Текст книги "Австрийская площадь или петербургские игры"

Автор книги: Андрей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

После двухдневной паузы, пришедшейся на выходные, все тот же Владимир Викторович пригнал три фургона с ловкими и вежливыми грузчиками, и уже к вечеру обе семьи оказались в новых квартирах. Только после этого Владимир Викторович дал им подписать последние бумаги. Согласно договору купли-продажи их бывшая квартира перешла к новому владельцу по балансовой стоимости в 36 миллионов рублей старыми. Нина Михайловна только мельком взглянула на имя покупателя, точнее покупательницы. В купчей значилось ничем не примечательное для Чашиной имя Галины Николаевны Кравцовой.

* * *

Она позвонила через неделю, когда Петр в обычной суматохе уже заканчивал работу.

– Это Ира, – сказала она, – Ира Монахова.

– Да, здравствуйте, – вежливо ответил Петр, так и не вспомнив, с кем говорит.

– Вы у меня одежду оставили – рубашка, брюки... Скажите куда, я принесу. Все чистое, я выстирала и погладила...– заторопилась она, уловив сухость в его тоне.

Петр не отключил динамик, и разговор слышали все в комнате.

– Ну, ты даешь, Андреич, – ухмыльнулся Чернов,– портками бросаться не каждый сможет!

– Может быть, вы зайдете ко мне? – Петр отключил трансляцию и прикрыл рукой трубку. Он вдруг почувствовал смущение.

Ира неожиданно согласилась и, когда Петр продиктовал свой адрес, сказала:

– Это же совсем рядом, я живу на углу Зверинской...

1.33. ТАПЕРИЧА – НЕ ТО ЧТО ДАВЕЧА

Петр мысленно переодел Пайкина в суконную тужурку, добавив для полноты образа полотенце через руку. Глава администрации стал неотличим от сытого, угодливого приказчика в питерском трактире начала века. Да, именно так выглядели на старинных фотографиях: расторопные, услужливые

– Вы же видите, в каком состоянии район, – громко говорил Пайкин. Когда я принял дела, то обнаружил, что территория практически не убирается. На улицах горы снега, грязь, а в некоторые дворы просто страшно заходить!

– А ведь там дети гуляют, – поддакнул Петр.

– Мы постараемся сделать все, чтобы у детей, когда они вырастут, не было повода для упреков в адрес власти...

– Да, вы уж постарайтесь, – не сдержавшись, буркнул Петр.

– Что вы сказали?

– Я говорю, что не надо ждать, пока они подрастут.

– Да, да, конечно. Мы не ждем, мы работаем! Недавно добавили к нашему социальному комплексу замечательную столовую на 60 мест. Обеды в ней бесплатные – по талонам либо очень дешевые. От силы– 5 тысяч рублей! Зайдете – удивитесь: современное оборудование, жарочные плиты, участок холодных закусок, мини-пекарня – в общем, все, даже туалеты, отделано по евростандарту! В ближайшее время откроем фирменный магазин, начнем торговать дешевыми продуктами с минимальной торговой наценкой. – Пайкин говорил с искренним увлечением, как о вещах, которые хорошо знает.

– Борис Романович, – прервал его Петр, – но проблемы района и его жителей одними социальными мероприятиями не решишь. Вот, например, состояние квартир...

– Понял. – Пайкин порылся в бумагах и, достав нужную, стал читать: "В Петроградском районе 1072 жилых дома. Из них 83 процента дореволюционной постройки. Все они нуждаются в капитальном ремонте. А за годы работы прежней администрации реконструировано всего 8 домов".

Он оторвался от бумаги и, посмотрев на Петра, добавил:

–Это практически ничего! К тому же при Кошелеве поощрялась порочная практика так называемого выборочного капремонта. В некоторых домах инвесторы ремонтируют то пять, то восемь квартир. Половину забирают себе. Ясно, что качество ремонта в "своих" и "районных" квартирах очень различается.

– Мы, кстати, получили письмо. Жильцы, кажется, со Зверинской улицы, жаловались, что недавно в их доме одну квартиру отремонтировали, а в других все осталось, как было, – Петр сделал вид, что не знает подробностей, и неза метно включил диктофон, лежащий в кармане. – Борис Романович, говорите, пожалуйста, погромче – после болезни плохо слышу...

