Текст книги "Австрийская площадь или петербургские игры"

Автор книги: Андрей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Тогда чего же вам бояться? – прервал его Рубашкин. – Вас тоже осудят по закону.

– Я боюсь в жизни только двух вещей: предательства и незаконного приговора. Я боюсь оказаться на нарах рядом с ворами и бандитами, – не сдержавшись, выкрикнул Кошелев. – Я не хочу этого!

– А Михайлов и Поляков хотели? – тихо сказал Рубашкин, но никто, кроме Кошелева, его не услышал.

* * *

– Не дожал Рубашкин. Обложил Кошелева грамотно, но не дожал. Хотя, если бы все наши следаки так допросы вели, то не было бы у нас забот. Ты как считаешь, Глеб? – хмыкнул полковник Микин, после того как закончилась запись пресс-конференции Кошелева.

– Языком трепать – нехитрое дело, а доказательства собрать – совсем другое, – угрюмо буркнул Калинченко. – По оперативным данным все сходится: статья 147-прим, мошенничество в чистом виде. А подтвердить – никак.

– Что прокурорские говорят?

– На сто сорок седьмую добро не дают, считают, не вытянем. В принципе они готовы дать санкцию по обвинению в халатности, да и то если в документах комар носа не подточит. Экспертиза нужна. А служба тыла уперлась: оплачивать не хотят, мол, денег нет. Попробовал в мэрию сунуться чтобы справку оформили, так там совсем обнаглели. Правильно генерал говорил, что демократы совсем распоясались, даже в прокуратуре засели.

– Достать бумаги из банков удалось?

– Не получилось. Почти все они обанкротились, и до архивов не добраться. А если и доберемся, то ничего не найдем. Давно все вычистили, сволочи. Александр Вадимович, может, все-таки задержим Кошелева? Он к камере не привык – расколется, – тяжело вздохнув, сказал Калинченко.

– Хочешь – задерживай! Только учти – чекисты не колются. А если тебе показалось, что колются, то можешь сразу писать завещание – не ошибешься. Потом тебя в эти же показания завернут-упакуют. Да, кстати, пойдешь к себе – не забудь пиджак почистить. Опять весь в шерсти.

– Линяет, спасу нет, – развел руками Калинченко.– Зато смышленый.

– Кто смышленый? – переспросил Микин.

– Пес, которого сыну подарил: помните, я рассказывал, коккер-спаниель?

– Какой же это коккер? Обманули тебя, подсунули помесь пуделя с дворнягой.

– Да у него родословная на двух страницах! Коккер-спаниель, точно, обиделся Калинченко.

– Да, только коккера, понимаешь, спаниеля тебе не хватает, – улыбнулся Микин и потянулся к зазвонившему телефону.

1.41. ИЗ БЕЗДОННЫХ БОЛОТЧЬИ-ТО ТЕНИ ВСТАЮТ

Петр оторвался и парил над землей легко и бесплотно. Но невысоко, чуть ниже переплетения проводов над Большой Пушкарской, в том ее месте, где она упирается в некогда существовавшую протоку вдоль Ватного острова. Между тем небо темнело все больше, над ржавыми крышами собирались грозовые облака, похожие на чернильные кляксы. Багряные отблески красили их края, и редкие лучи солнца клубящимися столбами падали на город. В их свете сверкали купола и кресты Князь-Владимирского собора, и от этого еще мрачнее выглядел окружающий церковь сад с пожухшей за зиму травой и голыми деревьями. Петр медленно пролетал между их черными стволами, и ему казалось, что земля под ним шевелится, смердя мерзостью и разложением.

Вдруг он увидел Ирину соседку, учительницу Надежду Петровну, и тут же вспомнил: когда только начинал работать в газете, она пришла к нему чуть ли не в первый день.

– Как же я раньше ее не узнал? – изумился он.

Она была лет на двадцать моложе, с едва заметной сединой в гладко зачесанных волосах.

– Меня к вам направили, сказали, что вы поможете. Я долго искала, где похоронен один мальчик из моего класса, Миша Поляков. Он был самым добрым и светлым, я никогда больше таких не встречала. Его не взяли на фронт потому, что болел врожденным пороком сердца, и он умер в начале блокады, один в пустой квартире. Может быть, если бы я была с ним, он остался бы жив? Но, поймите, я стеснялась – нас так воспитывали. А в сущности, мы были почти ровесники, – это мой первый выпускной класс.

