Текст книги "Полукровка. Крест обретенный"

Автор книги: Андрей Константинов

Соавторы: Дмитрий Вересов,Игорь Шушарин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ

– …Ну, и что из всего этого следует? – едва только мэтр Шарен закончил свое повествование, перешла прямо к делу Самсут.

Адвокат удивленно поднял черные брови, отчего лицо его сразу сделалось добрее и проще.

– Нет, это я хочу услышать, что скажете вы, – с легким недоумением возразил он. – Ваши доказательства, предположения, сомнения и прочее… Причем, без утайки желательно.

– Вы разве врач или священник? – улыбнулась Самсут.

– В наше время от адвоката зависит порой гораздо больше, чем от них. А в вашем случае – особенно.

– Видите ли, то, что я могу вам рассказать, относится в большей степени к смутному воспоминанию детства, чем к фактам… Я имею в виду то, что касается моих реальных отношений с этим покойным миллионером. Впрочем, если это действительно нужно, я попытаюсь рассказать.

И Самсут в двух словах, поскольку большего там вряд ли и набралось бы, передала адвокату свое детское воспоминание, с такой яркостью всплывшее у нее перед отъездом с виллы Тер-Петросянов…

* * *

– …Впрочем, вы должны понимать, что во многом это может быть просто бред, спровоцированный болезнью или страхом маленькой советской девочки.

– Да-да, я знаком с трудами Фрейда, Юнга и этого, как его… Райха. В общем, всех этих штучек можете мне больше не напоминать. Меня все это мало интересует. А вот фактики, фактики… – адвокат раскрыл лежавшую у него на коленях папку и принялся перебирать бумаги:

– Как вы назвали это поселение? Шкан-дiy-б-ка? – с трудом выговорил этот важный парижский метр странное иностранное слово.

– Да, именно так. Впрочем, наверняка можно посмотреть в паспорте у мамы. Она же там и родилась.

– Непременно. Непременно… А, кстати, вы случайно не знаете, не увлекался ли он футболом?

– Футболом? Да помилуйте, какой футбол в забытой богом украинской дыре? Впрочем, я вообще о нем ничего не знаю. И, честно говоря, и знать-то не очень хочу.

– Ах, что вы говорите?! Послушали бы вас французские футбольные фанаты лет так сорок пять назад! В клочья бы разорвали, ведь Симон Луговуа был один из лучших хавбеков марсельской «Виржины»! Ну, потом, конечно, как все русские, зазвездел, распоясался, обленился… и выкатился под справедливые крики болельщиков от пинка тренера.

– А как он вообще попал во Францию? Из Союза ведь никого не выпускали, тем более на Запад.

– Ну, кое-кто сюда попадал по работе – дипломаты, журналисты…

– Неужели он был дипломатом? Из Шкандыбки-то?

– Нет, разумеется. Он был моряком торгового флота. Сошел на берег в увольнение, отстал от группы, загулял с какой-то портовой девкой. А утром, когда девка его вышибла, оказалось, что пароход уже ушел. Тогда-то он и решил бежать. Но не в консульство и не в представительство Морфлота, а в полицию, просить политического убежища. Спонтанное, импульсивное решение. Едва ли в тот момент он помнил про свою женщину и дочь, оставшихся дома.

– И что потом? – вдруг тихо прошептала Самсут, которая только сейчас в полной мере осознала, что речь, собственно говоря, идет о ее родном деде. И ведь, похоже, что точно он. Потому что это именно у нее в роду все мужчины ненормальные. Что один, что другой, что третий. Неужели теперь и Вана, не приведи Господи, в будущем тоже ожидает что-нибудь подобное? «А ведь задатки у него к этому есть, ох, как еще есть!» – сокрушенно подумала Самсут, и неожиданно спросила:

– А можно мне увидеть, как он выглядел?

– Почему нет? Перед нашей встречей я, разумеется, достал старые журналы, и надо сказать, вы меня не разочаровали.

– То есть?!

– То, что кровное сходство вполне прослеживается, краниологические параметры, надбровные бугры… – Шарен сдвинул брови и принялся шарить по Самсут холодным взглядом.

