Текст книги "Австрийская площадь или петербургские игры"

Автор книги: Андрей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Что там у вас – вечер народной песни?

– Справляем мое назначение. Люди должны понять, – слегка заикаясь, ответил Петр.

– Молодец, Петруша! Правильно действуешь. С коллективом работать надо, чтобы за тебя в огонь и в воду.

– Я тут к твоему Алику заехал...

– Этому раздолбаю я уже вставил сморчка. И хватило же у мудака совести жаловаться! Крапивье семя– для такого человека пожадничал! Надо – заезжай к нему, бери что хочешь. В любое время! Я велел, чтобы все было – открытый счет. Кстати: сегодня "Папа" народу п...лей раздавал. Так Прохоров за тебя горой встал. Еще, говорит, человек пять таких, и выборы – в шляпе. Все сразу притихли. А, по правде говоря, ты на волоске висел. В общем, рад за тебя. Ведь ты мой кадр. Короче, пора в баньку – надо отдохнуть, расслабиться...

– Хорошо, созвонимся и расслабимся, – Петр помрачнел, вспомнив про Иру и Степанова.

– Не порти песню, Главный! – закричал с другого конца кабинета Кокосов.

Петр повесил трубку. В голове приятно шумело, но настроение безнадежно испортилось. Обойдя все комнаты, он уехал, ни с кем не попрощавшись.

* * *

Петр проснулся так же мгновенно, как и заснул. Несколько минут он еще лежал, глядя в окно на темнеющее в фиолетовом сумраке небо, пока не зазвонил телефон.

– Привет, Петруша, – услышал он в трубке, – это Владимир Анатольевич.

– Кто, кто? – переспросил Петр.

– Володя. Володя Яковлев. Не узнал?

– Извини, долго жить будешь. Весь день о тебе говорил, и вдруг ты сам звонишь.

– Надеюсь, ничего плохого?

– От меня плохого о тебе никто не услышит, ты же знаешь

– Слушай, Петр, надо бы встретиться. Ты сейчас свободен? Я к тебе через полчаса подъеду. Выходи к дому, походим, поговорим.

– Хорошо, – недоумевая, согласился Петр.

Машина уже стояла напротив дома – синяя "вольво" с административным номером а003аа. Петр постучал в непроницаемо черное тонированное стекло передней дверцы. Но открылась задняя, и оттуда, чуть согнувшись, вылез Яковлев. Он был одет в старенькие, до белизны застиранные джинсы, свободную кожаную куртку и выглядел заметно похудевшим.

– В хорошем ты месте живешь, – здороваясь, заметил Яковлев, – как дочка?

Петр почувствовал острое желание поделиться, рассказать обо всем, что случилось, но раздумал. Они прошли за ограду Матвеевского садика и некоторое время молча шли рядом.

– Слышал, ты стал главным редактором, – наконец сказал Яковлев.

– Исполняю обязанности.

Тут ожили динамики, в зале стихло, раздался голос Собчака. Петр не слушал – думал о своем. Понял, что речь закончилась, по мгновенному оживлению.

1.37. С ДОБРЫМ УТРОМ, ЧЕСТНЫЙ ФРАЕР! ВЫЙДЕМ, ДЕВОК ПОПУЖАЕМ

Заунывный собачий вой всю ночь слышался Петру. Не помогала даже положенная на ухо подушка – то сердитые, то жалобные завывания продолжались до рассвета. На работу Петр приехал с головной болью – ломило затылок, а в висках будто кололи надоедливые острые иголки.

В кабинете Ефремова громоздилась грязная посуда, пол был загажен мусором, а в воздухе стоял тошнотворный запах вчерашней выпивки с застоявшимся табачным перегаром. Петр взял едва початую бутылку португальского портвейна и, запершись, допил ее почти до донышка. Вино было мягким, со сладковато-миндальным привкусом. Тяжесть отступила, и Петр улыбнулся, вспомнив вчерашнюю встречу с Яковлевым. Не долго думая он придвинул к себе бумагу. Писалось легко и гладко:

"– Я очень благодарен Анатолию Александровичу, – сообщил Владимир Яковлев нашему корреспонденту.– Именно Собчак пригласил меня в мэрию, где я под его руководством проработал без малого три года.