Она протянула Петру тоненькую ученическую тетрадку.

– Здесь все записано. Трое – жильцы соседних домов, одна из них служила в санитарном отряде. А самое главное: я нашла сына священника, который был тогда настоятелем Князь-Владимирского собора. Так вот, все они говорят одно: тех, кто умирал в этих кварталах, не везли на кладбище, их хоронили рядом, между часовней и собором. И Миша лежит там. Эти люди пережили блокаду, но все помнят. Я верю, верю, что это правда!.

– Чем же я могу вам помочь? – шепотом спросил Петр.

– Я всегда хотела, чтобы здесь был памятник! Только надо, чтобы власти позволили, – ее голос стал неожиданно молодым и звонким. Она подхватила Петра за руку и увлекла вниз так быстро, что ухнуло сердце. – Во время блокады это был единственный действующий храм. В нем хранили чудотворную икону Казанской Божьей Матери и мощи Великомученицы Марии Ладогской. Сын настоятеля рассказал, что верующие тайно прошли со святынями по окраинам. Потому немцы и не смогли взять Ленинград!

Петр оказался возле маленькой часовни, на круглой площадке. Молча стояли ряды детей с неживыми, высохшими до костей лицами. Мальчики были в суконных пиджаках и таких же коротких штанишках, а девочки – в коричневых платьях и белых школьных фартуках. В центре затейливо возвышалась деревянная горка, на ней стоял высокий мужчина в светлом плаще и широкополой надвинутой на уши шляпе.

– Кошелев! – узнал его Петр, едва тот заговорил:

– Дети! Администрация нашего района даже в это трудное для страны время делает все, чтобы окружить вас отеческим вниманием. Забота о подрастающем поколении – наш долг. Выполнять этот долг завещал нам Феликс Эдмундович Дзержинский. Мы очень постарались и нашли средства, чтобы соорудить этот замечательный детский уголок. Раньше детвора района каталась с горок только зимой, а теперь это можно делать и весной, и осенью, и даже летом. Пусть здесь всегда царят смех и веселье! Чур, я первый прокачусь.

В руках Кошелева молниеносно сверкнули ножницы, и по бокам сооружения опали алые края разрезанной ленты. Тотчас Кошелев развел руки, как крылья большой черноголовой птицы, и взлетел, набирая скорость. Петра понесло вслед, и он отчаянно закружился в зловонном колющем мраке.

* * *

Кошелев катился вниз с бесконечно высокой горы, а рядом кувыркался огромный черный пудель, на ходу прогрызая одежду. Холодный, по-змеиному скользкий язык пса полз от живота к горлу.

"Язык у служебной собаки должен быть теплым",– отчетливо вспомнил Павел Константинович, и ужас сдавил сердце. Он хотел закричать, но выдавил только прерывистый хрип и... проснулся.

– Что с тобой, Паша? – испуганно тормошила его жена. – Что случилось, Пашенька?

– Приснилось, – еле слышно ответил Кошелев, – только ничего не помню. Скользкое что-то. Будто хмырь болотный или упырь, как в мультике. Надо же такому привидеться! Не забудь утром спросить в магазине, есть ли свежие сельди.

* * *

– Ты меня не любишь, ты даже не знаешь, что это значит, – волнуясь, говорил Петр, держа Иру за руку.

– Я знаю, что такое любовь! – воскликнула она. -Это... Это когда я полужива, если тебя нет рядом. Это счастье услышать твой голос, даже по телефону. А только ты начинаешь обнимать меня, я замираю, становлюсь, как стеклянная. И уже нет сил терпеть, я взрываюсь, взрываюсь на маленькие осколки – яркие, как радуга. А когда прихожу в себя, то вся – словно мягкая глина. Можешь мять, лепить меня по-всякому – я уже не своя, я твоя, только твоя. А у тебя сотни дел, и все – самые важные. Прощаясь, ты целуешь меня и тут же забываешь. Ты видел высохший лес? Деревья в нем еще крепко держатся, но в них уже нет соков, и оттого не растут листья. Зимой незаметно, лес как лес. Но весной лес другой, он – мертвый.

