Текст книги "Купчино.Трилогия(СИ)"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 42 страниц)

Вагиз Алекперов любил рассуждать про себя (в последние полтора года – только и сугубо про себя!), красивыми, правильными и вычурными фразами. Как же иначе? Ведь окончил – совсем недавно – ни какую-нибудь там мутно-подозрительную шарашку широкого профиля, а филологический факультет славного и авторитетного Санкт-Петербургского Университета. Ни хухры-мухры, образно выражаясь. Даже, между прочим, в аспирантуру поступил и начал готовиться к написанию кандидатской диссертации по теме: – "Влияние классического русского языка на формирование современной культуры Азербайджана". Да, славные были Времена: светлые, спокойные и умненькие такие.... А потом "культурный период" жизни Вагиза резко и однозначно закончился-завершился. И, судя по всему, на долгие и муторные годы. На очень муторные и долгие. Если, конечно, не навсегда.... По-дурацки всё получилось, честно говоря. Были обычные дружеские посиделки с земляками из Баку. Ну, типа совершенно случайно организовались, без какого-либо серьёзного и знакового повода. Посидели, выпили хорошего армянского (ведь должно же и от армян быть хоть что-то полезное?), коньяка, закусили свежей бастурмой с нарезным батоном и всякими сладостями-фруктами, а потом вышли во двор погулять, дабы вволю подышать свежим питерским воздухом. Вышли и, как водится, повстречались с другой подвыпившей компанией, состоявшей из русских и, как назло, из армян.... Слово за слово, драка завязалась. А через некоторое время и хладный труп образовался. И так получилось, что в убийстве – в конечном итоге – обвинили именно Вагиза.... Несправедливо и предвзято обвинили? Трудно сказать. Вагиз и сам находился в полном неведении, так как был сильно выпивши: помнил, конечно, что какой-то нож там фигурировал – сперва сверкал в лучах предзакатного солнышка, а потом, уже окровавленный, валялся на асфальте.... Но откуда этот нож взялся и кто им воспользовался? Вагиз не помнил. Но ключевой свидетель (старенький пенсионер из ближайшего к происшествию "дома-кораблика"), указывал именно на него. Уверенно, тварь очкастая и злорадная, указывал.... Дальше всё было просто: арест, изолятор предварительного заключения, жёсткие нары, заплёванный пол, вонючая параша, неаппетитная баланда, нудные допросы, протоколы, очные ставки, гадкие и невоспитанные соседи по камере. Тюремный срок явственно светил: вплоть до десяти лет лишения свободы. Совсем даже и не шутка.... Хорошо ещё, что в процесс вмешалась азербайджанская диаспора, мол: – "Нельзя бросать земляка в беде. Пусть даже и бедно-никчемного земляка – практически нищего. Наоборот, выручать надо. Не нами заведено, не нам и отменять...". Хороший такой принцип. В том плане, что краеугольный, древний и основополагающий.... Итак, уважаемые люди посовещались, сбросились денежкой и заслали собранную сумму – по проверенным каналам – нужным милицейским и прокурорским чинам. Через некоторое время, когда ключевой свидетель отказался от своих прежних показаний (мол, привиделось: старческий маразм совместно со склерозом постарались), Вагиза, предварительно вежливо извинившись, выпустили на свободу. Ура! Ура! Ура! Просто замечательно.... Диаспора – великая сила. Есть, что называется, кому заступиться за обычного и не богатого человека.... В Санкт-Петербурге существует великое множество диаспор: азербайджанская, армянская, чеченская, дагестанская, татарская, узбекская, таджикская, нигерийская, еврейская, ну, и так далее. Все и не перечислить. А, вот, русской почему-то нет. Кто же тогда вступится за бедного русского парнишку, ненароком попавшего в беду? Получается, что никто. Странные люди – русские.... Но у каждой медали, как известно, имеется две стороны. Азербайджанская диаспора помогла Вагизу? Помогла, причём, реально. Приличные финансовые средства истратила? Истратила. Значит – что? Отдавать бабки надо, вот что. Желательно – с разумными процентами.... Денег нет? Совсем? Ай-яй-яй. Нехорошо, брат. Отрабатывать придётся.... Что делать-то умеешь, родной? Редактор, переводчик и автор заумных статей? Ещё и диссертацию пишешь? Ха-ха-ха. Не, не катит.... Со строительными специальностями знаком? Нет? Жаль.... На рынке когда-нибудь торговал? Нет? Да, совсем никакой.... Что же с тобой, неумёхой, делать?

