Текст книги "Австрийская площадь или петербургские игры"

Автор книги: Андрей Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Никого не пускай и ни с кем не соединяй, – на ходу бросил он встающей навстречу секретарше.

Не долго думая позвонил Микину. Трубку не брали, но Петр терпеливо ждал. Наконец мужской голос, показавшийся знакомым, сухо ответил: "Александр Вадимович в прокуратуре. Нет, сегодня не будет и завтра, видимо, тоже".

Петра знобило, и сердце проваливалось в мутную жуть. Он вспомнил это гадкое, парализующее чувство: как будто снова был маленьким и не мог заснуть, часами лежа в испарине, слушая тревожный шепот родителей через тоненькую фанерную перегородку. Ждал самого страшного. И в 91-м он испытал похожее, когда ночью в Мариинском дворце стало известно, что штурмовой отряд КГБ совсем рядом, во дворах Новой Голландии, и будет с минуты на минуту.

Петр был уверен, что охотились за бумагами, которые передал Микин. Если бы знать кому, он отдал бы их тут же, без принуждения и с охотой. Но понимал, что не узнает никогда, что узнать невозможно, и нервно вздрагивал от каждого звука, доносившегося из соседних комнат и коридора.

Наконец он решился и, полистав справочник, набрал номер райотдела вневедомственной охраны. К счастью, начальник оказался на месте, и Петр, запинаясь, попросил сейчас же прислать в редакцию вооруженных постовых.

– Возможны провокации, – после долгих препирательств нашел объяснение Петр и согласился заплатить по договорному тарифу, а сверх того бесплатно напечатать рекламу.

Милиционеров обещали прислать в течение часа. Петр налил себе немного водки. Стало легче. "Другого выхода нет, нужно срочно ехать к Прохорову", подумал Петр и неожиданно вспомнил, как тот объяснял, что такое диверсификация.

"Распылить! Распылить информацию, чтобы все знали. Всех не отловишь". Петр обрадовался и не мешкая вышел в приемную.

– Приготовь десяток конвертов, а после погуляй в коридоре. Сюда никого не пускай, кроме Сергея. Ему скажи, чтобы зашел, – велел он секретарше.

Когда она ушла, Рубашкин включил ксерокс и вынул из кармана микинские бумаги. Руки дрожали, но он заставил себя работать точно и быстро. Петр заклеивал последний конверт с копией, когда пришел Сергей.

– Садись и пиши, – сказал ему Петр и начал диктовать фамилии журналистов, ведущих криминальную тему. Он не хотел сам надписывать конверты, опасаясь, что его узнают по почерку.

– Надо все развезти сегодня, до вечера, иначе – гроб с музыкой.

– Там было... Из-за этого? – Сергей кивнул на стопку конвертов.

– Да, другого не придумаю, – поколебавшись, откровенно ответил Петр.

– Вы обещали отгулы. Стариков навестить надо.

– Когда хочешь поехать?

– Как только отвезу последний конверт, сразу вон из города. Машину оставлю на стоянке у Московского, пусть до утра заберут.

– Пиши на отпуск по семейным обстоятельствам.– Петр подумал, что Сергея наверняка запомнили, и восхитился его предусмотрительностью. Он вынул из бумажника пять стодолларовых купюр. – Не хватит – позвони. И до конца выборов не возвращайся.

В дверях Сергей столкнулся с двумя милиционерами. Оба были в черных бронежилетах и с короткими автоматами.

– Куда пост ставить? – спросил один из них.

– Лучше – в коридоре, у входа, – рассеянно ответил Петр, но тут же спохватился: – Ребята, у меня машина сломалась, довезите до Смольного и обратно,– попросил он. – В обиде не будете!

На лицах сотрудников было написано нескрываемое изумление, но, идя между двумя вооруженными милиционерами, Петр испытал облегчающее чувство защищенности. "Черта с два сунутся", – злорадно подумал он, усаживаясь в потрепанный милицейский " уазик".

* * *

– Познакомьтесь. Это – Андрей Мокров, менеджер по рекламе из "Союзконтракта". – Прохоров кивнул на собеседника, и Петр почувствовал, что Алексей Викторович недоволен его неожиданным приходом.

