Текст книги "Купчино.Трилогия(СИ)"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 42 страниц)

Казалось бы, что "купчинский Коллизей" должен был быть любимым местом обитания бомжей, гопников и беспокойной хулиганистой молодёжи. Как же иначе? Мол, бесхозная крыша над головой.... Железные двери? Не смешите, пожалуйста. Кроме дверей, как известно, ещё и окна существуют. А отжать оконную раму – при наличии фомки и русской смекалки – раз плюнуть.... Итак, должен был быть – любимым местом. Но, по факту, не был. Почему? Пытались, естественно, поначалу упомянутые бомжи-гопники-хулиганы обжиться в "Колизее". Но только ничего хорошего у них не получилось, мол: – "Забираешься через окошко внутрь и сразу же, мля, чувствуешь – что-то ни так. Типа – тёмная-тёмная аура висит вокруг. И колючие ледяные мурашки, мать их растак, быстро-быстро бегут по спине.... Глядь, тёмные уродливые тени отчаянно прыгают по кирпичным стенам и бетонным перекрытиям. Прыгают, суки рваные, и угрожающе скалятся. А некоторые из них, свят-свят, даже с рогами.... Потом – откуда-то снизу – жалостливые стоны-крики долетают: словно бы там пытают-изничтожают кого-то. После стонов жуткий вой раздаётся. А после воя – рычание. Дикое-дикое, мля, такое.... Сердце тут же в пятки уходит-падает. И ноги – сами по себе – бежать начинают. Кажется, что ещё пару секунд назад ты был в "Колизее". А в себя уже за забором приходишь. И как бежал, и как через забор перелезал – не помнишь. Трясёт всего. Всё трясёт, мля, и трясёт. Трясёт и трясёт. Почитай, целые сутки напролёт. Даже целебный "Агдам" – под "косячок" – не помогает...".

А ещё всё Купчино (стараниями уважаемых Матрёны Ивановны и Ульяны Макаровны), было уверено, что в "Колизее" проживает самая натуральная чупакабра. Мол: – "А по ночам эта кровожадная гадина вылезает из "Колизея" и убивает-съедает всех собак и кошек, подвернувшихся под её когтистую лапу. Однажды я даже сразу двух чупакабр видела. Вот этими самыми глазоньками. Чтоб мне на месте провалиться и "Дом-2" больше никогда не смотреть...".

Слухи слухами, но бродячие собаки и кошки, тем не менее, в Купчино перевелись – как класс. За редчайшими исключениями, понятное дело. А, ведь, ещё лет семь-восемь тому назад от них было, буквально-таки, не протолкнуться.

Короче говоря, "Колизей" – среди жителей района – традиционно пользовался дурной славой, и его предпочитали предусмотрительно обходить стороной...

Итак, купчинские гопники и гопницы, неуверенно переглядываясь, молчали.

– Не бойтесь, родные, – надменно и вальяжно усмехнулась Шуа. – Ничего там страшного нет. Для меня, по крайней мере.... Отставить – глупые и бесполезные споры! Запихиваем непочатые бутылки с вином в полиэтиленовый пакет. Початые несём в руках. И за мной шагаем, путники неприкаянные. Шагаем-шагаем. Я сказала.

Она резко развернулась и, не оборачиваясь, уверенно направилась к углу дома. Гопники, не споря, дружно последовали за ней.

"Ерунда, мля, какая-то", – заторможенно подумал Зяма. – "Не хочу я туда идти, а, тем не менее, иду. Словно, мать его, зомби на верёвочке. Да и все остальные – в количестве семи подвыпивших рыл.... Это, наверное, мля, из-за виски халявного. Подмешано там, наверняка, что-то, век анаши не курить.... Ох, не кончится всё это добром. Не кончится, депутатом буду. Бежать надо отсюда. Бежать, мля, сломя голову...".

Думать-то он думал, но только никуда не бежал – брёл себе и брёл, словно бы окончательно растеряв последние остатки воли, за новой смуглолицей знакомой. Покорно, надо заметить, брёл...

Компания, прикрывая – ладонями и рукавами одежды – физиономии от встречных потоков снега, оказалась за "свечкой".

– Хрень очередная, – вяло пробормотал Ржавый. – Никогда, мать его, здешние фонари не светили. Никогда.... Ну, зачем, мля, освещать недостроенный и заброшенный объект? Незачем, ёжики колючие.... А теперь, понимаешь, горят. Так их и растак...