И Вагиза, в конечном итоге, "отдали в аренду" авторитетному человеку Бесу. На целых три года отдали. Об аспирантуре и диссертации, естественно, пришлось забыть. Какая ещё аспирантура – к маме развратной и насмешливой, если был установлен жёсткий график: сутки через сутки, причём, без выходных, праздников и отпусков? Никакая, ясный пенёк благородного самшитового дерева...

Платили ли Вагизу зарплату? Так, чисто формально и номинально: хватало только на аренду семиметровой комнаты в пятиэтажной купчинской коммуналке и на магазинные изжогистые пельмени с чёрным хлебушком. Зато с одежной и обувью особых проблем никогда не возникало: уважаемому Бесу (помимо всего прочего), принадлежало несколько магазинов "секонд-хенд", разбросанных практически по всему Фрунзенскому району. Вот, хозяин – время от времени – и разрешал своим лучшим сотрудникам (в плане щедрого поощрения, понятное дело), забирать всяческий и разный "неликвид". Причём, заметьте, совершенно бесплатно. Добрый хозяин. Щедрый хозяин...

Как дипломированный филолог относился к своей сомнительной миссии? То есть, к торговле "дурью", "травкой" и "таблетками"? С философской подоплёкой, понятное дело, относился, мол: – "Всё в руках Всевысшего. Чтобы под этим расплывчатым и обтекаемым термином не подразумевалось бы.... Не я, честное слово, выбрал эту тернистую и мутную дорогу. Это она сама – незримо, но целенаправленно – выбрала меня. От Судьбы, как известно, не уйти. Никому и никогда...".

Вагиз, избавляясь от тяжких раздумий, старательно потряс черноволосой лохматой головой, а после этого обеспокоенно прошептал:

– Странный, тем не менее, выдался сегодня вечер. Странный, нетипичный и загадочный.... И дело даже не в том, что он призрачный, чуткий и фиолетово-сиреневый: покупатели отсутствуют, последний подходил только в полшестого.... Более чем странно. Ну, не бывало такого никогда. Не бывало. Ни единого разочка. Даже лютой и студёной зимой. Даже в метель февральскую. Обычно каждые двенадцать-пятнадцать минут сюда – в вечернее время – купчинские наркоманы так и шастают. А в темноте и ещё чаще.... Не порядок, однако. В том смысле, что не к добру. Кята подгоревшая...

Он позвонил "на базу" и доложился – естественно, на местном "купчинском сленге", без всяческих филологических "культурностей", мол: – "Хрень какая-то голимая, мля, происходит. Пропали куда-то все "болезные", словно бы вымерли. В кассе и тридцати тысяч рублей не наберётся. Бред голимый, мля.... Может, здешние менты что-то учудили? Операция, например, какая проводится? Типа, мля: – "Чистые руки, головы и лёгкие"? Вы уж там, братаны, имейте в виду. Ну, и справки – через продажных слуг закона – наведите...".

Позвонил, значит, а после этого, отключив служебный мобильник, вышел из киоска – кости размять, свежим воздухом подышать, по сторонам оглядеться, в вечернюю тишину вслушаться. Полезное и нужное дело, между нами говоря...

Вышел, взглянул-посмотрел на запад – в сторону заката, прячущегося в плотных облаках, – и тут же обомлел:

– Что же это такое, а? Свят-свят-свят...

Там, на фоне дальних купчинских многоэтажек, двигалась странная процессия: опирающийся на массивный чёрный посох высокий седовласый старик в ветхом рубище, которого сопровождали четыре особы женского пола самых разных возрастов. То бишь, низенькая горбатая старуха, две женщины и маленькая девчонка.

Казалось бы, что в этом такого, способного вызвать удивление и страх? Ну, почтенный и заслуженный дедуля – в сопровождении семейства – вышел перед сном на запланированную прогулку. Подумаешь.... Только очень высокими все они были – выше пятидесятилетних тополей, огораживающих по периметру сквер. Блин горелый. А ещё полупрозрачными и светло-светло-сиреневыми...