Рукопожатие Мокрова было вялым и скользким, он был очень похож на артиста Тараторкина в роли князя Мышкина.

– На меня сегодня напали, думаю из-за этих бумаг,– выпалил Петр, едва Мокров вышел, и протянул Прохорову измятые листки.

– Садитесь, Петр Андреевич, вы на себя не похожи, – пригласил Прохоров и тут же замолчал, прочитав первые строчки.

– Я опасался чего-то подобного, но чтобы такое! – сказал он, сбросив на стол очки. – Откуда вы это взяли и что за история с нападением?

Петру показалось, что Прохоров знает больше, чем хочет показать. Врать, что бумаги пришли почтой, бесполезно. И Петр рассказал все, как было, умолчав только о том, что знает Микина. Его фамилию он даже не упомянул.

– Очень странно, что выбрали именно вас. Ведь вы это печатать не будете. Или будете? – глядя в окно, спросил Прохоров.

– А вы сомневаетесь? Конечно, не буду! – искренне воскликнул Петр.

– Будешь сомневаться, когда мне каждый день талдычат о ваших шашнях с Яковлевым! Но, если вы не напечатаете, они других найдут. Как думаете, найдут?

– Найдут, легко, – не раздумывая, подтвердил Петр и тут же подумал: "А вдруг узнают, что это я распустил микинский материал по редакциям?" Его затряс озноб, и снова стало страшно.

– Щербаков и Артемьев снимают свои кандидатуры в пользу Владимира Анатольевича. На днях будет пресс-конференция, и они объявят о создании коалиции, – неожиданно для себя сказал Петр. Прохоров об этом не спрашивал, никто не тянул за язык, он признался сам, признался от страха. Понимал, что сделал, и совершенное предательство тяжким грузом уже давило душу.

"В конце концов они все равно узнают. Днем позже, днем раньше, какая разница?" – успокаивал он себя.

– Пришла беда – отворяй ворота. Если то, о чем вы сказали, верно, – а я молю Бога, чтобы это была ошибка, – надо срочно сворачивать работу против Болдырева и все усилия сосредоточить на Яковлеве. Судя по всему, главный противник все-таки он. – Прохоров со стуком открывал и закрывал ящики, выбрасывая на стол множество папок с бумагами. Его движения были неточными и суетливыми. За два месяца их знакомства Петр ни разу не видел его в таком волнении. Наконец Прохоров отыскал тоненькую прозрачную папку и, просмотрев, передал Петру. Там были ксерокопии трудовой книжки Яковлева и его карточка персонального учета члена КПСС.

– Обратите внимание на двенадцатый пункт, – сказал Прохоров.

"Строгий выговор за личную нескромность и использование служебного положения в период работы на руководящих должностях при покупке легкового автомобиля в личное пользование"1, – прочитал Петр.

– Ну и что из этого следует – машину купил без очереди? – спросил он Прохорова.

– Можете написать из этого статью, показать, что Яковлев нечестен и не заслуживает доверия?

– Вряд ли. Для серьезного компромата жиденько. Хотя, если поискать очевидцев, может, что-нибудь и выплывет. – Петр подумал, что искать можно сколько угодно, вплоть до окончания выборов, – никто не проверит.

– Мне говорили, что у жены Яковлева какие-то темные дела, связанные с ее бизнесом. У них, кстати, тоже какие-то дачные участки. – Прохоров придумывал на ходу и даже не старался скрыть растерянность.

– Может быть, что-нибудь и выйдет. Я постараюсь разузнать.

– Постарайтесь, Петр Андреевич, я вас очень прошу, – заискивающе попросил Прохоров.

– Мне могут понадобиться архивы... – Страх отошел, Петр чувствовал, что инициатива в разговоре перешла к нему.

– Дня через четыре, когда вернется Анатолий Александрович, – сказал Прохоров. – Приспичило же ему укатить в Кельн.

– А что он там делает? – удивился Петр.

– Знакомит членов восточного экономического комитета с концепцией культурного развития Петербурга, – махнул рукой Прохоров, давая понять, что он ни в грош не ставит немцев с их комитетом. – Да, чуть не забыл возьмите на неотложные расходы.