– Говорите, на Зверинской? А какой номер дома?– Пайкин перелистал одну из лежавших перед ним справок. – Нет, на этой улице никаких ремонтов не проводилось. Разве что сами владельцы за свой счет...

– Жильцы утверждают, что работы вела мэрия для председателя Законодательного собрания Кравцова. – Петру показалось, что в глазах Пайкина мелькнул испуг.

– Мне рекомендовали вас как очень хорошего журналиста. Скажу только вам и по секрету: это была провокация, это был сговор между Кошелевым и Кравцовым, чтобы опорочить мэра. Целый заговор коммунистов и КГБ. – Он подозрительно оглянулся и почти слово в слово пересказал последнюю статью Петра.

– Я тоже слышал об этом, – сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, сказал Петр. – Говорят, там не только обком, там Москва! Всем заправляют из Москвы.

– Вы правы. Но ничего у них не выйдет. Ими уже занялись, очень серьезно занялись.

Петр услышал тихий щелчок – диктофон отключился, видимо, кончилась пленка. Но Пайкин ничего не заметил и продолжал рассказывать. Он говорил так долго, что Петр перестал понимать о чем. Полученной кипы справок и документов за глаза хватало, чтобы, не задумываясь, выстроить связное интервью.

"Все равно никто читать не будет", – ухмыльнулся он про себя.

– Я слышал, что суд восстановил Кошелева в должности, – уже вставая, произнес он.

– Меня назначил мэр! – ответил Пайкин и, доверительно взяв Петра за локоть, шепнул: – Все меры приняты, меня сам Анатолий Александрович заверил, что проблем с Кошелевым не возникнет.

"Вот дубина, да ты в подметки Кошелеву не годишься", – злорадно подумал Петр. Но, прощаясь, бодро подтвердил:

– Конечно, конечно, не возникнут!

Стоявший у дверей администрации милиционер вытянулся и отдал честь. В ответ Петр кивнул. Садясь в поджидавшую черную "Волгу", заметил двух глазевших на него девушек. Ему было приятно, очень приятно, но если бы спросили, он ни за что бы не признался. Даже самому себе. Автомобиль тронулся, и Петр не стал оборачиваться.

* * *

На свежеокрашенной двери его кабинета черная табличка с золочеными буквами выглядела очень респектабельно: "Заместитель главного редактора Петр Андреевич Рубашкин. Прием граждан: вторник, четверг и пятница с 10 до 12 часов". Граждане, правда, не досаждали. За всю последнюю неделю забрела только одна старушка с жалобой на вернувшегося из армии внука. Петр напоил ее чаем и спровадил к соседям, в отдел семьи.

Он едва успел разложить привезенные от Пайкина бумаги, как зазвонил телефон – срочно вызвал главный редактор.

– Вы давно были в мэрии? – спросил Ефремов. Он выглядел озадаченным и не скрывал растерянности.

– Вчера.

– Вам новых инструкций не давали?

– Мне вообще никто не смеет давать инструкций– ни новых, ни старых, заносчиво ответил Петр. В последнее время он почти открыто насмехался над Главным; а тот делал вид, что не замечает. – А что случилось?

– Вчера создана комиссия для проверки опубликованных в печати обвинений против Кравцова.

– Это же хорошо! Мою статью в мэрии одобрили, значит, комиссия ее подтвердит...

– Комиссию возглавил Чаус. Мне звонили из его секретариата: складывается мнение, что Кравцова оклеветали!

– Не может быть! – удивился Петр, лихорадочно вспоминая, как хвалили его статью в Смольном. Если слова Ефремова подтвердятся, то их обоих ждут крупные неприятности.

– А сегодня по факсу пришло заявление самого Кравцова, – добавил Ефремов, протягивая свернутый в трубочку листок.

"Заявление для прессы председателя Законодательного собрания Санкт-Петербурга Ю.А. Кравцова.

В конце марта в одной из независимых петербургских газет появилась статья, поведавшая читателям некую "загадочную, полудетективную историю, случившуюся на Петроградской стороне". В статье делаются намеки на возможные злоупотребления, допущенные при ремонте квартиры, принадлежащей моей жене..."