– Миражи, конечно, – решил разумный и образованный Вагиз (Санкт-Петербургский Университет, как-никак, окончил). – Рваные сиреневые облака, закрывающие закат, всему виной. Не иначе. Вернее, ласковые солнечные предзакатные лучи, пробивающиеся сквозь упомянутые сиреневые облака. Они и создают эту оптическую иллюзию.... Красиво, конечно. Спора нет.

Он закрыл глаза и сильно-сильно – в течение десяти-двенадцати секунд – потряс лохматой головой. А когда разлепил ресницы, то никаких гигантских стариков и женщин в поле зрения уже не было. Только чуткая-чуткая тишина властвовала вокруг – словно бы совсем рядом (практически со всех сторон), не было огромного города.

– Как в горах, – тихонько пробормотал Вагиз.

– Это точно, – согласился – где-то совсем рядом – чей-то вкрадчивый голос, а после этого уточнил: – Как в очень-очень диких горах...

– Кто здесь?

И лишь тоненько-звенящая тишина была ему ответом: тишина, надёжно спрятавшаяся в вязкой вечерней (или уже ночной?), темноте...

Вспыхнули-зажглись два фонаря на высоких бетонных столбах, установленных по разные стороны от ларька.

Вообще-то, раньше здесь был только один фонарь. Но в августе, когда знаменитые питерские "белые ночи" откочевали куда-то, Бес решил, что нужно два, мол: – "Наша "точка" должна быть видна издалека. А дополнительный фонарь, он чем-то сродни рекламе. Типа – у нас всё схвачено и за всё заплачено. Смело подходи, брателло, ничего и никого не опасаясь, и затоваривайся...".

Итак, вспыхнули-зажглись два ярко-жёлтых фонаря, и в свете одного из них обнаружился огромный чёрно-белый кот, важно восседавший на пустом фанерном ящике из-под "незамерзайки" (ларёк – ради пущей конспирации – и всякими автомобильными причиндалами приторговывал).

– Брысь! – непроизвольно выдохнул слегка занервничавший ларёчник. – Только тебя, усатого, мне и не хватало...

Кот, презрительно фыркнув, убежал.

"Убежал?", – мысленно засомневался Вагиз. – "А, собственно, куда? Хм, непонятно.... Скорее, уж, просто исчез. Раз, и нету.... Напрасно я его, право слово, прогнал. Ох, напрасно. Это же не просто кот, а кот, дружащий с бравым бронзовым солдатом. Я этого приметного котяру несколько раз видел – рядом с памятником Швейку на Балканской площади. Нехорошо, кята подгоревшая, получилось...".

– Нехорошо, конечно, – подтвердил – не пойми и откуда – вкрадчивый голос. – В том смысле, что не вежливо.... Значится так, Алекперов. Слушай сюда. Слушай и хорошенько запоминай.... Непростая ночь тебя, филолог хренов, ожидает. Смертью пахнущая.... Хочешь, дурилка азербайджанская, в живых остаться? Ничего, клянусь, сложного: помни о трёх аксиомах, тогда – непременно – останешься. Обещаю.... Аксиома первая: даже когда дело дрянь – терять надежды не следует. Вторая: когда человек – без должного на то повода – начинает философствовать, то это, как правило, пахнет белой горячкой. Третья: с револьверами – шутки плохи.... И ещё, дружок, никогда не нарушай обещаний, данных тобой. Никогда...

Голос затих.

Вагиз, обойдя пару вокруг ларька, никого рядом не обнаружил и, остановившись, подытожил:

– Сегодня курьер "с базы" доставил свежую партию "травки". Вот, видимо, я и надышался её парами, пока по пластиковым пакетикам – в свободное от торговли время – расфасовывал. Теперь, кята подгоревшая, глюки донимают. Не иначе.... Эти три аксиомы? Тоже, честно говоря, ничего сложного. Я же совсем недавно, на позапрошлой неделе, перечитывал "Похождения бравого солдата Швейка". Очевидно, что некоторые знаковые цитаты из нетленного произведения Ярослава Гашека и отложились – на уровне подсознания – в моей голове. Тогда – отложились. А сегодня – под воздействием коварных паров анаши – проявились. Ничего сложного, короче говоря...

Раздался сытый и вальяжный гул мощного двигателя, со стороны Бухарестской – по кустам и дорожкам сквера – несуетливо замелькали-заплясали лучи автомобильных фар.

