Текст книги "Блондинка с розой в сердце (СИ)"

Автор книги: Андрей Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 22

Я глазом не успел моргнуть, как оставленная мною на пассажирском сидении коробка с куклой Барби оказалась у Лизы в руках. Моя… племянница смотрела на спрятанную в прозрачной коробке игрушку широко раскрытыми глазами, будто увидела чудо. Мне показалось: она не дышала. Её родители уселись в салоне (Владимир занял кресло рядом с водительским местом). Они с недоумением смотрели на свою затаившую дыхание дочь. И на коробку, украшенную надписями на английском языке, которую Лиза держала в руках. Лиза моргнула, медленно (словно нехотя) повернула в мою сторону лицо. Я увидел её светившиеся от восторга глаза. Мысленно поблагодарил за это незабываемое зрелище Сашу Лебедеву, раздобывшую в Москве для моей дочери импортную куклу.

– Дима, это… что такое? – спросила Лиза.

– Это кукла Барби, – сказал я. – Подарок для моей любимой племянницы.

– Для меня?

– Ну, а для кого же ещё? Другой племянницы у меня нет.

Лиза недоверчиво вскинула брови. Она снова взглянула на коробку. Затем посмотрела на меня. Будто ещё не поверила моим словам. Улыбнулась – на её щеках появились ямочки. Лиза сорвалась с места, оббежала распахнутую дверь и буквально врезалась в мой живот. Она обняла меня одной рукой (потому что в другой руке она держала коробку с куклой). Заявила, что любит меня, и что я самый лучший дядя на свете. Я погладил её по голове. Лиза запрокинула голову, снова улыбнулась мне. Тут же ринулась в повторный забег (теперь – в обратном направлении). Она юркнула в салон машины и с криком «Мама, посмотри, какую куклу мне Дима подарил!» предъявила мой подарок Наде. Мне показалось: Надя рассматривала спрятанную под прозрачным пластиком игрушку с тем же восторгом, что и её дочь.

– Димка, где ты такую игрушку раздобыл? – спросил меня… мой брат.

Я уселся в кресло, сунул ключ в замок зажигания.

Ответил:

– В Америке, конечно.

– Дима, ты ездил в Америку? – спросила Лиза. – Это правда?

Взгляды пассажиров «копейки» скрестились на моём лице.

– Я ездил в Ленинград.

– Там сейчас такие куклы продаются? – спросила Надя.

– Такие куклы продаются в Америке, – сказал я. – Эта кукла прилетела к нам оттуда.

– Правда? – сказала Лиза.

Я посмотрел на Владимира.

– Поймал в Ленинграде американского шпиона, – сообщил я. – По линии КГБ обменял его на эту куклу. Всего-то делов. Чего только для любимой племянницы не сделаешь.

– Кукла лучше, чем шпион! – заявила Лиза.

– Я тоже так подумал.

– Дима, а это что за пакет? Здесь, на сидении? Тоже для меня?

Я повернул голову – взглянул на Надю.

– Нет, это для твоей мамы. Для моей любимой невестки.

– Тоже из Америки? – спросил Владимир.

Он обернулся, посмотрел на полиэтиленовый пакет с надписью «Lancome», который держала в руках его жена.

– Нет, это из французского консульства в Ленинграде, – ответил я. – Взял его штурмом. Ограбил жену консула.

– Это правда⁈ – воскликнула Лиза.

– Дядя Дима пошутил, солнышко, – сказал мой брат. – Он всё это купил в магазине. Ведь так?

Я кивнул.

– Конечно. Как скажешь. В магазине.

Лиза требовательно указала на пакет.

– Мама, что там?

Надя взглянула на мужа, затем перевела взгляд на меня.

– Можно? – сказала она.

– Нужно, – ответил я.

Надя поочерёдно извлекла из пакета купленную мной в Ленинграде у спекулянта косметику «Lancome». Три тюбика помады, пудра и тушь для ресниц поочерёдно появились из пакета. Надя раскладывала все эти подарки на сидении между собой и дочерью. Лиза издавала восторженное «ух ты!» при появлении из пакета каждой новой вещи. Последней из пакета появилась коробка с духами. Теперь уже «ух ты!» мать и дочь произнесли хором. Лиза воскликнула: «Дай понюхать!» Надя поддалась на её требования, извлекла из коробки флакон. При этом стрельнула виноватым взглядом в лицо мужа (Вовка наблюдал за извлечением подарков слегка растеряно и с удивлением). Надя брызнула духами на руку – Лиза тут же уткнулась в запястье матери носом.