"Да уж, такой независимой, просто сапоги всмятку!" – подумал Петр и вслух возмутился:

– Какие намеки? Мы без всяких намеков пишем – была взятка!

– Не мы пишем. Вы пишете! – злорадно заметил Ефремов.

– Можно подумать, вы ни при чем, – огрызнулся Петр.

– Вы не рядовой журналист, вы заместитель главного редактора. И не притворяйтесь! Вы хорошо знаете, что я был против вашего назначения...

Петр понял, как будет вести себя Ефремов – свалит всю вину на него, а сам выкрутится: мол, виновник уволен!

Промолчав, он стал читать дальше:

"Большинство приведенных в статье сведений, в том числе и сумма израсходованных средств, стали для меня откровением. Немедленно после выхода публикации я обратился к мэру Санкт-Петербурга с просьбой о проведении проверки. Надеюсь, что ее результаты покажут всем, как обстояло дело в действительности. Хотя мне уже сейчас ясно, что мы имеем дело со спланированной и целенаправленной политической акцией, об истинных организаторах и целях которой я могу только догадываться.

Очень непросто идут сегодня процессы согласования решений законодательной и исполнительной власти. И кого-то, видимо, не устраивает уход от взаимной конфронтации властей. И вот корреспондент Рубашкин предлагает отправлять наших граждан на лесоповал, призывает к репрессиям. "Может быть, взорвем бомбу?" – вопрошает этот зарвавшийся интриган.

Эффект от таких террористических "взрывов" может быть только один дестабилизация политической обстановки накануне выборов губернатора Санкт-Петербурга и Президента России!

Я заявляю решительный протест и расцениваю эту провокацию как попытку дискредитировать не только меня лично, но и законодательную власть в целом. Уверен, что организаторы и исполнители этого наглого заговора против демократии будут найдены и понесут наказание по всей строгости законов нашего правового государства!"

– Понесут, понесут, – дочитав, сказал Петр.

– Что понесут? – не понял Ефремов.

– Наказание! – со злостью разъяснил Петр. – Заговорщики понесут наказание по всей строгости законов нашего – нет, вашего! – времени. Уже несем!

Ефремов не обиделся. Дружелюбно улыбнувшись, он протянул Петру лист бумаги:

– Не будем спорить. Вот, прочитайте, распишитесь и руководите.

Петр не сразу понял, что держит в руках оформленный по всем правилам приказ – в связи с уходом Ефремова в очередной отпуск, он назначается исполняющим обязанности главного редактора.

– Да, руководить будете вы. И отвечать – тоже. А я давно хотел отдохнуть, тут, кстати, подвернулся случай поехать с нашей сборной на чемпионат Европы, – Ефремов очень гордился своим футбольным прошлым и уже несколько лет был капитаном команды ветеранов. – Так что счастливо оставаться.

– Нет, я не могу, – растерявшись, возразил Петр.– Я не согласен.

– Так и напишите: ознакомлен, не согласен, не буду. Подпись и дата!

Взяв ручку, Петр задумался.

– Что вы собираетесь делать? – спросил он.

– Напишу докладную записку, что вы отказались выполнить приказ. Отвезу в мэрию. Вы ведь их кадр – пусть они и решают.

Петр понял, чего ждет Ефремов. Отказ выполнить приказ мог дать повод для увольнения. Он молча расписался внизу листа и отдал его Ефремову. Только выпустив бумагу из рук, Петр заметил, что документ был датирован на день раньше выхода его статьи про Кравцова. Но Ефремов уже убирал приказ в ящик стола.

– Я забыл поставить дату, – все же сказал он, просительно взглянув на Ефремова.

– Да это и не важно, – ответил тот. Возражать и спорить было поздно. Только вернувшись в свой кабинет, Петр понял, как хитро обвел его Ефремов, обеспечивший свою неуязвимость при любом развитии событий.

– Хорошо их учили в обкомах, куда нам, дуракам, с ними тягаться, сказал он заглянувшему в дверь Чернову.

– Ты о чем, Петруха?

