Текст книги "Союз обворованных"

Автор книги: Андрей Хазарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Глава 32
Малютка Скуратов

Опять мы шпионим для Слона! Я уж думала, что после сенсационного Сережкиного открытия нам ничего и делать-то не придется. А вот фиг, ещё как пришлось!

Конечно же, как только вся эта мерзость с Лаврентьевым и его бабами выплыла на свет Божий, Слон просто… воскрес. Теперь он не только в крайних пожарных случаях, но и просто так, под настроение, позванивал чуть ли не каждый день. И все через Димку передавал приветы «милейшей Анне Георгиевне». Во тварюка!

Я вычислила, что он бросит по следу любвеобильного Гарика всю свою свору, – и не ошиблась. Под выходные мы оказались званы на некое сборище, больше всего похожее на заседание штаба, «совет, видите ли, в Филях». Хотя, наверное, так оно и было.

Только Слоновий штаб мне больше напомнил «Крестного отца». Хотя Дубов на благородного Марлона Брандо очень мало похож.

Но вот эти его консультанты… Прямо на лицах, с позволения сказать, написано, что у них вместо мозгов мощнейшие компы стоят, а глаза по выразительности больше всего костяшки на счетах напоминают.

Слон со товарищи заседали именно по душу Лаврентьева, и нас пригласили, как крупных экспертов по этому персонажу. Первооткрывателей.

Бригадир Алексей коротко доложил, какие меры приняты для документального подтверждения наших слухов. Вот за что я его уважаю – так это за уверенность в своих силах. Очень Алексей немногословный, очень большой трудяга, но при этом голова у него работает ничуть не хуже, чем у этих… «консильори». Но он больше похож на человека. Правда-правда: пока мы ехали сюда, он мне фотографию своего сына показал. Сын как сын обыкновенный трехлетний бутуз, а вот у папы в этот момент лицо вдруг стало совсем человеческим. И даже симпатичным. А ещё я подумала, что мальчишка, как подрастет, очень отцом гордиться начнет. А Алексей – им. Вот такой замкнутый круг.

Короче, после доклада Слон поднялся, кивнул в сторону Алексея и прошелся вдоль камина. А потом кинул этакий вопросительный взгляд на одного из своих помощников.

– Ну, Адам Сергеевич, чем сегодня нас порадуете?

– Ситуация такова. Избирательную кампанию Лаврентьев проводит от партии «зеленых». У него даже числится в программе оснащение всех производств города и области очистными сооружениями самого современного типа.

Слон хмыкнул. Да тут не только он – на его месте любой бы хмыкнул. Это ж какая глупость, какая самонадеянность – чистый популизм! Даже не чистый, а очистной. Да никому в самом страшном сне такое бы не привиделось! А ну-ка, останавливать наши чудовищные, довоенно-дореволюционные производства, чтобы чем-то современным оборудовать… Бред собачий! До некоторых заводов дотронуться страшно, тут же рассыплются…

Болтун Лаврентьев. Или у него есть действительно сумасшедшие деньги на такую программу, или он просто дешевый болтун. Скорее второе – откуда он, даже попав в губернаторское кресло, выдавит такие капиталы?

– Однако партийную кассу «зеленых», – продолжал Адам, – Лаврентьев не использует. Кампанию по выборам финансирует АО «Мак», директором которого он и является.

– Ага, значит, какие-то возможности у него все-таки есть!

– Но, вероятно, не такие большие. По нашей оценке, на выборы требуется от ста пятидесяти до двухсот тысяч. Включая подкуп избирателей в разной форме в течение одного месяца.

– Да, такие средства у него могут быть… Производство-то совместное… Но… Адам Сергеевич, будьте любезны, напомните: Лаврентьев исполнительный директор?

– Да.

– Директор, – протянул Слон очень задумчиво, – а не председатель правления или совета директоров, даже не генеральный. Значит, фигура наемная. Откуда же тогда финансы?

– Все становится на место, если предположить, что он директор в прежнем, советском смысле: по должности – наемный работник, фактически полновластный хозяин, распорядитель кредитов. А название «Акционерное общество» – только вывеска, удобства ради. Ну, может, ещё для западного партнера…

– Вы полагаете, что он настоящий хозяин своего АО? А документы? Что в них?

– Я только полагаю. А к документам пока доступа никакого не нашел.