Она поежилась, чувствуя себя препарируемой мышью, но адвокат и ухом не повел.

– Да-да. Третичное расположение носогубных складок… Откиньте-ка волосы, мадам. Именно. Именно! Постановка второго ушного хряща. Блестяще. Опустите.

– Хватит! – разозлилась Самсут. – Я, кажется, просила вас показать фотографии. Я, кажется, все-таки и в самом деле наследница!

– Безусловно! – совершенно не реагируя на ее тон и продолжая что-то домысливать, согласился Шарен. – Прошу.

И с этим словами он протянул Самсут несколько старых журналов, а заодно и целую пачку переснятых фото.

Какую-то долю секунды Самсут, не двигаясь, смотрела на протянутые ей фотографии. Нужно ли поднимать то прошлое, которое всё равно прошло и в котором уже ничего не изменишь – ни плохого, ни хорошего? Она всю жизнь прожила без этого знания – и ничего.

«Вот именно ничего! – вдруг оборвал ее сомнения ее же собственный внутренний голос, до боли знакомым хрипловатым баском покойного Самвела-аги. – А из «ничего» и выходит ничего – древняя истина. А ведь все могло повернуться по-другому – и, может быть, и сейчас еще не поздно… Не трусь, солнце души моей. Армянам не пристала трусость!»

И Самсут решительно высыпала фотографии на столик…

* * *

Сначала на нее посмотрело простое русское лицо типичного человека пятидесятых годов, с которого простоватости и хитроватой наглости не убрали ни заграница, ни деньги, ни слава. Это был тот распространенный тип мужичка, который, что называется, всегда «себе на уме», внутренне уверенный в своем превосходстве над всеми – будь то французский президент или великий философ. Честно говоря, Самсут терпеть не могла этот типаж, которого от Достоевского до наших дней полно по всем русским деревням, да и городам тоже. Надо же, и это – ее предполагаемый настоящий дед?! Ни красоты, о которой говорила тогдашняя гостья, ни сходства с собой она явно не видела. И Самсут почти разочарованно отложила фото.

– Может быть, он вам больше понравится в деле? – усмехнулся Шарен, заметив ее реакцию. Самсут нехотя взяла журналы. – Седьмой номер за пятьдесят седьмой год, страница тридцать семь.

Здесь дело обстояло уже лучше: человек был сосредоточен на своей работе, которую, по всей видимости, и впрямь делал неплохо. Больше того, в его лице явно сквозила целеустремленность и вера в удачу. Посмотрев на этого азартного и одновременно серьезного футболиста, Самсут едва не со смехом подумала, что именно такое выражение лица всегда присутствовало у матери, когда та собиралась в магазин с твердым намерением во что бы то ни стало купить ту или иную модную тряпку.

– О, я вижу, теперь вы более удовлетворены, – тоже улыбнулся все подмечающий Шарен. – В таком случае можно продолжить… Видите ли, такие молодцы нигде не пропадают – разве только в вашей дикой советской стране. В любом цивилизованном государстве они так или иначе пробивают себе дорогу, и наш клиент тоже недолго пребывал в безвестности. Впрочем, во Франции для спортивного и не очень принципиального мужчины всегда есть какой-нибудь выход. Например, иностранный легион. И Симон… тогда еще, кажется, Семен… не преминул им воспользоваться. Тем более, тогда был Алжир…

– Так, может быть, он служил там с самим Аленом Делоном?! – вдруг неожиданно даже для самой себя ахнула Самсут.

