Текст книги "Блондинка с розой в сердце (СИ)"

Автор книги: Андрей Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 4

Я вскинул руки и улыбнулся – краем глаза заметил ироничную улыбку на лице своего старшего брата, который отражался сейчас в мутном зеркале на прикрытой двери купе.

– Александра Витальевна, верить в мой рассказ или нет, – сказал я, – это только ваше дело. Признаю: мне бы подобные россказни тоже показались неубедительными и невероятными. Я и не рассчитывал на ваше доверие. Честно вам в этом признаюсь. Потому и затеял все эти нелепые с вашей точки зрения задержания и прогулки по поезду.

Я развёл руками.

– Поставленную перед собой задачу я выполнил: ваши соседи по купе сбежали на первой же станции. Первоначально я подумывал, что попросту прострелю им головы. Так было бы ещё проще. Но всё же пришёл к выводу, что их вина полностью не доказана. И даже их нынешний побег от встречи с милицией не говорит о том, что они готовили ваше убийство.

Лебедева сощурила глаза.

– Прострелите им головы? – переспросила она.

Я кивнул.

– Согласен с вами, Александра Витальевна, это была не лучшая моя идея. Выстрелы бы взбудоражили народ. Поднялось бы много шума в поезде. Да и в этом купе стало бы грязно. А нам с вами в нём ещё до Ленинграда ехать. К тому же, я допускаю вероятность, что Иннокентий Николаевич и Павел Дружинников вас не убивали – в той в другой реальности, которую я помню.

Я махнул рукой и сказал:

– Такую возможность я рассматривал и в своей книге. В романе «Блондинка с розой в сердце» киллер ехал в соседнем купе. Он воспользовался моментом, когда ваши попутчики отправились не перекур, и вонзил вам в грудь нож. А Иннокентий Николаевич и Павел Дружинников нашли вас мёртвой. Они испугались подозрений и наказания. Сбежали на ближайшей станции.

Заметил, что губы Лебедевой дрогнули.

– Неплохой сюжетный поворот получился, – сказал я. – Вы согласны со мной, Александра Витальевна? Он выглядит вполне реальным. Иннокентий Николаевич и Павел Дружинников и сейчас испугались встречи с милиционерами. Хотя вы всё ещё живы. Допускаю, что к вашей смерти они тогда отношения не имели. Вот потому я и отбросил сегодня вариант со стрельбой.

Я пожал плечами.

– В том числе поэтому, Александра Витальевна, я всё ещё здесь, с вами. Чтобы вы преспокойно доехали до Ленинграда. По этой же причине я приготовил пистолет: для вашей безопасности. Он тут лежит на случай, если подтвердится версия из моего романа. Как говорится, бережённого Бог бережёт. Ваш убийца в моей книге был настоящим профессионалом. Посмотрим…

Я поправил полотенце, что скрывало от посторонних глаз лежавший на столе ПМ.

– Хотя, признаюсь, ваше общество мне приятно. Александра Витальевна, вы симпатичная молодая женщина. Неглупая. Интересная. Не худший вариант попутчика. Лет десять назад я прочёл парочку ваших статей – всё, что нашёл в интернете. О павловской денежной реформе и о прошедших выборах. В них чувствуется жизнерадостность и незлая ирония. В целом, мне они понравились.

Журналистка улыбнулась.

– А что вам в них не понравилось? – спросила она.

Я дёрнул плечом.

– Для человека моего времени они выглядели немного наивно. Но вы не обращайте внимания на мои стариковские придирки. Честно вам признаюсь: журналистов я слегка недолюбливаю. В своё время ваша братия попила немало крови и у меня, и у моих друзей. Я тоже некоторым вашим коллегам подпортил жизнь. Но вас, Александра Витальевна, эти факты ни в коем случае не касаются.

– Складно говорите, Дмитрий Иванович.

Лебедева раскрыла на столе оба удостоверения.

– Так значат, – сказала она, – эти документы поддельные? Вы не служите ни в милиции, ни в КГБ?

– Я был милиционером, – ответил я. – Много лет назад. А вот насчёт этих удостоверений я вам ничего определённого не скажу. О своей службе Дима мне мало что рассказывал. Он прикрывался от расспросов подпиской о неразглашении. Да я и не лез в его дела. Потому что у меня тоже были служебные тайны. Уверен: вы, как дочь генерала КГБ, знаете, что такое секреты.