Пачка стотысячных купюр была толстой и увесистой. От ее тяжести в кармане Петру стало приятно.

– Вы все-таки поберегитесь, не ночуйте сегодня дома. А я сейчас же позвоню Путину – он все уладит. Завтра вы уже ни о чем не беспокойтесь...

2.4. ДЕНЬ РЕПТИЛИЙ. ВЕЧЕР

– Вас ждет посетитель, – сказала секретарша, небрежно кивнув в угол. Свет из окна падал так, что Петр видел только ссутулившийся силуэт, похожий на притаившуюся черную птицу.

– Здравствуйте, дорогой Петр Андреевич! Помните, мы договаривались о встрече? – Петр узнал Кошелева.

– Не припомню, – смутившись, ответил он и пожал протянутую Кошелевым руку. Она была холодной, чуть влажной, и Петр передернулся от мгновенно возникшей брезгливости.

– Я понимаю: в вас верх врожденной неприязни, ...но хоть раз нельзя ли без боязни?

"Гете цитирует", – усмехнувшись, подумал Петр. Видимо, Кошелев заметил его усмешку.

– Иосиф Виссарионович до самой смерти жалел, что написал знаменитое "эта штука посильнее, чем "Фауст" Гете!". Но уже ничего не мог сделать попало во все учебники.

– А вы-то откуда знаете – он вам об этом сам рассказал? – через плечо спросил Петр у заходящего следом в кабинет Кошелева.

– Не уподобляйте меня булгаковскому персонажу,– миролюбиво ответил Кошелев. – Все гораздо проще. Наш дальний родственник служил в личной охране Сталина, он и рассказал отцу, а тот – мне.

– Стало быть, вы – продолжатель династии? – после разговора с Прохоровым на душе у Петра было муторно и тоскливо. Голова кружилась, и поташнивало; он едва сдерживался, чтобы не послать Кошелева ко всем чертям.

– Давайте по рюмочке, – предложил он, и Кошелев неожи данно согласился. Выпили по полстакана, неприятное чувство страха и неуверенности отошло после первого же обжигающего глотка.

– Хороший напиток виски, и зачем американцы его разбавляют? Только портят, – причмокнув, сказал Кошелев. – Хочу подарить вам свою книгу. Может быть, пригодится. Это сборник изречений и афоризмов знаменитых людей. Я очень долго над ним работал. Вы знаете, есть что-то завораживающее в том, чтобы погрузиться в мир мыслей и чувств гениев. Вот великий Талейран некогда сказал: "Я хочу, чтобы на протяжении столетий все продолжали спорить о том, кем я был, о чем думал и чего хотел".

– Об этом давно никто не спорит – Талейран был мерзавцем и пройдохой, предавал всех, кому служил. А про вас через сто лет вообще никто не вспомнит. Давайте короче: что вам нужно? – Петр начал раздражаться от никчемной болтовни.

– Я же обещал принести документы по Австрийской площади. Вот и принес. Уверен, вас они заинтересуют и вы захотите написать об этой афере, – ничуть не обиделся Кошелев. Порывшись в потрепанном портфеле, он протянул через стол толстую папку с бумагами.

– Почему вы так уверены, что я буду об этом писать? – спросил Петр, быстро листая лежавшие в папке документы. Он знал, что со стороны выглядел рассеянным и вряд ли Кошелев догадывался – мгновенного взгляда Петру достаточно, чтобы понять и запомнить, о чем написано в каждом листе. Он очень старался не показать, как заинтересовали его эти бумаги. Особенно протоколы совещаний, в которых фигурировали сам Кошелев, жена Собчака Нарусова, депутат ЗАКСа Ягья, какие-то архитекторы, чиновники, а также представители австрийской фирмы "ХГМ", той самой, где до отъезда за границу работала Катя. Она дважды упоминалась среди участников, но как фрау Рейнарт. Петр вспомнил, что говорил ему полковник Микин: именно под такой фамилией Катя уехала в Австрию.

– Я вовсе не собираюсь менять линию газеты и писать об этой истории. Тем более публиковать. – Рубашкин тут же понял, что проговорился. Нельзя было показывать, что до него дошел смысл принесенных документов.