– Не исключаю, мадам, не исключаю и этой возможности. Но смею заметить, сослуживцев у Алена Делона с каждым годом становится все больше, – усмехнулся он, отрезвляя собеседницу. – Однако вернемся к нашим баранам… ах, простите мне эту двусмысленность… В Алжире было тогда действительно жарко, и французы драпали, задрав, пардон, хвост. Семен же, как большинство русских, был человек, в общем-то, добрый, и, когда мог, как говорят, помогал и беженцам, и алжирцам. Где-то уже под Блидой ему попался потерявший голову от страха клерк немалого ранга по фамилии Марсиласи, который хотел одновременно спасти и жизнь, и важные документы, бывшие в его ведении. Дело почти безнадежное в той ситуации, и, скорее всего, несчастный Марсиласи сгнил бы где-нибудь в сточных канавах Блиды, но на его удачу ему попался ваш, пока еще гипотетический, дедушка… Или уж он попался дедушке – теперь это покрыто мраком… Суть, однако, заключается в том, что добрый Семен умудрился вывезти из горящего города не только дрожащего чиновника, но и его машину с документами. Марсиласи получил за этот подвиг орден «Почетного легиона», а вот про унтера Иностранного легиона при этом все забыли.

– Но ведь это несправедливо! – вырвалось у Самсут невольное.

– Но, мадам, разве существует справедливость на войне?… Впрочем, не переживайте так, справедливость все-таки восторжествовала. Просто она, как всегда, сделала для этого некий финт, пойдя, так сказать, обходной дорогой. Франция забыла бравого вояку, но не забыл о нем спасенный Марсиласи. О, нет, французы – люди не настолько неблагодарные! И спасенный клерк оставался благодарен спасителю до конца своих дней. Правда, дней этих Господь отмерил ему не так уж много. И все же Марсиласи успел пригласить Семена к себе в Руа, где у него был неплохой домик, и кормил его там и поил на славу несколько месяцев, уговорив уйти из Легиона и стать у него садовником. Должность непыльная, розы, отдельный домик, жалованье и заграничная жизнь, которой к тому времени беглый русский моряк, по всей видимости, еще не насытился. Но тут снова вмешалась судьба, на этот раз явившаяся в виде брата Марсиласи, Жана-Луи Топэна…

Шарен вдруг умолк и внимательно посмотрел на Самсут. Та молчала в полном недоумении.

– …Так вот, повторяю, к Марсиласи в гости приехал его единоутробный брат Жан-Луи Топэн…

Самсут подавила зевок и украдкой посмотрела на часы: скоро должны были подойти девочки, с которыми ей было гораздо проще и веселей, чем с этим Шареном, с его надменной презрительностью и самодовольством.

– …Да, так вот: этому самому Жану-Луи Топэну вдруг пришла в голову мысль заехать на денек к брату в Руа, – в третий раз повторил Шарен.

– Ну и что? – едва не вспылила Самсут. – Я это уже слышала, трогательная дружба двух братьев… И что с того?

– Как? – опешил Шарен. – Вы не знаете, кто такой Жан-Луи Топэн?!

– Понятия не имею! А что, это какая-то суперзвезда?

– О, Господи! – театрально воздел руки к небу адвокат. – Но это же известнейший промышленник, владелец шестидесяти процентов акций парфюмерной фирмы «Герлен»!

– А-а! – только и могла ответить Самсут, лишь последние годы пользовавшаяся продукцией фирмы «Эйвон», которые доставала ей Карина, а до этого знавшая исключительно свердловскую «Калину» или мамин крем под странным названием – «Спермацетовый».

– Нет, это не «А», это почти весь алфавит французской косметики! – почему-то даже обиделся Шарен. – Это колоссальное состояние. В акциях, в недвижимости, в ссудах!

– Хорошо, хорошо, я вам верю, – поспешно согласилась Самсут. – И вот он приехал. Наверное, чтобы отдохнуть от забот на лоне провинциальной природы?

– Да, видимо, что-то в этом духе. И брат, разумеется, рассказал ему о спасителе и представил его. А Семен был в то время в лучшей своей форме. Вот посмотрите, – Шарен порылся в оставленных Самсут на столике без внимания фотографиях и вытащил одну. – Убедитесь: служба в Легионе не проходит даром!..

* * *

Теперь на Самсут смотрело уже иное лицо: тайная уверенность в превосходстве не ушла, а только превратилась во внешнее сознание собственной силы и возможностей. К тому же, жаркое солнце Алжира, видимо, высветило в Семене украинскую кровь, и он уже выглядел, скорее, бравым югославом, чем гарным хлопцем. «В общем, это уже ничего. Только бы наглости поменьше», – подытожила про себя Самсут.