Александра постучала ногтем по фотографии в моём удостоверении.

– Не боитесь, Дмитрий Иванович, что я об этих ваших корочках сообщу папе? – спросила она. – Или что я перескажу ему весь ваш рассказ. Я не сомневаюсь, что мой отец найдёт людей, которые выведут вас на чистую воду. Они разберутся, из какого года вы к нам явились, и по какой надобности устроили для меня сегодня всё это… представление.

Я ухмыльнулся.

– Александра Витальевна, не смешите мою седую голову. Вашему отцу и его ведомству нынче не до меня. Как и прочим представителям нашей власти. Они сейчас делят между собой страну, рвут её на куски, сочиняют и разоблачают заговоры. Чуть больше месяца осталось до августовского путча. И ещё меньше – до того времени, когда у моего брата оторвётся тромб.

Солнце вновь позолотило кожу журналистки – Александра зажмурилась.

– Хотите сказать, что скоро вы умрёте? – спросила она.

– Вероятность такого события очень велика, – сказал я.

Ткнул пальцем в свою грудь.

– Где-то здесь прячется сейчас тот злополучный тромб. Наверняка он оторвётся… рано или поздно. Лишь вопрос времени, когда он завершит моё нынешнее видение или эту мою новую жизнь. Так что моя встреча с вашим отцом, Александра Витальевна, маловероятна. Тем белее, что ваш папа меня ненадолго переживёт: в августе генерал-майор КГБ Корецкий убьёт жену и выстрелит себе в голову.

Я прикоснулся к накрытому полотенцем пистолету.

Журналистка нахмурилась.

– Мой отец застрелит мою маму? – сказала она. – Это уже не фантазии, а… глупость. Запугиваете меня, Дмитрий Иванович?

Я покачал головой.

– Никакого запугивания, Александра Витальевна. Только факты. Я читал о странном самоубийстве вашего отца в интернете, когда искал там информацию о журналистке Александре Лебедевой. В конце августа этого года, после провального госпереворота, случится много резонансных самоубийств. Загадочных, подозрительных. И во многом схожих. Покончит с собой даже министр внутренних дел СССР.

Я заметил, что журналистка недоверчиво хмыкнула.

Сказал:

– Ну, да ладно. Я вам, Александра Витальевна, эту информацию не навязываю. Убеждать вас в правдивости своих слов я не собираюсь. Вы скоро сами убедитесь в моей правоте. Примерно через месяц.

Я взял с полки блокнот.

Спросил:

– Александра Витальевна, я ответил на все ваши вопросы?

Лебедева заметила направление моего взгляда. Она одёрнула подол сарафана, накрыла им вновь оголившееся колено.

– После ваших ответов, – сказала Александра, – вопросов у меня не стало меньше.

Я усмехнулся.

– Приятно было поболтать, Александра Витальевна, – сказал я.

С десяток секунд журналистка наблюдала за тем, как я делал на странице блокнота пометки.

Затем она фыркнула и открыла книгу.

* * *

– Дмитрий Иванович, что вы там пишите в своём блокноте? – спросила Лебедева.

Она прервала почти получасовое молчание.

Александра закрыла книгу (журналистка её все предыдущие полчаса скорее мучила, а не читала), поджала под себя ноги.

– Сочиняете новый роман? – спросила она. – О том самом ленинградском убийце?

Я дописал предложение и ответил:

– Работаю.

Продолжил записи – журналистка следила за моими действиями.

– Товарищ капитан, вы не поговорите со мной? – сказала Александра. – Я бы с удовольствием снова послушала ваши рассказы о будущем. Только не грустные. Придумайте что-нибудь доброе, хорошее. Уверена, что у вас это получится. Расскажите мне, например, о том, как советские космонавты первыми высадятся на Марс. Или о том, как наши магазины заполнятся импортными товарами. Неужто вам приятно сочинять истории только о преступниках и об убийствах?

Я заметил, как Лебедева повела плечом.

– Вот скажите, Дмитрий Иванович, – произнесла журналистка, – а это правда, что Ленинград снова станет Санкт-Петербургом? Папа уверен, что это просто болтовня. Пустые разговоры. Так наши власти отвлекают народ от настоящих проблем.