Петр отпустил ее руку, встал и подошел к окну.

– Я тебя люблю. Мне почти сорок пять, и я никого так не любил. Только дочку. Ты знаешь, она вчера ночью позвонила, захлебывалась от слез. Они в Вене, живут рядом с садом, и окна выходят на какой-то пруд. Там жили лебеди, даже зимой не улетали. А потом исчезли – оба. Настя их три дня ждала, но они так и не вернулись. Она мне рассказывала и через каждое слово повторяла: "Папочка, папочка, найди лебедей!"

– Когда я была маленькая, мама каждую весну водила меня в Летний сад, встречать лебедей. Я брала с собой хлеб, чтобы их покормить, но никогда не могла добросить – загородка очень далеко от воды...

– Скажи, твоя соседка, Надежда Петровна, никогда не говорила, что встречала меня раньше?

– А где вы могли встретиться? Ты же окончил школу в Сестрорецке, а она всю жизнь проработала здесь, на одном и том же месте.

– Я недавно вспомнил, как Надежда Петровна приходила ко мне в газету. Давно, лет пятнадцать назад. Я ее тогда даже не выслушал, как следует. Она иногда так смотрит, будто помнит, но не хочет сказать.

Петр стоял, упершись лбом в холодное стекло. За окном кромешная тьма, даже не верилось, что наступило утро.

– Гроза будет! – сказал Петр. – Сейчас громыхнет, добро пожаловать!

Ветер подхватил пыль и мусор, закружил их в неожиданно взвившемся смерче. Дохнуло едким зловонием, и тут же в железный карниз раскатисто застучали первые капли холодного ливня.

– Я тебя люблю, у меня никого не осталось, кроме тебя, – тихо повторил Петр.

Часть 2

ВРЕМЯ РЕПТИЛИЙ

2.1. ИГРА ПОШЛА СВОИМ ЧЕРЕДОМ

Нарочный доставил пакет из мэрии как раз в то время, когда в кабинете Рубашкина собралась обычная компания.

– Черт бы их побрал, посидеть не дадут спокойно,– с сожалением поглядев на бутылки финского "Абсолюта" и тарелки с закуской, сказал Чернов.

– Что там? – спросил Петров.

– Что бы там ни было, выпить надо, раз налито, – буркнул Кокосов, дожевывая бутерброд с копченым палтусом.

– Погоди, – сказал Петр, надрезав пакет. Просмотрев бумаги, он тяжело вздохнул: – Бутылки в холодильник, все остальное в сторону! Алексей, срочно звони в типографию – задержка на два часа. Будем переделывать первую полосу. Пришел указ президента о переносе выборов на 19 мая. А ты, Андрей, готовь к печати последние данные социологов.

– Как Собчак, шагает впереди? – ухмыльнулся Петров, помахав переданной ему таблицей.

– Точно! Так и озаглавим: "Собчак шагает впереди!"

– Да ты почитай, что эти придурки пишут: "За Собчака собираются отдать голоса 40 процентов избирателей, за Артемьева – 14, а за твоего Яковлева одна целая и ноль-три сотых! О Беляеве, Болдыреве и Щербакове вообще ни слова, как будто их нет. Я такой галиматьи отродясь не видел. Ты только послушай: "Сегодня реальную конкуренцию Собчаку может составить только лидер петербургского "Яблока", особенно популярного у горожан". Чушь! Гарантирую – Артемьев и полпроцента не получит!

– Подожди, Алексей, – остановил Петр вставшего из-за стола Чернова. Дай типографии задержку на два с половиной часа.

– Зачем зря деньги палить? – удивился тот. – Успеем за два.

– Петров дискутировать хочет. Дадим ему время, а сверх тридцати минут – за его счет.

– Как читатели будут доверять газете, если мы такое вранье печатаем? Ты хочешь подписчиков растерять? – возмутился Петров.

– Ты вчера зарплату получил, и премию вроде бы немалую. Хочешь всех по миру пустить? Тогда печатай правду, как ты ее понимаешь! – потеряв терпение закричал Петр.