"Действительно, мля, горят", – мысленно согласился с корешем Зяма. – То есть, светят.... Только странный этот свет долбанный. Мутный-мутный, призрачный и чуть-чуть подрагивающий.... Ох, мама моя, мамочка. Говорила же ты мне много-много раз, мол: – "Возьмись, сыночек, за ум. Возьмись. Не шляйся ты – дни и ночи напролёт – по всяким местам подозрительным. Дома сиди и пить бросай. А ещё лучше – на работу устройся. Да и жениться тебе надо бы. Жениться, остепениться и о Будущем задуматься...". Говорила. Много раз. А я, придурок глупый и законченный, не слушал. Вот и доигрался. Поделом. По грехам и по делам гадким.... Тьфу, пригоршня холодных снежинок попала в нос. Вот же. Ап-пчхи.... Всё снежит, мля, и снежит. Мать его морозную.... Шуа легонько тронула ладонью "заборную" секцию, и та – словно калитка на петлях – распахнулась. Мля.... А теперь подошла к тёмной двери и, взявшись за железную ручку, открыла её. Просто так открыла – безо всякого ключа. Врунья дешёвая: купила, мол, она по случаю. Ага, конечно. Зараза и шалава, блин горелый...".

– Заходим, – не оборачиваясь, велела странная женщина. – Извините, милые мои путники, но обратной дороги нет. Так, вот, получилось. Не взыщите.

Они вошли. Через пару секунду под потолком зажглась длинная и узкая неоновая лампа.

Зяма, услышав, как сзади сдавленно чертыхнулась Милка, обернулся и зло прошептал:

– Совсем, лярва неумытая, ополоумела? Нашла, понимаешь, где рогатого поминать. Так и накликать, мля, недолго.

– Дык, я н-ничего т-такого..., – принялась отчаянно заикаться девица. – П-последней, мля, вошла. Развернулась, чтобы д-дверку п-п-прикрыть. А нет т-там, мля, никакой д-дверки. Т-т-только стена...

"Действительно, кирпичная стена", – взглянув, окончательно запечалился Зяма. – "Наверное, опять глюки начались, мать их галлюциногенную. Ох, не ко времени.... Кстати, а откуда здесь взялся свет? Ведь, электричества-то к "Колизею" так и не подвели.... Засада какая-то. Страшновато даже, мля, немного. Так и на измену можно подсесть. В том смысле, что жидко обхезаться – ненароком – в штанишки...".

– Шагаем, человеки пришлые, – сухим и слегка надтреснутым голосом велела Шуа.

Они и шагали – размеренно, отстранённо и равнодушно.

– Какой коридор-то длиннющий, – монотонно бормотал Ржавый. – И, мля, с уклоном.... Куда он ведёт, интересно? Глубоко под землю? А, Зяма? Молчишь, чувырло братское? Ну, молчи-молчи. Молчун хренов, мля.... А, вот, эти длинные лампочки под потолком. Непривычные, так их и растак. Гораздо тоньше стандартного "дневного света". Висят, понимаешь, через каждые десять-двенадцать метров. Висят, светят и, такое впечатление, мля, слегка шевелятся. Словно живые.... И, заметь, никаких окон нет по сторонам. Ну, ни единого. Как такое, мля, может быть? Бред бредовый и запущенный.... Ноги же сами идут. Понимаешь, Зяма? Сами собой.... У тебя, мля, аналогично? Ну-ну. Да, дела-делишки у Петрова Гришки.... А наша новенькая? Она же, мать её растак, была в кожаном тёмно-бордовом плаще. В модном и, наверняка, дорогущем. А сейчас? Дерюжка какая-то серо-бурая, типа – старенькая мешковина.... И спина у неё была прямой. А сейчас – сутулая. Даже, мля, с небольшим горбиком. Ещё и постукивает чем-то на ходу.... И голосок у неё изменился. Подозрительно, однако, гадом буду.... Эй, красотка незваная! – повысил голос. – Притормози-ка, дорогуша. Разговор к тебе имеется.

– Ась? – обернулась идущая впереди женщина. – Громче говори, милок. Туга я нынче на ухо. Стара стала, извини...

"Старуха, мля!", – мысленно охнул Зяма. – "Древняя-древняя, в рваных и драных лохмотьях. А по лохмотьям вши, так их всех и растак, ползают. Жирные такие, молочно-кремовые, мля. Шустрые-шустрые.... Старая карга на кривую клюку опирается. Ею, значит, и постукивает по бетонному полу – в такт шагам.... Носяра же у старой ведьмы приметный: длинный, крючковатый, очень мясистый и весь, мля, усыпанный крупными разноцветными бородавками. И тёмно-сизые имеются, и ярко-багровые, и нежно-розовые. Гадость неаппетитная и законченная, так её и растак, короче говоря. А глаза-то, тем не менее, прежние: чёрные-чёрные, неподвижные и бездонные – словно старинные колодцы в дикой пустыне...".

– Дык, бабушка, это я так, – смущённо вильнул взглядом Ржавый. – Показалось...