– Почему же не будете? Обязательно напишите. Ведь это все вас касается самым непосредственным образом, – доброжелательно улыбнулся Кошелев.

– Не вижу никакой связи, – быстро ответил Петр и машинально потянулся к стоявшей на столе бутылке. Ее горлышко предательски звенело о край стакана, а жидкость лилась оглушительно громко.

– Связь самая прямая, потому что семейная. Прямее не бывает, участливо глядя на трясущиеся руки Петра, тихо сказал Кошелев. – Мне тоже налейте, чуть-чуть.

– Что вы имеете в виду? – Петр передвинул бутылку ближе к Кошелеву и беспомощно повторил: – Что вы имеете в виду?

– Мы имеем в виду, что вы непосредственно участвовали в подделке документов, по которым ваша жена и дочь выехали в Австрию. А сейчас собираетесь сделать то же самое в отношении себя. Вот, что МЫ имеем в виду! – повысил голос Кошелев, нажимая на слово "мы". От его дружелюбного тона не осталось и следа. Он говорил сухо и твердо, пристально глядя на Петра.

– Я ничего не знал. – Петр чувствовал, как от страха на миг остановилось, а потом ухнуло куда-то вниз сердце.

– Бросьте запираться, Петр Андреевич. Вы кому голову морочите? Я такого в жизни наслушался, что вранье за версту чую.

– Я действительно ничего не знал. Мне рассказал полковник Микин месяца через три после их отъезда.

– И вы думаете, что Микин это подтвердит? Да никогда! И не смешите людей – никто вам не поверит. Поверят уликам. И вы, наверное, знаете, что будет с вашей женой, дочерью и с вами, если эта история всплывет. Не надо упрямиться, мы с вами в одной лодке. – Кошелев не скрывал торжествующей улыбки. Это была даже не улыбка, скорее, оскал от удовольствия, какое бывает при взгляде на побежденную жертву. Но именно это и отрезвило Петра. Он почувствовал раздирающую ярость, от которой потемнело в глазах и поплыли красные круги.

– Что вы хотите? – наконец спросил он.

– Да, ничего сверхъестественного, милейший Петр Андреевич, – с прежним дружелюбием откликнулся Кошелев. – Ничего, кроме того, что вы сами захотите написать обо всей этой безобразной истории. Она как нельзя лучше характеризует режим, установленный Собчаком и его прихлебателями. Вы только разберитесь, что произошло. Они ведь хотели отдать иностранцам целый квартал в центре города. И не без личной выгоды – вряд ли кто в этом усомнится. А когда я этому помешал, то меня начали преследовать. Уволили с работы, шантажируют уголовным делом – якобы я присвоил казенные средства. Меня же интересует только одно: как покрыть расходы на ремонт этой площади. Ведь деньги австрийцы выплатили. Они пришли в город, но Собчак не хочет отдавать их в районный бюджет. Я как гражданин и патриот хочу знать: где эти деньги, которые австрийцы обещали выплатить району?

– И что вы так беспокоитесь о районе, вы же теперь не глава администрации? – спросил Петр и удивился своему мирному голосу. "Пепел Клааса стучит в мое сердце" – он вдруг понял, скорее почувствовал, что значат эти слова.

– Я подал в суд на неправомерность моего увольнения, и суд меня восстановит, – уверенно ответил Кошелев и, наклонившись к Петру, тихо добавил: – К тому же Собчак проиграет выборы, непременно проиграет.

– А кто выиграет?

– Как кто? Конечно, Яковлев, Яковлев Владимир Анатольевич. Вы ведь его хорошо знаете, гораздо лучше, чем можно предположить. – Кошелев намеренно хитро улыбнулся Петру. – Будем считать, Петр Андреевич, что договорились. Понимаю, вам нелегко придется – хлопоты, расходы и всякое такое. Вот, я вам принес, пересчитайте – здесь ровно две тысячи долларов. – Кошелев очень осторожно, как бы опасаясь помять, вынул из кармана деньги. Петр привычно потянулся, чтобы взять, но в последний момент остановился, заметив блеснувшие глаза Кошелева. Тот на секунду замер, а потом, как ни в чем не бывало, положил деньги на стол перед Петром.