– Тяжелый ты человек, Рубашкин, – вставая, сказал Кокосов. – Помнишь, у Андрея Вознесенского: "Есть толь ко брутто-нетто, быть человеком некогда". Про тебя написано!

Когда все вышли, Петр налил полстакана водки и, выпив, набрал телефон Яковлева.

– Указ у меня на столе, завтра утром будет напечатан, – быстро сказал он.

– Предупрежден, значит – вооружен, – засмеялся Яковлев. – А что с моей статьей – затор?

– Давно готова, ждет твоей подписи.

– Ты завтра свободен? Приезжай на Невский, часов в двенадцать. Охране скажешь, что ко мне.

* * *

Субботнее утро было дождливым и холодным. От сырого, колючего ветра не спасала даже кожаная куртка с меховой подкладкой, и Петр облегченно вздохнул, войдя в теплый вестибюль недавно отстроенного бизнес-центра возле Малого концертного зала. Он сказал, куда идет, и один из охранников молча кивнул головой. Поднявшись на третий этаж, Петр оказался в длинном и безлюдном коридоре с одинаковыми дверями. Одна из них в дальнем конце была отворена, и он зашел в маленькую приемную. Никого не было, кроме сидевшего у стены Артемьева.

– А ты-то чего тут делаешь? – удивился Петр.

– Да надо поговорить с Владимиром Анатольевичем, – заметно смутившись, ответил Артемьев, и Петр понял, что он раздосадован их встречей.

"Не хочет, чтобы о его беседе с Яковлевым узнали журналисты", подумал Рубашкин и спросил:

– О чем же говорить, если вы конкуренты?

Артемьев не успел ответить, услышав голоса, из кабинета выглянул Яковлев.

– Извините за задержку: у меня разговор с Беляевым. Потом я приму Петра – минут пять хватит?

– Не знаю, сколько будешь читать.

– Хорошо, посмотрим, – рассеянно улыбнулся Яковлев.

Через некоторое время вышел Беляев. Он выглядел озабоченным и хмурым.

– Ну как, договорились? – спросил его Артемьев.

Покосившись на Петра, Беляев неопределенно пожал плечами и направился к выходу.

– Заходи, Петр, – крикнул Яковлев через полуоткрытую дверь. – Где подписаться – в начале или в конце?

– Где хочешь, – сказал Петр. – Но ты все же прочитай.

Яковлев перелистал страницы и махнул рукой:

– Ты не хуже меня знаешь, что надо. Главное, чтобы статья вышла.

– Не беспокойся, все будет в порядке, обещаю.

– На днях я проведу пресс-конференцию. Можешь дать о ней информацию?

– Смотря, что там будет...

– Щербаков и Артемьев снимают свои кандидатуры, и мы образуем коалицию.

– А Беляев?

– Пока мнется. Видимо, надеется, что выйдет во второй тур. Только, сам понимаешь, никому ни слова.

Петр подумал, что этот неожиданный ход резко меняет предвыборную ситуацию. В одиночку Яковлев значительно уступал Собчаку и Болдыреву, но союз со Щербаковым и Артемьевым давал весомые шансы победить в первом туре.

– Удивлен? – спросил Яковлев.

– Собчак будет в шоке. Он до сих пор не считает тебя серьезным соперником.

– Так это нам на руку, – загадочно улыбнулся Яковлев, – чем позже разберется, тем лучше.

– Я напечатаю отчет о пресс-конференции. Напечатаю, чего бы это ни стоило.

– Не боишься, что тебя тут же уберут?

–Надеюсь, до этого не дойдет. Ефремов не вернется раньше конца мая, а заменить меня другим – скандал. Вряд ли Прохоров захочет накалять обстановку.

Яковлев крепко пожал Петру руку и ничего не сказал. Все было понятно без слов.

Выходя, Петр столкнулся с Артемьевым. Тот, видимо, не усидел на месте и ждал под дверью.

"Неужели подслушивал? – подумал Петр. – Не может быть".

Застегивая куртку, Рубашкин вдруг почувствовал, что в приемной кто-то есть. Оглянувшись, увидел Кошелева. Тот, ссутулившись, сидел в самом углу и был почти незаметен.

"А этому что здесь надо?"

– Здравствуйте, Петр Андреевич, – первым заговорил Кошелев. – Вот уж кого не ожидал здесь встретить, так это вас.