– Станет, – ответил я. – Обязательно станет. Я вам об этом уже говорил. Указ подпишут шестого сентября. Ваш город переименуют в Санкт-Петербург. Но область в обозримом будущем останется Ленинградской.

– А что насчёт магазинов? Когда в них появятся товары? Когда отменят эти проклятые талоны?

– Точную дату я вам не скажу. Но помню, что уже не пользовался талонами на продукты… эээ… к концу девяносто третьего года. А может, это случилось и немного раньше.

– Хотите сказать, что скоро у нас в стране всё наладится? – спросила журналистка.

Она положила на стол рядом с пистолетом свою книгу.

– Смотря что вы подразумеваете по словом «всё», – ответил я. – Товаров в магазинах станет много. Это я вам обещаю.

– Много – это сколько?

– Будет всё так же, как и в магазинах за границей. Десятки видов колбас и сыров; джинсы и другая одежда на любой вкус; импортные сигареты и водка в любом количестве; иностранные автомобили; даже валюту сможете купить прямо в банке. Никакого товарного дефицита, предложение значительно опередит спрос.

Я закрыл блокнот.

Александра сказала:

– Так это же хорошо. Просто прекрасно. Как в романах фантастов. Пирожные тоже будут раздавать в автоматах на улице, как в фильме про Алису Селезнёву? Значит, все эти преобразования начинались не зря? Я напрасно ругала павловские реформы? Всего-то через два года, мы в СССР заживём, как нормальные люди?

Поезд резко сбавил скорость, вагон покачнулся.

Я рукой придержал скользнувший к краю столешницы пистолет. Стаканы на столе вновь звякнули друг о друга.

– Кто-то заживёт, а кто-то нет, – сказал я. – У всех по-разному будет. Кто-то построит для себя собственный коммунизм. А у кого-то в квартире мышь повесится от тоски и от голода. Некоторые и вовсе останутся без квартир. Александра Витальевна, я вам уверенно скажу лишь то, что Советский Союз доживает сейчас последние месяцы.

– В каком смысле, доживает?

Лебедева выпрямила спину, чуть приподняла брови.

– В самом прямом.

Я снова полюбовался на родинку над губой у журналистки. Засмотрелся и на её девяносто-шестьдесят-девяносто. Особенно мне понравились верхние девяносто – они так и выпирали сейчас из-под тонкой ткани сарафана.

– Поясните, Дмитрий Иванович, – попросила Александра. – Я вас не поняла.

Она пристально смотрела мне в глаза.

Я мазнул глазами по её плечам, посмотрел и на её сарафан. Напомнил себе, что мне сейчас вовсе не шестьдесят четыре года, а всего лишь тридцать пять. Вспомнил те взгляды, которые сегодня на улице и на вокзале бросали на меня женщины.

Потёр пальцем шрам на руке.

– СССР уже сейчас существует лишь на бумаге, – сказал я. – Двадцать пятого декабря этого года Михаил Горбачёв сложит свои полномочия президента страны. А двадцать шестого декабря Совет Республик Верховного Совета СССР примет декларацию о прекращении существования СССР…

* * *

– … Я с удовольствием прочту ваши книги, Дмитрий Иванович, – сказала журналистка. – Особенно ту, где вы подробно изложите своё видение будущего. И посоветую её своему папе. Он тоже любитель фантастики. Скажу вам по секрету, что у нас в домашней библиотеке неплохая подборка книг на английском языке. В основном – это романы американских фантастов. Не поверите, но мой папа ещё со времён правления Никиты Сергеевича Хрущёва коллекционировал англоязычные издания американца Роберта Хайнлайна.