– Вы уж, пожалуйста, пересчитайте, – едва заметно занервничав, попросил Кошелев, – деньги счет любят. Если можно, считайте вслух, чтобы не пришлось пересчитывать...

"Он же записывает наш разговор, а на купюры насыпал эту дрянь, которая светится под ультрафиолетовой лампой", – догадался Петр, и ему вдруг стало смешно.

– Заходи, заходи, – крикнул он заглянувшему в дверь Чернову, – мы уже заканчиваем.

– Пора подписывать номер в типографию, – сказал Чернов. – И потом... там двое каких-то подозрительных мужиков по коридору шастают.

– А милиционер на что? – спросил Петр.

– Говорит, что они из органов, но как-то мнется.

– Ну и черт с ними, пусть шастают. – Снова нахлынул страх, он понял, как близко прошла беда. Еще секунда – и он бы взял у Кошелева деньги. Тут бы его и накрыли с поличным – взятка!

– Не уходи, присядь, – велел он Чернову. – Видишь, Павел Николаевич хочет напечатать у нас рекламную статью...

– Константинович, Павел Константинович! – раздраженно воскликнул Кошелев.

– Он и денежки принес, наличные, долларами, – не обращая на Кошелева внимания, Петр нажал на пульте кнопку и распорядился, чтобы кто-нибудь пришел принять в кассу оплату рекламы.

Девочка из бухгалтерии наотрез отказалась брать валю ту, сказав, что надо сперва поменять ее на рубли.

– Сходи, Алексей, с Павлом Константиновичем, обменный пункт рядом. Успеете – он до восьми работает!

Петр проводил их до выхода на улицу, заметив, как следом вышли двое. У обоих под мышкой одинаково оттопыривались пиджаки, и выглядели они растерянными.

– А статью, которую вы заказали, мы обязательно напечатаем, – серьезно сказал Петр. – Павел Константинович, приходный ордер на какую организацию оформлять?

2.5. КОРОТКАЯ МАЙСКАЯ НОЧЬПРОШЛА НЕЗАМЕТНО

Было уже очень поздно. Редакция опустела.

Петр вышел в коридор и велел дремавшему милиционеру проверить, как заперты двери. Он понимал, что вряд ли кто-нибудь нападет на него здесь, в редакции, но беспокойство и страх не отпускали. Он боялся не только оказаться один в пустой и пыльной квартире, но даже просто выйти на улицу ноги тотчас отзывались отвратительной слабостью, и выступала холодная испарина.

Некоторое время Петр лежал на коротком диванчике. Черная, под кожу обивка казалась прохладной, но потом нагрелась, и он беспокойно ворочался, надеясь заснуть.

В конце концов маяться надоело. Он встал, включил чайник и отыскал банку растворимого кофе. Первую чашку выпил, обжигаясь и не ощущая вкуса. Вторую на треть разбавил марочным армянским коньяком и только тогда почувствовал ясность, которая всегда предшествовала удачной работе. Он не раздумывал, о чем и для чего напишет, – слова складывались сами собой из всего, что случилось за этот день:

"Новым "ленинградским делом" Петербург обязан... мэру"

Петру не приходилось выдумывать, он только записывал то, что слышал утром и запомнил. Но это был уже не дребезжащий, с хрипотцой голос Беляева; как будто кто-то другой диктовал фразы, отбивая строчки и абзацы редкими и глухими ударами.

"Эти и другие многочисленные правонарушения, совершенные Собчаком, составляют целостную картину. И общественность имеет право знать о них, особенно накануне решающего голосования, от результатов которого зависят благополучие горожан и судьба нашего города.

Отвечая на вопрос о возможности судебного разбирательства в связи с его выступлением, Беляев ответил: "Пусть нынешний мэр подает иск. Суд с интересом рассмотрит заявление подследственного гражданина Собчака против губернатора Беляева"...

Ну что же, время покажет, станет ли Александр Беляев губернатором и доведется ли профессору юриспруденции Собчаку стать субъектом уголовного процесса и на себе испытать все процессуальные тяготы долгого и сенсационного следствия".