– Почему?

– Всем известно, что вы из другой команды.

– Я не из команды, я сам по себе, – сказал Петр, и на душе стало горько от одиночества и неприкаянности.

– Так не бывает, – приветливо улыбаясь, возразил Кошелев. – Мы все из какой-то команды. Один из той, другой – из этой. Меняется время, и люди меняются. Вот вам живой пример: иду я на Пасху в церковь по улице Куйбышева, а навстречу Юрий Филиппович, бывший первый секретарь обкома партии. Расцеловались, как положено, "Христос воскресе!". Поговорили о демократии, о том, что нужно развивать инициативу, цивилизованные рыночные отношения. Да, люди меняются, а команда остается. Как дворяне в прежнее время – их с детства в полк записывали и до самой смерти. И мы с вами так же. Помните, я в кафе говорил, что вы еще измените мнение, что в конце концов мы подружимся.

– Вас снова уволили? – спросил Петр. Разговор был ему неприятен, и он хотел уйти, но Кошелев держал его за рукав, как бы дружелюбно, но крепко.

– Да, я снова безработный, – беззаботно ухмыльнулся Кошелев. – Однако ж вам работы прибавлю. У меня есть для вашего пера интересный сюжет. Вы не поверите, об Австрийской площади! Расскажу все, с документами и коммен аты1.

Беляев остановился; было слышно, как булькает вода, которую он наливал в стакан. Спустя полминуты зал загудел: говорили все сразу, а несколько человек, перекрикивая друг друга, диктовали сообщения в свои редакции по сотовым телефонам.

– Какую недвижимость купили Путин и Собчак во Франции? – первый вопрос задал корреспондент "Вечерки" Михаил Кореневский. Он, как всегда, выглядел сонным, но Петр знал, что это впечатление обманчиво. Кореневский когда-то был чемпионом СССР по стоклеточным шашкам и умел точно оценивать ситуацию. Он писал о политике холодно и лаконично, а его политические прогнозы отличались безупречной логикой.

– Это виллы на побережье Средиземного моря, а у Собчака еще и квартира в Париже, – ответил Беляев, и в его голосе Петру послышалась неуверенность.

– Какими документами вы можете подтвердить то, что сказали? – спросил Петр.

– Я располагаю точной информацией, а все документы находятся в компетентных органах, – ответил Беляев.

Потом спросили про Кравцова, и разговор оживился:

– Я сожалею, что безобразная история с ремонтом квартиры председателя ЗАКСа всплыла лишь в связи с вопросом о переносе выборов губернатора на 19 мая. Собчак заинтересован, чтобы выборы состоялись вместе с президентскими или как можно раньше. Кравцов оказался под двойным давлением; те, кто хотел отложить выборы на осень, вытащили на него компромат.

"Глупость", – подумал Петр, припомнив, что Микин передал ему материалы на Кравцова задолго до того, как встал вопрос о переносе выборов. Он интуитивно чувствовал, что никаких уличающих документов у Беляева нет, он просто блефует, надеясь, что выборы все спишут.

– Чем вы подтвердите выдвинутые вами обвинения, если Собчак подаст в суд? – спросил кто-то из задних рядов.

Беляев, видимо, ждал этого вопроса и заметно приосанился.

– Я приглашаю всех присутствующих прийти на процесс, когда подсудимый Собчак начнет судиться с губернатором Беляевым, – его голос прозвучал громко, и Петр засомневался: а вдруг Беляев действительно победит.

– Ты как считаешь? – спросил Петр у сидевшего рядом Кореневского.

– У него нет шансов, – меланхолично ответил тот и, помолчав, добавил: – Он даже не выйдет во второй тур!

Тем временем пресс-конференция закончилась. Десятка полтора журналистов обступили Беляева. Тот пытался отвечать всем сразу, и его голос терялся в общем шуме.

Кто-то тронул Петра за рукав, и, обернувшись, он увидел девушку, которая заняла его место.

– Вы не могли бы уделить мне минутку, где не так много народа? улыбаясь спросила девушка. Она была высокого роста, сероглазая и миловидная.

Петр провел ее в буфет и взял выпить. Себе полтораста водки, а девушке вина и шоколад с орехами. Но та, повертев в руках конфету, неожиданно вынула из сумочки конверт.