– Вкусно! – провозгласила она. – Мне нравится! Я дома тоже ими попшыкаюсь.

Надя взглянула на меня. Наши взгляды встретились.

Моё сердце уже не в первый раз за сегодняшний день пропустило удар.

– Дмитрий… это же всё очень дорого, – сказала Надя.

– Это не просто дорого, – пробормотал её муж. – Это… хрен где достанешь.

Вовка посмотрел на меня с притворным недовольством во взгляде.

– Димка, ну ты, блин, даёшь, – сказал он. – Гони уже и мой подарок. Не томи.

Я пожал плечами.

– Ты, братец, свой подарок уже получил. Ещё там, на перроне.

Вовка приподнял брови.

– Серьёзно? – спросил он. – Какой?

– Моё братское рукопожатие, – ответил я. – Но если тебе этого мало, попроси у жены один тюбик помады.

Я кивнул в сторону Нади.

Зашуршал пакет.

– Не дам, – сказала Надя.

Она в шутку нахмурилась и заявила:

– Братского рукопожатия ему вполне хватит!

Вовка и Надя посмотрели друг на друга… и вдруг прыснули от смеха.

– Вова, если тебе нужна помада…

Надя протянула мужу блестящий тюбик.

– Нет уж, спасибо, – ответил Вовка. – Этот подарок для тебя. Обойдусь братским рукопожатием.

Надя положила руку на его плечо, словно успокаивала.

Лиза не смотрела на родителей – одной рукой она прижимала к своему животу коробку с куклой, а в другой вертела упаковку от маминых духов (рассматривала на ней надписи).

Вовка взглянул на меня, покачал головой.

– Вот ты мне свинью подложил, брат, – сказал он. – Где ж я им теперь в нашем Мухосранске такие подарки возьму? Здесь не Ленинград. Шпионы наш город десятой дорогой обходят. Тут и французское консульство не ограбишь.

Вовка показал на заднее сидение и заявил:

– Они ж теперь в праздники от моих подарков носы воротить будут.

– Не будем! – хором заверили его жена и дочь.

Лиза привстала, поцеловала отца в щёку.

– Грабить для нас французов будет Дима, – сказала она. – А ты, папа, хороший. Ты преступников ловишь. Мы тебя очень любим.

Племянница взглянула на меня и добавила:

– Тебя, Дима, мы тоже любим. Правда, мама?

Она посмотрела на мать, дёрнула её за руку.

Надя смущённо опустила взгляд и кивнула.

– Конечно. Конечно, любим.

Я повернул ключ в замке зажигания – «копейка» послушно зарычала.

– Поздравляю вас с возвращением домой, семейство Рыковых, – сказал я.

– Спасибо, – ответила за всю свою семью Надя.

– Ага, – добавил Вовка. – Вернулись. Завтра уже на работу. В отделение. Какое счастье.

Надя поддержала его жалобу.

– Вот-вот, – сказала она. – Уже завтра начнётся. Здравствуй, родная прокуратура. Здравствуйте, дорогие коллеги. Здравствуйте, граждане подследственные. И всё это бесконечное море бумаг…

Она качнула головой.

Лиза улыбнулась и сообщила:

– Родители, а у меня ещё целый месяц каникул! Правда, здорово?

Её родители хором вздохнули.

Я посмотрел на племянницу через салонное зеркало заднего вида. Подмигнул ей.

Снял машину с ручника – «копейка» тронулась с места.

* * *

До гибели Нади мы втроём проживали на самом краю города, около промышленной зоны Нижнерыбинского металлургического завода. Наш район походил на рабочий посёлок, только по недоразумению считавшийся частью Нижнерыбинска. Дома там выглядели, как близнецы: одноэтажные, на две семьи. Различались они лишь цветом заборов и деревьями, что росли во дворах.

В нашем дворе росла большая вишня. Цвела она обычно в начале мая. А ягоды мы собирали в июле. Я прекрасно помнил, что наш двор был буквально усеян подгнившими ягодами, когда мы «тогда» вернулись из пансионата. Помнил, как вручил погрустневшей дочери веник и отправил её на «сбор урожая»; пока сам носил домой в вёдрах воду из колонки, а Надя готовила для нас обед.