Слон повернулся к Алексею, тот кивнул:

– Разберемся.

– А пока документов мы не имеем, примем в качестве рабочей гипотезы ваше предположение и будем считать, что АО «Мак» суть господин Лаврентьев. И финансирует он сам себя. Тогда возникает ещё более интересный вопрос: откуда у него деньги?

Адам пошелестел какими-то бумагами, но Слон продолжал свой монолог и высказаться никому не давал:

– По официальной биографии, в советские времена господин Лаврентьев произрос аж до начальника отдела кадров. Не спорю, целого деревообрабатывающего комбината… По тем временам – место прибыльное, но не до такой же степени. А кем он был во времена, которые в официальной биографии не отражены, вы говорите, неизвестно. Причем с девяносто второго и до самого прошлого года, когда стал тем самым наемным директором…

В крайнем изнеможении от пройденного пути (еще бы – раз восемь туда-сюда вдоль камина, все четыре метра!) и от мыслительной деятельности, Слон опустился в кресло.

Я решилась нарушить повисшую тишину. Причем сразу по двум причинам, даже по трем. Если пригласили, значит надо показать, что мы – не пустое место и кое-что соображаем. Потому что представляем ценность, пока выдаем оригинальные мысли или свежие сведения. Ругать Димку параноиком я могу дома, а тут шеей чувствую, на какой тоненькой ниточке мы висим… Это раз. Дальше, дяденька Слон, меня совершенно не сдерживают соображения субординации. Не боюсь высказаться поперед батьки. Это два. И, наконец, просто надоело внимать без права голоса.

В общем, я раскрыла рот:

– По сведениям от любовниц, Лаврентьев работал консультантом по подбору кадров в «Лигинвесте» – так он им говорил. Но, учитывая его интересы, можно предположить, что на этих собеседованиях он присутствовал не столько по долгу службы, сколько из любви к искусству. В конце концов, не на такую уж сложную работу нанимали женщин, чтобы приглашать каких-то особых экспертов. Дур и скандалисток и так отсеяли бы. А он на самом деле мог быть в «Лигинвесте» кем-то посерьезнее, чем консультант.

Слон с интересом уставился на меня:

– Не лишено логики… И в самом деле, начальник отдела кадров из тех времен – это не психолог, а глаза и уши партии и проводник её кадровой политики в сословном и, особенно, национальном вопросе. Какой из него консультант по нынешним временам?! Короче, идея ясна. Любопытно бы проверить. Есть какие-нибудь мысли, коллеги?

То ли у коллег мыслей не было, то ли они не спешили их высказывать при нас.

– Значит, подумаем… Ну что ж, Анна Георгиевна, Вадим Андреич, благодарим вас.

За что? Для мебели же сидели, внимали!

– Как всегда, вы внесли в наши привычные разговоры свежую струю. Будем надеяться, что каждый ваш визит в этот дом будет таким же продуктивным, как сегодняшний. Не смею задерживать вас, всего доброго… Анатолий, проводите.

И мы были провождены до самой машины. За спиной у нас осталось глубокое молчание в комнате для совещаний. А мы с Димкой молчали в машине. Положим, мысли у нас имелись, но нам не хотелось отягощать ими Антона или другого андроида, сидевшего за рулем.

* * *

Через день нам позвонил Слон и поинтересовался, нет ли у нас связей в рекламе. По своему обыкновению витиевато объяснил, что нужны люди, никак не связанные с его кругом знакомств.

Тут я и подумала, что не зря вспомнила телевизионную Алю. Ну, ту самую, которая снимала репортаж о нашем незабвенном клубе любви и дружбы. Поэтому в ответ на Димкин взгляд кивнула утвердительно.

– Да, Борис Олегович. Анна Георгиевна говорит, что у неё есть такие знакомые.

– О-о, Анна Георгиевна! Настоящий клад вам достался, Вадим Андреич, берегите…

А Димка-то на громкую связь телефон переключил! Чтобы мне получше слышно было.

– Если не затруднит, передайте ей трубочку. Есть для её рекламных знакомых неплохой заработок.

Я взяла трубочку и выслушала многословные инструкции. А так как связь я не переключала, то Димка тоже мог наслаждаться полетом изощренной мысли нашего обожаемого Слона.