– Иди, пиши приказ по редакции: мол, я, Пэ-Аа Рубашкин, с сего дня приступил к исполнению обязанностей главного редактора. Или скажи Татьяне пусть сочинит. Она лучше знает, как надо.

– У тебя с головкой все в порядке? – Чернов выразительно покрутил у виска пальцем.

– Если коротко, то в порядке. А если подробней, то полный абзац!

– Давай подробности...

– В мэрии создана комиссия под председательством Чауса. Ее выводы: Кравцов ни в чем не виноват, его оклеветали. Дальше – все, как в моей статье: заговор, КГБ, коммунисты, рука Москвы и всякое такое. Ефремов, как всегда, узнал первым и задним числом оформил отпуск и мое назначение. Хуже всего, что я прозевал дату. Теперь выходит, что в день выхода той статьи главным был Рубашкин. Кстати, кто подписал тот номер?

– Я подписал, точно помню, – сказал Чернов. – Ефремов позвонил, что задерживается и чтобы его не ждали. – Помолчав, он добавил:

– Его по большому счету и судить нельзя. Сколько раз он тебя предупреждал, что доиграешься.

– Я и сам понимаю, – уныло согласился Петр. – А что теперь делать убей Бог, не знаю. Короче: готовь приказ. А там видно будет.

Петр долго сидел, глядя в запыленное, давно не мытое окно. Потом пришла секретарша с подготовленным приказом.

– Я телефониста вызвала, пусть переведет ваши номера в кабинет Главного.

– Зачем? – удивился Петр. – Я здесь останусь, пусть сюда звонят.

Она кивнула и, взяв подписанный приказ, ушла к себе. А Петр, полистав блокнот, нашел телефон Микина.

– Александр Вадимович, – сказал он, когда тот снял трубку, – это Рубашкин звонит. Неприятная сложилась ситу ация...

Микин терпеливо выслушал Петра, изредка поддакивая.

– Я вам дам телефон следователя Белова, который включен в бригаду Генеральной прокуратуры. Думаю, он скажет все, что нужно.

* * *

Через день Чернов принес Петру короткое сообщение с ленты ИТАР-ТАСС: "Как стало известно корреспонденту ИТАР-ТАСС, мэрией города завершена проверка обоснованности и законности капитального ремонта квартиры председателя Законодательного собрания. С просьбой о проведении такой проверки в городскую администрацию обратился сам Юрий Кравцов после публикации очерняющих его материалов в одной из независимых петербургских газет..."

– И далась им наша гребаная независимость! Изо дня в день талдычат, раздраженно буркнул Петр.

– Читай, читай. Дальше – больше, – успокаивающе сказал Чернов.

"...Из материалов проверки следует, что в действиях семьи Кравцова противоправности не обнаружено. Однако у комиссии, которую возглавляет заместитель мэра Анатолий Чаус, есть основания полагать, что за проведение одних и тех же работ их исполнители получали двойную плату – как от хозяев квартиры, так и от городских служб. В свою очередь Юрий Кравцов, комментируя сложившуюся ситуацию, подчеркнул, что расценивает ведущуюся против него клеветническую кампанию как часть изощренного заговора с целью дискредитировать органы государственной власти города накануне важнейших политических событий – выборов губернатора Санкт-Петербурга и Президента России.

Именно поэтому, заявил Кравцов, против него возбуждено уголовное дело, которое ведет Генеральная, а не городская прокуратура.

– Я не чувствую за собой никакой вины и намерен отстаивать свои честь и достоинство. Надеюсь, что правоохранительные органы не останутся в стороне и немедленно возбудят против клеветников и их подстрекателей уголовное дело, – сказал Юрий Анатольевич".

– Печатай, – сказал Петр Чернову, но, вспомнив разговор со следователем Беловым, передумал. – Впрочем, подожди, я напишу комментарий. Где наша не пропадала!

Слова сами ложились на бумагу: "Комиссия во главе с заместителем мэра Чаусом долго искала следы так называемых "противоправных действий Ю.А. Кравцова и членов его семьи". Да так и не нашла.