– Показалось, так показалось, – покладисто прошамкала беззубым ртом старуха. – Внучок.

– А как зовут-то тебя, бабанька?

– По-прежнему. Шуа.

– Ага, понял.... Дальше идём?

Старушенция, не ответив, резко развернулась и, бодро постукивая своей кривой клюкой по тёмно-серому бетону, зашагала вперёд.

– Что это такое, брателло? – шёпотом заканючил на ходу Ржавый. – Ничего, мля, не понимаю.

– Глюки, наверное, – так же тихо откликнулся Зяма.

– Думаешь?

– Ага, мля.... Или "травка" попалась некачественная. Или же в "семьдесят второй" химии пересыпали. Суки жадные и рваные...

Старуха скрылась за поворотом.

– Бежать надо, мля, – тоненько всхлипнув, запричитала сзади Милка. – Только ноги не слушаются. Совсем. Нет, не кончится это добром. Не кончится, курвой буду.

– Так ты и так – она самая и есть, – затравленно усмехнулся Зяма. – В том плане, что курва – самая натуральная и законченная.... Когда, родная, последний раз копейку по-честному заработала? А? Без наводок, разводок и кидалова? Сама не помнишь? Вот, то-то же.... Так что, шагай, шалава. Шагай, мля, не кисни. От Судьбы, как известно, не убежишь. Сколько, мля, не старайся...

Они по очереди, вслед за старухой, повернули за угол.

Повернули и вскоре оказались в просторном зале.

"В очень, мля, просторном", – мысленно прокомментировал Зяма. – "Метров, наверное, сто семьдесят квадратных будет. А то и больше. И в очень высоком – вплоть до десяти-двенадцати метров. Хрень охренительная и блин подгоревший.... Длинных неоновых ламп здесь нет, зато на стенах закреплено полтора десятка ярко-горящих факелов.... Ярко-горящих, мля? Ну-ну. Дыма-то нет. И смолой здесь совсем не пахнет. Надо думать, очередные глюки, мать их козырную.... Что ещё? В зале сложено – и здесь, и там – много камней: покатых, округлых и серых – всевозможных оттенков этого цвета. В центре помещения стоит деревянный истуканище. Вернее, мля, идол: метров пять-шесть в высоту, солидный и массивный, очень тёмный (наверное, от старости), с характерно-рассерженной физиономией – ну, прямо как у нашего участкового, не к ночи, гад, будь помянут.... А по углам ещё четыре идола расположились – пониже и посветлей "главного". Да и деревянные физии у них, мля, чуток поприятнее.... Ещё возле каждого истукана беспорядочно набросано много-много светло-жёлтых и жёлто-чёрных костей. А среди костей стоят бронзовые котлы: возле "главного" идола – огромный, возле других – раза в два поменьше. Всё как у людей, так его и растак.... Что там у нас в котлах? Сейчас, мля, посмотрим. Сейчас-сейчас.... Меха какие-то, типа – шкурки пушных зверьков, серебряные монетки различных размеров и разноцветные речные раковины. Барыжий вариант, короче говоря.... В правой стене – круглая дыра: диаметром, наверное, с полметра. Может, чуть меньше. Вентиляционный ход, мля, надо думать. А других входов-выходов – кроме нашего коридора – не наблюдается.... И старуха-проводница – вместе со своими уродливыми бородавками – куда-то запропала. Словно бы под землю провалилась...".

– Это – капище, – задумчиво промолвила Милка. – Я про такие ещё в школе читала. В учебнике. Жертвенное, мля, капище, раз кости возле идолов сложены...

– Гонишь, наверное? – непонимающе набычился Зяма. – Капище, говоришь? А капище – кого конкретно?

– Ну, земеля, ты и спросил.... Бога какого-то, не иначе. Северного, мля, Бога.

– Почему – северного?

– Ну, как же. Камушки здесь характерные: округлые и светлые. Таких, мля, на нашем севере очень много. Я когда под Воркутой срок мотала – вдоволь на них насмотрелась.... Ой, кто здесь?

– Хи-хи-хи! – разнеслось по залу. – Это я, Шуа...

Из-за "главного" идола вышла восьмилетняя – на вид – девчушка: худенькая, улыбчивая, скуластенькая, со светлыми смешными косичками, черноглазая, в простеньком светло-голубом платьице в крупный чёрный "горох".

– Какая, мля, симпатичная пигалица! – слюняво ощерился Ржавый, которого пару лет назад обвиняли в педофилии, но доказать так ничего и не смогли. – Иди ко мне, лапочка с косичками. Вкусной конфеткой угощу.

– Хи-хи-хи!

– Сейчас поймаю проказницу...

Девчонка, увернувшись от Ржавого, подбежала к правой стене, ловко залезла в круглое отверстие вентиляционного хода и была такова.