Вскоре рядом с павильоном, резко затормозив, остановился чёрный "Мерседес" последней модели. Ещё через несколько секунд из машины – со стороны водительского места – вылез представительный мужчина: в чёрном офисном костюме, с зачёсанными назад тёмно-каштановыми – с лёгкой проседью – волосами.

"И депутатский значок на лацкане пиджака очень даже органично смотрится", – мысленно одобрил Вагиз. – "Важная, так сказать, деталь образа.... Хотя, конечно, Бес является не депутатом, а всего лишь депутатским помощником. Но, тем не менее, достаточно цельный образ слепился.... Сам за рулём? Без шофёра? Неслыханное дело. Видимо, решил, что надо быть ближе к народу. По крайней мере, иногда...".

– Ну, что тут у тебя, армяшка? – тут же вышел из "депутатского образа" Бес. – Что там за пургу по телефону гнал, рожа худосочная?

– Извините, босс, но я азербайджанец.

– Обидчивый, мля, выискался? Ну-ну.... А какая, собственно, разница? Мол, армянин? Или же, наоборот, азер? Ну, если с философской точки зрения, а также учитывая, мля, твою офигительную задолженность перед уважаемыми аксакалами?

– Если с философской, то, действительно, не большая, – длинно вздохнув, согласился Вагиз.

– Образованный, мля. Ладно, проехали.... Докладывай, азер, что да как. Не тяни кота за пушистый хвост.

– Дык, это, босс. Нет покупателей. Совсем. Начиная с полшестого. Сам ничего понять не могу...

– Зато я могу, – многообещающе набычился Бес. – Горбатого мне лепишь, морда облезлая? Небось, скрысятничал, а? Толкнул, сука пархатая, товар налево? А теперь, значит, старательно дурочку ломаешь и лыжи майстрячишь – с хабаром – на юга солнечные? Тварь смуглолицая и носатая.... Надо будет завтра же ревизию здесь у тебя провести – по полной и расширенной программе.

– С чего вы взяли, босс, про крысятничество?

– С того самого, рожа худосочная.... Говоришь, что нет покупателей? А это тогда кто?

К ларьку, действительно, приближалась молодая чёрноволосая женщина в тёмно-бордовом кожаном плаще непривычного покроя, впереди которой бодро бежали – на достаточно длинных повадках – две лохматые чёрные собачки.

"Не знаю, честно говоря, кто это такая", – предчувствуя скорую и неминуемую беду, запечалился Вагиз. – "Никогда ещё такие приличные дамочки не приходили ко мне за "дурью". Никогда.... И, вообще, не помню я ни одного покупателя-наркомана – с собаками. Ни одного. Кята подгоревшая...".

– Рад вас видеть, мадам, – Бес – с не наигранной лёгкостью – вернулся в образ "классического представителя российской бизнес-политической элиты". – Вы – само совершенство. И пёсики, надо признать, очень миленькие.... Разрешите узнать ваше имя?

– Шуа.

– О, какая симпатичная экзотика.... Что вас привело к нам, прелестница скуластенькая? Чем могу – лично – помочь и посодействовать?

– Хватит паясничать, Харитонов, – презрительно поморщилась женщина, после чего переложила собачьи повадки в левую ладонь, а правой достала из кармана плаща компактный чёрный пистолет и, демонстративно "щёлкнув" предохранителем, велела: – Залезай-ка, Василий Фёдорович, в ларёк. И дверку плотно прикрой за собой.... Ну? Быстро у меня!

– Э-э, притормози-ка, красотка узкоглазая. Что ещё за понты картинные? Не на того напала, фря загорелая...

– Ба-бах! – оглушительно хлобыстнул выстрел.

Пуля, встретившись с ленточным фундаментом павильона, звонко чмокнула. Серое бетонное крошево "брызнуло" во все стороны.

– Выбрось мобильный телефон, – последовала новая команда. – Он у тебя лежит во внутреннем кармане пиджака. И ступай в ларёк.

– Всё понял, – послушно избавляясь от мобильника, заверил Бес. – Уже залезаю, – и, развернувшись, прошептал краешком рта: – При первой же возможности, азер, сообщи пацанам. Обязательно сообщи, родной. Иначе найду и придушу...

Тихонько хлопнула тщательно прикрытая дверь.

– Ну, а ты, филолог, иди отсюда, – велела Шуа. – Иди, не оборачивайся и ни с кем – до рассвета – не разговаривай.... Всё ясно?

