Текст книги "Купчино.Трилогия(СИ)"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 42 страниц)

Вся обочина (и частично тротуары), была плотно заставлена разномастным автотранспортом. Где-то вовсю, позабыв про реалии, тенденции и модные тренды двадцать первого века, наяривала разухабистая гармошка, и скрипучий старушечий голос самозабвенно орал матерные частушки. С другой стороны доносился-долетал магнитофонный "Интернационал": – "Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов...".

Тёмно-синий забор – по прямому и строгому указанию Главы администрации Фрунзенского района – был заранее демонтирован и сложен аккуратными высокими стопками на берегу злосчастного пруда. А рядом со скромным строительным вагончиком гордо и независимо возвышалась солидная трибуна, сколоченная – со знанием дела – из толстых сосновых досок.

– Настоящее чудо современной архитектуры! – восторженно объявил дедок бомжеватого вида, шагавший рядом с Пашкой. – А как приятно пахнет свежей сосновой стружкой! Прелесть! Правда, майор?

– Правда. Прелесть...

Всё, вроде бы, шло нормально. Посты – и местные и районные – были дисциплинированно выставлены в нужных местах. Никаких эксцессов и происшествий не наблюдалось. Полицейские, лениво переминаясь с ноги на ногу, откровенно скучали. Граждане и гражданки, язвительно пересмеиваясь, беззаботно кучковались. Неправдоподобно-крупные и разлапистые снежинки опускались с неба.

Сомов заметил жену, бравшую интервью у какого-то худосочного очкастого субъекта в кожаной кепке, но подойти так и не решился, Александра фанатично обожала свою профессию и люто ненавидела, когда её – без веских на то причин – отвлекали от любимого дела.

– Павел Сергеевич! – позвал властный голос. – Господин майор! Подойди, пожалуйста, к нам.

Между строительным вагончиком и новёхонькой трибуной разместилась, тревожно шушукаясь между собой, стайка местных чиновников и депутатов. А команду "подойти" отдал ни кто иной, как Толстый бастард.

Пашка, ободряюще подмигнув на прощанье разговорчивому дедку, подошёл, вежливо поздоровался со всеми за руку, доложился, мол: – "Всё идёт по плану...", после чего спросил:

– А где подполковник Назаров?

– Пошёл нежных москвичей встречать, – презрительно поморщился Бокий. – Дабы – с непривычки – не затерялись в толпе. Народу нынче набежало – тысячи, наверное, три. Если не больше. Мест не хватает. Уже пару сотен обывателей, ни у кого не спрашивая разрешения, переместились на лёд замёрзшего пруда. Как бы, не дай Бог, не провалились.... А в заявке значилось – полторы тысячи. Есть, конечно, формальный повод – отменить митинг. Но, честно говоря, боязно. Как бы купчинская революция, мать её, не началась. Да и разнообразной прессы прибыло – как собак нерезаных. Телевизионщики, мать их засранцев, всюду шастают...

– Россияне, земляки, проявляйте гражданскую сознательность! – долетел, усиленный мегафоном, голос лейтенанта Савченко. – Прекращайте распивать крепкие спиртные напитки в неположенных местах! Это является противозаконным!

В ответ на лейтенантский призыв раздался звонкий свист, сопровождаемый дружным улюлюканьем.

– До назначенного времени осталось примерно тридцать пять минут, – зябко передёрнул широкими плечами заместитель Главы районной Администрации по молодёжно-спортивной политике. – Но, честно говоря, как-то неуютно. Может, уже начнём?

– Неплохо было бы, – вздохнул Толстый бастард. – Но, к сожалению, нельзя. Велено дождаться московского депутата. Шеф чётко и однозначно сказал на вчерашнем совещании, мол: – "Без Митрофаненко, мать вашу, не начинайте...".

– А где он сам? В смысле, районный Глава?

– Умный. Напросился на экстренный приём к Губернатору. Теперь, ежели что, отмажется. Мол: – "Лично не присутствовал на гадком мероприятии. Был занят делами государственной важности...". И это, между нами девочками говоря, нормально. Для Главы района, я имею в виду.