Александра склонилась над столом, приложила палец к своим губам и промурлыкала:

– Только тссс! Никому об этом не говорите. Это долгое время было нашей большой семейной тайной. О которой, разумеется, знало папино начальство. Но официально такое коллекционирование не приветствовалось. Потому что Роберт Хайнлайн был убеждённым антисоветчиком. Это стало следствием его поездки в СССР в шестидесятом году. Тогда мой папа с ним, кстати, и познакомился – по долгу службы. Роман «Кукловоды» с автографом ему подарил сам Хайнлайн. Эта книга и положила начало папиной коллекции…

Я посмотрел за окно – там уже не светило солнце, но ещё и не стемнело: чувствовалось, что Ленинград с его белыми ночами всё ближе. От пропитанной жиром газеты я избавился, но её запах всё ещё витал в купе. Пистолет перекочевал из-под полотенца под лежавшую слева от меня на полке подушку. Убрал я со стола и оба удостоверения. Смотрел на свою попутчицу. Потягивал из чашки остывший чай и с вполне искренним интересом слушал рассказы Александры – я уступил ей место рассказчика.

Отметил, что мы с Лебедевой беседовали уже больше шести часов. За это время, к нам в купе трижды заглядывала проводница – она дважды приносила нам чай в гранёных стаканах с металлическими подстаканниками. Журналистка щедро поделилась со мной своими ценными запасами сахара (я сахар с собой не взял: позабыл о том, что сейчас он был в дефиците). Накормила меня Александра и печеньем – тем самым «Юбилейным», которым я позавтракал сегодня в квартире брата.

– … В восемьдесят шестом году мы с моим бывшим мужем закончили МГУ, – рассказывала Александра. – Я к тому времени уже числилась внештатным корреспондентом городской газеты. А он целил на место в «Комсомольской правде». Но внезапно умер его знаменитый дед. Поэтому место в редакции газеты мой муж не получил. Да и наша с ним совместная жизнь дала трещину из-за его вечной хандры и пьянства «в поисках вдохновения». Он решил, что эмигрирует в Германию. Я вместе с ним не поехала…

* * *

После полуночи за окном вагона всё же стемнело.

Я опустил штору, отгородился от мелькания фонарей.

Александра в очередной раз зевнула и сообщила, что ложится спать.

* * *

Лебедева уснула быстро: она пожелала мне «спокойной ночи» и громко засопела уже через минуту после того, как коснулась головой подушки. Я на верхнюю полку не полез – перестелил постель на нижней. Секунд десять рассматривал лицо спящей журналистки. Погасил свет. Улёгся напротив Лебедевой, слушал перестук колёс поезда, поскрипывание вагона и позвякивание стаканов на столе.

Голоса в соседних купе стихли ещё до полуночи. Но пассажиры вагона время от времени громко топали ногами в коридоре – шли на перекур. То и дело они громко хлопали дверями своих купе. Временами я чувствовал в воздухе запах табачного дыма. Свет в купе проникал лишь из коридора. Его хватало только на то, чтобы я видел в темноте смутные очертания лежавшей напротив меня Александры.

Я отметил, что журналистка спала, лёжа на спине. Должно быть, в той самой позе, в которой её в известном мне будущем утром нашла проводница вагона (нашла её уже мёртвой). Я время от времени посматривал под столом в сторону Александры. Не заметил, чтобы Лебедева шевелилась. Но я слышал посапывание Александры, когда поезд сбавлял скорость и скрипы вагона становились тише.

Дважды я услышал, как журналистка говорила во сне: чётко различал звуки её мурлыкающего голоса. Я приподнимал над подушкой голову, но Александра тут же умолкала – я так и не разобрал ни слова из её ночных рассказов. Хотя мне всё же почудилось: Лебедева произнесла во сне имя моего старшего брата – моё нынешнее имя. Словно она всё ещё разговаривала со мной в своих снах.

В начале третьего ночи я почувствовал, что веки стали тяжёлыми. Пересытившийся впечатлениями за прошедший день мозг намекал мне, что ему не помешал бы отдых. «Рановато ещё, – сказал я сам себе, – потерпишь. Ты не старикашка теперь, а мужчина в самом расцвете сил». Я помассировал мочки ушей – сонливость отхлынула. В соседнем купе гулко ударили в стену – словно от досады.

* * *

Ближе к четырём часам ночи я уже едва удерживал свои глаза открытыми.

Мысли у меня в голове путались.

Перестук колёс поезда убаюкивал, точно колыбельная.

Но моя сонливость мгновенно исчезла, растворилась без следа в ту самую секунду, когда пришёл убийца.