– Ага, уважаемая, понял-понял. Всё-всё-всё, – часто-часто кивая головой, заверил Вагиз. – Ни с кем не буду.

– Всё. Иди. Филолог...

Вагиз – на подрагивающих ногах – шагал в сторону Будапештской улицы и мысленно сомневался: – «И что теперь прикажете делать? Бес приказал связаться с пацанами. Иначе, мол, обязательно придушит. А Шуа, наоборот, велела ни с кем не разговаривать до рассвета.... Да, ситуация, кята подгоревшая. Куда не кинь – всюду клин. С философской точки зрения.... Стоп-стоп. Голос же (или чёрно-белый кот?), не советовал – разводить философский трёп на ровном месте.... Ладно, тогда пойду другим путём. Разговор, он подразумевает – как минимум – двух участников. А я и не буду ни с кем разговаривать. Просто позвоню „на базу“ и коротко сообщу, что Бес возле моей „точки“ попал в засаду. И, более того, взят в плен. Сообщу и тут же нажму на кнопку „отбой“. Вот и решение проблемы. Мол, и волки сыты, и овцы целы...».

Он, зайдя за угол ближайшей пятиэтажки, остановился, достал из кармана куртки мобильный телефон, зашёл в "Адресную книгу", выбрал нужного абонента, поднёс мобильник к уху и нажал – указательным пальцем – на кнопку "вызов".

Вернее, не совсем так: мобильный телефон – мгновенно – "преобразовался" в громоздкий старомодный револьвер, а кнопка "с зелёной трубкой" – в спусковой курок.

Прогремел выстрел.

Пуля вошла в одно ухо и, проследовав через глупую азербайджанскую голову, вышла из другого...

«Что, мля, происходит?», – устроившись на табурете продавца, недоумевал Бес. – "Сволочь Хряпа нанял киллершу? Или же это коварные «фээсбешники» плетут свои непонятные кружева? Ну-ну, ребятишки. Доиграетесь. Не на того, как говорится, наехали. Кишка тонка, гниды залётные, ситуации не просекающие.... Что это за треск такой? Сейчас разберёмся..., – он поднялся на ноги и приник глазом к щели между дверью и дверным косяком. – "Ерунда полная. Какие-то искры – светло-жёлтые – летят.... Это Шуа дверь заваривает? В районе замка? Чем? Где она, интересно, взяла сварочный аппарат? Мля.... Ага, дверка не открывается. Заварили, демоны....

– Пора, – объявил глубокий женский голос.

"Бред бредовый махровый и законченный!", – запаниковал, не отрываясь взглядом от щели, Бес. – "Маленькие лохматые собачки (уже без поводков), стремительно растут.... И никакие это уже и не собачки, а самые натуральные и огромные монстры: зубастые, с кривыми чёрными когтями и круглыми глазищами, горящими нестерпимым ярко-жёлтым огнём.... Бежать отсюда надо! Разбить витринное стекло и бежать...".

Он вернулся к прилавку, подхватил правой ладонью тяжёлый табурет, размахнулся им.... и замер...

Чёрные женские глаза, пристально смотрящие через стекло с другой его стороны, были бездонными, равнодушными и – вместе с тем – безжалостными и властными.

Шуя легонько коснулась указательным пальцем правой руки прозрачного витринного стекла, и оно тут же стало тёмно-тёмно-синим, с лёгким матовым налётом.

"Вот, пожалуй, и всё", – затосковал Бес. – "Его уже не разбить – сколько не старайся...".

Он, конечно, вмазал пару раз – что было силы – по стеклу, а потом, отбросив бесполезный табурет в сторону, упал на пол и, обхватив голову ладонями, громко завыл, чувствую, как в его Душу входит-вселяется безысходный и беспредельный ужас...

Юноша и девушка гуляли по берегу Кирпичного пруда: в том смысле, что разговаривали о чём-то бесконечно-серьёзном, а также – в перерывах между разговорами – увлечённо обнимались и целовались.

Гуляли глухой октябрьской ночью по берегу Кирпичного пруда, с которым связано столько мрачных легенд о Призраках и Приведениях, мерзко и плотоядно скрежещущих зубами? После того, как в пруду – намедни – обнаружили восемь брезентовых мешков с кусками расчленённых человеческих тел?