А дело, в нескольких словах, сводилось вот к чему. Появился в списке кандидатов на сладкую губернаторскую должность ещё один человек – какой-то отставной майор (ну прямо классическая русская литература!). Из слов Дубова было ясно, что это его человек. Отставному кандидату, как и всем остальным, тоже требуется рекламная кампания. Чтобы и телевидение, и газеты, и листовки… (А платит, выходит, за все это удовольствие лично Слон. На здоровье!) Проблем здесь немного – свяжем рекламщиков с избирательным штабом этого, с позволения сказать, кандидата… Но! Здесь и начиналось самое интересное.

Слон требовал, чтобы мы с Димкой курировали (как он выразился) эти контакты «на всех этапах».

А с другой стороны, сам избираемый клиент, насколько я поняла, требовал произвести все видео – и прочие фотосъемки в его родном Дальнем Куте. Чтобы дальнокутские земляки увидели и узнали за спиной у радеющего о народном благе кандидата и утопающий в снежной каше бывший единственный кинотеатр, а теперь тоже единственное на весь Дальний Кут казино. И чтобы с тихой радостью полюбовались на родной полуразрушенный вокзал, который начали ремонтировать ещё в советские времена. Причем самым оригинальным был предвыборный лозунг этого примечательного человека: «Пусть меня не выберут, но меня услышат!».

Честно говоря, эту фразу я потом долго жевала и пережевывала. Что-то в ней было. А в самом деле, на какую высоту надо вскарабкаться, чтобы тебя заметили и услышали?..

Слон все это нам слил на полном серьезе, без комментариев. Соответственно он потребовал (хоть и в мягкой форме) провести съемки в Дальнем Куте и обязательно с личным присутствием меня или Вэ-А, а лучше нас обоих. И, наконец, закончились инструкции контактными телефонами вышеупомянутого майора.

Я положила трубку и уставилась на Димку. А он на меня. Пауза длилась и длилась, пока я не придумала идеальный выход.

– Так, Димыч, я звоню майору, ссылаюсь на Слона, представляюсь специалисткой по политической рекламе, уточняю подробности. Пишу сценарий. Потом связываюсь с рекламщиками. Думаю, знакомому человеку они не откажут, тем более не за так, а за деньги. Тебя представляю как заказчика.

– Я, выходит, и есть отставной майор?

А мне говорил, что я иногда тупее собственных тапочек!

– Нет, милый, ты – доверенное лицо кандидата в губернаторы, господина Скуратова Леонида Ивановича. Вот вам, любезные рекламщики, сценарий, кандидатом согласованный, вот документ, подтверждающий полномочия подписывать договора и платить денежки. Хоть наличными, хоть безналичными, хоть какими.

– О многомудрая жена моя! А откуда у меня такие полномочия?

– Откуда? От верблюда! В смысле от Слона. Сделает. И денежки для найма рекламной фирмы даст. Не платить же нам самим за выборы совершенно чужого человека! И вообще, дяденька Слон недвусмысленно велел рассчитывать на его неслабые силы.

– Ну, допустим…

– Не допустим, а именно так! И ещё я думаю, хорошо бы нам сначала в порядке разведки съездить в этот самый Дальний Кут и познакомиться с кандидатом, его требованиями и вообще обстановкой.

– Это называется «провести рекогносцировку».

– Да? Очень интересно. Ну, значит, это самое слово провести.

Разведку по всем правилам науки Димка провел сам. Поехал в Дальний Кут, все разнюхал и благополучно приехал обратно.

Так уж вышло, что сам избираемый клиент в это время находился в городе и беседовал со мной.

Майор Скуратов оказался мужчиной довольно крупного калибра, так сказать, в поперечном сечении. Зато росточком его природа обделила просто бессовестно. Тем не менее, этот малютка Скуратов дверь приемной распахнул так, что о стену грохнуло. Я даже испугалась, что она пробьет эту несчастную стену прямо до лестничной клетки. Хозяйским глазом окинул помещение, уселся в кресло, даже ногу на ногу положил. Кстати, он совершенно не был похож ни на отставника, ни на военного, ни, тем более, на жителя пригорода.

– Меня зовут Скуратов. Леонид Иванович.

– А меня – Анна Георгиевна.

– Тогда правильно! Алексей Глебович мне сказал, что все документы для моей избирательной кампании будешь готовить ты, Анна Георгиевна.

