плечами и протянул руки к костру – ночи здесь даже летом были холодны.

– Не знаю, насколько я могу быть тебе полезен, – сказал он, – Сынныр большой. Да, иные зэки болтали, что в горах строится некий сверхсекретный объект. Говорили еще, что тех, кого отправляли на тот объект так и сгинули, но мало ли чего болтают. Кто-то из зеков говорил, что в сороковом Мировая Революция начнется, что и им верить теперь?

– Ну, уж в Центр точно можно верить, – усмехнулась Илта, – проект «Плеяда» существует, черт бы его побрал! Кто-то из тех кто им заведует, увел у меня из под носа девчонку, и пусть Эмма-о, будет мне порукой – я не успокоюсь пока не отплачу им сполна!

Василь Свицкий иронически покосился на взволновавшуюся девушку, хмыкнул, но промолчал, начав снимать с вертела куски мяса.

– У меня мало времени и еще меньше людей, – продолжала Илта, – сам понимаешь, дело секретное. Ты знаешь те места, я – нет. Мы с тобой неплохо работали раньше, да и сейчас хорошо получилось. Квантунская армия гарантирует щедрое вознаграждение каждому, кто окажет мне помощь. Деньгами, протекцией, можем оплатить билет до Одессы, а там уже до твоего Львова рукой подать.

– Прекрати, – поморщился Свицкий, – это пошло, в конце концов! Я бы помог тебе и без этих подачек, хотя бы потому, что ты не первый раз спасла мне жизнь. Если бы это зависело от меня, я бы уже сегодня пошел с тобой. Но, как ты знаешь, я человек подневольный.

– Знаю, – кивнула Илта, – но это уже не твоя забота. С твоим руководством я договорюсь сама.

Василь Свицкий с интересом посмотрел на нее, но ничего не сказал. Снимая кусок зайчатины, он передал один из них Илте, во второй впился зубами сам.

– Я, воїн Української Повстанчої Армії, взявши в руки зброю, урочисто клянусь своєю честю і совістю перед Великим Народом Унраїнським, перед Землею Зеленого Клiна, перед пролитою кровью усіх Найкращих Синів України…

К юго-востоку от Хабаровска начинались живописные предгорья Сихотэ-Алиня, где покрытые лесом холмы пермежались лесными долинами и прогалинами. Здесь на небольшой лесной поляне стояла группа мужчин от двадцати до сорока лет. Одеты они были в канадскую форму, однако вместо британской кокарды на шапке с отворачивающимися наушниками красовался тризуб, а на левом рукаве – «жовто-блакитную» повязка с надписью «Зеленiй Клiн». Все они стояли полукругом у импровизированного алтаря – небольшого столика, покрытого расписной скатертью. На ней лежал искусно вырезанный из дерева трезубец, с хищно заостренными наконечниками. Возложив на него правую руку, воины читали слова присяги:

Буду мужнім, відважним і хоробрим у бою та нещадним до ворогів землі української.

Буду чесним, дисциплінованим і революційно-пильним воїном.

Слова эти бойцы повторяли за крепким седоусым стариком, в отличие от остальных облаченного в зеленовато-серый мундир, шаровары с лампасами и фуражку с красным околышем. На ней, впрочем, красовался все тот же «тризуб», так же как и на рукаве мундира виднелся шеврон – желто-голубой флажок с зеленым треугольником. Знамя таких же расцветок мерно колыхалось и в руках стоящего за спиной старика смуглого парня с резкими, «орлиными» чертами лица, облаченного, несмотря на жару в папаху и черкеску с газырями.

– Суворо зберігатиму військову і державну таємницю. Буду гідним побратимом у бою та в бойовому життю всім своїм товаришам по зброї.