На долю Собчака выпало руководить Ленинградом-Петербургом в переломное для нашей страны время. И, что бы ни говорили в запале политической борьбы, нельзя вычеркнуть то хорошее, что сделал Анатолий Александрович для города и его жителей.

Сейчас ситуация изменилась. Люди ждут осязаемых перемен. Пора от рискованных экспериментов перейти к практической повседневной работе. То, что необходимо делать, может быть, не столь впечатляюще и грандиозно, как возведение монументальной башни "Петр Великий" на берегу Финского залива или организация мировых спортивных торжеств. Но в результате нашей работы мы получим не фуршеты и фейерверки, а постепенное улучшение жизни каждого петербуржца..."

– Закройте дверь и никого не пускайте, – раздраженно крикнул Петр, когда зашла секретарша с пачкой бумаг на подпись. – Нет меня, нет! Понимаете? Меня нет!

– Мне голос был, он звал утешно, – бормотал Петр, дописывая статью. Работа заняла от силы полтора часа, но материал получился солидным, размером на целый подвал. В нем было все, что требовалось: немного истории, умеренная критика, элегантно завершенная многозначительной фразой Яковлева: "Я вижу другой путь выхода из кризиса!" Дальше шли короткие и четкие тезисы об инвестиционной политике, тарифах и ценах, и все завершалось лихим подзаголовком: "Хороши Канарские острова. А наши – не хуже!"

Все, что в последнее время Петр писал об экономике и реформах, уплотнилось и приобрело весомую убедительность. Такое ощущение, будто статью и вправду диктовал первый заместитель мэра. "Да, именно таким должно быть программное выступление будущего губернатора", – подумал он.

Не рассчитав, Петр слишком сильно толкнул дверь. Машинистки и все, кто был в комнате, испуганно замерли.

– Все отложить! Разделите по страницам и срочно напечатайте это, – ни на кого не глядя, сказал Петр и бросил рукопись на ближайший стол.

Через четверть часа в кабинет зашел Чернов.

– Что с тобой, Андреич? Ты чего девочек пугаешь?– спросил Алексей, передавая Петру напечатанную статью.

– Зачем мне их пугать, – невпопад ответил Петр, бегло просматривая текст. – Как твое мнение – печатать можно?

– Печатать можно, да нужно ли? Как бы нам из мэрии кислород не перекрыли.

– А это разве твое дело? – возмутился Петр. – Я– Главный, я и решу.

– А зачем тогда спрашиваешь? – обиделся Чернов.– Если хочешь по принципу "я – начальник, ты– дурак", то так и скажи, не стесняйся.

– На хрена мне стесняться? Так и говорю: я – начальник! – заорал Петр. – А ты иди работай. Будет надо – позову.

Чернов скривился и ушел, не сказав ни слова. Петр подождал, пока закроется дверь и снял телефонную трубку.

– Добрый день, Алексей Викторович! – сказал он, услышав голос Прохорова. – Хочу с вами посоветоваться. Нам удалось взять интервью у Яковлева...

– Что вы всякую чушь придумываете? Кому это интервью нужно? Нам? рассерженно буркнул Прохоров.

– Нам нужно! Яковлев среди прочего сказал, что мэр его многому научил, что Анатолий Александрович имеет огромные заслуги перед демократией и так далее. Вот послушайте. – И Петр зачитал начало статьи. CС$С$яя Ж ' ваны, у Кошелева есть еще запросы от других журналистов, – соврал Петр, пожалев, что не догадался заранее организовать несколько писем от знакомых газетчиков.

"Завтра же попрошу Кокосова, Кореневского и еще кого-нибудь, чтобы послали Кошелеву запросы", – подумал он.

– Но ты же можешь уговорить остальных, ты же всех знаешь, – растерянно сказала Катя, и в ее голосе послышалась просящая интонация. – Петенька, пожалуйста, постарайся ради нас, ради Насти.

– Единственный способ замять дело – это быстро опубликовать все, что можно. Так, чтобы другим писать было бы не о чем, – сказал он.

– Петенька, я тебя очень прошу – постарайся. Я завтра еще позвоню, и мы обо всем договоримся. Если хочешь, я организую тебе приглашение в Вену. Ты приедешь, отдохнешь, и мы все решим.