На этот раз ковёр из опавшей листвы и подгнивших плодов я не увидел. Остановил машину напротив запертой калитки. Мазнул взглядом по зелёному забору из штакетника. Звуки собачьего лая я не услышал: собачья будка у нас пустовала уже третий год. Открыл багажник, понаблюдал за тем, как Вовка пыхтел над тяжёлым чемоданом. Брат поставил свою ношу на асфальт.

– Димка, зайдёшь к нам? – спросил он. – Чаю попьём. Мы из Крыма печенье привезли.

Я усмехнулся.

– Ты, Вовчик, сперва воды принеси, да огород свой проверь. Устану ждать твой чай.

Я обнял остановившуюся около меня Лизу (та держала в руках коробку с куклой).

– Тогда вечером к нам приезжай, Димка, – сказал брат. – Часам к семи. Парни придут, которые со мной работают. Женька Бакаев и Коля Синицын. Ты их знаешь: они были на моей свадьбе. Посидим. Расскажу вам о наших морских похождениях.

Вовка улыбнулся. Улыбнулись и Надя с Лизой.

Лиза дёрнула меня за руку, запрокинула голову и посмотрела мне в лицо.

– Дима, приходи! – сказала она. – Я тебе подарок подарю. Настоящий, морской! Специально для тебя его везла. Только он сейчас лежит там, в чемодане.

«Ракушка, – подумал я. – Она привезла для Димки раковину рапана. Мы её в Керчи купили. Около горы Митридат. Такие же Надя понесла тогда своим подругам на работу».

– Приходи, Дмитрий, – сказала Надя.

Я посмотрел ей в глаза – Надя смущённо опустила взгляд.

Я вспомнил, что из-за этой её привычки смущаться, наши соседи долго не верили, что моя жена работала следователем прокуратуры. И они бы точно не поверили в то, что Надежду Рыкову коллеги прозвали «Железная леди» (вовсе не за внешнее сходство с Маргарет Тэтчер). Надины подруги мне рассказывали, что на работе у моей жены «железная хватка».

– Ладно, – сказал я. – Приду. В семь часов.

Погладил Лизу по голове.

– Договорились, – сказал Вовка.

Он склонился над чемоданом, протянул мне руку – мы с братом снова обменялись рукопожатиями.

* * *

В прошлой жизни я не виделся с Димкой в день нашего возвращения с моря. Я его в тот день не пригласил. Даже не позвонил ему тогда. Да и вообще не представлял, где мой старший брат двадцать первого июля был, и чем он занимался. Димка не афишировал свои дела. Обычно он отшучивался в ответ на мои вопросы. Да и с моими друзьями брат общался нечасто.

Тем вечером, когда мы приехали из Крыма, к нам домой явились Бакаев и Синицын. Женька принёс три литра домашнего вина (он «крышевал» домашнюю винодельню своего тестя). Мы засиделись во дворе за столом (под вишней) допоздна – несмотря на то, что всем нам в понедельник предстояло работать. Надя провела тот вечер в нашей компании.

На этот раз я решил, что Димка (то есть, я) проведёт воскресный вечер вместе с семьёй брата. Дома я то и дело вспоминал, как улыбались мне Лиза и Надя. Усмехался, вспоминая неуклюжую походку тащившего по перрону чемодан… Владимира. Порылся в Димкиных закромах, отыскал там бутылку армянского коньяка. Ровно в семь часов вечера я снова подъехал на машине к дому брата.

Припарковал «копейку» около зарослей малины. Выбрался из салона, запер дверь. Пару минут я стоял у капота машины, озирался по сторонам. С удивлением обнаружил, что приступа ностальгии эта поросшая бурьяном улочка у меня не вызвала. Вспомнил, что в конце девяностых все эти домишки снесут и застроят эту территорию около завода гаражами.

Рядом с калиткой я снова остановился. Мазнул взглядом по окнам веранды, по кустам пионов с густой листвой, по притаившемуся под ветвями вишни столу, по собачьей будке (я так и не разобрал её: не дошли руки). Я будто бы привычно сунул руку за калитку, отодвинул деревянный засов. Несмазанные петли скрипнули, известили хозяев дома о моём появлении.

