Текст книги "Блондинка с розой в сердце (СИ)"

Автор книги: Андрей Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Товарищ капитан. Часть 1. Блондинка с розой в сердце

Глава 1

Я сдвинул в сторону дверь купе. Вдохнул запахи пота, чеснока и варёных яиц. Увидел, как синхронно повернули в мою сторону лица сидевшие в купе поезда люди. Трое. Похожий на студента старших курсов мужчина в очках и с синевато-красным прыщом около носа – он восседал рядом с окном, левым плечом прижимался к стене вагона. По правую руку от «студента» расположился мужчина лет шестидесяти, с козлиной бородкой и блестящей лысиной (я мысленно обозвал его «пенсионером»). А напротив мужчин (по другую сторону стола) замерла с широко открытыми глазами симпатичная голубоглазая блондинка: Александра Витальевна Лебедева, журналистка из Ленинграда (двадцать семь лет, бездетная, разведённая и пока ещё живая).

Я улыбнулся и громко сказал:

– Здравствуйте, товарищи. Меня зовут Дмитрий Иванович Нестеров. Я ваш новый сосед. Займу двадцать второе место. Еду до конечной станции: до самого Ленинграда.

Бросил на верхнюю полку свою ношу (газету «Советский спорт» за вчерашний день) – та легла по соседству со свёрнутым матрасом, из которого выглядывала грязно-белая подушка.

– Здравствуйте, – приятным, похожим на кошачье мурлыканье голосом сказала Лебедева.

Она пробежалась по мне взглядом: по коричневым кожаным немецким полуботинкам, по светло-синим американским джинсам, по белой футболке и по украшенному многочисленными карманами жилету из голубой джинсовой ткани.

– Иннокентий Николаевич, – представился «пенсионер».

Наряженный в белую майку мужчина привстал, протянул мне руку. Мы обменялись с Иннокентием Николаевичем рукопожатиями. Я отметил, что рукопожатие у пенсионера крепкое, рабоче-крестьянское, не соответствующее его внешности интеллигента.

– Павел, – последовал примеру своего соседа «студент». – Павел Дружинников.

Павел навалился животом на стол и тоже сжал мою руку: сильно, по-взрослому, будто спортсмен тяжелоатлет. Я заметил, что ладонь у Дружинникова влажная, будто Павел сейчас нервничал перед сдачей судьбоносного экзамена.

– Меня зовут Саша, – промурлыкала журналистка. – Александра Витальевна.

Она чуть склонила на бок голову и сказала:

– Немного у вас вещей, Дмитрий Иванович. Вас, случайно, на вокзале не ограбили?

Лебедева приподняла тонкую правую бровь. Её глаза смеялись.

Я улыбнулся, взглянул на лицо Александры. Подумал, что Пашка Бондарев меня не обманул: эта ленинградская журналистка действительно симпатичная. Пробежался глазами по стройной женской фигуре. Задержал взгляд на собранных у Лебедевой на затылке в хвост светло-русых волосах и на точке-родинке у Александры над губой.

– Путешествую налегке, – сказал я.

Прикоснулся руками к карманам жилета и добавил:

– Деньги и документы есть. А всё прочее куплю в Ленинграде.

Александра Витальевна сдвинулась к окну. Я уселся рядом с ней на полку, аккуратно застеленную тонким «колючим» одеялом. Мазнул взглядом по книге, которую держала в руке журналистка (Агата Кристи «Мисс Марпл в Вест-Индии»).

За окном купе проплывали среднерусские пейзажи: лиственные и хвойные деревья, поросшие высокой травой луга, деревянные домишки. Небо за пыльным стеклом казалось хмурым. На нём (между перистыми облаками) застыло солнце.

– Дмитрий Иванович, а вы уже слышали про референдум в Ленинграде? – спросил «пенсионер». – Про тот, который проходил во время голосования за Ельцина. Проходимцы из Ленсовета заморочили горожанам головы. Навешали им лапши на уши. И обманутые этими негодяями ленинградцы проголосовали за переименование Северной столицы!

Я отвёл взгляд от окна, посмотрел на гневно нахмуренное лицо Иннокентия Николаевича.

Заметил, как Павел Дружинников пожал плечами.