– Откуда у меня столько денег?

– Я найду, кто оплатит все расходы, я договорюсь. Ведь ты – известный журналист и многим можешь быть полезен.

– У меня нет заграничного паспорта...

– Это – не проблема. Главное – чтобы ты согласился.

– Хорошо, я подумаю, – говорить больше было не о чем. – Интересно, во сколько обошелся наш сегодняшний разговор?

– О чем ты? Разве мы враги, я тебе только добра хочу... – Петру захотелось поверить, что она говорит искренне.

Повесив трубку, он пошел на кухню и разыскал часы. Почти половина третьего.

– Долго же мы разговаривали, но вряд ли Кате придется самой оплачивать счет. Платить будут те, кто решил, что с ее помощью меня можно утихомирить. В Вене письмо Кошелева получили и теперь, судя по всему, не знают, что делать, – вслух рассуждал он. Это уже вошло в привычку – разговаривать наедине с собой. Так лучше думалось, он как бы проверял звучание мысли; вслушиваясь, про себя поправляя неудачно построенные фразы– пригодится, когда снова начнет писать.

* * *

Через несколько дней позвонила Тамара Прокофьева. Петр не знал, какую должность она занимала на телевидении, но о ее связях и деловой хватке был наслышан.

– Петр Андреевич, мне вчера немцы звонили, расспрашивали о тебе. Душа моя, почему вдруг иностранцы тобой интересуются? – проворковала Тамара. Она всегда говорила по телефону полушепотом и с придыханием, будто делилась с собеседником самым сокровенным.

– Ну и что же ты обо мне рассказала? – спросил Петр.

– Рассказала, какой ты замечательный и серьезный журналист, каким авторитетом пользуешься, а они спрашивают: "Почему Рубашкина называют скандальным?" Я им отвечаю: потому, дескать, что скандалы, которые он затевает, всегда кончаются плохо... и не для него самого, а для его героев.

– Спасибо на добром слове. А кто звонил?

– Грин, нет – кажется, Грим. Сказал, что работает в представительстве какой-то фирмы. Я его не сразу узнала, но он напомнил, где мы раньше встречались. По-русски говорит почти без акцента. Так ты не хочешь поделиться, где собака зарыта?

Отвечать, будто он ничего не знает, было нельзя – Тамара наверняка догадается, что он врет. Поэтому Петр сказал полуправду:

– Думаю, что собака зарыта на Австрийской площади. Помнишь мою статью перед выборами?

– А я считала, что эта история давно закончилась.

– Позвони Кошелеву, он наверняка в курсе. – Петр надеялся, что тот не скажет ничего лишнего.

"Зашевелились!" – подумал он, вешая трубку.

До конца дня позвонили еще двое знакомых. Их тоже расспрашивали про него, но ничего нового Петр не узнал.

"Интересно, что делается у Кошелева? Подожду пару дней и позвоню", решил Петр.

1.38. ...А В КИЕВЕ – ПАМЯТНИК!

– Распишитесь и срочно отправьте нам по факсу,– приказал кто-то из управления делами мэрии.

Кошелев даже не стал спрашивать фамилии. Доставленное нарочным распоряжение мэра1 уже лежало перед ним на столе. Кошелев в который раз перечитал короткий текст: "Для решения вопроса о передаче Санкт-Петербургу памятника императора АлександраII работы скульптора М.М. Антокольского с последующей установкой его на территории Петроградского района командировать Кошелева П.К. – главу администрации Петроградского района в г. Киев с 24 по 30апреля 1996 года".

Тоненько заверещало на пульте прямой связи с приемной мэра. Звонил Крутинин.

– Ты чего ждешь? – не поздоровавшись, спросил он. – Шеф через каждые пять минут спрашивает. Велел ехать к тебе с комиссией и составлять акт об отказе подписать распоряжение. Ты уж не доводи до крайностей.

– Сейчас подпишу, – вздохнув, согласился Кошелев. – И распоряжение выполню. Только одного не пойму: кого ставить в Петроградском районе?

– Прочти внимательно, там все написано

– Признавайся, Витюня, сам бумажку составлял?

– Конечно, – довольно хмыкнул Крутинин.

– Оно и видно, грамотей хренов. Ведь тут написано установить не памятник, а скульптора Антокольского.