– Какие же следы искала комиссия Чауса? – недоумевал в беседе с нами следователь межведомственной следственно-оперативной группы Генпрокуратуры Иван Иванович Белов. – Ведь там, где они ищут следы, мы уже ведем следствие. Все документы, относящиеся к ремонту квартиры Кравцова, давно изъяты и находятся у нас. А если сотрудники заместителя мэра Чауса что-то и обнаружили, то они обязаны – по закону обязаны! – представить их следствию.

Услышав наш вопрос о том, что будет, если Кравцов обратится в суд с иском о защите чести и достоинства, следователь Белов развел руками: "Исков бояться – следствие не начинать!"..."

– Ну, что, Алеха, вперед и с песнями? – спросил Петр, отдавая Чернову рукопись.

Тот прочитал и отчаянно махнул рукой:

– Перед таким делом самое время – по полтинничку... и даже дважды!

Но выпить они не успели. Пришел новый корреспондент, Саша Ерофеев.

– Петр Андреевич, я только что от Яковлева. Он собрал несколько журналистов и заявил, что будет участвовать в выборах, – смущаясь, сказал он.

– Текст, давай текст! – в один голос закричали Петр с Черновым.

– Вот, я тут написал по дороге, – Ерофеев протянул мятый листок. Это была маленькая заметка с замысловатым заголовком – "Правая рука" бьет в самое сердце":

"Первый заместитель мэра Владимир Яковлев принял окончательное решение баллотироваться на пост главы исполнительной власти Санкт-Петербурга. Иными словами, он пошел против своего непосредственного начальника. О разногласиях с мэром Яковлев корректно умолчал, ограничившись только рассказом о своей беседе с Собчаком: "Анатолий Александрович много говорит о демократии, но когда у нас состоялся откровенный и конфликтный разговор, демократия осталась далеко в стороне".

– Давай, ставь на самое видное место! – велел Петр Чернову. – Снявши голову, по волосам не плачут!

И со злорадством подписал оба материала: "Срочно, в номер. И.о. главного ред-ра П. Рубашкин".

1.34. ВЕСНА ТАКАЯ ВЫДАЛАСЬ, ТАКИЕ ДНИ НАСТАЛИ!

Ира торопилась, и Петр не просил ее остаться. Знал, что бесполезно. Их встречи в последнее время были короткими, а ласки равнодушными, без тепла и, порой казалось Петру, без желания. Как будто по привычке. Иногда закрадывалась мысль, что они больше не нужны друг другу. В прихожей Петр протянул Ире несколько купюр. Он давал ей деньги уже давно, скорее, от чувства непонятной самому вины и жалости. Поначалу она отказывалась, потом перестала. Правда, в последнее время денег отчаянно не хватало.

После ее ухода Петр допил бутылку вина и сразу провалился в тяжелый, бесчувственный сон. Под утро услышал голос Насти.

– Папа, расскажи что-нибудь – говорила она, чуть шепелявя, как в детстве, – расскажи что-нибудь, ты так давно ничего не рассказывал.

– Так ты уже выросла и все-все знаешь, – Петр слышал себя ясно, но как бы издалека.

Он проснулся часов в восемь от тишины и одиночества темной квартиры. Пахло пылью и застарелым.

"Надо бы нанять уборщицу", – вяло подумал Петр, но в который раз решил отложить неприятные заботы до лучших времен.

Водитель Валера дремал, уронив голову на руль, видно, ждал уже давно.

– Поехали, – хмуро велел Петр, – в Желтый дом!

– Куда? – спросонья не понял шофер.

– В штаб революции, в Смольный!

На Троицком мосту попали в пробку. Слева стояли трамваи, а машины двигались плотно, надолго останавливаясь через каждые десять метров. Было тепло и туманно, как бывает в преддверии окончательного прихода весны. Ни единой морщинки на серой речной глади. Нева очистилась и притаилась, как будто поджидая лавину ладожского ледохода.

В подъезде Смольного Петр столкнулся с Кошелевым. Тот выглядел хмурым и сутулился больше обычного. Они поздоровались. У поста охраны Кошелев неожиданно свернул в сторону.

– Вы куда? – удивился Петр.