– Господин Митрофаненко задерживается, – нейтрально зевнув, сообщил Сомов. – Я его, суку вальяжную, минут сорок пять тому назад видел возле метро "Купчино". Попивал, никуда не торопясь, испанское винишко в одном из заведений местного общепита. Видимо, жажда – в дороге дальней – замучила.

– В каком конкретно заведении?

– В "куриной" закусочной, работающей по тупым американским стандартам и калькам.

– Шалава наглая и отвязанная! – неожиданно разозлился Николай Фёдорович. – Опять взялась за старое? Вот, ужо, я ей устрою! Напомню – о печальной участи Дездемоны.... Ладно, не будем ждать господина депутата. Начинаем прямо сейчас.... Отставить возражения! Принимаю всю полноту ответственности на себя. За мной, господа и товарищи!

Но пройти на трибуну – с первой попытки – не получилось. Лысоватый матёрый мужик с китайским мегафоном в руках, сидящий на узкой лесенке, ведущей на помост, глядя на чиновников глазами серьёзного и несуетливого убийцы, заявил:

– Проход закрыт, уважаемые слуги российского народа. Придётся, однако, подождать.

– Что ты себе позволяешь, Антонов? – возмутился заместитель Главы районной Администрации по молодёжно-спортивной политике. – Мы будем вынуждены применить грубую физическую силу...

– Кишка тонка, – презрительно сплюнул в сторону мужик. – Всю кодлу урою, даже не вспотев.... Интересуетесь, почему проход закрыт? По кочану. То есть, на законных основаниях. За чей счёт построена данная трибуна? А? Не слышу ответа.

– Э-э-э, – замялся Толстый бастард. – Кажется.... Не знаю.

– Хорошо, проинформирую. Не гордый.... Финансовым спонсором по возведению данного архитектурного сооружения выступило некоммерческое партнёрство – "Кирпичный завод". Так что, любезные мои, отдыхайте. То бишь, перекуривайте в сторонке и покорно ждите отдельного приглашения. Как бы так оно...

– Брюс, кончай выёживаться, – посоветовал Пашка. – Народ заскучал. А как русские люди борются со скукой? Правильно, алкоголь усердно вкушая. Как бы оно – ни того.... А? Я, мать его, в плане массовых беспорядков.... Сечёшь? Давай, морда лысая, команду на начало митинга. Исходя из жизненной серии: – "Быстрей начнём – быстрей закончим...".

– Ну, если сам майор Сомов настаивает.... Только, так его и растак, договариваемся сразу, господа власть предержащие, что называется – на берегу. Сперва выступают двое наших, потом – двое ваших. И так далее. До полного и нескончаемого маразма, – главный купчинский "дозорный" упруго поднялся на ноги и, поднеся ко рту мегафон, объявил: – Дорогие купчинцы! И прочие сочувствующие петербуржцы! Митинг начинается через десять минут! Дружно и весело подтягиваемся на мой мужественный голос! Подтягиваемся! Активистам некоммерческого партнёрства "Кирпичный завод" просьба пройти на трибуну! Повторяю....

Пашка, смекнув, что на трибуне будет тесно, ловко забрался на крышу строительного вагончика. Вид с крыши открывался шикарный: разномастное и бескрайнее народное море, крохотные "камуфляжные" островки полиции и спецназа, яркие полотнища лозунгов.

– Даёшь волю вольную, – вполголоса зачитывал худенький подросток, расположившийся рядом с Сомовым. – Россия – для русских. Очистить пруд и запустить в него волжских осетров. Чиновников-коррупционеров – под суд. Эрнесто Че Гевара – с нами. Даёшь – народный парк культуры и отдыха. Все российские бизнесмены, чиновники и депутаты – сволочи.... Хрень хреновая. Абсолютно ничего креативного и интересного. Так, обычная лабуда, уже навязшая в зубах. То есть, в ушах...

Первым слово взял однорукий и худощавый очкарик в кожаной кепке, у которого – совсем недавно – Сашенция брала интервью.

Откашлявшись, он выдал – через мегафон – дурацкий стишок:

Над моим сердцем – профиль Че Гевары,

Впереди – долгий путь.

Пойте, звените в ночи гитары,

Нам не давая уснуть.

Жирные свиньи в гламурных одеждах

Жадно лакают бордо.