Глава 5

Расследовавший убийство в поезде Пашка Бондарев говорил мне, что журналистку Александру Лебедеву зарезали приблизительно в четыре часа ночи. Лебедева умерла незадолго до того, как поезд прибыл на станцию Лесная, где покинули вагон оба «подозрительных» попутчика ленинградской журналистки. В моём романе «Блондинка с розой в сердце» киллер воспользовался ночным перекуром мужчин, ехавших вместе с Лебедевой в купе. Он убил Александру в без четверти четыре.

В этой новой реальности соседи Александры сбежали из поезда ещё днём, не доехали до станции Лесная. Но запертая изнутри дверь в наше купе приоткрылась точно в упомянутое мною в книге время (я буквально минуту назад сверился с наручными часами). Она плавно и почти беззвучно скользнула в сторону – уже через мгновение после насторожившего меня шороха. Я поднялся с полки и подошёл к двери – потратил на эти действия не больше двух секунд. Сжимал в правой руке холодную рукоять пистолета.

Дверь неторопливо доползла до середины дверного проёма и остановилась. Она словно уткнулась в преграду. Я увидел прямо перед собой широко открытые глаза стоявшего у порога купе темноволосого мужчины. Невысокий, сухощавый, в чёрной футболке с длинными рукавами и в трикотажных штанах с белыми лампасами. Он не выглядел сонным. И от него не пахло ни алкоголем, ни табачным дымом. Я опознал в этом ночном госте ехавшего в соседнем купе мужчину.

Он походил на описанного мне много лет назад Пашей Бондаревым пассажира, что в прошлый раз тоже не доехал до Ленинграда. Именно на основе того Пашкиного описания я и «слепил» своего книжного киллера. Мужчина посмотрел мне лицо, резко вдохнул. Будто вознамерился заговорить. Но в итоге он не произнёс ни слова. Открытой левой рукой я ударил его под кадык по горлу – нанёс ему тот самый «коварный» удар, которому меня научил Димка.

Я тут же отступил назад, спрятал пистолет за пояс. Отметил, что внешность мужчины в книге я указал неточно: не упомянул ни о приплюснутой переносице, ни о «поломанных» ушах, ни о металлической коронке на верхней челюсти. Увидел, как попятившийся от меня ночной гость вскинул руки и прижал их к своей шее. Но прежде он выронил ключ проводника. А из рукава его футболки выскользнул нож – тот самый, с ярко-красной розой на рукояти, которую много лет назад мне подробно описал Бондарев.

Этот самый нож «с необычной рукоятью» подарил название моему роману «Блондинка с розой в сердце». Сейчас нож лежал у моих ног. Будто точка в приговоре. Я видел, как мужчина хрипел. Он пучил глаза и шевелил губами. Я смотрел, как он судорожно хватал ртом воздух. Я надел жилет, прикрыл им пистолет. Носком полуботинка забросил «приметный» нож в купе (тот с глухим стуком приземлился под столом). Поднял ключ, сунул его в карман. Оттолкнул задыхавшегося мужчину к окну и аккуратно прикрыл дверь.

Грохот колёс заглушал все прочие звуки: и мои шаги, и хрипы заглянувшего ко мне в купе пассажира (во взгляде которого я заметил сперва недоумение, потом испуг, а затем и панику). Сбежать он не попытался – сосредоточил усилия на борьбе с асфиксией. Я схватил мужчину за руку, взял её на излом. Мужчина дёрнулся от новой боли, но не застонал. Он вздрагивал всем телом, будто надеялся, что восстановит дыхание. Я подтолкнул его в спину и повёл в направлении тамбура.

Мужчина не сопротивлялся. Словно он позабыл о такой возможности. Хрипы стали глуше. Но не смолкли. Хотя я слышал, что воздух всё же проникал в лёгкие ночного гостя: с тихим свистом, похожим на жалобные стоны. Около последнего купе ноги у мужчины подогнулись, словно тот растерял силы на борьбу с удушьем – мимо туалета я его уже не вёл, а тащил. Втолкнул мужчину в тамбур (пассажиров там не было, но в воздухе ещё кружили клубы табачного дыма). Бросил его к стене.