По краям поляны, выстроившись в каре, стояли воины, обмундированные также, как те и кто давал присягу перед алтарем. На плечах все держали винтовки – не далее, как сегодня утром использовавшиеся по прямому назначению. Место было неспокойное – в горах еще укрывались разного рода «партизаны»– отрезанные от своих остатки советских частей, китайские повстанцы, дезертиры и просто бандиты. Время от времени они пытались проводить «красный террор» за которым следовала решительная и беспощадная расправа. Именно так получила боевое крещение группа канадских украинцев, прибывших на помощь «Зеленому клину» и сейчас приносящих «Присягу украинского националиста». Успех их сегодняшней операции свисал с ветвей стоящего на краю поляны монгольского дуба – с десяток человек в советской и китайской форме. Не доходя до этого дуба каре размыкалось, крайние солдаты стояли от него не меньше чем в пяти шагах. Собственно сейчас под деревом сидел только один человек, отмахивавшийся от слетавшихся на мертвечину мух.

Это была Илта. На ней была форма рядового японской армии и издалека, со своими короткими волосами, куноити вполне могла сойти за смазливого паренька-полукровку. Задумчиво жуя травинку, она смотрела как приносятся заключительные слова присяги.

Коли я порушу, або відступлю від цієї присяги, то хай мене покарає суворий закон української Національної Революції і спаде на мене зневага Українського Народу.

Оглушительным винтовочным залпом приветствовали своих новоявленных братьев стоящие в каре солдаты. Ряды их расступились и к алтарю вышел бородатый мужчина в облачении священника Украинской Грекокатолической церкви – прибывший из Реджайна отец Антоний. Илта перехватила его недоверчивый, даже испуганный взгляд и усмехнулась про себя – похоже священник что-то знал о ней. Илте даже показалось, что он порывался перекреститься, но сумел сдержаться. Впрочем, тут были иноверцы и помимо нее, пусть и не столь экзотичные – например, стоящий за спиной старика чеченский конвой. Да и сам глава украинских националистов и по сей день оставался в той же вере, в которой был крещен шестьдесят с лишним лет назад, в станице Новониколаевской. Донской казак Борис Хрещатицкий, еще в Гражданскую был выбран атаманом Зеленого Клина. После эмигрировал в Европу, где поступил во Французский Иностранный легион, служил в Сирии, где дослужился до командира чеченского эскадрона. После поражения Франции, не желая служить ни Третьему Рейху, ни Французскому Государству Хрещатицкий принял предложение канадских властей возглавить украинцев Дальнего Востока. Вместе с ним подались и многие из чеченцев его эскадрона. Престарелый атаман, местная легенда, оказался той самой фигурой, что смогла объединить и местных украинцев и пришедших канадских эмигрантов и даже тех западных украинцев, которых еще в 1939-40 годах Сталин отправлял валить лес в сибирские и дальневосточные лагеря. С началом англо-японского наступления, заключенных принялись угонять на запад, а то и просто расстреливать, однако в иных лагерях узники подняли восстание, сумев продержаться до подхода союзников. Освобожденные западные украинцы стали инициаторами создания местного отделения Дальневосточной организации украинских националистов, главой которого и был выбран Хрещатицкий. К аббревиатуре ДОУН прибавились еще две буквы (ЗК), что официально означало «Зеленый Клин», но, учитывая недавнее лагерное прошлое многих активистов, такое определение послужило причиной ряда недвусмысленных определений, полушутливых, полужаргонных.

И именно этот контингент, вернее один вполне конкретный его представитель вызывал особый интерес куноити.

Меж тем служба подошла к концу и канадские украинцы, смешались со своими соратниками, одобрительно похлопывающих их по плечу. Другие уже разжигали костер, разделывали тушу убитого где-то здесь кабана, появились караваи хлеба и прочая снедь, бутылки с горилкой. Торжественная часть кончилась, начиналось празднование.

Хрещатицкий не участвовал в этом – выстояв службу и обменявшись парой слов со священником, он, в сопровождении нескольких чеченцев, направился в сторону Илты. Та гибко поднялась на ноги, почтительно поклонившись.