А на закуску я им, как и прежде,

Предложу лишь говна ведро...

– Браво! – одобрительно завопила и заулюлюкала публика. – Молодец! Ату! Свиньи! Крой их дальше, Димка! Так его и растак!

Однорукий очкарик, вежливо поблагодарив собравшихся, принялся – с юношеским пылом и задором – азартно клеймить мировой и отечественный капитализм.

"Странно всё это", – задумался Пашка. – "Какой-то вшивый развлекательно-офисный Центр вызвал такой народный, столичный и поэтический ажиотаж? Позвольте, однако, не поверить.... Некоммерческое партнёрство, понимаешь, организовали, трибуну построили, даже Дозор подтянули. Неспроста всё это, блин. Неспроста.... Чутьё мне подсказывает, что без сильной и заинтересованной "руки" здесь не обошлось. Кто же стоит за этим красочным и однобоким спектаклем? И какие цели-задачи этот неизвестный – "кто-то" – преследует? Надо будет потом, на досуге, потолковать на эту тему с Гриней Антоновым. Серьёзно, имеется в виду, потолковать – под пиво с вяленой воблой и подсолёнными сухариками. А потом ещё – для пущего эффекта – водочки добавить. По мокрому. Типа – закуска кончилась..."

Оппозиционеры, выговорившись от души, передали митинговую эстафету представителям официальной Власти.

Толстый бастард, взяв в руки мегафон, завёл свою фирменную волынку про "бесплатные Клубы по интересам". Но, на этот раз, на купчинцев сладкие речи Бокия особого впечатления не произвели. Уже через пять-шесть минут слушатели начали недовольно роптать. Кто-то глумливо свистнул. Зазвучали нелицеприятные призывы, мол: – "Болтуна – на мыло! Даёшь, так его и растак, следующего!".

– Как же вы не понимаете, уважаемые сограждане? – продолжил надрываться Николай Фёдорович. – Данный Центр, так его и растак, строится сугубо для вас. В нём, честью клянусь, даже будет оборудован опорный пункт партии – "Единая Россия". Прошу вас, земляки, проявить гражданскую сознательность!

– Пархатый чукотский волк тебе, бастарду, земляк! – предсказуемо ответили из толпы.

– Пропустите! – около трибунной лестницы наметилось внеплановое оживление, сопровождаемое бойкой толкотнёй. – Немедленно дайте пройти! Расступитесь!

Через минуту с дырочкой, сверкая стёклами умных профессорских очков, на трибуне появился депутат Митрофаненко и, беспардонно отобрав у Бокия мегафон, заявил:

– Я – законно-избранный представитель великого русского народа! И все вы, милые петербуржцы, знаете меня!

– Знаем! – радостно отозвались "милые петербуржцы". – По телику видали! Ура! Заливай, клоун дешёвый! Слушаем!

– Я – полностью на вашей стороне! – взбодрился Митрофаненко. – Кто, вообще, решил строить здесь развлекательно-офисный Центр? Кто, я вас спрашиваю? Эти люди, явно, страдают склерозом и откровенно не дружат с памятью. Они, наверное, забыли, что по стратегическим планам развития города, составленным ещё в девяностые годы прошлого века, здесь должен располагаться наземный вестибюль новой станции метрополитена.... Купчинцы, вам нужна ещё одна станция метро?

– Нужна! – подтвердили сотни лужёных глоток. – Очень!

– Значит, будем строить! – картинно прижав ладони к груди, заверил импозантный депутат. – Скептики, конечно, скажут, мол, нет денег. Ерунда! Я лично добьюсь – уже к грядущему лету – финансовой помощи из Федерального бюджета. По отдельной статье расходов.... Обещаю!

– Ура! Молодец! Даёшь – станцию!

– Рядом же с вестибюлем метро мы – с вашей помощью – разобьем шикарный парк: с детскими аттракционами, велосипедными дорожками, теннисными кортами и спортивными площадками. Очистим дно пруда от мусора и запустим в водоём рыбу. Например, серебряных карпов, линей и золотистых карасей. А на берегу оборудуем специальные места для семейных пикников – с кирпичными мангалами, как и полагается...

Митрофаненко, громко сглотнув слюну, замолчал и, повернув голову, уставился куда-то – поверх голов митингующих.