– А я считаю, что это хорошо, – сказал «студент». – Пора завязывать с коммунистическим прошлым. Хватит! Надоело. Да и вообще. Это царь Пётр Первый построил город на Неве, а не Ленин. Ленин там вообще ни при чём. Поэтому я считаю: именно царь Пётр заслужил, чтобы в город носил его имя. И нечего подмазываться к чужим заслугам.

– Название Санкт-Петербург не в честь Петра Первого, – сказала Лебедева. – А в честь Святого Петра, небесного покровителя города.

«Студент» тряхнул головой.

– Пусть так, – сказал он. – Но Ленин к этому городу всё равно никакого отношения не имеет.

«Пенсионер» гневно сверкнул глазами.

– Много вы понимаете! – повысил он голос. – Город-герой – это Ленинград, а никакой не Петербург! Ещё живы те, кто пережил блокаду, кто защищал Ленинград от фашистов. Они Ленинград защищали, а не Петербург! Как мы своим отцам и дедам в глаза посмотрим⁈ Как мы предадим их память⁈ Совести у вас нет с эти самым вашим… Петербургом.

– Товарищи, предлагаю сменить тему, – сказала Лебедева. – Всё равно от нашего с вами спора ничего не зависит. Что бы мы ни решили, а власти поступят по-своему. Нет у нас в стране пока демократии.

Александра Витальевна взглянула на меня, словно в поисках поддержки.

– И слава богу, что её у нас нет, – произнёс «пенсионер». – Нам она и не нужна. Пусть эту демократию буржуи за границей едят.

Он покачал головой.

– Это вы за себя говорите, Иннокентий Николаевич, – ответил «студент». – А нам эти ваши коммунизм и социализм уже поперёк горла сидят. Всё. Надоели. Требуем перемен.

«Студент» махнул рукой.

– Вы ещё наплачетесь от этих ваших перемен, – пробурчал «пенсионер».

Он взял со стола пачку с надписью «Союз Аполлон». Выудил из неё сигарету.

– Вот это правильно, уважаемый Иннокентий Николаевич, – сказал «студент». – Давайте-ка мы с вами выкурим трубку мира.

Он без стеснения запустил пальцы в пачку «пенсионера» – Иннокентий Николаевич никак на это действие не отреагировал.

Мужчины посмотрели на меня.

– Вы с нами, Дмитрий Иванович? – спросил «пенсионер».

Я поднял руки, покачал головой.

Сказал:

– Не курю.

– Вы молодец, Дмитрий Иванович, – сказал «пенсионер». – Здоровье – это очень важно. Да и сигареты нынче по талонам. Впрочем, как и всё остальное. Тут не только курить – тут и есть, и пить бросишь.

Иннокентий Николаевич проследовал к выходу из купе. Павел Дружинников поспешил за ним, оставил после себя шлейф из запаха пота. Лебедева поджала под себя ноги, раскрыла книгу. Я выждал полминуты. Рассматривал разложенные на столе вещи: пустые стаканы в металлических подстаканниках, свёртки с продуктами, мятую пачку сигарет, складной перочинный нож.

С интересом взглянул на загорелые колени журналистки – та будто почувствовала мой взгляд: накрыла колени подолом сарафана. Но глаз от страниц книги Александра Витальевна не отвела. Будто действительно увлеклась чтением. Я выждал, пока в конце вагона хлопнули дверью. Лишь после этого прикрыл дверь в купе – на это моё действие журналистка всё же среагировала.

– Дмитрий Иванович, жарко, – сказала она.

Демонстративно помахала книгой, словно веером.

Я встал, вынул из кармана жилета удостоверение, раскрыл его и предъявил журналистке.

Представился снова:

– Дмитрий Нестеров, капитан, Комитет государственной безопасности СССР.

– Оперативный уполномоченный, – прочла в удостоверении Лебедева.

Она перевела взгляд на моё лицо и спросила:

– Вас мой папа прислал? Зачем?

– Александра Витальевна Лебедева, – сказал я, – вы подозреваетесь в совершении особо тяжкого государственного преступления. К нам поступила информация, что вы планируете побег за границу. Поэтому мы вынуждены вас задержать.

Я отметил, что широко открытые глаза журналистки сейчас выглядели не голубыми, а тёмно-бирюзовыми. Лебедева моргнула, растеряно улыбнулась (будто надеялась, что я пошутил).

– Гражданка Лебедева, – сказал я, – вставайте и следуйте за мной. Советую вам: не делайте глупостей. Напоминаю, что неподчинение представителю власти – это уголовно наказуемое деяние. Не усугубляйте свою вину.