– За разовым пропуском, у меня удостоверение отобрали, – чуть скривился Кошелев, не сумев скрыть, как ему неприятно идти к окошку бюро пропусков. Петр смутился, он с давних пор не любил встречать тех, о ком писал разоблачительные статьи. К тому же Кошелев не был обычным персонажем. Для Петра он являлся олицетворением лжи, лицемерия и жуткого, запомнившегося с детства страха. И Петр не жалел бывшего гэбиста. Он только испытывал некоторую неловкость из-за того, что обличил его в махинациях, к которым тот не был причастен.

Кабинет начальника предвыборного штаба Собчака отыскался в тупике третьего этажа.

– Здравствуйте, Алексей Викторович, – Петр огля не любит. Как вы считаете?

– Вполне возможно, – чувствуя, что почти убедил Прохорова, согласился Петр.

– А вы Яковлева хорошо знаете? – как бы невзначай поинтересовался Прохоров.

Петр ощутил на спине гаденькую струйку холодного пота.

– Не сказал бы, что хорошо, – осторожно ответил он.

– Наши аналитики кое-что раскопали. Лет пятнадцать назад он попал в какую-то историю – чуть было из партии не исключили. – Прохоров встал. – Я дово лен нашей встречей. – Думаю, мы сработаемся. Вопрос о дополнительных средствах лично для вас решим. Будут трудности – не стесняйтесь, звоните. И он протянул на прощание руку.

Усевшись в машину, Петр спросил:

– Купить догадался?

– Так точно! – весело улыбнулся водитель и достал из-под сиденья бутылку водки.

– Тогда поехали, – сказал Петр и сорвал зубами фольгу. – Поехали!

1.35. В ЯСНЫЙ ПОЛДЕНЬ БЕС РЕЗВИТСЯ

– Покажите ваш паспорт, – велел Кошелеву охранник. Он был среднего роста, в аккуратно скроенном черном костюме, но слева ткань пиджака морщинилась, и Павел Константинович на миг ощутил надежную тесноту подплечной кобуры, как будто сам стоял на посту.

– Все в порядке? – улыбнувшись, спросил он. Ох как хотелось Кошелеву показать, что он свой, что он понимает этого замечательного парня, и заученным с юности движением раскрыть перед ним чуть шершавую корочку настоящего удостоверения, удостоверения личности старшего офицера КГБ СССР!

– Проходите! – охранник положил смятый разовый пропуск на стойку и возвратил Кошелеву паспорт.

– Удачи! – Павел Константинович не удержался – сделал спецжест, по которому оперативники опознавали друг друга. На лице охранника не дрогнул ни один мускул.

На улице было сыро и ветрено. И теплое чувство от скоротечного контакта с молодым офицером, а Кошелев знал, что на главный вход Смольного ставят только офицеров, сменилось неосознанной обидой и хорошо осознанной злостью. Да, злость была необходима– уверенная, холодная злость. Такая, какой учили курсантов спецшколы на занятиях по психологической самоподготовке.

"Как же, выиграет! Куда ему! Каким скудоумным надо быть, чтобы угрожать ему, профессиональному оперативнику, прослушиванием телефонных разговоров! Что у умного на уме, то у мэра на языке",– злорадно подумал Кошелев о необдуманных словах Собчака и улыбнулся сложившемуся на ходу каламбуру.

Вернувшись к себе, Кошелев тут же взялся за перо.

"Уважаемый Анатолий Александрович, – быстро писал он. – Во время нашего разговора в Смольном Вы объявили свое решение, что до результатов рассмотрения кассационной жалобы в Верховном суде я могу официально приступить к исполнению обязанностей главы администрации Петроградского района. Казалось, что ситуация двоевластия в районе, – по меткому выражению журналистов – "двуглавия", – ставшая притчей во языцех прессы и телевидения, благодаря Вашему мудрому решению разрешилась. Я уже представил, как удовлетворенно вздохнут сотрудники моей администрации: наконец-то можно начать спокойно работать! Но... Увы...

Увы, не успел я выйти из Вашей приемной, как меня остановил начальник управления кадров мэрии г-н Овчинников В.А. и под расписку вручил мне Ваше распоряжение, согласно которому я отстраняюсь от работы до получения выводов комиссии, созданной для изучения якобы допущенных мною финансовых нарушений. То же самое повторил спустя несколько минут заместитель мэра Чаус А.В.