Вынул из кармана жилета ключ проводника – тот самый, который выронил ночной гость. Немного повозился с запорами, но всё же распахнул дверь вагона. Пропитанный дымом воздух устремился из тамбура наружу – в лицо мне дохнуло ночной прохладой. Поезд поприветствовал меня коротким гудком тепловоза. Будто предупредил меня об опасности. Рывок своего противника я предвидел. Поэтому не пропустил его. Сместился в сторону – нога мужчины лишь чиркнула по моему боку.

Мой кулак врезался ему точно в солнечное сплетение. Мужчина крякнул, согнулся пополам. Я схватил его за ворот футболки и будто ненужную игрушку рывком выбросил из вагона – мужчина лишь сверкнул глазами и металлическим зубом, мазнул кончиками пальцев по грязной двери. Я не услышал, как он катился по насыпи, и как ломались под весом его тела ветви кустов. Поезд оставил эти звуки позади; и даже заглушил их очередным гудком.

Поезд не сбавил скорость, он бодро мчался к станции Лесная.

Я пару секунд рассматривал звёздное небо. Вздохнул, закрыл скрипучую дверь, на которой остались полосы от пальцев «сошедшего» до прибытия на станцию пассажира. Посмотрел на своё отражение в окне. Димка смотрел на меня из грязного стекла спокойно и немного сонно. Я кивнул ему (брат ответил мне тем же жестом). Поправил давивший на поясницу пистолет. Заглянул в туалет, сполоснул в раковине руки. В мутном зеркале вновь увидел не себя.

Взглянул на часы – до прибытия на Лесную оставалось двадцать две минуты.

* * *

– Дмитрий Иванович, вы где были? – спросила Александра.

Она сидела на полке – проникавший в купе из коридора (через дверной проём) свет отражался в её глазах.

Лебедева махнула рукой, убрала со лба прядь волос. Она смотрела на меня внимательно, настороженно.

Я вытер руки о полотенце, ответил:

– Прогулялся до туалета. Спите, Александра Витальевна. Ещё рано.

Сунул пистолет под подушку.

– Я проснулась, а вас нет… – сообщила журналистка.

Она потёрла глаза, зевнула.

Я поднял с пола нож и спрятал его под свой матрас.

Повторил:

– Спите, Александра Витальевна. Я тоже немного вздремну.

* * *

– Дмитрий Иванович, так значит, вы едете в Ленинград за материалом для книги о маньяке? – сказала журналистка.

– Можно и так сказать, – ответил я.

Лебедева проснулась примерно час назад. Она уже умылась, нанесла на лицо макияж. Даже брызнула на себя духами – в купе теперь витал приятный аромат розовых лепестков.

Проводница принесла нам чай, продала мне пачку печенья. Я проглотил печенье с уже давно подзабытым аппетитом. Съел и конфеты, которыми меня угостила Александра.

– Где, вы сказали, он живёт? – спросила Лебедева. – В Калининском районе?

Я не отказал себе в удовольствии – полюбовался на родинку у нее над губой.

– У вас замечательная память, Александра Витальевна, – сказал я.

Журналистка улыбнулась, повела загорелым плечом.

– Память у меня, действительно, хорошая, – сказала она. – А вот в людях, как оказалось, я разбираюсь плохо. Честно признаюсь вам, Дмитрий Иванович: вчера я подумала, что вы избавились от конкурентов в лице Павла и Иннокентия Николаевича, чтобы остаться в купе со мной наедине. Меня ваше поведение… насторожило. Я даже спала вполглаза: следила за вами.

Лебедева развела руками.

– Простите мою подозрительность, Дмитрий Иванович. Подумала о вас плохо. Раскаиваюсь.

Я усмехнулся.

– Ваши «вполглаза», Александра Витальевна, иногда заглушали грохот колёс поезда.

– Хотите сказать: я храпела?

Александра выпрямила спину, сощурилась. Ткань сарафана у неё на груди натянулась.

Я оставил её родинку в покое, опустил взгляд ниже.

– Вы, скорее, громко сопели. Я завидовал вам. Потому что сам уснул лишь под утро.

– Продумывали сюжет книги? – спросила Александра.

– Не спалось.

Я отодвинул от себя пустой стакан. Смял фантики от конфет, и бросил их в пустую пачку из-под печенья.

Журналистка спросила:

– Дмитрий Иванович, быть может, перейдём на «ты»?

– Разумеется, Саша. Я не возражаю.