– Ты мне зубы не заговаривай! – рассердился Крутинин. – Хоть самого себя ставь, только бумагу подпиши. Последний раз спрашиваю: будешь или не будешь?

– Не кипятись, Виктор Анатольевич, сейчас отправлю, – усмехнувшись, прервал его Кошелев.

– Жду десять минут, потом выезжаю с Чаусом и Голубевым, – сказал Крутинин и отключил связь.

Помедлив, Кошелев аккуратно написал в левом верхнем углу: "Распоряжение получил в 10 часов 08 минут 24.04.96 в присутствии нарочного. П. Кошелев".

– Валентина Николаевна, – велел он секретарше,– срочно отправьте факс в приемную мэра, Крутинину. Потом сделайте копию и отдайте ее лично мне.

Кошелев понимал, что мэрии нужно любым способом убрать его из города. За это время назначенная Собчаком комиссия изымет любые документы, а если не найдет компромата, то сфабрикует нужные бумаги.

"Для этого и понадобилось отправлять меня в Киев. Уезжать, да еще на целую неделю, нельзя. Никак нельзя. Абсолютно невозможно", – подумал Кошелев, выйдя на улицу. Он свернул в лабиринт запутанных проходных дворов между Каменноостровским и Большой Пушкарской.

Через несколько минут уже стоял перед железной дверью обшарпанного двухэтажного флигеля в безымянном проулке вблизи Ординарной улицы. Пароля не знал, поэтому впустили его только после того, как к нему вышел начальник. Кошелев познакомился с ним– его тогда звали Тимошей – на учебно-тренировочных сборах под Андижаном, куда съехались оперативники со всего Союза. Потом они случайно столкнулись в столовой управления на Литейном. Оказалось, что Тимошу зовут Юрием Романовичем. Впрочем, Кошелев не был уверен, что это его настоящее имя.

– Ты уже полковник? Поздравляю! – сказал Павел Константинович, когда они спустились на несколько пролетов под землю и остались вдвоем в небольшом, казенно обставленном кабинете.

– Говори скорее, времени – в обрез.

– Нужна спецсвязь с нашими в Киеве. Срочно!

– И только-то? А выглядишь, будто цэрэушники с пушками на хвост сели. Сейчас сделаем. Организуй товарищу спецсвязь на Киев, – приказал он вошедшему лейтенанту.

Через четверть часа Кошелев уже разговаривал с дежурным офицером службы безпеки – так теперь называлась украинская госбезопасность.

– Письмо от министра организовать сложно. Вас устроит кто-нибудь ниже рангом? – спросил тот, выслушав просьбу Кошелева.

– Устроит кто угодно. Главное – быстрее.

– Хорошо, к вечеру вышлем. Продиктуйте номер факса. К семнадцати ноль-ноль не поздно?

– В семнадцать буду ждать, – облегченно вздохнул Кошелев.

Кошелева проводили к выходу. Тяжелая бронированная дверь захлопнулась бесшумно. Сквозь белесую дымку светило солнце, но тихое безветрие предвещало дождь. Все, что можно, было сделано, оставалось только дождаться вечера.

На работе его никто не спрашивал, никто не звонил.

– Что делают эти, из комиссии? – поинтересовался Кошелев, заглянув к замначальника финансового управления.

– С утра не появлялись, – развел руками тот.

"Ждут, когда я уеду. Но не дождутся", – подумал Кошелев, усаживаясь за стол. Он понимал, что комиссия обязательно найдет основания для увольнения. Ясно, что Собчак торопится. Перед выборами ему нужен свой человек. И увольнения не избежать. Но надо успеть сделать все, что возможно. И пора готовиться к встрече с журналистами. Противно, очень противно общаться с этой публикой, но необходимо.

– Будем любезничать, – решил Кошелев. – Надо– значит, надо!

Он вспомнил выборы в 90-м году, когда его спросили, почему он пользовался чужой фамилией. Что же я тогда ответил? Кажется, сказал, что, работая с врагами и всякой нечистью, был как разведчик в тылу врага. А разведчику все позволено. Все!