– Мою… вину? – переспросила Александра. – Государственное преступление? Побег за границу? Дмитрий Иванович, это такая шутка?

Я спрятал в карман удостоверение и заявил:

– Никаких шуток, гражданка Лебедева. Измена Родине – это нешуточное обвинение.

Журналистка всё ещё улыбалась.

– Что? – переспросила Александра. – Измена Родине? Вы… знаете, кто я такая? И кто мой отец?

Я кивнул.

Вагон дёрнулся – из-под подола сарафана вновь выглянули женские колени.

– Разумеется, Александра Витальевна, – сказал я. – Меня поставили в известность. Ваш отец, генерал-майор Комитета государственной безопасности Корецкий, арестован. В настоящий момент он уже даёт признательные показания.

– Папу арестовали⁈ Кто такое приказал⁈

Лебедева вцепилась руками в край стола. На её скулах вспыхнул румянец.

Я попятился к выходу, поманил Александру за собой.

– Александра Витальевна, – сказал я. – Следуйте за мной. Уверен, что ТАМ вам всё объяснят.

Демонстративно выглянул в коридор и снова взглянул на Лебедеву.

– Александра Витальевна, поспешите. Сейчас вернутся ваши попутчики. Вы же не хотите, чтобы в их присутствии я защёлкнул на ваших руках наручники, как на какой-то… воровке?

Журналистка встрепенулась. Возмущённо выдохнула.

– Сам ты!..

Она свесила с полки ноги, сунула их в босоножки.

– Я вашему начальнику позвоню, – заявила она. – Крючкову Владимиру Александровичу. Он знает, что мой папа честный человек! Они с папой не первый год знакомы. Владимир Александрович разберётся.

– Очень мудрое решение, – сказал я. – Обязательно побеседуйте с Крючковым. А сейчас, пожалуйста, без лишних эмоций. Ведь вы же дочь генерала, а не базарная баба. Следуйте за мной, Александра Витальевна.

Лебедева подхватила с полки сумочку, повесила её на плечо.

Посмотрела мне в лицо и прошипела:

– «Базарную бабу» я вам ещё припомню, Дмитрий Иванович. Это я вам обещаю.

Она поправила волосы.

– Ведите, Нестеров, – сказала она. – Не бойтесь: за границу я не сбегу.

Я кивнул и зашагал по коридору в сторону противоположную той, где курили в тамбуре «студент» и «пенсионер». Оглянулся – Лебедева следовала за мной. Александра шла с высоко поднятой головой, хмурила брови и посматривала на меня с нескрываемой неприязнью. Я снова подумал о том, что Паша Бондарев её не зря расхваливал: Лебедева действительно красавица.

Рядом с комнатой проводника я шагнул к окну – жестом велел, чтобы журналистка шла вперёд. Александра пренебрежительно скривила губы, продефилировала к выходу из вагона. Я направился за ней следом. Выдерживал дистанцию в три шага. С интересом рассматривал фигуру Лебедевой уже с другой стороны – с которой Александра выглядела ничуть не хуже, чем с предыдущей.

Теперь я оценил и её фигуру, стройность которой не прятал, а лишь подчёркивал бежевый в мелкий цветочек ситцевый сарафан. Классические девяносто-шестьдесят-девяносто. Рост примерно метр и семьдесят сантиметров (на пару десятков сантиметров ниже меня теперешнего). Гладкая и шелковистая загорелая кожа, будто Лебедева ехала сейчас не из Волгограда, а с морского курорта.

В тамбуре следующего вагона журналистка обернулась. Вопросительно взглянула на меня.

– Идите до первого вагона, – скомандовал я.

Лебедева дёрнула плечом.

Под перестук колёс поезда мы с Александрой брели по заполненным пассажирами вагонам. Вдыхали букеты не самых приятных запахов, слушали обрывки чужих разговоров. Детский плач, бренчание гитарных струн, женский смех, громкий мужской бас – всё это поочерёдно сопровождало нас в пути. Как и мелькание зелени за окнами (деревья, кусты, густая высокая трава).

В первом вагоне Лебедева снова остановилась.

– Первое купе, – сказал я. – Первое и второе места.