– Ну, здравствуй доньку, – сказал атаман, – давно не виделись.

– Мое почтение, пан атаман, – ответила в тон Илта, – не так уж давно, и года не прошло.

– Не часто меня навещают такие красавицы, – усмехнулся он, – тут и год покажется вечностью. Решила проведать старика?

– Вроде того, – осторожно кивнула девушка, – проведать. Есть же, что вспомнить.

– Это да, – атаман улыбнулся, но глаза его оставались серьезными, – да и сегодня ты нам подмогла изрядно. Коль вместе воевали, так и пировать вместе начнем? Вон хлопцы кабанчика зарубили, сало будем есть, мясо жареное, горилку пить. А не хочешь свинины, так Доку с Шамилем, – он кивнул на двух чеченцев из конвоя, – сегодня гурала завалили. Шашлыка поешь, чем плохо, а? – он подмигнул девушке и довольно рассмеялся, вслед за ним смех подхватили и горцы. Илта покачала головой.

– Поем, пан атаман, – сказала она, – только перед этим надо кое-какие дела обсудить.

– Значит все-таки дела, – кивнул атаман, – ну понятно, что не просто так ты с нами в рейд попросилась. Что, генералу Ямаде нужны наши хлопцы для маньчжурских краснюков? Или тут не Ямада, а Доихара руку приложил?

– Кто приложил, тот приложил, – на минуту отвела глаза Илта, – сейчас вас прошу я. И не все Войско Украинское мне нужно, – только один человек.

– Ну, уж одного хлопца я для красавицы не пожалею, – усмехнулся казак, – еще, поди и очередь выстроится. Могу и не хлопца, могу джигита целого, вон хоть Шамиля бери, – он кивнул одному из чеченцев и тот шагнул вперед, сверкнув белыми зубами Илте. Та криво улыбнулась в ответ и обратилась опять к Хрещатицкому.

– Мне Свицкий нужен, пан атаман. Где-то на месяц.

– Свииицкий, – медленно выдохнул Борис Хрещатицкий, заметно посмурнев, – вот оно значит как? – он оглянулся на своих людей. Разом выцепил взглядом человека о котором шла речь – тот внимательно смотрел на атамана и Илту, явно догадываясь о чем идет речь.

– Вот чего ты с ним в рейд попросилась, – покачал атаман головой, – а почему он?

– Он с Бамлага бежал, – пожала плечами Илта, – пробирался как раз по тем местам, через которые и я пойду. Я там не была никогда, а он знает что и как. Да и вообще, человек к лесам и горам привычный.

– Тут вишь какое дело, – покачал головой казак, – Свицкий мне и самому потребный. Он же пока его в сороковом Советы не зацапали, был ответственным за идеологию в каком-то там курене, с Бандерой чуть ли не на ты общался. Да и воевал в лесах изрядно, опыт большой. Считай, он тут у меня и за политическую подготовку в ответе и за боевую. Такими людьми не разбрасываются и к черту на кулички не отпускают. Так что звиняй, конечно, доньку, но…

– Так вы тоже звиняйте, пан Хрещатицкий, – немного раздраженно сказала Илта, – только и я уже не соплюха малолетняя, чтобы отшивать так легко. Должок за вами сегодня, отплатить надо.

– Должооок? – сощурился атаман, – это ты про них что-ли, – он кивнул на болтающихся на дубу партизан. Илта кивнула, оборачиваясь к повешенным.

– Второй и пятый, – атаман посчитал трупы и хмыкнул, – за двух краснюков цельного Свицкого отдавать? Маловато будет.

– В лесу еще парочка гнить осталась, – парировала Илта, – мы сюда живых тащили. Кроме одного, – она указала на мертвое тело, висящее отдельно от других. В отличие от других висел он вниз головой и даже отсюда была видна аккуратная круглая дырка в темени.