– Ушла, мерзавка. Жаль.

– Не о том думаешь, морда озабоченная, – нахмурился Зяма.

– А о чём надо, атаман, мля?

– Если бы я знал.... И ругаться прекращай, приятель. Надоело. Не надо больше. Ни к чему...

– Тяф-тяф-тяф! – донёсся азартный лай.

Через полминуты в зал – из коридора, по которому недавно прибыли гопники, – вошла женщина.

"Ничего же себе!", – мысленно восхитился Зяма. – "Самая натуральная королева – в нарядном средневековом платье: сплошные кружева, оборочки и рюшечки, а ещё и "стоячий" воротник, украшенный самоцветами.... Да и не в платье, собственно говоря, дело. Осанка у неё королевская. Да и выражение породистого лица, обрамлённого высокой и изысканной причёской. А глаза – ожидаемо – чёрные, неподвижные и бездонные.... Двух маленьких чёрных собачек ведёт на длинных кожаных поводках. Точно такие, кажется, были у знаменитого клоуна Карандаша. Мне мама про него частенько рассказывала в детстве. И картинки показывала.... Эх, мама-мамочка, как же это? Почему всё так позорно сложилось? Ну, почему? И назад, как назло, уже не повернуть.... Поплачь по мне, пожалуйста. Поплачь.... Кстати, ни на грамм не удивился бы, если на поводках были бы не чёрные скотч-терьеры, а, наоборот, белые-белые песцы. По крайней мере, это выглядело бы логичней...".

– Что же вы такие шумные, путники? – надменно поморщилась женщина-королева. – Бродите по ночному городу. Кричите. Грязно ругаетесь. Гогочете. Мирным людям спать не даёте.... Зачем? Разве вы не знаете, что Шуа ненавидит шум? И Войпель его не любит.

– И что это за фря припёрлась? – подобрав с пола тёмно-серый кусок бетона, возмутился недалёкий и туповатый Ржавый. – Нотации, мля, читает? Для этого нас сюда и заманили? А? И глюками пугают? Так вас всех, черноглазых, и растак...

"Напрасно он это", – чувствуя, как его охватывает вселенская безысходная тоска, подумал Зяма. – "Совсем-совсем напрасно...".

– Пусть будет – как будет. И как должно быть, – брезгливо усмехнувшись, торжественно объявила королева. – Каждому да воздастся – по делам и грехам его. Не нами придумано, не нам и отменять...

Последовал лёгкий кивок головы, украшенной высокой королевской причёской, и длинные кожаные поводки мгновенно исчезли-растаяли. А маленькие скотч-терьеры тут же начали стремительно расти, превращаясь в огромных зубастых монстров – с круглыми глазищами, горевшими нестерпимым ярко-жёлтым огнём, и длинными мускулистыми лапами-руками, оснащёнными кривыми острыми когтями.

"Пора", – решил Зяма и рванул – что было сил – к круглому вентиляционному ходу в правой стене.

Рванул и краешком глаза – на бегу – заметил, как один из желтоглазых монстров прыгнул вперёд и сделал резкое движение когтистой лапой. Брызнула чья-то красно-бурая кровь. Раздался отчаянный вопль, полный нестерпимой боли и чувства полной и окончательной безысходности...

Где в этот момент находился второй зубастый монстр?

К сожалению, он выпал из поля зрения. Впрочем, это уже не имело никакого значения.

Зяма, засунув голову и плечи в вентиляционный ход, пополз. Вернее, попытался это сделать.

"Чёрт, кажется, застрял", – пронеслось в голове. – "Даже и полтора метра не преодолел. Жаль...".

Пришла-навалилась острая и жгучая боль.

– Это мне только что откусили ноги, – прошептал Зяма.

Прошептал и умер...

Не спалось ей этой ночью: сон приходил и уходил, сменяясь вязкой дрёмой, вновь возвращался, снова покидал...

Да и снилось – в коротких обрывочных снах – чёрт знает, что: маленькие чёрные собачки и какие-то огромные полуголые мужики – с тёмно-тёмно-красной кожей, ярко-жёлтыми глазами, острыми зубами и длинными лапами-руками, оснащёнными кривыми чёрными когтями. А ещё навязчиво мелькали – перед внутренним взором – огромные лужи красно-бурой крови, в которых лежали-валялись ошмётки чьих-то растерзанных тел.

– Не к добру это, – тревожно ворочаясь с боку на бок, сварливо ворчала Матрёна Ивановна. – Ох, не к добру. Быть беде.... А Дмитрий Силыч-то как храпит в соседней комнате. На все лады, сокол ясный, заливается...

В какой-то момент она поняла, что больше уже не уснуть. А осознав это, слезла со старенького продавленного дивана, наспех, не включая света, оделась, покинула квартиру, вышла на улицу и устроилась на любимой скамейке, врытой в землю возле подъезда.