Дверь веранды тут же приоткрылась, из-за неё высунулось остроносое лицо Лизы. Моя племянница увидела меня, шагнула через порог. Улыбнулась, прижала к груди свою новую куклу со светлыми волосами и в платье цвета голубой металлик. Воскликнула: «Дима приехал!» Ловко спустилась по серым деревянным ступеням и бросилась мне навстречу.

* * *

Политические события девяносто первого года, почти пустые прилавки в магазинах и зачатки капитализма на улицах в виде ларьков и торгующих цветами около автобусных остановок людей – всё это почти не вызывало у меня сейчас чувство дежавю, словно я не вернулся в прошлое, а лишь просматривал по телевизору старые телепередачи.

Совсем другое дело – Димкина квартира, где я очнулся в первый день своей новой жизни. Там я увидел вещи (хорошо мне знакомые), которых в известном мне будущем точно не существовало (как тот календарь на двери в ванной). Они пробудили во мне противоречивые чувства и эмоции, главными из которых были удивление и грусть.

Примерно то же самое случилось и теперь, когда я прогулялся вместе с Лизой по комнатам её дома. Племянница повела меня в гостиную (что находилась между кухней и спальней). Знакомая мебель, вещи и даже запахи – всё это будто воскресло, вынырнув из глубин моей памяти. Всё это выглядело естественно, буднично. Но неправдоподобно.

По пути я увидел Надю. Почудилось, что я сплю или будто бы окунулся в собственные воспоминания. Точно, как и тогда, Надя надела сегодня фартук с узором из подсолнухов, резала огурцы для салата. Всё же я заметил несовпадение: Надя улыбнулась мне мило и приветливо… но я почувствовал в её взгляде холодок смущения.

Лиза вручила мне обещанный подарок: ту самую раковину, которую когда-то мы выбирали вместе с ней на лотке у торговца сувенирами в Керчи. С огорода вернулся Вовка (я и тогда провёл осмотр своей «плантации» сразу же, как только обеспечил кухню и летнюю душевую водой). Он похвастался мне урожаем помидор и огурцов; сообщил, что скоро «сядем за стол».

До появления Синицына и Бакаева я сидел на улице за столом, общался с племянницей. Смотрел на пухлые детские щёки, слушал Лизины рассказы. Вспоминал, какой красавицей выросла моя дочь (гнал из головы прочь мысли об её болезни). Улыбался, слушая её голос (помнил: с теми же интонациями в голосе Лиза в будущем объясняла мне «тенденции развития мировой литературы»).

* * *

Первым (как и в прошлый раз) к дому моего брата подъехал на своём «Запорожце» Женька Бакаев. Вот только на этот раз площадку около кустов малины занимала моя «копейка». Женька поставил свой автомобиль чудь дальше: там, где торчал из земли пенёк спиленной в позапрошлом году ивы. Появился Бакаев во дворе с трёхлитровой банкой в руке. Эту картину я уже видел раньше.

Но теперь он не заорал во всё горло, как тогда («Хозяева, встречайте!»). Он увидел меня и Лизу (Вовка и Надя были в доме, я слышал их голоса). Женька свернул с намеченного маршрута: подошёл к столу, установил на нём банку с красным вином, пожал мне руку. Я подумал, что (как и днём на вокзале) моё появление снова изменило знакомый по прошлой жизни ход событий.

Я обменялся с Бакаевым ничего не значившими вежливыми фразами. Отметил, что Женька ещё не обзавёлся солидным животом – он выглядел сейчас похожим на своего младшего сына Сергея. Не появился у него пока и тот безобразный шрам на щеке, оставленный «розочкой» из стеклянной бутылки, которой его ткнули в лицо осенью девяносто шестого.

Женька лишь отдалённо походил на самого себя из будущего: невысокий, коренастый с широкими рабоче-крестьянскими ладонями и коричневым от загара лицом. Он был наряжен в серые брюки со стрелками и в обычную голубую рубашку с короткими рукавами (в нём ещё не проснулась любовь к спортивной одежде популярных иностранных брендов).

Лиза пошла в дом, чтобы сообщить родителям о новом госте. За забором звякнул велосипедный звонок, едва только моя нынешняя племянница скрылась за дверью. Калитка приоткрылась – Коля Синицын вкатил во двор свой покрытый дорожной пылью велосипед. Он махнул нам рукой, передал «привет автолюбителям». Поставил велосипед у сарая, отряхнул ладони.