Итак, опять сложилась двусмысленная ситуация: г-н Пайкин, ссылаясь на того же Чауса, продолжает исполнять возложенные на меня обязанности и без моего разрешения занял кабинет в здании администрации.

Я понимаю, что Вы хотите меня уволить. Ведь в личном разговоре со мной Вы заявили, что воспользуетесь любыми методами, сделаете все, чтобы выиграть дело о моем увольнении в кассационной инстанции. Вы прямо сказали, что не остановитесь и перед прослушиванием моих телефонных разговоров, как частного характера, так и официальных. Помните, Вы упомянули, что для этого у Вас есть специальные люди. Вот только не ответили на мой вопрос: какая организация будет этим заниматься? Оперативно-поисковое управление ГУВД? Поверю, ведь начальником Главка является генерал Лоскутов, приятель Пайкина. Или какое-нибудь безвестное АОЗТ, созданное под Вашим патронажем специально для подобно рода мероприятий? Поверю и в это, если Вы все же не уточните, что имели в виду.

<...>

Я убедительно прошу Вас дать указание подчиненному Вам аппарату о прекращении чинения мне препятствий в исполнении служебных обязанностей, поскольку это чревато от вилась в магазин. Петр вошел в свою комнату. Там было тихо и сквозь чистые окна светило нежаркое предосеннее солнце. На стуле у письменного стола свешивался Ирин халатик, случайно забытый в суматохе утренних сборов. Петр аккуратно сложил мягкую ткань и перед тем, как спрятать, прижал ее к лицу. Слезы подступили неожиданно. Вот смешно, подумал про себя Петр, сорокалетний с гаком мужик плачет. Он понимал, что сумасшедшее летнее забытье кончилось, осень несет скучные серые заботы. Последнее время он тратил на Иру все, что зарабатывал, и даже брал в долг. Она как будто не замечала экзотических ресторанов, дорогой еды и всего того, что, вылезая из кожи вон, делал для нее Петр. Поначалу ему даже казалось, что она не интересуется ничем, кроме него, точнее, кроме него в постели. Но со временем понял, что это не так, так быть не может. Как-то Ира грустно сказала, что одной ее подружке подарили платье, потом другой лайковое пальто. Это не были намеки, скорее, высказанные вслух ожидания. Он осторожно расспрашивал ее, и каждая подробность вызывала в нем жалость и умиление.

Год назад Ира развелась. Он работал бригадиром проводников на "Красной стреле", а Иру устроил на "тройку" – поезд-близнец знаменитой номенклатурной "стрелочки". Однажды Ира неожиданно попала в рейс к мужу. Хотела сделать сюрприз, но застала в его служебном купе раздетую пьяную женщину. Потом выяснилось – он изменял ей почти в каждой поездке, со всеми сколь-нибудь смазливыми проводницами, а то и с пассажирками.

На обратном пути из Москвы Ира пошла в вагон-ресторан и заказала сразу две бутылки шампанского. Там ее и заметил Степанов. Слово за слово, они вместе напились до чертиков. Степанов обещал помочь устроиться – Ира не могла бы работать дальше рядом с бывшим, – это она знала точно, – мужем.

Да, это похоже на Юрку, подумал тогда Петр, вот так, походя, выручить едва знакомого человека.

До замужества и рождения сына Ира успела закончить парикмахерское ПТУ. Теперь это пригодилось. Вот так она и попала на "объект К-2". Платили там мало, чаевых клиенты не давали, зато не было забот с едой – запасы продуктов полагалось обновлять каждые три-пять дней, прежние списывали, и обслуга делила их между собой.

После развода Ира забрала сына и переехала обратно к матери, в старую коммунальную квартиру, где у них были две изолированные темные комнаты и две пожилые соседки. Одна из них после смерти сына, погибшего в Афганистане, спилась. Каждый месяц, получив пенсию, на несколько дней запирала дверь и напивалась так, что даже не могла дойти до туалета, все делала в ведро у себя в комнате. Вторая, Надежда Петровна, бывшая учительница, жила одиноко и тихо. Она даже помогала Ириному сыну с уроками.

– Папа, тебя к телефону, – позвала из коридора Настя.

Звонил Кокосов.