– Максим Ковалев, красный командир, – Хрещатицкий усмехнулся, – крови немало пролил, сволочь краснопузая. И его, что тоже ты?

– Ага, – кивнула Илта, – я. И причем, если бы я вовремя не поспела, Свицкого своего вы бы и так и так потеряли. Спросите его, пан атаман, коль мне не верите.

– Тебе-то я верю, – посмурнел Хрещатицкий, – но…

– А коль вам и этого мало, – Илта вынула из-за груди бумагу с штемпелем в виде хризантемы и поднесла ее Хрещатицкому. Тот пожал плечами.

– Тут просят оказать содействие, – он сделал упор на слово «просят», – Зеленый Клин присягнул королю Эдуарду и Маккензи Кингу, а не Хирохито и Генри Пу И. Мы конечно союзники, но…

– А вот еще, – Илта достала из внутреннего кармана, еще один документ, протягивая его атаману. Тот тут же изменился в лице, глянув на печать и подпись.

– Вот оно значит как? – протянул он, – видать, и вправду дело серьезное.

Илта пожала плечами – она и сама не знала как Йошико удалось выбить этот документ у канадского командования. Однако было видно, что свое действие он возымел.

– Ладно, раз так, – кивнул атаман, – забирай Василя. На сколько надо, на столько и забирай. Только уж потом верни обратно, – добавил он.

– Постараюсь, – кивнула Илта. Долетевший ветер донес до ни аппетитный запах почти готовой свинины и радостный гомон бойцов, – ну что, а теперь можно и перекусить.

Возле фанзы на берегу Амура снова горел костер, над которым, установленный на две рогулины, как и раньше грелся котелок. Однако на этот раз доносящиеся запахи были куда соблазнительнее, чем от тошнотворного варева, что несколько дней назад варил китаец Яо. Сам он тоже сидел рядом, помешивая варящуюся рыбную похлебку. Кроме него возле костра сидела Илта и еще двое человек. Первым был молодой скуластый парень одетый в штаны из оленьей кожи и легкую замшевую куртку. Короткие черные волосы, несмотря на лето, прикрывала шапка из шкуры гурана, с небольшими рожками. Именно по головному убору в свое время и назвали этот народ, причудливую смесь русских с бурятами, эвенками и монголами – гуранами. Рядом сидел темноволосый коренастый мужик средних лет, в такой же куртке и штанах. Широкое лицо окаймляла кудрявая бородка, серые глаза настороженно всматривались в ночную тьму. Возле него на земле лежала старенькая берданка.

Яо взял с земли большую ложку, осторожно попробовал закипающее варево, удовлетворенно хмыкнул и снял котелок с костра. Бородатый мужик достал из большой сумки на поясе прозрачную бутыль с мутноватой жидкостью, сделал большой глоток и, закашлявшись, передал ее молодому гурану.

– Ну так что, Юра, – настойчиво произнесла Илта, – ты согласен?

– Ты, малая, погодь, лошадей не гони, – буркнул мужик, выхватывая из котелка кусок рыбьего мяса и отправляя его в рот. Прожевав, он взглянул на Илту.

– Ты, малая, конечно тут в законе, что и говорить, – начал он, – где ты, а где мы ползаем – это все понятно. Но вот за что я тебя уважаю – что не зазналась, хоть и взлетела высоко. А потому выслушать сможешь, буром сразу не попрешь.

Бородатый мужик на мгновение прервался, когда к нему вернулась бутылка с ханшином, сделал большой глоток, зачерпнул ухи и смачно запил.

– Сынныр, я конечно знаю, – кивнул он, – отсюда далековато, конечно, но мы с Иваном – он кивнул на гурана, – и подальше в тайгу забирались. Ты же помнишь, сама в асановские рейды ходила.