Журналистка хмыкнула, но промолчала. Побрела мимо изнывавших от жары пассажиров. Я поглядывал по сторонам. Видел, что люди общались, читали газеты и книги, играли в карты и в шахматы. Ожидаемо не заметил никаких смартфонов, планшетных компьютеров или ноутбуков. В пятом купе мужчина колдовал над радиоприёмником, а во втором ребёнок пиликал игрой серии «Электроника».

Лебедева снова остановилась.

– Что дальше? – спросила она.

Я указал ей на нижнюю полку, где заблаговременно расстелил постель.

– Присаживайтесь, Александра Витальевна.

Лебедева послушно опустилась на край полки, сложила руки на колени. Мазнула внимательным взглядом по лицам наблюдавших за нами пассажиров. Тут же снова нахмурилась и тяжело вздохнула.

Я склонился над ней и строго потребовал:

– Никуда не уходите с этого места, Александра Витальевна. И не пытайтесь сбежать. За вами наблюдают.

Лебедева стрельнула глазами в женщин, что щёлкали семечки и посматривали на нас со своих «боковушек».

– Ждите меня здесь, Александра Витальевна, – сказал я. – Располагайтесь. Скоро я к вам вернусь.

* * *

Я отодвинул дверь, заглянул в купе – «студент» и «пенсионер» при виде меня замолчали. Иннокентий Николаевич (не глядя, но и не очень ловко) нарезал ножом копчёную колбасу. Павел Дружинников жевал бутерброд, размешивал сахар в стакане с чаем.

Мужчины дружно взглянули поверх моего плеча.

Я шагнул к столу и взял сразу два куска колбасы. Прожевал их. Кивнул.

Заявил:

– Неплохо. Очень даже. Вкус туалетной бумаги совсем не заметен.

Павел оставил в покое ложку и потрогал указательным пальцем прыщ на своём лице.

– Какой бумаги? – спросил он.

В окно купе заглянуло солнце, заставило нас сощуриться.

– Туалетной, – повторил я. – Не слышали об этом? Это же общеизвестная легенда! О том, что в Советском Союзе дефицит туалетной бумаги именно потому, что вся она уходит на приготовление колбасы.

«Студент» с опаской взглянул на остатки своего бутерброда.

– Правда, что ли? – спросил он.

Павел посмотрел сперва на замершего с ножом в руке «пенсионера», затем снова на меня.

– Враньё, – авторитетно заявил я, – и гнусные происки империалистов. Туалетная бумага сейчас в дефиците, чтобы мы чаще покупали газеты и книги. Ведь СССР – самая читающая страна в мире!

Павел Дружинников неуверенно улыбнулся.

Иннокентий Николаевич спросил:

– Дмитрий Иванович, а где же наша прекрасная Сашенька? Разве она не вместе с вами ушла?

– Вместе со мной, – сказал я.

Сунул пальцы в карман жилета и выудил оттуда книжечку с золотистым гербом Советского Союза на красном фоне и с надписью: «УДОСТОВЕРЕНИЕ. МИНИСТЕРСТВО ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР». Открыл её, показал Иннокентию Николаевичу и Павлу Дружинникову. Выждал, пока они рассмотрят вклеенную в удостоверение фотографию.

– Капитан Нестеров, оперуполномоченный, уголовный розыск, – представился я.

Заметил, как «студент» и «пенсионер» насторожились. С громким щелчком захлопнул «корочки», сунул книжицу в карман.

– Гражданка Лебедева Александра Витальевна арестована, – сообщил я. – Постановлением суда ей вменяется подозрение в нарушении пяти статей Уголовного кодекса РСФСР. В том числе – покушение на убийство двух и более лиц.

Я заметил, как расслабилась сжимавшая рукоять ножа рука «пенсионера».

Сказал:

– Поэтому я расстрою вас, товарищи. Симпатичная попутчица к вам не вернётся. Сомневаюсь, что Александра Витальевна окажется на свободе в ближайшие пять-семь лет. Я пришёл за её вещами. Где они?

Павел Дружинников пальцем указал на полку.

– Там, внизу, – сказал он. – Сумка. И ещё вот эта книга.

Я вынул из-под нижней полки небольшую сумку из коричневого кожзама. Книгу я сознательно проигнорировал.

Протянул «пенсионеру» и «студенту» руку. Те её пожали – аккуратно, будто с опаской.

– Спасибо за сотрудничество, товарищи, – сказал я. – В Ленинграде вас на перроне встретят мои коллеги. Они отведут вас в отделение. Ничего особенного. Зададут несколько вопросов о Лебедевой. Под протокол. Много времени это не займёт.