– Дмитрий Ива… Дмитрий, на вокзале меня встретит машина, – сказала Александра. – Папа пришлёт своего водителя. Подвезу вас… тебя до Калининского района, если хочешь.

Я покачал головой.

– Спасибо, Саша. Но я откажусь от твоей помощи. Прогуляюсь по нынешнему Ленинграду. Посмотрю, какой он. Интересно. Да и сама прогулка пешком для меня сейчас в удовольствие.

– Покрасуешься перед женщинами?

Лебедева усмехнулась, помяла пальцами мочку уха, где на золотой серьге блестел маленький голубой сапфир (название камня мне ещё вчера сообщила его владелица).

– В том числе и поэтому, – сказал я. – Не откажу себе в таком удовольствии. Это тебе я кажусь стариком. А вот я себя теперь ощущаю юношей. Полным сил и энергии. Горы готов свернуть.

Я выпятил грудь. Александра улыбнулась.

– А как же этот ваш… тромб? – спросила она. – Не боитесь, что оторвётся?

Я почувствовал в её словах иронию.

Но ответил серьёзно:

– Я ничего не боюсь, Саша. Всё самое страшное я однажды уже пережил. Видел, как убили мою жену, и как умирала моя дочь. Похоронил их. Наведывался на их могилы. Саша, я всё это прекрасно помню. Я понимаю, что время у меня в этой новой жизни ограниченно. Поэтому я не растрачу его понапрасну, не сомневайся.

– Дмитрий…

Александра склонилась над столом, прикоснулась к моей руке. Её пальцы оказались тёплыми – мне почудилось, что их тепло поползло по моей коже.

– … Сегодня я проведаю родителей и к вечеру освобожусь, – сказала журналистка. – Потом… мы с тобой могли бы встретиться. Дима, я показала бы тебе город. Я многое о нём знаю. Я родилась в Ленинграде и прожила здесь всю свою жизнь. Из меня получится превосходный гид, вот увидишь. Я уверена: мои рассказы пригодятся для сюжетов твоих книг.

Лебедева смотрела мне в глаза. Она опустила взгляд на мои губы.

– Не переживай, я не сообщу об этих твоих капитанских удостоверениях папе. Ты правильно сказал: ему сейчас не до моих рассказов. Но вот меня твои фантазии о будущем заинтересовали. Ты интересный человек, Дмитрий. Мы с тобой вчера… да и сегодня отлично пообщались. Я с удовольствием продолжила бы это общение. Просто общение, не подумай… ничего такого.

Она повертела кистью руки – не той, которой всё ещё касалась моего предплечья.

– Нет, я, конечно, старым я тебя не считаю. Ты всего-то на восемь лет старше меня. Дмитрий, я хочу сказать что… у меня в запасе есть десять дней отпуска. Эта твоя история для новой книги о ленинградском маньяке… Как там его имя? Роман Курочкин? Это вымышленный персонаж? Или ты действительно считаешь, что такой человек существует?

– Улица Криворожская, дом семнадцать, квартира тридцать шесть, – сказал я.

– Что это за адрес? – спросила Александра.

– Там проживает Рома Курочкин.

Лебедева приподняла бровь.

– Ты даже знаешь его точный адрес?

– Я даже знаю имя той мёртвой девчонки, чьё тело сейчас находится в его квартире. У меня тоже хорошая память.

Журналистка одернула руку, словно я ударил её током. Закусила напомаженную губу. Внимательно посмотрела мне в лицо.

За окном вагона мелькали деревья: ели, сосны, берёзы, рябины.

– Давай мы сообщим об этом Курочкине в милицию? – сказала она. – Они сразу туда приедут. Если узнают, что у него в квартире находится мёртвая женщина. И арестуют этого человека. Разве не так?

Я кивнул, зажмурился от яркого солнечного света.

– Вполне возможно, что они приедут. Даже наверняка. Но только сначала я проверю, не ошибочны ли мои воспоминания. На всякий случай. Ведь одно моё предсказание уже не сбылось.

Лебедева наклонила голову, будто рассматривала моё лицо под новым углом.

Собранные в хвост светло-русые волосы легли на её плечо, заблестели на свету.

– Какое предсказание? – спросила Александра.

– Ты жива.