– Помню, – кивнула Илта, принимая из рук гурана бутылку и делая большой глоток. Она и вправду хорошо знала Юрия Мирских, одного из лучших следопытов здешних краев, охотника и браконьера. Еще до войны он бежал из ГУЛАГА, перейдя на сторону японцев. Именно он, вместе с проводниками-эвенками, вел вглубь тайги отряды, собранные атаманом Семеновым и японским полковником Асано, именно им удавалось проникнуть вглубь вражеской территории, совершая самые дерзкие теракты и благополучно отойти обратно. Илта несколько раз сопровождала его в этих рейдах, доходящих чуть ли не до границ Якутии. Мирских был одним из первых, о ком она вспомнила, собираясь в опасное путешествие.

– Я бы тебе помог, конечно, – продолжал Юра, – ты, хоть и мелкая, но человек надежный. Только вишь какое дело – не работаю я нынче ни на Асано, ни на Кавасиму, ни даже на Доихару. С тех пор как меня в Хабаровске объявили в розыск, я и скрываюсь по лесам – как при коммуняках, ей богу. Какое мне теперь дело до твоих япошек?

Илта пожала плечами и достала из-за пазухи сложенную бумагу, развернула и протянула Юрию. Тот внимательно вчитался, хотя из трех написанных на японском, русском и маньчжурском вариантов текста, мог прочесть только один.

– Вот значит как, – усмехнулся он, – простили мне того австралийца?

– Простили, – кивнула Илта, – хотя, по правде сказать, повел ты себя как свинья. На кой черт ты прицепился именно к нему? Что не мог найти на приисках кого-то не столь заметного? Это же сын генерала!

– Молодо-зелено, – хмыкнул Мирских, – не убил же я его, в конце концов. Дал по башке золотишко забрал – с кем не бывает. Вперед наука была бы. Кто же знал, что он очухается так быстро, что меня увидит и запомнит.

– Лучше бы прибил, – проворчала Илта, – а то чуть на международный скандал не наскочили. Хорошо еще, что этот генеральский сынок уехал в свою Австралию, а отца его перевели на юг. В общем, замяли это дело, а тебе по такому случаю – полная амнистия…если выполнишь то, о чем тебя просят.

– Понятно, – протянул браконьер, складывая бумагу и готовясь убрать в карман.

– Подожди, – остановила его Илта, – глянь на другую сторону.

Юрий перевернул бумагу и недоуменно вскинул брови– на оборотной стороне документа была карандашом нарисована некая цифра.

– Что это?

– Это сумма, – улыбнулась Илта, – ну, вознаграждение, что вам причитается.

– О как! – Юрий невольно расплылся в улыбке, – это всем?

– Это каждому. В иенах.

– Что там? – молодой гуран хотел посмотреть на документ, но Мирских уже сложил его вчетверо и спрятал на груди.

– Это то, что сделает нас богачами, – усмехнулся он, – я же могу взять напарника?

– Хоть десять, – пожала плечами Илта.

– А это лишнее, – рубанул Юрий, – хватит и одного Вани. Ты тоже в доле, Яо – торопливо обратился он к китайцу. Тот улыбнулся и кивнул, прикрыв узкие глаза.

– Да уж, про него не забудьте, – сказала Илта, – если бы он не расколол того коммуняку, ничего этого не было. За это ему еще отдельная премия будет, от Доихары.

– А что с тем Ченом стало кстати? – поинтересовался Иван.

– Да ничего, – пожала плечами Илта, вылавливая из котелка кусок рыбы, – вкалывает на Сахалине, лет через пять выйдет, может быть. Я держу слово – даже такому как он.

Она замолчала, вновь принимая из рук Яо бутылку ханшина и делая небольшой глоток. В голове зашумело и девушка с жадностью набросилась на остывающую уху. Меж тем китаец вынес из фанзы несколько кусков сушеной оленины.

– Я слышал об этом Черном Колодце, – говорил подвыпивший Иван, – еще дед рассказывал, он с шаманами дружбу водил, сам камлал понемногу. Говорил, что темное то место, мрачное. Никому не советовал туда идти, говорил, унесут шолмосы.