– Да…

– Только чтоб было все честь по чести – и печати где надо… И вот еще, бюджет у кандидата сама знаешь какой…

– Нет, не знаю.

– Так я тебе скажу: это не бюджет, а издевательство! На все про все восемьсот пятьдесят!

– Долларов?

– Чего-о? Каких там долларов – местных, независимых…

– Негусто.

– То-то и оно, что негусто. И надо сделать так, чтоб у меня в договоре не больше этой суммы было…

– Ну, это не проблема. Сделаем. В конце концов я, как владелец рекламного времени, могу вам дать любые скидки, хоть девяносто девять процентов…

Честно говоря, насчет владения рекламным временем я немножко… скажем так, приврала. Но от легенды ничуть не уклонилась, так как для Скуратова я представляла солидное рекламно-телевизионное предприятие. А зная, что на самом деле бюджет нашего клиента во много раз больше и гарантирован не кем-нибудь, а самим Слоном, могла вешать несчастному майору на уши любую лапшу на свой вкус.

– Итак, – я постаралась продолжить максимально деловым тоном, – о чем же вы хотите рассказать в своем рекламном ролике? Может быть, собираетесь говорить о непорядках в армии?

– Тактически неграмотно рассуждаешь, Анна Георгиевна! Головой подумай, если в армии непорядки, то выходит, что я, когда меня выберут, такие же непорядки и в области заведу! Не-е, не годится…

Логика в его словах была.

– Тогда, вероятно, просто несколько фотографий, лаконичный текст жизненный, так сказать, путь и предвыборная программа?

– Опять невдумчиво!

– А почему?

– Дак за меня ж точно никто не проголосует, если начнем говорить про мою жизнь. Чем в ней можно избирателя завлечь? Что до пенсии так майором и дополз?.. Нет, дочка, не пойдет.

– А чего бы вы хотели?

– Тут я такое надумал…

Он устроился в кресле поудобнее – на самый краешек, чтобы не оказаться на продавленной части сиденья и не потерять ещё пару сантиметров роста.

– А надумал я вот какое. Тут не надо высшего училища кончать, чтоб сообразить, что меня не выберут. Ну, я и не в обиде. Кто ж я такой, чтоб против того же Пивня или там Кочета?.. Не-е, не фигура.

Говорил он в целом по-русски, но мягкое местное «гэ» присутствовало. Видно, все-таки, родом был из здешних краев. Не та натура, чтобы подстраивать свой разговор под окружающих – иначе как бы он у себя в армии командовал?

– Да-да, – поторопила я его немножко, очень уж любопытно было узнать, что он там надумал.

– Ага, это ты уяснила. Так вот, пускай не выберут – но я хотя б Лаврентьеву всю малину перегажу! Это ж такой прохвост, клейма негде ставить! Вообще, знаешь, дочка, – он доверительно наклонился ко мне, конечно, никакими разоблачениями ни черта не сделаешь, настоящее решение одно – только к стенке! Но это мы с тобой в рекламе говорить не можем, это я так, в порядке обсуждения, для ясности… А пока что обскажу по телевизору все, до капельки, про ворюгу этого, Лаврентьева, все его делишки темные наизнанку выверну… Конечно, меня выбирать не надо – я же понимаю, это ж все-таки не батальоном командовать, это ж целая область. А потому ставлю я перед собой боевую задачу минимум: чтобы после моих выступлений его ни за что не выбрали. Вот такое я принял решение!

Ага, ясное дело. «Пускай ты умер, но в песне смелых…» Нет, толком не помню. Да и не в моде сейчас великий пролетарский писатель.

– Тогда расскажите мне, что бы вы хотели сказать, и я так все это в сценарий и внесу.

– Слушай. Вот например, есть у нас в Дальнем Куту такой поселочек Ветряки называется…

Долго и подробно майор рассказывал мне, что именно в его родном «Куту» не так. Майора не устраивала не только вся нынешняя власть, но и, в первую очередь, лично и персонально Лаврентьев – ворюга и прохвост высшей марки. Это я поняла уже совершенно самостоятельно. Каждый сюжет, или кусочек рассказа, или просто замечание – все заканчивалось словами: «А Лаврюге от того только лучше!»