Вскоре вокруг начало явственно сереть.

– Наступает "час волка", – тихонько пробормотала Матрёна Ивановна, которая, не смотря на безобидный внешний вид (мол, тихая и мирная бабушка "Божий одуванчик"), прожила очень беспокойную, сложную и насыщенную жизнь. – Час – между умирающей ночью и нарождающимся рассветом. Очень непонятное, загадочное и неверное время, когда много чего происходит. Например, среди серьёзных диверсантов принято – начинать все особо важные и знаковые операции именно в "час волка". Так, уж, издавна повелось. Не нами придумано, не нам и отменять...

Из-за угла "свечки" – со стороны "Колизея" – показались две тёмные высоченные фигуры, которые, сгибаясь под тяжестью, волокли куда-то большие тёмные мешки.

"Мешки связаны попарно и переброшены через плечи", – непроизвольно отметила наблюдательная Матрёна Ивановна. – "Два облома умножаем на два – получаем четыре плеча. Ещё раз – на два. Следовательно, имеем восемь плотно набитых мешков...".

Глава вторая

Купчинские реалии

На улицу – по привычке, укоренившейся за последние два года, – он вышел ровно в девять утра.

Что это за привычка такая и откуда она взялась?

Чисто профессиональная: восемь ноль-ноль – подъём с завтраком, восемь тридцать – связь-планёрка с Большой землёй, девять ноль-ноль – начало процесса снятия показаний с датчиков и измерительных приборов. Впрочем, к этой теме мы вернёмся чуть позже...

Итак, в девять ноль-ноль Сергей Яковлев вышел на улицу и, оглядевшись по сторонам, мысленно подытожил: – "Обалденная погодка нынче образовалась – безо всяких-всяческих последствий и напоминаний о вчерашней нежданной метели: яркое голубое небо над головой, полное безветрие, беззаботные купчинские птички ласково щебечут в разноцветной осенней листве. Молодцы, птахи. И дальше – щебечите, не возражаю.... Да и температура окружающего воздуха соответствующая, в том смысле, что достаточно мягкая: на уровне плюс десяти-двенадцати градусов. Милая осенняя лепота и классическое русское "бабье лето" в одном флаконе, короче говоря.... Так-с, а что делать дальше? В такую-то, учитывая сущность субботнюю, рань раннюю?".

Вообще-то, он планировал посетить – с визитом вежливости – Сан Саныча, своего (в юности), тренера по дзюдо: поболтать о том и о сём, да и совета – чисто на Будущее – спросить. Мол, лишним не будет. Но.... Не в такое же раннее время. Тем более – субботнее...

– Зачем же – без должного и экстренного повода – будить хороших и семейных людей? – пробормотал Сергей. – Возможно, что у Саныча уже и внуки с внучками имеются. Когда я уходил в армию, его дочке уже девять лет исполнилось. Так что, как говорится, вероятность "дедушкиной должности" имеет место быть.... Ага, ветерок подул. Восточный. Следовательно, с Ладоги дует. Сейчас на Кариджской косе, наверняка, крупный окунь отлично клюёт. Надо будет – при первой же возможности – на рыбалку выбраться, пока затяжные осенние дожди не зарядили. Типа – Душу отвести.... А сейчас стоит, пожалуй, пивка выпить. Соскучился я что-то по купчинскому пиву.... Ох, ты, совсем запамятовал. В Питере же нынче начинают торговать алкогольными напитками только с одиннадцати утра. Совершенно дурацкое, на мой частный взгляд, правило. Так и отдаёт – за версту – дешёвым лицемерием. Перестарались местные господа депутатики. Однозначно – перестарались. Других забот-хлопот у них, зажравшихся и упакованных, видите ли, нет.... Ничего, попробуем обойти этот пуританский запрет. Попытка, как известно, не пытка. А дельный запасной вариант – у опытного человека – завсегда отыщется...

Он бодро зашагал – наискосок – в сторону Бухарестской улицы: там, на краю большого сквера, издавна (ещё со времён приснопамятной "горбачёвской" Перестройки), работал-функционировал чудо-ларёк, торговавший пивом-вином-водкой и традиционно плевавший на все запреты и ограничения.

«Ага, торгует, родимый», – приближаясь к намеченному объекту, обрадовался Сергей. – «Молодой человек отходит от ларька: бледный, помятый, с приличными „мешками“ под бегающими глазками. С крепкого бодуна, надо думать.... Только почему-то без полиэтиленового пакета. Ну, может, по карманам банки-бутылки распихал. Бывает.... А на козырьке павильона красуется прямоугольная вывеска, мол: – „Автозапчасти, шины и моторное масло“. Конспираторы, однако...».