Иннокентий Николаевич и Павел Дружинников синхронно кивнули.

Я попрощался с ними и покинул купе.

* * *

Сумку журналистки я оставил в купе проводницы.

* * *

Вернулся в первый вагон. Обнаружил, что Лебедева сидела у окна, смотрела поверх деревьев и кустов на небо. Мысленно она сейчас была явно не в поезде.

Я расстегнул лежавший на верхней полке рюкзак. Достал из него блокнот и ручку. Под присмотром щелкавших семечки женщин сделал на чистой странице первую запись.

– Мы так и будем тут сидеть? – спросила журналистка.

Она скрестила на груди руки, плотно сжала губы.

– Ждите, Александра Витальевна, – сказал я. – Скоро вам всё объяснят.

Начал в блокноте новый абзац.

Лебедева дернула плечом и отвернулась к окну.

* * *

До пятиминутной остановки на станции Селидово я исписал мелким почерком почти четыре страницы. Всё это время Лебедева молчала. Я её не беспокоил.

Поезд дёрнулся и снова поехал. Я поднял голову, взглянул за окно. Увидел, как мимо поезда неспешно проплыло невзрачное здание железнодорожного вокзала.

Отметил, что журналистка по-прежнему смотрела на небо. Александра сейчас походила на манекен в витрине магазина. Такая же неподвижная и молчаливая.

Я заполнил текстом ещё полстраницы, до того, как заметил шагавшую по вагону проводницу: ту, в чьей комнатушке я недавно пристроил вещи Лебедевой.

Проводница остановилась рядом со мной и сообщила:

– Товарищ капитан, они вышли из поезда. Оба. В Селидово.

Я кивнул, протокольными фразами поблагодарил женщину за информацию.

Проводница ушла.

Я закрыл блокнот, сунул его обратно в рюкзак. Повернулся к следившей за моими действиями Лебедевой.

– Вот и всё, Александра Витальевна, – сообщил я. – Наша прогулка завершена. Возвращаемся в своё купе.

Глава 2

Лебедева уселась на полку – я поставил рядом с ней её сумку. Бросил свой рюкзак туда, где еще час назад восседали «студент» и «пенсионер». Отметил, что книгу журналистки наши (теперь уже бывшие) попутчики не умыкнули, словно не заинтересовались романами Агаты Кристи. Оставили они на столе и пустую пачку из-под сигарет, и пропахшую чесноком газету. Лежал на верхней полке и мой «Советский спорт». Ни Иннокентий Николаевич, ни Павел Дружинников не сдали проводнице постельное бельё – оно всё ещё лежало на матрасах. В такт покачиванию вагона позвякивали на столе пустые гранёные стаканы в мельхиоровых подстаканниках.

– Капитан, объясните, зачем вы водите меня по поезду с места на место, – потребовала журналистка. – Какой в этом смысл? Где ваши обещанные объяснения?

Я скомкал пропитанную жиром газету, сдвинул её к окну. Сунул руку за спину, вынул из-за ремня пистолет Макарова. Передёрнул затвор, положил пистолет на стол.

– Это ещё зачем? – насторожилась Лебедева. – Боитесь, что я сбегу?

Мне показалось, что Александра побледнела.

– Расслабьтесь Александра Витальевна, – сказал я. – Всё. Теперь вы совершенно свободны. Я отменил ваше сегодняшнее задержание. Поздравляю.

Я повернул пистолет дулом к двери купе, накрыл его полотенцем. Вынул из рюкзака блокнот, пролистнул заполненные текстом страницы, пробежался взглядом по последнему абзацу.

– Что значит, вы отменили моё задержание? – спросила Лебедева. – Как это?

Она приподняла бровь.

– А вот так, – ответил я. – Бегите за границу, Александра Витальевна. Если хотите. Я вас не задерживаю.

Вспомнил, на чём прервал записи – двумя предложениями завершил мысль. Услышал, как Лебедева хмыкнула. Поставил жирную точку, начал новый абзац.

– Какая заграница? – сказала Александра. – Капитан, вы с ума сошли⁈ Мой папа ни в чём не виноват! Я Владимиру Александровичу Крючкову позвоню! Сразу же, как только доберусь до телефона!