1.39. В НАСМЕШКУ БЕС ЩЕТИНИТ ШЕРСТЬ

Телефакс включился в четверть шестого. Кошелев смотрел, как медленно выползает лента со сбитыми кое-где буквами:

"Голове адмiнистрацiи Петроградского

района мэрiи Санкт-Пiтербурга

г-ну П.К.Кошелеву

Рiдний Павло Константинович!

Уважiв Вашу i Мэрiи Санкт-Пiтербурга запрошуi до передачи скульптури императора Россiи Александра II работи скульптора М.М.Антокольскиго, поспешаю уведомити, что указанний памятнык е собствинность Украiни, входить в державну долю коллекцiи Музiйного фонда Украiни i бережется у Киiвском державном музее русскыго искусства.

Вопрос до ее передачы в Санкт-Пiтербург можит решаться на уровни правiтельства Украiни при положiтельном решенiи правiтельствим Россiйской Федерацiи об обмене указанной скульптури на реликвии украiнского народа, якiи сбiригаются в музiях Санкт-Пiтербурга.

Допрежь положiтельних решенiив этих вопросов на междержавним уровни пiриговоры по передачы Санкт-Пiтербургу скульптури Александра II, а такжи Вашу командiровку у Киiв считаим преждевриминними.

С низким поклоном.

Начальник управи музiив

мiнiстерства культури i мистецтв Украiни

А.Ф. Бялiц"1.

Дочитав, Кошелев улыбнулся – товарищ Бялиц украинского языка не знал и, судя по всему, знать не хотел. Но важнее другое: в левом поле письма ясно просматривалась малюсенькая условная закорючка, введенная в Центральном аппарате КГБ еще в 91-м году для распознавания спецсообщений.

"Всюду наши, и что бы ни случилось, Систему никто не разрушит. Зря стараются", – подумал Кошелев. Он потянулся к пульту связи и нажал кнопку вызова приемной мэра.

– Крутинина. Срочно! Кошелев просит.

Крутинин взял трубку и, переспросив, кто звонит, удивился:

– Ты, Паша, конечно мастер, но как из Киева смог выйти на нашу спецсвязь – ума не приложу.

– А я не из Киева, я уже здесь. Задание мэра выполнил. Ответ украинского министерства получил, высылаю сейчас же по факсу. Не вешай трубку.

Скользкий листок втянулся в черную утробу аппарата, и Кошелев услышал, как на том конце линии шумно задышал Крутинин, читая ответ из Киева.

– Молодец, поздравляю! – сказал он наконец. – Сдавай документы и дуй в бухгалтерию за командировочными расходами. Сейчас подпишу у шефа разрешение на компенсацию представительских. Миллиона три хватит?

– Брось, Витя, не в деньгах счастье. Обойдусь без компенсаций.

– Разбогател?

– Жила бы страна родная, и нету, понимаешь, других забот! Н-е-т-у!

– Ладно, пойду докладывать, – растерянно ответил Крутинин и отключил связь.

"Нужно действовать, действовать на опережение",– подумал Кошелев и снова повернулся к пульту.

– Добрый вечер, Владимир Владимирович, Кошелев беспокоит, – сказал он, услышав голос первого заместителя мэра Путина. – Есть для меня что-нибудь новое?

– А что может быть нового? – сухо и ровно ответил Путин. – Тогда говорил и еще раз повторяю: уходи, Паша, по-хорошему, а без работы не останешься. И сейчас не поздно, хоть ты и накуролесил. Шеф у нас злой, но отходчивый...

– Скорее, забывчивый!

– И это есть. Но нам друг перед другом ловчить ни к чему. Пиши заявление, и будет порядок. Обещаю, что все улажу. Ты же не теленок, чтобы с дубом бодаться, – усмехнулся Путин.

– Я подумаю...

– Опять виляешь, Паша, – в голосе Путина послышалось раздражение, – а ведь время не на тебя работает. Додумаешься до того, что я при всем желании помочь уже не смогу. Думай, но только до тех пор, пока бумажки от комиссии Голубева не ушли в прокуратуру. После будет поздно.

– Хорошо, послезавтра к вечеру, – обещал Кошелев, решив, что в Смольный не поедет и заявление писать не будет. Впрочем, и Путин это знал. Опытный человек Владимир Владимирович и проницательный. Во внешней разведке КГБ, – а Путин был именно оттуда, – дураки не задерживались. Их быстренько сплавляли в режимные службы каких-нибудь сверхзакрытых объектов, куда только самолетом можно долететь, да и то не всяким, а специальным. Кошелев это понимал и завидовал, но завидовал по-хорошему. В конце концов дело у всех общее.