– Я тоже кое-что слышал, – ответил Мирских, – попы говорили, что там сам черт трон свой возгрудил. Хотя, если там большевики окопались – черту делать нечего.

– Черт-черт, – задумчиво проговорила Илта, на ее лице играла легкая улыбка, – как там в Библии пишут. Нельзя изгонять бесов силой Вельзевула?

Мирских развел руками – кержак по рождению, он в силу жизненных неурядиц уже изрядно подзабыл Писание.

– Ну, мне Христос не указ, – сказала Илта, – так что я все-таки попробую.

При этих словах ее губы искривила такая улыбка, что следопыт передернул плечами и украдкой перекрестился.

Это был небольшой остров на Амуре, в пяти километрах от Хабаровска. Весной во время разлива реки, его отделяло от берега почти сто метров, однако летом, когда вода спадала, туда можно было добраться почти вброд по засохшей густым камышом топкой грязи. Остров покрывал густой лес, но у южного берега, там, где неспешно катила свои воды великая река, простиралась обширная прогалина. Там стояла небольшая избушка, которую, в зависимости от сезона, использовали то рыбаки, то охотники, то лесорубы.

Однако сегодня ночью здесь были совсем иные люди.

Перед самой избушкой горели костры – огненное кольцо, раскинувшееся чуть ли не на всю прогалину. С треском взлетали искры, угасая в ночном небе и отблеск яркого пламени падал на черную воду. У самого леса под огромным вязом с пышной листвой лежала освежеванная туша, тут же была воткнута в землю и палка с насаженной на нее свиной головой. В мертвых глазах отражался отблеск костров – казалось убитый боров наблюдает за происходившим на поляне.

А наблюдать было за чем.

В центре кольца из костров стоял алтарь – небольшой каменный куб, покрытый маньчжурскими письменами. Еще чжурчжэни, приносили тут жертвы богам и духам, перед походами в земли киданей и Сун, здесь же совершали обряд и основатели империи Цин Нурхаци и Абахай. Позже, когда центр маньчжурского государства окончательно перенесся в Китай, алтарь был заброшен, лишь изредка посещаясь отдельными шаманами. С приходом в эти земли России и особенно после того, как она стала Советской, древнее капище окончательно предали забвению.

Однако сейчас алтарь вновь украшали глиняные и костяные фигурки различных божеств, по бокам горели масляные фонари – в виде лягушки, орла, рыбы и прочих животных.

Вокруг алтаря сидели четыре молодые женщины. Йошико Кавашима облачилась в костюм маньчжурской шаманки: шапка-екса, с прикрепленными медными фигурками птиц и маленькими колокольчиками, украшенная орнаментом куртка, медное зеркальце на груди. Красную юбку-хушхун охватывал широкий кожаный пояс с рядом длинных, конусообразных подвесок из железа и медных бубенцов. На коленях у японской разведчицы лежало блюдо с тонко нарезанными рыбными ломтиками, обложенных кусочками почти растаявшего льда. Рядом стояла медная чаша с прозрачной водой.

Напротив маньчжурской принцессы сидела распутная аристократка Ольга Волкова, одетая не в пример проще – в белую льняную рубаху почти до пят, с широкими рукавами. На ее коленях лежал пучок свежесрезанных розог.

Третьей из девушек, сидевших вокруг алтаря, была Илта Сато. На ней был только монгольский черный халат, лицо покрывал густой слой белил, глаза подведены черными тенями. На коленях у девушки лежал маньчжурский шаманский бубен-имчен обтянутый с наружной стороны кожей косули и колотушка украшенная яркими лентами. Из-за спины девушки виднелась рукоятка верной катаны.