– Вероятно, они разговорились, и в разговоре спаситель брата понравился Топэну еще больше. Разумеется, все это могло закончиться в лучшем случае тем, что он устроил бы Семена к себе на хорошие деньги – и всё. Но судьба снова выкинула фортель и устроила так, что за папашей совершенно незапланированно явилась дочь, чтобы поскорее увезти его в Канны, поскольку там начинался фестиваль.

– И они полюбили друг друга с первого взгляда! – весело закончила Самсут.

– Не совсем так, мадам, не совсем так, – несколько осадил свою странную клиентку адвокат. – Это справедливо лишь с одной стороны, ибо полюбить Маргерит Топэн было не под силу даже русскому, прошедшему сталинскую Россию и Алжир.

– Но ведь у ее папы едва ли не лучшая в мире косметическая фирма! – не веря своим ушам, воскликнула Самсут, как все женщины, выросшие при советской власти, свято верившая во всемогущество французской косметики. – С ней ведь могли что угодно сделать!

– Вероятно, делали, но безуспешно, – скорбно опустил уголки рта Шарен. – И к тому же, порой красота – это девяносто процентов обаяния. А в Маргерит не присутствовало, пожалуй, и сотой доли одного процента.

– Но у них же были деньги, в конце концов!

– Вот тут вы смотрите в корень, мадам. Но наследница все-таки на то время была еще весьма молода, а на дворе стояли не нынешние годы, а ханжеские пятидесятые. Словом, Топэн, видимо, в те дни еще не особо переживал за будущее своей дорогой дочери… И вот она явилась забрать папашу, а… осталась с ним там едва ли не на неделю. Семен потряс ее воображение: славянин, герой, бежавший из страшной коммунистической России, спортсмен, легионер, спаситель дяди! Было от чего потерять голову. К тому же, как вы могли заметить, в нем было что-то этакое. Посыл, так сказать…

– Да, тетка Оксана говорила. То ли он не мог пропустить ни одной девки, то ли ни одна девка его…

– Вот видите. Словом, возникла банальная ситуация: «Папа, хочу только эту игрушку и ничего больше!»

– «А то, чего требует дочка, должно быть исполнено. Точка», – процитировала неожиданно вошедшая во вкус беседы Самсут, и Шарен одобрительно хмыкнул.

– Словом, не прошло и полумесяца, как состоялась свадьба. Правда, не очень афишируемая.

– А вы-то откуда все это знаете? – искренне удивилась Самсут. – Вы же, кажется, в тот год, как у нас говорят, еще под стол пешком ходили?

– Я родился в пятьдесят восьмом, – улыбнулся Шарен. – Но адвокат – это не только профессия, это образ жизни…

– В смысле, адвоката ноги кормят? – уточнила Самсут где-то однажды слышанной фразой.

– Не без того, но дело не только в этом – вы должны жить своим делом, проживать его со сторон всех участвующих лиц. Уметь перевоплощаться. Как актер. Ну, и так далее. Это старая школа, кстати, во многом – русская… Я еще застал на первом курсе вашего профессора из Петербурга, тогдашнего Ленинграда. Его вышвырнули из вашего университета за какую-то подложную ерунду, и он благополучно перебрался к нам в Сорбонну. Цивилист. Гениальный цивилист!.. Полные идиоты у вас там в советское время делами заправляли, извините. Какие он читал лекции! Мы с Дереником только благодаря ему и стали цивилистами… Впрочем, я отвлекся. Итак, продолжим. У молодых через девять месяцев родилась дочь. Я полагаю, ваш дедушка, в сомнительности родства которого я с каждой минутой разговора с вами сомневаюсь все меньше, решил как можно скорее исполнить долг и развязать себе руки.

– Моя тетя… – вслух задумалась Самсут. – Интересно, похожа ли на маму?

– Если вы похожи на свою мать, то могу решительно уверить, что не похожа. Дочь, увы, получилась еще страшнее мамаши – посмотрите.