– Пивка бы мне, – приветливо улыбнулся худосочному ларёчнику-азербайджанцу Сергей. – "Жигулёвского", к примеру. Производства комбината имени легендарного атамана Степана Разина.

– Чаво? – удивился доходяга.

– Пивка бы мне, любезный.

– Издеваешься, мужик? Мы пивом не торгуем.

– А чем же тогда торгуете? – выжидательно прищурился Сергей.

– Чем надо, тем и торгуем. Например, запчастями для подержанных автомобилей, – совершенно по-хамски ухмыльнулся азербайджанец, но встретившись взглядом с глазами нестандартного покупателя, тут же резко сбавил обороты: – Нет у нас пива, земеля. Извини, не держим.... Ты не местный, что ли?

– Местный. Только отсутствовал долго. Почти двенадцать лет.

– Ого. Солидно, земеля. С возвращеницем тебя.

– Спасибо, конечно.

– Всегда – пожалуйста. Рад помочь хорошему человеку.

– И чем же это я – так хорош? – заинтересовался Сергей.

– Глаза у тебя очень...э-э-э, серьёзные, – пояснил ларёчник. – По крайней мере, один из них.... А пивком ты у "Ленты", что на углу с улицей Димитрова выстроили, можешь затариться. В том смысле, что в самом магазине им торгуют только с одиннадцати, но там сбоку маленькая кафешка имеется. Зайди, поулыбайся девчонкам: глядишь, и продадут.

– Спасибо за совет.

– Не за что, уважаемый. Заходи ещё...

Сергей двинулся по достаточно широкой гравийной дорожке, проходящей через сквер, в сторону «Ленты» и вскоре повстречался со знакомыми старушками.

– О, Серенький вышел на утренний променад, – обрадовалась Матрёна Ивановна. – Удачного тебе утра, добрый молодец.

– И крепкого здоровья, – дополнила Ульяна Макаровна. – А ещё и жены понимающей да ладной.

– Здравствуйте, бабушки, здравствуйте, – улыбнулся в ответ Сергей. – Долгих вам лет жизни и внуков-внучек заботливых.... Куда это вы – с утра пораньше?

– Не "куда", а "откуда", – поправила въедливая Матрёна Ивановна. – Из "Ленты", стало быть. Там сегодня – скидочная акция на яйца куриные. Вот, мы с подружкой и приобрели по "решётке". Рачительная экономия – залог счастливой и сытой старости.... А ты, значит, решил свежим купчинским воздухом подышать?

– Типа того. Вернее, захотелось пивка выпить: родного, питерского.... Сунулся – по старой памяти – в знакомый ларёк. А там пива и не продают. Обидно.

– Это ты, милок, про "Автозапчасти" толкуешь?

– Ага, вон про те, – указал рукой Сергей.

– Там уже давно поменяли профиль бизнеса, – саркастически усмехнулась Ульяна Макаровна. – Был, понимаешь, "алкогольный" профиль, а стал – "наркотический".... Анашой, Серый, в этом павильоне торгуют. А ещё и всякими курительными химическими смесями. Называются – "спайс". Вот, так-то.... Мы уже и самому Сомову жаловались. Но пока даже и он ничего сделать не может.

– Павел Андреевич до сих пор в участковых ходит? Всё так же – в лейтенантском звании?

– Ха-ха-ха! – развеселились старушки. – Ну, юноша, ты и сказанул! В участковых ходит? Ха-ха-ха...

– Пашенька у нас нынче возглавляет "пятнадцатое" отделение полиции, – отсмеявшись, сообщила – с гордостью в голосе – Матрёна Ивановна. – В высоком звании подполковника.... А как же иначе? Отслужил в родимых Органах целую кучу лет? Отслужил. Причём, в том самом районе, где и родился. Откуда и в доблестную российскую армию уходил. Куда потом и вернулся. Это о многом, ей-ей, говорит.... Не посадили – в рамках компании по борьбе с коррупцией? Нет, до сих пор на свободе. Не застрелили – в бурные и неверные девяностые годы? Пытались, конечно. И не один раз. Но ничего у них, сук грязных, не получилось. Так, только два сквозных ранения да контузия лёгкая.... Не выгнали из славных Рядов? Ну-ну. Не смешите, пожалуйста. Надёжные и несуетливые кадры, они всегда в цене.... Долго шёл от лейтенанта до подполковника? Не вопрос. Скромность, как всем известно, она украшает человека. В том смысле, что правильного и нормального человека. Отнюдь, не депутатов – всех уровней, мастей и созывов.... Хороший, тёртый и правильный кадр, короче говоря. Честно служил. Перед вышестоящими не прогибался. Карьеры, нагло идя по головам сослуживцев, не строил.... Воровал? Типа – по скромному "крышевал" отвязанных азербайджанских торгашей, жмущихся к станции "Купчино"? Наверное, ёшки-матрёшки. Кто нынче без греха? Но, судя по всему, делал это вдумчиво и без излишней жадности. То есть, дружа с головой.... Прошёл наш бывший участковый и недавнюю внеочередную переаттестацию. Причём, без всяких вопросов, подозрений и нареканий.... Более того, Сомов – в своё время – даже всё Фрунзенское РУВД возглавлял. Только совсем недолго, около девяти с половиной месяцев: внезапные кадровые изменения произошли в руководстве Городского Управления полиции – один генерал ушёл на заслуженную пенсию (но раньше запланированного срока), другой (из Москвы белокаменной), пришёл ему на смену. А новая метла, как известно, она всегда по-новому метёт. Вот, нашего Павлика и перевели – с понижением в должности – на "пятнашку". Бывает...