Прислонившись к алтарю сидела еще одна женщина, на этот раз просто нагая. Свет масляных фонарей и отблески пылающих костров создавали причудливую игру света и тени на скуластом лице. Длинные волосы окутывали тело женщины до талии, сквозь черные пряди проглядывали розовые соски. Глаза ее были совсем пустыми, не выражавшими ни единой мысли. Если бы у костра вдруг оказалась Наталья Севастьянова ей бы пришлось изрядно поднапрячься, чтобы опознать в этой сомнамбуле ее недавнюю мучительницу – русско-китайскую партизанку Сун.

Илта не участвовала в травле беглецов, хотя ей и ужасно хотелось. Приказ Йошико, тем не менее, был категоричен – вне зависимости от того, удалось бы захватить похитителей Наташи или нет, вряд ли это предотвратило утечку информации. Именно поэтому Илта спешно собирала группу, готовясь к рейду – дорога была каждая минута. Что же до преследователей, то они получили приказ не особо усердствовать в захвате Наташи и ее похитителей – еще неизвестно, как бы на пропажу своей оперативной группы отреагировали Советы. Японцы преследовали иную цель – уходя в спешке большевицкие агенты невольно вывели из тени свои подпольные группы. В руки японской контрразведки попало несколько большевистских агентов – прежде всего выданных китайцем Ченом. Дальше покатился снежный ком – кульминацией японских успехов стал захват тайного советского аэродрома и ликвидация «отряда Порханова», одного из самых неуловимых красных командиров Амурского края. В живых удалось захватить немногих, в том числе и Сун. После того, как из нее была вытянута вся информация, русокитаянку хотели пустить в расход, однако Йошико Кавашима неожиданно попросила предоставить ее в свое распоряжение.

Кавашима подцепила кусочек рыбьей плоти, поднеся его ко рту. Нараспев она произнесла:

 
До начала начал
Земля была покрыта водой, небеса были покрыты водой,
Повсюду словно одно огромное море,
Волны переливались словно «толи».
 

Прервалась, отправляя в рот рыбный ломтик – все то же фугу – и передавая фарфоровое блюдо Илте. Йошико вынула из складок юбки пачку папирос и, откинувшись на спину, прикурила у ближайшего костра. Глаза ее затуманились, по поляне пронесся слабый запах опиума. «Золотая летучая мышь», фирменные сигареты Доихара Кэндзи – начальник разведки Кантокуэкэн изрядно обогащался, среди прочего, и на торговле наркотиками.

Меж тем Илта читала следующее четверостишие шаманского гимна:

 
В этих тягостных условиях
Трудно было жить чему-либо живому.
В суровой борьбе за выживание почти все люди были истреблены,
Они скитались, не имея места, где могли бы приютиться.
 

Она положила в рот рыбный ломтик и, закатив глаза от удовольствия, принялась жевать. Блюдо проследовало к Ольге, в то время как сама Илта принимала из рук Йошико сигарету с опиумом, также прикуривая от костра. Меж тем уже Ольга нараспев произносила:

 
Издалека приплыла Священная Морская Львица,
Её послал на помощь небесный шаман.
Она посадила на спину мужчину и женщину.
Люди добрались до острова и там, в пещере, родили потомство.
 

Текст читался все быстрее, блюдо с ядовитой рыбой пустело с устрашающей поспешностью, так же как и сгорали опиумные сигареты. Илта чувствовала, как ее тело охватывает необычайная легкость, сама она впадает в уже знакомую эйфорию, с особой чуткостью воспринимая все происходящее. Также, видимо, чувствовали себя и остальные девушки – голоса их звучали все громче, все воодушевленней, глаза возбужденно блестели. Напротив, прислонившаяся к алтарю Сун, никак не реагировала на все происходящее, полностью отрешившись от окружающего мира. Впрочем, подобное состояние было вполне понятным, если учесть, что перед началом обряда, красную партизанку несколько часов насильно опаивали опиумной настойкой.