– Два часа тебя ищу! Брось все, срочно приезжай,– быстро сказал он.

– Что там? – почему-то предчувствуя беду, спросил Петр.

– Не по телефону, гони срочно, – и Кокосов брякнул трубку.

Петр попытался перезвонить, но кокосовский телефон был глухо занят.

Петр вызвонил водителя и, прежде чем спуститься, допил полстакана водки, оставшейся с прошлого вечера.

* * *

Виктор был мрачнее тучи. С подозрением поглядев на телефонные аппараты, он коротко бросил:

– Ну и подставил же ты меня!

– А что? – спросил Петр.

– Здесь не место. Готовь капусту, пошли на уголок.

В угловом кафе было тихо и малолюдно. Петр взял пиво, два по сто и пару бутербродов.

– Ты мне, мастер, такой дым из жопы пустил, – все так же хмуро начал Кокосов, когда они перешли к пиву.

– Да не тяни жилы, – нетерпеливо перебил Петр.

– Короче, подстраховали твою благоверную, когда она пошла встречаться. Бабок нанять кого поопытней не было, я и послал двух практикантов с журфака. Наплел им о профессиональных навыках, что, дескать, надо и это уметь. Они с большого усердия даже фотоаппарат прихватили.

– Ну и что?

– Ну их и замели. Аппарат вместе с пленкой в Фонтанку, самим по мордам до потери пульса и в ментовку. Шесть часов в клетке просидели, пока менты на меня не вышли. Делать нечего – я по всем каналам. В общем, попала твоя Катька не к бандитам, а в УБЭПовскую разработку. Сашка Лобанов, ты его знаешь, подполкаш из 6-го отдела, мне по дружбе шепнул, что она на подколе у Глеба Калинченко, ты его тоже знаешь, – еще тот волчара!

– Что же им от нее надо? – холодея, спросил Петр. Попасть под колпак милиции было ничуть не лучше, чем прямо в лапы бандюганов. Либо Катю заставят стучать, либо готовят в свидетели. И то и другое рано или поздно кончится худо, очень худо. Правда, такой оборот дела мог дать некоторый выигрыш во времени.

– Спроси у Калинченко! Кто, кроме него, ответит?

Они выпили две бутылки, но ясности у Петра не прибавилось. Наилучшим вариантом при всех раскладах был тот, о котором говорила Катя, исчезнуть.

Домой Петр вернулся поздней ночью. В прихожей висел Катин плащ. Петр на цыпочках зашел в ее комнату. Настя спала рядом с Катей, прижавшись к матери и по-детски посапывая. Черная тоска сдавила Петру сердце.

– Явился, винищем на всю квартиру! – вдруг зашипела сзади теща.

– Я тихонечко...

– Иди, отсыпайся, – она говорила презрительно, с безнадежным укором.

Петр уснул сразу и тяжело, едва сбросив одежду, и так же тяжело проснулся. Было чуть больше десяти.

– С добрым утром, Евгения Васильна, – поздоровался он с тещей.

Она промолчала, но, ставя перед ним тарелку с яичницей, коротко буркнула:

– Катя уехала в командировку, за границу. Весь вечер тебя ждала, а утром не добудилась. Деньги оставила мне. Просила передать, чтобы ты ничего не делал, сказала – ты знаешь.

– Когда вернется? – Петр ошалело глядел на тещу.

– Сама не знает... – Теща отвернулась, и Петру показалось, что она плачет.

1.36. ГЛЯДИ-КА, ЧЕРНЫЙ БЕС БЕЖИТ ЗА НАМИ?

Пьянствовали до вечера. Пили все: журналисты, начальники отделов, машинистки, секретариат, ведомый подобревшим от хорошей закуски Алексеем Черновым. Гуляли верстальщицы, обозреватели, специальные и собственные корреспонденты, случайные посетители, и даже корректоры Лена и Валечка после каждой вычитанной статьи забегали перехватить на ходу. Трезвым оставался только выпускающий Юлий Звягин, бородатый, неопрятный субъект, улыбчиво сюсюкающий со всеми, кто попадался навстречу.

Часов в шесть по вертушке позвонил Степанов. В кабинете Главного, где собралось руководство, уже пели хором.