"Жила бы страна родная и нету других забот, – пальцы сами собой отстукивали такт песни, которую Павел Константинович помнил и любил с юных лет. – Но Путин – молодец! Сумел стать правой рукой у Собчака и себя не забывает. Сто против одного, что он уже придумал для себя пару вариантов, если буревестника демократии заземлят на выборах. Так легко обозначив послезавтрашний день, Путин подстраховался, и дней пять у него, Кошелева, наверняка есть".

– Валентина Николавна, соедините меня с Домом журналистов, лучше прямо с Сидоровым, и узнайте, как связаться в Москве с Невзоровым, – велел Кошелев секретарше.

Спустя минуту в динамике щелкнуло: "Павел Константинович, на смольнинском – Союз журналистов, председатель Игорь Александрович Сидоров".

– Здравствуйте, Игорь Александрович, – придав голосу нужную задушевность, сказал Кошелев. – Хочу провести у вас пресс-конференцию. О чем? Не хочу ставить вас в неловкое положение и скрывать не буду: расскажу о сущности правления Собчака, о выстроенном мэром режиме произвола и беззакония...

Сидоров ничем не выдал удивления, только попросил срочно выслать текст сообщения для прессы. Кошелев согласиляи Gazeta Titul dCская", – прочитал Кошелев на потертой табличке. Он никогда не встречался с Топильской, но слышал о ней много. Она провела нашумевшее дело маньяка Иртышева и раскрутила его так ловко, что – редкий случай – суд вынес не один, а сразу два смертных приговора, по двум различным статьям. Комната, куда вошел Кошелев, была заставлена цветами, на листьях не было пыли.

– Возьмите трубку с белого аппарата! – крикнула ему секретарь.

– Кошелев слушает.

Звонил начальник управления кадров мэрии Овчинников. Он сухо попросил зайти на этой неделе.

– Есть вопросы, – объяснил безлико.

– Хорошо, – согласился Кошелев и уточнил время. Вернувшись к Белову, он подписал короткий протокол и, рассеянно попрощавшись, спустился к машине.

Едва за Кошелевым закрылась дверь, Белов позвонил Микину. Говорили по обычному городскому телефону, поэтому имени не называли, но это не помешало хорошо понять друг друга: через полчаса служебный кабинет Кошелева будет подключен ко всем видам аудиконтроля, проще говоря – прослушивания.

По дороге Кошелев заехал пообедать.

– Валентина Николаевна, пригласите ко мне Копия и Никитина, – перед тем как раздеться, велел он.

Первым, улыбаясь, вошел Никитин.

– Подождите в приемной и зайдите вместе с Копием и Валентиной Николаевной, – сказал Кошелев. Он заметил, как стерлась улыбка с лица Никитина.

Минут двадцать Кошелев ждал, бездумно глядя в окно. Наконец все трое вошли и расселись за широким приставным столом.

– Я только что из прокуратуры, где меня допрашивали... – Кошелев сделал паузу и значительно повторил: – ...где меня допрашивали почти три часа. Надеюсь, вы хорошо знаете, о чем меня допрашивали. Надеюсь, хочу надеяться, что все понимают, о чем шла речь. Поэтому предлагаю, – а Валентина Николаевна оформит это как мое распоряжение, – написать на мое имя подробные объяснения. Вы, Сергей Николаевич, подробнейшим образом распишите, кто и когда перечислял деньги на ремонт той квартиры на Зверинской, по каким документам и на основании чего они расходовались. Отдельно подготовьте справку по ссудам и депозитам, куда мы перечисляли средства. – Затем обратился к Копию: – А вы, Вячеслав Александрович, сделайте все то же самое по вашей части. Подчеркиваю: нужны документальные основания. Кто что кому сказал или про себя подумал – об этом не надо.

– Но, Павел Константинович, – робко начал Никитин, – ведь были устные указания...

– Если были, то так и пишите, но не забудьте, что я никаких – ни устных, ни письменных – указаний никому не давал. Если понятно, то все свободны. Валентина Николаевна, поторопитесь с распоряжением. Как только будет готово, сразу несите мне на подпись,– приказал Кошелев вслед уходившей секретарше.