Петр перечитал и поставил точку. Он налил полчашки коньяка и выпил. Возбуждение не отходило, и Петр не чувствовал усталости. Он подошел к окну: дома были темными, без единого огонька, а небо над ними мерцало от множества ярких звезд. Разложив на столе переданные Микиным записи, Петр снова сел за компьютер.

"Булгаков был провидец. Как это он написал: "Люди они хорошие, но квартирный вопрос их испортил"?"– подумал он, отстукивая на клавиатуре первые фразы следующей статьи: "Пятнадцатого декабря 1995 года министр внутренних дел, генерал армии Анатолий Куликов поставил последнюю подпись на совместном распоряжении МВД, ФСБ и Генпрокуратуры России о создании межведомственной следственно-оперативной группы для расследования фактов коррупции в мэрии Санкт-Петербурга..."1

В милицейских бумагах было так много колоритных подробностей, что Петру оставалось только расположить факты в нужном порядке. Изложение получалось густым и вязким, как клей из крахмальной муки, на который после войны клали обои. Петр не пропустил ни одного из тех, кто был упомянут Микиным, бессильная злость водила его рукой, вытесняя все остальное.

Он думал, что не сможет напечатать то, что написал, что публиковать это нельзя, нельзя ни в коем случае. Слишком крепко он связал себя с командой мэра. Конечно, можно предложить в другую газету, но каким бы псевдонимом он ни воспользовался, его стиль все равно узнают.

Небо за окном стало светло-фиолетовым, когда Петр собрал и аккуратно разложил написанное. Потом он лег на диван и тут же провалился в тяжелый, беспокойный сон.

* * *

Ему показалось, что он проснулся. Большой черный пес носился из угла в угол, задевая мебель и негромко повизгивая.

– Замолчи, нечисть! – прикрикнул на собаку Петр, подумав, что надо бы открыть двери на улицу.

Вдруг пес напыжился и стал разбухать вверх и вширь, как пузырь с густой, щетинистой шерстью. Комната наполнилась душащей, коричневой мглой, и Петр почувствовал, что задыхается. Но это продолжалось недолго. Дымный туман вытянулся в открытое окно, и когда он окончательно рассеялся, Петр увидел сидящего напротив Кошелева.

– Ну, вы меня совсем запарили. Целый час искал обменный пункт и, конечно, опоздал. И зачем вы, Петр Андреевич, затеяли всю эту кутерьму? Вы, видно, решили, что хочу поймать вас на взятке? Рассудите сами: зачем мне сажать вас в тюрьму?

– Вербовка, – откашливаясь, прохрипел Петр. – Вы хотите меня завербовать!

– Бросьте, я и без этого сделаю с вами все, что хочу. И кому вы вообще нужны? Если понадобится, как миленький, запляшете на коротком поводке. Вы не Лоуренс Аравийский, и не таких вербовали!

"Так вот чем пес был начинен", – подумал Петр и спросил:

– Надо понимать, что вы в прежнем качестве? Но кому же теперь служите?

– Мелочный вопрос. Не ожидал услышать его от вас. Разве вам не безразлично название? Ведь это всего лишь сочетание букв. А я бы хотел, чтобы вы всерьез относились не к буквам, а к делу. Дорогой Петр Андреевич, смотрите в корень, в суть вещей, в их основу, и у нас все получится.

– Но есть же, должна быть какая-то специальная атрибутика: рыцари плаща и кинжала, орден меченосцев, наконец, – холодные руки и горячие сердца, смотря, как кого зовут. Так кто же вы?

– По большому счету, борьба добра и зла никогда не прекращалась. Порой она затихала, чтобы вскоре вновь вспыхнуть с новой силой. – Кошелев пересел на край дивана и склонился над так и оставшимся лежать Петром. – Нас называли империей зла и поэтому шельмовали, как могли. У них была простая и понятная цель– развалить нашу систему. Они своего добились. Но вы же честный человек, Петр Андреевич! Неужели у вас не болит сердце, когда вся страна разворовывается, а во власти – сплошь проходимцы и взяточники?