Пашка посмотрел в том же направлении и восхищённо "ойкнул". По улице Димитрова – походкой первоклассной манекенщицы – шествовала, гордо закинув рыжеволосую голову, элегантная женщина. Та самая красотка с глазами горной ламы – из "куриной" забегаловки. На огненно-рыжих волосах стильной наяды красовалась мужская фетровая шляпа с фазаньим пером "а-ля Тиль Уленшпигель", а из-под короткого собольего полушубка выглядывали такие длинные и стройные ноги...

– Мама не горюй, – заворожено выдохнул стоявший рядом подросток. – То ли девушка, а то ли – виденье.

– Это точно, – поддержал Сомов. – Предупреждать же надо. Так и заикой стать недолго.

Митингующему люду девушка-виденье была не видна. Но высокопоставленные граждане на трибуне явственно оживились и заинтересованно зацокали.

Неожиданно из белых "Жигулей", следовавших по улице Димитрова в сторону Невы, вылетел непонятный чёрный предмет.

– Ба-бах! – громыхнуло на всю округу.

Элегантную красотку в собольем полушубке скрыло за плотным облаком ядовито-жёлтого дыма.

– Это же Мария! Моя супруга! – горестно объявил с трибуны Толстый бастард. – Помогите кто-нибудь! Ради Бога....

– Мариночка! – полетел над людской толпой громкий мужской голос-стон, полный ужаса и нестерпимой боли. – Расступились, суки, в стороны! А-а-а! Пристрелю! Прочь, твари! Маняша! Держись!

Это Тощий бастард, отталкивая всех и вся, кто оказывался на его пути, мчался со всех ног к ядовито-жёлтому облаку...

Глеб бежал, нёсся, спешил, летел, а в его голове – безостановочным цветным калейдоскопом – крутились-мелькали картинки из далёкого Прошлого.

Так иногда бывает. Например, во время затяжного боя, когда получаешь серьёзное пулевое ранение. Понимаешь, что сознание постепенно мутнеет, и не знаешь – очнёшься ли когда-нибудь. И тогда перед "внутренним взором" раненого проплывает – за считанные секунды – вся его долгая жизнь. Или только наиболее яркие и значимые отрезки жизни означенной...

Глава шестая

Чукотские воспоминания. На встречу...

Певек – городок особый. В том глубинном смысле, что особый-особый-особый. Особливей просто не бывает...

Расположен Певек на далёком северо-восточном Чукотском полуострове, за Полярным кругом, на берегу Чаунской бухты. Или же Чаунской губы, тут уж как кому больше нравится.

За городом, с южной стороны, тянется гряда покатых, сизо-хмурых сопок. Самая высокая из них называется – "Пээкиней". От этого экзотического чукотского названия, после уродливой фонетической трансформации, и – "Певек" получился. Легенда ходит среди местного населения, что в очень давние Времена на склонах этой сопки шла ожесточённая и кровопролитная война чукчей с коряками, или, к примеру, с всякими юкагирами. В процессе войны образовались самые натуральные горы хладных трупов. А хоронить-то и негде – лишь вечная мерзлота кругом. Победители наспех забросали покойников камнями, подвернувшимися под руку, и этим ограничились. Отсюда и название Пээкиней – "дурно пахнущая гора".

А сейчас, в наши дни, южнее Пээкинея располагаются зоны для осуждённых уголовников. И обычные, и строгого режима. Штук пять, наверное. Может быть, и все шесть. Что характерно, побегов заключённых – за долгие-долгие годы – в тех зонах не зафиксировано. Куда, собственно, бежать? Край Земли, как-никак. Богом забытое место...

Глеб Назаров родился в Курской области, в городке Железноводске. Но потом, когда мальчишке исполнилось восемь лет, его отца – военного лётчика – перевели служить на Чукотку, в Певек. Мол, тамошнему лётному отряду срочно потребовалось усиление.

Надо, значит, надо. Приказ любимой Родины – это вам не портянка заскорузлая, позапрошлогодняя. Собрались по-быстрому и, посидев на дорожку, отправились – с четырьмя посадками для дозаправки топливом – на Край Земли.