Подписав распоряжение, Кошелев услышал верещание зуммера на пульте прямой связи со Смольным. Он ждал этого звонка, но не так быстро.

– Приезжайте немедленно, – без вступления распорядился Овчинников.

– Сейчас не могу, у меня люди назначены, – попытался выиграть время Кошелев.

– Я высылаю факсом письменное распоряжение о вашем немедленном прибытии в управление кадров. Распишитесь на нем и отошлите мне обратно. А после делайте что хотите. И вообще... хватит дурака валять. Я вам не мальчишка! – не сдержавшись, закричал Овчинников.

– Высылайте письменное распоряжение. Я его выполню, – ухмыльнувшись, ответил Кошелев.

Через десять минут он уже ехал через Троицкий мост. Машина шла мягко, на высокой скорости, изредка повизгивая сиреной. Кошелев понимал, что причина экстренного вызова может быть только одна – увольнение.

"Однако составленные в спешке документы непременно должны содержать ошибки, существенные юридические ошибки. Суд отменит увольнение, проблем не будет", – надеялся Кошелев.

Получилось не совсем так, как он предполагал. Овчинников его не принял. В приемной Кошелеву дали прочитать уже подписанное мэром короткое распоряжение: "Произведенной ревизией установлены грубые нарушения в расходовании бюджетных и внебюджетных средств. В связи с вышеизложенным уволить Кошелева П. К., главу администрации Петроградского района, по основаниям, предусмотренным пунктом 1 статьи 254 Кодекса законов о труде Российской Федерации".

Кошелев написал: "Ознакомлен. С распоряжением не согласен ввиду его незаконности" и поставил свою подпись.

В небольшом садике у Смольного никого не было. Тихо и уютно сыпался мелкий снежок, оседая на черном памятнике. Бронзовый Ленин стоял спиной к спускавшемуся по ступеням Кошелеву, а поднятая рука вождя призывно указывала куда-то вдаль, в белесое от уличных фонарей низкое небо.

1.40. ЧУ, ШОРОХ! И ЛЕГАВАЯ ЗАСТЫЛА

Ладони стали липкими, по спине заструился холодный пот, когда Кошелев вошел в зал Дома журналистов. Кто-то указал ему на место за столом, и, усевшись, он огляделся. Большие окна зала выходили на величественный дворец, в котором раньше, вспомнил Кошелев, был Куйбышевский райком, и осязаемая аура власти еще распространялась от его темно-малиновых стен. Но сейчас все вокруг было чужим. Десятка три лиц, и дружелюбного – ни одного! Да, Павел Константинович кожей ощущал их враждебность. Она угадывалась в каждой паре глаз, а рядом – только миленькая, ничего не значащая девчушка, которая будет вести пресс-конференцию.

До начала оставалось еще пять минут, люди входили и рассаживались на креслах и диванах вдоль стен; все места за столом тоже заняли, все, кроме одного – слева от Кошелева.

"Кого-то ждут", – решил он и удивился, когда в свободное кресло привычно плюхнулся запыхавшийся Рубашкин.

– Начнем, – сказала ведущая, – сегодня у нас в гостях глава администрации Петроградского района Павел Константинович Кошелев.

– Наверное, я в последний раз выступаю как глава администрации, изобразив смущение, заговорил Кошелев. – Мэр Собчак преследует меня потому, что я не могу больше мириться с созданным им режимом открытого произвола и беззакония. Мое так называемое дело отражает сущность произвола, который стал нормой в петербургской мэрии. Мэром и его командой усиливается кампания по выживанию меня с поста руководителя районной администрации. Весьма характерно, что очередной этап преследований совпал со временем, когда я затребовал объяснения по поводу финансовых нарушений, связанных с незаконными затратами на реконструкцию Австрийской площади и ремонт квартиры председателя Законодательного собрания гражданина Кравцова.

Кошелев хотел сказать "господина Кравцова", но вылетело привычное гражданин. И он не стал поправляться, краем глаза заметив, как оживленно зашевелились в зале.