Я оторвал взгляд от страницы – посмотрел на журналистку. Лебедева сощурила глаза, постучала пальцем по столу. Будто уже мысленно беседовала с Председателем КГБ СССР.

Я сказал:

– Арест вашего отца я тоже отменил. Задним числом. Так что не переживайте, Александра Витальевна. Всё нормально с вашим родителем. Пока. Он поживёт ещё месяца полтора.

Мне показалось, что Лебедева вновь насторожилась.

– Где он поживёт? – спросила Александра.

– Там, где он жил раньше. Не напрягайтесь. Не было никакого ареста. Насколько я знаю. Я вас обманул. И ваше временное задержание я произвёл исключительно по своей инициативе. Так что успокойтесь. Преспокойно читайте книгу.

Я указал на томик Агаты Кристи.

На свою книгу Лебедева даже не взглянула – она сверлила взглядом моё лицо.

– Не понимаю, – произнесла журналистка. – То есть, как это… вы меня обманули?

– Не берите в голову, Александра Витальевна. Такое случается. Люди иногда лгут. Мужчины в том числе. И я не исключение. Примите это, как данность.

Я отмахнулся от вопроса Лебедевой. Снова уставился на освещённую солнечным светом разлинованную страницу блокнота. Краем глаза посматривал на ноги журналистки.

Александра ударила рукой по столешнице – звякнули стаканы, чуть подпрыгнула книга Агаты Кристи. Солнечный свет померк – это спряталось за тучу солнце за окном.

Лебедева склонилась над столом.

– Капитан, объяснитесь, – потребовала журналистка. – Я ничего не понимаю.

Я пробежал взглядом расстояние от женских коленей до ярко-голубых глаз. Вздохнул. Вернулся взглядом чуть ниже подбородка журналистки, полюбовался на открывшееся моему взору зрелище.

Александра прикрыла рукой глубокий вырез сарафана. Другой рукой она накрыла страницу моего блокнота.

– Объяснитесь, капитан! – повторила она. – Хотите сказать, что никакого ареста папы не было? Вы всё это выдумали? И меня водили по вагонам без причины?

Я выдернул из-под её ладони блокнот. Закрыл его, посмотрел на Александру.

Воскресил в памяти слова Паши Бондарева о том, что мёртвая журналистка лежала в купе с закрытыми глазами – отметил, что Пашка не видел этих голубых глаз.

– Александра Витальевна, – сказал я. – Ничто не случается без причины. И мы с вами прогуливались по поезду не напрасно. Можете мне поверить: прогулка пошла вам на пользу.

Лебедева скрестила на груди руки. Она буравила меня суровым взором.

Я вспомнил, что уже видел этот её требовательный взгляд: на фотографии, которую лет десять назад отыскал в интернете.

– Хотите сказать, что всё это было просто шуткой? – спросила журналистка, взмахнула руками. – Розыгрышем? Дмитрий Иванович, вы таким странным способом со мной заигрывали?

Я щёлкнул пальцем и сказал:

– Годное объяснение. Сойдёт. Всё именно так. Заигрывал. Вы угадали.

Улыбнулся.

– Гражданка Лебедева, вы получили свои объяснения, – сказал я и снова раскрыл блокнот. – Вполне нормальные. Теперь отстаньте от меня и не мешайте работать.

На двери в зеркале я заметил своё отражение. С утра оно почти не изменилось.

Александра резко вдохнула – у неё на щеках и на скулах вновь вспыхнул румянец.

– Это я-то вам мешаю⁈ – сказала она.

Лебедева вновь ударила по столу – теперь громыхнул и спрятанный под тканью пистолет. Журналистка сдёрнула с него полотенце. Посмотрела на ПМ, затем снова подняла взгляд на меня.

– А это, по-вашему, что? – сказала она. – Букет цветов?

Александра чуть склонила набок голову.

– Это лучше, чем цветы, – ответил я. – Это самозарядный пистолет. Калибр девять миллиметров. С полным магазином патроном. Так что вы поосторожнее с ним, гражданочка.

Добавил:

– Пушки дамам не игрушки.

Я вспомнил, что уже использовал эту фразу. Много лет назад. Вложил её в монолог главного героя в той самой книге, которая начиналась с убийства молодой ленинградской журналистки.

– Зачем вы достали этот пистолет, если всё это был только розыгрыш?

– Развлекаю вас, Александра Витальевна. По мере сил. Выслуживаюсь перед вашим отцом.