– Почему же подполковник Сомов не может справиться с этим "наркотическим" ларьком? – непонимающе нахмурился Сергей. – Или же не хочет?

– Хочет-хочет, не сомневайся, милок. И даже очень. Но эта торговая точка самому Бесу принадлежит. Совсем, согласись, и не шутка.

– И этот мутный деятель до сих пор здесь? Не ожидал, честно говоря.... Но, как же так? Всю "бесовскую" банду ещё при мне арестовали. Дело к суду шло.... Неужели – откупился?

Тут такое дело – в плане очередного короткого отступления. Когда-то давно Беса звали – "Васька Харитонов", и трудился он – в качестве второго секретаря – во Фрунзенском райкоме ВЛКСМ города-героя Ленинграда. Потом началась бестолковая Перестройка, и Ленинград однажды, почти незаметно для его населения, преобразовался в Санкт-Петербург. Да и славный Ленинский комсомол подевался куда-то. В том плане, что перестал выплачивать своим функционерам высокие зарплаты. И Васька – сугубо для начала – подался в многоликие отечественные кооператоры, а чуть позже, когда подвернулся подходящий случай, переквалифицировался в идейного рэкетира и стал именоваться – "Бесом".

– Ничего тогда у Харитонова не получилось, – заверила Ульяна Макаровна. – Хотя и старался, конечно, мерзавец прожжённый. Не без этого. Но посадили – морду рэкетирскую – на восемь долгих-долгих лет. Поделом.... Но что, собственно, из того? Отсидел Бес положенный срок, да и вернулся в родимое Купчино. Вернулся, оклемался, отъелся, остепенился и даже устроился на престижную и высокооплачиваемую работу – помощником депутата к одному из своих подельников прошлых тёмных лет, подавшемуся в политику. А другой его верный кореш в Смольном сидит, совсем рядом с самим господином Губернатором. И третий высокопоставленный дружок есть, и четвёртый.... Так что, голыми руками нынче Ваську не взять. По крайней мере, за неполные два месяца у начальника "пятнашки" ничего толкового не получилось. Так, только сплошные начальственные окрики и выволочки. Но наш Пал Андреевич упорный: обязательно – рано или поздно – прикроет эту позорную лавочку. Вместе с Бесом, естественно.... Эх, будь мы с подружкой помоложе и порешительнее.

– И что бы вы тогда сделали?

– Подошли бы тёмной ночью к торговой точке. Связали бы продавца. Потом подогнали бы кран и погрузили бы ларёк на прицеп. Отвезли бы его к Кирпичному пруду, да и, особо не сомневаясь, утопили бы. Делов то.... А, Серенький?

– Нормальный вариант, – одобрил Сергей. – Простенько и со вкусом. Ничего не имею против....

– По поводу упомянутого Кирпичного пруда, – озабоченно покачала головой Матрёна Ивановна. – Тут, Серёженька, такая ситуация. Сегодня не спалось мне. Видимо, к перемене погоды. Ещё перед рассветом встала, оделась и вышла на улицу. Сижу себе на лавочке возле подъезда, размышляю о всяком и разном.... Засерело. Глядь, два тёмных облома шагают со стороны "Колизея". Здоровенные такие из себя: высоченные, широкоплечие и, такое впечатление, голые. Или же полуголые. Не разобрала – в этой предрассветной серости. И лиц не рассмотрела. Только круглые глаза блеснули – ярко-жёлтым. И кожа порой – в тусклых отблесках уличных фонарей – отливала багровым. Та ещё картина маслом, мне даже страшно стало. Совсем чуть-чуть.... Так вот. Эти тёмные обломы волокли, перебросив через свои широченные плечи, попарно связанные большие мешки. Всего, значит, было восемь огромных мешков.... И что ты, Серый, думаешь? Приходим это мы сегодня с Улькой к "Ленте". К восьми тридцати. То бишь, к самому открытию магазина, как и полагается. А через перекрёсток – возле Кирпичного пруда – целая куча "ментовских" машин стоит. Что ещё такое случилось-приключилось? Поговорили мы с другими старушками, что за дешёвыми куриными яйцами пожаловали. Выяснилось, что утром рыбаки обнаружили в пруду несколько огромных брезентовых мешков. Вытащили один из них на песчаный берег (интересно же – что в нём), вскрыли. А там – куски человеческих тел. Странные такие куски: словно бы те тела не рубили (обычным топором, к примеру), а рвали на части – острыми зубами и кривыми когтями.... Вот, такие, Серёженька, дела нехорошие творятся в нашем с тобой Купчино. Ладно, парнишка, иди – ищи своё пиво пенное. Да и мы с Ульянкой побредём потихоньку. К дому...