Прилетели, вылезли из военно-транспортного самолёта, загрузили чемоданы, баулы и тюки в старенький армейский "Урал", а сами пошли от аэродрома пешком. Так отец Глеба решил, мол: – "Надо слегка осмотреться на местности. Первая заповедь военного человека...".

Вшестером пошли: Глеб, его родители, старший брат Иван, капитан Бокий, встречавший семью Назаровых в аэропорту, и его сын Колька – Глебов одногодок.

Рядом с одинокими воротами аэропорта ("одинокими" по причине отсутствия – собственно – забора), стояла потрёпанная северными ветрами скульптура – чукча в компании с северным оленем. У оленя наличествовал, почему-то, только один корявый рог.

Чуть в стороне от странной скульптуры обнаружился и самый настоящий чукча – тоже потрёпанный и непрезентабельный, без оленя, но зато с большой картонной коробкой в руках. В коробке весело и беззаботно копошились лобастые щенки.

Дождавшись, когда взрослые и дети подойдут поближе, чукча жалостливо запричитал:

– Здрасьте, уважаемые! Чайку бы, а? Отработаю чем, или на щенков поменяю: один щенок за половину пачки чая. Может, сговоримся, дядьки? А? Хорошие щенки, злые. Волками вырастут, зуб даю, – картинно щёлкнул ногтем большого пальца по единственному чёрному зубу.

– Обойдёшься, гнида, – Фёдор Бокий невежливо отодвинул чукчу в сторону, после чего пояснил: – Спиртного им, бродягам, совсем не продают, строго запрещено. Так чукчи взяли моду чифирить. У наших зеков, видимо, научились. За пачку чая мать родную готовы придушить. Но лучше – вовсе ничего им не давать. Логика у чукчей чёткая и железобетонная: если кто-то – один раз – чего-то дал, значит, и второй раз дать может.... Полгода потом будет следом за тобой ходить и канючить слёзно. А если сдуру дашь за щенка полпачки чая, то совсем замучит. Будет каждый день щенков приносить. Говоришь ему, болезному, мол, не надо больше щенков. Не надо.... А он, морда раскосая, думает, что этого конкретного цуцика не надо. Мозги у чукчей так устроены. Назавтра другого, обязательно, притащит. Послезавтра – третьего. И так до полной и окончательной бесконечности. Года полтора, зараза упорная, будет надоедать, никак не меньше. Вы, уж, пожалуйста, учтите на будущее...

Был самый разгар июня месяца, но летом и не пахло. Со стороны Чаунской бухты дул пронизывающий северный ветер, температура окружающего воздуха находилась на уровне плюс одиннадцати-двенадцати градусов.

– Сегодня ещё тепло, – по-приятельски улыбаясь, сообщил Колька Бокий, парнишка упитанный, но очень шустрый. – А, вот, недели две назад заморозки были. Даже снег шёл. Потом, правда, растаял.

Сам городок на Глеба особого впечатления не произвёл: почерневшие бараки, обшарпанные типовые пятиэтажки, разномастные строительные вагончики-бытовки. Обычное дело. В Железноводске было примерно то же самое. Только там деревья росли. Высокие. С листьями. А в Певеке деревьев не было вовсе. Да и с зелёной травой наблюдались трудности. Сплошные чёрные камни, местами поросшие лохматым бурым мхом и жёлто-фиолетовыми узорчатыми лишайниками. А ещё – везде и всюду – валялись пустые огромные бочки из-под солярки и прочего топлива.

– Не расстраивайся, приятель, – на правах местного жителя утешал Колька Бокий. – Это только в городе так мрачно. А мы с тобой как-нибудь сходим в тундру. Там замечательно – зелёная густая травка, всякие цветы, птички чирикают, шмели жужжат, шустрые песцы гоняются за жирными леммингами. Красота неземная, одним словом.... Скоро пойдут грибы. Тут их много – подосиновики, подберёзовики, моховики, козлята, сыроежки. А осенью уговорим старших, чтобы они взяли нас с собой на охоту за серыми гусями. Здесь и уток много, но на них, как правило, не охотятся, брезгуют. Утиное мясо, оно тёмное и пахнет противной болотной тиной. В лебедей же не стреляют из жалости – больно, уж, они красивые.... А рыбу ты умеешь ловить? На удочку, на спиннинг, на кораблик? Не пробовал ещё? Не страшно, научим. Как любит говорить мой папа: – "Не Боги горшки обжигали...". В здешних тундровых ручьях водится форель, щука, голец, палия и хариус. А в реки из моря заходит нереститься всякая красная рыба – нельма, горбуша, кета.... Ещё можно сходить в порт. Там классно. Большие корабли стоят у причалов. Краны здоровенные крутятся туда-сюда. Морем пахнет...