– А вы? Вы ведь тоже – власть, именно вы управляли нами. Только не говорите, будто вы работали в мэрии, чтобы разоблачать хапуг, – не поверю! – возразил Петр.

– Моя задача была очень простая: выявлять проявление центров идеологической диверсии. И пресекать! Если есть в городе два-три обиженных на меня человека, то они, по сути, были и остаются пособниками наших врагов. А сейчас я направлен на то, чтобы помогать...

– Кем направлен? – перебил Кошелева Петр.

– Той силой, что без числа творит добро, всему и всем желая зла – вы это хотите услышать? До чего же вы ребенок, Петр Андреевич! – задушевно улыбнулся Кошелев. – По большому счету, говоря о прошлом,– я ведь и тогда тож е помогал. Еще неизвестно, удалось бы сохранить великую русскую культуру, если бы не я. Кстати, я всегда действовал на благо людям и по закону.

– Ах, так в вашем аду, оказывается, существуют законы! – рассмеявшись, воскликнул Петр. – Буду иметь это в виду на случай договора с вами или вашей братией.

– Принятие любого обязательства для нас закон наравне с приказом, серьезно ответил Кошелев. – Мы никогда не меняем данных обещаний и никогда не прощаем тех, кто обманул нас. А тот, кто нам честно помогает, получает за год больше выгод, чем другие за десять лет. Но мы не всякого приглашаем. Иной из кожи вон лезет, а зря. Готовиться, Петр Андреевич, не надо, надо заслужить...

– Послушайте, почему бы не сказать коротко и ясно– что вам от меня нужно? – раздраженно спросил Петр.

– Деньги, мой милейший господин Рубашкин, нужно, чтобы вы нашли деньги, которые Собчак получил за ремонт Австрийской площади. Ровно двести пятьдесят тысяч долларов. Мы знаем, куда их потратить. Например, на снегоуборочную технику. Или купим унитазы, городу очень нужны унитазы фирмы "Густофф". Они экономят воду и вообще крайне гигиеничны. Любой будет счастлив, получив их в свою квартиру. Несчастный Кравцов не должен быть исключением. Да, нам нужно найти эти деньги, – повторил Кошелев. – Найдете, тогда и продолжим. Даже не буду спрашивать вашего согласия – я в нем уверен.

* * *

Петр проснулся от чьих-то шагов и голосов за стеной. Ярко светило солнце, но смотреть в окно было больно, как будто глаза запорошило песком. Допив прямо из бутылки остатки коньяка, Петр выглянул в приемную.

– Ой, Петр Андреевич, я и не знала, что вы пришли, – испугалась секретарша. – Вам уже несколько раз звонили из Дома журналистов. Очень просили приехать – сегодня пресс-конференция Яковлева и еще кого-то. Вот здесь все записано.

2.6. КОГДА В АДУ ПАДАЕТ СНЕГ

"Три кандидата на пост губернатора Санкт-Петербурга – Игорь Артемьев, Вячеслав Щербаков и Владимир Яковлев – образовали предвыборную коалицию. Три известных политика решили объединить свои усилия и выдвинуть единого кандидата на пост губернатора, – не слишком задумываясь, писал Петр о пресс-конференции, с которой только что вернулся. – "Соглашение о коалиции на выборах губернатора Санкт-Петербурга – одного из важнейших субъектов Федерации – беспрецедентное событие в общественной и политической жизни России", – считает один из участников тройственного союза – Игорь Артемьев.

Вячеслав Щербаков разъяснил свою позицию так: "...участвую в избирательной кампании не вследствие стремления взять у Собчака реванш. Мотивы иные – интересы города превыше всего!"

Выступая перед журналистами, Владимир Яковлев заявил, что победа кандидата от коалиции позволит реализовать общую предвыборную платформу и впервые в истории создать коалиционное правительство, которое будет работать совместно с различными политическими партиями и общественными организациями.

А на вопрос, кто в коалиции главный, Яковлев ответил: "В том-то и дело, что мои товарищи по коалиции сумели отбросить личное политическое честолюбие и объединиться ради того, чтобы вывести город из глубочайшего кризиса. Очевидно, что дальнейшие эксперименты Собчака по превращению Санкт-Петербурга в туристический и банковский центр, в спортивную столицу мира чрезвычайно опасны. Мы уверены, что вопреки организованной против нас информационной блокаде, вопреки лжи, клевете и провокациям горожане нас поддержат и выступят против обанкротившегося курса нынешнего мэра"1.