Шарен достал из другой папки фотографию, и Самсут искренне пожалела изображенную на ней девушку. Такое убожище можно было придумать только нарочно.

«Наверное, сам Бог сжалился над ней и, в конце концов, утопил, – не очень-то милосердно подумала Самсут и тут же одернула себя. – Но ведь так вдруг взяла и пресеклась целая семья, и бедный старик Топэн остался без дочки и без внучки…»

– Старик Топэн умер скоро после рождения Флоранс и не увидел всего этого безобразия, – словно читая ее мысли, пояснил Шарен. – Таким образом, наследников первой очереди не осталось.

– Так в чем же тогда дело? – вздохнула Самсут, которой вдруг порядком надоела и эта беседа, и сам лощеный Шарен, и даже перспектива оказаться наследницей богатой, но на самом деле несчастной семьи. Она откровенно посмотрела сначала на часы, затем на дверь.

Адвокат снисходительно улыбнулся, будто снисходя к шалости маленькой девочки.

– Дело прежде всего, мадам! К тому же, всё равно я дал распоряжение не пускать сюда этих вертихвосток, пока мы не закончим. Тот, кто торопится, чаще всего опаздывает… К делу, мадам. К делу. Итак, кровных родственников не осталось, но существуют ведь и иные. В нашем случае это – муж Флоранс.

– Она тоже умудрилась выйти замуж за какого-нибудь славянского героя? Или за африканского?

– Если бы, мадам, если бы! Флоранс оказалась не только пострашнее мамаши, но и поухватистей: ее избранником стал граф Огюст Жиль Вернон де Шанси де Рец!!!

* * *

Это имя Шарену не пришлось повторять дважды, ибо оно произвело на Самсут впечатление, несравнимое с тем, что вызвало упоминание Топэна. На бывшую бедную петербургскую учительницу так и повеяло Дюма, Бальзаком и Мопассаном, вместе взятыми… Впрочем, в это литературное благозвучие тут же вкралась какая-то тревожная нотка. Кажется, было в истории связано с этой фамилией что-то нехорошее, но что – неискушенная во французской истории Самсут вспомнить никак не могла. На ум ей пришла только одна, неизвестно откуда выскочившая строчка:

– В альбоме старом Жиль де Реца… – задумчиво произнесла она.

– Да-да, именно потомок того самого Жиль де Реца, – снова пугая ее своей цепкой внимательностью к каждой мелочи, сообщил Шарен.

Самсут из гордости сразу же сделала важное лицо, говорившее, что она все прекрасно знает и понимает. И адвокат продолжил:

– Но тут, слава Богу, они оказались подходящей парой: граф тоже не блистал красотой, добавив к прелестям супруги свою хромоту и кривобокость. Его фотографии у меня, к сожалению, нет, поскольку граф уже давно ведет исключительно замкнутый образ жизни в одном из своих замков в окрестностях Парижа… В свете не появляется, в печати тоже. С Флоранс они прожили всего несколько месяцев, и она сбежала от него, как ошпаренная. Ну, вы понимаете… – Шарен сделал значительное лицо, и Самсут в ответ тоже важно кивнула, хотя на самом деле и не поняла ничего. – Однако развода вашей тетушке так и не удалось добиться. А может быть, она особо и не добивалась его. Ведь титул греет порой не меньше состояния.

– Значит, теперь все отойдет этому затворнику-графу?

– Нет, не всё. Половина в лучшем случае. У нас есть возможность доказать несостоятельность брака или его фиктивность. К тому же срок давности… Но это уже вас не касается, – вдруг оборвал он сам себя. – Итак, времени у нас немного. Поэтому теперь позвольте мне задать вам несколько вопросов. Во-первых, где сейчас ваша мать, и как быстро можно будет доставить сюда ее и ее документы? Я имею в виду свидетельство о рождении, об усыновлении, архивные материалы.

Самсут растерялась.