А что здесь, собственно, такого, мои уважаемые читатели и читательницы? Во-первых, купчинские юноши и девушки трусостью и робостью никогда не отличались. А, во-вторых, вдоль берега пруда – через каждые шестьдесят-семьдесят метров – горели яркие фонари.

И вообще, к Кирпичному пруду в Купчино традиционно относились с теплотой, уважением и искренним пиететом. Собирались на его берегах – весь год напролёт – не пойми и кто. В том глубинном смысле, что все подряд и только на тех участках берега, которые были свободны от строений: раньше – от корпусов кирпичного завода, нынче – от многоэтажных новостроек. В тёплое время года люди в годах ловили в пруду рыбу (говорят, что даже и трехкилограммовых щук), резались в карты и употребляли – сугубо в меру – алкоголь, а молодёжь загорала, жарила шашлыки и беззаботно бренчала на гитарах. И зимой на пруду было здорово: подлёдная рыбалка, снежные крепости, снеговики, коньки, хоккей, прочее.... Знаковое место, короче говоря, для каждого коренного купчинца – Кирпичный пруд. Вот, тот же Серёга Яковлев. Именно на берегу данного старинного водоёма он в первый раз и поцеловался со своей Олей...

Итак. Юноша и девушка гуляли по берегу Кирпичного пруда.

– Подожди, – неохотно отводя губы в сторону, попросила девушка. – Слышишь?

– Нет, не слышу. Продолжаем...

– Прекращай.... Ну же. Стук какой-то странный.... Слышишь?

Юноша, позабыв про поцелуи, напряжённо вслушался в ночные звуки и через несколько секунд подтвердил:

– Действительно, стучит.... Вернее, шлёпает. А ещё хрипит. И, такое впечатление, приближается.

– Может, спрячемся?

– Давай...

Молодые люди затаились – чуть в стороне от линии фонарей – за двумя высокими бочками, игравшими здесь роль урн для мусора.

Через минуту – рядом с одним из фонарей – прошли две тёмные широкоплечие фигуры, нёсшие стандартный торговый павильон.

– Это они шлёпают, – прошептала девушка. – Вернее, подошвы их босых ног.... Или же лап? Как думаешь, а?

– М-м-м...

– Дар речи потерял? Типа – с испуга?

– Есть немного, – помолчав, признался юноша. – Здоровенные такие: вдвоём тяжёлый павильон прут. Надо же.

– А кто они такие?

– Не знаю.... Кожа – в отблесках фонаря – отливает багровым. Глаза – ярко-жёлтые. Блин купчинский, замешанный на позавчерашнем кефире.... Черти? Так, ведь, без рогов и хвостов...

Высоченные тёмные фигуры остановились на берегу пруда и опустили свою ношу на землю.

Через полминуты сухо и коротко загрохотало:

– Трах. Трах. Трах...

Вскоре странные звуки смолкли.

– Это они – острыми когтями – делали дырки в днище ларька, – догадалась девушка. – А сейчас, понятное дело, будут его затапливать.... Надо будет потом, уже утром, в полицию позвонить. Павлу Андреевичу....

Глава пятая

Встреча на берегу пруда

Или – немного про Войпеля

Сергей проснулся в шесть тридцать и задумался: – «А во сколько (по времени), питерские горожане и горожанки отправляются – по утрам – выгуливать своих верных четвероногих друзей, а? Что-то я, за давностью лет, запамятовал.... Вообще-то, наверное, рано. В том смысле, что от семи до семи тридцати. Но сегодня, опять же, воскресенье. Следовательно, попозже? Или как? Не знаю. Впрочем, не буду рисковать...».

Он поднялся с постели и отправился в душ: голова слегка трещала со вчерашнего, так как на двух бутылках коньяка они, понятное дело, не остановились и "усугубили" ситуацию водочкой.

После десятиминутного контрастного душа ожидаемо полегчало, и он, одевшись, слегка помахал руками-ногами (типа – сделал зарядку), после чего занялся приготовлением завтрака. Так, ничего особенного: яичница из четырёх куриных яиц (купил вчера поздним вечером в ларьке, возвращаясь от Саныча), пожаренная с оленьей вялено-копчёной грудинкой, хлеб с маслом и большая кружка чёрного крепкого кофе без молока и сахара. Классический завтрак многолетнего холостяка, короче говоря.