Три секунды Лебедева смотрела мне в глаза и молчала.

Прежде чем произнесла:

– Да. Я жива.

– Поэтому с милицией я повременю.

– Явишься к нему домой?

– Разумеется. Сегодня днём.

– А если он…

– У меня пистолет.

– Застрелишь его? Ты с ума сошёл?

Лебедева встрепенулась, махнула волосами. Её голубые глаза сверкнули подобно драгоценным камням в её серьгах.

Я улыбнулся, сказал:

– Александра Витальевна, за кого ты меня принимаешь? Не стану я так шуметь. Я разведаю обстановку. Узнаю, действительно ли я помню события будущего, или попросту сошёл с ума.

– И… как ты это поймёшь?

– Всё очень просто: прогуляюсь на Криворожскую улицу. Загляну в тридцать шестую квартиру.

– А если он тебе не откроет?

– Поговорю с его соседями. Покажу им милицейское удостоверение.

Я прикоснулся к карману жилета.

– Узнаю, проживает ли вообще в этой квартире тот самый Рома Курочкин. Или он всего лишь плод моей писательской фантазии. Послушаю жалобы на него: в известном мне прошлом он третировал соседей громкой музыкой.

– А если твоя информация подтвердится? – спросила Александра.

– От этого я и буду плясать. Появится конкретная информация… для милиции. Да и прочие мои воспоминания предстанут в новом свете. Несложная проверка, которая на многое прольёт свет. Да и прогулка по Питеру мне не повредит.

– По Ленинграду.

– Точно. Пока ещё по Ленинграду.

Александра вздохнула.

– Дима, а что ты думаешь насчёт другой прогулки? – спросила она. – Вечером, в моей компании.

Я покачал головой.

– Не получится, Александра Витальевна…

– Саша.

– Саша, – повторил я. – Вечером я снова буду в поезде.

Лебедева приподняла брови.

Сказала:

– Так скоро⁈ Почему? Куда ты поедешь?

– В Ларионовку. Это небольшой посёлок городского типа в Белгородской области.

– Зачем тебе туда? – спросила Лебедева. – И почему так срочно?

Я махнул рукой и ответил:

– Там у меня тоже есть дело. Очень важное дело. Не менее важное, чем то, из-за которого я приехал в Ленинград.

* * *

На Витебский вокзал Ленинграда наш поезд прибыл без опоздания. Шумная толпа загруженных сумками пассажиров ринулась к выходу из вагона. Мы с Александрой пропустили вперёд загруженных огромными сумками граждан, покинули вагон одними из последних. На перроне мы влились в людской поток, который двигался в направлении вокзала. Я нёс в руке сумку журналистки – задумчиво хмурившая брови Лебедева шагала справа от меня. Ленинград удивил меня ясной погодой. Обычно в дни моего появления здесь небо над городом рыдало. Сегодня же в Северной столице приветливо светило солнце, а в небе на фоне перистых облаков кружили чайки.

Полноводная река пассажиров привела нас к входу в Витебский вокзал. Сразу за массивными дверями она разделилась на десяток мелких ручейков. Лебедева дёрнула меня за руку, указала в направлении билетных касс, куда направилась часть явившейся с перронов толпы. Взяла меня под руку. Около касс мы остановились. Я окинул взглядом длинные очереди, выстроившиеся к окошкам, где продавали билеты. Поставил у ног Александры сумку, там же примостил свой рюкзак. Сказал своей спутнице, что скоро вернусь. Решительно зашагал к окошку, рядом с которым пересчитывала сдачу наряженная в невзрачное платье пожилая женщина.

Следующим в очереди (после уже державшей в руках заветный билет женщины) стоял бандитского вида светловолосый мужчина в спортивном костюме. Он уже склонил к окошку голову, когда я раскрыл у него перед лицом удостоверение офицера КГБ. Мужчина отшатнулся при виде Димкиного чёрно-белого фото со звёздами на погонах, будто одержимый демоном от креста священника. Я глянул в окошко на раскрасневшееся от жары лицо кассирши и потребовал билет до станции Ларионовка. У меня за спиной прозвучал многоголосый ропот недовольства. Но увидевший Димкино фото мужчина промолчал. Он лишь нахмурил брови и вздохнул.