Когда майор уже покинул меня, а произошло это часа через три, никак не меньше, я почувствовала, что такие своеобразные пожелания как-то слабо укладываются в мои представления о политической рекламе. Особенно текст, который майор решил обязательно произнести перед камерой: «Не верьте нынешней власти, не верьте тем, кто пытается пролезть сейчас во власть. Вас обманывают!» Остальное по вкусу, как говорится в кулинарных книгах, но эта фраза должна была присутствовать обязательно.

Я почувствовала, что надо посоветоваться. Но Димыч был недоступен по причине отсутствия, а тут как раз Слон позвонил. Он, как мне показалось, с улыбкой выслушал мои недоумения и мягко заметил:

– Ну что вы волнуетесь, Анна Георгиевна? Это же не нас с вами выбирают. Как говорят американцы, «это его похороны». Пишите то, что желает сказать господин Скуратов, снимайте все, на что он обратит внимание… И вообще не экономьте пленку. Посмотрите, что представляет собой пресловутый макулатурный гигант. Кто знает, может быть, заводик господина Лаврентьева или этот поселочек… как вы сказали, Ветряки?.. решит все наши проблемы. В общем, ориентируйтесь на месте, по обстановке. Видеоматериалы берегите. Не прислать ли вам в помощь Алексея Глебовича? Или кого-нибудь из его людей?

Я сдержанно ответила:

– Не стоит, Борис Олегович. Нам ваша забота очень приятна, но согласитесь, что съемочная группа может нас не понять. А недоуменные вопросы наводят людей на незапланированные ответы.

– Хм, бывает порой… Ладно, как вам будет угодно. Но, если вдруг что-то случится, сразу звоните мне. Мобильный мой у вас есть.

На том, слава Богу, и распрощались. Да, с такой заботой меня папа провожал на экзамены в первую сессию.

Глава 33
На пленэр!

На следующее утро появилась съемочная группа в составе Али – режиссера съемок, оператора Жени и довольно маленькой видеокамеры. Мне эта цацка показалась несерьезной, но Серега Шварц уважительно поднял брови. Он в технике лучше разбирается, приходится верить. Кроме видеокамеры профессионалы захватили с собой свет, в смысле такие здоровенные горизонтальные лампы, и источник их питания, чтобы не искать на месте розетку. А ещё присутствовали хитрые такие зонтики в длинных чехлах. Они, зонты эти, снаружи были черные, а изнутри один белый, а другой – золотой. Я так поняла, для равномерного освещения нашего клиента. Там же, в чехлах, и стойки для этих зонтов оказались.

В новосозданном дружном рекламном коллективе, как мы и задумывали, мне номинально отводилась роль сценариста, а Димка изображал доверенное лицо кандидата со всеми полномочиями и правом критики.

Погрузились мы в выделенный Слоном джип и поехали. При виде джипа уважительно поднял брови оператор Женя. Мы не стали его информировать, что это не наша машина. Пусть держит нашего кандидата за фигуру весомую и богатую. Хотя, с другой стороны, нам-то все равно. Потому что за съемки мы уже заплатили. А за возможный прокат по различным телеканалам города Скуратов, а вернее, сам Слон, будет платить потом, когда собственно шедевр политической рекламы будет создан.

Ох, и далекое же это оказалось путешествие! Никак не меньше двух часов мы потратили. Кандидат нас ждал на указанном месте в парадном полушубке и слегка замерзший. Однако, как мне показалось, пока старался согревательного не употреблять. Во всяком случае, запаха я не учуяла.

По колено в снегу мы переходили от одной руины к другой. Охрипшим от волнения голосом майор рассказывал, что здесь было, пока «коммунисты, перелицевавшиеся в демократов», все не разворовали. И тут же, противореча самому себе, он с надрывом вспоминал, как при прежней власти и дороги расчищали, и улицы освещали…

Для иллюстрации нам пришлось гонять по сугробам моего Вэ-А, снятого, правда, со спины. Чтобы он демонстративно увязал по пояс в снегу и комично разгребал его руками, как будто плывет.

Потом мы, согласовав сценарий с режиссерским видением мира, а также заказами кандидата, отправились снимать дома богатеньких «новеньких» в том самом поселочке Ветряки. С негодованием на краснеющем уже от выпитого лице майор показывал нам особняки местной элиты – начальника какого-то крутого сельхозпредприятия, управляющего местным отделением Сбербанка (а у этого откуда средства на трехэтажный домик из красного и белого кирпича?!). Дальше стояла сакля какого-то кавказского переселенца, а потом скромненький особнячок И. Лаврентьева. Все это мы аккуратненько на пленочку и переносили.