– Александр Вадимович приказал передать, – незаметно оглянувшись, сказала она. Улыбка стерлась с ее лица, теперь она выглядела усталой и нам ного старше, чем с первого взгляда.

– Вы, конечно, не скажете, как вас звать? – все еще улыбаясь, спросил Петр.

– Почему же? Старший лейтенант милиции Семенова Елена Алексеевна.

Она едва пригубила вино и ушла, не попрощавшись. Петр ошарашенно посмотрел ей вслед и только тогда заглянул в конверт.

"...Собчаку Анатолию Александровичу. Предметом взятки являются квартиры, полученные..." – это первое, что бросилось в глаза. Машинально допив водку, он стал читать сначала:

"В декабре 1995 года совместным распоряжением министра внутренних дел, Генерального прокурора и директора ФСБ была создана межведомственная следственно-оперативная группа для расследования уголовного дела по фактам получения взяток должностными лицами мэрии Санкт-Петербурга. Дело было возбуждено 2-м отделом УБЭП ГУВД СПб, но попало под угрозу развала вследствие позиции, занятой рядом работников прокуратуры, видимо, под давлением горпрокурора В.И. Еременко, проходящего по оперативным материалам в качестве фигуранта.

Сущность расследуемого уголовного дела №18/238273-95 заключается в том, что директор и основной владелец АОЗТ "Фирма "Ренессанс" Евглевская Анна Анатольевна систематически передавала взятки должностным лицам мэрии деньгами, услугами, дорогостоящими подарками, а также в виде квартир в реконструированных домах. Взамен должностные лица решали вопросы в интересах указанной фирмы с на Сзади что-то хлопнуло, как будто из теплого шампанского вылетела пробка, и брызнувшая из стены штукатурка запорошила глаза.

* * *

– Чтобы грабить в Доме журналиста и средь белого дня? Блатные совсем обнаглели, – сказал Петр, когда они отъехали.

– Вряд ли блатные, я на них насмотрелся. Эти выделывались, но все равно – не похожи, – коротко буркнул Сергей. Руки у него дрожали.

Петр прощупал нагрудный карман, конверт под рукой чуть хрустнул.

"Неужели охотились за справкой?" – подумал он, вспомнив смущенный, б егающий взгляд Деревянко. Стало жутко, и Петра зазнобило от холодной испарины.

– Что же делать? – вслух простонал он, мучаясь от накатившего тошнотворного страха.

– Не волнуйтесь, Петр Андреевич, мы тоже стрелять умеем, – со злостью произнес Сергей.

2.2. ДЕНЬ РЕПТИЛИЙ. УТРО

– Я сам пойду. Хочу послушать, что Беляев скажет,– Петр крутил в руках приглашение на пресс-конференцию бывшего председателя Ленсовета.

– Ничего он не скажет, кроме своей обычной зауми про федерализм, налоговое законодательство и прочее в том же духе, – возразил Чернов.

– Неужели ты не чувствуешь сюжетную завязку? В 1991-м Беляев выгонял из Смольного коммуняк, опечатывал обком. Прошел год-два, и все сидят на прежних местах, только гэбистов прибавилось. В какой кабинет ни заглянешь обязательно наткнешься на полковника или в крайнем случае майора. Они даже не скрывают, что всегда держат под рукой голубые погоны, хотят первыми нацепить, когда петух им откукарекает. А до той поры про демократию трезвонят. Громче всех! – горько скривился Петр.

– Опять ты про демократию, хлябь ее трижды в твердь! Угомонись, Петруха, давно пора. И вообще, не дело, чтобы главный редактор...

– ...исполняющий обязанности, – поправил Рубашкин.

– ...чтобы главный редактор, пусть даже и.о., ходил на пресс-конференции. Разве у нас репортеров нет? – осуждающе закончил Чернов.

Петр вошел в зал за минуту до начала и направился к своему обычному месту. Сидевшая там незнакомая девушка испуганно вскочила: "Извините, Петр Андреевич, я думала, вы уже не придете". В этот момент появился Беляев, и следом за ним председатель Союза журналистов Игорь Сидоров.