Вообще-то, в холодильнике и две пол-литровых банки пива имелись. Ну, из нетленной серии, мол, пиво – с похмелья – ещё никогда и никому лишним не было. Но...

– Пиво сегодня, увы, мне противопоказано, – уплетая яичницу, хмуро пробормотал Сергей. – По крайней мере, в ближайшие часы. Ну, а там видно будет. Посмотрим. По ситуации.

Как легко догадаться, он собрался прогуляться к Кирпичному пруду: ведь именно вдоль его береговой линии – по словам Сан Саныча – Ольга Гущина регулярно прогуливалась со своей собакой. Совершенно ничего хитрого.

Боялся он, честно говоря, этой встречи. Очень боялся. Но – одновременно с этим – ждал, мечтал и желал. Так желал, как ничего другого в этой жизни никогда не желал. Бывает. Любовь, как известно, субстанция странная, слегка запутанная и не всегда понятная. Не всегда понятная – простым смертным, я имею в виду...

Такое, вот, стихотворение сложилось у Сергея в голове полтора месяца назад:

Чистый слог, он нам завещан Богом.

Стройный стан – на много лет назад.

Осень затаилась за порогом.

Листья жёлтые – над городом – летят.

Листья жёлтые спускаются на озеро.

Между листьями лишь серые глаза.

И звучит – далёкая мелодия.

В воду падает – нежданная слеза.

Догорит костёр, и я уеду.

В те места, где не был много лет.

Подновлю могилки бабке, деду.

Встречу странный, призрачный рассвет.

И пойду гулять – тишком – по городу.

Веря, что случайно, навсегда.

Встречу серые – похожие на омут,

Милые, знакомые глаза...

Встречу серые. Похожие на омут.

Милые, знакомые глаза...

Это утро выдалось, на удивление, тихим и погожим, только слегка прохладным: температура окружающего воздуха – по ощущениям – не превышала пяти-шести градусов тепла.

На хлипкой "припарадной" лавочке, доверчиво подставив морщинистые лица скупым солнечным лучам, сидели знакомые старушки.

– О, Серенький нарисовался! – обрадовалась оптимистически-настроенная Матрёна Ивановна. – Никак, снова – с утречка пораньше – за пивком намылился? Ай-яй-яй. Нехорошо, мальчик.... Смотри, сокол ты наш одноглазый, доиграешься. От регулярных утренних пивных возлияний – до пошлого хронического алкоголизма – всего-то один маленький шажок. Пройдёшь его, мил-друг, и не заметишь. А когда заметишь, то поздно уже будет. Как жизненная практика-диалектика и показывает.

– Не, он сегодня, отнюдь, не пивными банками-бутылками озабочен, – мудро усмехнувшись, не согласилась с подругой седовласая Ульяна Макаровна. – Причёсан, тщательно выбрит, белая рубашечка под курткой, ботиночки начищены до блеска зеркального. Спорить готова (на что угодно), что без дел сердечных и давних здесь не обошлось. В том смысле, что без прекрасных серых глаз...

– Здравствуйте, бабушки, – слегка засмущался Сергей. – Хорошая погода, не правда ли?

– Правда ли, правда ли.

– Не плохая, симпатичный молодой человек, это точно.

– А вам, милые бабушки, чего не спится? Зачем в такую рань раннюю поднялись?

– Какой же тут сон? – удивилась Матрёна Ивановна. – Боимся, видишь ли, всё самое интересное проспать.

– Опять что-то случилось?

– Это точно, случилось. Очередное.... Примерно с час назад наркоманы шли со стороны сквера. Шли и грязно ругались, болезные, последними, что называется, словами. Мол, пропал куда-то ларёк возле сквера, торгующий "дурью" и "таблетками": вчера, мол, ещё торговал, а сегодня исчез – в неизвестном направлении. Ленточный фундамент стоит на прежнем месте, как вкопанный, а сам павильон-то – тю-тю. Испарился.

– Ничего себе.

– А ещё и продавца из этого пропавшего ларька нашли, – невозмутимо дополнила Ульяна Макаровна. – Возле Будапештской, между двумя пятиэтажными "хрущёвками". Мёртвого, понятное дело. Говорят, что застрелился. Или же, мол, застрелили, а самоубийство инсценировали.... Вот, Серенький, как ты объявился в этих краях, так у нас они и начались, непонятки кровавые.... А? Что скажешь?