Колю Синицына похоронили в сотне метров от могил моей жены и дочери. Я посещал его могилу всякий раз, когда приходил на Кисловское кладбище. Николай погиб в девяносто пятом году «при исполнении служебных обязанностей». С кладбищенского надгробия он всегда смотрел на меня с улыбкой, как и сейчас: аккуратно причесанный, с тонкими пижонскими усиками над губой.

Я пожал Колину руку (с длинными «музыкальными» пальцами и ухоженными ногтями).

– Наконец-то, вся банда в сборе! – объявил шагнувший через порог веранды Вовка.

Он повернул голову и крикнул в дверной проём:

– Надя, они уже здесь! Накрывай на стол.

* * *

Там, где сегодня разместился я (по правую руку от хозяина дома) в прошлый раз сидел Бакаев. Теперь Женька занял место рядом со мной. Коля Синицын (как и тогда), уселся слева от Нади. Вовка по-хозяйски придвинул к себе гранёные стаканы, разлил по ним принесённое Бакаевым вино. Сдвинул их в нашу сторону – каждый из нас взял свой стакан. Надя привстала, положила мужу в тарелку три ложки овощного салата. Установила на середину стола пиалу со сметаной и миску с парящими варениками (я вспомнил: они были с картошкой и с печенью, как я тогда любил).

– За встречу, – объявил Вовка (в прошлый раз я озвучил этот же тост).

Мы дружно продегустировали Женькино вино (по уже устоявшейся традиции, водку мы перед работой не пили).

Коля (как и тогда) вынес вердикт:

– Неплохо. Пить можно. Градусов только маловато.

– Но, но! – сказал Бакаев. – Я туда лично двести граммов медицинского спирта плеснул! Мало ему…

Я заметил, как Надя улыбнулась. Услышал, как хмыкнул Вовка.

Вспомнил, что вот прямо сейчас мой брат скажет: «Ну и что интересное произошло в нашем городе, пока я плескался в море?»

Я в прошлой жизни задал именно этот вопрос. Но в этот раз я опередил брата.

Посмотрел на него и сказал:

– Помнится, Вовчик, ты сегодня остался без моего подарка…

– Было рукопожатие, – напомнил Владимир. – Братское, подарочное.

– Было, – сказал я. – Но рукопожатие не в счёт.

Вовка кивнул, поставил на стол стакан.

– Согласен, – сказал он. – Не в счёт.

Я вынул из кармана жилета сложенный вчетверо лист бумаги (вырвал его сегодня из блокнота), показал лист брату.

Отметил, что на листок в моей руке взглянули все, кто сидел за столом.

Я величаво помахал бумагой, будто партийным билетом во время голосования.

– Есть у меня для тебя, Вовчик, кое-что интересное, – заявил я. – Настоящий подарок. И даже два.

Глава 23

Ветви вишни закрывали над нами усеянное мелкими облаками небо. Ветер чуть слышно шелестел листьями. Музыка и голоса из телевизора (который работал в доме) звучали вполне различимо: Надя оставила дверь в веранду приоткрытой. Я слышал скрип половиц – это по кухне расхаживала Лиза. Моя племянница постукивала крышками кастрюль, хлопала дверками шкафов: она в отсутствие матери проверяла кухню на предмет спрятанных «вкусностей».

Вовка облокотился о столешницу (была у меня такая привычка), посмотрел на свой подарок (на листок бумаги). Ухмыльнулся. Хитро сощурил глаза (я и не знал, что мой прищур выглядел столь ехидным).

– Что там? – спросил Владимир. – Димка, брат, ты стишок мне сочинил? Не ожидал от тебя такого. Вот удивил. Раньше ты не блистал поэтическими талантами.

Он прижал руку к груди напротив сердца. Покачал головой, вздохнул.

Его глаза хитро блеснули.

– Ну, спасибо, брат! – на выдохе произнёс Вовка. – Это точно получше рукопожатия. Даже лучше французской помады. Сам прочтёшь своё творение? Или постесняешься?

Он развёл руками, сказал:

– Не стесняйся, братишка. Здесь все свои. Обещаю, что завтра мы не процитируем твою поэму в отделении. Разве что прокуроские о ней услышат, если Надя вдруг проболтается.