"Какая к черту информационная блокада, если мы печатаем обвинения в адрес мэра слово в слово. Надо поручить Петрову написать статью о нашей объективности и поместить рядом. Он это умеет – высказаться между строк. Так и объясню Прохорову: читатель должен быть уверен в нашей объективности, а все остальное – ради интриги. Интрига нужна, а если интриги не будет, то мухи от тоски в рот залетят", – думал Петр, дописывая статью.

– Петр Андреевич! Что же вы трубку не берете? – сказала секретарша, ставя на стол чашку кофе и фужер с коньяком, налитым ровно до половины. Из мэрии третий раз звонят. Я отвечаю, что вы пишете материал, а им – все равно.

– Ладно, соединяй, – махнул рукой Петр, запивая коньяк до горечи крепким кофе.

Звонил начальник секретариата Крутинин: через десять минут нужно быть в Смольном, Собчак решил срочно созвать свой избирательный штаб.

Совещание уже началось, когда Петр, виновато ссутулившись, вошел в Малый зал и с трудом нашел свободный стул. Рядом удобно устроился в кресле Юра Степанов. Собчак недовольно покосился на Петра, но не прервал речи:

– ...Я сегодня по дороге зашел в булочную и ужаснулся. До каких пор комитет по торговле будет мириться с такими ценами? А качество? Разве нормальный человек может есть такой хлеб? – Собчак высоко поднял серый батон и, гулко постучав им по столу, направил его на Степанова. – Юрий Григорьевич! Сколько раз я приказывал взять цены на хлеб под строжайший контроль? Вижу, вам и сказать нечего.

– Анатолий Александрович, мы уже три месяца продаем комбинатам муку и сахар ниже себестоимости – она растет не по нашей вине. И мы держим ту часть цен, которая зависит от сырья. Но энергетики и "Водоканал" вздувают тарифы, а на компенсацию этих затрат нет средств, – сказал Степанов, зачем-то прижимая правую руку к груди. У него был такой огорченный вид, что Петру стало его жалко.

– Где здесь представители от "Ленэнерго" и "Водоканала"?! раздраженно оглядывая присутствующих, воскликнул Собчак.

– Не пригласили, – тихо ответил сидевший рядом с мэром Путин. – Нечего им делать на заседании штаба.

– Да, да, правильно сделали. А то побегут к Яковлеву докладывать, согласился Собчак. – Как только закончатся выборы, сразу поставим этот вопрос на Правительстве – вплоть до отстранения от должности. Кстати, о выборах. Складывается впечатление, что среди нас есть вредители. Да, вредители. Как иначе объяснить это безобразие, когда на каждом столбе висят плакаты с моей фотографией? Один бизнесмен, которого я встретил в Кельне, а он только что приехал из Петербурга, – сказал, что такая слишком назойливая реклама только отпугивает избирателей. "Мэра в губернаторы!" и "Под контролем мэра" – кто придумал эту глупость?

Петр почувствовал, что большинство сидящих в зале смотрят на него. Растерявшись, он привстал, но его опередил сидевший впереди Прохоров:

– Эти слогемы придумал Рубашкин, очень хорошо придумал. Но не наша с ним вина, что рекламщики все испортили.

Повинуясь требовательному взгляду Собчака, встал директор городского Центра по размещению рекламы. Он был очень молод, – не больше тридцати, – и заговорил бойко, как на экзамене у доски:

– Мы руководствовались рекомендациями авторитетных ученых – Смита и Вессельтона. По их мнению, регулярное расположение имиджевой рекламы вдоль автомагистралей эффективно воздействует на подсознание водителей и пассажиров движущихся машин. Есть специальная формула, связывающая расстояние между плакатами со средней скоростью. Наши специалисты подсчитали, что интервал между осветительными столбами удовлетворяет этой формуле. Иными словами, человек едет в машине и даже не замечает, что у него перед глазами, а в сознании все откладывается и откладывается...