Семья Назаровых успешно заселилась в офицерское общежитие. Разобрали вещи, умылись с дороги, получили постельное бельё, организовали – на скорую руку – скромный праздничный стол. Позвали соседей-сослуживцев и на славу отметили новоселье.

Взрослые засиделись за полночь.

– Пусть Глебчик идёт спать к нам, – предложил компанейский Фёдор Бокий. – Лягут с Николаем "валетом", и все дела.

Но Глебу спать совершенно не хотелось, видимо, сказывалась разница в часовых поясах.

Было два часа ночи, он стоял на общественной кухне возле окна и смотрел на гряду покатых сизо-хмурых сопок. Ярко-малиновое солнышко, ласково подмигивая, готовилось спрятаться за гору Пээкиней.

Подошла мать и встала у него за спиной.

– Мама, сейчас, ведь, ночь? – спросил Глеб.

– Ночь.

– А почему за окошком так светло?

– Летом здесь царствует Белая ночь, сынок.... Ага, сейчас. Смотри очень внимательно.

Солнце плавно – на три четверти диаметра – скрылось за склоном Пээкинея. Потом, словно бы задумавшись о чём-то важном, замерло. А примерно через минуту, словно приняв некое судьбоносное решение, двинулось вверх.

– Закат – неведомым образом – преобразовался в рассвет, – зачарованно прошептал Глеб. – Очень красиво и необычно...

Что было потом? Да, в принципе, ничего особенного и экстраординарного. Обычная мальчишеская жизнь, без каких-либо изысков и приключений. Школа, на каникулах и в выходные дни походы с отцом и братом Иваном в тундру. Иногда им составляли компанию отец и сын Бокии. Рыбалка, охота, сбор грибов и ягод, ночёвки у дымных походных костров. Тундра, она очень красивая, живая, и добрая. В том плане, что живой и доброй тундра бывает поздней весной, летом и ранней осенью. А всё остальное время она снежная, морозная, суровая и мёртвая....

Иногда они с Колькой ходили на экскурсии в порт. Глазели на океанские пароходы, танкеры и сухогрузы. Приставали с расспросами к загадочным и неразговорчивым морякам. Подбирали выпавшие при разгрузке помидоры, яблоки, бананы и сливы.

Были ли в Певеке другие – кроме тундры и морского порта – достопримечательности? Конечно, целых две. Во-первых, шикарнейшая городская библиотека. А, во-вторых, небольшой пивной заводик, производивший совершенно потрясающее пиво – чёрное, крепкое, ароматное. С его вкусом ребята, естественно, познакомились не сразу, только в выпускном классе средней школы. Пиво, кстати, называлось – "негл". Откуда взялось такое необычное и странное названье? Никто этого не знал, даже убелённые сединами певекские старожилы – на данный вопрос – лишь извинительно пожимали плечами.

Полярными долгими ночами, конечно же, было очень неуютно и тоскливо. Порой даже хотелось – от полного отсутствия ласковых солнечных лучей – выть, подражая худющим полярным волкам, на шустрые всполохи северного сияния.

Учился младший Назаров откровенно плохо, ну, никак у него не ладилось с точными науками. По математике, физике и химии вечно перебивался с двойки на тройку. А, вот, Колька Бокий, его закадычный приятель, был, наоборот, круглым отличником.

Поэтому, когда учёба в средней школе была завершена, пути друзей разошлись в разные стороны. Николай уехал в Магадан – столицу Колымского края – и поступил на дневное обучение в тамошнюю престижную Академию Народного Хозяйства. А Глеб, не без помощи отца, был зачислен в самое обыкновенное певекское ПТУ, на специальность – "буровой мастер".