– Уверен, представлять Александра Николаевича не надо. Если найдется кто-нибудь, кто его не знает, то сейчас узнает, – сказал Сидоров и кивнул Беляеву.

– Первое, что я сделаю в случае победы на выборах – немедленно опечатаю некоторые кабинеты в Смольном,– жестко, в несвойственной ему манере, заговорил Беляев. – Нельзя повторять ошибку пятилетней давности, когда мы не успели изъять доказательства преступлений, совершенных партийной мафией. А нынешняя мэрия ничем не лучше! Она коррумпирована вся, сверху донизу, и уничтожить "лишние" документы – при всем желании – они не успеют.

Теперь продажная, подконтрольная мэрии пресса вовсю шумит о фабрикации нового "ленинградского дела". Дескать, наносится сокрушительный удар по демократии. Я же считаю, что удар по демократии нанесли те, кто воспользовался стремлением народа к свободе для утверждения режима личной власти и использует ее в корыстных целях, для собственного обогащения.

Вы знаете, что Генеральная прокуратура ведет расследование фактов злоупотребления служебным положением в отношении нескольких высокопоставленных руководителей города. И речь идет не только о председателе Законодательного собрания Кравцове. Под подозрение попал и сам Анатолий Собчак.

Расскажу о нескольких известных мне фактах. Одна из немногих лицензий, предоставленных Петербургу правительством России, была использована для вывоза за рубеж 100 тысяч тонн дизельного топлива. На вырученную валюту мэрия была обязана закупить продовольствие. Но продукты в город не поступили. А когда я поднял вопрос, куда же девались средства городского валютного фонда, Собчак лично сообщил мне, что полученные за мазут 7 миллионов долларов находятся в одном из банков Вены, на специальном счете. Но я точно знаю: никакие бюджетные средства в Австрии никогда не хранились, и храниться не могли.

Услышав про счет Петр насторожился. Он вспомнил скоротечный отъезд жены в Австрию и подумал, что Катя каким-то образом связана с этими деньгами.

– Мне известно, что разведка Великобритании представила российской стороне сведения о том, как мэр Санкт-Петербурга незаконно ввез в эту страну 1 миллион долларов, – откашлявшись, продолжил Беляев. – Тот же источник сообщил, что Анатолий Собчак и Владимир Путин приобрели недвижимость во Франции. Соответствующие документы были переданы Федеральной службе безопасности, но я не смог выяснить, проводилось ли расследование и, если проводилось, каковы его результаты1.

Беляев остановился; было слышно, как булькает вода, которую он наливал в стакан. Спустя полминуты зал загудел: говорили все сразу, а несколько человек, перекрикивая друг друга, диктовали сообщения в свои редакции по сотовым телефонам.

– Какую недвижимость купили Путин и Собчак во Франции? – первый вопрос задал корреспондент "Вечерки" Михаил Кореневский. Он, как всегда, выглядел сонным, но Петр знал, что это впечатление обманчиво. Кореневский когда-то был чемпионом СССР по стоклеточным шашкам и умел точно оценивать ситуацию. Он писал о политике холодно и лаконично, а его политические прогнозы отличались безупречной логикой.

– Это виллы на побережье Средиземного моря, а у Собчака еще и квартира в Париже, – ответил Беляев, и в его голосе Петру послышалась неуверенность.

– Какими документами вы можете подтвердить то, что сказали? – спросил Петр.

– Я располагаю точной информацией, а все документы находятся в компетентных органах, – ответил Беляев.

Потом спросили про Кравцова, и разговор оживился:

– Я сожалею, что безобразная история с ремонтом квартиры председателя ЗАКСа всплыла лишь в связи с вопросом о переносе выборов губернатора на 19 мая. Собчак заинтересован, чтобы выборы состоялись вместе с президентскими или как можно раньше. Кравцов оказался под двойным давлением; те, кто хотел отложить выборы на осень, вытащили на него компромат.

"Глупость", – подумал Петр, припомнив, что Микин передал ему материалы на Кравцова задолго до того, как встал вопрос о переносе выборов. Он интуитивно чувствовал, что никаких уличающих документов у Беляева нет, он просто блефует, надеясь, что выборы все спишут.

– Чем вы подтвердите выдвинутые вами обвинения, если Собчак подаст в суд? – спросил кто-то из задних рядов.