Отметил, что в купе ещё витали едва уловимый запах табачного дыма.

– Так значит, вас всё же прислал мой папа, – сказала Александра. – Так я сразу и догадалась.

Она хмыкнула, поправила ворот сарафана – будто смахнула с него мой взгляд.

– Точно, – ответил я. – Ваш отец. Генерал-майор КГБ. Он приказал, чтобы я берёг ваш сон. Так что расслабьтесь, Сашенька. И получайте удовольствие от путешествия. Не мешайте людям работать.

– Я вам не Сашенька! – заявила Лебедева. – Для вас я Александра Витальевна.

Она повела бровями и сказала:

– Вот так вот, товарищ капитан.

Журналистка приподняла подбородок, плотно сжала губы.

Вновь выглянувшее из-за тучи солнце позолотило её лицо ярким светом. Лебедева сощурила правый глаз.

– Ладно, как скажешь, – ответил я.

Пожал плечами.

– Мне побарабану, кто ты. Хоть мадам Помпадур. Хоть старуха Шапокляк. Довезу тебя до Питера; и разойдёмся там, как в синем море корабли. Займись своими делами, Александра Витальевна. Не отвлекай меня своим щебетом.

Я выдержал пристальный взгляд голубых глаз генеральской дочки. Снова набросил на пистолет полотенце. Забросил ногу на ногу, опёрся спиной о стену и заглянул в блокнот.

Написал лишь две строки, прежде чем Лебедева вновь заговорила.

– Нет, я всё рано не понимаю, – сказала она. – Зачем мой отец тебя прислал? Почему он сделал это сейчас? Почему не в Волгограде? Какой в этом смысл? И к чему вот этот пистолет? Ты меня охраняешь? От кого?

Лебедева наклонилась и толкнула рукой моё колено.

– Дмитрий Иванович! Капитан! Я с вами разговариваю!

– А я с вами не говорю.

Невольно коснулся взглядом женских ног. Перевернул страницу блокнота.

– А вы со мной поговорите! – сказала Лебедева. – Я не отстану от вас, пока не узнаю всю правду. В конце концов, ведь вы сами затеяли всю эту непонятную возню с арестами и с враньём. Так что будьте так любезны, Дмитрий Иванович, объяснитесь!

Я устало вздохнул и спросил:

– Вы точно хотите, чтобы я рассказал правду?

– Конечно, – ответила Александра.

Я посмотрел на раскрасневшееся лицо Лебедевой. Снова представил ту картину, которую мне много лет назад описал Бондарев: лежащая на полке в купе поезда молодая белокурая красавица с ножом в сердце.

– Хорошо, Александра Витальевна, – сказал я. – Нет проблем. Расскажу вам правду. Вы сами на это напросились.

Закрыл блокнот, положил его и шариковую ручку рядом с собой на полку.

– Если бы не это моё сегодняшнее враньё, то утром вас, Александра Витальевна, нашли бы в этом купе мёртвой. С ножом в сердце. Мой приятель, который расследовал ваше убийство, говорил: вы даже мёртвая выглядели превосходно. Он назвал вас настоящей красавицей. Я признаю, что он меня не обманул. Вы действительно красивая женщина.

Журналистка вскинула брови.

– Что значит… меня бы убили? – спросила Лебедева. – Кто? Почему? Откуда вы это знаете?

Я улыбнулся и сказал:

– Как вижу, вопросов у вас меньше не стало. К сожаленью, у меня не на все ваши вопросы есть ответы. Следствие не выяснило причину вашего убийства. Хотя выдвигались разные версии. Но ни одна из них так и не нашла подтверждения. Не установили и личность вашего убийцы. Или убийц. Знаю лишь, что главными подозреваемыми были ваши сегодняшние попутчики.

– Попутчики?

– Вот именно. Иннокентий Николаевич и Павел Дружинников приобрели билеты до Ленинграда. Но покинули вагон на станции Лесная в четыре часа ночи. Примерно в то же время, когда вы умерли. На станции их следы затерялись. Предположительно, там их дожидался автомобиль; потому что ни Иннокентий Николаевич, ни Павел Дружинников не продолжили свой путь по железной дороге.

Лебедева тряхнула головой.

– Постойте, постойте, – сказала она. – Они покинули вагон… когда я умерла? Как это? Что вы такое говорите?