Где-то в конце первого часа съемок оператор Женя выругался нехорошим словом.

– Что случилось?

– Да кассета, сволочь, закончилась.

Аля пожала плечами.

– Ну так поставь вторую… Ты ж их несколько взял…

– Да ну, жалко…

Тут уж пришлось мне вмешаться. В конце концов, Слон велел не жалеть пленки.

– Женя, не надо экономить на мелочах. Мы оплатим, только снимайте побольше.

Замерзший Женя попробовал возразить:

– Да тут уже не на тридцать секунд снято, как вы заказывали, а на хороший фильм минут в десять. Куда ж еще?!

Железным тоном меня поддержал Вэ-А:

– Надо еще.

И Женя замолчал. Чертыхнулся, снял перчатки и вставил новую кассету. А уже отснятую сунул в пластиковый кулек, плотно завязал и кинул в бардачок. Объяснил:

– Так меньше риска, что образуется конденсат.

Мы с Димкой все сразу поняли, уважительно переглянулись, муж и повелитель поджал губу и покачал головой.

Далее майор привел нас к зданию местного отделения Сбербанка, которое последний раз ремонтировалось никогда и с тех самых пор только ветшало и осыпалось. Потом переехали ближе к строящемуся заводу «Мак», где работа кипела, несмотря на зиму и снег. А майор все тыкал пальцем и вопрошал: «Откуда денежки?»

Лицо его становилось все краснее, но он крепко держался на ногах. Еще и нам предлагал «для сугреву души». Но мы были на службе и вежливо отказывались.

Зимой темнеет рано. И потому, как только освещение изменилось, творческую деятельность мы свернули. Кандидат, ради которого совершались творческие подвиги, уже отснятый во всех позах возле каждой из местных достопримечательностей, был нам больше не нужен, а потому доставлен домой, отсыпаться. Выгрузили майора, сдали по описи жене и вернулись в машину. Димка сел за руль, я рядом, а съемочный коллектив – сзади.

И тут паранойя моего Вэ-А показала себя во всей красе. Он вдруг вздохнул и сказал:

– Ох, ребята, не продумали мы, куда спрятать кассеты, никакого тайничка не подготовили…

Аля, хоть девушка взрослая и достаточно всего повидавшая, недоуменно спросила:

– Вадим Андреич, а зачем?..

Димка снова вздохнул:

– Уже с полчаса за нами ездит машина. Черные «жигули» седьмой модели. Опасаюсь, что это политические недруги моего кандидата. Не знаю, что уж такого мы успели снять, но настройтесь, что против нас пустят в ход все дозволенные и недозволенные приемы. Мы же с вами на вражеской территории, вы что, не поняли?

Димка хотел ещё что-то добавить, но не успел. Впереди возник пост ГАИ, и дядька, которого из-за тулупа было ровно в шесть раз больше, выразительно показал нам жезлом – стоять, голуби!

Вэ-А дисциплинированно притормозил. С документами у него все было в порядке, у меня тоже. В том смысле, что Вэ-А имеет настоящие права и не менее настоящую доверенность от владельца на вождение этого замечательного джипа. Конечно, без всяких там прав продажи и прочей вызывающий подозрения чепухи. Мой паспорт за последние уж не помню сколько лет вынимался один раз – в декабре, чтобы штамп поставить. А так я пользуюсь старым удостоверением родного ГИПРО – там и фотография, и печать, и номер. Да ещё настоящие водяные знаки. Все правильно, первый допуск – мы же с железными дорогами работали. Нас проверяли, как космонавтов, или как иностранных дипломатов.

А дальше началось полное безобразие.

Нас совершенно по-хамски вытащили из машины. Пока один гаишник, с натруженным до семьдесят второго размера брюхом, проверял наши документы, другой шарил по салону. Заглянул во все сумки и папки, реквизировал все бумажное, отобрал камеру и выгреб кассеты из бардачка. После начал поднимать сиденья, заглядывать под чехлы, в инструментальный ящик, даже крышку бензобака отвинчивал.

А потом мы долгие часы отвечали на идиотские вопросы и писали объяснительные записки в местном отделении милиции.