Беляев, видимо, ждал этого вопроса и заметно приосанился.

– Я приглашаю всех присутствующих прийти на процесс, когда подсудимый Собчак начнет судиться с губернатором Беляевым, – его голос прозвучал громко, и Петр засомневался: а вдруг Беляев действительно победит.

– Ты как считаешь? – спросил Петр у сидевшего рядом Кореневского.

– У него нет шансов, – меланхолично ответил тот и, помолчав, добавил: – Он даже не выйдет во второй тур!

Тем временем пресс-конференция закончилась. Десятка полтора журналистов обступили Беляева. Тот пытался отвечать всем сразу, и его голос терялся в общем шуме.

Кто-то тронул Петра за рукав, и, обернувшись, он увидел девушку, которая заняла его место.

– Вы не могли бы уделить мне минутку, где не так много народа? улыбаясь спросила девушка. Она была высокого роста, сероглазая и миловидная.

Петр провел ее в буфет и взял выпить. Себе полтораста водки, а девушке вина и шоколад с орехами. Но та, повертев в руках конфету, неожиданно вынула из сумочки конверт.

– Александр Вадимович приказал передать, – незаметно оглянувшись, сказала она. Улыбка стерлась с ее лица, теперь она выглядела усталой.

– В результате известных действий Мэра города, Собчака, поставлена под сомнение моя репутация и грубо нарушены мои гражданские права.

2. Мое дело отражает сущность режима открытого произвола и беззакония, выстроенного А. Собчаком за время его правления.

ЗАЯВЛЕНИЕДЛЯ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ

В настоящее время горожане стоят перед выборами губернатора. Мэр Собчак в своей агитационной кампании изображает себя ярым сторонником демократии, мудрым отцом города, знатоком права. Его выступления тиражируются СМИ, искажая реальную картину.

На деле Собчаком создан режим бесконтрольной личной власти, в городе воцарилась обстановка произвола и беззакония, требовательность подменена придворными интригами, некомпетентность и своекорыстие правят бал. В угоду приближенным к мэру особам под удар поставлены интересы жителей, потрепаны демократические ценности и, самое важное, нанесен урон авторитету Власти.

Я, Кошелев Павел Константинович, в прошлом подполковник КГБ СССР в 1989 году был избран депутатом Петроградского райсовета. В 1992 году утвержден на должность главы районной администрации. За время работы у меня не было принципиальных конфликтов со структурами мэрии.

Однако по мере укрепления личной власти Собчака я начал подвергаться нарастающему давлению вплоть до прямого столкновения в конце 1995 года, когда от Мэра впервые поступило немотивированное требование покинуть пост главы администрации. Но именно тогда мной был поставлен вопрос о возврате 250 тысяч долларов США, затраченных районом по прямому указанию Собчака на ремонт площади, получившей название Австрийской. Обещанные и якобы перечисленные в город деньги из Австрии в районный бюджет так и не поступили. Тогда же я имел смелость предпринять ряд действий по пресечению вопиющих нарушений Закона, невзирая на недовольство в "Смольном"...

За всей словесной шелухой вылетающей из уст нынешнего Мэра, стоит необузданное стремление продлить правление городом как своей крепостной вотчиной еще на четыре года и страх ответственности в случае крушения личной власти"1.

Перечитав, Кошелев остался доволен лаконичностью и выразительностью заявления.

"Подумаешь, журналисты! Раздули им престиж, теперь сами не рады. А по сути, плевое дело. Любой грамотный человек может изложить свои мысли. Тем более офицер КГБ. Нас еще не такому учили", – подумал Кошелев. Он так и не заметил, что написал отчество, которым пользовался в контактах с враждебным элементом.

2.3. ДЕНЬ РЕПТИЛИЙ. ПОЛДЕНЬ

Петр едва успел добежать до уборной. Его вырвало, а после неудержимо полились слезы. Раздевшись до пояса, он полными пригоршнями лил на себя воду из-под крана; струйки затекали под ремень и холодили ноги. Вытершись насквозь пропотевшей майкой, бросил ее в урну и, застегивая рубашку, посмотрел в зеркало. Собственное лицо показалось ему зеленовато-белым с темными, до черноты подглазьями.