Звонкие женские голоса взлетали в ночное небо, достигая вершин экзальтации. Вот Йошико, отбросив в сторону опустевшее блюдо, залпом опустошила чашу с водой и упруго поднялась на ноги, вслед за ней вскочила и Ольга. Илта ударила в бубен – раз, другой – и под его ритмичный рокот застывавшие в неподвижности женщины задвигались в быстром и причудливом танце. От гибкой фигуры Йошико порхнули, рассыпаясь в воздухе разноцветные ленты, временами касающиеся лица Сун. На лице последней неожиданно отразилось сначала удивление, а потом искренняя радость, губы расплылись в улыбке, глаза засияли.

Откинув голову назад Йошико хрипло запела:

 
Икулэ екулэ екулэ
Потоп начался,
Вода поглотила все живое,
Одну только пару спасла Морская Львица,
Икулэ екулэ икулэ
так продолжился человеческий род.
Те кто остался под водой,
Стали подобны рыбам,
Икулэ екулэ икулэ
Взываю к тебе, Матушка Дэлигейаолинь!
С человеческим телом, рыбьей головой!
Икулэ екулэ
Девяносто моих костей извиваются.
Икулэ екулэ
Сияющей становлюсь
Икулэ екулэ,
С Богиней Восточного Моря в единое целое сливаюсь!
 

Рядом с ней плясала и Ольга – волосы ее растрепались, мокрая от пота рубахе, туго обтягивала все округлости ее соблазнительного тела. Мотая головой, вертясь на одном месте как юла, Волкова вскидывала руки к небу, выкрикивая:

– Ой, чую! Ой, сходит! О чую, сходит! Мать Сыра Земля-Богородица! Чую – Мать Божья во мне! Дева Пречистая – во мне! Ой, сестрицы, чую, чую!

Змеей метнулась к ней Йошико, ее тонкие руки впились в белую рубаху Ольги, с неженской силой разрывая ее пополам, обнажая роскошное тело. Словно ожидая этого Ольга подхватила с земли пучок розог и начала исступленно хлестать себя по грудям, животу и бедрам. Все яростнее слышатся голоса, все громче рокочет бубен, все жгуче, страстнее молятся обе женщины – и молитвы Богородице и Матери Даликэ сливаются в одну громогласную хвалу Богине. Шаманка, неустанно кланяясь на восток, брызгала изо рта чистой водой, танцуя с разноцветными (семицветными) лентами в руке, повторяя движения рыбы, которая то плывёт, то выпрыгивает из воды. Ольга вертелась, выкрикивая нечто нечленораздельное, в котором проступали отдельные выкрики: «Ой, Дух!.. Ой, Бог!.. Ой, Царь-Дух!..». Илта поднялась на ноги, продолжая бить в бубен, пока еще сдерживаясь от того, чтобы пуститься в пляс, но уже чувствуя как безумие шаманско-сектантского радения захватывает и ее. Перед глазами ее все дрожало и расплывалось, будто она очутилась под водой. Рядом с танцующими женщинами проступают странные призрачные тени, похожие одновременно на зверей и людей. Они пляшут рядом с Йошико и Ольгой, прижимаясь к ним все ближе, сливаясь с ними. Илта не заметила, когда Йошико скинула одежды, но сейчас она плясала голой. Рокотал бубен и, слово в такт ударам колотушки, сквозь гладкую кожу маньчжурской принцессы прорастала темная мокрая шерсть. Лицо ее вдруг обернулось оскаленной пастью морского зверя. Вскидывающая руки Ольга представала то белой орлицей, взмахивающей крылами, то вновь обращалась женщиной. Вот Йошико и Ольга, как по команде, слаженно метнулись к Сун, заставляя ее встать и подводя к Илте. Тело красной партизанки заблестело в свете огней множеством чешуек, а лицо расплылось и сплющилось, превратившись в рыбью морду. Выпученные глаза бездумно уставились на Илту, жабры двигались, захватывая воздух.