– Честно говоря, я вообще сомневаюсь, чтобы они где-то были. Наверное, украинская бабушка Аграфена их все уничтожила… А мама с Ваном сейчас в Ставище…

– Ставишче? А где это, поточнее?!

– Ставище. Это такая… такое место на Полтавщине… Только туда автобус ходит из райцентра раз в неделю. Да и то неизвестно, пойдет ли?

– То есть, дорога становится непроходимой? – понимающе уточнил Шарен.

– При чем тут дорога? – удивилась Самсут. – Дорога как была трясучка грейдерная, так и остается. А просто он то ходит, то не ходит. Мало ли, водитель заболел. Или у него нет настроения. Так что этого никто не знает до самой последней минуты.

Теперь, наконец, настал черед растеряться и адвоката.

– Но почта, телеграф, телефон?

– Ой, что вы, издеваетесь? – почти с обидой, впрочем, смешанной с некоей гордостью, возмутилась Самсут. – Какая почта? Какой телефон?! Ближайшее почтовое отделение в Курвихе, за семь километров… Туда даже срочные телеграммы-молнии приносят хорошо если на третий день… А телефон на этой почте тоже может запросто не работать. Или город связи не дает, или еще что-нибудь.

– А в самих… Стависчах?

– Где? У белки в дупле, что ли?

– А мобильная связь? – из последних сил старался держаться Шарен.

– Мобильная? – Самсут звонко рассмеялась. – Мобильная! Вот насмешили! Я думаю, там о ней только слышали. В лучшем случае – видели по телевизору.

– Вы решительно смеетесь надо мной, мадам! – рассердился Шарен. – А в нашем случае это неуместно. Время не ждет. Граф, я думаю, тоже.

– Но что же я могу сделать?! Я говорю вам чистую правду! Всё вместе – с извещением мамы, ее приездом и поисками документов, если они только есть, – займет никак не меньше нескольких месяцев.

– Что-о-о? – Шарен простонал и откинулся в кресле так, что Самсут показалось, будто ему стало плохо. – Дереник съест меня с потрохами… К тому же завтра у нас встреча с Оливье, и на руках у меня должны быть все козыри!..

– Извините, но всё, что я могу сейчас сделать – дать вам все наши координаты. На Украине и в Питере. – Самсут старательно продиктовала все адреса и возможные телефоны. Вспомнив даже номер своей жилконторы с паспортным столом. – А кто такой Оливье?

– Дело в том, что вопросами наследства Симона Луговуа, вообще-то, занимается известная парижская юридическая фирма «Зискинд и Перельман», и завтра мы должны встретиться с ее младшим компаньоном Оливье Перельманом. Я представлю вас не только как простого клиента, но еще и буду позиционироваться как представитель армянской диаспоры в Париже, помогающий своей соотечественнице.

– А здесь что, действительно много армян?

– Армян в Париже, конечно, меньше, чем в Лос-Анджелесе и Ереване – но не заметить их невозможно. Чего стоят одни только армянские лавочки с пряным суджуком, бастурмой и листьями для долмы. Все парижане сходят по ним с ума. А армянские антикварные магазины!

– А сколько их вообще? – неожиданно снова оживилась Самсут.

– Чего? Магазинов?

– Нет, – рассмеялась Самсут, – не магазинов, армян.

– Ну, вообще-то, это зависит от того, кого считать армянином. Если только тех, у кого фамилия заканчивается на «-ян», то, быть может, немного. Впрочем, есть люди с армянской фамилией, которые весьма удивятся, если им скажут, что они – армяне! – сел на любимого конька Шарен, с упоением продолжая. – Вообще, самая большая армянская диаспора находится, кстати, у вас, в России, там армян больше всех. Вторая в Америке, и только третья – во Франции. Считается, что армян во Франции теперь где-то около полумиллиона. Больше всего армян в Марселе, потому что этот порт был первым городом во Франции, куда после турецкой резни попали беженцы, в том числе и мой дед. Многие так и остались в Марселе и, вообще, на юго-западе. После этого пошла волна на север. Кто-то осел в Лионе, на полпути к Парижу, кто-то – совсем поблизости от Парижа. Так что до сих пор, в основном, это и есть три центра проживания армян во Франции.