Я бы заподозрил, что Вовка уже «дерябнул» тайком пару стопок водки. Если бы не помнил, что до прихода друзей в тот день не пил спиртное. Но после поезда меня тогда слегка штормило, словно я действительно приговорил «соточку». Я заметил, как Надя нахмурилась и недовольно взглянула на мужа (так она обычно выражала несогласие с моими действиями). Отметил я и то, что Вовкина жена промолчала. Как и всегда (она никогда не спорила со мной при посторонних).

– Здесь всего две короткие строки, брат, – сказал я. – Не отниму много твоего драгоценного времени. Прочту их сейчас, пока ты не перебрал добавленного в вино спирта.

Я развернул лист, издали показал сделанные на странице надписи поочерёдно всем, сидевшим за столом. Заметил недоумение на лицах Бакаева и Синицына. Улыбнулся всё ещё нахмуренной Наде.

Сообщил:

– Первым пунктом я здесь записал адрес. Улица Красноармейская, дом двадцать четыре.

Я снова показал бумагу брату и спросил:

– Вовчик, ни о чём он тебе не говорит?

Вовка опять прищурился.

– Это на нашей улице, – сказал он, махнул рукой в сторону собачьей будки. – В той стороне. Двадцать четвёртый дом… это там, где чёрная овчарка на цепи сидит? С абрикосом у забора?

Надя, Женька и Коля синхронно повернули лица в указанную хозяином дома сторону.

Я кивнул, ответил:

– Именно. Где чёрная овчарка. Этот адрес мой первый тебе, брат, подарок.

Вовка взглянул мне в лицо, покачал головой.

– Щедро, брат, – произнёс он. – Не ожидал. Повешу его в рамку над кроватью.

На этот раз после его слов улыбнулась и Надя. Женька сдержал улыбку. Коля Синицын отсалютовал Бакаеву стаканом (прикрыл им от меня свою ухмылку), сделал глоток вина.

– Очень щедро, – сказал я. – Помни мою доброту, любимый брат. Поясню тебе, что в том доме сейчас находится неплохая коллекция самодельного огнестрельного оружия. Есть и самодельные боеприпасы. В сарае оборудована оружейная мастерская. А хозяин этого дома, мастерской и оружейного склада – настоящий самородок, Кулибин нашего времени. Он изготавливает огнестрел по собственным чертежам. Представляешь? Там у него есть чему и тульским мастерам поучиться. В парке около нашего Дворца спорта в мае как раз из его изделия мальчишку ранили. Помнишь тот случай? Ты же им, как я слышал, и занимался. Разве не так?

Сидевшие за столом милиционеры уже не улыбались. Они снова посмотрели в направлении забора за собачьей будкой. Будто надеялись, что разглядят абрикос, росший у забора дома номер двадцать четыре.

– Откуда такая информация? – спросил Вовка.

Говорил он серьёзным тоном, не кривлялся.

– Информация из достоверного источника, – сказал я. – Но тебе, Вовчик, его не назову: не имею права. Твой почти сосед пока работает во имя работы. Тот образец огнестрела, что нарисовался в парке, он приятелю просто подарил. Но скоро для него и для нас всех настанут трудные времена. За следующий год цены в наших магазинах вырастут в среднем на две с половиной тысячи процентов. В семейных бюджетах наших граждан мышь повесится. Все будут зарабатывать, как смогут. А твой почти сосед на время станет торговцем оружием. Вы его, конечно, быстро вычислите. Но город наводнится его поделками. А это значит…

Я выдержал паузу, развёл руками и продолжил:

– … Таких инцидентов, как тот, что произошёл около Дворца спорта, в следующем году случится много. Пальба в городе будет, как во время праздничного салюта. Устанете фиксировать случаи. Да и в последующие годы поделки этого Кулибина всплывут неоднократно. Так что займитесь этим изобретательным товарищем уже сейчас. Чтобы в будущем не расхлёбывать последствия его кооператорской деятельности. Организуйте заявление от бдительного гражданина. На его основании возбудите дело и получите разрешение на обыск. Не мне вас учить. Работайте, товарищи капитаны… и товарищ майор.

Последнюю фразу я произнёс, повернувшись к Жене Бакаеву.

Милиционеры переглянулись и тут же вновь скрестили свои взгляды на моём лице.