– Ерунда, – пожал плечами Сергей. – Насквозь случайные совпадения. И не более того. Бывает.... Ладно, бабушки, пошёл я. Всех благ...

Он, перейдя через перекрёсток Будапештской и Димитрова, добрался до Кирпичного пруда: низкий безлюдный берег, серый каменистый песочек, перемешанный – местами – с овальными островками чахлой пожелтевшей травы, тёмно-зелёные бочки для сбора мусора, лёгкая туманная дымка над водой.

"Никого", – медленно шагая вдоль кромки воды, подумал Сергей. – Может, я рано пришёл. Или же, наоборот, опоздал. Чёрт подери.... Ладно, погуляю здесь немного – в пределах часа. Или, например, двух-трёх.... Стоп-стоп. Ничего себе – следочки на песке. В том плане, что чёткие отпечатки огромных босых подошв. Огромных-огромных. Только, блин, четырёхпалых босых подошв.... Хм. Точно такие же приметные следы я видел с полгода тому назад – там, в Республике Коми, в одном глухом лесном урочище. Местный охотник тогда клятвенно уверял, что это были следы йети. То есть, приснопамятного снежного человека.... Ну, и как прикажете это понимать? Мол, по Санкт-Петербургу, сомнений и страха не ведая, разгуливают обнаглевшие в корягу йети? Или же это чья-то дурацкая шутка? Типа – очень смешная, эстетичная и без меры весёлая? Всё, положа руку на сердце, может быть: дефицита доморощенных шутников-юмористов в нашем славном Купчино никогда не наблюдалось.... Эге, а вот здесь – совсем-совсем недавно – лежало что-то массивное, тяжёлое и прямоугольное. То бишь, некий громоздкий параллелепипед.... А потом его, как я понимаю, затащили в пруд – характерная широкая полоса и босые четырёхпалые следы, по крайней мере, "уходят" в воду. Вот же, блин горелый...".

– Гав! Гав! Гав! – раздался где-то рядом азартный лай. – Гав!

– Серый, противный мальчишка! Не смей хулиганить! – велела молодая женщина. – Немедленно отойди от бочки! Незамедлительно, злостный двоечник! Ко мне!

"Что такое?", – обеспокоенно зашелестело в голове. – "Это ко мне обращаются? Какая ещё бочка? Ничего не понимаю...".

Сергей резко обернулся и зачарованно замер.

"Это же она, Ольга Николаевна Гущина – собственной симпатичной персоной", – прокомментировал невозмутимый внутренний голос. – "Невысокая и очень стройная. Со стильной короткой стрижкой "под мальчика" – как и тогда. И сердце в груди постепенно сходит с ума – как и тогда.... Изменилась ли она за эти годы? Внешне, я имею в виду? Трудно сказать. Издали – так вроде и нет. В том плане, что с такого приличного расстояния всяких мелких деталей не рассмотреть. Возрастных морщинок, к примеру. Или же неаппетитных старческих пигментных пятен.... Всё-всё, молчу-молчу. Шуток совсем не понимаешь, дурилка картонная? Не сердись, братец. Больше, честное слово, не буду хохмить. По крайней мене, в ближайшие полчаса. Может быть.... Смотри-ка ты, она своего шустрого кокер-спаниеля величает – "Серым". Типа – в честь тебя? Ну-ну. Ха-ха.... Ага, строго отчитывает пёсика, мол: – "Не смей, хулиган отвязанный, подходить к бочкам с мусором...". Или же – не в честь? А, так сказать, из вредности? Мол: – "Ты, морда упрямая, меня не послушался и ушёл в армию? Ладно, не вопрос. Тогда я себе пса заведу. Назову – "Серым". И буду его воспитывать – до полной потери пульса, долго и изощрённо. Отыграюсь, ужо, по полной и расширенной программе...". Может, братец, стоит тупо обидеться и уйти? Ну, в плане проявления элементарной мужской гордости? Что, что? Не согласен? Куда-куда пойти? Понятное дело, грубиян законченный и хам трамвайный. Никто, собственно, и не сомневался в твоих лингвистических пристрастиях. Плавали – знаем.... Тогда, упрямец неисправимый, сам здесь и разбирайся. Чай, уже не маленький. А я, извини, обиделся и умолкаю...".