– Вы говорите, что не всегда можно точно определить, кто же, собственно, армянин, а кто нет. Но вот, например, про Шарля Азнавура все знают, что он армянин. А есть ещё такие знаменитые армяне во Франции?

– Да, например, знаменитый кинорежиссёр Анри Верней. Он просто «офранцузил» свою фамилию. Или Мишель Легран. Этот знаменитый француз наполовину армянин. Его дед – Саркис Дер Микаэлян – в 1915 году бежал во Францию из-за геноцида. Или вот руководитель телекоммуникационного концерна Alcatel… Это крупный промышленник – Серж Чурук. А также знаменитый Анри Труайя, член Французской академии по французской словесности. Он происходит из семьи армянских купцов первой гильдии Тарасовых. Кстати, Артем Тарасов тоже относится к отпрыскам этой большой армянской семьи, которые после революции уехали во Францию. Ну и, – снова блеснул глазами Шарен, – очень известным армянином, прямо-таки гордящимся своей национальностью, хотя он не полностью армянин, а у него только мама была армянка, является и чемпион мира по футболу Джоркаефф, член сборной Франции. Турки даже Сборную мира не хотели пускать в Турцию, если Джоркаефф будет играть, потому что он всегда участвовал во всех антитурецких манифестациях в день геноцида, 24 апреля.

– И у армян есть места во Франции, где они встречаются?

– Естественно. Но в основном они встречаются в церкви. В Париже есть несколько армянских церквей. Главная церковь была построена, кажется, в начале еще прошлого века в армянском стиле. Каждую неделю в ней проходят службы, на которые приходят сотни людей. Есть армянские католические и протестантские церкви, в том числе и вокруг Парижа. И главное место встречи членов общины – это всё-таки церковь. Правда, есть в Париже два-три культурных центра. Там люди также встречаются, но только если, например, проводится выставка или какое-нибудь другое мероприятие.

– А они как-то связаны с исторической родиной и с армянами, живущими в Армении?

– Здесь опять же всё зависит от того, насколько армянин себя считает причастным к армянской общине. Многие ведь «офранцузились». Впрочем, как всегда, достаточно какого-нибудь происшествия, чтобы каждому вдруг вспомнилась его, так сказать, внутренняя история. Например, встретив какую-нибудь армянку из Армении, «офранцузившийся» армянин предпочитает жениться именно на ней, – тут Шарен как-то хитро взглянул на Самсут. – Такие случаи бывают. Либо кому-нибудь вдруг захочется поехать в Армению, познакомиться со страной, и это служит как бы толчком к возврату к своим корням. Есть также клуб предпринимателей, который ориентируется на армян, на связи с Арменией и армянской общиной…

– Интересно, – задумчиво сказала Самсут, которая на самом деле вдруг почувствовала себя уставшей.

Шарен, прекрасно все замечавший и понимавший, наконец, смилостивился и отпустил ее…

* * *

Не успела Самсут выйти в приемную, как на нее налетел черно-бело-рыжий вихрь, который сразу же принялся рвать ее в разные стороны.

– Пойдемте в Латинский квартал!

– Нет, на Монмартр!

– Лучше в Сен-Жермен!

– Глупости! – остановил их баритон Шарена. – Я поступился ради вас удовольствием отужинать с мадам в «Ледуайене». Поэтому первым делом ведите ее в ресторанчик без названия, что прямо за «Тара Джармон». Там подают восхитительные фуа-гра. Дарю идею и место – ну, вперед!

И вся четверка, включая Самсут, которая по поведению и настрою сейчас ничуть не отличалась от этих веселых семнадцатилетних девушек, снова помчались на бесконечные Елисейские поля.

– …Ах, Шанзелизе, Шанзелизе, – вздохнул адвокат. – Только там можно попасть в рай, не умерев. – После чего, уже закрывая за собой дверь офиса, мечтательно добавил: – Да еще и с такой женщиной… – и, плотоядно облизнувшись, пошел перекусить в ближайшее бистро напротив.