– Вы спрашивали, откуда мне всё это известно, – сказал я. – Отвечу вам и на этот вопрос. Раз уж вам нужна правда. Говорить правду легко и приятно. Даже мне. Вот я только начну с того, что я не служу ни в милиции, ни в Комитете государственной безопасности. С вашим отцом я не знаком. Да и зовут меня вовсе не Дмитрий Иванович Нестеров…

* * *

– … Дядя Вова, я прочитал во вторник вашу книгу, – сказал Серёжа Бакаев.

– Которую из них? – спросил я.

Моё кресло-коляска жалобно поскрипывало. Под его колёсами и под ногами Серёжи Бакаева шуршал гравий. Солнце ещё не взобралось в зенит – на дороге между кладбищенскими оградами лежали тени деревьев.

– «Суда не будет». О «Белой стреле». Ту, которая про ограбление администрации нашего городского рынка в девяносто первом.

Я запрокинул голову, обернулся и посмотрел на конопатое Серёжино лицо.

Спросил:

– Откуда она у тебя? «Суда не будет» только вышла. Я ещё не видел её на полках магазинов.

Бакаев дёрнул плечом.

– Появилась уже, – сказал он. – Я её купил в нашем торговом центре, когда ездил туда с женой. В прошлую субботу. Вы же знаете, что мне нравятся ваши детективы. С вас, дядя Вова, автограф, между прочим. Для моей коллекции. Вы мне сами его обещали.

Серёжа катил моё кресло-коляску неторопливо. Будто мы с ним выбрались из автомобиля не по делу, а совершали прогулку. Кисловское кладбище, на мой взгляд – не лучшее место для воскресных гуляний.

– Классная получилась книжка, – сообщил Бакаев. – Залипательная. Я во вторник не лёг спать, пока её не дочитал. Не выспался из-за вас, дядя Вова. И на работе в среду весь день представлял, как вы с моим отцом задерживали тех грабителей.

Я усмехнулся, сказал:

– Не верь всему, что пишут в книгах, Сергей. Особенно – в моих. На самом деле мы тех бандитов в девяносто первом не арестовали. Всё было примерно так, как я описал… без милицейских погонь конечно. Но бандитов мы нашли уже холодными.

– Где нашли?

– В дачном посёлке Зареченский. В том самом доме, где в моей книге этих гастролёров арестовали советские милиционеры. Мы с твоим отцом там их и обнаружили. Но только мёртвыми. Кто-то отыскал их до нас. И нашинковал бандитов пулями.

– Кто? – спросил Серёжа.

Я развёл руками.

– При ограблении на рынке они убили двоих быков из бригады Лёши Соколовского. Возможно, соколовские их и выследили. Лёшу мы ведь так и не задержали. Поэтому и не расспросили его о тех делах.

Серёжа покачал головой и спросил:

– А деньги? Дядя Вова, у вас в книге капитан милиции сжёг обе сумки с деньгами. Чтобы их не вернули бандитам с рынка. А что случилось с теми деньгами на самом деле? Папа сказал, что их не нашли.

Я кивнул.

– Тогда не нашли. Ни мы, ни бандиты. А убийство тех гастролёров расследовали уже без меня. Пока я валялся на больничной койке. Может, и узнали судьбу денег с рынка. Но только меня в известность об этом не поставили.

Я жмурил глаза, скользил взглядом по надгробиям и по оградам – примечал произошедшие с моего прошлого визита сюда изменения. Отметил, что зацвели бархатцы. И что неплохо смотрелись на клумбах анютины глазки.

– Дядя Вова, мой папа раньше думал, что деньги забрали вы, – сказал Серёжа. – Это он мне по секрету сказал.

Я усмехнулся.

– Не только он так подумал. Бандиты тоже так решили. Поэтому я и оказался в этом кресле, а моя жена – на этом кладбище. Хотя Коля Синицын поначалу считал: гастролёров в Зареченском положил твой отец.

– Папа? Почему?

Серёжа вскинул брови – мне показалось, что сделал он это в точности, как его отец (полковник МВД в отставке).

– Потому что это именно твой отец разузнал, где спрятались гастролёры, – сказал я. – Мы с Синицыным его полдня не видели. Коля прикинул тогда, что твоему отцу вполне хватило бы времени, чтобы наведаться в Зареченский.

– И он убил тех бандитов? – спросил Серёжа. – Дядя Вова, вы тоже так думаете? Считаете: те деньги взял мой отец?