Надо сказать, что в те времена буровики и геологи были в большой цене. Даже небольшой кадровый дефицит наблюдался местами. И когда Глеб окончил ПТУ, то – совершенно неожиданно для себя – получил трёхлетнюю отсрочку от службы в армии. Вместе с направлением на работу в Майскую геолого-разведывательную партию.

Майская ГРП располагалась северо-восточней Певека, примерно в двухстах семидесяти километрах, и базировалась в посёлке городского типа, носящим одноимённое названье – "Майский".

– Ой, как хорошо! – узнав про итоги распределения, обрадовалась мать. – Могли же направить и в другое место. Например, на Колыму или на юг Магаданской области. А Майский, он совсем рядышком от Певека. Будешь регулярно – между буровыми вахтами – навещать нас. Только сынок, ради Бога, не увлекайся там ханкой.

– О чём это ты, мама? – удивился Глеб.

– О том самом. Знающие люди говорят, что в Майский редко завозят спиртное. Поэтому тамошние мужики – все поголовно – гонят самогон из томатной пасты и сахара. А для пущей крепости настаивают его на табаке. Получается тёмно-коричневая вонючая бурда – за шестьдесят алкогольных градусов. В народе называется – "ханка". У тех, кто её регулярно употребляет, глаза становятся ярко-жёлтыми, прямо как у наглых мартовских котов.... А ещё некоторые советуют, чтобы снизить нагрузку на печень, закусывать этот гадкий напиток – в обязательном порядке – моржовым жиром, или же оленьим. Но, лучше всего, китовым.... И тёплой одежды, сынуля, прихвати с собой побольше. Что с того, что июнь месяц на дворе? Крайний Север – штука неверная, странная и коварная. Раз – и снег западал с неба. Два – и метель замела-запела...

Посёлок Майский Глебу однозначно понравился. Он даже больше, чем Певек, походил на город. В том плане, что на крошечный город. Бараки из почерневших брёвен-досок можно было по пальцам пересчитать. Зато наличествовали стандартные блочно-щитовые пятиэтажные (и даже девятиэтажные), дома. Имелась типовая школа-десятилетка, два детских садика, кинотеатр, молодёжный клуб, спортивный зал, крытый каток, прачечная, химчистка и кафе-бар. Цивилизация, одним словом.

Устроившись в общежитии, Назаров, прихватив паспорт и прочие документы, отправился в контору Майской ГРП.

За дверью с табличкой – "Главный инженер", обнаружился уютный кабинет: разномастные книжные шкафы и стеллажи, забитые под самую завязку книгами, картонными папками и рабочими геологическими картами, портрет Джека Лондона на дальней стене, длинный письменный стол, антикварное кресло тиснённой терракотовой кожи. В кабинете приятно пахло дорогим трубочным табаком, а в кожаном кресле располагался, задумчиво дымя фарфоровой трубкой, широкоплечий гражданин лет пятидесяти пяти с внешностью забубённого и отвязанного пирата.

"Тёмно-фиолетовый кривой шрам тянется – по правой щеке – от виска до брутального подбородка. В мочку левого уха вставлена массивная серьга жёлтого металла с весёлым красным камушком. Натуральный капитан Флинт", – усмехнулся про себя Глеб. – "Только старенького белого попугая-какаду на левом плече не хватает. И чтобы изредка покрикивал хриплым голосом, мол: – "Пиастры! Пиастры!". Странный дядечка...".

– Новенький? – браво выпустив в потолок парочку идеальных колец ароматного табачного дыма, спросил "забубённый пират". – Ну-ну. Давай, салага, сюда документы.... Значится так. Паспорт. Холост. Детей нет. В тюрьме не сидел. Под следствием не состоял. Замечательно.... Школьный аттестат. Куча трояков. Правда, по географии и истории – пятёрки. Неплохо.... Диплом об окончании певекского ПТУ. Специальность – "буровой мастер". Это они, морды, хватили. Чтобы стать настоящим "мастером" надо ни одну сотню километров пробурить в нашей многострадальной матушке-Земле. Так что, Назаров, пока поработаешь помощником бурильщика на Центральном участке, а дальше посмотрим – что да как.... И не спорь, пожалуйста, со мной. Бесполезное, глупое и бесперспективное занятие. Помощником бурильщика. Я сказал....На ССК тебя поставлю. Из Министерства на днях пришла строгая телеграмма, мол: – "Срочно требуется рекорд...".