Он подошёл к «Ленте»: возле пруда, действительно, было припарковано несколько полицейских машин – три легковушки и два фургона.

"Странное это место – Кирпичный пруд", – остановившись, подумал Сергей. – "Со своей собственной историей и нестандартной аурой.... В "Петровские времена" здесь протекал один из безымянных притоков реки Волковки. И уже тогда эта территория считалась "нечистой и проклятой". Дело было в далёком 1703-ем году, сразу после взятия Петром Первым шведской крепости Ниеншанц. Шведы, всерьёз обидевшись за это взятие, задумали учинить удачливому противнику быстрый и полноценный реванш, для чего воинский корпус знаменитого генерала Кронгиорта, выполнив хитрый обходной манёвр, решил напасть на русские войска с юго-востока. Решить-то решил, но только почти сразу же бесславно увяз в топких купчинских болотах (деревушка тогдашняя, что была выстроена рядом с болотами, называлась – "Купсино"), и, потеряв восемь драгун утонувшими, вынужден был отступить. Место, где коварная пучина поглотила незадачливых шведских солдат, нарекли – "Погостом", и купчинские крестьяне потом долгие годы рассказывали, что неоднократно – в предзакатных сиреневых сумерках – видели там Призраков утонувших шведов. Мол, неуклюже прыгали с кочки на кочку, зубами противно скрежетали, слезливо молили о помощи и проклинали, не стесняясь в выражениях, всех и вся.... В девятнадцатом веке на месте "Погоста", предварительно засыпав топкие болота бутовым камнем, песком и щебнем, построили большой кирпичный завод, и вся прилегающая к нему территория так и стала именоваться в народе – "Кирпичный завод". А русло безымянной речушки было безжалостно раскопано, углублено, расширено (кирпичи-то из глины делали), и вскоре там появился-образовался большой и глубокий пруд. И нарекли его соответственно, мол – "Кирпичный пруд".... Но старинное проклятье, как шептались местные жители, продолжало действовать. Случилась как-то холодная и мокрая весна, и чуть ли не половина рабочих завода слегла. Бред, горячка, сухой кашель. Пневмония, если по-научному. Многие, порядка тридцати пяти человек, померли. Заводское начальство и велело, дабы не поднимать излишнего шума, похоронить покойных по-тихому, то есть, в пруду. Мол, привязали по-простому тяжёлые железяки к ногам мертвецов, да и сбросили последних в дальний омут.... Потом случилась Октябрьская революция. Несколько лет завод не работал. Но во времена ленинского НЭПа его восстановили какие-то ушлые кооператоры. Восстановили, запустили и стали обеспечивать ближайшие советские стройки качественным и недорогим кирпичом. Но это, увы, продолжалось недолго. В России, как и заведено, вовсю задули новые политические ветра, и НЭП – как ошибочное и насквозь вредоносное явление – отменили. В 1934-ом году завод вновь закрыли, ушлых кооператоров успешно разоблачили, осудили и расстреляли.... А ещё через пару-тройку лет в пустующих заводских помещениях организовали что-то вроде секретно-опорного пункта НКВД. Звуки ружейных выстрелов – и одиночных, и залпами – долетали с той стороны с пугающей регулярностью. Опять по округе поползли пугающие слухи о Привидениях и Призраках, разгуливающих звёздными ночами по каменистым берегам пруда. Говорили даже о вурдалаках и оборотнях с волчьими и медвежьими головами.... В послевоенные годы завод отстроили заново, и он ещё долгие-долгие годы снабжал Фрунзенский район кирпичом, тротуарной плиткой и массивными бетонными урнами. А пару-тройку лет назад (матушка сообщила по телефону), многострадальный кирпичный завод безжалостно (и окончательно), снесли, а на его месте начали строить современный жилой комплекс.... Ну, да, на противоположном берегу пруда, действительно, возвели несколько симпатичных многоэтажек...".