Волнение прошло, уступив место спокойствию и холодному расчету. Так всегда было, когда приходилось выступать перед всякими доморощенными поэтами и прочим сбродом, сплошь пораженным враждебной идеологией. Да, это боевая задача. Но прежде, выполняя задание, Кошелев был уверен: рядом товарищи! А сейчас – никого. Он сам отдал себе приказ и сам же его выполнял. За благополучие своей семьи, за себя, за Родину. Ведь одно неотделимо от другого.

– Режим Собчака перешел в наступление. В район засылается множество различных комиссий, – продолжал Кошелев. – Их цель – найти компромат и возбудить против меня уголовное дело. Меня хотят обвинить в том, что я перечислил в "Кредит-Петербург" около двух миллиардов рублей за день до того, как этот банк разорился. Часть денег из перечисленной суммы пропала. Но я здесь абсолютно ни при чем! Я был болен, что могу подтвердить больничным листом. И документы подписывал не я, а заместитель начальника финансового управления Сергей Николаевич Копий. Я ничего об этом не знал, хотя Сергея Николаевича хорошо знаю– мы играем в одной футбольной команде ветеранов. Один – вратарь, другой – в защите, – выказав легкую иронию, улыбнулся Кошелев. – Видимо, поэтому меня обвиняют в том, что я перечислил 100 миллионов рублей футбольному клубу "П.С.И.", президентом которого является Копий. Уже вторую неделю милиция терзает футболистов, пытаясь найти доказательства незаконного расходования этих денег. Людям угрожают, над ними издеваются, допрашивают ночи напролет, по много часов подряд без перерыва. Требуют дать на меня показания. Одному парню, ему и восемнадцати еще нет, так и сказали: "Подтверди, что отдавал Кошелеву деньги, или мы тебя выведем на помойку и там у мусорного бачка расстреляем!" Мне и моим близким угрожают физической расправой. Я вынужден метаться между прокуратурой, милицией и ФСБ, но нигде не могу найти защиты и справедливости. Теперь осталось только обратиться за помощью к вам, представителям свободной печати...

Кошелев чуть заискивающе развел руками и, не вставая, поклонился. "Надо показать, что я с ними считаюсь, им понравится", – подумал он.

– Какие вопросы к Павлу Константиновичу? – приторно улыбнувшись, спросила ведущая. Сразу же поднялся лес рук, сидящий рядом Рубашкин едва шевельнулся, но девушка кивнула именно ему: – Пожалуйста, Петр Андреевич!

– Павел Николаевич...

– Павел Константинович, – машинально поправил его Кошелев.

– ...Николаевич, – настойчиво повторил Рубашкин. – В пресс-релизе написано: "Павел Николаевич"! Да и наши читатели еще помнят ваше прежнее отчество, товарищ Коршунов.

– Не может быть, – возмутился Кошелев, но поглядев в услужливо протянутый листок, согласился:– Да, но это ошибка, опечатка. Исправьте пожалуйста.

– Исправьте сами, чтобы не было споров, – ухмыльнулся Рубашкин. Дождавшись, когда Кошелев вернет ему бумагу, Рубашкин продолжал: – Вы много лет служили в КГБ, боролись с идеологическими диверсиями. Лично вы причастны к репрессиям против поэта Льва Друскина, коллекционера Георгия Михайлова, Михаила Полякова и многих других. В свое время они тоже, как вы образно выразились, "метались в поисках защиты и справедливости". Совесть вас не мучает?

– Мучает. Каждый день! За все. До сих пор мучает совесть, что в детстве о бидел бабушку, что, играя в футбол, разбил соседям стекло, но не признался и наказали другого. Помните, Лев Толстой писал: "Счастье– это удовольствие без раскаяния"? – Кошелев улыбнулся, явно довольный удачной цитатой, и Рубашкину показалось, что улыбка была ехидной: дескать, ты-то не читал Толстого.

– И вот вы сами оказались в положении неповинных людей, которых вы посадили в тюрьму... Что же вы теперь чувствуете?

– А кто сказал, что они неповинны? – Кошелев разозлился, понимая, что разговор складывается не в его пользу и нужно, совершенно необходимо, переломить ситуацию. – Все они были осуждены за совершенные тогда преступле ния. Суд признал их преступниками по действовавшим на тот период законам. И мне стыдиться нечего. Я служил честно!