– Рекорд-то какой? – не удержался от вопроса Глеб. – Мировой? Или же просто так, внутреннего российского значения?

– А хрен его знает, – нерешительно почесав в затылке, честно признался главный инженер. – Не нашего, братец, ума это дело. Ты, главное, рекорд установи, а большие дяди в Москве решат – какой. А тебе-то, не всё ли равно? Главное, чтобы денег заплатили. Желательно, по-взрослому.... Ладно, иди в отдел кадров, оформляйся. А через полтора часа подходи к трансформаторной будке, что расположена правее конторского здания. Познакомлю кое с кем.... Меня, кстати, зовут – "Владимир Ильич". А фамилия – "Вырвиглаз". Ухмыляешься, помбур?

– Дык, оригинальное сочетание.

– Сам знаю, не дурак. Всё, свободен...

В условленное время к трансформаторной будке лихо подкатил видавший виды "Урал" под стареньким брезентовым тентом. Из кабины выбрались Вырвиглаз и низенький человечек среднего возраста, облачённый в засаленный ватник и новенькие кирзовые сапоги.

– Это, Назаров, и есть твой прямой начальник, – небрежно ткнув указательным пальцем в спутника, радостно сообщил Вырвиглаз. – Он же – наставник и учитель. Он же – бурильщик шестого разряда Саганбариев Александр. Для простоты – Шура Киргиз. Или же – ещё короче – Шурик. А ты при нём будешь состоять помощником бурильщика. Разряда пока только четвёртого. Но, если заслужишь трудом героическим, то обязательно и всенепременно повысим. Если, понятное дело, рутина не заест. Шутка. Ты, братец, Киргиза слушайся, он лишнего не посоветует, а полезному чему – непременно научит....Всё, буровички российские, я поехал. Дела. А вы тут знакомьтесь, общайтесь, обменивайтесь мироощущениями. Завтра, как-никак, уже вдвоём будете работать на Центральном. Так сказать, полноценной буровой сменой.... Ну, всех благ!

Забрался в кабину "Урала", завёл двигатель, газанул и укатил – только чукотская пыль столбом из-под колёс.

Саганбариев ростом был сантиметров на пятнадцать-семнадцать ниже Глеба, но гораздо плотней по комплекции и шире в плечах. А глаза – узкие-узкие, практически как у чистокровных японцев. Выглядел он лет на тридцать пять, максимум – на тридцать восемь. Рукопожатие же у узкоглазого коротышки оказалось крепким и сильным, сродни кузнечным клещам.

– Шурик, а вы и в самом деле родом из солнечной Киргизии? – болезненно морщась и осторожно шевеля занемевшими пальцами правой ладони, спросил Назаров.

– Не, совсем я не киргиз, однако, – отрицательно замотал черноволосой головой бурильщик шестого разряда. – Наоборот, чистокровный бурят из горной Тувы.

– Понятное дело, бывает.... А как попали на снежную Чукотку, если не секрет?

– По семейным обстоятельствам.

– Это как?

– Обыкновенно.... Вот, сколько мне, думаешь, лет? Тридцать пять? Тридцать семь? Не угадал, однако. Пятьдесят третий пошёл. У меня внуков уже трое. А всего на шее, считая престарелых дядюшек и тётушек, сидит более двадцати домочадцев.... На Больной Земле больших денег не заработать, сколько не старайся. Как прокормить такую прорву народа? Поэтому я и тружусь здесь, на Чукотке, а заработанные деньги отсылаю, однако, в Туву.

– Вы – здесь? А вся семья – там? – непонимающе нахмурился Глеб. – А как же.... Как часто вы с ними видитесь?

– Один раз в два года приезжаю на побывку, – вымученно улыбнулся Шурик. – На полтора месяца. Маловато, конечно. Но иначе, блин, никак.... Ничего, Глебчик, прорвёмся. Всё хорошо будет. Всему научим, всё покажем. Поработаем – денег заработаем. Доволен останешься, однако. Устанешь только очень сильно. Но это ничего. Поправимо. Отдохнёшь потом. Восстановишься. Дело молодое...