– Блин горелый, откуда такая информация? – повторил Вовкин вопрос Коля Синицын.

– Ясно откуда, – в своей обычной ворчливой манере произнёс Бакаев. – От наших старших товарищей из комитета. Сливают нам этого оружейника, чтобы самим не работать.

Синицын махнул рукой.

– Я не о том спросил, – сказал он. – Я спрашиваю про повышение цен в следующем году. Цены вырастут на две тысячи процентов? Дмитрий, ты это серьёзно утверждал? Как такое может быть?

Я встретился взглядом с глазами Нади – прочёл в них тот же вопрос, который озвучил Синицын.

– Такое будет, товарищи милиционеры, – ответил я. – Точно вам говорю. Нынешние пустые прилавки в ноябре-декабре этого года вы будете вспоминать, как товарное изобилие. Полки в магазинах заблестят от чистоты и пустоты. Даже по талонам почти никаких продуктов не будет. Поэтому делайте запасы уже сейчас. В конце осени и в начале зимы вам даже мышиные хвосты покажутся деликатесом. Регионы забьют тревогу. В начале декабря Ельцин подпишет указ об «освобождении» цен со второго января. Торговля придержит на складах даже мышиные хвосты в ожидании повышения цен.

– Вот гады… – произнёс Николай.

Надя кивнула, но промолчала.

– Зато со второго января, – сказал я, – на прилавках появятся и колбасы, и шампанское. Вот только цены на все эти деликатесы вас очень удивят. Многие товары подорожают сразу в десять, а то и в двадцать раз. Как вам полкило макарон за сто пятнадцать рублей? Или сыр по триста рублей? Всё это будет в свободной продаже, без талонов. Магазины превратятся в филиалы рая. Вот только с деньгами у всех будут большущие проблемы. Цены станут расти, как на дрожжах. Будто проценты у ростовщика. Следующим летом сыр за триста рублей вам покажется невероятно дешёвым. Как вам такой оскал капитализма, товарищи милиционеры?

Я заметил, как Синицын недоверчиво ухмыльнулся.

– Сколько ты уже накопил на машину, Николай? – спросил я. – Двадцать тысяч рублей? Чуть больше? В январе купишь на них восемьдесят килограммов колбасы, почувствуешь себя настоящим капиталистом. Или придержишь деньги на сберкнижке в ожидании торжества справедливости. Через семь лет твои двадцать тысяч превратятся в двадцать рублей. Причём, их покупательская способность будет примерна такая же, как у двадцати рублей нынешних. Так что мой тебе совет, Коля: купи уже сейчас мотоцикл. Это не автомобиль, конечно. Но на ближайшие годы он тебе вполне заменит велосипед. Через полгода ты ещё поблагодаришь меня за этот совет.

Я увидел, как переглянулись Вовка и Надя – вспомнил, что у нас «на книжке» в девяносто первом году скопилось почти восемь тысяч рублей «на чёрный день».

– Вовчик, вы бы с Надей тоже свои восемь тысяч пристроили с умом уже сейчас. Чёрного дня у вас в ближайшее время не будет. Это я вам обещаю. А в следующем году вам этих денег на чёрный день уже не хватит. Посовещайтесь. И купите уже, наконец, в коммерческом магазине новый холодильник. Вашему холодильнику давно место на свалке. Цены в коммерческих магазинах сейчас кажутся высокими. Но лучше уж холодильник, чем ничего. Восемь тысяч вам, конечно на холодильник не хватит. Но я добавлю вам десятку. Мой холодильник, в отличие от вашего, прослужит ещё много лет.

Вовка усмехнулся, словно я сказал шутку.

– Димка, ты прямо экстрасенс, – сказал он. – Ты только будущее предсказываешь? Или ещё и лечить умеешь? Как Кашпировский. Или как Алан Чумак. Может, ты нам вино зарядишь, чтобы у нас после Женькиного спирта завтра похмелья не было?

Надя опустила взгляд, чтобы я не заметил в её глазах веселье. Коля Синицын маленькими глотками хлебал вино, задумчиво посматривая поверх моей головы.

– Значит, я правильно сделал, что раскошелился в мае на новый телевизор, – сказал Бакаев. – Жена бухтела. Говорила, что свой футбол я и на чёрно-белом экране посмотрю. С этой получки ни копейки не отложу, даже в заначку. С книжки сниму всё до копейки. Мясо на рынке куплю, тушёнку сделаю и в гараж отвезу. Сало посолю.