Борцы за правопорядок трясли нас всерьез. Каждый из нас беседовал один на один с местным милиционером. И, между прочим, в разных комнатах. Вероятно, чтобы потом ловить нас на противоречиях. Но мы держались стойко, судя по реакции наших пленителей. Очень скоро оказалось, что главные враги – именно мы с Вэ-А. Я это сразу поняла по вопросам. Ясное дело, Алька с Женей – наемный технический персонал и просто претворяют в жизнь наши злокозненные идеи. За неправедные деньги.

Впрочем, никаких объяснений менты не слушали. Они, похоже, следили, как мы вместе с кандидатом катались по политическим и экономическим достопримечательностям города. Но обвиняли не в съемках политической рекламы, избави Бог. С первой же фразы второго тура беседы: «А где твое разрешение на проведение съемок?» стало ясно, что нас решили взять, как только мы появились в Дальнем Куте. И все остальные мои слова только «усугубляли вину». И что снимали здесь без разрешения, и вообще пребывали на территории стройки, «а это секретный объект». И все на ты, с хамством и криком.

Вот только хамством меня не возьмешь. Я становлюсь как еж – со всех сторон иголки, никого не вижу и в руки не даюсь. Наоборот, всегда делаю каменную морду и перед каждым ответом медленно отсчитываю несколько секунд.

Время уже подошло к одиннадцати, когда вместо «моего» мента появился другой. Он, тоже не представившись, с порога заявил:

– Пошли. Задержана. До выяснения.

Пока он вел меня куда-то вдоль полутемного грязного коридора, я думала: «Как там Димка? Что с ребятами? И вообще – как отсюда выбираться будем?»

* * *

Местные десятичасовые новости на канале «Семь-плюс» не вышли. Это был скандал, потому что известий ждал весь город. Вместо них выпустили в эфир репортаж «Милицейский взгляд на свободу слова». Диктор, подпрыгивая, как крышка на чайнике, рассказал, что в Дальнокутске местная милиция задержала съемочную группу, готовившую предвыборный ролик для кандидата в губернаторы Скуратова. Правда, напрямую это в вину журналистам поставлено не было, обвиняли их всего лишь в съемках без разрешения. Попросту говоря, съемки велись на территории, которую кто-то, ещё редакции не известный, считал своей и разрешения на съемки не давал. Все члены съемочной группы были арестованы и допрошены, аппаратура и автомобиль вместе со всеми отснятыми материалами так и остались в Дальнокутске. Точно так же, как остались там и сценарист передачи вместе с доверенным лицом кандидата. Оператора и репортера милиция отпустила, считая фигурами служебными, а потому маловажными.

Репортер, молодая привлекательная Альбина Никонова, едва вырвавшаяся из узилища, просто кипела от возмущения:

– Я прошла через унижения! Меня пытались лишить моего конституционного права на свободу слова! Меня ограничивали в моих профессиональных правах! Это не милиция, которая защищает честных граждан. Это – беспардонная частная полиция какого-то из туземных «крестных отцов», который дал команду остановить съемки на территории своего королевства. Такая наглость и произвол вызваны только одним – полной продажностью этих, с позволения сказать, органов правопорядка!

Она сделала небольшую паузу и продолжила:

– Однако уездный князек забыл, что в нашей стране действуют не только те законы, которые он устанавливает властью денег в своей вотчине. Мы, свободные журналисты телеканала «Семь-плюс», не боимся закона о диффамации. Зато хорошо знаем, кто приказал арестовать нашу группу и похитил наше съемочное оборудование и снятые материалы!

Трудно поверить, но одновременно этот же репортаж шел на конкурирующем телеканале «Саймон», радио «Саймон» также транслировало его.

Вместе со всем остальным городом его слушал в своей гостиной и Борис Олегович Дубов.

Уж он-то уловил истинный смысл этого репортажа без искажений. Он прекрасно понял, какие именно силы стоят за такими обычными, на первый взгляд, деяниями, как ограничение журналистских свобод.

Борис Олегович потянулся к телефону. Но потом раздумал и позвал помощника:

– Анатолий, будьте любезны, пригласите Алексея Глебовича. И свяжите меня, пожалуйста, с журналистами. Телефон Анна Георгиевна оставила в папочке с другими документами.

Кучумову он решил перезвонить позже, когда будет вся информация.