Он покачал головой, пригубил стакан.

Синицын посмотрел на Женьку – осуждения я в его взгляде не заметил.

– Дмитрий, а что написано во втором пункте твоей записке? – тихо спросила Надя.

Она посмотрел мне в глаза – я не удержался, вздохнул. Почувствовал, что у меня вдруг пересохло во рту. Я взял стакан с вином и в два глотка ополовинил его содержимое.

Заметил, что никто из сидевших за столом не ел и не пил. Они выжидающе посматривали на меня и на лист бумаги в моей руке.

Я сказал, не глядя в свои записи:

– Во втором пункте моей подарочной поэмы есть только три слова: Круминьш Василий Янович.

– Кто это? – спросил Вовка.

Он посмотрел на жену – Надя пожала плечами.

Я взглянул на тёмные глаза жены… своего младшего брата, перевёл взгляд на Колю Синицына.

– Николай, – сказал я, – ведь это ты в июне провёл опрос свидетелей по делу об изнасиловании гражданки Лосевой Инны Вениаминовны? Как продвигается расследование? Уже появились подозреваемые?

Синицын скривил губы, потёр пальцем усы.

– Хочешь сказать, что этот…

Он указал рукой на страницу из моего блокнота.

– Лосева говорила, что не запомнила лицо насильника, – сказал Бакаев.

– Зато его запомнили другие женщины, – сказал я.

– Были другие? – спросила Надя, посмотрела сперва на меня, затем на своего мужа.

Вовка пожал плечами.

– Я об этом ничего не знаю, – сказал он.

– Позвони Паше Бондареву, – сказал я. – Помнишь его? Вы с ним учились вместе. У тебя в блокноте записан номер телефона его родителей. Они помогут тебе связаться с Пашкой. Бондарев сейчас служит в дорожной милиции. У них в начале этого года было два случая изнасилования проводниц. В третьем случае проводница отбилась от насильника. Случилось это ещё на майские праздники. Насильника тогда едва не задержали. И хорошо рассмотрели. Составили вполне приличный фоторобот. Круминьша все три проводницы опознают, можете мне поверить. Даже если его не узнает ваша гражданка Лосева.

Коля Синицын снова показал на мои записи и спросил:

– А адрес этого Яновича там не указан?

Бакаев хмыкнул.

– Колян, – сказал он, – ты бы уж сразу у товарищей из комитета майорскую звезду себе на погон попросил. Чего мелочиться-то? Раз они пока такие щедрые. Скажи им спасибо и за это.

– Сомневаюсь, что в нашем городе найдётся много граждан с фамилией Круминьш, – произнесла Надя. – Да ещё и подходящих под описание, сделанное дорожниками. Найдём.

– Конечно, найдём, – сказал Вовка.

Я протянул свой подарок младшему брату.

Вовка взял его, пробежался глазами по моим записям. Кивнул.

– Неплохой подарок, братишка, – признал он. – Надина помада спасена. Подкинул ты нам работёнки. А я так надеялся, что завтра днём в отделе преспокойно поплюю в потолок.

Он сложил лист вчетверо, как совсем недавно сделал это я, сунул его в карман рубашки.

– Блин горелый, – сказал Синицын. – Получается, сейчас невыгодно взятки брать. Раз уж деньги скоро так обесценятся.

Надя и Вовка улыбнулись.

Бакаев посоветовал:

– Бери коньяком, Коля. Или водкой. Эти вещи всегда в цене.

– Или борзыми щенками, – подсказала Надя.

– Кстати, насчёт коньяка, – сказал Владимир. – Может, мы всё же Димкину бутылку оприходуем? Раз уж такие дела. Обмоем крепким градусом нашу будущую успешную борьбу с преступностью?

Его предложение поддержали все, кроме Нади – та встала из-за стола и направилась в дом.

Я смотрел на Надю, пока она не вошла в веранду. Невольно вспомнил, как мы с женой отпраздновали наше возвращение с моря тогда, ночью, когда проводили моих коллег, а наша дочь Лиза уснула.

– Димка, ты где все эти предсказания о повышении цен раздобыл? – поинтересовался мой брат. – С генеральской дочкой переспал? Или вам в комитете такое на планёрках рассказывают?